СЫН ПРИЕХАЛ
Двор, окруженный двухэтажным зданием, не представлял никакой архитектурной ценности. Когда жильцам двора сообщили, что из-за строительства концертного зала, который строился напротив их двора, их дома снесут, они неимоверно обрадовались перспективе жить где-то в микрорайоне в квартирах со всеми удобствами.
Уж очень им надоело пользоваться двумя туалетами на тридцать квартир. Туалеты часто засорялись к великому неудовольствию жильцов. А летняя Бакинская жара казалось, должна была выжить их из ума. Двор был тупиковым и практически никак не выветривался. Запах, приготавливаемой еды перемешивался с туалетными зловониями и антисептиками, которыми промазывались мусорные баки. Но ко всему привыкал советский человек, привыкал он и к «временным» неудобствам.
Перед двором вскоре был построен во всей красе крупнейший в республике концертный зал, названный в соответствии с духом времени Дворцом Ленина. Жильцы паковали своё имущество в различные коробки, догадываясь, что величественное здание Дворца никак не вписывается в фон старинных построек эпохи Александра III, а может быть и Александра II, и их дома непременно снесут. Но городские власти не торопились рушить этот квартал. По их мнению, Дворец замечательно вписывался в старинную архитектуру, да откуда взять столько квартир для жильцов такого большого квартала.
Вскоре жильцы перестали надеяться на новые квартиры. Коробки распаковывались и вновь серванты засверкали хрустальной посудой и дорогостоящими сервизами. Во Дворце кроме правительственных заседаний проводились и эстрадные концерты. Задний фасад его выходил на старинный квартал. И молодёжь после каждого эстрадного концерта ожидала своих кумиров. Впрочем, люди и постарше порой бросали все свои домашние дела и устремлялись посмотреть на народных кумиров поближе. Билеты на концерты продавались по заявкам предприятий и иногда выбрасывались в открытую продажу, когда спрос на концерт был невелик.
Видеть вблизи Муслима Магомаева, Джорджа Марьяновича, Эдиту Пьеху, Аллу Пугачёву было большим событием. О них, до сих пор с удовольствием вспоминают коренные жители этого квартала.
После таких концертов жильцы забывали о своих бытовых трудностях и даже гордились тем, что они живут в самом центре столичного города, пятого по численности населения в Союзе, вторым по величине, и первым по своей уникальности не только в империи, но и во всём мире.
Уникальность города состояла не только в очаровательном виде, открывающемся в Бакинской бухте. Побратимый городу Неаполь вместе с Ялтой, Рио-де-Жанейро и другими портовыми городами могли тоже похвастаться таким видом. Город любили не только горожане. Те, кто однажды побывал в Баку, мечтал оказаться там ещё и ещё раз. Город манил к себе магнитом всех кто хоть раз прошелся по его набережной, по узким улочкам старого города, по Торговой улице и Парапету.
Много позже, бакинские армяне, которым грозила смертельная опасность, как следствие межнационального конфликта, с грустью покидали город, в надежде, что это историческое недоразумение канет в Лету, и они вновь заживут счастливой прежней жизнью в своём родном городе.
Полюбила город и Полина Яковлевна. В начале двадцатых годов, спасаясь от голода, она покинула родную Самарскую губернию и решила переждать страшное время в Закавказье, где ещё можно было прокормиться, работая на бакинских нефтяных промыслах или на каком-нибудь предприятии, коих было достаточно для города. В промышленности женский труд раньше использовался разве, что на ткацких предприятиях. Но советская власть, уравняв женские права с мужскими, вложила в нежные женские руки инструменты, рычаги производства, традиционно которыми пользовались рабочие мужского пола.
Но Полине Яковлевне повезло. Ещё не пропитанный культурой большевизма, кадровик Главных железнодорожных мастерских посоветовал ей обратиться в отделение Наркомпроса.
- Такая красивая девушка должна работать на красивой работе!
Усы кадровика взметнулись от улыбки вверх. Ему самому понравился придуманный им афоризм, одновременно звучащий и как комплимент. Ему очень хотелось помочь этой девушке с волжским говорком.
С тех пор Полина Яковлевна работала учителем русского языка и литературы в одной из Бакинских школ. То ли она искусно преподавала свой предмет, то ли тяга аборигенов к русскому языку превращали каждый её урок если не в праздник, то в интересное мероприятие. Она, в свою очередь была благодарна тому кадровику, ставшим вскоре её мужем. К нам во двор они вселились, по словам старожилов в конце двадцатых. Жили они на втором этаже в «полуторакомнатной» квартире. По периметру второго этажа был проложен балкон, застеленный досками, которые часто ломались под тяжелой поступью массивных жильцов. Когда проходил по балкону муж Полины Яковлевны, казалось, что его веса не выдержат толстые брусья, служившие опорой балкона. Соседи с первого этажа в тот момент тревожно глядели вверх, откладывая своё чаепитие и дружелюбные беседы. Но когда проходила по двору Полина Яковлевна, все жильцы старались проявить к ней уважение в ежедневных приветствиях доброй улыбкой, которая возникала на лицах соседей вне зависимости от их настроения.
Никогда она не жаловалась на шум детворы и даже когда мячом ей разбили стекло возле входной двери, не стала выяснять имя бомбардира, а хладнокровно смела, осколки с площадки второго этажа. Она дождалась момента, когда во двор, покачиваясь от тяжести стекол, явился и сам стекольщик. Его появление не могли не заметить жильцы. В то время стекольщики ходили по дворам, громко предлагая свои услуги. Сервис в городе был своеобразным. По дворам ходили продавцы зелени, молока, сыра в лаваше, поп корна, мороженого, а порой и модной одежды и косметики. Последние торговцы оказывались почему-то немыми и на пальцах показывали стоимость своего товара.
Когда умер у неё муж, Полина Яковлевна сильно переживала эту утрату, и первое время ей было трудно переносить своё одиночество, которое она больше ощущала, как только приходила домой после работы. Она стала давать частные уроки абитуриентам, которые благодаря её усилиям могли с лёгкостью сдавать экзамены по её предметам в московские престижные вузы. Родители детей боготворили Полину Яковлевну, которая за символическую плату готовила их детей к серьёзным экзаменам.
Казалось, жизнь её стала налаживаться, и она могла достойно встретить свою старость. Но все соседи знали, что Полина Яковлевна, даже когда был жив её муж, не ощущала себя счастливой или, хотя была довольна своим житейским положением.
Когда её спрашивали о сыне, она отвечала, что всё хорошо и опускала глаза, чтобы скрыть своё замешательство, в которое вводил её, казалось невинный вопрос.
Из жильцов дома редко кто вспоминал о сыне Полины Яковлевны. А от сына приходили письма достаточно часто. И ответы на письма в запечатанном конверте она часто просила бросить в почтовый ящик кого-то из мальчишек. Однажды я нёс её очередное письмо в почтовый ящик и по дороге невзначай прочитал адресата на конверте. В строке получателя значился адрес нашего двора и имя нашей Полины Яковлевны. А отправителем был её сын, проживающий в каком-то городе Краснодарского края. Отправляя покупать конверты, она просила не покупать конверты с изображением достопримечательностей нашего города. Тогда на такие странности я мало обращал внимания, больше я, да и другие пацаны думали о вознаграждении, которым одаривала всякий раз Полина Яковлевна, категорически предупреждая в зимнее время, чтобы мы не покупали мороженого.
Теперь это я понимаю, что те письма, отправляемые ею, возвращались к ней под видом Писем от сына, которые она складывала в коробочку и перевязывала её атласной ленточкой. Каким счастьем было для неё, когда почтальон, глядя на второй этаж со двора, извещала о наличии письма от сына. И она переспрашивала у почтальона, чтобы та громче, во всеуслышание повторила, что письмо пришло от сына, от её любимого и единственного сына.
Да и соседи, для которых разыгрывалась эта сценка, понимали нарочитую радость Полины Яковлевны. Как сейчас помню, оброненную полушепотом фразу соседки, что бедняга сама пишет, сама и читает.
Мне очень хотелось увидеть этого загадочного человека, который в силу своей занятости не мог несколько лет приехать навестить свою мать. В своём детском воображении я представлял его важной персоной, занимающейся государственными делами. Иначе сына интеллигентной Полины Яковлевны трудно было представить. Но когда соседи нелестно шептались об этом блудном сыне, мое воображение о нём резко менялось. Перед глазами возникал образ стиляги, прожигающего жизнь в ресторанах и непременно в обществе женщин лёгкого поведения. Так, во всяком случае, судачили о нём наши соседки.
Когда Полина Яковлевна слегла в больницу, соседи поочередно навещали её там. И это не составляло им большого труда. Четвёртая больница находилась в шестидесяти метрах от нашего двора. Красивое здание построенное, за пять лет до революции, как мужская гимназия, словно соперничало с мраморной глыбой Дворца Ленина. По своей красоте Дворец, на мой взгляд, уступал в споре с величественным зданием больницы, выполненным в стиле классицизма. Но горожане не замечали архитектурной ценности больницы. Просто потому, что во Дворце обычно шли концерты, а в больнице люди болели, выздоравливали или умирали.
Полина Яковлевна была смущена, когда соседи приносили ей фрукты, соки, сладости и её любимую минеральную воду «Бадамлы». Она каждый раз спрашивала соседей, не приносил ли почтальон писем. И каждый раз соседи передавали ей «Учительскую газету» и «Известия», которые она выписывала в течение многих лет. Но никакие газеты, никакие романы выдающихся писателей не могли заменить ей маленького письма или открытки с небольшим текстом от сына.
«Здравствуй мама! Как поживаешь?»
- Вот, что я хочу получить от своего сыночка - поделилась Полина Яковлевна соседке тёте Тамаре, которая пришла навестить её в больнице.
- Напишет, обязательно напишет, - успокаивала её тётя Тамара, к мнению, которой прислушивался весь двор, - он у тебя хороший парень, просто наверняка очень занят работой.
- Да, - соглашалась с таким предположением соседки Полина Яковлевна, - он у меня занятый человек. Но ты знаешь, Тамара, есть такой афоризм о детях, я хочу тебе его прочитать.
Она достала из-под подушки изрядно помятую общую тетрадь, надела очки и стала искать страницу, где был записан афоризм.
- Полина тебе нельзя напрягаться, - предупредительно заметила тётя Тамара, стараясь избавить больную от беспокойства.
Но неутомимая учительница, наконец, нашла нужную страницу, прочистила горло и приступила к чтению.
- Детей своих рабски порой любя, - голос её дрогнул, - мы их превращаем в своих мучителей. Если же родители любят себя, то и дети молятся на родителей.
Наступило молчание. Полина Яковлевна ожидающе смотрела на тётю Тамару.
- Можно ещё раз прочитать?
Учительница кивнула и медленно стала читать.
- Ну, как? – поинтересовалась она мнением соседки, - это слова поэта Эдуарда Асадова.
- Нет у нас времени себя любить и не обязательно, чтобы дети молились на нас,- тётя Тамара в тот момент была далека от лирики,- а родители всегда мучаются из-за детей. Даже когда всё у них хорошо, всё равно беспокойство за детей, внуков берёт верх.
-Ты права,- согласилась Полина Яковлевна, - но высказывание поэта справедливо тоже.
- Мы уже как могли, так и воспитали своих детей. А за сына не переживай. Ведь и ты нечасто ездила к своим на Волгу. Стало быть, и у него своя занятость.
Тётя Тамара своей правотой была беспощадна к людям. Она как говорят, правду матку в глаза говорила. Мне было жаль учительницу за её непутевого сына, в тот момент я больше всего желал, чтобы это посещение быстро закончилось. Мне не только был неприятен больничный запах, но и не хотелось быть невольным свидетелем того, как наша добрая соседка оказывалась в замешательстве. Навестить больную я пришёл по просьбе тёти Тамары. В больнице были очень крутые лестницы, а ступени из мраморной крошки были скользкими из-за постоянного мытья усердными уборщицами. И я выполнял ответственную миссию по страховке своих соседей от неминуемого падения.
Когда мы прощались с Полиной Яковлевной, мною овладело непонятное чувство вины перед ней. Я пожелал ей быстрого выздоровления. И к моему изумлению, моё пожелание, казалось, было исполнено, на следующий день её выписали.
Но через неделю она умерла в своей квартире, до последнего вздоха надеясь на приезд сына.
Телеграммы о болезни матери, которые отправляла тётя Тамара сыну Полины Яковлевны оставались безответными. Но все были уверены, что на похороны матери сын наверняка, заявится.
Хоронить свою соседку жители двора решили достойно. В срочном порядке были собраны деньги, между соседями распределены обязанности по организации похорон. Своевременно дали объявление о кончине Полины Яковлевны в «Вышку». За день до погребения было понятно, что проводить в последний путь знатную учительницу придёт не одна сотня людей.
Кто-то предложил продать мебель и прочее имущество покойной, чтобы хватило денег на поминки.
Организациями похорон руководила тётя Тамара, и она принимала такие ответственные решения.
-А вдруг сын приедет, - сказал кто-то из соседей,- пусть сам решит, как поступать.
- А если не приедет,- вслух рассуждала тётя Тамара,- и мы потеряем время. Нет. Будем продавать. Если будет выступать, то я ему свою мебель отдам. Она у меня лучше, чем у Полины.
Похоронили Полину Яковлевну, как говорится, со всеми почестями. Сын её так и не приехал. Соседи отметили и девять дней со дня кончины, а сын не появлялся.
Начальник жилуправления заверил соседей, что квартиру опечатает по истечению сорокадневного траура. В квартире никто не был прописан.
С каждым днём после похорон всё громче становились голоса детворы. Мужчины вновь собирались для игры в нарды. Былой азарт возвращался и к ним.
И как обычно, соседи собирались возле квартиры тёти Тамары попить чаю с грушевидных стаканчиков, закусывая карамельными конфетами или наколотыми кусочками сахара.
За несколько дней до окончания сорокадневного траура, во двор заявился сын Полины Яковлевны.
Это был высокий и плотный мужчина лет сорока с жирными волосами и довольно большим животом. Он был одет в коричневый костюм, в то время когда и в сорочке было жарко. Под мышками пот просачивался на поверхность пиджака. Пузатый портфель как бы роднил его с собой. Такой же потертый и помятый.
Прежде чем подняться в квартиру матери, он по просьбе тёти Тамары подошёл к её квартире. К себе она его не пригласила. Она вынесла носовой платок, завязанный в узелок, и передала ему.
Он развернул платок. Там находились обручальные кольца его родителей, часы, и небольшая цепочка.
- Все золотые изделия твоей мамы я передала тебе,- тётя Тамара старалась говорить спокойно, - мебель, постель, посуду продали для похорон и поминок.
Сын Полины Яковлевны казался разочарованным, но когда ему дали ключ от квартиры, на щеке его вспыхнул румянец надежды.
Когда он вошёл в квартиру, он пришёл в замешательство. Комнаты были почти пусты. Несколько стульев, которые давно нуждались в ремонте, стояли у стен. Старый шифоньер с потрескавшейся поверхностью был приоткрыт. Зеркало всё ещё было занавешено простыней. Он постоял посреди комнаты, разглядывая стену на которой висел фотопортрет его родителей, сделанный в день их свадьбы. Проверив на прочность несколько стульев, он взял с другой комнатки табурет и поставил посреди комнаты. Забравшись на табурет, он выкрутил лампу из патрона. То же он проделал в другой комнате. Лампы он аккуратно положил в свой портфель и достал оттуда бутылку пива. Он буквально за несколько секунд вылил в себя содержимое бутылки и крякнул от удовольствия.
- Вы же маму рядом с батей похоронили,- спросил сын Полины Яковлевны у тёти Тамары.
Та просто кивнула, и старалась не смотреть в его сторону, чтобы скрыть своё раздражение.
- Поедем со мной, - предложил ему сосед Жора, который работал таксистом, - я еду в сторону кладбища.
Сын учительницы стал прощаться с соседями и благодарить за тётю Тамару за всё, что она сделала для его мамы.
- И вот это тоже возьми,- протянула она коробочку, перевязанную атласной ленточкой.
- Что это? – с нескрываемым интересом спросил он.
- Это письма, которые ты писал своей матери,- не без упрёка ответила тётя Тамара.
- Спасибо, спасибо большое, - он был в недоумении и плохо скрывал своё разочарование.
На светлой коробке из-под рахат-лукума были выведены аккуратным почерком те самые слова поэта Асадова.
- Детей своих рабски порой любя… - прочитал он, узнавая материнский почерк, и осекся.
Больше сына Полины Яковлевны мы не видели.
Таксист Жора довёз его до кладбища, где сын побыл несколько минут. После кладбища он привез сына учительницы на вокзал. От предложенной трёшки таксист Жора отказался. Да и пассажир не настаивал.