Стою у разделочной стенки рядом с поржавевшими баржами, сухогрузами и танкерами, ожидая свой печальный черёд быть разрезанным, как говорят на флоте, на иголки. Мне не обидно: жизнь прожита, есть что вспомнить. Свой первый рейс, когда я радостным белоголовым юнцом примчался в родной порт из дальних стран, вспоминаю часто.
Напротив морвокзала, сбавив ход, я развернулся против течения лихо, по-гусарски, как делают только пассажирские теплоходы. Рейс прикольный, но без ЧП обошлось. Радостные лица свободной от вахты команды вглядываются в толпу встречающих. Однако главный прикол ждал нас именно здесь.
Знаете, как по-французски иллюминатор? — Юбло. Только не путайте буквы. Так вот, в это самое юбло ниже главной палубы в районе мидельшпангоута, то есть посредине судна, высунулась маленькая черная голова. Люди, собравшиеся на правом борту, на неё сердито зашикали, она испуганно дернулась внутрь. Но, неожиданно для всех и себя, застряла. Уши растопырились, как у черноморского бычка жабры, да и сама голова будто распухла. Все орут на мальчишку, а он ничего не может сделать. В каюту прибежали матросы и стали помогать хлопчику протащить башку внутрь, но тот стал орать дурным голосом и отбиваться от них ногами. Естественно, мамочка встала на его защиту. Доложили капитану, сближение с берегом прекратили. Толпа на берегу зашевелилась, заволновалась, пока относясь к происходившему с юмором. Впереди ещё в лучшем случае три часа ожидания приёма судна властями. Капитан с пассажирским помощником и судовым врачом посетили злополучную каюту и тоже попытались помочь мальцу. Мальчишка запаниковал и только визжал в ответ на уговоры матери и капитана. По радио сообщили о досадном казусе диспетчеру порта, попросив дать место в ковше, где можно пришвартоваться левым бортом. Тот отказал, сославшись на отсутствие свободного причала, и посоветовал выкручиваться самому, добавив к совету несколько обидных слов. Опять повторили попытки продёрнуть голову. Увы! Прошло полчаса. Пацан перестал визжать, только плакал. Мамочка его металась по каюте, заламывая руки. Улыбки встречающих погасли. Капитан через громкую связь вызвал боцмана в рубку, с отчаянием в голосе обратился к нему:
— Старина, сделай что-нибудь!
Тот хмыкнул в прокуренные усы и кивнул:
— Щас сделаем.
И ушёл на камбуз. Оттуда он появился, держа в руках огромный топор для рубки мяса.
Рядом с головой сбросили штормтрап, и боцман, со страховочным концом на поясе, стал спускаться, держа топор в правой руке. Матросы его придерживали: главное — не уронить топор.
Толпа на берегу замерла. Боцман медленно опускался вниз, к голове, со зловещим выражением лица.
Среди встречающих были, в основном, женщины. Почти одновременно в толпе пронёсся шум и раздалось несколько ахов и охов. Какая-то особо чувствительная хохлушка взвизгнула: «Ой, лишенько!» Большинство понимало, что всё это спектакль, но трепет ужаса нескольких дам, уверовавших в серьёзность намерений боцмана, передался основной массе людей, и толпа задвигалась, загудела, ощетинилась возгласами: «Они там что, с ума сошли?» Напряжение достигло кульминации, когда боцман опустился до уровня головы. Мальчишка, узрев топор, перестал плакать и поинтересовался:
— Дядя, а зачем вам топор?
Боцман охотно пояснил:
— Ты видишь, сколько людей ждут? У нас солярка кончается, машины вот-вот встанут. Всё из-за тебя. Капитан послал меня сделать тебе секим башка.
И он поднял топор над головой мальчишки. Тот издал дикий вопль, и голова его исчезла в каюте, сразу усохнув от страха. Вздох облегчения, изданный толпой, словно гигантской метлой, сдул пыль с причала.