В 1942 году я закончил 10 классов и получил аттестат о среднем образовании. Выпускной вечер многих школ города был общим, довольно скромным и проходил в клубе Военстроя. Ныне в этом здании клуб воинской части. Он расположен напротив почты. Совсем не запомнился тот вечер. Ничего интересного организаторы того объединённого вечера не придумали, а выпускники держались кучками, не общаясь с выпускниками других школ.
Помню только, что после окончания вечера в клубе, все мы группами пошли на Волгу, на бульвар. Там были скамеечки такие длинные, что на одной из них расположились все наши девчата, а ребята стояли перед ними и о чём то болтали. Другая группа смотрели на Волгу, подойдя к перилам ограждения бульвара, удобно облокотившись на них. Потом кто то из парней бросил клич: "Качать нашу отличницу". Смущённую девочку группа парней подняли на руках и подбросили вверх раза три, ловя каждый раз в расставленные руки. Она явно не ожидала этого, обиделась и отошла от тех ребят, поправляя своё белое платье, подошла к нам и тоже стала смотреть в чёрную темень ночной Волги. Она нам даже сказала что то осуждающее по поводу выходки тех ребят.
То был июнь 1942 года. Уже год идет война, и хотя о приближении войны мы знали, ее ощущали на себе в виде трудностей, забот о питании при постоянном чувстве голода (хлеб и другие продукты - по карточкам), но в день выпускного вечера мы, наверное, об этом забыли, веселились, хотя чувствовали, что это день расставаний. О войне мы знали не только по сводкам «Совинформбюро», но и из писем с фронта от отцов и братьев.
Мой отец тоже был где-то на фронте, присылал письма, сообщал, что их часть выведена на отдых, и новый адрес полевой почты. В письмах, проверенных военной цензурой, иногда встречались слова, замазанные черным так жирно, что их было не прочесть. Это и были попытки отца указать нам место своего нахождения. Письма шли очень долго, до месяца, но и тем мы были рады.
Моя мать часто посылала ему письма, даже не дождавшись ответа. Она теперь поступила на работу в артель «Прогресс» («Бондарка»), где до ухода на фронт работал и отец. Он работал там бухгалтером, пользовался уважением, а теперь в письмах к директору просил оказать помощь своей жене, моей матери. Её взяли на работу, хотя она никогда раньше не работала на предприятиях. Её научили не хитрым приёмам в изготовлении продукции этой артели «Прогресс». Они теперь делали лыжи и лыжные палки для воинов Красной Армии. Для этого рабочие артели, а это в основном были женщины, ходили по льду по Волге на левый берег где среди милодых ивовых зарослей выбирали и вырубали топорами ветви подходящей для лыжных палок толщины и длины. Кроме того, нарубали тонких ивовых прутьев для колец к лыжным палкам. Всё заготовленное несли на себе или на санках везли на своё предприятие, к своим верстакам и инструментам.
Первый год войны. Наш 10-3 класс (десятый третий) школы №1, а школу все знали, как
"Школьный дворец", как и все другие классы этой школы, занимался в других помещениях города, так как здание нашей школы было занято под госпиталь. Причём сначала в этом госпитале лечили наших раненых красноармейцев, а позже там, в здании нашей школы №1 расположился немецкий госпиталь. В нём наши врачи и наши медсёстры лечили пленных немецких солдат. Как мне потом рассказывали наши родные и знакомые люди, перед пленными немецкими солдатами выступали школьники младших классов с танцами, песнями и другой самодеятельностью, скрашивая их скуку и досуг вдалеке от их родины, и желая им скорейшего выздоровления.
Да и занятия начались у нас с октября, а в сентябре 1941 года мы работали на уборке
урожая за Волгой, после выселения немцев из республики «Немцев Поволжья». Немцев
выселяли абсолютно всех и в срочном порядке. Говорили, что они поддались на провокацию и приняли у себя фашистский десант, а это были наши работники НКВД. Была ли такая провокация или нет, но было решение о срочном переселении всех немцев в глубокий тыл. Не мало немцев жили и работали у нас в городе Вольске. Среди них были и наши учителя и знакомые наших родителей. Их также выселяли, отправляя куда-то в Среднюю Азию и на Дальний Восток.
Когда наша группа учеников приехала за Волгу в третий колонок, (немецкие сёла называли колонками, они, кроме немецкого названия, имели порядковый номер), мы увидели толпу людей у берега, тех, что ещё не уехали. Мы проходили мимо, но один парень подошел к нам из толпы, шел вместе с нами и рассказывал о том, как их неожиданно и срочно выселяют. Он говорил, что они побросали свои дома и здесь на берегу Волги ожидают баржи, на которых их погрузят, и куда-то повезут, а куда, им не известно. Парень, немец, говорил спокойно, чисто по-русски, без упрёка, хотя сожаление или что-то вроде обиды в его голосе чувствовалось. Мы слушали, смущались, молча шли туда, куда нас ведут. Парень тихо вернулся к толпе на берегу.
Нам было по 16 - 17 лет. Мы закончили 9 классов, перешли в 10 класс, но летние
каникулы омрачило начало войны. Сюда, за Волгу, в «Немецкие колонки» нас привезли на уборку урожая. Нам предстояло убирать урожай пшеницы. Пшеница была уже скошена и связана в снопы. Снопы составлены в небольшие кучки по всему обширному полю. А наша работа состояла в том, что мы на телегах, запряженных лошадью, собирали по полю эти снопы, вилами накладывали их аккуратно на телегу, как нас инструктировали, и везли на край поля, где заложена скирда. Там мы снопы с воза подавали на скирду, где их умело укладывали наши же школьники под руководством кого-то из взрослых.
Разгрузив повозку, мы ехали опять на тот же участок поля, но уже быстро, рысцой, погоняя лошадь. Лошадью, как правило, управляла девочка, она подъезжала к очередной кучке снопов и останавливалась. А мальчишки с вилами в руках переходили к очередной кучке и подавали снопы на повозку, потом шли к другой кучке снопов, куда подъезжала и повозка. Девочка на возу принимала снопы и укладывала их по краям воза, колосьями вовнутрь, а комлями наружу. Хотя девочка успешно справлялась с укладкой снопов, но мы, ребята, осматривая воз снаружи, делали замечания и давали указания, выполняя роль старшего на повозке. Нагрузив воз, мы не спеша, ехали к скирде, где разгружали повозку. При этом с вилами опять работали , как правило, мы, ребята. При обратной езде порожнем, мы, мальчишки, брали вожжи в свои руки, и со смехом и криками ехали по полю, стремясь обогнать других.
В селе, в третьем колонке, нашу группу разместили в домах. Дома пустые. Вещи,
которые, покидая дома, жители не забрали с собой, разбросаны, поломана мебель, настенные
часы висят, но не ходят. Из продуктов ничего не оставлено. Ни скота, ни даже кошек и собак не было видно. Дома имеют железную крышу, фасады домов» аккуратно покрашены или побелены, во дворах аккуратные деревянные постройки без соломенных крыш. Соломенных крыш не было не только на домах, но и на сараях во дворах. В некоторых дворах видны следы, того, что здесь срочно резали скот. А мясо, видимо, солили.
Интересна планировка многих домов. Дом деревянный, почти квадратный, разделен переборками вдоль и поперек на четыре комнаты, почти одинаковые по размеру. В месте пересечения переборок, то есть в центре дома, сложена своеобразная небольшая печь. Она обогревает все четыре комнаты, а в одной комнате, что в роли кухни, у печи выступает плита и даже большой котел для согревания воды. Во всех четырех переборках есть двери, так что можно обойти все комнаты по кругу. Такую планировку комнат в отдельном доме я видел впервые. Дома отапливались дровами и такая планировка комнат в доме наиболее экономична. Всё тепло одной печи, расположенной в центре, передаётся всем четырём комнатам поровну. Печь не соприкасается ни с одной внешней стеной дома.
В домах мы жили не долго. Погода стояла хорошая, было тепло, и мы часто ночевали в
поле, в скирдах. Вместе с нами были и взрослые. Это наши учителя и специалисты из
колхозов - агрономы, животноводы, конюхи. Учителя с нами и ночевали, а специалисты из
колхозов запрягали и распрягали нам лошадей, ухаживали за лошадьми, да кто-то же и
заботился о нашем питании, хота в этом мы всегда ощущали недостаток. Многие подробности
нашего пребывания на работах в немецких колонках что-то и не вспоминаются. Да, и не долго мы там работали, недели две, наверное, потому что мы успели поработать ещё и в селе
Тёпловке, в сентябре того же 1941 года.
В село Тёпловка нас направили на уборку урожая в помощь работникам колхоза. С нами был учитель, но не знакомый нам учитель, а присланный к нам руководителем нашей рабочей группы. В Тёпловке мы выходили в поле за селом и собирали там урожай турнепса. Турнепс, это что-то вроде сахарной свеклы, белая, но кормовая, хотя вполне съедобная, по крайней мере, мы её ели. Мы руками выдергивали её из земли, очищали от ботвы и собирали в кучки. Потом эти кучи турнепса нагружали на подъехавшую повозку и увозили. А ночевали мы все, человек пятнадцать, в одной комнате на полу, где что-то было постелено, а может быть и нет и никаких подушек. Спали все рядом и девчонки и мальчишки, а с нами и учитель. Он не спал, говорил, что у него бессонница. Я тогда даже удивлялся, как это можно всю ночь не спать, а если спать всё же захочется.
Помню, по вечерам мы гуляли по селу большой группой, но только ученики нашего класса, а
из местных ребят почему-то никого не было видно. Да и вообще дружить с девчонками мы
только начинали, хотя были среди нас ребята посмелее, да, видимо и постарше. Нам не
нравилось их нескромное поведение, их развязность, хотя это вызывало у нас зависть. Но мы тоже, глядя на них, осмеливались взять под руку девочку, ходили вместе целой шеренгой по улице села Тёпловки.
С первого октября у нас начались занятия. Наш 10-3 (десятый третий) класс школы № 1 как и все другие классы нашей школы, занимался в других помещениях города, так как здание нашей школы было занято под госпиталь. Причем, сначала в здании нашей школы располагался госпиталь, в котором лечили наших раненых красноармейцев, а потом там, в здании нашей школы расположился немецкий госпиталь. В нем наши врачи и наши медсестры лечили пленных немецких солдат. Как мне потом рассказывали знакомые мне люди, перед пленными немцами выступали, школьники младших классов с танцами, песнями и другой самодеятельностью, скрашивая их скуку и досуг вдалеке от их родины, желая им скорейшего выздоровления.
Все учителя и преподаватели тоже с нами перешли в другое помещение школы. Это было одноэтажное здание на углу улицы Ленина и улицы Красная. Там мы учились в 10-м классе. Помню учителя по литературе Благонравова Сергея Васильевича, который с улыбкой рассказывал содержание очередного литературного произведения, хотя его рассказы не врезались мне в память. По математике учительница Элла Петровна, не помню фамилию, очень доходчиво, с выражением излагала материал о пределах или о бесконечно малых величинах. А из учеников мне не забыть нашу тройку "ААА" - Аксель Евгений, Акимов Николай, Аксёнов Василий. На фотографиях узнаю других ребят и девчат, что учились в нашем классе. Некоторые черно-белые снимки сохранились в хорошем состоянии, хотя снимал их я простейшим фотоаппаратом «Циклокамера».
После окончания 10 класса ребят 1924 года рождения, которых в нашем классе было
большинство, взяли на приписку в райвоенкомат. Они готовились к призыву в армию и
проходили сборы в «Осоавиахиме». Некоторые, более старшие ребята, а были у нас в классе
ребята даже 1923 года рождения, поступили в военную «Спецшколу», где готовили летчиков.
Была такая в Саратове или в Энгельсе, куда поступали и те, которые занимались в Вольском
Аэроклубе. Аэроклуб тогда размещался в помещении современной церкви, вернее занимал
часть этого здания, в которой позже находился Вольский городской архив. Я тоже
интересовался авиацией, несколько лет посещал авиамодельный кружок в «Доме пионеров»,
но Аэроклуб мне тогда казался недосягаемым.
Нас, ребят 1925 года рождения, тоже привлекали к занятиям в «Осоавиахиме», а вскоре
направили на лесозаготовки в лес, расположенный в районе села Тёпловки. Там в лесу мы собирали и складывали в штабеля двухметровые бревна, напиленные и очищенные от сучьев. Эти брёвна были напилены раньше и лежали разбросанными по опушке оставшегося леса. Толстые брёвна мы брали вдвоём на плечи и несли туда, где заложен очередной штабель дров. На время этих работ нам выдали хлебные карточки по рабочей норме, по которым было
положено 600 граммов хлеба в день. Нами руководили взрослые работники, которые
требовали от нас однообразной укладки штабелей по указанным размерам в длину и по
высоте. Это нужно было для того, чтобы было видно, сколько в этом штабеле кубометров,
если каждое бревно два метра длиной. Работа это тяжелая, поэтому я не огорчился, когда,
через недели две, нескольких из нас сняли с работы, вызвав на сборы опять в «Осоавиахим».
Но нас заставили сразу же сдать рабочие хлебные карточки, а выдали иждивенческие, с
нормой 400 граммов хлеба в день. «Осоавиахим» располагался там же, где и Райвоенкомат,
на улице Революционной, где теперь магазин и ещё какое-то учреждение. В большом дворе за зданием «Осоавиахима» мы изучали винтовку Мосина, образца 1898 / 30 годов (образца 1898 дробь тридцатого годов - так это читается). Но там же располагался и тир, где мы стреляли из малокалиберной винтовки по мишеням, выполняя определенные упражнения по стрельбе. А до этого много тренировались по прицеливанию в мишень. Руководили нами не военные, а гражданские люди, видимо, учителя военного дела, военруки. Нас готовили к военному призыву и к боевым действиям на фронте.
Но меня ещё не взяли в военкомате на приписку, то есть я ещё не являюсь очередным
призывником, призываться будут ребята 1924 года рождения. Поэтому я ещё имел время
поступить в институт или в спецшколу, например, в лётную спецшколу, где-то в городе
Энгельсе или в Саратове, как мне говорили. Я писал письма с просьбой сообщить об условиях
приёма в престижные институты, даже в Москву, получал из них ответы. Обычно отвечали,
что при институте нет общежития.
Написал в Саратовский медицинский институт на факультет, готовящий «военврачей». Мне ответили и указали, какие нужно выслать документы, причем аттестат о среднем образовании - только в подлиннике. Хотя меня никогда не привлекала медицина, но перспектива поступить на военный факультет, выпускникам которого дается воинское звание «военврач третьего ранга», а именно так мне рассказывали знакомые моей матери интеллигентные люди, соблазнила меня, и я послал туда документы, включая подлинник аттестата. Конечно, большую роль в таком выборе сыграло то, что только на военном факультете можно было надеяться доучиться до окончания полного курса, каким бы укороченным он ни был. Все гражданские высшие учебные заведения не давали отсрочки от призыва в армию молодёжи мужского пола. Некоторая надежда была, но и она рухнула, когда мне ответили, что я зачислен на педиатрический факультет, так как на военном факультете нет мест. Зачислен я, очевидно, даже без экзаменов, так как сразу сообщалось, что занятия начнутся с 1 октября 1942 года. Ведь это значило, что отсрочки от призыва не будет, и мне призываться в армию придется не из дома, из Вольска, а из Саратова, далеко от мамы, а отца нет дома, он был уже где-то на фронте.
Не поехал я в Саратов, а копию аттестата зрелости я подал с заявлением о приеме на первый курс физико-математического факультета Вольского Учительского института. Меня приняли, причём, тоже без экзаменов. Но до начала занятий поручили ходить по домам и выявлять адреса, где могут пустить на квартиру студенток. Ходили мы вдвоем с девушкой, тоже зачисленной на физмат, и тоже без экзаменов. Да, наверное, и не было в тот год вступительных экзаменов в институте. Мы заходили к хозяевам домов и, объяснив, что мы из института, уговаривали пустить на квартиру студенток, одну или даже двух. При согласии записывали адрес, а, набрав несколько таких адресов, сдавали их в канцелярию института. Так мы ходили несколько дней по домам в выделенном нам районе.
Занятия в Вольском Учительском институте начались с октября 1942 года. Начались лекции, которые надо было успевать конспектировать, а это было не просто после школьных задиктовок важных положений и правил. Девочки-студентки старались и у них, наверное, получалось, мы же ребята-студенты, а нас на первом курсе физмата было только двое ребят допризывников 1925 года рождения Костя Сёмин и я, к учебе относились не совсем серьёзно. Ведь уже призвали в армию наших товарищей 1924 года рождения, с которыми мы вместе учились в десятом классе. Призвали их ещё в сентябре 1942 года. Теперь на очереди мы. К математике относились более серьёзно, чем к другим предметам, тем более, что это была высшая математика. А читали нам лекции по многим предметам, необходимым будущему учителю. По психологии, например, пожилой мужчина преподаватель долго и много рассказывал об эмоциях, об их важности, необходимости знания и учета в практической деятельности будущего учителя. Но мы не проявляли энтузиазма в учёбе, не конспектировали даваемый нам даже задиктовкой материал, хотя и учебниками не запасались.
Заканчивался 1942 год, и приближались экзамены за первый семестр. Всё же серьёзнее стали мы учиться, конспекты у девочек брали переписать, да и сами стали беспокоиться за предстоящие экзамены. Но напрасно мы были обеспокоены предстоящими экзаменами в институте. Нас ожидали более серьёзные испытания, выпавшие на долю всего мужского населения нашей Родины. Мы оба, и я, и Костя Сёмин получили повестки из Вольского райвоенкомата о призыве в Красную Армию. Повестки из военкомата мы получили одновременно. Это было в январе 1943 года, когда призывалась молодёжь 1925 года рождения, в том числе и студенты первых курсов институтов. Не знаю, насколько серьёзно огорчились в институте по этому поводу, но нам устроили настоящие проводы. Провожали только нас двоих. Были речи, напутствия, пожелания и даже подарки. Да. Нам с Костей обоим подарили мыльницы с туалетным мылом. В ту пору это был всё же подарок. Запомнились мне эти проводы. Провожали нас как-то по серьезному, по-деловому, и мы поблагодарили серьёзно и просто, сказав «спасибо».