ГЛАВА 29
ИМПЕРАТОР ТИБЕРИЙ
Прошли двое суток моего заточения на судне, в течение которых я безмолвно лежала на жестком ложе, вспоминая предательство ветреного любовника. Впрочем, чего можно ожидать от стихии? Погода – чрезвычайно изменчивое созда-ние. Утро пришло внезапно. Метробий, заботливо накинув на пленницу плащ, помог ей подняться на палубу. Курион стоял на носу корабля и смотрел вдаль в подзорную трубу. Я тоже посмотрела в том же направлении. Остров, напоминающий ощерившегося зверя, появился в первых лучах восходящего солнца.
– Капри, – с придыханием прошептал сластолюбивый патриций, – Капри.
Белый мраморный дворец среди зелени олив и кипарисов поразил своей неповторимой красотой. На самой высокой вершине острова розовела вилла, в которой, вероятно, и про-живал мой будущий господин. Капитан приказал убрать па-руса. Пронзительно запела флейта, взлетели вверх весла, и судно, замедляя ход, заскользило по зеленой глади Средизем-ного моря. К краю мола пробирались четыре человека.
Квинт грубо схватил мою руку и потащил меня по трапу вниз. Там нас уже ждали.
– Это подарок императору, Гай, – с усмешкой посматри-вая на тигрицу, которую только что продал в рабство, удовле-творенно пробасил он.
– Цезарь болен, а потому не может принять тебя, – над-менно проговорил молодой человек в золотом панцире с че-канным изображением колесницы, с интересом рассматривая новую рабыню, – но он будет благодарен сыну Гнея, при-славшему ему красивейшую женщину. Что ты хочешь за нее?
– Аудиенции у Макрона, – с гордостью выставляя напо-каз умело перевязанную правую руку, громогласно отчеканил бравый вояка.
– Я передам императору, – скользнув безразличным взглядом по кровавой ране, которая красноречиво говорила о бесстрашии и преданности солдата непобедимой римской ар-мии, пообещал обитатель Капри.
Разочарованный равнодушием собеседника, Курион кру-то развернулся и пошел к кораблю, на котором Метробий в последний раз помахал рукой несчастной пленнице.
– Пойдем, – потянул меня за рукав хитона тот, которого лукавый патриций назвал Гаем.
И я покорно поплелась за ним по гористой поверхности знаменитого острова.
С верхней террасы виллы доносились пение лютни и го-лос юноши, скандирующего греческие стихи, которые я от-лично понимала. Радуясь, что здесь ценят искусство, я внут-ренне приготовилась к встрече с прекрасным, но невозмути-мый стражник загородил нам дорогу.
– Как ты смеешь, я – наследник императора, грубиян! – взбунтовался Гай и решительно оттолкнул невозмутимую, но моментально капитулирующую преграду.
Старец с лысым черепом, клочьями седых волос на вис-ках, морщинистый и прыщавый, целовал мальчика, срывая с его полудетского тела голубую тунику.
– Опять? – ехидно засмеялся наследник.
– Так ты шпионишь за мной! – побагровел от бешенства дряхлый гомик. – Я имею право делать то, что мне нравится, даже если это не нравится другим!
Во все глаза я смотрела на легендарного правителя вели-кого Рима: бесцветный взгляд, тонкий нос с широкими нозд-рями – обыкновенный дед в районе восьмидесяти лет.
– Сын Гнея Куриона прислал тебе подарок, великий це-зарь, – справившись с гневом, льстиво промолвил Гай.
– Красивая штучка, – похотливо улыбнулся старик. – Ты – иудейка, деточка?
– Нет, русская, – стараясь не упасть в обморок, прошептала я.
– Из какого ты государства? – не понял высокопостав-ленный голубой.
– Из России, – продолжала шептать я, не надеясь, что меня услышат.
Но слух у Тиберия был, видимо, в полном порядке.
– Такой страны нет! – авторитетно заявил он. – Цезарю нельзя врать, грязная иудейка.
Резкий запах пота неожиданно ударил мне в ноздри.
– Мне бы помыться, – ощущая себя молодой, необъез-женной кобылкой, неуверенно попросила я грозного хозяина виллы.
Эвтибида, – хлопнул в ладоши старец, – уведи девочку в мою баню!
Рабыня была толстой и неповоротливой. Она знаком ве-лела мне идти за своей персоной по длинному прохладному коридору в помещение, выложенное черным мрамором, посе-редине которого стоял небольшой бассейн, наполненный на-половину водой, а наполовину благовониями. Я сняла смер-дящий хитон и забралась в эту благоухающую воду. Тотчас подбежали массажисты, у которых с шей на золотых цепоч-ках свисали алебастровые флакончики с душистыми маслами и прямо в бассейне стали разминать мое разомлевшее тело, умащивая его этими ароматами. Рабыни, одетые в прозрач-ные одежды, размахивая каким-то подозрительным снадобь-ем, бросились обследовать пленницу с целью выявления у нее лишних волос.
– Вы дезинфицировали воду? – спросила я у одной из служащих элитной бани.
– Что, что? – сказала пораженная служащая.
Не хватало еще подцепить сифилис, гонорею или хлами-диоз. Впрочем, чему быть, того не миновать!
Через часок мне подали красивую белую тунику и, ока-завшиеся как раз впору, кожаные сандалии.
– Цезарь зовет тебя, – придирчиво осматривая плоды труда своих многочисленных подчиненных, провозгласила Эвтибида.
По-видимому, она осталась вполне довольна, так как ве-село улыбнулась и протянула мне пухлую руку, за которую вымытая и начищенная до блеска «красивая штучка» уцепи-лась обеими ладошками в надежде на то, что жизнь на Капри окажется не так уж плоха.
Мы снова пошли по длинным коридорам в ту залу, где я впервые увидела старого сладострастника.
Он сидел в мраморном кресле и слушал тишину. Стол, заваленный яствами, стоял перед ним нетронутый, а я так хо-тела есть. Проследив голодный взгляд новой рабыни, цезарь знаком пригласил ее к столу, наблюдая из-под опущенных ресниц здоровый аппетит вновь прибывшей в его угрюмое царство.
– Как звать тебя, дитя мое? – лаская взглядом мой аппе-тит, поинтересовался гомик.
– Алиса Смирнова, – выдавило из себя «дитя», прогла-тывая кусок вареной телятины, щедро посыпанный пряными специями.
– Я не знаю твоей страны, Алиса, – продолжал пытать молчаливую гостью скучающий император. – Не бойся не-мощного старика, он не принесет тебе зла.
– Рабство – уже зло, – пробормотала я, запивая еду раз-бавленным вином.
– А если ты станешь моим другом? – заискивающе мол-вил голубой. – Я так одинок.
– Любовницей, вы хотели сказать? – вздрогнула я и чуть не опрокинула золотой кубок.
– Мне безразличны женщины, деточка, – покачал голо-вой цезарь. – Знаю, что я – извращенец, но я врачую свою дряхлость постоянным общением со свежестью юношеского тела, дающего мне гармонию.
– А несчастным детям, которых вы принуждаете к ин-тимной близости, нравятся ваши домогательства? – неожи-данно для самой себя выкрикнула я.
– Кто ты, Алиса? – опешил правитель Рима. – Почему осмелилась разговаривать таким тоном с самим цезарем?
– Я, если хотите, ваш друг, – покрываясь холодным по-том, пролепетала я.
– Только друг может сказать правду, – согласился со мной Тиберий, – все остальные лебезят передо мной, но я-то знаю цену их фальшивым комплиментам. Один Сенека вечно перечит мне.
– Великий философ? – удивилась я. – Я, кажется, читала про него.
– В каких свитках написано про моего непокорного слу-гу? – молниеносно пронзая меня цепким взглядом из-под сросшихся густых кустистых бровей, ахнул венценосный со-беседник. – Впрочем, советника самого цезаря должны знать во всем мире!
Я вздохнула и подумала о Мадиме. Где он?
– Я люблю греческую культуру, – сменил гнев на ми-лость старец, – люблю стихи, музыку, скульптуры. Хочешь осмотреть мою библиотеку?
Я кивнула, и мы поднялись со своих мест, чтобы под прикрытием стражи неторопливо побрести во дворец, нахо-дящийся у самого моря.
В саду нежно пели фонтаны, мраморные нимфы расчесы-вали длинные волосы, а сатиры угодливо плясали вокруг надменных каменных красавиц. Греческие статуи сторожили покой старого отшельника, не нашедшего красоты в людях и уединившегося от их лживости и предательства.
В кабинете, уставленном стеллажами, император остано-вился, вынул первый попавшийся свиток и прочитал имя ав-тора: Солон. Отбросив его в сторону, быстро схватил другой труд. Это был Феогнид. Повертев в руках Феогнида, цезарь нервно запустил его в потолок. За ним последовал гипсовый бюст Эсхила, от обиды рассыпавшийся на мелкие черепки.
– Я не хотел власти, – пожаловался отшельник, ошелом-ленно созерцая учиненный погром, – я был хорошим солда-том и сделал великой державой свою страну; я был хорошим мужем и отцом маленького Друза. Любимую жену у меня от-нял отчим, заставив жениться на потаскушке, сына отравил единственный друг, готовившийся к перевороту в Риме. Мать, с помощью той же отравительницы, расчистила мне дорогу к трону, от которого я не посмел отказаться.
Бедный, бедный старик, оставшийся в гордом одиночест-ве среди холодных сокровищ и всеобщего неискреннего по-клонения! Мне, чужой и доселе неизвестной, он раскрывает душу, как близкому, родному человеку!
– Я всегда любил искусства и философию, – поморщил-ся несчастный, сжимая руками седые виски, – но стал полно-властным хозяином империи. Я обожаю Рим и ненавижу римлян. Теперь пресытившиеся патриции мечтают о респуб-лике, упрекая меня в разврате и жестокости. Лицемеры, не они ли сами – воплощение всех грехов человеческих? Я стар, немощен, и я постоянно живу в тревоге, боясь покушения на свою ненужную никому жизнь.
– У вас нет друзей? – касаясь ладонью его трясущейся руки, ласково спросила я.
– Только трое, но и им я не верю до конца, девочка, – судорожно вздохнул затворник.
Печальный разговор двух неприкаянных душ неожидан-но прервало осторожное покашливание чернокожего раба, будто выросшего из-под земли:
– Наследник императора Гай Цезарь спрашивает: нельзя ли ему войти, чтобы испросить прощения? – торжественно известил он.
Вздрогнув, отшельник нервно кивнул. Калигула, ибо это был он, стремительно вбежал в кабинет и опустился возле Тиберия на колени:
– Я – ничтожество, – заскулил тот, кто познакомил меня с цезарем. – Мой проступок достоин наказания, но почему мы, люди, должны быть лучше богов, призывающих нас к добродетели, если сами они хитростью и лицемерием устраи-вают свои судьбы? Разве Зевс не женился на собственной се-стре Гере, низвергнув отца и внука, дабы занять олимпийский престол? Разве не требуют небесные властители жертвенной крови, чтобы в великие праздники насытиться ею?
– Боги всегда правы, – сердито прервал оратора старец.
– Квинт Курион встретился с Макроном, чтобы догово-риться с ним о победе над тобой, – пряча улыбку в уголках рта, заявил внучатый племянник.
– Префект претория не может предать меня: он обязан мне всем, что имеет! – стукнул кулаком по столу Тиберий.
– Почему десять лет ты держишь меня взаперти, отстра-няешь от государственных дел? – сдвинул к переносице бро-ви молодой человек. – Почему считаешь деньги в моем кар-мане, несмотря на то, что это мои деньги и мое наследство?
– Потому, что ты недостойно ведешь себя, Гай, – момен-тально сник великий отшельник. – Переодетый женщиной, шляешься по притонам, пьешь и развратничаешь.
Перстень, знак императорского величия, блеснул на крючковатом пальце старого императора, отлично понимаю-щего, что инициативный преемник постарается как можно быстрее приблизить время своей очереди на опостылевший трон. Калигула, облизывая пересохшие губы, впился заго-ревшимися глазами в этот бездушный каменный блеск. Затем, словно спохватившись, что выдает свои истинные намерения, рывком схватил жилистую длань деда и попытался смачно поцеловать.
– Не надо лобызать то, что ненавидишь, – брезгливо от-дернул руку властитель Рима. – Учись самому себе отдавать отчет в собственных действиях, так как это необходимо бу-дущему кесарю.
Легко поднявшись с колен, Калигула удалился, бросив в мою сторону мимолетный ненавидящий взгляд.
– Бойся его, детка, – закрывая уставшие глаза, прошеп-тал несчастный затворник. – Моя мать Ливия была умной женщиной, она говорила, что вероломства, трусости и распу-щенности Гая хватит на десяток подлецов.
За разговорами мы просидели до вечера. Тиберий расска-зывал мне о детских годах, о битвах, в которых он завоевал для Рима половину мира, об обожаемой жене Випсании, ро-дившей ему сына и умершей от горя, потому что ее любимый по наущению своего хитрого отчима ушел к другой. Он пове-дал мне о предателе Сеяне, считавшемся лучшим другом, ко-торый во имя богатства лишил отца единственного дитяти.
Нам принесли ужин, зажгли светильники, развесили их по стенам. Но, найдя во мне внимательную слушательницу, старец не мог наговориться.
– А знаете ли вы, что по вашему монаршему приказу казнили сына Божьего? – используя небольшую паузу в его воспоминаниях, осторожно осведомилась я.
– Сына какого бога? – давясь слюной, оторопел древний итальянский император.
– Бог только один, и сын у него один-единственный, как у вас ваш Друз, – вспоминая Прекрасного Принца, с нежно-стью прошептала я.
– Расскажи, – приказал Тиберий.
И я поведала обо всем, что видела своими глазами.
Старец слушал, напряженно всматриваясь в лицо стран-ной рассказчицы.
– Если Иисус – Мессия, почему не смог защитить свою жизнь? – вытирая платочком слезящиеся глаза, воскликнул он. – Разве великий Зевс позволил бы убить себя?
– Тот, кто сметает со своего пути отца и внука, чтобы завоевать олимпийский трон, не позволит распять себя, чтобы смертью искупить грехи человеческие, – язвительно усмех-нулась я. – Тот, кто требует жертвенной крови, не способен на жертву сам.
– Неужели всесильный Бог смог отдать родного сына на поругание простым людям? – не обращая внимания на мою реплику, напрягся римлянин.
– Всевышний считает нас своими детьми, – сама не веря в то, что говорю, заявила я. – Заблудшими, но все-же детьми. Отдавая на казнь единственного единородного ребенка, ОН преподает нам урок самопожертвования.
– Глупости! – сжал кулаки отшельник – Лишившись Друза, я должен ждать признательности от ненавидящих меня сограждан? Не нужна мне их благодарность!
– Если каждый из нас будет готов отдать все, что у него есть, ближнему, разве станет литься кровь на земле, разве станут страдать обездоленные? – удивляясь тому, что нашла объяснение своим неискренним словам, растроганно изрекла я. – Боялись бы вы измены, зная, что вас все любят? Отрави-ли бы вашего сына действительно преданные вам люди?
Император застыл в напряженной позе, потрясенный ди-ковинными речами простой наложницы из неизвестной ему страны, которая именуется Россией. Долго сидел он молча, размышляя об услышанном.
– Рим будет первой христианской державой, – ожив по-сле длительной паузы, поклялся Тиберий, – даю тебе слово цезаря.
ГЛАВА 30
КАЛИГУЛА
– Расскажи о своей стране, – попросил меня кесарь на следующее утро после завтрака, – вижу, что моя очарова-тельная гостья не такая, как все, с кем старому греховоднику доводилось встречаться. Значит и империя твоя необычная.
– Да, Россия – неординарное государство, – вспоминая детей и внуков, оживилась я. – Семьдесят три года она была под властью большевиков, которые говорили о том, что все люди равны: крестьяне, рабочие, учителя, руководители, да-же сам верховный правитель, называемый секретарем. И на-род верил этому. Жили все бедно, кроме властей, конечно. Не имели ничего, но были относительно сыты и одеты.
– Как это – относительно? – поинтересовался цезарь.
– Тело было прикрыто некрасивой одеждой, а ели мы то, что продавали в то время в лавках, называемых у нас магази-нами. Насколько мне не изменяет память, мяса, колбас, сыра, фруктов на всех не хватало, а потому они были дорогие, не доступные простому смертному.
– Неужели ваши крестьяне обленились до такой степе-ни, – ахнул римлянин, – что перестали кормить горожан? Или им не нужны деньги?
– Крестьян согнали всех вместе в одну семью, называе-мую колхозом, – продолжала вещать я, – отобрали у них ло-шадей и коров и заставили в этом колхозе работать. И всем платили одинаково: плохим работникам и хорошим.
– Разве может лодырь и труженик получать одинаково? – опешил император. – Так и хозяин станет лентяем! А жены и дети у них тоже были общие?
– Жены и дети – нет, – вспоминая заскоки первых ком-мунистов, улыбнулась я. – А потом пришел к власти Горба-чев, решивший перестроить государство. При всех благих намерениях нового секретаря народ стал жить еще хуже. Зато появились первые богачи, как раз из тех ораторов, которые проповедовали равенство и братство.
– Лицемерные патриции, – хмыкнул Тиберий.
– И наше великое государство развалилось на множест-во мелких республик, – перевела дух я.
– Вот это да, – поразился венценосный слушатель. – А где же был секретарь Горбачев?
– Возможно, он отдыхал в загородном доме, так же, как отдыхаете вы вдали от любимого Рима, а, возможно, прини-мал непосредственное участие в развале, – внезапно усты-дившись хода несуразных событий в нелепой истории Рос-сии, уклонилась от прямого ответа «новая Шахерезада».
– В столице от моего имени правит Макрон, я доверяю доблестному воину, – нахмурился собеседник. – Что про-изошло дальше с вашим царством?
– А потом к власти пришел Ельцин, но при нем стало так плохо, что люди побежали из разрушенной, разворован-ной страны, в которой образовалась олигархия.
– Олигархия? Воины императора? – взбодрился любо-пытный дедок.
– Нет, просто богатейшие из богатейших, – покачала го-ловой я.
– Человек не может разбогатеть в одно мгновение, не воюя с другими царствами и не присваивая себе их богатства! – не поверил мне итальянец. – Значит, ваша олигархия воева-ла со своим народом.
– Я им не судья, – изумляясь дальновидности доисторического субъекта, вздохнула я.
– Ельцин – сын Горбачева или внук, как мой Калигула? – отправляя в рот иссиня-черную виноградинку, осведомился Тиберий.
– Не сын и не внук, – последовав его примеру, патетич-но объявила я.
– Значит, он отравил старого секретаря? – подпрыгнул от неожиданности римлянин.
– Нет, просто у нас правителей избирает сам народ, – с гордостью провозгласила я.
– Почему же народ избрал цезаря, при котором ему пришлось бежать из империи, и позволил олигархам обворо-вать себя? – удрученно почесал в затылке отшельник.
– Новый правитель обещал избирателям райскую жизнь, – снова вздохнула я.
– Чернь – глупа, а потому я и отменил демократические свободы, – удовлетворенно потер сухонькие руки правитель Рима. – Зато на случай эпидемии, землетрясения, финансово-го кризиса в моей казне находится 2700 миллионов сестерци-ев. А ты тоже убежала от Ельцина, Алиса, или тебя украли?
Я замолчала. Что сказать древнему старцу о своем появ-лении в его стране? Не сообщать же о том, что ветреный эле-ментал, влюбившись в бессмертную душу жительницы третьего тысячелетия, устроил ей небольшой круиз по про-странству и времени.
– Сейчас на моей родине правит хороший человек, он очень старается, чтобы Россия стала могучей державой, – ста-раясь перевести разговор в прежнее русло, провещала я. – Его зовут – Владимир Путин.
– Сколько людей проживает в вашей империи? – отпра-вил в рот вторую виноградину кесарь.
– Около 150 миллионов человек, – криво усмехнулась я.
А еще недавно было на 28 лимонов больше!
– Надо же, – словно молодой резво вскочил с места по-трясенный Тиберий, – как и у нас! Значит, я тоже могу назы-ваться секретарем?
– Если будет желание, – растерялась я.
– Секретарь Путин не станет воевать с Римской импери-ей, чтобы поработить ее? – тяжело опускаясь в кресло, на-прягся озадаченный старец.
– Никогда, великий цезарь, – быстро заверила его я.
– Расскажи мне о вашем искусстве, Алиса, – расслабив-шись, неожиданно сменил тему римлянин.
– Русский народ очень любит зрелища, – осторожно вы-бирая слова, чтобы не шокировать необыкновенного слуша-теля, начала свой рассказ я, – театр, олимпиады, цирк, обожа-ет книги, м-м-м трактиры, путешествия.
– Вы читаете Платона? – с гордостью бросая беглый взгляд на заставленные свитками стеллажи, осведомился лю-битель античного искусства.
– Нет, мы читаем Булгакова, Донцову, Устинову….
– Это русские философы? – грубо оборвал он меня.
– В какой то мере, да. У нас есть чудесная певица – Алла Пугачева….
– А если я выкуплю сладкоголосую сирену для себя? – снова прервал меня император.
– Нет, она, пожалуй, не поедет, – хихикнула я.
– Я озолочу певицу! – вкрадчиво пообещал доисториче-ский субъект.
– Пугачева и так богата, – пытаясь не задохнуться от распирающего меня смеха, прорыдала я.
– Она – олигарх? – подозрительно рассматривая мои бесполезные усилия, выдал дед.
– Алла заработала деньги честным трудом, – мгновенно успокоилась я.
– Разве можно трудом заработать большие деньги? – не понял меня римлянин.
– Можно, если человек талантлив, – улыбнулась я.
– У меня тоже есть даровитый актер – Фарий Ставр, – судорожно хлебнул глоток разбавленного вина из золотого кубка старец, – но он беден.
– Это плохо, – осуждающе покачала головой я, – талант должен вознаграждаться.
– Талантами? – засмеялся Тиберий.
Я непонимающе уставилась на древнего пьянчужку.
– У иудеев самая крупная денежная единица – талант, – удрученно почесал переносицу цезарь. – Ты любишь поэзию, Алиса?
– Да.
– Прочитай что-нибудь.
– По-русски?
– Хорошо.
Я набрала в легкие побольше воздуха и открыла рот:
– День ушел, убавилась черта,
Я опять подвинулся к уходу.
Легким взмахом белого перста
Тайны лет я разрезаю воду.
Блаженно улыбаясь, гомик упивался звуками неизвестно-го доселе языка.
– Как зовется мудрец, сочинивший волшебную элегию? – после небольшой паузы поинтересовался он.
– Есенин, – снова вспоминая родные пенаты, с горечью прошептала я.
– Ты любишь его? – сделал вывод старый греховодник.
– Очень, – не понимая, к чему он клонит, призналась я.
– Поздравляю, – чрезвычайно обрадовался отшельник. – Когда я отпущу тебя на волю, ты пригласишь меня на свою свадьбу?
– Поэт уже умер, – игнорируя обещание о свободе, тихо промолвила я.
– Жалко, что он такой старый, – помрачнел сердоболь-ный цезарь. – Я бы с большим удовольствием побеседовал с ним. Какие тебе нравятся песни, Алиса?
– Разные.
– Спой что-нибудь.
В роли певчей птички доводилось мне выступать не впервые. Устроившись поудобнее в кресле, я выдала свою любимую:
– В горнице моей светло,
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды.
– О-о-о, – прикладывая руки к груди, простонал истин-ный ценитель искусства, – ты замечательно щебечешь, доро-гая, и песня у тебя необыкновенная. Еще!
Я озадаченно поскребла в затылке. Тексты всевозможных хитов мгновенно испарились из головы русской наложницы, предпочитающей слушать лишь мелодии из-за карикатурных стишков, состряпанных наспех амбициозными «литератора-ми». Но тут пришло озарение! Набрав в легкие побольше воздуха, фанатка Есенина переключилась на шаловливого Пьера Нарцисса:
– Я – шоколадный заяц,
Я – ласковый мерзавец,
Я сладкий на все сто. О-о-о!– завопила я.
– Замечательно! – подпрыгнул новоявленный любитель попсы. – Просто замечательно! Теперь ты будешь петь вели-кому кесарю, Алиса, свои сказочные песни, услаждая его взыскательный слух. Слава богам!
– Богу! – уточнила я. – Но кто-то обещал отпустить меня домой?
– Богу, – минуту подумав, согласился довольный импе-ратор и, поразмыслив немного, добавил. – Уже сейчас я не считаю тебя рабыней, деточка. Ты – моя гостья.
К обеду подошел Калигула. Метнув в мою сторону нена-видящий взгляд, он присел к столу, заставленному всевоз-можными яствами.
– Я – шоколадный заяц, я – ласковый мерзавец, – не по-нимая смысла русских слов, неожиданно затянул хриплым баритоном старец.
Гай настороженно прислушался к пению деда, пару раз хмыкнул, но после трапезы, подняв полный бокал вина, за-блеял дрожащим козлиным тенорком:
– Я сладкий на все сто, о-о-о!
Неприхотливый хит третьего тысячелетия в античном мире возымел необычайный успех! Предательский смех ду-шил учительницу вокала, но расхохотаться в присутствии двух исторических узурпаторов – подписать себе смертный приговор. А умирать, не повидав внуков, не хотелось.
Ближе к вечеру венценосные дедушка и внучек решили устроить семейный концерт. Задрав к потолку классический римский профиль, Тиберий воодушевленно читал напыщен-ные стихи Катуллы. Калигула обнимал кувшин с вином, изо-бражая бога Диониса, и выл странные песни современных их эпохе авторов. Казалось, внучатый племянник царственной особы примирился с моим присутствием.
– Рос на дворе зеленый лавр, – неожиданно томно про-мурлыкал старина:
И вольно рос и смело.
Но вот пришла к нему коза
И весь его объела.
Авгуры склонны видеть в том
Загадочное что-то:
Летят на землю из козы
Стихи вместо помета.
Ну, ладно, такое мог выдать какой-нибудь пьяный матро-сик, но всесильный глава Римской империи! Отчаянно по-краснев, я тоже решила поразить воображение нежданных собутыльников. Старательно покопавшись в памяти, я с тру-дом выудила из нее нечто несомненно превосходное.
– Эй, вы там, наверху, – внимательно выслушав мое пе-ние, затянул пьяненький внучатый племянник, – не топочите, как слоны!
– Не могу больше слышать, – неуверенно подал голос Тиберий, – ну дайте, дайте тишины!
– Делу время, делу время, – завопили они, – а………. потехе ча-а-а-а-ас….
В полночь измученный дуэт решил и постановил, что по-ра расходиться.
– Проводите, пожалуйста, цезаря, Гай, – набравшись храбрости, попросила я молодого тенора.
– Можете звать меня секретарем, – еле ворочая языком, выдохнул старец.– Секретарь Путин – хороший правитель? Я тоже хочу быть хорошим. Познакомь меня с ним, Алиса.
Калигула поперхнулся слюной, тщательно откашлялся и метнул разъяренный взгляд в мою сторону:
– Отлично, дедушка, мы обязательно пригласим много-уважаемого Владимира с супругой к себе в гости.
Он снова приторно сладко улыбался, но я поняла, что мне объявили войну.
Всю ночь я проворочалась с боку на бок. Сколько еще мне придется скитаться по эпохам, страдать от неприкаянно-сти и людской злобы, мечтать о родном жилье в двадцать первом веке, о Карлосе, детях, внуках, которых несостояв-шаяся бабушка пока что не держала на руках. Сергей снова предал свою жену. Он живет с другой, молодой и красивой. Их общую квартирку необходимо будет продавать и покупать две, только совсем-совсем крошечные, наверное, одноком-натные хрущевки. Ну и что, скиталица согласна и на это, лишь бы быстрее домой. Где легкомысленный Повелитель Стихий? Почему всесильный дух не забирает меня отсюда? Неужели другая невинная душа вскружила ему бесшабашную голову? Что же мне дальше делать?
Под утро на лестнице раздались медленные осторожные шаги. Они направлялись к моей комнате. За стеной спальни, словно прислушиваясь к чему-то, незнакомец остановился. Дверь жалобно скрипнула, и на пороге опочивальни возник Гай Цезарь Калигула собственной персоной.