ВДВ после войны

 
                В  Туле  после войны.
       Не  остались мы  зимовать в  Венгрии в наших палатках, которые только  называются  зимними  квартирами.  Да и строили их мы как-то не серьёзно. Время шло, а нам материалов не подвозили.  А использовались для этого обычные полутораметровые брёвна, распиленные вдоль, которые  устанавливались вертикально по периметру палатки.  Сверху обычным брезентом накрывалась такая палатка.  Для утепления рассчитывали  верх палатки делать двойным,  да и пол настилать, если не из досок, то залить бетоном.  Ничего этого не было сделано, да и с местными властями не было у нашего командования  хорошего контакта и взаимопонимания. 
      
    Стало  уже  довольно  холодно в ноябре. В декабре и командование, видимо, стало понимать сложность предстоящей зимовки в нашем лагере.  Поэтому, вероятно, и решено  было    не оставлять нас зимовать здесь,  в Венгрии, в палатках  этого  лагеря  на острове  реки  Дунай. Хотя  все мы были к этому готовы, даже думали об утеплении и отоплении  наших палаток..
   
  Нам подали эшелоны и мы, погрузив всё наше вооружение, снаряжение, амуницию, поехали в  Россию, где нам предстояло продолжать военную службу в гвардейских  Воздушно-десантных войсках. Ведь мы были оставлены после войны в составе  кадровой  послевоенной армии. Вот уже полгода  прошло с тех пор,  как нас перевели  из Чехословакии в Венгрию. Здесь нас оставили  в составе ЦГВ  (Центральной группы войск).  Оккупационных войск.  Но мы ведь  десантниками были, а теперь  вот просто гвардейцы стрелковых дивизий.  А к тому же не хотелось нам оставаться здесь, тем более предстоящая зима поспособствовала нашему переезду.
 
    В январё  1946 года нас эшелонами через Венгрию и Румынию перебросили  в Россию.  Разгрузились мы на железнодорожной станции города Тулы.  Здесь, недалеко от железнодорожного вокзала, находились здания, очень пригодные для казарм, с точки зрения командования.  Да это и были старинные казармы  времён царской армии.  Вот в них  и разместилась наша  106-я  гвардейская  стрелковая дивизия.  Здания кирпичные, трех или четырехэтажные. Внутри громадные помещения,  не  разделенные никакими перегородками.  Только два ряда вертикальных столбов поддерживают  высокие и широкие  потолки этого здания.  Да, это старинные казармы каких-то подразделений царской армии, пригодившиеся для  размещения  наших войск   после  войны.

      Мы спали на двухъярусных железных кроватях, расставленных в два длинных ряда между столбами. Казарма большая, появилось много незнакомых солдат, хотя гвардейцев, но не фронтовиков, пополнивших  наши полки.  Но это не новое  молодое пополнение, ведь нового призыва молодёжи после войны не было.  Набрали из различных частей  и включили в состав ВДВ военнослужащих различных специальностей, необходимых для укомплектования по штатному расписанию.   Воровство началось, а командиры  не реагируют, говоря, что  это  единичные  случаи.
 
     У меня  ночью  вытащили из  кармашка  брюк  для  часов, хорошие карманные часы, пристегнутые  цепочкой.  Брюки  были  под подушкой,  а спал я на верхней койке, спал, видимо, крепко, так что я и не почувствовал, как часы кто-то вынул и цепочку отцепил. Пропадали портсигары, часы, цепочки и прочие трофейные мелочи.  Именно за трофейными вещами  охотились  по  ночам  некоторые из новых  солдат, недавно поступивших  в нашу  часть  с этим  пополнением.   
      Но не только боевую подготовку требовалось проводить с личным составом вновь сформированных подразделений,   стали требовать  и дисциплину  в войсках  ВДВ.  На утренней физзарядке, кроме пробежки,  обязательно подтягивания на турнике.  По физической подготовке вводились новые нормативы,  на подготовку и выполнение которых требовались тренировки. Преодоление полосы препятствий часто практиковалось.  Чаще стали проводить  зачёты по бегу на стометровку и  на дистанцию  в 1000 метров на время. 
      Тем, кто сдавал  норматив  позволяли самостоятельно заниматься в спортгородке.  С теми же,  кто не укладывался  в отведённые    нормативы,  проводились  дополнительные  тренировки  и повторные забеги  на время.
 
    Острее  стали ощущаться тяготы и лишения военной службы.   Домой захотелось, а о сроке нашей дальнейшей службы никто  и представления не имел, а мы так ждали демобилизации и возвращения домой. Ну, хотя бы в отпуск отпустили побывать у  родных.  Не было тогда положенного отпуска.  Отпустить могли только в особых случаях в связи с тяжелой болезнью, или смертью отца или матери.  При этом факт болезни надо было подтвердить заверенной телеграммой.
    
     В Туле нас гвардейцев-десантников часто назначали в наряд  на  вокзал   железнодорожной  станции  по два человека в помощь дежурному коменданту вокзала.  Дежурный  Комендант  вокзала занимался, в основном, обеспечением пассажирскими  билетами  офицеров и их семей. Но приходит поезд, а свободных мест нет, как докладывают проводники, да и начальник поезда.  Вот дежурный  Комендант вокзала  в  красной фуражке и бегает вдоль вагонов  пассажирского поезда, выпрашивая хоть несколько мест, для отправки особо нуждающихся офицеров и членов их семей из Тулы в  Москву.
   
     Трудно было с билетами, ведь это начало 1946 года. Получив пару свободных мест в одном из вагонов, дежурный Комендант тут же выдает записку в кассу, где успевают срочно оформить билеты, и счастливая пара бежит садиться в поезд. Вот при таком напряженном положении с пассажирскими билетами на поезд  и  возникали случаи дачи взяток и дежурному Коменданту  вокзала  от офицеров, и от самого дежурного Коменданта вокзала проводникам или начальнику поезда.
   
     Мы, помощники дежурного Коменданта вокзала, или патрульные, всю эту картину наблюдали.  А  в  ночное время Комендант лёг отдохнуть, а подобные функции  возложил на меня, заставляя надеть красную фуражку Коменданта вокзала, и не стесняясь требовать места у проводников.  Хотя и жалко смотрелась красная  фуражка Коменданта на голове  сержанта в серой потрепанной шинели, но с ней  проводники вагонов всё же считались.   Мы оба встречали  пассажирский  поезд, прибывающий  с юга,  быстро подходили к проводникам и выпрашивали от имени дежурного Коменданта вокзала свободные места для военнослужащих.  За короткое время стоянки поезда успевали обежать и опросить всех проводников.  Со свободными  местами дело обстояло у нас даже лучше, чем у самого  дежурного Коменданта  вокзала.  Ведь мы все собранные деньги раздавали проводникам, которые дают свободные места,  а в таком случае свободных мест оказывается больше. Таким образом, за ночь мы отправили почти всех офицеров, чему дежурный Комендант немало удивился, проснувшись утром.
   
      А  днем  нам, двоим  патрульным,  дежурный Комендант вокзала поручил  доставить в комендатуру  города  Тулы  одного  гражданина,  задержанного на вокзале без документов. Таких, не имеющих документов, задерживалось не мало, и их обычно направляли в городскую комендатуру для выяснения личности.  Ведь это был первый послевоенный год, и подобных мужиков, не имеющих документов, но в военной форме,  а  то и просто дезертиров,  попадалось не мало. Но этот был особый  мужик, в полувоенной форме, по виду довольно мощный, более старшего возраста и роста, чем мы, патрульные.  Дежурный  Комендант вокзала предупредил об особой бдительности, так как был случай, когда  один задержанный, которого вели в комендатуру города, сбежал от патрульных конвойных, прыгнув в проходящий трамвай  на ходу.
   -  Лучше вести его не через центр города, а обходным путем, вправо, по окраине города,  –  инструктировал нас  дежурный   Комендант вокзала, старший лейтенант или даже капитан.
   
     Мы, двое патрульных,  а теперь уже в роли конвоиров, вооружены  автоматами  ППС-43  (пистолет-пулемёт Судаева) с  комплектом  патронов.  Но недавно  была оттепель, а теперь подморозило - гололед, и наши ботинки очень скользили  по дороге, особенно при  подъеме в горку.  Конвоируемый  сначала  шел  молча, выполняя  наши  команды. Он не был связан по рукам, на нём были сапоги, он меньше скользил, чем мы. Впереди  шел мой напарник, рядовой гвардеец,  за ним метрах в четырёх, конвоируемый, а сзади я на такой же дистанции. Так мы прошли с полкилометра  и оказались в улице с небольшими частными домами.  Дома небольшие, деревянные,  с такими же заборами, воротами  и калитками.
 
     Заметив, что мы скользим в своих ботинках, он, конвоируемый,  здоровый мужик, вдруг резко ускорил шаг, стремясь догнать и схватить переднего  конвойного, моего напарника, который в тот момент поскользнулся на горке и чуть не упал.  Я закричал: «Стой! Стой, стрелять буду!»   Да и напарник успел повернуться, наставив ему в грудь автомат.  Автомат у него не был взят на изготовку, а висел  на ремне за спиной стволом вниз.   Из такого положения автомат легко и быстро, одним  движением правой руки,  переводится в боевое положение для стрельбы «от бедра».   Остановился мужик. «Всё, всё», - говорит,  даже  руки  вверх поднял.   Двинулись дальше.  Но оказалось вовсе не всё.
 
     Проходя мимо небольшого деревянного дома  с воротами и калиткой, он быстро кинулся в калитку и взялся за ручку защёлки, рассчитывая успеть скрыться во дворе.  Я снова закричал, предупреждая,  что стрелять буду, и взвёл затвор  автомата.  Хорошо, что калитка оказалась запертой.  А то бы ушел за калитку, хоть стреляй вдогонку. Но мы  же  идём  по  городу,  куда стрелять,  разве только  в воздух, вверх,  как предупреждение, и то всполошишь весь народ, тем более, что некоторые уже выглядывали из окон.  Кроме того мы не могли дать один предупредительный выстрел, всегда получается  автоматная очередь.  Ведь наши автоматы  ППС-43,   не имели переключателя на одиночные выстрелы, поэтому всегда, даже при очень коротком нажатии  на спусковой крючок,  получается, хоть и короткая, но автоматная очередь.
 
      Видимо то, что мы не стреляли, даже вверх, позволило ему предположить, что у нас вообще нет патронов. Подтверждением этому послужила его такая выходка. Он подошел к изгороди палисадника, оторвал длинную палку,  понял её вверх, и пошел прямо на меня.  Я не сдвинулся  с места, наставив на  него  автомат, готовый  убить  гада.  А  этот  гад,  с поднятой   надо  мной  длинной  палкой, вдруг остановился, увидев в моих главах решимость  и   взведённый затвор автомата.  Готов стрелять  был и мой напарник, как он потом говорил.      Остановился  мужик,  понял, что мы не просто с автоматами,  но и с боевыми патронами.  Он тихо  опустил и отложил в сторону палку, даже медленно присел на месте.  Было видно, что осознал он и понял,  что   мог нарваться  на  автоматную  очередь. В такой ситуации я очень пожалел, что не потребовал  ещё там на вокзале у Коменданта связать конвоируемого.
 
     Я  решил  вести его обратно  на вокзал  к  дежурному коменданту вокзала, а то рано или поздно, но он ещё попытается  бежать. Видимо,  это солидная птица.   Мы двинулись в обратный путь, тем более, что и ушли  мы от вокзала не так далеко.  В дальнейшем он выполнял все мои команды,  шел молча и спокойно, но оглядывался на меня и, видимо, боялся последствий  такого своего поведения. 
 
    Доставив  конвоируемого  обратно на вокзал,  и доложив о его проделках дежурному Коменданту вокзала, я ждал, что его хоть как-то накажут за все это, чего мне очень хотелось. Ведь он, по сути дела,  издевался   над нами, не боясь быть застреленным  здесь,  на улице  города.  Но дежурный Комендант просто вызвал машину из городской  комендатуры с двумя  вооруженными патрульными  и  отправил в машине  этого   задержанного.
       Я и теперь  возмущаюсь действиями  Коменданта  вокзала.  Ну  почему он  тогда даже  не сообщил  в комендатуру города об этом  подозрительном  мужике, а особенно о его поведении.  Ведь ясно, что  мужик этот намеревался  сбежать,  значит  были у него  для этого причины.
   
     Позже, анализируя этот эпизод, я посчитал ошибкой то, что  сразу после предупреждения: «Стой! Стрелять буду!», не  выстрелил вверх после первого  неповиновения, что не дал предупредительный выстрел вверх и тогда, когда  тот  мужик приблизился  к калитке. Ведь это  была  попытка  к бегству.  Тогда,  при попытке  нападения  на  конвойного,  я  мог бы прострелить ему колено,  как намеревался, если не  грудь, куда наставил автомат. Ведь он длинную палку, которой замахнулся на меня, остановил только у меня над головой.
 
    Я ожидал удара, чтобы нажать на спусковой крючок, но он вовремя понял серьезность угрозы. Чувствуется, что это человек военный, с оружием знакомый.  А что было бы, если бы ему удалось  схватить  впередиидущего конвойного,  и  вырвать  у него автомат?  А именно к этому он стремился, выждав момент, когда тот поскользнулся.
 
    А ещё позже я подумал, а почему это в ту пору  не было принято   задержанному  при конвоировании связывать руки, чтобы хоть как-то ограничивать его свободу. Ведь нам же тогда говорили, что  был случай, когда один задержанный сбежал от  патрульных,  прыгнув в проходящий трамвай на ходу.  Но вот  не было  принято тогда, или не положено было связывать  руки.    Хотя помнится, что в старых фильмах  иногда в подобных  случаях поступали так: обрезали все пуговицы на штанах,  которые  тот  вынужден был  держать обеими руками, и не мог бежать.   
 
    Но вот зато теперь часто  практикуется  при задержании сразу надевать наручники.    У каждого милиционера для этого наручники всегда под рукой. Вот и теперь  над этим   я  часто задумываюсь, когда вспоминаю    этот эпизод,  выискиваю  и анализирую свои ошибки.  Но,  итогом  я  все  же  доволен.  Доволен тем, что не пришлось мне стрелять в человека в мирное время, а потом разбираться, кто прав, кто виноват.

   
                Тесницкие  лагеря.   
        Летом 1946 года, когда мы уже полгода, как приехали в Тулу из  Венгрии  и продолжали  службу  в  Воздушно-десантных  войсках,  нас перевели из зимних казарм в летние лагеря.  Нет, лагерей, как таковых ещё не было. Мы должны были их построить, и мы их построили.   «Тесницкими»   назвали эти лагеря, видимо,  по названию местности или ближайшего населённого пункта.  Впоследствии  этими лагерями пользовались многие воинские части,  расположенные в районе города Тулы.  Многие гвардейцы-десантники знают  «Тесницкие  лагеря».
 
    Нас привезли в лес, а вернее, на опушку леса, что не далеко от шоссейной дороги, идущей от города Тулы на Москву.  Там, на опушке леса, нам показали разметку поляны, на которой мы должны подготовить места для палаток.  Нас проинструктировали о технологии постройки и  разметке  мест для установки палаток, заострили внимание на соблюдении размеров.  На квадратной площадке размером четыре на четыре метра, срезается дёрн, нарезанный небольшими  прямоугольниками.  Дерн берётся не только изнутри   палатки, но и приносится из других мест лужайки.   Из этого дёрна, как из кирпичей,  выкладываются  невысокие  боковые стенки по периметру образовавшегося углубления.   В центре ставится  высокий шест, на котором крепится центр  купола палатки. Крыша палатки растягивается по углам на четыре  высоких кола с оттяжками, а нижняя кромка палатки натягивается и крепится за колышки,  вбитые  в землю.  С передней стороны делается вход, для которого в палатке предусмотрено  откидывающееся полотнище  двери  палатки.
     Все палатки лагеря установлены в три шеренги, в три ровные линии, все входы палаток направлены в одну сторону. Перед каждой линией палаток расчищалась широкая дорожка, на которую и сделан был выход из каждой палатки. 
.
   Внутри палатки настилаются нары. В лучшем случае это доски, настеленные на брёвна или лаги, а то и просто плетёные из прутьев.  Делается даже пирамида для оружия, для автоматов или карабинов. Другое имущество и снаряжение также  здесь, внутри палаток.   На низких нарах укладываются матрацы, набитые соломой или сеном.  Такая койка застилается простынёй и одеялом. Одеяло с боков подворачивается, в голове койки укладывается подушка, взбитая «кубиком», в ногах – вторая простыня  широкой ровной полосой обернувшая постель.  Палатки  стандартные,  военного образца,  рассчитанные  на  восемь  человек, на  одно  отделение.   Вот такие палатки, установленные на одной линии,  составляют  целую улицу.  Три таких улицы было в нашем лагере. 
   
     Перед  первой линией   палаток проходит  более широкая  расчищенная дорожка  для  построений – линейка.  На этой линейке  проходят  все общие построения, как на вечернюю поверку, так и по боевым и всяким другим тревогам.  Ведь в летнее время выводят воинские части в лагерь не на отдых, а на боевую подготовку, на совершенствование  боевой и строевой выучки личного состава.
 
    Впереди этой линейки, линейки для построений,  проходит ещё одна неширокая, но длинная  (по всей длине лагеря)  полоса  вскопанной  и разрыхлённой  земли.  Это тоже линейка, но она, как следовая полоса на границе, ограничивает лагерь  спереди,  и ходить по ней, пересекать её   запрещается.  Её приходится обходить по краям лагеря, да в этом и нет надобности, так как все необходимые  помещения, обеспечивающие жизнь  военнослужащих, располагаются в глубине лагеря, «в тылу».
      Все двери палаток ориентированы в сторону линейки. При входе в палатку сооружается узкая дверка, закрывающая вход.  Из палатки до самой линейки ведёт неширокая  дорожка, утрамбованная  и  посыпанная  гравием. Она идёт до самой линейки для построений.
   
    В некоторых случаях,  по  приказанию  командования,  нижние  полотнища   палаток поднимаются на крышу купола,  обеспечивая  вентиляцию, просушивание и просмотр  командирами.  На линейке проходят общие построения  части, построения по тревогам, вечерние поверки, разводы караулов и разводы на работу.
   
    Все другие помещения, да и большие палатки служебных помещений и складов  размещались позади линий палаток.  Там же были и столовая, и кухня, да и другие подсобные помещения.  Столики, скамейки  устанавливались иногда в местах сборов для проведения теоретических занятий, занятий по уставам, политинформаций.  Чаще местом занятий служила обычная  лужайка на подходящей поляне.               
 
     Выходя на полевые занятия, мы часто видели, как шоссейную дорогу ремонтируют и расширяют военнопленные немцы,  лагерь  которых,  как оказалось,  расположен недалеко от нашего летнего лагеря.  Лагерь военнопленных  ограждён  забором,  охраняется  часовыми  на  вышках. На  работу военнопленных выводят  строем под конвоем, но конвой весьма умеренный.   

     В работе  по  асфальтированию  шоссейной дороги  использовалась  и немецкая трофейная  техника. Так,  асфальтоукладчик – машина, с которой работали немцы,  занимала сразу половину ширины дороги.  Вероятно,  эта же машина  разравнивала  и  укатывала асфальт.  Двигалась она медленно, а  немцы лопатами  подбрасывали горячий, рассыпчатый асфальт, и  выравнивали  перед  ней  толщину  слоя.  Асфальт подвозила грузовая машина, а может быть и самосвал тоже немецкий, тоже трофейный.  Ровная  асфальтовая дорога  получалась, и  достаточно  широкая.  Умеют немцы делать хорошие шоссейные дороги,  а нам не вредно и позаимствовать у них новости  технологии, да и серьёзность отношения к работе.
       Конечно, кроме асфальтирования дороги немецкие военнопленные использовались и на других работах. Но и там ведь они тоже выполняли полезную  работу, восстанавливали то, что  разрушено войной не без их участия.  Вот теперь своим  подневольным  трудом  они за всё и расплачиваются, а тем самым в какой-то степени отрабатывают  свои долги. 

      На уборке урожая. 
       После  летнего лагеря, вернее, прямо из летнего лагеря  наш парашютно-десантный полк направили на уборку урожая.  Нас привезли эшелоном в  Калужскую область,  а там распределили по районам. В том районе, куда направили  нашу роту  связи,  а это  Починковский  район  Калужской  области,  нас распределили по мелким селам, в которых были совсем мелкие  и  бедные колхозы,  ещё не восстановившиеся после войны. Ведь это   было  осенью 1946  года.
   
     Наше отделение  в  составе восьми  человек,  где я был командиром отделения,  направили в небольшое село, где был совсем маленький колхоз. В этом колхозе  нам и предстояло поработать,  помогая  восстанавливать  разрушенное войной, сельское хозяйство. Нас встретил председатель этого  колхоза, довольно пожилой мужик маленького роста. Он добродушно нас встретил,  привёл в большой дом, где все мы и  разместились все восемь  человек моего отделения.  Дом большой, но кроме нас, казалось, в нём никто не живёт.  Но вот вскоре пришли и женщины, которые возвратились с поля.  Да,  это хозяйка дома, да и ещё какие-то женщины. Они  готовили нам пищу,  а мы выходили  и  работали в поле.  Вставали мы рано,  причём будила нас   совсем молодая женщина, которая была бригадиром этого маленького, отстающего по всем показателям, колхоза.
 
    Дали нам косы, и мы довольно быстро научились косить. Косили  овёс, который занимал здесь довольно  большую площадь.  Косили мы  вчетвером,  а остальные четверо  моих ребят работали  в другом месте.  Косить мы научились довольно быстро, причем, обучала нас этому сама  бригадирша.  Она сама легко работала косой, показывая нам, как это надо делать. Сама она была ещё девчонкой, и мы с уважением наблюдали за её работой, а потом сами взялись за косы и работали очень старательно, даже тогда,  когда  её не было,  и  она за нами не наблюдала. Она  на повозке уехала на другой участок, где другие  мои  ребята собирали по полю снопы пшеницы, скошенной ещё до нас, и  складывали их в небольшие копны. Потом снопы нагружали на ту же повозку и везли в село, где была заложена скирда.
 
     В колхозе оказалась всего одна лошадь, которую и запрягала нам бригадирша. Она и снопы привозила на лошади, и сама  ездила на другие участки поля, где женщины жали лён, и  уезжала на ней по каким-то делам.  На этой же лошади иногда ездил в районный  центр и  председатель колхоза.  Он там получал продукты на нас, большие  караваи душистого чёрного хлеба привозил, да, наверное, и другие продукты, положенные нам по норме.
 
    В этом колхозе было и поле, где выращивали лён. Лён созревает позже пшеницы, уборка которой началась ещё до нашего прибытия. А лён здесь выращивали на  семена. Поэтому уборку льна начали позже, и мы видели весь процесс его уборки.  Женщины сами жали лён серпами, а нас не допускали.  Косами косить лён нельзя, говорили они.  Они связывали сжатый лён в небольшие пучки, своеобразные снопы и складывали здесь же. Вечером часть этих снопов они приносили на себе большими вязанками.  Позже эти снопы льна они вручную, по одному обмолачивали, положив на подстилку и ударяя какой-то колотушкой. Потом собирали льняное семя, провеивали его на ветру, высыпая тонкой струйкой из ведра на ту же расстеленную  подстилку. Мы наблюдали, как несколько женщин, рассевшись  на площадке,  колотили, каждая по своему снопу какой-то колотушкой, дробя хрупкие шарики  верхушек льна, из которых высыпались мелкие семена – льняное семя.

    А среди нас были, как оказалось,  знакомые с этим делом  сельские  парни.  Под их  руководством мы организовали обмолот  льняных снопов не по одному, как женщины, а сразу по несколько десятков снопов льна. Для  этого,  снопы  раскладывали  не толстым слоем на  площадке. Раскладывали   на расстеленных каких-то подстилках, в два ряда, комлями наружу.  Подготовку и обмолот производили только мы, парни, а женщины критически смотрели, и, кажется, не верили в успех. Молотили мы специально  сделанными   палками - колотушками,  как  цепами.  Колотушка представляет собой ветвь дерева, которая отпилена вместе с коротким участком ствола или толстой ветви, от которой она отрастает. Этот короткий участок, стёсывается топором до плоскости, а тонкая ветвь длиной около метра является рукояткой. Ударяя плоской частью такой колотушки по расстеленным снопам льна, мы довольно продуктивно обмолачивали лён. А провеивали льняное семя так же на  ветру, как это делали до нас сами женщины.  Весь оставшийся лён мы таким способом постепенно обмолачивали,  провеивали  на ветру. Полученное таким способом льняное семя мы  ссыпали в мешки. Председатель колхоза сам отвозил их в район, сдавал, а за это с колхоза списывали имеющуюся задолженность. Нам председатель колхоза  привозил  положенные на нас продукты, а может быть и дополнительно, например,  молоко, караваи чёрного хлеба, другие продукты.   Да и водку он привозил к какому-то празднику, и вообще был  доволен нами и поощрял нашу работу.
   
    Скрип несмазанных колёс старой телеги, а других исправных телег в том селе,  кажется, не было вообще, надоумил одного из моих парней добыть дёготь. Ведь  дёгтем смазывали оси колёс издавна на Руси. Он набрал бересты с берёз, притом и  сухую и свежую, содранную с толстых стволов берёз. На пригорке, на склоне вырыл  нору в качестве печи, сделал снизу вторую норку, куда заложил бересту. В печи  развёл огонь из подготовленных сухих сучьев, и стал его поддерживать. Нижнюю  норку с берестой замазал глиной, оставив снизу малое отверстие, от которого  проложил канавку из глины для стока дёгтя. И действительно, через некоторое  время показалась чёрная густая жидкость, текущая по этой канавке в глиняный  горшочек. Это и есть дёготь, а этот простой способ перенял наш гвардеец от своих дедов. Председатель  внимательно наблюдал и, кажется, собрался продолжить добывать дёготь этим способом, способом сухой перегонки бересты.
 
    Иногда по вечерам мы ходили в соседнее село на   «пятачок». Это село большое и туда ходили не только мы, там собиралась молодёжь и из других ближних сёл. Там было весело,  были песни, пляски и частушки под гармошку. Туда нас вели  девчонки нашего села, а там была молодёжь из других сёл и парни и девушки.  Парней в сёлах было мало, в нашем селе, кроме нас, кажется, вообще не было  мужчин, кроме председателя колхоза.  Или мужчины где-то работали на стороне, а не в нашем  колхозе. На этих вечерних встречах молодёжи задорные девчонки пели  частушки, плясали под частушки и припевки «Семёновны», а кроме того,  девчонки организовывали игры. Рассаживали парней на скамейках, а каждому на  колени - девчонку. Одна девчонка «лишняя», ей парня не хватило. Но после того, как все расселись, по её команде, каждая  девчонка,  вскочив, перебегает к другому парню, если её не удерживают. Теперь опять одной не хватит места на коленях у парня, но это может оказаться другая девчонка, менее  расторопная, не успевшая занять место на коленях, теперь она исполняет роль «лишней». Смех, визг, суета, крики в момент перебежки, столкновения, а парни сидят, и обняв руками, удерживают прибежавших. Игра может длиться долго, но по какой-то причине вдруг прерывается, все вскакивают, а некоторые пары остаются  сидеть, или уходят провожать друг друга.
 
     Подобная командировка на уборку урожая для нас, воинов-десантников останется  светлым пятном в нашей  жизни, в  долгой  нелёгкой военной,  да ещё и послевоенной службе. Это как отпуск из части, который в те первые послевоенные годы никому не давали.  Не было тогда положенного  отпуска с поездкой на Родину. Даже в виде поощрения не предусматривалось такого отпуска. Отпустить могли  только в связи с похоронами матери или отца, или в связи с тяжелой болезнью матери. В таком случае давали десять суток отпуска. Причём, факт болезни или смерти надо было подтвердить заверенной телеграммой, а возвратившись, подтвердить справкой. Да и понятия о сроке службы, о сроке окончания  службы тогда не было.   Призванные в 42-ом и в 43-ем  военных годах,  оставшиеся в живых, солдаты срочной службы, как теперь их называют,  не знали  этого  срока  службы.  Они составляли кадровую армию послевоенного периода, которая ежегодно пополнялась, а  не  обновлялась  за счёт очередного  призыва  молодёжи, то есть старшие возрасты, фронтовики, не увольнялись.    
   
       Ещё до войны, отец купил мне очень простой фотоаппарат, который позволял снимать на узкую фотопленку. А  до этого я видел, как большим фотоаппаратом фотограф снимает портрет человека на фотопластинки, проявляет негатив и печатает карточку. Тем простейшим  фотоаппаратом в школе, в седьмом  или восьмом классе  я много снимал  мальчишек и девчонок своего класса. Но  получались мелкие  снимки на узкой негативной фотоплёнке, которые надо увеличивать. Был и простейший увеличитель,  который  давал квадратные отпечатки, но тоже плохого  качества.
Правда,  попадались мне во время войны фотоаппараты, но тоже очень простые и всегда  без плёнки  и  принадлежностей.
 
    Поэтому вскоре после войны, в  Туле  я  купил  фотоаппарат у одного офицера. Не дорого он продал мне этот трофейный аппарат. Фотоаппарат немецкий, складной, снимает на широкую катушечную фотоплёнку.  При размере кадров  6 х 9 см  на катушке фотоплёнки  помещается восемь снимков. Достоинство аппарата ещё и в том, что с негатива можно печатать  фотокарточки контактно,  то  есть без фотоувеличителя.  Получаются   небольшие  фотокарточки  размером  6 х 9 сантиметров - удобные визитки.   Кроме того этот фотоаппарат имеет хорошую оптику, затвор с набором выдержек,  хотя корпус его был поцарапан и имел следы ржавчины.
 
    Довольно скоро ко мне подключился мой товарищ, который достал  катушечную  фотоплёнку, проявитель и закрепитель. Фотоплёнку  я  проявлял  буквально в эмалированной кружке, периодически  разматывая рулон в растворе  проявителя  и сматывая его там же пальцами рук. Получалось восемь снимков на одном рулоне плёнки. Иногда  получалось с царапинами, а затем я  приспособился, и стали получаться нормальные негативы.  Для печатания  фотокарточек  с негатива   я приспособил  ящик от телефонного аппарата. 
 
      Деревянный ящик разделён на две равные камеры вертикальной стенкой, в которой вырезано  окно, закрытое  красным стеклом. В первой камере электрическая  лампочка,  включаемая  кнопкой, а сверху рамка 6 х 9 с матовым стеклом. Во второй камере горит лампа, давая  слабый красный свет в первую камеру под матовое стекло. На матовое стекло укладывается  негатив эмульсионным  слоем вверх,  на него кладётся лист фотобумаги и плотно прижимается крышкой.  Нажатием кнопки  включается лампа на короткое время экспозиции. Выдержка.
 
    Снимали товарищей, проявляли заснятую плёнку в каморке старшины роты после отбоя. Получались хорошие фотокарточки - резкие, контрастные, которые не стыдно послать домой. Так и делали, снимая наших товарищей и печатая им фотокарточки. Некоторые сами давали деньги на фотобумагу,  а потом стали брать деньги, необходимые для покупки фотоматериалов. 

      Мой друг Димка  Иванов,  кстати,  он участник  Парада  Победы, вместо меня выделенный,  обеспечивал меня и фотоматериалами, и желающими  фотографироваться. 
 Да, для участия в Параде  Победы, который должен состояться 24 июня  1945 года, из нас, стоящих тогда лагерем на реке Влтава после встречи с американскими войсками, выделили  большую группу гвардейцев.  И я вошел в эту группу.  Нас построили, осмотрели, проверили,  но  перед отправкой в Москву,  приказали  несколько человек, низкорослых  заменить, но замену выделить  из тех же подразделений.  Вот командир взвода и выделил  вместо меня   Иванова Дмитрия, более высокорослого.  Тогда мне и самому не  очень то  хотелось лишний  раз заниматься маршировкой, поэтому я  и  не сожалел. А  теперь вот он,  Димка Иванов, связист  моего отделения получил титул  участника  Парада Победы.
 
      Тем трофейным фотоаппаратом я фотографировал не только  виды  и  пейзажи, но и парашютистов.  Как правило,  снимать портреты гвардейцев приходилось крупным планом по пояс или в полный рост.  Более крупно снять лицо  не позволяла конструкция аппарата, не выдвигался объектив. Фоном чаще всего служила кирпичная стена здания  нашей казармы.   Я сам фотографировал,  я же проявлял  фотоплёнку, а фотокарточки печатали мы вместе,  причем  Димка  подсказывал,  каких и сколько экземпляров надо напечатать.

       Особенно интересными были фотосъемки на парашютных прыжках.  В процессе укладки парашютов интересны лица парашютистов, занятых своим профессиональным  и ответственным делом.  Интересные  снимки получались у меня  в воздухе,  после парашютного прыжка и раскрытия парашюта, а также  во время снижения и приземления других парашютистов.  Ведь я часто брал   фотоаппарат  на  парашютные прыжки,  и  клал его в карман комбинезона.  После  открытая своего парашюта, я вынимал фотоаппарат и успевал сделать несколько снимков. Снимал вид на землю с высоты, а прыгали мы с самолёта, с высоты восемьсот метров, снимал спускающихся недалеко от меня парашютистов, а особенно процесс приземления парашютиста. Но ещё до своего приземления я складывал аппарат и успевал положить его в карман комбинезона.

    После приземления, уже собрав свой  парашют, и уложив его  в парашютную сумку, я снова вынимал фотоаппарат и находил интересные  для съемки кадры. Особенно запомнился снимок непогашенного купола парашюта, и борющегося с ним парашютиста. Хотя  этот снимок получился  довольно  темным и мелким по размерам  из-за расстояния, но он пользовался успехом у парашютистов. Ведь не видно на нём лица того,  кто же это так ловко справляется с непогашенным куполом парашюта. Просили напечатать ещё.   Некоторые снимки и даже негативы у меня до сих пор сохранились. Но при современном качестве, да еще и  при современной цифровой цветной фотографии, они не многим   интересны при просмотре, за исключением  меня, конечно.
 
      В Туле нас фронтовиков  десантников гвардейцев 355  гвардейского парашютно-десантного полка разделили на два парашютно-десантных  полка,   добавив молодого пополнения до  штатной численности каждого полка.  Один полк, 355-й гвардейский парашютно-десантный полк  остался  в Туле,  а другой,  с номером  347-й   гвардейский парашютно-десантный полк,  в  котором  оказался  и  я, отправили  в  город  Рязань.  В  Рязани  мы размещались в военном городке, который  носит  название «Дошки»,  (ударение на последнем слоге).  В ту пору там, в Дошках,   рядом  с  нашими  казармами,   располагались   казармы  Автомобильного училища.   Это значительно позже в Рязани было создано Высшее военное училище ВДВ, а в то время специального училища, готовившего офицеров  для воздушно-десантных войск, не было.    Офицеры для ВДВ набирались из сухопутных частей, из пехоты.
 
      Нашему  347-му  Парашютно-десантному полку выпала честь  участвовать в Первомайском параде на Красной площади в Москве в 1947-м   году. В конце апреля мы приехали  из Рязани  в  Москву, и  расположились в больших  палатках, поставленных прямо на площади  перед  ВСХВ    (Всесоюзной  сельскохозяйственной  выставкой).  Там же на площади мы и тренировались  несколько   дней. 

      Тренировка  десантников  парашютистов   заключалась  в том, чтобы,  сидя в кузове машины  с  надетыми  парашютами,  в  комбинезонах и шлемах, поворотом головы  по команде,  приветствовать,  стоящих на трибуне руководителей нашей Партии и Правительства. 

      В кузове каждой машины   стоят четыре скамьи, и на каждой сидят по четыре  десантника.    В  процессе тренировок   машины  с десантниками  ездили  по кольцу на этой же площади,  перед входом в  ВСХВ,  вокруг монумента «Рабочий и колхозница» скульптора  Мухиной.  Машины держали равнение  шеренги по четыре, водители старались не нарушать строя.  А мы  сидели смирно и только по команде  одновременно поворачивали головы в сторону, проезжая мимо импровизированной  трибуны. 


     На этом же кольце  вместе  с  машинами  тренировались  мотоциклы  с коляской   и  пулеметом,  а также некоторая другая техника.  Вот  мне  и запомнилось  столкновение
 мотоцикла  с  машиной,  на встречных курсах, на  повороте  этого  кольца.  Я оказался свидетелем этой аварии, и хорошо помню звук мощного удара и грохот столкновения. А потом увидел сидящего в коляске  солдата,  корчившегося от боли  в мучительных судорогах, и  второго, лежащего  впереди  на асфальте, в луже крови мотоциклиста. Водитель машины, испугавшись, убежал.  Оба  мотоциклиста умерли, и их, и мотоцикл, долго не убирали с дорожки, проводя расследование, выясняя причину столкновения и степень вины водителя автомашины. Виноватым оказался мотоциклист, который поехал по кольцу против принятого направления движения, против часовой стрелки, забыв, видимо, о правилах движения на этом  кольце. Этот эпизод не сказался на наших тренировках, которые регулярно проходили несколько дней.
 
    На  Первомайском параде, который  принимал  маршал  Буденный с его запоминающимися усами, наши машины, в кузове каждой из которых сидели по шестнадцать парашютистов,  долго стояли на Манежной площади. Туда же к нам подъезжали с приветствием  и командующий парадом известный генерал не помню его фамилию, и принимающий парад маршал Семён Михайлович Будённый.   Дождавшись своей очереди, наши машины  въехали  на Красную площадь,  ровно прошли, удерживая строй,  мимо  трибуны  Мавзолея.  Да и мы, сидящие в них парашютисты десантники, проезжая Мавзолей, резким поворотом головы  в сторону руководителей нашей  Партии и Правительства,   продемонстрировали  мощь   возрождённых  Советских  Воздушно-десантных  войск.

     На  праздновании в честь тридцатой годовщины Октября,  7-го ноября  того же 1947 года, мы опять принимали участие в параде в Москве на Красной площади.  Все проходило примерно также, но кто-то другой из маршалов, а не Будённый,  принимал парад.  Другие были лозунги, приветствия и поздравления, но мы также дружно кричали «Ура'»,  в ответ на эти приветствия и  поздравления.  Мы также сидели на скамьях, по 16 человек в кузовах автомобилей,  с надетыми парашютами, одетые в комбинезоны и лётные  шлемы.  Только теперь  7-го  ноября 1947 года мы были  тепло одеты, а лётные шлемы были на нас меховыми.  В этот раз нас уже заметно лучше кормили, а это очень важный фактор в жизни солдата военного и послевоенного  времени.
 
     В эти дни после тренировок  мы выходили в город,  выходили и снимались на фоне скульптуры  «Рабочий и колхозница».  Нас и по Москве возили, и  музеи за это время мы организованно посещали на наших грузовых автомобилях. Да и автомобили уже были другими.  «Голубыми антилопами» мы их  прозвали,  так как  капоты и кабины этих грузовых машин были окрашены в голубой цвет.   Вот в таких машинах,
сидя  в  утеплённых  по-осеннему комбинезонах  с надетыми парашютами  в кузовах  грузовых  автомашин, по шестнадцать десантников, в четыре ряда мы проехали по Красной площади и  в  «День  30-й  годовщины  Октября».


                Парашютные  прыжки  с  аэростата.   
      Продолжая службу в ВДВ после войны, мы и сами проходили  боевую подготовку,  и обучали молодое пополнение, пришедшее к нам в гвардейские  воздушно-десантные войска.  Проводилась десантная и тактическая подготовка, а также спортивная и физическая подготовка. Всё это под руководством грамотных офицеров, прошедших вместе с нами боевые действия на фронтах Великой Отечественной войны. В процессе  физической подготовки,  а также   утренней физзарядки  проводилась  тренировка по укреплению ног  парашютиста  путём прыжков с  двухметровой вышки и более.   Но теперь парашютные прыжки мы чаще выполняли не с самолётов, а с аэростата. Конечно, это связано не только  с недостатком  транспортных самолётов в послевоенное время,  не только  с целью экономии,  но и позволяло  проводить интенсивную  начальную  подготовку десантников
 
    Парашюты  типа  ПД-41, оставшиеся на вооружении в частях ВДВ, мы продолжали использовать, а это облегчало нам обучение  молодых парашютистов.  Мы показывали процесс укладки парашюта, обращая внимание на  возможные ошибки, которые могут быть допущены при этом.  На парашютные прыжки  направлялись  небольшими подразделениями, неся парашюты на себе. 

    На  посадочной  площадке  стоит специальная машина, к которой тросом на лебёдке   подтянут аэростат.  К аэростату подвешена  гондола аэростата – «корзина»,  как мы её называем.   Это  небольшая площадка, размером два на два метра, ограждённая невысокими  бортами  и  со скамейками  по бортам.  Прочными тросами, закреплёнными по углам, гондола  подвешена к  стропам самого аэростата.  В  ней  на сиденьях размещаются три парашютиста и один  аэронавт - инструктор.  Аэронавт, осмотрев   парашютистов, зацепляет  карабин  вытяжного  фала каждого  парашютиста за трубу над гондолой.    Аэростат  поднимается, разматывая  трос  с лебёдки.  На  высоте  около  400 метров  аэростат останавливается.   Аэронавт даёт сигнал первому парашютисту  и открывает перед ним  дверцу  гондолы.   Встав  на  порожек  открытой  дверцы гондолы,  парашютист ещё раз проверяет зацепленный фал своего парашюта, и  спокойно  прыгает  вниз.   Парашют раскрывается  после  вытягивания  купола парашюта из парашютного мешка,  растягивания строп и последующего обрыва тонкой обрывной стропы.   Это, так называемое принудительное раскрытие парашюта.  Положив руку на плечо второго парашютиста,  аэронафт  не торопясь выпускает  второго, а потом и третьего парашютиста.  После этого аэронафт втягивает, оставшиеся висеть на фалах,  пустые парашютные   мешки   и ждёт снижения  гондолы для посадки новой тройки парашютистов.
 
      Таким же образом проводятся парашютные прыжки в ночное время и парашютные прыжки с оружием и боезапасом. Конечно, существуют различия  между  прыжками с аэростата, и прыжками с самолёта, но именно  аэростатные прыжки составляли обязательную часть первоначальной подготовки парашютистов Воздушно-десантных войск в первое послевоенное время.   

       Но для  прыжков  с парашютом  использовались и специальные парашютные вышки, прыжки с которых  представляли своеобразный аттракцион.  Но в послевоенное время для парашютных прыжков стали использовать  и эти старые сохранившиеся парашютные вышки.  Позже, как известно,  стали специально строить новые парашютные вышки.  И это не столько для аттракционов, сколько  для спортивных целей и для десантной подготовки  молодёжи призывного возраста.  Хотя прыжок с парашютной вышки  не связан с риском для жизни, но для его выполнения тоже требуется преодоление  инстинктивного чувства самосохранения.  Человеку, хоть раз прыгнувшему с парашютной вышки, легче потом выполнить  первый парашютный прыжок с самолёта, хотя здесь также требуется преодолеть чувство страха.

      Кроме того, на спортивной  площадке  обычно  устанавливают  специальную  высокую  качель – «лопинг».  Лопинги  использовались не только для аттракционов, но и  для тренировки  спортсменов, а также и парашютистов-десантников.  Лопинги – это    своеобразные  качели  из металлических стержней,   раскачиваясь  на которых,   можно  сделать полный оборот,  переворот через верх.  Вот на этих лопингах   и проводились  тренировки.  Устраивались   целые состязания  по выполнению определённого количества полных переворотов.  Даже  требовалось сдавать зачёты по некоторым упражнениям на  этом лопинге.

      Конечно,  вспоминаются  первые парашютные прыжки с самолётов, те  парашютные прыжки, когда мы только готовились  стать  парашютистами-десантниками.  Тогда  нам наши офицеры политработники  говорили, что теперь мы гвардейцы, но гвардейское звание даётся нам авансом. Так, что мы должны будем оправдать это высокое звание успешными боевыми действиями в тылу врага. 
 
      Вот эти первые прыжки  я и вспоминаю теперь,   после войны,  когда  мы выполняем парашютные  прыжки  с аэростата.  Но теперь  и  сами эти прыжки выполняются спокойно, да и  специалисты парашютно-десантной службы  имеют возможность более тщательной проверки каждого парашютиста.  Командиры подразделений, по плану парашютной подготовки   своевременно  направляют  выделенную очередную группу на аэростатную площадку.  И организация,  и предстартовая подготовка выполняется  организованно, не спеша, времени достаточно.   Да,  ведь и трагических случаев на этих прыжках не было, никто  не разбился. 

      А я помню как мы, сидя шеренгами,  на взлётной площадке аэродрома,  с надетыми парашютами,  в ожидании  подруливания  очередного самолёта, видели, как один парашютист  разбился.  Но мы сначала думали, что это затяжной прыжок одного из инструкторов, которые тоже не редко выполняли  затяжные прыжки.  Но этот долго  падал,  не раскрывая  парашюта там, вдалеке от нас, а мы смотрели  и ждали, что вот-вот сейчас раскроет этот  инструктор  свой парашют.  Но парашют так и не раскрылся, что мы с ужасом и отметили.  Мы даже услышали его  громкий отчаянный крик. Да  ведь  мог он воспользоваться и запасным парашютом,  но не воспользовался, забыл, или не знал как это сделать.
 
      Он так и упал  там вдалеке от того места, где  мы сидели с парашютами,  в ожидании   посадки  в  самолёт. Его ведь не сносило ветром, как всех  с раскрытым парашютом.   Как потом оказалось, это был  один из тех, кто не проходил предварительной парашютной подготовки,  никто его не обучал, он этого не знал.  Он был поваром в солдатской  столовой, занятия не посещал, а прыгать пошел со всеми вместе, ведь прыгать положено  всем.  Прыгал  он  с самолёта  ТБ-3, как потом стало известно,  прыгал в открытый бомбовый люк.
 
    Этот эпизод я вспомнил ещё и потому, что мне тоже пришлось выполнять  свой первый парашютный прыжок  с самолёта    ТБ-3.  Это старый тяжелый бомбардировщик довоенной постройки,  а  прыгают с него парашютисты одновременно не только через  боковые двери, но  и через открытый бомбовый люк. Мне также пришлось прыгать в открытый кормовой бомбовый люк самолёта,  но я не забыл зацепить карабин вытяжного фала за трубу, проходящую над  люком.  А именно этого не сделал тот повар, а инструктор, стоящий рядом у люка,  не заметил,  проморгал. 
 
     Ведь для прыжка через бомбовый люк  по пять или по шесть парашютистов направляют в крылья самолёта.  Там в неудобном положении приходится  сидеть и ждать, пока самолёт взлетит, наберёт высоту и выйдет в точку сброса парашютистов.  Лишь после команды штурмана самолёта: «Приготовиться»,  вылезают из крыльев десантники, подходят к люку, зацепляют карабин за трубу.  Команду  «Пощел»  штурман даёт спустя некоторое время, которого, я помню, было  недостаточно, чтобы всем вылезти из крыльев. Вот и не успел инструктор проследить за всеми, спешащими  из крыльев к открытому люку.

      А ещё я вспомнил  другой  случай, как один парашютист отказался прыгать,  хотя  уже сидел  в самолёте со всеми вместе.  Но по сигналу штурмана  «Пошел»,  он,  подойдя к двери, и глянув вниз,  упёрся  руками  и ногами, и его не смогли  оторвать.  Мало того, при этом он и других задержал с прыжком  настолько, что самолёту пришлось заходить на новый круг.  На второй круг самолёт заходил, чтобы  парашютисты, оставшиеся в самолёте,  смогли  прыгнуть в нужный момент,  опять по команде штурмана «Пошел»,  чтобы приземлиться на площади аэродрома, а не за его пределами.  А тот, отказавшийся прыгать,  и на втором круге не смог себя преодолеть,  хотя инструкторы его уговаривали и настойчиво  пытались ему  помочь. Так и сел самолёт с отказником на борту. Конечно,  стыдно ему было смотреть в глаза своих товарищей,  зная, что все они тоже испытывали чувство страха перед прыжком, но  ведь прыгнули  все.  А  вот он не прыгнул, ничего не смог с собой сделать, такова оказалась сила инстинкта  самосохранения, но ведь также оказалась  слаба  его сила воли.
 
      Конечно, политработники взялись за него, да так крепко, что вскоре уговорили.  Поэтому, когда  пришло время второго прыжка, он пошел со всеми вместе, и намеревался всё же прыгнуть.  Но и в этот раз он не смог преодолеть себя,  опять не прыгнул, опять не хватило силы воли. Но помня, как ему помогали в первый раз, он выдернул кольцо и распустил парашют ещё в самолёте.  На это у него  хватило и ясности ума и сообразительности.  Знал, что так  его не вытолкнут  из самолёта  в открытую дверь.
 
     Был показательный суд, осудили парня и направили в штрафную роту, и на фронт. Да, это и правильно,  ведь иначе  и  нельзя бороться с подобным явлением, нельзя даже рассматривать  смягчающие обстоятельства.   Ведь это было летом 1943 года, известно, что идёт жестокая война, все десантники-парашютисты готовятся к выброске в тыл врага и к боевым действиям за линией фронта.  Кстати сказать, больше и не было у нас подобных случаев отказа, подобных  отказников.
   
        Позже, общаясь с десантниками послевоенных поколений, я узнал  немало примеров, когда подобных отказников, не только не судили, но и терпеливо воспитывали, а если была возможность и их даже не переводили   в другие воинские части.  Вот что написал мне мой знакомый  по интернет-сайтам, десантник   Владислав Вишневецкий:
       «Да, не повезло парню.  В наше время не судили,  конечно,  в другие  рода войск отправляли».
     «Василий Николаевич!    Рад, что  Вы  приобрели   много друзей-десантников.   Очень интересно читать Ваши рассказы! Надеюсь,  мы ещё прочитаем много интересного!»
      «Сегодня  я  хочу добавить кое-что об   "отказнике ".   Был у меня в отделении такой.  Я на втором году службы вернулся в свою  6-ю разведроту  младшим  сержантом из полковой школы и принял под командование отделение.  (Это  111-й  гвардейский  парашютно-десантный  полк, 105-й  гв.  воздушно-десантной дивизии,  город  Рыбинск).    А мой подопечный  (по понятным причинам не буду называть его фамилию, имя )  только что прибыл с  новым пополнением  призыва 1958 года.   Целый  год  он  не мог прыгать  ни с аэростата,  ни  с самолётов.  Как я ни старался, убеждал, много с ним работал, доброжелательно  и не обвиняя его ни в чём.  Замкнутый был парень, понурый, трудно слово из него было вытянуть. Уже прибыло ещё одно пополнение,  через год прыгали все без проблем. А он все не мог. Но однажды мои старания были вознаграждены - прыгнул парень  с  самолёта.  Прыгнул со второго захода самолёта, но отважился!!!   Перед прыжком  сказал: "Лучше погибну,  чем такой  позор".
 
      После этого парня как подменили. Стал общительным, весёлым, и в боевой подготовке отличником. Все были в роте за него рады, и поздравляя, по плечу дружески хлопали, даже старики 3-го года службы! А это наивысшая похвала! К концу 2-го года службы - стал ефрейтором! Вот так. Не было речи об отчислении, а тем более о суде. С  Уважением! – Владислав».
        Владислав,   Вы рассказали о единичном случае.  Если бы так было у нас,  (имею в  виду, что  был  только один отказник),  может  быть,  так  и  было бы, что занимались бы его воспитанием.  Но их, отказников  было больше чем один,  намного больше, потому и отношение было такое - назвался груздем,  полезай в кузовок,  а нет и суда нет.  Ведь желающих служить  в  ВДВ  было много.   Кстати,  отказники это тоже из тех, кто хотел быть десантником,  но не смог преодолеть себя на прыжках, просто  отчисляли  таких.
 
    На парашютные прыжки  нам пришлось идти  в конце карантина, уже пройдя начальную военную подготовку. К тому времени в службу мы все уже врубились в полной  мере.  Но  поскольку были молодыми солдатами, соответственно и действительность воспринималась  нами с точки зрения молодого солдата, которого воспитывают старослужащие. 
     Я веду это к тому, что если б у нас кто-то не прыгнул, то сложно предсказать те последствия, которые были бы после его отказа. Самое главное, это стыд перед своими  товарищами, совершившими свой первый прыжок. Кроме того,  боязнь репрессий  со стороны старослужащих.  К тому же ведь  у нас все были добровольцы, которые сами пожелали служить в ВДВ,  вполне осознавая, что там нужно прыгать с парашютом.  Но, самый веский аргумент считаю, все-таки стыд перед своими же, вновь призванными товарищами,  которые  такие  же  слабаки,  как и ты, но все они прыгнули.
 
      А вот лично я благодарен этим отказникам и мне всё равно, кто отказался прыгать и служить.  Благодаря этим отказникам я попал в бригаду, исполнилась мечта и теперь, как и все, горжусь этим. А ведь всё для меня могло сложиться и не так сладко. На медицинской комиссии обнаружили у меня плоскостопие, и я  был приписан в мотопехоту, куда благополучно и попал, в учебный отряд  и совсем уж было смирился с этим, но на моё счастье в это же время в бригаде набралось 12-15 отказников, не желающих  служить в ВДВ.  Их привезли в этот учебный отряд, а нас оттуда забрали, желающих, конечно, было гораздо больше, чем вакансий. Сначала брали тех у кого были парашютные прыжки  ещё на гражданке или спортивные  разряды  по каким либо видам спорта, таких набралось человек 10, за остальные места пришлось побороться на полосе препятствий,  по подтягиванию и  в  беге на 1000 м. В беге пришел я первым, подтянулся 18 раз, на полосе уже не помню, но уж точно не последним. Вот так благодаря отказникам, мне и удалось попасть в ВДВ, а теперь прилагаю  усилия, чтобы и сын мой, который заканчивает колледж, тоже попал в ВДВ, чего он и сам желает. Но не так всё просто, он приписан в автороту,  так как  туда был послан учиться ещё от  военкомата.   Ходил я  к военкому, тот говорит, если с медицинской  комиссией всё  у него нормально, тогда может что-нибудь решит.
 
     Во время службы в ВДВ  в городе  Рязани наш 347-й гвардейский Парашютно-десантный полк на летнее время выезжал в лагеря. Эти лагеря, расположенные недалеко от города Рязани, были известны в то время под  названием «Песочные лагеря». В этом районе действительно песчаный грунт, в котором росло много хвойных деревьев. Целый лес стройных сосен, причём без мелких порослей, без обилия травы и кустарников.  Из-за обилия песка на всех  дорожках лагеря, видимо, и получили своё название лагеря, но почему-то  «Песочные», а не «Песчаные». В лагере мы жили в палатках малого типа, рассчитанных на восемь человек.  Но кроме палаток на территории лагеря было много деревянных построек небольшого размера, используемых для хозяйственных целей.  Да  и штабные помещения были не палаточные, а достаточно основательные.   Мы  проходили  плановые занятия с молодым пополнением.
 
     Но  в это время  я находился уже не во взводе связи 3-го батальона, 347- го гвардейского парашютно-десантного полка, а попал при распределении  в отдельную роту связи 111 гвардейского парашютно-десантного полка.   Отдельная рота связи не входит в состав ни одного из трех батальонов, а наравне с ними прямо подчинена  командиру полка.  Хотя по штату я был  начальником радиомастерской, но так как здесь, в роте связи  радиомастерская ещё не была укомплектована оборудованием, мне командир роты связи поручил исполнять обязанности писаря роты.
 
     Я довольно быстро вникал в суть писарской работы,   научился некоторым премудростям работы с бумажками, составлял учебные расписания занятий всем четырем классам роты связи полка. Расписания составлялись на неделю, по три двухчасовые темы в день. Каждому классу своя тема, взятая из программы. Составив новое расписание на неделю,  я нес его на утверждение командиру роты. Командир роты,  как правило, не глядя, подписывал это расписание, называя его «простынею» за большие размеры листа бумаги. Приходилось писать и другие документы и разные заявки и отчёты  для командира роты, но все  же у меня было достаточно много свободного времени.

    Я продолжал заниматься стенографией и здесь, в Рязани, хотя уже прошел весь первый курс занятий, который начинал ещё  в Венгрии. Теперь же я, получив новый учебник,   выполнял контрольные задания за второй курс  стенографии.  Эти задания я получал по почте  от преподавателя  курсов  ГЗОС из Москвы  в виде большого конверта. Там давались советы и указания по допущенным ошибкам предыдущего задания и советы по выполнению нового задания.  Кроме того давались номера страниц  учебника, текст   которых надо научиться быстро записывать  стенографически,  (значками сокращений и фразеограмм).  В этом быстром записывании текста специальными  значками и заключается тренировка стенографиста.  Скорость записи речи оратора в 60 слов в минуту должна быть достигнута ещё после первого курса. Хотя  специальный курс  «Государственного заочного обучения стенографии,  (ГЗОС)»,   это курс для приобретения профессии стенографиста, а я понимал, что это мне ни к чему, но всё равно я продолжал заниматься, так как уже втянулся. К тому же, я считал, что в  дальнейшем это может пригодиться  при  конспектировании  лекций, например.   Ведь я надеялся после демобилизации учиться в институте.
 
    Для выполнения контрольных заданий по стенографии я выбирал свободное время и уходил из лагеря на ближайшую опушку леса.  Там выбирал удобное место и усаживался под тенистой  сосной, прислонившись спиной к толстому стволу дерева. Положив на колени учебник и двойной лист чистой разлинованной бумаги,  я записывал заданный текст стеногафически.  Не сразу удавалось стенографировать весь заданный текст быстро и без ошибок, чтобы получить готовое к отправке домашнее задание. 
                Василий Аксёнов