Жизнь криптоеврея
1. Сцена звенела бубнами и литаврами. Курсант Боря Умнов танцевал с Машей женой их преподавателя инженер-капитана Фомичева. Раскрасневшееся лицо Бори, напоминало Маше юность поэта Есенина. Ту самую юность, которая поэту вроде приснилась. Именно так Маша и подумала, с огорчением сознавая, что она лет на пять старше этого милого курсанта, а что ещё она при этом подумала, мы из скромности умолчим. Тем более что и Боря, хоть и чувствовал дуновение чувственности, но в мысли такое не превращал. Какие тут могут быть посторонние мысли, если они танцуют на сцене. Пусть даже и на клубной сцене ШМАС. Вот сейчас гопак сменится падепатинером и можно будет чуть отдышаться за сценой, а потом уйти и выйти, изображая лихую лезгинку. А за окнами клуба клубятся облака, украшая южное лето и Черное море. И над миром течет год 1949. А это значит, что комсоргу курса Боре Умнову уже 21 год. По паспорту, А на самом деле уже 22. Впрочем, это уже не Борису Умнову, а Биньямину Урману, но этого здесь никто не знает.
ШМАС – Школа Младших Авиационных Специалистов, где Боря учится, ловко устроилась в Сухуми возле Нового Афона. Удобно. После потных танцев все бегут в море купаться. В ушах свистит теплый ветер и смех Маши и Тони. Тоня тоже не девчонка, но моложе Маши на два года. Её муж техник-лейтенант Куравлев тоже отпускает её на волю, понимая, что никто из курсантов не решится увести жену офицера. Да и Тоня с её высшим образованием не курица. Все курсанты недоучки, война съела их школьные годы, вот у них потому от трёх до пяти классов за бесшабашной душой. С ними весело, они крепыши и не бездари, но куда они вырвутся из солдатского положения? Разве что в пожизненные старшины.
Попал он сюда, а не в Одесское театральное училище по своей воле, хотя режиссер театра в Пятигорске, где Боря тоже был известен гарантировал ему это театральное училище, где всем командовал его друг. И от армии гарантировал отмотатать. Военком ему друг.
Но не поверил сирота в свои способности. В одесской школе до войны он успел с трудом проползти пять классов. Отец его Товье Урман умер, когда Бене было всего четыре года. Мать растила его и старшего брата на жалкие гроши швеи надомницы средней руки. От отца директора деревообделочной фабрики в наследство досталась комната в доме сбежавшего за границу знаменитого художника и обрезки досок на обогрев квартиры. Их регулярно посылали с фабрики из уважения к умершему директору. Беня рос нормальным одесским хулиганом, всегда бегал больше, чем сидел за учебниками. Отличником в классе был Толик Шелестов, единственный русский мальчик в шальной еврейской компании, заполнявшей класс. Беня ходил в обносках старшего брата. И чаще всего по улице, а не по школе. Толик жил ещё хуже. В подвале дома жил с бабушкой дворничихой дворянского происхождения. Бенина мама перелицовывала одежду для Толика. На примерку он приходил в квартиру Урманов, где стояла мебель из карельской березы принадлежавшая когда-то художнику, сбежавшему от советской власти, кажется, в Париж.
Вспоминая Толика, теперь уже героя Советского Союза, Боря Умов чувствовал себя мышкой случайно выжившей после бомбежки. Скромность собственных талантов виделась ему весьма отчетливо. А начальство решило иначе.
– Боря, ты толковый парень, давай останешься в школе сразу старшиной, – предложил ему полковник Адабашьян начальник над всеми командирами училища.
– Не останусь, что за жизнь кальсоны солдатские считать, – ответил Боря, не задумываясь о последствиях. Адабашьян ему эти последствия обрисовал тут же.
– Ну, тогда я загоню тебя за самые чертовы кулички.
Он выполнил обещание. Боря направился в Красноводск, где климат не для слабонервных. Ветер несет камешки пустыни с такой силой, что у всех на лицах кровавая оспа образуется и вода привозная из Баку без охлаждения царапает горло. А единственный холодильник – зима. Офицеры свои семьи на лето отсылают в места приличные. А у Бори такой проблемы не образовалось. Сирота с любой стороны круглый. Ждала его из армии одна девушка в Кисловодске. Парень видный, веселый, добрый чего ж такого не ждать. Да только он от неё ничего не ждал. Не прилепилось сердце. А прогуляться и обняться и тут нашлось с кем.
Жизнь казарменная его продлилась недолго. Всего две недели, а дальше судьба в лице командира полка забросила его на вершину.
– Ты, Боря, электрик самолетный ты пока никакой, но парень толковый и не пьющий. Решили мы тебя на контроль полетов поставить. Будешь оперативным дежурным по полетам. Диспетчером то есть. Должность офицерская, так что зарплату получать будешь. Прямо сейчас и приступай. Иди с лейтенантом Красновым, он тебе и место действия покажет и объяснит все как надо.
За кулисами этого решения стояли, лежали и летали бумаги Отдела Тайн и Секретов. А там все узнали и умозаключили. Абсолютный сирота легче удержится от соблазна похвастаться своей должностью и потрепать за уши секретные сведения. К тому же активный комсомолец. Его даже бросали на место проворовавшегося секретаря ячейки. Значить честный. А уж деньги ему нужны, как ни посмотри. Гол ведь как сокол, хоть и сталинский.
А ещё прятался за кулисами факт полного нежелания офицеров летчиков сидеть в стеклянной башне и следить за полетами вместо того, чтобы самому летать.
Вот так и стал Боря диспетчером на командном пункте. Сержант с зарплатой лейтенанта, но конечно без надбавки за звание, что конечно нравилось начфину полка.
Дознался ли тайный отдел, что этот голубоглазый и русоволосый парень поменял национальность и имя после тюрьмы? Вряд ли. Когда Боря пришел в Новосибирское отделение милиции с заявлением , что потерял свой паспорт и придумал себе новое имя,, тогда из архива станицы Нижнедонской пришло подтверждение метрики на Бориса Трофимовича Умова. Там видно седели сердобольные люди. Или начальство не хотело признать, что никакого архива нет, а так по слухам среди выживших вроде помнили Трофима Умова и сын вроде был у него. В декабре 1945-ого года порядок в сожженных станицах и близко не гулял. Да и кому он был нужен тощий парень семнадцати лет. Впрочем нет, девчонке одной новосибирской был нужен. Она накормила его голодного и дала одежду старшего брата невесть за что сидевшего в тюрьме. И мать той девчонки, глядя на наколку Бени, плакала, вспоминая сына, который тоже сидел в тюрьме ни за что.
Холод заставил Бени, а по паспорту уже Борю укатиться безбилетным способом назад в Среднюю Азию. Теперь никто не мог побить его просто за то, что он еврей.
На те вам, я русский.
А наколка грубо сделанная ясно говорила: «Этот из хулиганов», а значит, опасен в драке.
И попал Боря работать мастером в крошечный частный заводик. На этом заводике пять женщин на чесальной машинке вычесывали из мусорной части хлопка (отбросы хлопкоочистительного завода) хоть какую ни есть вату. Борино дело чинить доходяжную машину при ежедневной её поломке. Женщины тогда отдыхали, а он развинчивал, подвинчивал, прочищал и смазывал, если нужно. Платили там своей же продукцией, то есть ватой. Эту вату охотно покупали на базаре. Она шла, даже можно сказать бегом бежала на ватные халаты узбеков. Вырученных денег хватало на еду, но на одежду не хватало. Сердобольный и расчетливый хозяин отдал ему одежду сына погибшего на фронте. Он же иногда на обеды приглашал..
И тем не менее, Боря покинул его, чтобы добраться до родины, то есть до Одессы. Сам по себе он бы ни на что не решился, но нашелся жук навозный, который навозил сухофрукты из Средней Азии в полусреднюю, то есть на Кавказ. А от уда навозил чай. Ему нужен был дешевый молодой грузчик. Боря согласился работать за еду и перевозку. До Красноводска их вез грузовоз с открытым верхом. Боря лежал на мешках с товаром, осуществляя необъявленную функцию охраны. Есть приходилось, не слезая с кузова, но зато так много как доселе не удавалось. Спрыгивал только по нужде, но вдали от жилья и воров. 1947 год послевоенной сытости еще не достиг. Хозяин для острастки ходил в офицерской форме, хотя вряд ли был офицером. А для надежности предприятия платил милиции вдоль всей дороги. Такого рода предпринимательство считалось спекуляцией, то есть было, в те времена, уголовно наказуемо. За какую сумму милиция закрывала на сей факт глаза и затыкала уши, Боря не знал, да и зачем ему такое знание. В общежитии железнодорожного училища Беня уж познакомился с теорией и практикой воровства. Два вора жили в одной из комнат, явно не имея на то никакого права. Права не имели, но зато имели много денег. Один из них был одесский еврей, племянник известной актрисы. Эти два уголовника нависали над учениками, требую , чтоб они работали.
– Все не могут быть ворами. Надо работать.
Боялись их больше, чем руководства школы и тем более больше чем мастеров.
От этих высоко ученых прохиндеев Боря и усвоил, что не всякое знание при его нищем звании полезно. Может оказаться смертельно вредным.
Города своей будущей службы Боря не увидел. Куда там. Сплошная выгрузка и погрузка. А потом только море и только волны до самого города Бакы., как его обзывали портовые работяги. Там псевдолейтенант обошелся с ним круто. Бросил после завершения перегрузки и убыл с товаром. А Боря сунулся было на выход, а там контроль. Билеты проверяют. А какие у него билеты, и какое у него разрешение на поездку. Ничего и в помине не значилось. Забился он в щель и сидел, не зная что и делать. Потом выглянул из своего убежища, видит ни кого на пирсе не осталось и контролеры ушли. Тут он рванулся и за ворота. Зашагал по городу, да что толку. Денег ни гроша. Проехать на товарняке ещё как-то можно, но куда он голодный денется. На такой вопрос отвечать оказалось некому.
Но девушки и здесь не оставили симпатичного парня без внимания. Ладная Лада накормила , обогрела и на работу устроила.
Но опять непонятная судьба решила иначе и через две недели Боря не получив ни копейки за свою работу укатил в Минводы. Нелегально, конечно, то есть разрешения не спросил и билет не купил. Из Этих Минеральных он доехал непонятным образом до вод Кислых. На товарниках с пересадками и побегами. А там попал в ФЗО строительное. Общежитие дали, стали учить на столяра , а фактически это он нанялся на строительство санатория для знати. Делал оконные рамы.
И стал комсорг он в том ФЗО и танцор и чтец декламатор. Страну Муравию даже по местному радио читал. Попал в номенклатуру горкома комсомола. Изящная женщина комсомольский деятель городского масштаба приглядела его и вскоре вызвали его на бюро и предложили стать комсоргом на мебельной фабрике.
– Понимаешь, Боря. Там комсорг проворовался. Взносы прикарманил. С тобой такого не случится. Вот и пойдешь туда работать.
– Комсорг должность выборная, как это я приду и здрасте вам, я ваш комсорг.
– Ну это не проблема. Собрание соберем и проголосуют.
– А жить то где буду. В училище я в общежитии…
– Считай, что и этот вопрос решен.
Через полчаса принял его директор фабрики на работу, а через два часа комсомольцы дружно проголосовали за нового комсорга. Жить Борю направили в общежитие обслуживающего персонала санатория для VIP персон. Для них же и фабрика мебель делала. Для дач членов ЦК. И попал Боря в ученики к великому мастеру Василию Архиповичу. Немногому успел научиться, скоро ж армия к себе затребовала, но любовь к дереву пронес через всю свою дальнейшую жизнь.
А в общаге Боря недолго прожил. Пригласил его к себе приятель по цеху. А там он понравился и матери его и сестре. Вот и нашлось ему место в их большом доме. Анне и было то всего тринадцать лет, но влюбилась она в Борю. Вот с ней он и переписывался во времена его армейской службы. Увы, и не только с ней. Были девушки более подходящего возраста.