Всегда, в любой истории, даже такой заурядной, как эта, существует некая точка отсчёта. Момент Номер Ноль, секунда, в которую что-то очень значительное случилось впервые. И, как правило, мы этого момента не запоминаем. Так возникает любовь, так начинается любая серьёзная болезнь, так неожиданно ты вдруг понимаешь, что повзрослел. Ты чувствуешь, что не можешь больше оттянуться и глотнуть пивка чаще, чем раз в неделю, потом сердце начинает биться тяжелее после быстрого бега, и пирсинг тебе уже не идёт, и внезапно самыми важными вещами в твоей жизни стали не андерграундные режиссёры, не великие русские писатели, не обстановка в Чечне и даже не восход солнца над рекой августовским утром, а вечные бытовые вопросы: что приготовить на ужин, какие в гостиной повесить шторы, купить ли шубу, дадут ли премию или как дожить до зарплаты. И вот ты вдруг понимаешь, что эти мысли занимают собой все до единого гигабайты твоей памяти уже не в первый раз… а когда он был? Тот самый, такой важный, такой неповторимый первый раз? Ведь, то, что произошло впервые, никогда не забывается. Это закон природы. Забывается разве первая любовь, первый поцелуй, первая учительница, первая сигарета, первый фильм ужасов, первая помада, первая поездка за границу, первый тест на беременность, первый глоток шампанского, первый день рожденья с друзьями, а не с родителями, первый альбом “Queen”? А пробовали вы забыть первый оргазм? Во-от. Именно об этом я и говорю. А как же этот момент? Этот не менее важный первый раз, неминуемо ведущий тебя по боковой тропинке, уводя всё дальше от привычного широкого пути, тот, с которого твоя жизнь навсегда изменится? Так, когда он наступил? Какого числа? Какого месяца? Когда впервые ты, увидев первый снег, не изумился его красоте, а закатил глаза, потому что нужно опять лезть и доставать пальто из шкафа? В какой момент кратковременное общение с людьми на улице, в том же автобусе, магазине стало тебе в тягость до такой степени, что ты гавкаешь на них в ответ с перекошенным лицом? Когда ты первый раз поймал себя на том, что отвечаешь в трубку: «Что? Куда? Не-ет, сегодня без меня. Устал, как собака. Да не охота мне. Ещё ковры дома надо выбить».
Согласитесь, ведь можно было ещё тогда хлопнуть себя по лбу, подумать: «Это что сейчас такое было?», и быстро повернуть всё вспять. Перезвонить другу, бежать в клуб, дрыгать ногами и заниматься флиртом разной степени лёгкости, как выразились Стругацкие, потом валяться в первых сугробах в пять утра и обниматься с дворником… Но, по правде говоря, я думаю, что даже сумей я поймать налету этот момент, зная, какими будут последствия, я бы зевнула, потянулась, прислушалась бы к каменному хрусту уставших костей, и махнула рукой. И всем моим развлечением на тот вечер стало бы куриное филе с картошкой, стирка… ну, может, переписка в «контакте» с парой-тройкой друзей, которым, впрочем, я могу легко позвонить… но о чём говорить-то?
И вот, ты уже здесь. На новой точке, далеко-далеко от начала, от точки номер ноль, в точке Номер «где я?». Сидишь, как на кочке средь топкого болота, и зорко озираешься в поисках спасательной шлюпки. И физиономия у тебя при этом наиглупейшая.
Помнишь те времена, когда у тебя под рукой были ответы на все важные вопросы, настолько хорошо ты себя знал. Я люблю запах накрахмаленного белья, когда зимой снимаешь его с верёвки на балконе. Я люблю купить буханку горячего хлеба и начать есть её по дороге домой. Я люблю не спать по ночам: смотреть из окна на рассвет, на первый желточно-розовый мазок на горизонте, сидя в самом уголке подоконника за плотной шторой, и тихо торжествовать, потому что все вокруг ещё спят, а я – нет, я всех опередила, мне одной мир может сейчас открыть какую-то тайну, пока никто не слышит. Я люблю… я люблю, когда нарушают моё спокойствие, разбивают тишину квартиры звонком в дверь и топотом в прихожей, и я превращаюсь в бесконечный конвейер, подающий пепельницы, бокалы, бутылки и бутерброды. Я обожаю гулять под дождём, не дождём даже, а ливнем, таким, что косметика плывёт по лицу, превращая его в нечто с картин Пикассо, брести по улицам в хлюпающее-хрюкающей обуви и радостно кричать прячущимся под козырьками людям: «Слабаки!».
Я не люблю…? Я не люблю фальшивое пение, и стелить кровать по утрам. Я не люблю, когда переспрашивают и спорят до потери сознания ни о чём. Я не люблю жару, когда зной окутывает мозг, а по спине вниз по копчику струится пот и прилипает одежда, а когда ты в шортах – кожаное сидение в маршрутке. Я терпеть не могу кактусы! Как вообще эти колючие бородавки можно выращивать? Я не люблю мороженое, не люблю, когда все мужчины думают, что все девушки любят мороженое. Я не выношу тишины. В тишине мне становится грустно…
Вот. Это Я. Это Я, потому что без всего этого Я – всего лишь ещё одна пластмассовая домашняя заготовка со стандартным портфелем школьно-институтских знаний. Но иной раз, и это стирается. Со временем. И из точки Номер Ноль уже выехал дорожный каток, и тихим ходом раскатывает по асфальту все мои любилки и ненавиделки, оставляя лишь чувство, известное под иностранным словом упитых французских поэтов – ностальгия. Он уничтожает их, как голодная, ощерившаяся пасть, сдирает с них твёрдую плоть упорства, мускулы принципиальности, вены мечтаний, и остаётся один поганый скелет, и вот уже ты – не ты, а палка-палка-огуречик, дрыгающий паучьими лапками под барабанный бой ритма современной жизни, твой мир ограничивается будильником утром понедельника и тремя банками пива вечером пятницы, ты крутишься в механизме таких же безликих шестерёнок шесть дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году, и в какой-то момент ты сбавляешь обороты, смотришь через сгорбленное плечо – а ты ни хрена не сделал, ничерта не добился, и вот тут… вот тут мы достигли точки «****ец», капитан. И руки волей-неволей опускаются… ты дрейфуешь в полосе штиля, потому что так озадачен, что думать не можешь… это мёртвая зона… Я в мёртвой зоне… с меня смыло все краски… я бесполезнее мокрой картонки.
Нет, конечно, не всё так страшно. С этим можно жить. И, наверное, в этом нет ничего постыдного. Миллионы так живут, чем же я лучше? И я по-прежнему люблю запах свежего белья, но мне никогда не удаётся на нём выспаться. У меня всё ещё бывают гости, но теперь гораздо реже, а когда заходят, то трындят о работе, о зарплате, о начальстве, о политике и кредитах, а ещё о том, как много хотелось сделать, но никак, никак не выкроить времени-и-и… и весь вечер мы то и дело смотрим на часы, чтобы вовремя лечь спать, иначе пропадёт воскресенье… И я по-прежнему ненавижу лгать, но делаю это уже автоматически и почти без сожаления. Это неотъемлемый атрибут взросления, да-да. Я прогибаюсь, подстраиваюсь, я работаю на систему, я маленький ничтожный винтик и вся моя радость – это безупречно функционировать в жару и ливень, мне откровенно наплевать на кактусы, а тишина… тишина начала меня пугать до обморока. Когда вокруг тихо, в голову начинают лезть странные мысли. Мысли о том, как быстротечно время, это все знают, но все стараются об этом не думать. О том, что утром ты вспыхиваешь, горишь коротко, как бенгальский огонь… а на часах уже восемь. Где эти минуты, где это время, куда подевалось? Что я успела сделать за этот промежуток, а главное: на что эти часы были мне отпущены? О том, что следующий Миг Номер Ноль неотвратимо отправит меня в старость, так же незаметно, вероломно и неотвратимо, как и его предшественник. Ведь настанет день, когда, хочу я того или нет, я перестану дышать. Меня не станет. А что останется? Вкусные, временами подгоревшие обеды и ужины? Километры и тонны воды, налитой в бесконечных чатах? Невыполненные планы, нарушенные обещания, невоплощённые мечты? И всё это сконцентрировалось в очередной точке «что дальше?». Все эти крохотные, скользкие, обречённые мысли, вопросы, на которые никак не найти ответов… и наваливается такая усталость, что хоть хорони заживо, смертельная, невыносимая усталость, она липнет к лицу тяжёлой паутиной тоски и уныния, усталость на грани слёз от бессилия…
Эта усталость бросит меня, как и многих других, на кровать, накроет до макушки одеялом, и заставит безмолвно смотреть на единственный комок света под коричневым абажуром лампы, слегка размытый пеленой в глазах, плавающий, как пчела, в золотистом мареве. Он – моя соломинка. Он словно обещает будущее, пусть это не исполнится, но обещания уже достаточно. Он дарит крошечную надежду на то, что следующее утро принесёт хоть что-то новое, что-то, ради чего стоит жить… быть может достижение точки «всё получится». Но пока… пока ещё ночь…
И я прошу, очень жалобно, я почти умоляю, как палача умоляют повременить с пыткой, дать передышку: «Нет… не надо. Ну, пожалуйста, не выключай… не гаси свет… вокруг меня всегда так темно…»