Рассвет после дождя здесь похож на парад звезд. Яркими лучами солнца наполняется каждая прожилка листа. Даже папоротники лапами изумрудными щекочут ноги, будто просят посмотреть, какие они сегодня красивые. Птицы мокрыми перьевыми пальцами гладят щеки, они рады видеть меня этим утром в хорошем расположении духа. Медленно и изящно воздух наполняется светом. Тени пляшут на стволах деревьев. Я прислоняюсь носом к ели, невозможно смириться с прелестью этого аромата.
В мире все бесконечно запутано. Никто не может выпутаться, сделаться свободным, потому что жизнь уже залог того, что ты в плену. Лишь смерть освобождает, хотя, кто может нам рассказать, вдруг там, за жизнью,- та же череда обязательств. Чтобы обеспечить себя стабильным пищеварением, отсутствием головной боли и крепкими ногтями,- стоит перестать думать о будущем. Нужно решать проблемы, когда они упираются сальным пузом в дверной глазок, но никогда не думать о них, когда их нет. Это все равно, что планировать их.
Когда они появляются в моем лесу, глаза их полны каких-то необоснованных слез. Ясно, что первый час они ничего не чувствуют: ни страха, ни обиды, ни злости. Они виноваты, что заблудились здесь. Это значит, что их жизнь зашла в тупик. А этот лес- все их боли, загримированные под деревья. Этот лес пропащих и растаявших. Лес людских ошибок. И счастье, высшая цель- выбраться отсюда. Кто-то быстро понимает всю горькость положения, начинает осматриваться, искать просветы между ветвей, потом даже ночлег и еду. Это очень красивый лес, очень тихий и на удивление безопасный. Животные здесь миролюбивые, хоть и уродливые, они любят лизать руки, если до этого вы ели здешние фрукты с деревьев. Здесь нет ветра, болот или ядовитых грибов. Я люблю этот лес. Только выход найти здесь очень сложно, а он всего один. С других сторон он окружен черной стеной, которая пахнет огнем. Я изучала эту стену, она холодная. Часто видела, как люди кричали в эту стену, били ее кулаками, палками. Они были очень уставшие, я подхватывала их под плечи, очищала волосы от земли, кормила и рассказывала, как выбираться. Я не могу помочь выйти, я могу только подсказывать и следить, чтобы они не сдавались. Потому что это очень важно- выбраться, вернуться домой.
Здесь не так часто появляется много людей, я их быстро нахожу, я их чувствую, как чувствую каждый лист и насекомое этого леса.
Какие они все-таки жалкие, часто не следят за своими эмоциями. Начинают кричать, ломать руки. Я их терплю, потому что понимаю. Если бы не я, они бы тысячелетиями пытались выбраться. Здесь время стоит, здесь вода и воздух неподвижны. Чудесно, только осознаю это лишь я. Остальные так радуются, когда я подвожу их к свету, обнимают меня, как сестру, пожимают руки и говорят: «Прощай!..» Как им приятно произносить это слово. Там, за светом, никто не захочет меня вспоминать. Это справедливо. Я нисколько не печалюсь, меня одиночество не съедает. Я довольна своей миссией. Где-то за этим лесом застыло мое тело, пускай, я не тороплюсь. Это блаженство помогать людям выбираться отсюда, к тому же, я ни на что не променяю запах цветов со здешних полей. Я иногда веками будто лежу в них. А перед глазами огромный необъемлемый купол зелени. Эти дубы... Я никогда не могла добраться до вершины. Они шуршат листьями романсы и сонеты, не нуждаясь в ветре. Здесь так красиво, приглядитесь!..
Только люди плачут, громко, проклиная все на свете, только не себя. Иногда я даже бью им лица, чтобы переключить на себя внимание.
Недавно ко мне попала одна пожилая дама. Я нашла ее у куста сирени- она перебирала цветы, наверное, искала цветы с пятью лепестками. Забавная, с белой кожей и волосами. Она мне рассказала, что уснула, и теперь этот сон мешает ей глядеть сны о внуках. Старушка не бранилась, она просто шептала мне. Я вела ее под руку, она долго не могла заснуть порой, такое бывает, когда не осознаешь долгое время, что все реально. Я рассказывала красивые истории. Я много знаю. Ей больше всего нравились стихи...
Небо- как птица, лишенная сладкого сна,
Кружит над городом, пряча усталость,
Вечер течет по губам пряным вкусом вина,
Голос срывается... Спи, моя тихая радость..
Звезды не гаснут, а просто сдают имена-
Хочешь услышать? Сегодня, пожалуйста, слушай,
Чтобы тебе колыбельную пела Луна,
Я целовала лучших ангелов в души.
Как же она смогла выбраться? Просто она никогда никому не говорила, что до сих пор хранит кольцо обручальное, которое по праву ей не принадлежит. Давно это было, мальчик влюбился в нее, молодость тогда заглушала звуки природы, родителей, машин. Мальчик дарил подарки, мальчик говорил «люблю», только когда мальчик повзрослел и подарил ей кольцо, что-то взорвалось. Отказалась, поцеловав его в лоб, отвернувшись и зашагав по мостовой, разбила ему жизнь. А кольцо оставило, потому что до конца жизни не смогла понять, почему не любила она этого нежного мальчика, почему не любила? Недолго мы с ней вспоминали самую глубокую рану. Она плакала, долго и долго плакала, только глазами плакала, которые выпускали словно из плена слезы. Эта боль прошла через нее, разорвав душу, потому что больно ломать кого-то, кто любит всем сердцем, очень больно, но и ломать себя взаимностью лживой еще больней. И сравнивать это невозможно, надо только проститься, признавшись перед этим в равнодушии.
Прекраснее всего видеть их счастливые глаза, когда над головами начинают раздвигаться кроны деревьев. Этот звук заполняет их сердца, на протяжении нескольких минут они с восторгом глядят вверх, ждут, пока сквозь отступающие листья они смогут разглядеть небо, по которому так соскучились. А я в этот момент смотрю на них и улыбаюсь, прощаюсь. Открывается тропинка, по которой идти считанные мгновения. Я иду позади. Все озарено светом. Они подходят к выходу, оборачиваются и не находят слов. Иногда благодарят, иногда просто с облегчением вздыхают, а потом, почти всегда происходит одинаково, они расправляют руки и падают назад в свет. А когда просыпаются, думают, что заново родились, им кто-то дал шанс, чтобы все исправить. Они решили проблему всей своей жизни, закрыв на мгновение глаза, выбравшись из самого дремучего леса.
Я знаю, где-то на Земле застыло мое тело, ждет, пока я выйду. Но я не буду. Уж больно я люблю этот лес. Люблю больше, чем леса земные. Этот волшебный. Здесь всегда тепло, играет тихо, будто издалека, музыка, откуда она, я не знаю. Моя жизнь - быть здесь вечно.
Есть здесь у меня один друг. У него всегда хорошее настроение и полные карманы конфет. Он заходит частенько и просит называть себя Филом, чтобы только не по имени. Он приходит расстроенный, растерянный, долго молчит, изумленный тем, что снова здесь. Я встречаю его с улыбкой, кормила фруктами и рассказывала о небе. Никогда не расстается он со своей гитарой, наверное, потому, что никогда она не загоняла его в тупик, как люди. Он рассказывал о своей жизни больше самого светлого, эти слова, это вестники веры в будущее и уводили его из леса. Фил никогда не прощался, не думаю, что он знал, вернется или нет. Он цеплялся за каждую мелочь, которая смогла бы добавить прелести в жизнь, вырвать с корнями этот чертов лес, и унести навеки в жизнь совершенно реальную.
Мы всегда не могли долго заснуть, никто из всех нас, потому что уничтожала воображение ночь. Она наступала негаданно, резко, будто вырубали фонарь, птицы затихали, воздух становился тяжелее. Мы лежали под ветвями, будто самого первого дуба, который даже мог жизни научить, вонзали пальцы в сырую землю, говорили, я смеялась над ним, умилялась тому, как он копается в себе, в других. Это отвратительное отсутствие закатов, рассветов, порывов живого ветра, все это сжимало душу, заставляло говорить больные слова. И вот мы наблюдаем, как могучий лес надвигается темнотою в глаза. Он мне сказал это довольно спокойно, будто ждал, что это есть в моем осознании мира:
- Мила, тебе пора завязывать с этим лабиринтом. Даже если есть смысл в том, чтобы заблудших глупцов за руку выводить из их же проблем, то это точно не твой смысл. Тебе этого всего не надо, иди уже живи по-человечески.
Я сильно разозлилась, я была возмущена тем, что человек, который здесь проводит большую часть всего бытия в сумраке несуществующего леса, который неосознанно постоянно блуждает в пелене непонимания, решает учить меня выживать.
- Фил, хватит, ты не имеешь право учить. Разберись со своими проблемами, а то вскоре не сможешь без моей помощи из комнаты выйти, а потом уж говори, в чем я не права.
Фил не обиделся, Фил никогда не обижался, он просто сказал одну фразу, из-за которой я безумно им горжусь, но совершенно себя презираю.
- Я когда-нибудь приду сюда последний раз, я не попрощаюсь, я уйду, и где-то там, в городе, до которого никому нет дела, буду счастлив, мне этот лес распускает крылья, тебе помогает добровольно гнить.
Пару песен пролетели незаметно, я больше ничего не слышала, для Фила меня, наверное, просто не было. Фил смотрел на меня и улыбался, как же он меня жалел, это последнее, что стоит чувствовать к человеку. Он оставил записку со своим городом, чтобы я могла куда-нибудь приехать, когда буду скучать по иллюзиям, просто оставил мне немного реальности. Я вскоре потеряла эту записку. И Фила потеряла, так случилось, что он больше не приходил. Я не понимала названия города, решила продолжать быть там и так, как привыкла, я даже запах реальности забыла. Я думала, что уже не решусь выйти.
Все продолжалось дальше, я купалась в одиночестве, мне был не по себе от тех людей, которые от радости плакали, когда уходили, я вспоминала своих друзей, как я уезжала от них. Да, как я исчезала.
Когда все уходят, становится очень темно, будто каждый лист решил умереть за мир, не дождавшись надежды на будущее. Будто они умерли давно, все кругом умерло. И только ты непонятно зачем все еще здесь. Хочется говорить шепотом ил совсем не говорить, чтобы не будить молчаливую смерть, которая царила вокруг. Казалось, если начнешь говорить громче, что-то случится, и все вокруг начнет рушиться. Но не говорить было еще сложнее, потому что эта тишина разъедала нервы. Мила продолжала ждать все новых и новых людей. Чтобы они подарили ей какое-то время. Мила давно перестала вспоминать, как она здесь оказалась, потому что это было очень и очень давно. Она даже пыталась это забыть. Но как забыть свою собственную смерть?
Мила попала сюда за миг до огромного прыжка. Она стояла на перроне, а вокруг были ее друзья и родные. Кто-то делал вид, что ему неважно, кто-то, стиснув зубы, улыбался натянуто, кто-то плакал. Мила тоже сдерживала слезы, от этого глаза становились напряженными, а щеки синеватыми от воды, которые ни держали.
Поезд гудел, ревел, будто разъяренный бык, которого вот-вот выпустят убить кого-то. Мила стояла на последней ступеньке, не уехать было невозможно. В руках были чьи-то прощальные подарки. Здесь она оставляла весь свой мир, который она копила горстями земли, а потом строила на них домики, дворцы, стены. Теперь это огромный мир, полный небоскребов, лесов, морей, птиц. И нужно было уехать и оставить его умирать одного, предать его, пойти строить новый.
И знаете, так надо по жизни. Так давно придумали, и как бы ты этого ни боялся, оно тебе нужно. Ты это выдержишь, переживешь, ты с этим свыкнешься и будешь с этим жить, даже если не можешь сейчас представить ни доли. Страшно уходить, ты будто, влюбляя, любя, ненавидя, презирая, радую, все чувства перебирая, швыряешь кому-то в лицо. Швыряешь любимым, проходящим мимо, и идешь искать других, не зная зачем, но чувствуя, что выживание в этом заключается. В голове вертится «так надо», «так получается», «зачем». Зачем нужно уходить, кто это придумал? Почему нельзя родиться и сразу найти то, что сотворит твою жизнь. Пусть это все будет никчемным, до прелести простым, но своим настоящим, решенным... Зачем людям биться? Зачем растить себе горб? Наверное, надо что-то искать, надо к чему-то стремиться, нужно быть несчастным, потому что, наверное, человек, имеющий все, счастливый человек готов умереть.
Но эти люди, эти все добрые замечательные люди ,которые изо всех сил пытаются зацепиться за прошлое Милы, быть хотя бы там, они уже поняли, что в будущем им быть не получится.
«Они, наверное, уже скоро забудут, как скучали по мне»,- думала Мила.
Но ведь, дорогая, это не так!
Когда пришло то самое утро, того самого безумного дня, я купалась в водопаде. Кто-то вдалеке тихо застонал, сразу было понятно, что пора заканчивать веселиться. Голос был безумно жалкий, тоненький. Я подумала, что это ребенок, но дети редко ошибаются и путаются в жизни. Я понеслась навстречу стону. Ветки часто не разрешают мне бежать к людям. Они не любят, когда я им помогаю. И это единственное горе мое. Лес против. Я исцарапала все лицо, пару раз споткнулась о корни- зачем ты это делаешь? Прибежала на помощь совсем без сил, рухнула рядом с комочком, который стонал и съеживался при каждом звуке. Этот человек был в бреду. Бывает. С минуту мы лежали рядом, не в силах произнести ни слова. На этот раз лес сильно взбушевался. Начался какой-то ураган, бунт! Листья хлестали щеки, земля становилась холодной, а птицы, мои любимые птицы, норовили выклевать глаза. Я лежала и умоляла его успокоиться. Он не любит, когда я вмешиваюсь. Стало очень темно, человек рядом весь покрылся листьями, я почти не видела его. Только рука, красивая такая, белая, впивалась от страха в землю. Я потеряла сознание от резкого толчка откуда-то из глубины леса. Как же он бывает зол.
Очень болели глаза. Какой кошмар, во сне глаза болеть не могут, ничего не болит, ведь так? Где же я тогда? Какой жуткий лес, птицы, уберите кто-нибудь этих сумасшедших птиц! Нет, нет, это невозможно, как тело ломит, хочу пить, очень хочу пить.
Только как я мог заснуть посреди дня. Помню, мы гуляли по улицам сонного города. Знакомые вокруг были на удивление радостные, хоть и синели от холода. Услышали, как кто-то пускает петарды во дворе, пошли посмотреть. Забавное было пьяное зрелище. Люди, улыбаясь и шатаясь, распивали шампанское, швырялись опавшей листвой, такие беззаботные. Потом я почувствовал, как чья-то маленькая ладонь, перебирая в моем кармане ключи и телефон, нашла мою руку, вырвала из кармана и увела куда-то.
Рука эта была моей знакомой, я давно ее знал, но до сих пор не мог понять, кто она. Сказать, что она человек со странностями это недооценить ее. Ведь часто я просто не понимал ее. Но в тот момент было ясно, что она хочет поговорить о чем-то важном. Холодная ладонь неуверенно сжимала мои пальцы, листья под ногами десятками взлетали от сильного ветра.
- Эмма, постой, куда же мы идем?
- Подальше от шума, чтобы мне не приходилось повторять фразы по несколько раз.
- Неужели какой-то важный разговор?
- Да, он самый.
Потом она резко остановилась и посмотрела мне в глаза таким уверенным и серьезным взглядом.
- Ты ведь не ждал этого разговора, да?
- Давай начни его, а я уж по ходу дела решу, неожиданный он или как,- настороженно сказал я, хотя ничего интригующего не видел я в очередной ее причуде.
- Я просто сейчас скажу, что беспокоюсь за тебя. Ты последнее время сам не свой. У тебя глаза пустые, понимаешь?
Она смотрела на меня испуганно, будто ждала озарения... А я просто улыбнулся, пожал плечами, высвободился от ее рук и ляпнул что-то глупое, уже не помню что... Наверное, как обычно:
- Да ладно тебе. Что со мной может быть не так?
Да, именно, а потом я оказался в этом лесу. Рука была еще теплой от ее прикосновений. Стало резко невыносимо одиноко. Хотелось кого-нибудь рядом, и я как ребенок начал хныкать, опершись об острую кору огромного дерева.
А сейчас...
Вскоре все стихло, лес резко застыл, будто на паузу нажали. И стало аж тесно от того, что тихо. Рядом лежит какая-то девушка. Забавно, она похожа на разбойника из средних веков. Только ноги тяжелые были, и я никак не мог подняться. Я просто лежал рядом с ней, изучал черты лица, без особых размышлений, я будто забылся на время. Я слышал ее дыхание, спокойное и мерное, значит, она просто спит. Какой же дивный сон, знает, какие подбирать сцены. Кажется, просыпается...
- Привет, я Кай.
- Мила.
***
Начинало смеркаться, голова у обоих была мутная, хотелось есть и поскорее уснуть в тепле. Мила повела Кая к водопаду, чтобы умыться и попить воды. Это был огромное строение из мертвой воды, прикоснувшись к ней, ощущаешь грусть и свежесть одновременно, ныряя, наполняешься страхом безысходности. Хочется поскорее покинуть воду. Кай секунду пережить еле смог, запрыгнул на камень и продолжал изучать Милу. Она надолго исчезала под водой и появлялась переполненная блаженством, она гладила водную стену, лежала на поверхности зеркальной, улыбалась.
- Тебе нравится этот водопад?
- Да, безумно.
-Это глупо, ведь смысл воды в том, чтобы бежать куда-то, падать, шуметь...
- Ну, а здесь у всех совсем другие нравы.
- Какие из этих фруктов можно есть? Что-то я ни один не узнаю.
- Любые, совершенно любые.
Кай сорвал с куста синий непонятный фрукт, от голода давно дрожали губы, поэтому задумываться, что это, тем более это мыть он не собирался. Водянистый сладковатый сок выплеснулся при первом же укусе. В эту же минуту из-за кустов послышался шум, вскоре на плечах у Кая собралась целая свора мерзких серых птиц со смятыми перьями и тупыми носами. Они кряхтели, клевали руки.
- Мила! Как убрать этих тварей? Мерзость, сними их.
Мила, не сильно пугаясь такой бедственной ситуации, подошла к кусту, где росли синие плоды, сорвала несколько, надкусила каждый и опустила на землю, дав соку хорошенько растечься по камням. Птицы слетели с плеч Кая и, пихаясь, стали слизывать тоненькими черными языками сок, громко фыркая от удовольствия. Мила умилялась безумно, сидя рядом. У Кая уже давно пропало удивление и ужас. Усталость и омерзение проникло до самой души. «Отвратительный сон, просто невыносимый. Хоть и красива эта умалишенная девушка, но давно хочется покончить со всем этим»,- думал он.
- Кай, тебе надо выспаться, завтра будем думать, как тебе выйти отсюда.
- Ага, только я не буду спать в этом лесу.
- У тебя не выбора, пойдем, у меня есть укрытие.
Они шли довольно долго, воздух был сухой и неподвижный, усталость не прекращала подгибать колени. Кай начал понимать, что заснет, даже не веря, что это сон. Никогда еще такого правдоподобного сна не было в его жизни.
С синего от ночи дерева свисала белая веревка. Какая-то удивительно черная ночь. Пришлось подниматься по веревке метров шесть, там был маленький уютный домик. Совсем без крыши, но с высокими деревянными колоннами, с которых падали веерами легкие занавески, сделанные будто из перьев. Кай лег у стены, прямо прижался к ней, был похож на испуганного ангела, который спустился на землю миг назад. Мила легла рядом, она заранее знала, что сегодня он не уснет.
- И что мы будем делать?
- Пока спать, а завтра, после вкусного завтра, пойдем возвращаться домой.
- Домой... Неуютно здесь у тебя.
- Знаю.
Он повернулся лицом к Миле, взглянул почти в душу, а потом, как это бывало часто, попросил не молчать, а рассказать о чем-то постороннем, чтобы сердце утихло немного.
Весна. Весна. Вес-на. Ты только скажи это вслух, так звенит, правда? С крыш кап-кап, закаты и восходы раздвигаются, сухой асфальт и снег тает сразу за всех.
Нет, не здесь, дальше. Туда, где не ступала нога человека.
С камешка на камешек, эти хрустальные реки все летят, лови в них себя. Огненная земля. Кричать – и отражаться полуденными раскатами от ущелий, повисших в небе. Танцевать рядом с облаками. Петь, ярче, чем обычно, раскраивая ноты и растапливая имена.
Немного Гюго перед закатом – и полетели вниз акварельные струны, цепляясь за водопады.
Здесь не ходят, здесь летают. Летим? Держи меня за руку.
Мила гладила его волосы и вспоминала весну, которую не видела уже давно-давно. Весну человеческую. Здесь всегда полулетнее, пыльное время года, здесь не скучаешь по зиме или по осени, здесь больше всего скучаешь по воскрешению. Этому природному воскрешению, когда каждый чувствует себя способным на все, когда живой румянец, когда можно верить, что следующую зиму переживем, раз эту пережили. А здесь... Здесь туманно, но тепло, тесно, но свежо, и роса каждое утро щекочет пятки. Невозможно привыкнуть, невозможно влюбиться в этот лес. Удивительно, но как раз Мила, только она, подходя к выходу в считанный раз, лишь вздыхает аромат того мира, провожает его свет, разворачивается и с живой улыбкой уходит обратно, она любит этот лес.
Наступило утро, между деревьями пробивалось солнце, которого здесь никогда не было видно. Мила слышала музыку африканских мотивов, сегодня будет хороший день, она запрыгнула на длинную ветку гигантской яблони, яблоки которого больше напоминали алые арбузы. Скользя по полированной древесине, расправив руки, танцуя пальцами по ветру, который создавала сама. Кай проснулся, сел, облокотившись к стене, видел как эта странная счастливая девушка в полнейшей тишине танцует и собирает фрукты.
- Мила!- окликнул Кай.
Она быстро обернулась, испуганно, выронила все фрукты, те с тихим шуршанием разбились о первую же ветку, а через секунду на том месте толпились серые птицы.
- Проснулся, значит, как спалось?
- Неплохо, а как называются эти птицы?
- Я об этом никогда не задумывалась, называть их все равно некому.
- Странные они какие-то, любят фрукты?
- Да, но сами не могут достать сок, не могут кожицу снять. Я их пою этим соком, они от него становятся такими шумными и радостными.
- Твои ручные уродцы...
Мила взглянула неодобрительно, но не обиженно, будто это самое ожидаемое было, что она услышать от него могла.
- Можешь сказать, почему ты здесь очутился,- тихо спросила она.
- Потому что не надо было есть перед сном, такой бред бы не снился.
-Ты вполне можешь считать это за сон, но разница между этим лесом и реальностью только в том, что ты можешь остаться здесь на тысячелетия, пока не узнаешь, в чем ты ошибся когда-то. Сюда привела тебя твоя самая страшная боль.
- Не стоит так утруждать себя. У меня самая счастливая жизнь. В списках неудачников кто-то перепутал букву в имени, наверное,- с этими словами Кай с грустью осмотрелся, такое лицо бывало всегда, когда люди осознавали...
- Сегодня нам придется узнать с тобой, как тебе вернуться домой.
- Мила..
-Что?
- А почему бы нам не подумать, как тебе вернуться?
Глаза у Милы забегали, дыхание резко перешло за грань спокойствия, такого еще никто не спрашивал у нее. Никогда. «Зачем он это делает? Почему не думает о своей жизни?» - закружилось у нее в голове.
- Мила, чего молчишь? Как ты оказалась здесь?
- Я... Я не помню уже. Это было так давно.
- Досадно, у тебя семья есть?
- Замолчи, Кай, замолчи хоть на миг говорить обо мне! Что с тобой?
Мила попятилась назад от досады, поскользнулась и тихо полетела вниз. Кай, ошарашенный ринулся за ней, веревка обожгла руки, при приземлении он сильно отбил себе ноги, но пройдя пару метров, понял, что на нем нет ни царапины. Мила лежала в старых листьях, свернувшись калачиком, теребила в руках тоненький вязаный браслет и рыдала. Рыдала, выпуская будто все слезы.
Кай стоял рядом, не зная, что делать. С деревьев падали листья, будто начиналась осень, но духота и зелень над головами, надрываясь, орала, что сейчас только лето, лето.
***
Долго шли молча, Кай рассматривал лес, который был ему неприятен, хотелось разворотить его, в клочья рвать. Мила смотрела себе под ноги и пыталась вспомнить, когда наступил тот момент, когда она перестала презирать этот лес, когда она вдруг решила остаться. И не могла вспомнить. Резко голова затрещала, жар овладел всем телом, она ощутила прикосновение руки Кая к своей руке.
- Ты ведь уже вспомнил, почему оказался здесь?
- Наверное, только не пойму, проблемы ли в том, что я пока от жизни ничего не хочу?
В этот момент зелень леса стала видимо темнее, стало тише и теснее. Мила улыбнулась, высвободилась от руки Кая и сказала:
- Эти фразы и оставляют людей здесь на многие и многие века.
- Столько не живут, слава Богу...
- А придется, будешь здесь вечно молодым и вечно блуждающе несчастным. Пока не смиришься, что твоя жизнь летит под откос. Только когда лес поймет, что ты сможешь выжить там, он выпустит тебя.
- Звучит так, будто ты уже миллион раз это говорила.
- Не миллион, но пару тысяч наберется. Так почему ты здесь?
- Эм... Наверное, потому что у меня нет цели в жизни...
Мила оглянулась по сторонам. Лес умиротворенно вздохнул, где-то высоко наверху между ветвей прошмыгнул косяк птиц.
- Ничего,- буркнула Мила,- думай дальше.
Дальше они шли по кочкам и болотистым мхам. Часто наталкивались на широкие стволы деревьев с острыми мертвыми ветвями, растущими прямо навстречу, приходилось обходить. Кай не знал, куда они идут, думать о своей жизни ему было совершенно скучно, казалось, что она не должна сейчас иметь значение. Лес слышал его мысли, и когда те заходили в сторону Милы, кончики лучей солнца, которого здесь никто никогда не видел по словам Милы, начинали аккуратно касаться лиц, глаза щурились, но продолжали направлять взгляд в сторону света. В эти моменты Мила оборачивалась и с улыбкой произносила: « Продолжай в том же духе, скоро, того гляди, на тропинку выйдем...»
Вдохи его были слышны за плечами. Уже начинало смеркаться... Она никогда не знала, куда идет, она просто шагала и слушала, как они дышат. Но сейчас... сейчас это дыхание становилось теплом, которое должно было когда-то навсегда заполнить ее сердце. Но что-то остановило его. Задержало. Оно застряло где-то. И пришло только сейчас. Спина будто горела. Мила не понимала, почему она не хочет, чтобы он был счастлив, чтобы он ушел отсюда. Это было такое странное, впервые в жизни эгоистичное чувство: чтобы он был рядом, близко-близко, чтобы он не шел сзади и не думал о своей жизни, а думал только о ней. И она противилась этому чувству. Она его ненавидела. Наверное, самое важно в жизни у нее было до этого момента- это как можно теснее общаться с жутким этим лесом, влюбляться в него с каждым днем. И ей почти это удавалось, но сейчас, дотрагиваясь до его листьев, до его земли, она начинала его презирать. Она никогда не задумывалась, почему она до сих пор не нашла выхода из этого леса. Даже иногда принимала за должное то, что она когда-то здесь заблудилась. Она решила, что ее тупиковая жизнь вполне сносная, даже можно сказать- красивая.
В один прекрасный миг, когда почувствовали, что тепло солнца давно ушло, и зелень стала бардовая от темноты, она вдруг почувствовала, что выходит, она опустила глаза и увидела протоптанную серую тропинку. Мила так испугалась, так испугалась. Неужели это ее тропинка? Неужели она ее только что открыла, любовь открыла? Какое-то дурацкое чувство, неужели это и есть выход?
«Нет, нет, нет!.. Это все не так...»
Она обернулась и спросила:
- Кай, ты что-то надумал, ты, по-моему, уже выходишь из этого леса. Знаешь, так быстро еще никто...
Кай ее перебил. Он стоял окаменевший, с такими большими- большими испуганными глазами. Стоял, будто земля под ним раскачивалась, будто он вот-вот упадет куда-то. Он сказал:
- Мила, да, я надумал. Я узнал! И мне кажется, что... что я прав сейчас.
- Я рада, я очень за тебя рада, и что же? Что это?
Мила от радости чуть не бросилась обнимать паренька, столько нежности переполняло ее, никогда столько чувств не было внутри. Никогда она уставших и босых чувств не вытаскивала из дома на люди. Она испугалась эту себя.
- Что я надумал? Я шел и смотрел на твои плечи, они у тебя такие узкие. И вот, когда я смотрел на них и вдруг подумал: здорово было бы, если бы мы были вместе. Наверное, здорово было бы... ну, если бы мы были вместе.
И вот когда он сказал это вслух, ветви вокруг будто сломались, будто их кто-то разрушил. Они трещали, они кричали.
- нет! Стоп, стоп, что за безумие? Как? Как такое может быть? Что ты такое говоришь? Дурак, ты дурак,- кричала Мила, она все кричала, чувствовала, как пальцы горят, как все вокруг извергается, как все вокруг уничтожается. Как она уничтожается. Она кричала, она почти плакала. Но не было в ее голосе ни капли разочарования, испуга, заботы или боли. Была только злость.
- Да что ты такое говоришь, какое вместе? Ты кто? Ты сюда просто так пришел, понимаешь? Ты сюда пришел, чтобы с жизнью разобраться, ты не ко мне пришел, ты просто заблудился.. Зачем, зачем ты это все сказал?..
Она толкнула его. А он такой ослабленный и мягкий, он попятился, сильно попятился и упал в мох. Он просто сидел и смотрел, как она злиться, как в ярости бьет ветви. Она долго бормотала одни и те же злые фразы... «Не может быть...»
А потом, вдруг, как это всегда бывает, резко устала, упала, голова падает, руки падают. Она присела рядом, лес тоже утих. Он будто бы разрешил подумать. Тропинка пропала, стало темно и как обычно очень тихо. Кто-то когда-то сказал, что наступает молчание, когда люди понимают, что любят друг друга.
- Ты прости, даже если все так,- вдруг начала мила,- это хорошо, это все как обычно... ты еще раз об этом подумай, ты еще раз вслух скажи. И дверь откроется.
Ты не представляешь, какая это красота, когда она открывается. Ты стоишь будто бы на мосту, а вокруг звенит свет. Такой большой-большой, свет, которого ты никогда не мог представить. И вдруг он перед тобой. Я видела его много раз, но он постоянно новый.
Закат всегда совершенно прекрасный бывает, знаешь, а вот закат здесь превращается в пытку, ты мимолетно начинаешь вспоминать закат твоего мира, хочется плакать, даже в случае, когда даже родные люди думают, что твои слезные железы атрофировались давно-давно. Все начинают плакать. Наверное, потому, что люди без птиц не могут, наверное, потому, что люди без птиц не знают, за кем тянуться... Ведь идеалов, которые даже Бога видели, больше нет. Если бы они умели говорить, рассказали бы, как он выглядит...
Я не верю в Бога, но хотела бы его увидеть. Мне кажется, у него длинная пуховая борода.
-Знаешь, Кай, я помню всего несколько человек своих. Тех, которые всегда были рядом, портреты которых действительно хочется из дыхания, согреть их лица, любоваться, скучать. Лишь иногда всплывают лица знакомых, которые тоже были замечательными, только вот не моими. Я вспомнила недавно одного парня, с такими длинными тонкими пальцами, он рисовал много, редко говорил по существу, вообще редко говорил, лишь когда ему хотелось, и неважно, о чем, неважно, кто слушает, ему было бы вроде ничего не важно. Он как-то долго рисовал одного человека, я не знаю, кого, просто помню, что я месяцами его не видела. Он худел и становился несчастно бледным и прозрачным почти. Наверное, он девушку рисовал, девушку, которую любил. Да, скорее всего, ведь после окончания картины, он цветов купил и пошлее по блинной улице, которую я из окна дома видела. С цветами вернулся, почти мертвый, я хотела его с балкона бельевой веревкой заарканить и вытащить из ада реальности, ведь он не мог просто так уйти обратно в свою пыльную квартиру.
Только я не смогла, он ушел, понимаешь? Я так огорчена была своей беспомощностью? Я звонила, писала, но ничего не приходило в ответ. Он исчез, квартира запустевала, друзья его не знали где он, а вскоре и перестали волноваться по этому поводу. Я позабыла о его боли, скучала только по его молчаливому лицу, по тонким пальцам и картинам его.
Однажды ночью, когда спать не хотелось, не помню, почему, смотрела передачу о современных художниках. И знаешь, да, там были его картины, много его картин, а во главе та самая, брошенная и униженная. Она столько денег стоила, сколько я еще не знала. Гордость невыносимая за него и его мужество проснулась во мне, она же и убаюкала. Как здорово иногда вспоминать этих людей, я скучаю по ним. По всем людям, по каждому, которого я раньше видела на остановке троллейбусной, в парке или в подъезде, а сейчас лишь изредка вспоминаю. Это ужасно, насколько людям люди нужны.
- Мила, я не хочу уходить от тебя.
- Замолчи, прошу.
-Я точно знаю, никогда еще так точно ничего не знал, хочу говорить с тобой, хочу быть рядом, мы сможем сотворить из этого мира сказку, мы вполне можем здесь остаться, ведь неважно где, неважно, кто ты, главное, что ты для остальных отворяешь, кем ты для них становишься, их лица важны. лица, которые глядят на тебя.
С этими словами наступил огромный свет, тот самый. Мила упала на пригорок чуть ниже, чем огромным травяной трон, который возник под ногами Кая, нес его к свету. Мила смотрела вверх, плакала, прижимала яблоко к щеке, ненавидела себя.
- Что это Мила,- кричал Кай,- я не понимаю, как мне уходить? Я не понимаю!
Все вокруг переворачивалось, притяжение вверх, притяжение вниз, все пропало. Мила понимала, что лишь толчком к его выживанию была, что он сейчас уходит, как и все остальные. Это было для нее доказательство того, что ей стоит оставаться здесь навечно, чтобы подталкивать кого-нибудь еще. Любого, ей большего не надо, ей стезя это названная подходит.
Мир куда-то весь исчез, Мила и Кай стояли посреди бесконечности полузатененной, смотрели на свет. Кай протянул руку к нему, готовый выйти, вряд ли в этот момент он думал о Миле, он просто резко, инстинктивно захотел выбраться навсегда из этого замороженного зеленого ада.
Ладонь его совсем близко была к очертаниям прозрачным бытия, которое через это светящиеся облако казалось чудом. Только дотронулся, вскрикнул, всхлипнул, отстранился, прижал руку к коленям, было видно, что ему очень больно. Мила подбежала и увидела ожог, Кай смотрел на нее, будто она только что придумала этот огонь, будто обманула его миллионы раз и пнула навстречу поезду.
- Что это, Мила? Я не могу дотронуться даже до него.
- Это значит, что это не твой выход.
- А чей тогда?
- Мой. И это очень странно, я в мыслях кричала благодарности этому миру, что оказалась в нем и что буду в нем вечно.
- Мм.. Будто он пожалел тебя, видно, не такой эгоистичный.
- Да, и очень живой.
- Так иди.
- А как же ты?
- Сам как-нибудь разберусь, видимо, я будто тебе на смену пришел.
- Нет, не оставайся, пообещай, что уйдешь, прошу.
- Иди уже, прошу, уходи.
***
Кай продолжал на корточках сидеть, разглядывая свою руку, его сгорбленная спина и уставшие волосы уже не трогали Милу, она прошлась пальцами по его плечам, перебирая, будто ноты фортепьяно, хоть и не помнила уже, как играть. Подошла к свету, он манил, она протянула руку, будто жениху, свет засосал до локтя, Мила утопала в этом свете, глаза и волосы ангелами наполнялись, это было величайшее счастье. Мила улыбалась, звала Кая, чтобы поделиться счастьем, но он не оборачивался, лица его не было видно, в памяти у Милы так и остались его сутулая спина и полу спящие волосы.
«Знаете, я еще долго оставался в лесу, он убаюкивать меня стал... А когда ее лицо перестало мерещиться во всех словах моих и чужих, когда рассудок мой решил с одиночеством сжиться, я закричал громко-громко и ушел. Я уже плохо помню, что было. Знаю только, что Милу я не искал больше, не возвращался, не открывал ее записку с городом, я потерял ее где-то. Хотя, наверное, это единственное уже, что я о ней помню.»
Одним осенним утром, когда литья уже смиряются с тем, что гниют, когда велосипеды по ним ездят беспощадно, на одном из велосипедов проезжала молодая девушка с уставшими глазами, но безумно счастливой улыбкой. В корзине велосипеда были хризантемы, Мила проезжала мимо уютных небольших домов, она знала, кто в них живет. Она быстро ехала, пыталась скрыться от молодого человека, который мчался за ней на старом велосипеде, они смеялись, когда слышали друг друга.
- Я все равно тебя поймаю.
- Ой, не смеши.
- Ты домой едешь?
- Да... Вечером мы устраиваем пикник, знаешь, типа, придут все со своей едой, будет холодно и весело. Придешь?
- Обязательно. Что же еще делать? Скукота...
Парень подъехал к Миле ближе и улыбнулся многозначительно, когда она отвела взгляд.
- Мила, чьи цветы?
- Мои, мои...
- Ну да, как же...
Нет ничего замечательнее ребяческого смеха. Смеха двух друзей, которые никогда не захотят изменить жизнь друг другу, нет ничего лучше двух людей, которые едут по осенней дороге, не думают о будущем, не вспоминают плохое прошлое, не знают друг о друге больше, чем надо. Нет ничего лучше двух людей, которые рядом друг с другом, которым в лицо улыбается ветер.