Осенью 1957 году меня призвали на службу в Армию. 4 ноября 1957 года нас отправили в товарном вагоне (тогда его называли телятником), на станцию Орша, Белоруссии, куда мы прибыли 13 января 1957 года и повели нас в баню, переодели в военную форму (правда в старую, уже бывшую в употреблении).
Этим, ранним утром 13 ноября ко мне подошел мальчик и сказал: «Дай мне ремень», - я отдал ему ремень, другой мальчик попросил сапоги, я отдал ему сапоги, а мне пришлось идти до бани в обмотках. Видимо тогда и там люди жили бедно как и мы. Оттуда нас повезли в город Слоним в пехотную роту и началась наша «веселая жизнь», тогда нас называли «салажёнками, и «желторотиками», то есть неопытными, необученными солдатами, которые проходили курс молодого бойца. Каждый день подъем. Пока портянками обмотаешь ноги, уже 30-40 сек проходит. Вот и не успевали одеваться на построение. После завтрака нас вели копать окопы (полевые земляные сооружения, служащие основными позициями и простейшими укрытиями для личного состава и боевой техники). Правда, если я только для себя копал эту траншею, то делал это быстрее всех, поскольку роста во мне всего 160 см., но зато я был ладно скроен и крепко сшит, с детства приучен к тяжёлому сельскохозяйственному труду, и земля для меня была, образно говоря, таким же наркотиком, как сало для украинца. Я любил и умел работать с землёй. Но вот если траншея была общая, то её ширина была уже 1,5-2 м, а главное глубина около 2 м. А это значит, что выкидывать землю лопатой наверх с самого дна, было для меня задачей намного более сложной, чем для любого другого солдата повыше ростом. Было трудно, к тому же все говорили на русском языке, а русский язык давался мне с трудом, несмотря на то, что в нём сплошь и рядом встречаются узбекские слова – башка (бошка – голова), сарай (саройи – дворец), улица (йул – дорога), ура (ур - бей) и т.д.
Однажды нас троих солдат наказали, за то, что мы нарушили устав. Уснули на посту дневального. Утром нас повели, скомандовали одеть противогазы и заставили бежать на месте, а младший сержант так скривил рот усмешкой, что она проползла ледяным холодком по всему моему спинному хребту. Я испугался, заплакал. Но учитывая, что мои сослуживцы уже начали обучать меня нормальному русскому языку, то я послал его «на три буквы». Я знал, что это ругательство, но один особо грамотный парень мне объяснил, что хоть это слово и считается ругательным, но на самом деле ничего в нём ругательного нет, поскольку на немецком языке, из которого оно пришло в русский язык, оно по существу ласковое, и означает - «петушок». Вот так «ласково» я его и послал к петушку в курятник, а потом не понял, почему он еще хуже рассвирепел и заявил: - «Я вам покажу куда я пойду и т.д.» На другой день нас позвали к заместителю командира полка по политической части, он был по национальности киргиз, и вопросы о поведении сержантов задавал на киргизском языке. Но мы и ему не могли ничего внятно объяснить. Но главное, что я узнал, что рядом с нами есть человек киргизской национальности, с которым всё же можно общаться.
После прохождения «курса молодого бойца» меня отправили в г. Волковыск в сержантскую школу, а через 9 месяцев, я вернулся младшим сержантом в часть.
На третий год службы уехал в город Гродно, где стал старшим сержантом. Гродно был небольшой областной город, где на одного мужчину приходилось 11 женщин. Это были последствия прошедшей по этой земле войны.
В конце службы я отправил документы в Московский финансовый институт. Командир нашей части разрешил мне ехать в Москву для поступления. 1 августа 1960 году я поехал в Москву и по дороге заехал в г. Минск - столицу Белоруссии. На Минском автомобильном заводе проходил практику мой друг детства, который учился на механическом факультете Ташкентского политехнического института им. Беруни, Абдурахманов Толкун, окончивший школу с золотой медалью и поступивший в институт без экзамена (тогда в СССР существовал такой порядок).
2 августа 1960 года я приехал в Москву в финансовый институт, но опоздал. И всё же, несмотря на мое опоздание ректорат института как солдату разрешил мне сдавать вступительные экзамены и я поступил в институт.
20 августа 1960 года поехал домой, в кармане у меня было 3 рубля, больше, денег не было, военные проездные билеты были только до Москвы. Приехав на Казанский вокзал Москвы, я обратился в Военную комендатуру, все это время я был в военной форме, и военный комендант вместе с отъезжающими солдатами посадил меня на поезд Москва – Андижан. Почти четверо суток ехал без денег, правда, солдаты делились со мной своим сухим пайком.
24 августа 1960 года приехал в свой родной кишлак побыл там несколько дней. Надо было ехать обратно в Москву учиться, но денег не было, и я остался дома. Здесь мне предложили работать на сборе хлопка, 2 месяца я собирал хлопок в Пахтааральском районе. 15 декабря 1960 года я приехал в г. Ташкент и устроился на работу простым рабочим на Ташкентский Текстильный комбинат.
Работал в трепальном цехе трепальщиком второй прядильной фабрики, где как выяснилось позднее, работал в прядильном цехе и Виктор Ивонин.
В 1961 году я уволился с работы, чтобы снова поступать в институт, но не поступил. Опять устроился на работу на свой родной комбинат возчиком шпули (пряжи) в прядильном цехе второй прядильной фабрики. А как выяснилось позднее, двумя годами позже эту же мою тележку со шпулями и пряжей на этой же фабрике и в этом же цехе целый год, будучи студентом Ташкентского института народного хозяйства, возил мой будущий коллега на радио и просто большой друг, известный учёный экономист Виктор Арведович Ивонин. Такие вот неожиданные зигзаги делает наша судьба – в молодости возим одну и ту же тележку с пряжей, собираем хлопок на одних и тех же полях, а в зрелости рассказываем об этом всему миру по одному и тому же микрофону. И есть в этом что-то от Божественного провидения. Но об этом позже. А пока продолжу рассказ о себе.