Почти путевой очерк.
Из Нижнего я отправлялся во Владимир.
С собой у меня был рюкзак, в котором лежали: перочинный ножик, блокнот с авторучкой, зубная щетка с пастой, одноразовая бритва с кремом для бритья, книжка, носки и майка. В кармане – мобильный телефон и портмоне. В душе – радость с нетерпением.
В семь тридцать утра, притоптывая от мороза, загрузился в автобус и поехал.
Вообще, путей доставки пассажиров до Владимира немало, тут тебе и автобус, и электричка, а для самых продвинутых – проходящий поезд, например, Нижний Новгород – Москва. Но я выбрал автотранспорт, как преданный приверженец двигателей внутреннего сгорания. Взошел и уселся у окна. Вытащил из рюкзака книжку Селинджера «Девять рассказов», карманного формата с чудесным рисунком на обложке, и принялся читать о том, как и чем питается рыбка-бананка.
Накануне, покупая билет, обратил внимание на газетный киоск битком набитый старыми книгами, старыми не по сохранности, а по году издания. В частности, углядел сборник польских поэтов во главе с Константы Галчинским, и сейчас, перелистывая страницы, повторял себе: не забыть обслужить по возвращению, не забыть Константы, ядрена вошь. Страстные книголюбы меня поймут. Без константы, какая жизнь.
Итак, ехал. На автобусике марки «Исузу», с узкими сиденьями под маленьких японцев. Боковая поддержка упиралась в правую почку. Иногда отрывался от книги и подолгу смотрел в окно. Страна у нас огромная, это точно. Стоят полтора домика, потом лес как две Швейцарии, потом еще три избушки, а дальше поле с Люксембург. Вдруг, посередине поля ржавая цистерна тонн на семьдесят. Уныло. Красиво. Все – родное.
Так и закемарил. Проснулся оттого что остановились, водила подсаживал мужика за живые деньги, мужик сунул купюру и уселся рядом со мной, а я опять заснул.
Спустя полтора часа сделали большую остановку в городе Вязники, и это была половина пути. Все покурили, попрыгали, я съел сникерс, и мы поперли дальше. Двигатель «Исузу» красиво выл на одной ноте, убаюкивая.
Короче, проспал я всю дорогу, а очухался на въезде в город. В двенадцать часов дня. И был поражен в самое сердце.
Чисто нижегородские окраины.
Дома какие-то типовые, машины грязные, троллейбусы под теми же маршрутными номерами. Даже испугался, но потом пригляделся – транспорт с другими цифрами региона. Значит, приехали. Вышел на автостанции, вдохнул старинный владимирский воздух, достал телефон и позвонил.
-- Я приехал.
-- Ой!
-- А чего?
-- Ничего.
-- Так это…
-- Ты здесь, что ли?
Нормальный вокзальный диалог.
Еще очень захотелось помурлыкать «Владимирский централ», этот мотив вообще не оставлял все дни. Чуть в сторонке от автостанции чернели сгоревшие деревянные дома, а с другой стороны уже виднелась церковь. Владимир – город контрастов. А еще он жемчужина в золотом кольце. Которое стоит одеть на палец страны.
Но у меня был план.
Во-первых, книжные магазины.
Во-вторых, церкви и соборы.
В-третьих, рестораны и кафе.
И, в-четвертых, педагогический институт, где учился Венедикт Васильевич.
Один, самый главный пункт плана, я тут не буду приводить.
В гостинице меня не опознали, дама в ресепшене спросила:
-- Киреев Станислав Сергеевич?
-- Нет.
-- В двенадцатый?
-- В седьмой.
-- Не может быть.
Она подозрительно уставилась на меня.
-- Заказывали?
-- Заказывали.
-- Двенадцатый?
-- Седьмой.
-- Только не этот.
Но мы разобрались, и я сдал паспорт, и был допущен. И после некоторых событий, зайдя в ванную комнату, радостно перебирал небывалое количество полотенец, всякие одноразовые мыльца, бритвы, крохотные зубные щетки и такие же тюбики с зубной пастой. Восхищался душевой кабиной, пролил жидкое мыло на пол, включил телевизор, выключил телевизор, полюбовался видом из окна и, наконец, сказал:
-- Айда гулять?
И мы пошли гулять. Нашли книжный, где сначала захотели остаться жить, а потом передумали, увидев цены. Продавец уверял нас, что это единственный, самый крупный магазин города, но мы не поверили и правильно сделали. К вечеру обнаружили еще шесть. Разных и хороших, с книгами забытых мастеров поэзии и томами прославляемых современных авторов. Бродили часами, кричали друг другу через два зала:
-- Смотри, вон Чекунов!
-- А вон Чижов.
А вот карманный Чехов, мне страстно захотелось его купить, и я купил, потому что в таком путешествии можно все и деньги не важны.
Конечно, проголодались, и пошли по Большой Московской, заглядывая во все попадающиеся по дороге кафе, выбрали «Угли», спустились в подвал, уселись и возрадовались шашлыкам из баранины, телятине под клюквенным соусом, долме и пиву. Мальчику-официанту, вежливо улыбающемуся. Девочке-бармену. Ценам.
Поели, покурили, покалякали, расплатились, и я прихватил с собой карточку кафе, я вообще любитель тотально учета и контроля.
Теперь у меня есть:
1. Кафе «Угли» (кавказская кухня);
2. «Виа дель Кафе» (моя любимая пицца);
3. Кафе «Трактир телега» (русская кухня);
4. Ресторан «Обломов» (просто хороший ресторан);
5. Ресторан гостиницы «Мономах» (вкусно, уютно и чисто);
Что еще надо человеку для счастья.
На следующий день мы гуляли, заходя в каждую открытую церковь, а их во Владимире много, ставили свечи за здравие и за упокой, фотографировали соборы, в Свято-Успенском тихо постояли около мощей Александра Невского, думая каждый о своем, но и об общем.
У следующей колонны лежал святой Георгий, сжимая высохшей черной лапкой мощный меч. Защищая землю и веру. Трудно описать чувства, охватившие меня, главное, пожалуй, такое: не может быть!
А вечером ужинали в ресторане «Обломов», судя по отсутствию в нем орущей молодежи и пьяных гопников, самом фешенебельном в городе. На барной стойке лежали книги Гончарова, на столиках, принесенные официантом меню. Похорошевшие владимирские дамы улыбались своим кавалерам, кавалеры непринужденно ели форель. А я, по своему обычаю, уронил вилку, поедая вкуснейшую котлету, вилка, падая, зацепила ручкой (клянусь) судок с соусом и тертые маслины полетели мне на джинсы, но это было уже не важно. Жизнь оставалась прекрасной.
Что и подтвердилось этой же ночью и следующем днем.
Когда мы опять гуляли, и опять по церквам и книжным, и пили кофе, едва завидев понравившуюся вывеску. Ходили по музею, где разглядывали шкатулки, на крышках которых, написанные с запредельным мастерством, красовались наши мультики: «Святой мученик русский мужик», «Серафим Саровский и медведь», «Приезд молодых специалистов на целину».
А вечером просто бродили по городу, натыкаясь на собак и монастыри, именно в такой последовательности. Разговаривали с дворниками, приобретали магниты на холодильники и иконы на счастье, уцененные видеодиски, до которых я большой охотник, и неоцененные впечатления.
Пять фильмов:
1. «Война Люси» с Кароль Буке и Даниэлем Отоем;
2. «Кофе и сигареты» Джима Джармуша, с моими любимыми Игги Попом и Томом Уейтсом;
3. «Бойня в Пуэрто Валларта» с Харви Кейтелем;
4. «Край» с Машковым;
5. Не помню, растаял от счастья;
Постояли у Золотых ворот со стороны земляного вала, мимо проезжали автомобили, меся мокрый снег.
Водители во Владимире отличаются большой предупредительностью, при малом количестве светофоров и большом знаков перехода, они безропотно тормозят, пропуская людей. Как и прохожие, наступающие в глубокую лужу, лишь бы дать нам пройти. После родного города, где хамство, как было, так и осталось нормой, это умиляло и нервировало. Но мы быстро привыкли и тоже прыгали в лужи, давая проход.
Падал снег, наши следы перемешивались с птичьими. Мы шли и гадали, куда и когда поедем в следующий раз, и как долговечна радость, и пришли к выводу, что да, долговечна. Если ее носить с собой, привозить и обмениваться с окружающими и друг с другом.
Было немного грустно, но так и должно быть перед отъездом и расставанием.
Чтобы отвести печаль, грозящую неотвратимыми последствиями, купили икону «Неупиваемая чаша».
Намек понятен.
В церкви архангела Михаила поставили пару свечей. Сфотографировали Приход Святого Розария Пресвятой Девы Марии Римско-Католической церкви. На изображении, крест над дверями Прихода пришелся как раз над моей головой. Тьфу-тьфу-тьфу, все это ерунда. Послушали звон, и пошли спать.
Завтра – домой.
Зы.
Педагогический институт, мы все-таки нашли. Совершенно случайно засмотрелись на красивое здание постройки одна тысяча девятьсот седьмого года и обнаружили доску с именем Ерофеева.
То есть, совершенно не случайно.