Глава V
Видно в бытность службы в штабе атамана Семенова, имевшего в отличии от других генералов белой армии уж очень хорошие отношения с подданными микадо, у Немыского появились высокопоставленные покровители среди японских военных, поэтому он так легко получил пропуск не только для себя, но и всех его сопровождающих до китайской границе.
Выезжать решили 20 ноября, эскадра собиралась отойти со дня на день и хотелось добраться до Шанхая пораньше, может повезет найти работу. С раннего утра у барака уже стояли два почтовых тарантаса, каждый запряженный четверкой. До ближайшей железнодорожной станции почти сто километров или по корейски двести ли, а это полноправный двухдневный переход. Михаил повернул голову в сторону бухты и перекрестил стоявшие на рейде корабли, затем осенил себя троекратно и почти беззвучно зашептал:
- Живый в помощи Вышнего, в крови Бого Небесного водворится, - дальше он стал шептать молитву про себя.
Изящная, сверкающая лаком коляска для генеральской четы ждала около гостиницы на перекрестке, рядом двухосная телега с большими как у арбы колесами со скарбом.
Дорога быстро потянула в гору и открылся весь вид залива м кораблями, больше похожими на щепки или огрызки карандашей и смыкающаяся с горизонтом водная гладь. Сидевший напротив Мерцалова господин достал стоявший между ног саквояж, с которым обычно доктора выезжают к больным, поставил на колени, открыл и стал раздавать оружие как пирожки в столовой. Михаилу достался офицерский наган-самовзвод.
Подъем был долгий и нудный, то там, то здесь колесо наезжало на выступающий камень и тарантас покачивало как на волнах. На самой верхушке перевала лежал снег, пришлось останавливаться и доставать с поклажи все теплое – пледы, одеяла.
Надо отдать должное корейским возчикам, их здесь зовут мафу, ухаживают за своими лошадьми хорошо и те тянули повозки без устали. Снег скрыл мелкие неровности дороги и ход стал мягче, ну может быть чуть медленнее, колесам пришлось резать сбитый ветром снег, который превратился в наст.
Ближе к обеду, уже в долине устроили привал на постоялом дворе, что находился на окраине небольшой деревеньки, дворов на двадцать под соломенными крышами, что растянулись вдоль единственной дороги. Корейские дома, в отличие от обычных в России, выходят к улице не парадным крыльцом, а наоборот – хозяйственным постройками – курятниками, свинарниками и даже нужниками – то бишь туалетами с выгребными ямами, а если и этого нет у бедняка, то глухой стеной глинобитного дома без единого окна. И зловоние – все нечистоты выливаются или вываливаются в придорожную канаву.
Постоялый двор представлял из себя обычный дом, с еще одной комнатой для гостей, обклеенный бумажными обоями и с небольшим застекленным окном, что является большой редкостью. Обычно свет поступает через филенчатую дверь, обклеенную промасленной бумагой.
В Корее все необычно, почти нет привычной для европейца мебели, для сидения используют глиняные лежанки вдоль стен, их называют каны. Под ними проложены дымовые трубы и при топке печей они всегда горячие. Как хорошо после работы по колено в грязи на рисовом поле или на холоде при пронизывающем ветре погреть спину погреть кости на теплых камнях. Своеобразна и одежда, она почти всегда белого цвета, в отличие скажем от Китая, где самая распространенная материя – даба – синего. Летом длинные, почти до колен рубахи, свободные штаны. На ногах соломенные сандалии. Зимой куртки, стеганые ватой и такие же штаны, матерчатые сапоги, больше похожие на постолы. Холостые мужчины носят косу, а женатые делают на голове шишку и протыкают длинной шпилькой. Даже зимние головные уборы имеют отверстие для шишки – более нелепого еще наверно не придумали.
Возчики первым делом расседлали лошадей, долго терли каждую пучком сена, водили по кругу и по очереди поили. Затем дали похлебку из вареных бобов, видно горячую, от неё шел сильный пар и по охапке рисовой соломы. Овсом видно здесь рабочий скот не кормят.
Стали кормить и путников. Обед состоял из традиционных корейских блюд – чашки отварного риса, салатов из редьки и пророщенных соевых бобов, острой донельзя капусты и тонко нарезанной моркови, тоже очень острой. Самое удивительное, но до конца семнадцатого века корейцы не знали перца, его привезли с Южной Америки. А теперь их блюда соперничают по остроте с мексиканскими. Чая как такового в Корее не пьют, климат для возделывания не подходит, а покупной дорогой. Вместо чая обычно наливают рисовый отвар, которому приписывают целебную силу или делают отвар, ну например из имбиря. Пришлось просить у хозяйки кипятка и заваривать свой. Вместо хлеба каждому досталось по булочке, сваренной на пару, пока она теплая – есть можно, но как только остынет – словно резина.
После приема пищи Мерцалов вышел во двор и стал разглядывать окрестности – все более или менее удобные участки распаханы и небольшие поля террасами уходят в гору, каждая обложена подпорной стеной из камней, видно хватает их в здешней почве.
Ночевали уже на другом постоялом дворе, боле просторном и крытом черепицей, видно хозяева были побогаче и могли позволить такую по местным меркам роскошь.
Но как только загасили свет, на путников накинулось неистребимые полчища тараканов, Михаилу пришлось не один раз смахивать с лица этих вездесущих тварей, а потом за дело взялись клопы. На канне жарко, пришлось раздеться, вот радость для кровопийцев, во сне все ворочались, кто то пару раз явственно выругался.
Утром все проснулись не выспавшими, со следами укусов на теле и расчесов. Умываться пришлось холодной водой на улице, поливая друг другу из кружек. Снова вареный без соли рис, соленые овощи и тофу.
Через полчаса после выезда на перекрестке дорог их остановили на японском посту. С 1910 года Корея была оккупировано японскими войсками или как было принято считать – находилось под протекторатом Японии. В крупных городах и в стратегически важных местах стояли их гарнизоны.
На начальника поста, жандармского подпоручика, пропуск выданный отделом внутренних дел аппарата генерал-губернатора произвел должное впечатление и он гортанным голосом отдал какую-то команду. Два желтолицых солдатика с винтовками за плечами, сбивая друг друга бросились подымать разрисованный зеброй шлагбаум.
Николай Дмитриевич, видевший эту картину через окно тарантаса с сарказмом произнес:
-Винтовки выше вояк, тоже мне самураи.
Его перебил сидевший за Мерцаловым попутчик, до этого не проронивший за всю дорогу ни слова:
- Не будь на Дальнем Востоке японских войск, пришлось бы драпать еще в двадцатом.
- Господа, давайте без склок, надо держаться вместе, - это Анастасия Павловна пыталась сгладить обстановку.
На железнодорожную станцию, как потом оказалось, носившую название Чхончжон, прибыли уже в полной темноте. Длинный перрон едва освещался парой керосиновых фонарей, на нем было пусто, только вдалеке у переводных стрелок маячила фигура, видно охранника.
Поезда ходили редко, ближайший оказался только утром и билеты на него были. Генералу с супругой начальник станции выделил свой кабинет, некоторые ночевали в тарантасах, возчики не решились уезжать в ночь. Микулины всем семейством и Мерцалов заняли лавки в холодном зале, вновь пришлось кутаться.
Немыский взял себе и жене первый класс, остальным второй, но и этому все были довольны.
Утром до прихода поезда удалось попить чай с галетами, и то хорошо.
На стоянку отводилось три минуты, успели только затащить узлы, как раздался сигнал отправления. Заняли купе, начали оглядываться. На железной дороге работают в основном японцы, корейцы в основном путевыми обходчиками. Внутри вагона очень чисто, накрахмаленные занавески и о блаженство – горячий чай, пусть и не в стаканах тонкого стекла, а в фаянсовых пузатых чайничках, где заварка взбивается пушистыми кисточками, вот только пиалы на один глоток. После скученной палубы и бараков Карантинного городка всё казалось несбыточной мечтой или картинками из той, прошлой жизью..
Лица попутчиков Михаила как то разом оттаяли, подобрели, вот на губах Анастасии Павловны заиграла несмелая улыбка, видно вспомнила хорошее.
Немыский хотел выставить около своего купе охрану из двух человек, меняющихся через два часа, но этого к счастью не потребовалось. В вагоне ехало очень много офицеров с денщиками и адьютантами, а два купе вообще занимали дипкурьеры, везшие переписку японского Мида. Вооруженные солдаты попарно стояли в тамбурах и проверяли документы у всех.
Тревога была не напрасной. Оказывается участились случаи нападения корейских партизан на японские посты, обстреливались и поезда. Откуда взялись вроде уничтоженные партизаны? Все оказалось просто – после взятия Приморья командарм Уборевич отдал приказ о роспуске партизанских отрядов и сокращении армии. Часть корейских отрядов сложила оружие и получив землю стала заниматься сельским хозяйством, но почти половина, особенно тех, кто перешел границу недавно и чьи семьи остались под японцами, вернулись к себе домой через китайскую территорию. В приграничных провинциях развернулась настоящая война, пришлось японскому командованию направлять на борьбу с ними две полнокровные дивизии.
Если от Чхончжина дорога пролегала в глубине корейской территории и была более или менее прямой , то затем от Енсундона шла почти вдоль границы с Китаем, повторяя извилины реки Гаяхе. Пейзаж же оставался один и тот же – серый камень и редкие островки хвойных деревьев, скорее всего сосен.
Примерно за час до прибытия всё тот же Глеб собрал оружие и унес. Не с дипкурьерами ли в одном купе оно перемещалось? Да бог с ним.
На пограничной станции Сонсон пришлось тащится с багажом в зал досмотра, где японские таможенники и пограничники бегло посмотрели и пропустили на китайскую территорию. Вот здесь всё и началось. Китайские стражи требовали с русских беженцев заграничные паспорта с визами, а также подтверждение кредитоспособности в размере триста японских иен или эквивалента в американских долларах. Какие документы могли предъявить наши герои – паспорта Российский империи или служебные удостоверения , подписанные штабом генерала Дитерихса?
Только после долгих переговоров и звонков вышестоящему начальству их пропустили по списку, заверенным японским консулом, правда всех сфотографировали и сняли отпечатки пальцев.
Если большинство отнеслось к этой процедуре безразлично, то Николай Дмитриевич еще долго не мог успокоиться и бурчал в зале ожидания:
- Ну зачем им наши отпечатки. Они что, собираются пересылать их в Шанхай – те ли господа доехали или их по дороге подменили большевисткими шпионами. В стране сейчас десятки генералов и маршалов дерутся между собой – Чжан Цзолинь с Чан Кайши, «северяне» с «южанами» и все вместе с войсками Сунь Ятсена.
-Да ладно вам, Николай Дмитриевич, у чиновников инструкции и они их выполняют. Только хлынули бы сюда десятки тысяч – боюсь не хватило бы фотореактивов.
- Эх добраться скорей до Шанхая,- Михаил Александрович приподнял руки над головой и поворочал затекшими плечами от долгого сидения.
- Да, приехать и на пару часов в ванну.
- Размечтались, - это уже Глеб. Мерцалов еще в дороге хотел выяснить его отчество, но получил в ответ тираду, что на Западе давно называют себя просто Билл или Джон и не тратят времени на формальности. На возражение, что отчество и Отечество имеют один корень, выслушал, что мол где оно это Отечество находиться.
- В лучшем случае тазик с горячей водой в засиженной тараканами гостинице. Я был в Шанхае в 1916 году, возвращался с командировки, с Североамериканских штатов. Так вот китайцы готовы работать за чашку риса в день? Вы готовы? – на тонких, почти бескровных губах блуждала ехидная улыбка.
Наступила такая тишина, что у Мерцалова зазвенело в ушах. Все прервал станционный колокол и извещение на китайском, японском и английском о посадке на поезд до Шанхая.
Вагоны китайской железной дороги даже на первый взгляд разительно отличались от тех, что курсировали по Корее.