Генадий Варламов пил запоем. Пил вторую неделю. На работу не ходил, выходил только в магазин, деньги кончались, но сил ещё оставалось много. Пил один, с друзьями перессорился, с женой разошёлся по разным комнатам, в дверь врезал замок, в магазин выходил в окно. Днями и ночами сидел навалившись на стол, слушал музыку и мрачно смотрел на куст за окном. Тоска.
Что-то билось внутри, сжималось, ворочалось и просилось наружу. Без конца, ночью лишая сна, а днём отгоняя разумные мысли. И музыка… Не из радио, не из магнитофона, а то ли снаружи, то ли изнутри головы доносилась надоедливая, изматывающая музыка, от которой раскалывалась голова. Её сочинил какой-то адский композитор: били литавры, по наковальне стучали кувалды, монотонно пиликали скрипки и резко врывались басы. Музыка находила приступами: то стихала, то врывалась вновь. Тоска было ей имя… Варламов заливал её алкоголем и не отрываясь смотрел на куст.
Где-то тикали часы, за окном был то ли рассвет, то ли закат… То ли в голове, то ли из приёмника звучала музыка… В глазах туманится, или это дым от сигарет… За столом перед Варламовым сидел чёрт. Генадий удивился, такого гостя он не ждал. Внимательно разглядел его рога, шерсть, рыло… И не поверил глазам. Протянул руку, ткнул пальцем… Настоящий. Сидит, ухмыляется. Шерсть густая, жесткая, как у собаки, и язык собачий высовывается.
Варламов закрыл глаза, открыл… Или в глазах двоится, или их двое. Закрыл глаза, открыл… Точно, двое. Близнецы. Кто-то похлопал по плечу… Обернулся— третий. А в углу, возле пустых бутылок, четвёртый. Прохаживается, копытами стучит и насвистывает ту мелодию, которая скрипит у него в голове.
О чём говорить с чертями? Вид у них не добрый. Расположились по-хозяйски, хихикают, между собой перемигиваются. А в голове музыка, свистит, скрипит, бьёт по вискам. Нехорошо стало. Выпил Варламов водки, перегнулся через стол и схватил одного за грудки. А тот не пугается, скалит пасть и дышит гнилью. Опешил Варламов, руки разжал. А черти хохочут, никакого почтения…
Музыка зазвучала громче, надавило на виски, застучало в темя, слёзы брызнули из глаз. Варламов швырнул в чертей стаканом, бутылкой… Чёрт сзади выбил из под него стул, и покатился Варламов по полу. Черти через стол прыг. Хватают Варламова лапами. Пальцы тонкие, сильные, когтистые, в тело впиваются, рубашку рвут… Варламов орал, отбивался ногами, бил на отмаш кулаком, бутылкой, стулом, опрокинул стол и сбежал в окно. Обломал весь куст, разогнал всех кошек и побежал скорее прочь от дома, пугая собак и прохожих.
Бежит и слышит за собою цокот чёртовых копыт, свист, улюлюканье, а в голове музыку. Музыка гремела духовым оркестром, оглушала, наводила ужас. Варламов бежал всё быстрее, не разбирая дорог. Петлял, запутывал следы, перелезал через заборы, продирался сквозь кусты. Но черти нагоняли его, дышали в спину. Деваться было некуда, обложили со всех сторон. Перед глазами мелькнула лестница на крышу дома. Варламов белкой взлетел по ней. Метнулся в одну сторону, в другую, его попытались схватить. А впереди край крыши, за ним бездна. Варламов разбежался, зажмурился, прыгнул… И оказался в крепких руках санитаров.
В больнице его кормили, заставляли спать и ни о чём не спрашивали. Потом он рассказал всё врачу, тот не удивился. Рассказал жене — та в слёзы. Сам он уже не боялся, вспоминал всё как сон. Ясно помнил, что шерсть у них жёсткая, густая, собачья. И ещё музыка… но от неё он отмахивался, отгонял прочь. Музыка была страшнее всего, черти и те симпатичней. Лучше о ней не вспоминать, а лечь и спать без сновидений, да ждать выписки.
КОНЕЦ.