Корпус молочно-товарной фермы на сто пятьдесят голов, был только что отстроен. Коровы третий день ещё только обживали новое помещение, но доярки уже заметили, что надои за это время значительно увеличились. Новый пол из сосновых досок и опилочная подстилка источали смоляной аромат, перебивая уже устоявшиеся запахи силоса и навоза. Коровьи кормушки были щедро наполнены сенажной массой, но животные стояли у своих стоек и беспокойно позвякивали привязными цепями и тревожно поглядывали в проход корпуса, забыв о калорийной пище.
В проходе умирала Зорька, давшая жизнь только что народившемуся телёнку. Она лежала беззвучно, обессилевшая от потери крови, смотрела снизу на сочувствующих подруг большими тёмно-фиолетовыми глазами, в которых застыла вся её безмолвная коровья тоска и горькая безнадёжность.
- Умрёт, - заключил ветврач, - Медицина здесь уже не поможет. Надо резать, пока дышит.
- Может, ещё можно что-то сделать? - с надеждой в голосе спросила заведующая фермой.
- Елена Николаевна, голубушка, конечно можно, но я не хирург. Тут квалифицированная хирургическая операция требуется. Разумнее, да и дешевле зарезать. Ну что вы, право... - он нервно сдёрнул с красного носа круглые очки, протёр их носовым платком, и резко водрузив их обратно, направился к выходу. - Режьте, я вам говорю, пока ещё жива.
- Только не здесь, - всхлипывала рядом Зорькина доярка, - каково другим-то коровам смотреть на это?
- Альбина Васильевна, ну ты-то чего душу травишь, - в сердцах бросила заведующая доярке. - Идите, бабоньки, зовите мужиков, пусть в тамбур утащат.
Но в их сторону уже направлялись четыре скотника. Они, без лишних разговоров, взяли умирающую корову за рога, за хвост, за ноги и привычно поволокли её в тамбур, где уже поджидал маркитан с приготовленными для умервщления инструментами.
Коровы у своих стоек обеспокоенно задвигались, тревожно завзмыкивали, но скотники не обращали на это никакого внимания, они сосредоточенно и деловито продолжали своё дело. Зорька, безропотная, готовая к страшной участи, безвольно тащилась за ними, уже не ощущая своим безразличным к боли телом неровности нового пола.
Альбина Васильевна со слезами на глазах, понуро шла следом, провожая свою подопечную в последний путь.
- Ну что же вы, мужики, - возмущалась она, - хоть бы на брезенте тащили. Ей же больно.
- Ничего, не долго терпеть осталось.
- Трёх дней не пожила в новом корпусе, - смахнула вновь набежавшую слезу, доярка, - не успела порадоваться...
- Ну, Альбина, ты даёшь. Говоришь прям, как о близком человеке.
- А они и есть мои самые близкие люди.
- Всё, приехали, - мужики оставили корову в тамбуре и пошли по своим рабочим местам. - Давай, Петрович, твори своё кровавое дело.
Сквозь приоткрытую дверь тамбура доносился голос Петровича:
- Ну, что, коровушка? Попили твоего молочка, теперь и мясом нас накормишь. Зачем добру пропадать. Так что ты уж не обессудь, работа у меня такая.
Он взялся одной рукой за рог, завернул коровью голову назад, упёрся коленом ей в морду, а другой рукой, в которой был нож, без лишних раздумий, с силой вспорол корове глотку.
Зорька, взбрыкнув ногами, вся напряглась, и, издав последнее "м-мы", вдруг расслабилась. Лёгкая дрожь пробежала по её телу и она затихла, навсегда оставив свою коровью долю.
Петрович не спеша выпил стакан водки, запил её коровьей кровью из ковша, остальное содержимое ковша вылил в миску местному сторожевому псу Рексу, смирно дожидавшемуся своей порции в углу тамбура.
- Отмаялась, кормилица, - облегчённо вздохнула доярка. - А телёночка твоего Борькой назовём, - и оглянулась ещё раз на приоткрытую дверь тамбура, будто корова должна была её слышать.
Спустя некоторое время, освежёванная и начинающая подмерзать на свежем морозце, коровья туша аккуратно лежала на санях. Лошадь, впряжённая в них, в ожидании возчика, нетерпеливо высекала копытом снежные брызги и, то и дело недовольно всхрапывала, широко раздувая ноздри и искоса поглядывала на то, что ей предстоит везти в холодный колхозный склад.
Жизнь на ферме потекла своей чередой. Коровы нехотя принялись за свой рацион, изредка перемыкиваясь друг с другом, видимо, всё ещё обсуждая нелёгкую коровью долю. Скотники и доярки, сделав все свои дела, разошлись по домам. Только Альбина Васильевна всё не могла уйти от Зорькиного телёнка, гладила его и ласкала:
- Борька. Борька, - а слёзы сами текли и текли из глаз, - хорошая у тебя была мамка.
1983 год.