Сизифова доброта

Елена Зейферт
«На что дан свет человеку, которого путь закрыт и которого Бог окружил мраком?» (кн. Иова, гл.1) – этот вопрос Иова может быть эпиграфом ко многим рассказам  Елены Зейферт, объединённым в сборнике «Сизиф & К».
Сквозь эти истории о наших современниках и соотечественниках, в которых вольно или невольно узнаешь если не себя, то во всяком случае отчасти знакомые ситуации, болезни и выздоровления души, просвечивает многовековая культурная традиция. В ней соединились античная мифология, пытавшаяся в героических и страшных образах  воплотить извечные вопросы бытия; библейская устремленность в бесконечное; русская классическая литература с ее «милостью к падшим»; немецкая литература, где особенно отчетливо  прослеживаются кафкианские мотивы с их неразличимой гранью между явью и сном, бытием и небытием, реальностью и фантазией, логическими построениями и абсурдом.
Рассказы очень разные: есть светлые и добрые, неторопливо ведущие читателя и незаметно отпускающие его, на прощание озаряя теплом и светом; есть подобные темным и сырым лабиринтам, по которым блуждаешь ощупью и под конец оказываешься в тупике, и это чувство долго не отпускает, и бесконечно, неотвязно повторяешь  с Иовом обращенный к Богу вопрос: «Твои руки трудились надо мной (…), и ты губишь меня» (гл.10).
Сборник рассчитан на довольно широкий круг читателей и оправдает самые разные ожидания: здесь будет и «happy End», и торжествующие добро и справедливость, и светлая печаль, и улыбка сквозь слезы, но… Самый, на мой взгляд, талантливый и запоминающийся рассказ – «На дне рудника» (в периодике он появлялся раньше под названием «Слепые лошади»). В отличие от большинства текстов, здесь, кажется, добро сокрушено окончательно и бесповоротно: его уничтожает абсурдная и трагическая «правда жизни» и карает посмертно Высшая Справедливость. Прочитав рассказ, не стоит торопиться с глубокомысленными рассуждениями о коренном различии между Добротой и сентиментальной глупой жалостью ко всему и вся, неожиданно превратившейся по некоему сатанинскому замыслу в чудовищное преступление. Здесь не только об этом. Осужденная Богом на вечные муки, бессмысленная и беспомощная, не признающая никакой иерархии  сизифова доброта, не чувствует себя побежденной. Окруженная вечным мраком, проклятая людьми и отвергнутая Богом, она продолжает светиться. Для кого? Зачем? Впрочем, хороший писатель не отвечает, не осуждает и не судит; да и читателя к этому не принуждает. Он только задает вопросы, чтобы мы остановились с благоговением перед великой тайной жизни.

Инга Томан,
писатель, кандидат исторических наук
(Москва)