Мара была нашей первой собакой. Она была немецкой овчаркой. Привезли её в сумке в жаркий августовский день. Толстый серый щенок с крепкими лапами, чёрным носом и лукавыми глазами добродушно осмотрел комнату и обессиленный растянулся на полу у балконной двери. Ему было всё равно, шестой это этаж или первый, будет жить он здесь или вернётся домой, зачем его привезли сюда и, что будет дальше. Наконец-то окончилось это тяжёлое путешествие в тесной сумке и душной машине и можно спокойно отдохнуть на лёгком ветерке балкона. Но ночью, когда все заснули, щенку стало одиноко и тоскливо. Мара вспомнила сестёр и братьев, оставшихся где-то далеко, а, главное – мать, тёплую, добрую, ласковую. Тихий плач нарушил тишину ночи, и тут же ласковая рука хозяина опустилась к влажному носу, и одиночество отступило.
Мара была весёлым, здоровым щенком, быстро познакомилась с обитателями квартиры. Их было четверо: мужчина, женщина и двое мальчишек, которые заменили ей семью. Доверчивость, озорство, весёлость присущи всем детёнышам, и людским и животным. Мара могла бегать за листиком или бабочкой в лесу, грызть косточку и с таким же усердием – ботинок. В долгих походах за лесной ягодой она выбивалась из сил и на обратном пути к дому блаженно дремала на плечах мужчины, нёсшего её, как в старые времена дичь на плечах охотника.
Она не знала о том, что на свете есть подлость, жестокость, смерть. Водитель грузовика знал всё это и хладнокровно догнал бегущего за колёсами проезжающей мимо машины щенка. Три тонны железа безжалостно переехали комок жизни и исчезли вдали. Мара удивлённо взглянула в след ему, раздался лёгкий стон, и её не стало. Грузовик уносил всё дальше удовлетворённое убийством безнаказанное зло, ища очередную жертву. А около Мары остались опустошённые души мужчины, женщины и двоих детей…
Пума была восточноевропейской овчаркой. Какая же она была чёрная, блестящая и мохнатая, тёплая, большая и ласковая! Она хорошо знала, что переступать за границу кухни и прихожей нельзя. Когда же получала приглашение, со всей силой своей собачей радости устремлялась в комнату к хозяевам. Она была и игрушкой и подушкой и подружкой. На улице весь вид её внушал уважение, а голос – страх у прохожих, но душа всегда оставалась доброй и нежной. Бежала ли она в лыжной упряжке, плыла ли с хозяином в озере наперегонки, бегала ли с детьми за мячиком, всегда она была надёжной охраной и верным другом. Она залезала к спящей хозяйке под одеяло и, затаив дыхание, ждала её пробуждения. А, когда та просыпалась, радостно целовала её своим розовым языком.
Но вот однажды утром Пума не вышла из своего логова приветствовать хозяев и только виновато помахивала хвостом, когда её уговаривали съесть что-либо. Лекарства принимала безропотно. Послушно шла на прогулку, хотя лапы её покрылись трещинами и кровоточили. Их мазали мазью и надевали носки, но болезнь коварно захватывала всё больше пространства в её организме. Через два месяца Пума умерла. В семье решили, что никто не сможет заменить им утерянного друга.
Чапик родился на тёплом Юге и не знал, что он – подарок. Но хозяйка растила Чапика в утешенье для своих детей, потерявших любимую собаку, погибшую от чумки. И вот пришёл час расставания. Чапика принесли на вокзал, где очень страшно грохотали паровозы и вагоны, где все спешили и куда-то бежали. Чапик дрожал всем своим маленьким телом на руках хозяйки и не догадывался, что «подарок» не хотят брать, так как память об утерянном друге жива и вряд ли его может заменить кто-то. Бедный маленький пинчер Чапик с тонкими ножками и глазами-пуговицами. В последний момент он всё-таки переселился в вагон, который унёс его далеко на Север в новый дом, с новыми хозяевами. Грустить ему было некогда, уж слишком круто изменилась его жизнь. Стучали колёса, прыгал на стыках рельсов вагон, вокруг были люди, люди…
Освоился с новым климатом он быстро. В мороз бегал на прогулку в вязаной кофточке, а летом – голый. Неутомимо, как челнок, совершал путешествия по лесам за грибами и ягодами. Честно охранял свою семью.
Чапик был жарким южанином, темпераментным самцом и быстро доказал всем дворовым псам свою независимость и обаяние. Нравился он не только окрестным самкам, но и грузчикам из местного магазина. Месяц за месяцем они пытались приручить его лакомым кусочком, но Чапик гордо отклонял все их попытки. Тогда, однажды, его просто поймали в ловушку и унесли. С очередной прогулки Чапик не вернулся.
Эту белую меховую «варежку» мне подарили сослуживцы, зная мои неудачные попытки завести собаку. Месячный щенок мальтийской болонки помещался на ладони и ещё долгое время напоминал игрушку. Но характер Дези показала сразу. Она отважно рычала и кусала швабру, которой я убирала её проказы. На улице никому не позволяла дотрагиваться до себя и выказывала явное неудовольствие от визитов незнакомых людей в наш дом. Когда ей исполнилось два месяца, я решила приобщить её к лыжным прогулкам. Дези терпеливо бежала по лыжне километра два, а потом забилась под ёлку, вся обледенев, и наотрез отказалась вылезать оттуда. Достав щенка, я завернула его в носовой платок, сунула за пазуху олимпийки, и весь оставшийся путь Дези провела там.
Первое своё путешествие Дези совершила в три месяца, когда всей семьёй мы поехали к родственникам на Юг. Делая пересадку с поезда на поезд в Москве, нам захотелось побегать по магазинам, а собаку пришлось таскать за собой на руках. Никто из прохожих не воспринимал её за живую и многие завистливо осведомлялись, где мы купили такую красивую игрушку? В поезде она вела себя отлично, о её присутствии можно было догадаться только по прогулкам на остановках.
Врождённому уму её приходилось удивляться. Никогда от неё не было лишнего шума, хотя чужим в руки она не давалась. Все мы были поражены, когда впервые выбрались большой компанией весной на природу. Дези выбрала из кучи рюкзаков наш, села около него и не подпускала никого к нему из окружающих. Тем, кто пытался подойти, она бросалась под ноги, отгоняла звонким лаем и кусала за ботинки. Этот дар, полученный от родителей, она пронесла через всю свою жизнь. А потом удивила нас новым даром. Она охотно пела под губную гармошку, балалайку и дуэтом с Аллой Пугачёвой. Другие инструменты и певцы её не воодушевляли.
Путешествовать Дези проходилось много, и везде она была надёжной охранницей нашего имущества. Была она и на море. Отважно плавала на надувном матрасе. Покорно сносила купание в морской воде, но сама в воду не шла. Если все члены семьи уходили в воду, она становилась на задние лапы и ходила вдоль берега, высматривая в воде любимые головы и жалобно стонала при этом. Зато сколько было радости, когда все целые и невредимые вылезали на берег.
Впервые Дези стала матерью, не достигнув года. Роды были трудные, и каждую схватку она сопровождала подвывом. Всю ночь мы с мужем просидели в кухне под столом около собаки, а к утру родились два мёртвых щенка. Зато последующее материнство вызывало у неё такую бурную заботу и любовь к своим детям, что она не отходила день и ночь от них. И, едва дождавшись месячного возраста, мы раздали скорей два толстых, пушистых шара хорошим людям, чтобы освободить собаку от самозабвенного ухода за ними.
Дези была верной и ласковой собакой. Она стойко переносила все трудности походной жизни на колёсах и пешком. Но она была по природе комнатной собакой. Походный образ жизни сказывался на её внешности. Пышные кудри её скатывались, сваливались в сплошной валенок, и дважды в год приходилось стричь её до корней шерсти. Она не была равнодушна к своему виду и после каждой стрижки по три дня не выходила из своего угла на свет божий. В эту пору мы называли её «белым муравьём», так как она теряла свой объём и величие и становилась длинной и узкой, как такса. Зато потом она чувствовала явное облегчение при отрастающей короткой шерсти и ходила гордо и свободно.
В семье она любила всех одинаково, и все любили её. Прожила с нами Дези десять лет и умерла быстро и тихо, в одночасье. Как будто стыдилась такого своего предательства. Позже в нашей семье появилась её внучка, которую мы назвали Дези в честь бабки. Она прожила с нами около шестнадцати лет, но талантами бабушки не обладала.