Мне посчастливилось в подземном переходе купить два билета на Давида Голощёкина!
В нашей филармонии он давал несколько концертов. Билеты неплохие, в центре зала. Но они были не только в разных местах, но и в разные дни. Я знала, что мой приятель очень любит джаз. И Голощёкина, конечно, тоже любит. Но чтобы нам вместе пойти, мне таких билетов не досталось.
Мой приятель мне просто приятель, а не бойфренд, вы понимаете, о чём я. Хотя он давно надеялся изменить свой статус. И тут я купила нам билеты на джазовый концерт! Он прям весь зарделся. Но когда узнал, что наши концерты в разные дни, очень обиделся и воспринял это как подковыку. А я ведь совсем не хотела его обидеть и пожалела, что вообще купила два билета.
Короче, пришла я одна на концерт в филармонию и отыскала своё место в восьмом ряду.
Я тоже люблю Давида Голощёкина и джаз. Но джаз я люблю не вообще, не весь, а выборочно, сообразно своему вкусу. Очень выборочно.
В первом отделении в качестве аперитива зрителям был предложен некий Чекасин. И это был для меня просто тихий ужас. Нелепо одетый, давно не чёсаный человек неопределённого возраста загромоздил всю сцену аппаратурой с проводами и усилителями и мучил публику диким шумом и воем с наложением ритмов — как бы джаз. Это была обыкновенная пытка инфразвуком. Вскоре я просто возненавидела его и даже порывалась в панике покинуть концертный зал. Меня удерживало только то, что сидела я в самом центре ряда. Мне пришлось бы с десяток человек поднимать с мест. И я терпела.
Зал был полон. Все пришли на Голощёкина. Думаю, что не я одна страдала всё первое отделение, о чём свидетельствовали более чем скромные аплодисменты этому ужасному изуверу-исполнителю*. Ох, и длилось это и длилось….
Но, наконец, антракт, всё кончено. Наступила долгожданная тишина, в которой бедная моя голова ещё какое-то время отчаянно гудела. Бодрые ребята убрали со сцены все эти орудия пыток и потом прямо в центр выкатили рояль.
Я расслабилась в предвкушении долгожданного эстетического наслаждения. Позже вышел и маэстро, проверил инструмент на предмет настройки и остался недоволен. Мне было стыдно за наших местных настройщиков.
А сам он был так хорош собой! После этого отерхалого Чекасина он выглядел как лондонский денди. Одет он был не по-концертному, безо всяких там блёсток. Весь такой узкий, в светло-серой твидовой тройке, гладко выбритый и такой какой-то породистый, степенный и одухотворённый, без тени заигрывания с публикой. И с причёской он был ещё тогда. Я просто вожделенно пожирала его глазами. Как там в песне: “Я в восьмом ряду, меня услышьте, мой маэстро…”.
Первые два произведения были встречены слушателями спокойно, чтобы не сказать прохладно. Это были лично его, маэстро сочинения. Нет, они неплохие, даже очень, но все ждали исполнения Голощёкиным общеизвестных мировых шедевров, хитов.
Вот когда зазвучали любимые всеми присутствующими “штуки”, овации в зале граничили с беснованием — собрались ведь истинные поклонники, которые ради этих минут пересидели даже Чекасина! И я, в обычной жизни человек весьма сдержанный, с удивлением заметила в себе признаки буйной эйфории. Я вместе со всеми вскакивала, кричала “браво” и бешено хлопала в ладоши, сложив их “лодочкой”, чтобы выходило погромче. Этого со мной не случалось ни-ког-да! Ни до, ни после. Думаю, Чекасин здесь тоже сыграл свою роль — нервы уже до этого были взвинчены до предела.
А маэстро то подходил к роялю, то на трубе исполнял что-нибудь эдакое, то на скрипке, то на саксофоне. Восторг крепчал!
Одно немного угнетало — с первых минут всеобщего наслаждения музыкой я остро ощутила, что связана с присутствующими не только духовно. Потому что сидение подо мной не просто вибрировало — оно ходило ходуном! Меня не радовало даже то, что качало меня точно в такт звучавшей музыке. Это было явное посягательство на моё жизненное пространство!
Мой непосредственный сосед слева оказался не просто фанатом, а почти маньяком. Он, кажется, не осознавал уже, где находится. С безумной полуулыбкой, не отрывая глаз от маэстро, он размахивал руками и пульсировал своим довольно крупным телом, следуя ритму произведения. На беду, справа, прямо за мной заканчивался блок скреплённых вместе кресел, не таких прочных, как, например, на стадионе. И я полоскалась в своём крайнем, как знамя на ветру. Это надругательство, конечно, мешало мне наслаждаться звучавшей музыкой. Я стала упираться ногами и локтями, стараясь нивелировать качку. Тщетно! Фанат был значительно крупнее и сильнее. И то, что я пыталась испепелить его взглядом, потряхивая головой, выглядело комично и успеха не приносило. Я уже было начала впадать в нерв, как вдруг Небеса послали мне разумный выход — я перестала сопротивляться колебаниям, отдалась им полностью и расслабилась.
И! О, радость, как это было прелестно! Медицинская наука, наверное, только сейчас начинает осваивать такие комплексные методы оздоровления человеческого организма. Это была симфония звука, созерцания и, если можно так выразиться, тактильного воздействия. Причём воздействия не механизированного, а рукотворного и вполне одухотворённого. И ничто не мешало чудесной музыке вливаться прямо в мою благодарную душу.
Ну, просто нирвана! Я уже не злилась на соседа слева. Я была ему даже благодарна, я была с ним заодно. А он, сосед, похоже, вовсе не подозревал о моём существовании, да и сам он был где-то далеко, в небесах. Фанател себе от музыки! А я, получается, этим воспользовалась. И не жалею!
Вот верно когда-то заметил М. Жванецкий, что в любом мужчине заложено чувство ритма, нужно ему только разрешить. Как хорошо, что я догадалась разрешить!
Нет, я понимаю, что Жванецкий говорил совсем про другое, но аналогия напрашивается, согласитесь!
*Я заранее извиняюсь перед возможными ценителями творчества г-на Чекасина, если таковые обнаружатся, поскольку выражаю я лишь свою личную, дилетантскую точку зрения.