За взятие Вены.
Отроги Альп, расположенные западнее столицы Австрии города Вены, представляют собой гряду крутых гор, поросших молодым лесом. На крутых склонах растут высокие, но тонкие деревца, много молодой поросли и мелкий кустарник. Эти отроги Альп состоят из множества длинных хребтов, расположенных параллельно друг другу на небольшом расстоянии. На некоторых высоких хребтах имеются плоскогорья, пригодные для строительства на них зданий и построек, типа горный ресторан, гостиница, и просто господский двор - замок, как мы его называли. Венский лес, воспетый в «Сказке Венского леса», находится, вероятно, где-то там, ближе к самой Вене. А эти крутые горы отрогов Альп мало напоминают показанную в фильме красоту природы Венского леса, воспетую в песнях, показанную в фильмах, звучащую в вальсах Штрауса.
В соответствии с планом командования 3-го Украинского фронта по взятию столицы Австрии города Вены, нашей 106-й гвардейской стрелковой дивизии приказано обойти город Вену с запада. Для этого группами до батальона скрытно пройти по тылам врага, выйти на дорогу, ведущую из города Вены на запад, и, перекрыв её, отрезать пути отступления немецкого гарнизона, обороняющего город.
Ранним апрельским утром мы вошли в прорыв фронта, и скрытно обходя населённые пункты и отдельные замки, расположенные в горной местности, устремились в глубокий тыл врага. Нас вёл командир третьего батальона 355 гвардейского стрелкового полка гвардии майор Евстафьев, а нас гвардейцев, было с ним едва ли более ста человек. Большие потери понёс батальон при прорыве обороны противника под Будапештом, да и в боях в районе озера Балатон. Наш путь оказался не лёгким. Нам предстояло пересечь гряду параллельных хребтов, составляющих отроги Альп, двигаясь с юга на север.
Мы карабкались по крутому склону горы вверх, цепляясь за кусты и молодые деревца, которые как-то выросли здесь на этом крутом склоне. Склон усыпан сухой прошлогодней листвой, поэтому ноги скользят, приходится искать, за что бы зацепиться. А вверх посмотришь - конца не видно. Но все же забрались наверх, а хребет не широк, он простирается с востока на запад, а наш путь – на север и северо-запад. Спускаться, конечно, легче, ведь кое-где можно я на спине съехать или как иначе по густой сухой листве спуститься, придерживаясь за кусты, чтобы притормозить и не сорваться. Спустились вниз, как в ущелье, прошли низом между хребтов совсем не много, и поднимаемся по второму склону примерно такой же крутизны, а потом опять спуск. Весь этот день мы преодолевали горы вот таким образом, поперёк хребтов.
К вечеру пошел мелкий дождик, но мы продолжали наш путь до самой темноты. Ночью остановились на очередном перевале на едва заметной площадке и легли спать прямо на мокрой земле, под ветвями деревьев. Сразу же уснули, не обращая внимания на моросящий дождик. Я проснулся ночью и осмотрелся. Удивился, что никакого охранения не выставлено, как мне показалось, а все спят, даже жутко стало. Но, наверное, все спят также чутко, как и я. Всё же страшно здесь, в чужом лесу, ночью, де ещё в тылу врага. Я посмотрел вниз с края площадки, на которой мы разлеглись. С этой стороны по такой крутизне к нам бесшумно никто не подберётся. Наверное, и с той стороны также.
Едва забрезжил рассвет, мы продолжили свой путь по этим горам. После нескольких таких подъемов и спусков на одной такой горе вышли прямо к горному ресторану. Деревянное одноэтажное строение, веранда со стороны входа, площадка перед входом. Высота над уровнем моря, как нам сказали, равна 800 метрам. Там были люди, видимо обслуживающий персонал, а посетителей, конечно, не было.
Командир батальона майор Евстафьев с группой вооруженных гвардейцев, зашел и осмотрел помещение. Он сказал мне, чтобы я спросил, где проходит дорога из Вены на город Винер-Нойштадг, и как нам ближе спуститься на эту дорогу. Я задал несколько вопросов на немецком языке, одной женщине, чему она удивилась и почему-то очень обрадовалась. Она стала длинно объяснять, показывая дорогу, по которой сюда можно подъехать на машине вдоль по хребту, видимо, с этой же дороги, со стороны города Винер-Нойштадт. Но я прервал её и сказал, что нам нужно прямо спуститься на эту дорогу, именно здесь, ближе к Вене. Где проходит шоссе на Вену? Услышав слово «шоссе», она поняла , что от неё требуют не дорогу к их ресторану, а шоссейную дорогу на Вену. Она вышла из помещения и показала направление вниз и вправо по склону хребта.
Показала она правильно, как выяснилось потом, но как только мы ушли и прошли с сотню метров, над нами появился самолёт и начал кружить. Это не «рама» - известный нам разведывательный самолёт «Фокке-вульф - 109», а небольшой одномоторный самолёт, может быть и не военный. Мы, конечно, замаскировались в кустах, переждали, пока самолёт скрылся. Комбат повернул нас назад, в ресторан и приказал искать радию или телефон. Я осмотрел здание снаружи, пытаясь обнаружить отходящий телефонный провод, потом расспрашивал у той женщины, кто и как сообщил о нас, где телефон, где радиостанция. Она говорит, что не знает, говорит, что нет телефона, нет радио. Она заплакала, качает головой, взмахивает руками.
Хотя рацию искать зашли в ресторан почти все гвардейцы, но все равно никакой радиостанции не обнаружили. Даже если и была радиостанция, то там ведь её не трудно хорошо запрятать, тем более, если она малогабаритная. Но зато здесь мы нашли много хороших и сладких продуктов, молча забирали всё вкусное в вещмешки, глядя на перепуганный персонал этого горного ресторана.
Мы спустились и пошли уже не по крутому, а по пологому спуску. С этого склона нам открылся прекрасный вид на широкую долину, окруженную со всех сторон горами, покрытыми лесом. Внизу, в долине чёрной полосой угадывалась шоссейная дорога, уходящая вправо в лес за поворот. На спуске нас обстреливали откуда-то, причём, одиночными выстрелами. Пули иногда одиноко свистели над головами, видимо, выпущенные с очень большого расстояния. Мы на них не реагировали и продолжали движение. Значит, нас обнаружили, ну конечно, ведь мы теперь спускались в долину по открытому склону горы, при хорошей видимости с далёких склонов противоположной стороны долины. Причём, мы спешили.
А спешили мы на пункт сбора всей нашей дивизии. Мы вышли на асфальтовую дорогу, где уже собралось много наших войск. Командиров собрали, а мы залегли в придорожной траве на отдых. Был солнечный день. Была безветренная погода, мы лежали на траве возле дороги, а вокруг нас были красоты Венского леса. Мы даже забыли, что находимся в глубоком тылу врага. Ведь нас теперь много, вся наша дивизия собралась. К этому месту сбора и к назначенному времени стремились все группы, хотя пробирались все разными путями.
Командиры возвратились, получив уточненные приказы, и мы, двинулись по шоссе в сторону города Вены. Но не далеко мы прошли по шоссе, опять повернули влево в горы, опять разделились на группы. Очевидно, что это была промежуточная точка встречи, назначенная командиром дивизии, который должен был убедиться, что потери при переходе по тылам врага оказались не велики. Кроме того, это тоже одна из дорог, ведущих из города Вены на запад, по которой мы отрезали путь отступления немецкого гарнизона, обороняющего этот город.
Мы продолжали движение в сторону города Вены, но теперь мы шли по горам и знали, что параллельно с нами движутся и другие группы нашего полка, да и вся наша дивизия продвигается в этом же направлении. Нам иногда приходилось идти вдоль хребта, обходя населенные пункты, расположенные в долинах, и отдельные замки
В одном таком населенном пункте, расположенном внизу под горой, наш связист, отставший от группы, и догоняя нас, сверху увидел солдат и стал спускаться с горы. Он уже вышел из леса, когда увидел двоих, спокойно стоящих на дороге у мостика с перилами, а на крыльце дома напротив, стоял часовой. Не сразу он разглядел, что это не наш часовой - немецкий. Да и эти двое, заметив его, быстро разошлись в стороны. Сообразив, в чем дело, он повернулся и бегом назад, в гору, в лес. Говорит, что по нему не стреляли, не поверив, очевидно, что здесь может быть русский солдат. Но он, испугавшись, и удирая в гору, бросил катушку с полевым телефонным проводом. А наши катушки отличались от немецких, так, что немцам нетрудно было понять, что в горах уже наши Советские войска. Да и по многим другим данным, немцы поняли, что наши войска обходят город Вену с запада.
Такими путями, двигаясь по тылам врага, мы вышли к городу Прессбаум, расположенному на дороге, идущей из Вены на Санкт-Пельтен, Линц и далее на Мюнхен. Это последняя дорога из города Вены на запад. Здесь мы встретили упорное сопротивление. Немцы подтянули сюда дополнительные силы. А нас, гвардейцев прошедших группами по горам в обход Вены. было не много. Мне кажется, что это была только одна наша 106-я гвардейская дивизия, 38-го гвардейского корпуса, 9-й гвардейской армии, и то уже не в полном составе. Но, возможно, участвовали и другие наши силы, подошедшие вовремя.
Городом Прессбаум мы овладели, выполнив тем самым приказ Командования об окружении города Вены с западной стороны. Это облегчило штурм города нашими фронтовыми частями, и тем самым ускорило капитуляцию гарнизона столицы Австрии. В результате город не подвергся разрушениям, сохранилась полностью вся центральная часть города. Сохранился и мост через реку Дунай, который гитлеровцы уже подготовили к взрыву.
Ещё не капитулировал гарнизон Вены, а мы уже начали продвижение на запад. Здесь я вспомнил придорожный плакат или транспарант, установленный на обочине дороги, ещё на пути к Вене на деревянном щите было написано: «Возьмем Вену! Будем в Мюнхене!». И вот, действительно, мы продвигаемся на запад вдоль дороги, идущей из города Вены в город Мюнхен.
И до войны, да и позже, я не курил, хотя вокруг меня много было курящих парней. Я спокойно смотрел на них, не любил даже дыма сигарет и папирос, удивлялся, что у них какая-то тяга к табаку, к махорке. А меня ведь совсем не тянуло даже попробовать, хотя у меня курящим был отец, да и хороший школьный товарищ Женька Аксель рано начал курить. Отец в нашем маленьком дворике сажал табак, выращивал листья табака, а я потом помогал ему все это мелко резать, делая табак-самосад. А Женька был заядлым рыбаком. Он иногда и меня соблазнял сходить с ним на рыбалку, вернее, съездить за Волгу порыбачить, но при этом всегда просил прихватить немного махорки или самосада у отца. Не мог он прожить без табака, даже окурки махорочные – бычки подбирал. Он прокалывал их гвоздиком на конце палки, поднимал, не наклоняясь, а потом снимал с гвоздика и разворачивал, собирая табак. А я и во время войны, на фронте, не закурил, хотя соблазнов было много.
Вспоминаю такой случай на территории Австрии. Мы проходили через большое село в составе колонны войск, двигавшихся на Вену. Зашли мы вдвоём в ближайший от дороги дом, чтобы воды напиться и фляжки пополнить. Двери не заперты. В доме никого нет, но все предметы на своих местах, никакого разгрома не видно. Просто жители покинули дом, или спрятались где-то поблизости. Да и нам ничего не нужно, простое любопытство.
Но вот в шкафу, вернее в шифоньере, я увидел мундир немецкого офицера. Я разбирался в званиях немецких офицеров. Изучали мы в группе переводчиков в ВДВ немецкий язык, причем с уклоном на перевод военных приказов. Белые витые погончики, будто плетёные, говорили о том, что это мундир старшего немецкого офицера, например, майора или обэрста. то есть полковника. Внизу, под мундиром, висящем на плечиках, лежали пачки сигарет. Сигарет было много, пачки различных марок, и сигары. Даже какие-то, до сих пор мне неизвестные сигары или сигареты, похожие на стержень гусиного пера, пропитанного и начинённого желтым веществом. Мы с товарищем стали выбрасывать в окно эти сигареты нашим солдатам, проходящим мимо по дороге. Сигареты быстро расхватали, а многим не досталось, и они просили ещё. Нас было двое и мы, видимо, увлеклись выбрасыванием этих сигарет, видя, что проходящие гвардейцы подбирают их и ждут ещё.
Но кроме сигарет мы обнаружили здесь ящик с коробочками патронов к какому-то маленькому пистолету. Картонные коробочки были аккуратно заполнены маленькими патронами размером с патрон для нашей малокалиберный винтовки, но несколько большего калибра. Конечно, мы этих патронов не взяли ни сколько, а зря. После я сожалел об этом, когда увидел маленький браунинг у одного из наших сержантов. Я даже попросил его рассмотреть этот маленький пистолет и его патроны. Патронов была лишь одна обойма, но это были такие же патроны, каких мы видели целый ящик. Я рассказал, конечно, что мне встречались такие патроны, но это было далеко позади.
Пистолет был не совсем обычный, это был какой-то дамский браунинг, как мы его прозвали. Для стрельбы из него, пришлось вставить обойму с патронами, да еще вложить отдельный патрон прямо в патронник. Этот дамский браунинг потом отобрал у сержанта командир нашего батальона. А позже я узнал, что он подарил его своей даме из состава отдельного батальона связи. Тогда мы стояли лагерем у моста через реку Влтаву, где встретились с американскими войсками. И вот в то время в нашем лагере появились женщины из отдельного батальона связи для установки какой-то аппаратуры по обеспечению командования специальными средствами связи.
Задержались мы с этими сигаретами и не смогли догнать нашу часть, хотя по дороге пробежали далеко. Мы надеялись, что они остановятся на привал где-нибудь за селом, тогда мы их догоним. Но впереди, куда мы спешили, никого не было видно, да и сзади не видно тех, кого мы недавно обгоняли. Одни мы идём по дороге, и, кажется, не по той, по которой пошли наши.
Оказалось, что все те, кого мы обогнали, свернули с основной дороги влево, в гору, по едва заметной тропе. Об этом мы узнали позже, когда возвратились в село и увидели местных жителей, выходящих из домов. Они нам показали, в каком направлении прошли последние наши солдаты. Но уже начало темнеть, а тропинка в этот тёмный лес нас жутко смущала. Тем более, что местные жители, а это австрийцы, приглашали нас зайти во двор, и даже показали, где можно переночевать до утра. Это я их заинтересовал своим знанием немецкого языка, когда подошел, и стал расспрашивать о колонне наших солдат.
Отвечала женщина, которую я понимал лучше других, так как она меньше картавила при произношении. Она спрашивала, где я учил немецкий язык. Я отвечал, что учил язык в школе, а потом в институте, кроме того, изучал самостоятельно. Не сказал я, конечно, что в ВДВ изучал немецкую военную терминологию, а немецкий язык я изучал, как язык врага.
Мы не заходили в квартиру, да нас и не приглашали, а наоборот, отвлекали, показывая другие помещения. Нас провели в помещение, расположенное здесь же во дворе, видимо, бывший магазинчик. Там было что-то вроде кровати, стол и пара стульев. Мы с товарищем внимательно осмотрели это помещение и внутри, и обошли снаружи. Вместе с нами ходил пожилой человек, видимо, хозяин этого дома. Во дворе на ступенях, ведущих в дом, сидела девочка, лет десяти и её мать. Это та женщина, что с нами разговаривала ещё на улице у дома. Мне захотелось проверить и квартиру, так как показалось подозрительным, что нас туда не приглашали. Я твёрдо направился к ступеням крыльца, женщина поняла это и спокойно пропустила меня и провела по комнатам.
Там оказалась ещё одна очень молодая женщина, дочь, как сказала хозяйка. Я понял, что именно её хозяева боялись нам показывать. Я вышел во двор, где оставался у крыльца мой товарищ с хозяином. Мы прошли в предложенное нам помещение. Нам что-то принесли в тарелках из еды, предлагали и вина, но от вина мы отказались. В этом помещении было электрическое освещение. Одна дверь выходила на улицу, вторая – во двор. Мы проверили внутренние запоры этих дверей, заперлись, передвинули кровать на другое место и легли спать, не раздеваясь, и с автоматами в руках. Ночью нас ничто не потревожило, хотя, спали мы не спокойно, просыпались, прислушивались, и опять засыпали.
Утром вышли во двор, где уже что-то делали хозяева, а, увидев нас, они показали на дорогу, по которой только что прошли наши солдаты. Мы обрадовались и, только помахав хозяевам в знак благодарности, побежали догонять колонну наших солдат. Они не свернули влево в лес, куда вчера ушли наши части, а пошли по основной дороге туда, куда вчера вечером пробегали и мы, да и хорошо, что вернулись.
Догнали мы колонну наших войск, но это была не наша часть, и даже не наша дивизия, но мы всё равно пошли за ними. Мы подошли к какому-то рубежу, где все отчётливее слышались звуки недалёкого боя. По команде, которую мы не услышали, все рассредоточились и двинулись вперёд развёрнутым строем. Слышны артиллерийские залпы, взрывы снарядов, пулемётные очереди, стрельба. Впереди наши войска штурмуют какой-то замок, обстреливая его из всех видов оружия. Оттуда тоже ведётся сильный огонь, не позволяя приблизиться и ворваться внутрь.
К нам подошел офицер и начал расспрашивать, из какой мы части, когда и как отстали от своей части. Он приказал нам ожидать здесь, у этого отдельного сарая, когда подойдут офицеры штаба, и рассказать им о своей воинской части. Он не взял нас в состав своих наступающих сил, и мы наблюдали бой за этот замок, находясь далеко позади. Кто-то из офицеров штаба этого полка, расспросив о нашей воинской части, послал нас искать своих среди обозников, которых много скопилось на дороге.
Множество повозок справа и слева от дороги ожидали окончания штурма этого замка, чтобы проехать вперёд по дороге, догоняя свои части. Ведь вчера наши части прошли вперёд по горам, обойдя этот замок, и продвинулись далеко вперёд. А мы вчера могли лишь вдвоём оказаться на этом рубеже, не зная, что впереди немцы обороняют замок.
Расспрашивая солдат и ездовых стоящих здесь обозов, об обозах нашей дивизии, мы скоро нашли и наш обоз, и нашу повозку с нашим ездовым ефрейтором Иваном Суховым. Мы очень обрадовались, тем более, что мы были голодные, а здесь появилась возможность, наконец, хоть что-то из еды попросить у наших обозников. Но Ваня Сухов повел нас к походной кухне, где нас накормили какой-то вчерашней кашей, зато компота мы напились вдоволь. Только вечером на этой повозке мы догнали свою часть.
Ребята нам сразу сообщили, что утром сегодня двое из нашего взвода были ранены, когда попали под артиллерийский или минометный обстрел. Один из них был моим другом, с которым мы и общались и ели из одного котелка. Это Володя Ярославцев, парень тихий спокойный, но с задатками поэта или писателя, к чему он стремился, не скрывал этого и даже немного этим кичился. Он мог смело высказать свое негативное мнение по отношению к характеру или поступку своих товарищей, да, и на меня иногда обрушивалась его критика. Его почти пустой вещмешок передали мне, чтобы я при случае отнёс ему в медсанбат. Он ранен в обе ноги, и его могут пока не отправлять далеко в госпиталь, как мне объясняли другие товарищи. Но в ближайшие дни я не смог передать ему его вещи, хотя по телефонной связи выяснил, где находится медсанбат. А позже, когда у меня появилась возможность сходить туда, его там уже не было, его отправили в госпиталь.
У нас и раньше бывали случаи, когда гвардейцы из нашего взвода отставали от нашей части. Однажды мы три дня ожидали двоих друзей из нашего взвода, пропавших не в ходе боя. Один из них русский, не помню его фамилию, а другой по фамилии Акопов, очень деловой и хитрый армянин. Когда они вернулись, то Акопов обратился в медсанбат, где ему была оказана помощь. Три раны нашли санитары на теле, одна из них на голове. Раны были не глубокими, не опасными. Одна из пуль задела голову и тоже прошла по касательной, едва повредив кожу. Они, оказывается, в нетрезвом виде пытались подойти к обозникам и что-то спросить у них, а это был обоз не нашей дивизии. Их не подпустили и даже обстреляли, очевидно, потому, что они продолжали рваться вперёд, не реагируя на предупреждения. Именно так они об этом рассказывали, а так дело было или нет, никто не проверял, и дознания не проводил.
Этот случай я запомнил потому, что Акопов потом воспользовался этим сразу после окончания войны, когда пришел приказ о демобилизации. По этому приказу подлежали увольнению из армии военнослужащие, имеющие три и более ранений, не зависимо от возраста. Конечно, речь шла о троекратном излечении от ранений с возвращением из госпиталя в строй после каждого из них. Но наш Акопов достал справки о трёх ранениях, представил их, был демобилизован и уехал домой. Счастливчиком мы его тогда посчитали, а ведь он не только пройдоха и подхалим, но и мародёр, насобиравший немало золотых вещей, которыми иногда хвалился. Это у него я видел золотые кольца и золотой портсигар. Правда, потом я узнал, что этот портсигар у него отобрал наш офицер-контрразведчик, сказав, что это достояние государства. Но, видимо, у него и без этого хватило драгоценностей и на подкуп медицинских работников, если выдали ему справки о трёх ранениях.
Итак, мы продолжаем продвижение на запад от города Вены в сторону города Линц в направлении на Мюнхен. Перед нами австрийский город Санкт-Пельтен. Неширокая река сдерживает наше наступление. Передовые части переходят её вброд под огнем противника. Глубина реки в месте брода не велика, по грудь, но именно сюда противник сосредоточил огонь.
Связисты-телефонисты, прокладывающие полевые линии связи, от командира батальона к командирам рот, подвергаются опасности не только в бою в составе стрелковой роты, но и после атаки, когда все двинулись вперёд, и командиру роты нужна связь уже на новом рубеже. Вот и приходится разматывать резервные катушки полевого провода, если он ещё есть. А так как и командир батальона, тоже перемещается на новый командный пункт, то приходится срочно сматывать оставшуюся далеко позади телефонную линию. А, намотав катушку телефонного провода, надо нести её вперёд. Она нужна телефонистам, идущим с командиром роты. Вот такова динамика в системе обеспечения телефонной связью.
Не всегда удавалось сматывать все проложенные телефонные провода. Не хватало времени и был риск отстать от своих, или нарваться на немецких солдат, попрятавшихся в лесистой местности. Иногда на наших полевых проводах мы обнаруживали следы подключения, то есть зачищенные участки провода, к которым явно кто-то подсоединялся. И это у нас в тылу. Встречались нам и немецкие брошенные телефонные линии. Мы стремились сматывать их в первую очередь. Ведь немецкий полевой провод значительно тоньше нашего, а по прочности почти не уступает. На катушку его наматывается больше при том же весе. Вот мы и охотились за немецким полевым проводом. Но прежде надо убедиться, что телефонная линия не используется. Подключаем телефонный аппарат-трубку, прослушиваем. В действующей линии можно сразу услышать фон, даже, если нет разговора. И если линия свободна, то провод тянем с обеих сторон, чтобы найти начало или конец провода, или просто оборвать его и начать сматывать.
Был случай, когда мы нашли немецкую полевую линию связи и потянули провод, то оказалось, что с той стороны его тоже тянут. Тогда мы залегли, прислушались, а потом, я сильно натянул и рванул на себя. Одновременно мой напарник дал длинную очередь в том направлении. Видимо, испугались немцы и бросили катушку, даже не ответив автоматной очередью. Мы нашли эту катушку, продолжая сматывать провод. Катушка немецкая нам тоже пригодилась, как и телефонный провод. Она носится на спине, как рюкзак, имеет тормоз для остановки вращения по инерции, и вмещает одну тысячу метров такого провода. А наши катушки деревянные, и вмещают только четыреста метров нашего провода.
Вот так мы, четыре связиста и заместитель командира батальона по
политической части гвардии капитан Остапенко Иван Аксёнович, оказались позади наших передовых стрелковых рот. А роты перешли вброд небольшую реку, и штурмуют город Санкт-Пельтен. Это нам видно с окраины небольшого села, где крайним домом, по некоторым признакам, была водяная мельница.
«Там должен быть, хотя бы мостик через эту речушку», - сказал капитан Остапенко, и повёл нас во двор того дома, за которым мы ожидали увидеть мельницу. Этот последний дом села, стоял у самой дороги. У него не было забора, как у других домов, а вместо забора выложена из кирпича площадка, как перрон, высотой около метра. Такие площадки служат для облегчения погрузки мешков с зерном и мукой. Но оказалось, что в этом дворе уже нет мельницы, мельница разрушена, и перейти на тот берег здесь нет возможности. Придется идти туда, где перешли реку вброд наши солдаты.
Стоим мы в раздумье у этой площадки и смотрим со двора на улицу.
Вдруг справа по дороге, оттуда, с запада, куда уже прошли наши передовые роты, и куда мы собираемся идти, подъезжает и останавливается у площадки прямо перед нами открытая легковая автомашина типа «амфибия». Прямо перед нами в машине сидят четыре немца, видимо, офицеры в немецких мундирах мышиного цвета. Несколько мгновений мы смотрели на них, а они на нас. Нас разделяла эта площадка, и расстояние в пять метров до дороги.
Резко машина рванула вперёд. Я быстро оббежал дом, и, надеясь дать автоматную очередь вдогонку этой машине, вдруг вижу прямо перед собой другую, такую же машину. Я дал длинную очередь, по быстро движущейся машине, в которой видна только голова водителя. Остальные немцы залегли вниз, пригнулись. Как стало ясно потом, машин было две. Это были машины с высокими бортами, с камуфляжной раскраской, способные плыть по воде, - «амфибии». Но они ведь поехали к нам в тыл, не зная очевидно, что село уже занято нашими войсками.
Капитан Остапенко решил, что немцы, заехав далеко в село, к нам в
тыл, будут обстреляны нашими тыловиками и обозниками. По его мнению, немцы, поняв, что попались в ловушку, бросят машины и скроются в лесу. Значит надо идти и преследовать их. И капитан повел нас, четверых связистов, прямо по улице села туда, куда проехали эти две машины.
Не далеко мы прошли по улице села, как вдруг видим, что эти машины на большой скорости едут нам навстречу. В машине стоит один немец с автоматом и непрерывно стреляет вперёд перед собой. Мы кинулись вправо, укрылись за небольшим бугром, ведь слева стоял дом прямо у дороги. Мы не успели даже залечь, хотя могли бы обстреливать эти машины хотя бы вдогонку. А капитан Остапенко залёг прямо в кювете в траве у дороги. Он успел дать очередь по одной машине, снова залёг, пропуская вторую, и по ней длинной очередью…
Машины ушли. Позже нам сказал капитан Остапенко, что их подбили наши бронебойщики из противотанковых ружей, ведь машины бронированы. Но мне кажется, что это он нам сказал, чтобы как-то сгладить тот конфуз, в котором мы оказались, большей частью по его вине. Не надо было двигаться с места, а перекрыть дорогу, хотя бы брёвнами, и ждать. Ведь была у одного из нас даже противотанковая граната. Он собирался её бросить тогда, когда машины возвращались. Но, говорит, в последний момент понял, что если промахнусь, то граната полетит к вам, на другую сторону дороги.
Овладев городом Санкт-Пельнен, который находится уже западнее города Вены, наши гвардейские, бывшие Воздушно-десантные войска, уже потерявшие большую часть личного состава, продолжали продвижение в западном направлении. Но я заметил, как изменилась тактика наших действий, при овладении мелкими населёнными пунктами, встречающимися на нашем пути. Теперь мы не лезли в лобовую атаку при ясной видимости и днем.
Так при взятии одного села мы, дожидались вечера в пяти километрах от него, лишь потом пошли. Местность открытая. Рассчитали так, чтобы приблизиться к окраине села в сумерки. Остановились, заняли удобные позиции, стали осматривать расположение села. Полежали и отдохнули после марша. Стемнело. Командир стрелковой роты, гвардии капитан Гончаров, обходя расположение пулемётных точек и нас, автоматчиков, вполголоса поставил нам задачу. Потом командует: «Приготовиться. Огонь», и даёт длинный сигнал свистком.
Сразу в ночную тишину ворвались наши пулемётные очереди, одиночные выстрелы карабинов, стрекот автоматных очередей, несколько взрывов гранат. «Ещё огня», - кричит командир. Стреляем в темноту, в которой еле различаются отдельные дома, а сами лежим на месте. Патроны всё же экономим, хотя недавно пополнили боекомплект до нормы. Раздалось несколько ответных пулемётных очередей и одиночных выстрелов. Пули просвистели над нами. Послышался звук мотора и лязг гусениц, уходящего из села танка. Уходил он куда-то влево от нас, а не в глубину села, видимо там проходит дорога. В темноте угадывался его силуэт. Несколько гвардейцев просили разрешения командира, перехватить танк и уничтожить его гранатами. Командир не разрешил.
На рассвете мы обошли это село. В село даже и не заходили, ведь оно лежало в стороне от главной дороги, а мы очистили его от немцев, чтобы не оставлять их у нас в тылу. Ведь мы движемся вдоль основной дороги, идущей на запад, и уже прошли более пятидесяти километров за Вену. Нас гвардейцев оставалось уже мало. Поэтому и применяли такую тактику. В крупный бой не ввязываться, а немцев из сел изгонять, напугав, и стреляя вдогонку. Ведь наша задача идти вперед, на запад. Мы просто гнали немцев, стремясь быстрее продвигаться вперёд.
По докладу разведчиков в небольшом населенном пункте замечена группа немцев, среди них и офицер. Населённый пункт находится в ложбине между высоких гор, и оказался у нас в тылу, хотя и не на главной дороге, а за перевалом. Командир батальона послл туда небольшую группу во главе с командиром роты. Но добирались мы туда не долго. Это, так называемый замок - один дом большой, а рядом несколько домов или строений хозяйственного типа.
Командир стрелковой роты гвардии капитан Гончаров, расположил нас на внутреннем склоне горы. Отсюда сверху хорошо виден тот дом, хотя уже темнело, видна дорога, уходящая от дома в другом направлении. Дал указания открыть огонь после взрыва миномётных мин. Миномёт 80-и миллиметровый, кажется, единственный, что принесли сюда, установили здесь же на склоне горы. По свистку командира роты, минометчики выпустили одну за другой несколько мин. Три или шесть мин. Ведь минометные мины носят в лотках на спине, по три тяжелые штуки в лотке, поэтому расходуют их экономно.
Мины легли не совсем точно, но разорвались вблизи дома. Сразу же мы открыли огонь из пулемета, карабинов и автоматов. Немцы начали выбегать из дома, застигнутые врасплох, некоторые одевались на ходу, некоторые в нижнем белье. Это уже мишени для наших снайперов, тоже расположившихся на этом крутом склоне. Но вскоре по нашему склону горы ударили несколько пушечных выстрелов.
Снаряды рвались неподалёку, но всё с перелётом и в стороне. Это стреляли с противоположного склона, расположенного дальше замка. Этот ответный обстрел вскоре прекратился, из домов никто больше не выбегает. Мы даже не стали спускаться вниз к домам, а пошли обратно через хребет, где ждал нас командир батальона, где расположились наши обозники, а возможно и кухня. Кроме того, нашему батальону был придан недавно артиллерийский расчёт. Это одна пушка, гаубица, возимая четвёркой лошадей, запряженных цугом, и человек пять артиллеристов. Артиллеристы стояли здесь же в селе. Это было большое село, разделенное мелкой речушкой на два, как бы отдельных села. Вот в первом селе мы и заночевали.
На другой день, утром, командир батальона гвардии майор Евстафьев, взяв несколько человек из числа своих связных, пошел в другую часть села, а там оказались немцы. Немцев тоже немного, видимо, это разведка. Началась перестрелка. Немцы убегали по дороге на запад, куда планировали продолжать продвижение и мы. Впереди, как известно комбату по карте, находится замок, под названием «Фридау». Известно, что замок представляет собой один отдельный господский дом и несколько домишек или хозпостроек. Невелик опорный пункт. Видимо поэтому, командир батальона с группой своих связных стал преследовать эту малую группу немцев, убегающих по дороге к замку «Фридау».
Местность открытая, гористая, но без леса, а лишь отдельные деревья у дороги. С дороги хорошо видна, расположенная справа в низине, обширная ровная долина, видимо, пахотная земля. Дорога проходит по левому склону горы, постепенно поднимаясь в гору. И только, когда дорога начала спускаться к замку, впереди показался лес. Вот на этом-то спуске и застал группу комбата неожиданный плотный огонь со стороны замка. Комбат, не ожидавший такого со стороны замка, и, видимо, поняв, что попали в засаду, укрыл группу в левом кювете дороги. Здесь кювет глубокий, впереди он перегорожен бетонным блоком с трубой для прохода воды. Вот здесь и нашли убежище наши гвардейцы. Им приходилось отстреливаться. Немецкие автоматчики стремились приблизиться к тому месту, где залегли наши во главе с командиром батальона.
Ещё в перестрелке с немцами, обнаруженными в селе, был убит адъютант комбата. Это рядовой гвардеец, в обязанности которого входит всяческая забота о своём командире. Он и обеспечивает его питанием, и передает распоряжения от имени комбата, и ведает связными от подразделений. Теперь его нет, и комбат посылает с приказанием одного из своих связных. Прополз по кювету связной и, рассказав о случившемся, передал приказание: «Командиру взвода связи дать телефонную связь командиру батальона». Командир взвода засуетился, приказал мне – командиру отделения, обеспечить телефонной связью командира батальона, который с группой остался впереди. Я выделил двух телефонистов с двумя катушками и аппаратом. Здесь я подключил провод к телефону начальника штаба, а связисты побежали, разматывая катушку с проводом.
Но не предупредил связной, что местность простреливается, и что надо двигаться, в некоторых местах только ползком по кювету. Он только рассказал, где находится комбат, и показал направление. В результате тяжело ранен телефонист, а связь не проложена. Второй телефонист, подключившись, доложил, что перевязывает раненого, а до группы комбата ещё далеко, не хватит провода. В разговоре с ним я понял, что он подключился в конце первой катушки, а вторую ещё не разматывал, а говорит, что не хватит провода. Я понял, что он просто боится дальше идти один, и он не может бросить раненого, он просит помощи. Надо мне самому идти и разобраться, почему так долго не могут провести телефонную связь командиру батальона.
Доложив командиру взвода такое положение, и с его разрешения, я быстро двинулся по проводу, взяв с собой катушку провода и телефонный аппарат. Довольно быстро я обнаружил обоих телефонистов в кювете дороги. Я подполз к раненому, отругал другого телефониста, и стал делать скрутку, присоединяя свою катушку провода.
Раненый всё стремился встать, он был в шоке. Товарищ силой прижимал его к земле, говоря: «Ведь добьет», имея в виду немецкого снайпера. Ранение было необычное. Одной пулей было пробито правое плечо и нижняя челюсть навылет. Явно стреляли справа из долины. Плечо было уже перевязано, а вид разбитого рта выглядит ужасно, и как его перевязать он не знает. Я разрешил обоим ползти назад, взяв у раненого подсумок с патронами для автомата. А сам пополз вперёд по кювету, разматывая провод с катушки.
Пули действительно свистели, головы не поднять. Стрельба велась и спереди вдоль дороги, и справа из низины. Подполз, увидев комбата с группой наших гвардейцев, подключил аппарат, проверил связь, доложил комбату. Не ругался комбат. Он был сильно взволнован. Ведь немцы всё нахальнее лезут по дороге и обстреливают, поняв, что здесь собралась небольшая группа. Кроме того, послышался шум мотора танка.
Я поделился патронами с автоматчиками, и сам занял позицию здесь же в кювете дороги. Комбат позвонил начальнику штаба. Видимо тот приказал выдвинуть вперёд, приданную нам пушку, так как через некоторое время мы увидели такую картину. Две пары запряженных лошадей рысью мчат по дороге пушку, а за лафетом пушки висят артиллеристы. Остановилась эта кавалькада рядом с нами на дороге, где есть небольшое прикрытие справа, в виде холма, срезанного дорогой.
Пока разворачивали пушку, все лошади попадали. Пока наводили или целились, видимо в танк, в пушку попал снаряд. Так и не сделав ни одного выстрела, пушка загорелась. Горели резиновые колеса. Артиллеристы, что остались целы, залегли в кювет недалеко от нас.
После этого немцы полезли еще нахальнее, пытаясь подобраться к пушке. Мы отбивались, стреляя по ним из автоматов короткими очередями, экономя патроны. Даже комбат, лежавший рядом со мной в этом кювете, стрелял из своего пистолета «ТТ». Так мы держались до вечера, до темноты.
Вечером комбат вызвал по телефону пулеметный расчет. Пулемётчики, пользуясь темнотой установили пулемёт левее дороги на горке, выше нас, лежащих в этом кювете. Пулеметчики стали рыть окоп для пулеметной точки. Комбат ушел, а мы остались здесь, на склоне горы, в кювете дороги, на ночь.
Ночью немцы предприняли контратаку, а вернее, разведку боем, но не на нашем направлении, а в направлении стрелковых рот, это справа от нас, в низине. Нам сверху, со склона горы было видно, как справа от нас пулемётными очередями зажигательных пуль, немцы стреляли по крыше деревянного дома. Дом расположен в низине, сзади линия нашей обороны, тоже внизу. Дом вскоре загорелся. Пользуясь этим факелом, немцы подбегали и забрасывали гранатами позиции наших стрелковых рот, но встреченные ответным огнём, отступили. Этот бой продолжался не долго. Поэтому и считают, что это была разведка боем с немецкой стороны.
На другой день утром мы увидели, что немцы здесь создают рубеж обороны. Нам сверху чётко была видна линия отрытых окопов, и окопов, которые только начали рыть. В них видны работающие лопатами немцы. Они углубляли окопы и ходы сообщения. Видели мы издалека и подход новых колонн к правому флангу немцев к этому рубежу. Всё это на открытой местности, внизу и справа от нас, закрепившихся на правом склоне горы.
Я по телефону доложил, что хорошо вижу немецкие окопы и подход новых сил в их оборону. Я даже связался с миномётчиками, и предложил корректировать их огонь. Но у них мало мин, как оказалось, да ещё боятся попасть по своим, когда я назвал примерную дистанцию. С целью проверки дистанции они выстрелили одну мину. Взорвалась она далеко за немецкими траншеями. Я сказал, что надо ближе метров пятьдесят. Тогда они наотрез отказались стрелять, так как близко были наши позиции. Весь день мы держали оборону на этом рубеже. Немцы уже не лезли к нашей подбитой пушке. После нескольких пулемётных очередей отступили, и продолжали рыть окопы.
Вечером на мой телефон позвонили из штаба, приказали сняться с позиции и возвратиться в село. Снят был и пулемётный расчёт, смотали телефонную линию. Отступили, так и не закрепившись на подступах к замку "Фридау". Замок под названием "Фридау", как мы его тогда называли, это же неправильно прочитанное на карте, на английском языке слово "friday", означающее - пятница. А пользовались мы тогда английскими картами в этом районе Западной Европы.
Мы теперь по ночам в селе спали не спокойно. Услышав выстрелы и автоматную трескотню, вскакивали, - не атакуют ли немцы. Ведь их здесь скопилось намного больше, чем нас. Так беспокойно мы держали здесь оборону несколько дней, а потом нас, остатки 106-й гвардейской дивизии, 9-ой гвардейской, бывшей воздушно-десантной армии сменила 4-я гвардейская армия, вернее, одна из её дивизий.
Эта, прославленная армия принимала участие ещё в боях под Сталинградом. При смене мы спрашивали, по сколько человек у них в ротах. Оказалось, что у них в ротах по 40 человек, а это считается вполне нормальная боеспособная армия. А ведь мы довоевались до того, что у нас осталось лишь по двадцать человек в двух оставшихся стрелковых ротах, и то это после пополнения их за счет других подразделений. Даже наши связисты были включёны автоматчиками в состав стрелковой роты.
Мы сдали свои позиции ротам этой, сменившей нас армии, а сами направились по обратному маршруту в город Вену. Но по этому, обратному пути мы не шли пешком все эти 60 километров до Вены, а ехали на повозках наших обозов, а их вполне хватало для остатков нашей дивизии.
В Вене нас разместили по квартирам группами. Жили мы несколько дней вместе с хозяевами этих квартир. Ведь брошенных квартир в Вене не было. Хозяйка нашей квартиры вела себя с нами довольно грубо, не деликатно, без признаков боязни. В любом конфликте угрожала пожаловаться Коменданту. Хорошо запомнив это слово, она со смаком выкрикивала его: «Камэндант». Она высмеивала наши письма-треугольнички, увидев их, когда нам раздавали почту. "Это есть так письмо?" (Das ist so Brife?), восклицала она по-немецки. В нашей квартире мы вели себя, всё-таки как гости, как нас инструктировали офицеры, расселяя по квартирам. А вот от хозяев других квартир, действительно посыпались жалобы на наших гвардейцев. Поэтому, вероятно, буквально через несколько дней всех нас выселили из квартир, а поселили в парке города Вены, в автобусах, стоящих на колодках, без колёс, вдоль аллеи парка. Было прохладно, был конец апреля.
30-го апреля 1945 года нас построили всем составом 106-й гвардейской стрелковой дивизии. А ведь это три гвардейских стрелковых полка, вернее, их остатки. Не много места на построении заняли остатки дивизии. Командир дивизии генерал Виндушев сам лично вручал награждённым ордена. Мне он вручил орден Красной Звезды.
А при вручении такого же ордена одному гвардейцу, связисту из моего отделения, генералу понравилась строевая выправка гвардейца, высокий рост, да и сам гвардеец. Генерал, спросил, согласен ли он охранять своего генерала, и пригласил его к себе в охрану. Это был гвардии рядовой Власов. Позже мы видели его одетым в китель, с маузером на поясе в деревянной кобуре. Не плохо там, видно, в охране генерала.
Здесь же нам зачитали Приказ Сталина с объявлением благодарности всем участникам боев за Вену, потом вручили каждому «Памятное удостоверение» такого содержания: « Участнику боев за освобождение столицы Австрии города Вены».
«Дорогой товарищ Аксёнов Василий Николаевич!
«Приказом Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища Сталина от 13 апреля 1945 года за № 334 объявлена благодарность войскам 3-го Украинского фронта, в том числе и Вам, как участнику боев за овладение столицей Австрии - городом Вена.
В ходе боев за Вену наши войска разгромили одиннадцать танковых
дивизий немцев, взяли в плен более 130 тысяч солдат и офицеров
противника, уничтожили и захватили много техники и военного имущества врага.
Командование поздравляет Вас, участника этих славных боев, с высокой наградой - благодарностью товарища Сталина и выражает уверенность, что в новых боях Вы будете воевать так же умело и отважно, по-гвардейски!»
Командир части. Подпись. Печать.