«Все слова твои будут задаром розданы,
а они потом отнесут их на барахолку.
опять написала, глупенькая, две простыни,
когда могла обойтись и хокку»
В.П.
Вера не любит, когда её идеализируют. А у меня по-другому не получается. Да, умом-то я понимаю, что она точно такой же человек, как мы с вами. Тоже плачет, когда грустно, работает («башке на даёт простоя»), мечтает, поёт (изумительно поёт, кстати говоря), радуется, страдает…
Но…частенько, в самый пиковый момент моей сумбурной жизни, на глаза попадается её стихотворение. Всегда случайно, и всегда именно ТО. Я не знаю, как это происходит (у чудес разве бывают механизмы?...), но внезапно все обрывки и фрагменты мыслей, впечатлений, эмоций, даже слёз облекаются в её слова. И я понимаю: «Нет. Такая же, но…не такая». Каким-то непостижимым образом ей удаётся найти именно тот тон, клавишу, оттенок краски, ноту... которая выворачивает душу насквозь, и ты сидишь с широко открытыми глазами и спрашиваешь себя: «Откуда она всё знает?!». Выходит все люди чувствуют одинаково? Потому что ТАК писать нельзя, ТАК всё знать невозможно. Если это не талант, то даже не знаю тогда, кого можно назвать талантливым…
***
…В какой-то очередной суетный рабочий день мне вдруг до дрожи захотелось почитать стихи. Отбросив все дела (прихоти важнее!), тайком перелистала «Фотосинтез». Вот моё любимое, и это, и вот это…Но хорошего понемножку, нужно проверить почту и продолжать «труд».
«Проект Разговорчики» - Вера Полозкова» - таков заголовок первого и единственного письма. Я не удивилась, но осознала, что во вторник я отпрошусь пораньше, чего бы мне это не стоило.
Наверное, стоит немного рассказать об этом действе.
Представьте себе маленький уютный клуб в центре города. Несколько столиков, изумительно вкусный кофе, приветливые официантки, небольшая сцена…хотя обычно во время «Разговорчиков» гость или гостья сидят за таким же столом, как и посетители. В данном случае граница «артист – зритель» полностью стирается.
Ведущий для затравки задаёт несколько вопросов, а потом к беседе подключается зал. Милое камерное мероприятие.
...По давнему наблюдению, почему-то особенно загруженными выдаются те дни, когда я вдруг решаюсь пренебречь работой. Вторник не стал исключением.
В 5 вечера я наконец-то покинула душный офис. Морозный воздух заполнил лёгкие, но это было даже приятно. Осталось нажать невидимый выключатель, дёрнуть рычажок – отключить функцию «работа».
По дороге к метро страшно захотелось послать всё к чёрту и поехать домой. Помыть голову, поужинать и спокойно лечь спать…стоило только возникнуть этой подленькой, гадкой мысли, как она тут же (нет, не умерла!) сдохла. Я подумала её и ужаснулась: как она вообще нашла дорогу в мою голову?!
…Я пришла раньше на час и не прогадала – места в зале пока были. К 7 часам тут яблоку негде будет упасть.
Приятная пожилая женщина, оказавшаяся Вериной мамой, подсела за мой столик. Они о чём-то долго шептались с дочерью, но я не стала греть уши: низко это, подслушивать чужие личные разговоры.
Мне не нужно было слышать слов, достаточно было одного голоса. Он у Веры приятный, густой. Его хочется просто слушать, не вникая. Наверное, мои наблюдения похожи на заметки 16тилетней фанатки? Плевать.
Вера не мой кумир. Я этого слова терпеть не могу. Всё-таки мне, действительно, уже давно не 16, чтобы иметь кумиров.
Когда она начала говорить (просто говорить, отвечать на вопросы, ничего не читать!), я вдруг поняла, что «заниматься своим творчеством» мне больше не стоит. Зачем? Или, если графоманы пишут, значит, это кому-нибудь нужно? Не нужно? Плевать.
Из её уст звучали знакомые имена: Исаева, Быков, Родионов... Те далёкие имена из моего филологического прошлого. Которое было гораздо честнее холёного и прилизанного настоящего. Да, в нём не было больших денег (да никаких, признаться не было, если не считать трогательных 1500 р. стипендии). Но не было и таких потребностей.
И каким-то совершенно чудесным образом, когда деньги были нужны, они находились.
Наши рюкзаки всегда доверху набиты были книгами (ага, помните тот анекдот про «это список литературы»?) и дешёвым алкоголем. Чтобы утолить голод, хватало малюсенького пирожка в зеркальной столовой. Где (вот нелепость!) нельзя было читать.
Я вновь окунулась надрывно любимую атмосферу: те дни, когда мы пили и пели в старом парке Мандельштама, разговаривали…нет, не об отношениях, моде или кино. Об этом тоже, но большей частью…о литературе и творчестве. Тогда каждый из нас что-то писал. Найти непишущего филолога – вообще задача непосильная. Все тайно или в открытую баловались стишками, рассказами...
Мы обсуждали волшебные семинары по зарубежке и современной литературе, советовались по поводу финала очередной «нетленки». И даже на парапете – месте непрекращающихся тусовок, даже в самом неадеквате и хмельном бреду, мы читали стихи – свои и чужие.
Наутро, как водится, было плохо. Но мы собирали себя в кучу, покупали бутылку воды и понуро брели в универ – продираться сквозь дебри грамматики старославянского языка. Сидели на паре, попивали воду и хитро перемигивались. Мол, помню-помню….Мол, наши….
Так проявлялась та самая пресловутая общность… невесомая, но странно необходимая.
Это прошлое было настоящим. Живым.
Его не заменят никакие с 9 до 18, и клиенты, и дрязги, и корпоративы, и сплетни в курилке, и «что приготовить на обед» и «где бы купить новый утюг». Ересь, одним словом.
Простите, отвлеклась на прошлое-настоящее, а ведь хотела рассказать о Вере. Нет, не спеть ей оду, как может показаться, а просто рассказать. Поделиться.
…Вера отвечала на вопросы: остроумно, метко и так…вкусно, что ли, что её хотелось слушать и слушать. Наконец из зала прозвучала долгожданная просьба что-нибудь почитать. К счастью, Вера не отказала и прочитала парочку новых стихов. Что ж…восторг – слишком слабое слово. Невероятный концентрат эмоций: и бабочки, и дрожь, и мурашки. Давно у меня не было такой встряски. Когда полностью отдаёшь себя Работе, перестаёшь остро надрывно чувствовать. Потом просто остро. Потом просто чувствовать.
***
Выходя из клуба, я клятвенно обещала себе больше не писать….