Осведомлённость о том, что он сделал что-то ещё, чтобы оценить вражду с лейтенантом Скарпой, должна была бы задеть Брунетти, но он не мог заставить себя из-за этого волноваться - у безжалостной антипатии нет степеней. Он жалел только о том, что Пучетти должен будет выносить всю тяжесть злобы Скарпы, поскольку лейтенант не был человеком, который может нацелить удар, - по крайней мере в открытую - на вышестоящих. Он размышлял, так ли ведут себя другие, будучи глухи и слепы к настоящим требованиям своей профессии в беспечной погоне за успехом и личной властью, хотя Паола давным-давно убедила его, что те войны - с вариациями, - которые поглотили отделение английской литературы в университете, были куда более жестокими, чем что-нибудь, описанное в "Беовулфе" или в более кровавых трагедиях Шекспира.
Он знал, что амбиции воспринимались, как нормальная человеческая черта, и десятилетиями наблюдал за теми, кто рвался к достижению того, что они определили для себя как успех. И, хотя он и знал, что эти желания абсолютно нормальны, для него так и оставались загадкой страсть и энергия их стремлений. Паола однажды заметила, что он родился без какого-то необходимого элемента, поскольку Брунетти был не способен желать чего-нибудь ещё, кроме счастья. Её замечание задевало его, пока она не объяснила, что эта была одна из причин, по которой она вышла за него замуж.
Раздумывая над этим, он вошёл в кабинет к синьорине Элеттре. Когда она подняла глаза, Брунетти без предисловий сказал:
- Я хочу знать о людях из Академии.
- И что именно Вы хотите знать?
Он обдумал это, а затем сказал:
- Думаю, что в действительности я хотел бы знать, способен ли кто-нибудь из них убить этого мальчика, и если да, то по какой причине.
- Причин там может быть много, - ответила она, а потом добавила: - То есть, если Вы хотите поверить, что он был убит.
- Нет, я не хочу этому верить. Но если его убили, - тогда я хочу знать, почему.
- Вы интересуетесь мальчиками или учителями?
- Всеми. И теми, и другими.
- Сомневаюсь, что это могли быть и те, и другие.
- Почему? - спросил он.
- Потому что у них, возможно, были разные мотивы.
- Например, какие?
- Я недостаточно понятно выразилась, - начала она, качая головой. - Учителя сделали бы это по серьёзным причинам. По взрослым причинам.
- Например?
- Опасность для их карьеры. Или для школы.
- А мальчики?
- Потому что он всем действовал на нервы.
- Кажется, это совершенно банальная причина, чтобы кого-нибудь убивать.
- Если смотреть с друой стороны, большинство причин для того, чтобы убивать людей, абсолютно банальны.
Брунетти был вынужден согласиться.
По прошествии некоторого времени он спросил:
- Каким образом он мог действовать всем на нервы?
- Бог весть. Я понятия не имею, что может задевать мальчиков в этом возрасте. Кто-то, кто слишком агрессивен, или недостаточно агрессивен. Кто-то, кто слишком умён, и заставляет других чувствовать, что им за себя стыдно. Или хвастается, или...
Брунетти прервал её.
- Это всё ещё кажется банальными причинами. Даже для подростков.
Ни в коей мере не оскорбившись, она сказала:
- Это самое лучшее, что я могу придумать. - Кивнув на клавиатуру, она добавила:
- Дайте мне взглянуть, и посмотрим, что я найду.
- И где Вы будете смотреть?
- В списках классов и ещё - в списках членов их семей. Факультетные списки и всё тому подобное. Потом я сравню их с... в общем, с другими вещами.
- А где Вы взяли эти списки?
Её вздох был стильно долгим.
- Не то что у меня они есть, синьор, но я могу их получить. - Она взглянула на него, ожидая комментария; поняв, что его перехитрили, Брунетти поблагодарил девушку и попросил её принести ему любую информацию, которую та сможет найти, как только она у неё будет.
У себя в кабинете он дал себе задание попытаться вспомнить всё, что он слышал или читал за эти годы об Академии. Когда на память ему не пришло ничего, комиссар обратил свои воспоминания к военным в широком смысле этого слова, вспомнив, что большинством на факультете были бывшие офицеры из одного филиала или из другого.
Откуда-то к нему скользнуло воспоминание, терзая его и отказываясь попасть в фокус. Как меткий стрелок, напрягшийся, чтобы видеть в ночи, он адресовал своё внимание не к цели, которая не появилась бы, но к тому чему-то, что стояло рядом или позади этого. Что-то о военной службе, о молодых людях в армии.
Воспоминание материализовалось - инцидент несколькими годами раньше, когда двоих солдат - из парашютных войск, думалось ему - направили прыгать с вертолёта где-то, как он думал, в бывшей Югославии. Не зная, что вертолёт парИт на высоте ста метров над землёй, они прыгнули навстречу своей смерти. Они не знали, а им не сказали другие мужчины, бывшие в вертолёте, которые знали, но были членами других военных частей. А с этим воспоминанием пришло ещё одно, - о молодом человеке, найденном мёртвом при конце прыжка с парашютом, возможно, жертве выходки ночного тумана, когда что-то пошло не так. Исходя из его самых лучших знаний об этом, ни одно дело так никогда и не было решено, и ни одного удовлетворительного объяснения не было представлено в отношении смерти этих трёх молодых парней, в которой совершенно не было необходимости...
Он также вспомнил одно утро несколько лет назад, когда за завтраком Паола оторвалась от газеты, в которой была опубликована точка зрения тогдашнего лидера страны, предлагавшего послать итальянские войска на помощь союзникам в каком-то воинственном стремлении.
- Он собирается послать войска, - сказала она. - Ты думаешь, это предложение или угроза?
Только один из близких друзей Брунетти избрал военную карьеру, и в последние несколько лет они потеряли связь, так что он не хотел ему звонить. Всё равно Брунетти понятия не имел, о чём его спрашивать. Была ли армия настолько коррумпирована и некомпетентна, как все, казалось, верили? Нет, это был вопрос, который он едва ли мог задать - по крайней мере, не о генерале на службе.
Оставались ещё друзья в журналистике. Он позвонил одному в Милан, но, когда ответил автоответчик, он решил не оставлять ни своего имени, ни адреса. То же самое произошло, когда он позвонил другому другу в Рим. В третий раз, когда он позвонил Беппе АвизАни в Палермо, на звонок ответили после второго гудка.
- Авизани.
- Ciao (1), БЕппе. Это я, Гвидо.
- А, рад слышать твой голос! - сказал Авизани, и несколько минут они обменивались информацией, которой обмениваются друзья, когда они некоторое время не разговаривали; осведомлённость, которую они разделяли - о том, что обычно они теперь разговаривали друг с другом только когда одному из них нужна была информация - возможно, сделала их голоса официальными.
После того, как всё, что должно было быть сказано о семьях, было сказано, Авизани спросил:
- Что я могу тебе сказать?
- Я расследую смерть парня Моро, - ответил Брунетти и стал ждать, когда ответит репортёр.
- Значит, это не самоубийство? - спросил он, не утруждая себя вежливым пиететом.
- Это я и хочу знать, - ответил Брунетти.
Не мешкая, Авизани вызвался помочь.
- Если это не было самоубийство, тогда очевидная причина - отец; что-то связанное с ним.
- Я УЖЕ туда добрался, - сказал Брунетти, и в голосе его абсолютно отсутствовал сарказм.
- Конечно, ты уже это сделал. Прости.
- Рапорт вышел слишком давно, - сказал Брунетти, уверенный, что человек, который двадцать лет пробыл политическим репортёром, последует за его мыслями и так же отбросит рапорт в качестве возможной причины. - Ты знаешь, над чем он работал, пока был в Парламенте?
Последовала долгая пауза, пока Авизани обдумывал вопрос Брунетти.
- Возможно, ты прав, - затем сказал наконец он. - Ты можешь подождать минутку?
- Конечно. Зачем?
- У меня есть этот материал - где-то в папке.
- В компьютере? - спросил Брунетти.
- А где же ещё? - спросил репортёр со смехом. - В ящике?
Брунетти засмеялся в ответ, словно под этим вопросом он имел в виду шутку.
- Подожди минутку, - сказал Авизани. Брунетти услышал щелчок, когда трубку положили на твёрдую поверхность.
В ожидании он смотрел в окно, не пытаясь привести в порядок информацию, которая прокручивалась у него в голове. Он потерял счёт времени, хотя прошло больше минуты, прежде чем Авизани вернулся.
- Гвидо, - спросил он, - ты ещё здесь?
- Да.
- У меня не много материала о нём. Он был там три года, ну, немного меньше того, прежде чем подал в отставку, но его держали достаточно подальше от глаз.
- Держали?!
- Партия, в которой он состоял, избрала его, потому что в то время он был известен, и они знали, что с ним они смогут выиграть, но после того, как он был избран и они поняли, каковы его настоящие мысли, они держали его настолько далеко от глаз, насколько могли.
Брунетти видел подобное раньше, когда честные люди избирались в систему, которую они надеялись реформировать, только для того, чтобы потом обнаружить, что она постепенно их поглощает, как насекомых в мухоловке Венеры. Поскольку Авизани видел всего этого больше, чем Брунетти, комиссар придвинул к себе блокнот и сказал только:
- Я хотел бы знать, в каких комитетах он работал.
- Так ты и ищешь то, о чём я думаю, что ты ищешь - кого-то, кого он мог разозлить?
- Да.
Авизани издал долгий звук, который, подумал Брунетти, предполагал собой быть гипотетическим.
- Позволь мне дать тебе то, что у меня есть. Существовал пенсионный комитет для фермеров, - начал Авизани; потом отбросил это с лёгким замечанием: - Там ничего нет. Они все - ничтожества. - А затем он добавил:
- Тот, который надзирал за тем, как всё это отправляют в Албанию.
- А была ли вовлечена в это армия? - спросил Брунетти.
- Нет. Я думаю, это было сделано частными организациями по делам милосердия. "Каритас"... такого типа организациями.
- Что ещё?
- Почта.
Брунетти фыркнул.
- И военные поставки, - сказал Авизани с неприкрытым интересом.
- Что это значит?
Возникла пауза, а потом он ответил:
- Возможно, проверка контрактов с компаниями, которые поставляют всё, связанное с военными.
- Осмотр или решение? - спросил Брунетти.
- Осмотр, я бы сказал. На самом деле это был только подкомитет, а это значит, что у них нет власти на большее, чем давать рекомендации настоящему комитету. Ты думаешь, это всё? - спросил он.
- Я не уверен, что там есть "всё", - уклончиво ответил Брунетти, только теперь заставив себя вспомнить, что его друг был членом журналистской гвардии.
- Я спрашиваю, как любопытный друг, Гвидо, не как репортёр, - с трудом сдерживаясь, сказал Авизани.
Брунетти с облегчением засмеялся.
- Это догадка получше, чем почтальоны. Например, они не применяют насилия.
- Нет, это только в Америке, - сказал Авизани.
Между ними встало неудобство момента - оба были осведомлены о конфликте между своими профессиями и дружбой. Наконец Авизани сказал:
- Ты хочешь, чтобы я занялся расследованием?
- Если ты можешь сделать это деликатно, - не найдя, как это высказать, ответил Брунетти.
- Я ещё жив, потому что я всё делаю деликатно, Гвидо, - сказал Авизани без единой попытки пошутить, попрощался, причём прощание его не отличалось дружелюбием, и повесил трубку.
Брунетти позвонил на нижний этаж, синьорине Элеттре, и, когда она ответила, сказал:
- Я хотел бы, чтобы Вы добавили ещё одну вещь к Вашему... - начал он, но не знал, как назвать то, что делала девушка. - К Вашему поиску, - сказал он.
- Да, синьор, - сказала она.
- Военные поставки.
- Не могли бы Вы быть немного более точны?
- Получение и трата, - начал он, и строка, которую вечно цитировала Паола, буквально рванулась к нему - на всех парусах. Он проигнорировал её и продолжал:
- Для военных. Это был один из комитетов, в которых состоял Моро.
- О, Господи! - воскликнула она. - Как же это случилось?
Услышав в её голос неподдельное изумление, Брунетти подумал, как много времени заняло бы у него объяснять её реакцию иностранцу. Ответ её предполагал честность Моро, а её изумление - что честного человека определили в какой-то комитет, принимающий решения, которые могли каким-то образом повлиять на выделение значительных сумм из правительственных фондов.
- Понятия не имею, - ответил он. - Возможно, Вы могли увидеть, кто ещё сотрудничал в комитете вместе с ним.
- Конечно, синьор. Добраться до записей правительства очень легко, - сказала она, оставив его размышлять об истинном уровне криминала, притаившемся в этом глаголе.
Взглянув на часы, Брунетти спросил:
- Мне подождать, или я должен пойти пообедать?
- Пообедать, синьор, я думаю, - посоветовала она и ушла.
Он спустился вниз, к "Тестиере", где хозяин всегда находил для него место, и съел закуску из рыбы, а потом кусок приготовленного на гриле тунца, который, как клялся Бруно, был свежим. Насколько Брунетти обратил внимание, рыба могла быть мороженой (может быть, сухой заморозки). В любое другое время, проигнорируй Брунетти такую прекрасную еду, это заставило бы его устыдиться; сегодня он не мог отвлечься от попытки обнаружить связь между профессиональной жизнью Моро и страданиями, которые кто-то наложил на его семью - поэтому пища была съедена, но не распробована.
...Он остановился у двери в кабинет синьорины Элеттры и обнаружил, что она стоит у окна и смотрит вниз, на канал, который вёл к бухте. Внимание её было настолько поглощено тем, на что она смотрела, - что бы это ни было, - что она не услышала, как он вошёл, и Брунетти остановился, не желая её пугать. Руки её были скрещены на груди; она стояла, опершись плечом на оконную раму, и ноги её были скрещены одна перед другой. Он увидел её профиль, и, пока смотрел на неё, девушка наклонила голову и закрыла глаза - на один удар сердца дольше, чем это было необходимо...
...Она открыла глаза, вздохнула так глубоко, что он увидел, как поднялась её грудь, и отвернулась от окна. И увидела, что комиссар смотрит на неё...
Прошло три секунды. Однажды Паола сказала ему то, что часто, в моменты, когда бывает необходимо утешение, часто говорят ирландцы. "Я сочувствую Вашей беде". И это уже было у него на губах, и он уже готов был это сказать, когда она шагнула к своему столу, попыталась улыбнуться и проговорила:
- Я всё нашла.
Однако, когда она это произнесла, голос у неё был, как у человека, у которого нет ничего...
Прошло ещё три секунды, и Брунетти присоединился к ней за столом, - в молчаливом согласии, что они проигнорируют то, что только что случилось...
Он увидел две стопки бумаг. Стоя, девушка указала на первую, говоря:
- Это - список студентов, отцы у которых - военные или в правительстве; это единственная вещь, которую я проверяла относительно студентов. А под ним - список факультета, в каком отделении они служили, и последнее звание, в котором они были. И ниже - список тех, кто служил в комитете по военным поставкам с доктором Моро.
Любопытство взяло верх над здравым смыслом, и Брунетти сказал:
- Хорошо. Скажите мне, пожалуйста, где Вы всё это достали?
Когда она не ответила, он поднял вверх правую руку и сказал:
- Я обещаю, клянусь головой любого члена моей семьи, которого Вы решите назвать, что никогда не повторю то, что Вы мне скажете, и забуду это в ту же секунду, как Вы мне скажете, и никогда не позволю лейтенанту Скарпе, что бы он ни выдумал, отнять это у меня - даже с помощью борьбы.
Она обдумала это.
- А что, если он пустит в ход ужасные угрозы?
- Какие, например? Пригласит меня выпить?
- Хуже. Пообедать.
- Я буду крепиться.
Девушка сдалась.
- Есть путь, по которому можно добраться до файлов военного персонала. Всё, что Вам нужно - это код и служебный номер любого члена организации. - Из-за того, что она добровольно согласилась на этот разговор, Брунетти не спросил, как она достала код этих номеров. - Парламент - это слишком просто, - сказала она с презрением. - Залезть туда может и ребёнок.
Брунетти предположил, что девушка говорит о компьютерных файлах, не о здании.
- А списки из школ? - спросил он.
Она одарила комиссара долгим, размышляющим взглядом, и он кивнул, возобновляя свой обет молчания.
- Пучетти украл их, когда был там, и отдал их мне, - на случай, если они могут оказаться полезными.
- А у Вас было время их изучить?
- Немного. Некоторые имена попадаются больше чем в одном списке.
- Например?
Вытащив лист бумаги из первой стопки, она указала на два имени, которые уже обвела жёлтым высветляющим маркером.
- Майор Марчелло ФилИппи и полковник Джованни ТоскАно.
- Расскажите мне, - сказал он. - Так быстрее.
- Майор прослужил в армии двадцать семь лет и вышел в отставку три года назад. Шесть лет непосредственно перед отставкой он стоял во главе офиса поставок для военных парашютистов. Его сын - студент-третьекурсник в Академии. - Девушка указала на второе имя. - Полковник служил военным советником в паламентском комитете, в котором служил и Моро. Сейчас он преподаёт в Академии. В течение той недели, когда умер мальчик, он был в Париже на семинаре.
- Не похоже ли это на что-то вроде потери достоинства или впадения в немилость - уйти с работы в Парламенте на преподавательскую работу в военной Академии в провинции?
- Полковник ушёл в отставку после двадцати двух лет военной службы, когда стало собираться нечто похожее на тучи, - сказала синьорина Элеттра. - Или, по крайней мере, - немедленно поправила себя она, - такое чувство возникло у меня, когда я читала внутренние файлы.
Внутренние файлы, повторил про себя Брунетти. И где же она остановилась?
- Что они говорят?
- Что некоторые определённые члены комитета выразили менее чем полное удовлетворение работой полковника. Один из них даже зашёл настолько далеко, что предположил, что полковник совсем не был непредвзятым в советах, которые он давал комитету.
- Моро?
- Да.
- А!
- Действительно.
- Менее чем непредвзятым в каком смысле? - спросил Брунетти.
- Там не сказано, хотя и не слишком это далеко - посмотреть; не так ли?
- Да, я полагаю, да. - Если полковник был на чьей-то стороне в том смысле, который не нравился комитету, это должно было быть в пользу фирм, которые делали поставки военным, и тех, чьей собственностью эти фирмы были. Здесь атавистический цинизм Брунетти предполагал, что так же легко это может значить, что Тоскано получал плату от других компаний, - не тех, которые платили членам Парламента в комитете. Чудо здесь было не в том, что он был предвзятым, - зачем бы ещё искать такого поста? - но в том, что он должен был быть... Брунетти оборвал себя, чтобы не сказать слова "пойман", - даже мысленно. Примечательно было, что он должен был быть вынужден уйти в отставку, потому что Брунетти не мог представить, чтобы человек его положения ушёл тихо. Насколько очевидна или же превышена должна была быть его предвзятость, если это привело к его отставке?
- Он венецианец, - полковник? - спросил комиссар.
- Нет, но его жена - да.
- Когда они сюда приехали?
- Два года назад. Когда он вышел в отставку.
- Вы не знаете, сколько он получает как преподаватель Академии?
Синьорина Элеттра снова указала на бумагу.
- Все их зарплаты указаны справа от их имён.
- Предположительно, он также получает военную пенсию, - сказал Брунетти.
- Это тоже в списке, - ответила она.
Брунетти взглянул на бумагу и увидел, что сумма пенсии полковника плюс его зарплата в Академии гораздо более превышала его собственную зарплату на должности комиссара.
- Неплохо, я бы сказал.
- Хотя у них трудности, я полагаю, - заметила она.
- А жена?
- Богата.
- Что он преподаёт?
- Историю и военную теорию.
- А есть ли у него какая-нибудь определённая позиция, которую он привносит в изучение истории?
Она улыбнулась деликатности его фразы и сказала:
- Я ещё не могу ответить на это, синьор. У меня есть друг, чей дядя преподаёт там математику, и он обещал его спросить. Возможно, можно догадаться, какие у него могут быть мысли, - продолжала она, - но всегда лучше проверить.
Он кивнул. Ни у кого из них не было иллюзий относительно того, какой взгляд на политику, а из-за этого и на историю, может быть у человека, который двадцать два года провёл на военной службе. Но, как и синьорина Элеттра, Брунетти думал, что лучше было бы быть уверенным.
- А эти два человека? - спросил он. - Они когда-нибудь служили вместе?
Девушка улыбнулась снова, словно в этот раз была довольна его проницательностью, и придвинула к себе вторую стопку бумаг.
- Могло бы показаться, что в то же самое время, как полковник давал свои советы в парламентском комитете, новоиспечённый отставной майор был в Совете директоров в "Эдилан-Форме".
- Что значит... - сказал он.
- Компания, базирующаяся в РавЕнне, которая поставляет форменную одежду, ботинки и рюкзаки военным - вместе с другими вещами.
- С какими другими вещами?
- У меня ещё не было возможности взломать их компьютерную систему, - сказала девушка, и ясно было, что она до сих пор не сомневается, что вся эта беседа защищена тем же законом. - Но похоже, что они поставляют всё, что угодно, что солдаты могут надевать или носить с собой. Кажется также, что они служат как субподрядчики тем компаниям, которые продают еду и напитки военным.
- И всё это значит...? - спросил Брунетти.
- Миллионы, синьор, миллионы и миллионы. Это денежный фонтан; или это может быть им. В конце концов, на военные нужды тратится около семнадцати миллиардов евро в год.
- Но это безумие... - пробормотал он.
- Не для тех, у кого есть шанс забрать всё, что угодно, из этого себе, не для них, - сказала она.
- "Эдилан-Форма"?
- Даже так, - ответила она, а затем вернулась к информации, которую собрала. - В какой-то момент комитет обследовал контракты с "Эдилан-Формой", потому что один из членов комитета поднял о них вопросы.
Хотя он и едва думал, что это необходимо, Брунетти спросил:
- Моро?
Она кивнула.
- Какого рода вопросы?
- В парламентских протоколах упоминается цена некоторых предметов, а также заказанное количество, - сказала она.
- И что случилось?
- Когда член комитета подал в отставку, вопросы не были повторены.
- А контракты?
- Все они были составлены заново.
Был ли он безумен, размышлял Брунетти, чтобы найти это настолько нормальным и настолько простым для понимания? Или они все были ненормальные - все и каждый в стране, в том смысле, который настаивал на том, что бумаги, лежащие на столе у синьорины Элеттры, могут быть прочтены только о д н и м путём? Общественная казна была кошельком, в который залезали все, кому не лень, а общественным трофеем был дар верховной власти. Моро, глупый и прозрачно честный Моро, осмелился поставить это под вопрос. У Брунетти больше не было никакого сомнения, что ответ на вопросы Моро был дан - не ему, но его семье...
- Если Вы уже не начали это делать, можете Вы поближе взглянуть на Тоскано и Филиппи?
- Я только начинала это делать, когда Вы вошли, синьор, - сказала она. - Но моего друга из Рима, - того, который работает с военными записями, послали на несколько дней в ЛивОрно, так что у меня не будет доступа к ним до конца недели.
Не сумев напомнить ей, что, когда он вошёл, она стояла у окна, печально взирая на своё прошлое или же на своё будущее и не начиная работать ни с чем, Брунетти поблагодарил девушку и пошёл к себе в кабинет.
1. Ciao - привет, пока (ит.)