Мебельная стенка занимала всю комнату. Громоздкая полированная уродина из прошлой эпохи... От двери до окна, от пола до потолка. Лариса думала о стенке каждый день, каждый месяц и каждый год. Еще десять лет назад стенку можно было продать, хоть и за мелкие, но все-таки деньги.. Пять лет назад ее можно было отдать в подарок бедной семье. А теперь что? Приезжайте, забирайте кто может, только вывезите за свой счет. Но и это вряд ли. Скорее всего уж так: скажите, пожалуйста, куда доставить, а я сама найму машину и сама привезу. И даже сама занесу на какой угодно этаж...
Раз в два года приезжала с Тюмени свекровь. Правильнее говорить «из Тюмени», но правильно не прижилось. Так и говорили: «приехала с Тюмени», «салат с капусты», а шапка «с волка». Волчьи шапки свекровь привозила в подарок, по штуке на каждую голову. Три головы – три шапки. И еще ее собственная, четвертая. На всякий случай, чтоб была. Шапки высокие, лохматые, похожие на перевернутые меховые ведра – куда такие носить? Лариса обматывала их марлей, клала в серединки по таблетке нафталина и прятала в стенку, на верхнюю полку. А собачьи унты запихивала на нижнюю, там где большой ящик с крышками. Крышки новые, круглые, блестят, как сувенирные медали... Спасибо, Вероника Матвеевна! И за шапки, и за сапоги, а особенно за бессмысленные закаточные крышки. Как раз и не много, и не мало - целый ящик! Жонглировать этими крышками, что ли?
Лариса выходила на балкон, подкуривала сигарету и страдала. Делала глубокую затяжку, складывала губы кольцом, выпускала дым. А хотелось выпустить не дым, а пар - вывалить все из шкафов, опустошить ненавистную стенку, достать из кладовки топорик и рубить, рубить в щепки... И пусть бы попробовал кто-нибудь помешать! Разве можно помешать человеку с топором... Лариса аппетитно вдыхала никотиновый дурман: ух, хорошо! Мебель в куски, дерево трещит, крышки катаются вперемежку с шапками, унтами, полотенцами и наволочками. Щепки летят, а щеки розовеют, и рукам удовольствие, и душе облегчение...
В Игорька пар не выпустишь – он невозмутимый и на все согласный, только «ну» и «ага». Сядет за стол, возьмет ложку и ест.
- Игорь, я так больше не могу. Скажи своей матери, что стенку надо убрать!
- Ну...
- И пусть не привозит всякое барахло. Девать уже некуда.
- Ага...
На Севере все пожилые - молодые. Заполярная пенсия ранняя, чуть ли не с сорока пяти. Поэтому Вероника Матвеевна уже пятнадцать лет как пенсионерка, но за работу цепляется, не уходит. Приезжает раз в два года. По нечетным. Надо терпеть...
Год две тысячи одиннадцатый как раз нечетный, свекровий. Квартира ее, и все, что в квартире – тоже ее. В том числе стенка, полированное чудовище, проклятие всей Ларисиной жизни.
- Она не согласится, - Игорек намазал булку паштетом, - сама знаешь.
- Ах, не согласится она!!!!А ты зачем? Сколько можно мямлить? Скажешь ей или нет?
- Ну...
- Не согласится – я сама с этой стенкой разберусь. Мне по фиг. На молекулы разнесу! На атомы!
Вдруг Лариса увидела ЕЕ. Вероника Матвеевна возникла на стуле между нею и Игорем, большая, статная, похожая на певицу Людмилу Зыкину. Только волосы белые, прическа "сахарная вата". Лицо пунцовое, сердитое. Львиная складка между бровей. Игорь ее не видел, а она, Лариса, видела отчетливо, и даже краем уха уловила, как скрипнул под внезапной тяжестью стул. Вероника Матвеевна взлянула на нее свинцово, каменно - ни ойкнуть, ни вздохнуть...
Да нет же, нет. Тьфу-тьфу-тьфу три раза.
Господи сохрани-помилуй, нервы лечить надо, пока не поздно...
***
Если с самого начала, в первый день не назовешь мамой, то потом уже все, даже пробовать не стоит. Лариса так и собиралась: прямо после ЗАГСа обратиться к Веронике Матвеевне по-новому, раз и навсегда. Свадьба была чисто символическая – замуж она выходила с высоким животом, какое уж тут торжество, только бы формальности урегулировать. Да еще и в день дураков – первое апреля. Да еще и дождь как из ведра...На Ларисе беременное платье в клетку, незастегивающийся бежевый плащик, в руках букетик с фрезиями. Эх, не так все должно было быть, не так... И мать с отцом пришли подвыпившие, и на Игорька в самый важный момент икотка напала. Ну а на Веронику Матвеевну так даже смотреть было боязно: пышным облаком возвышалась над всеми ее непромокаемая ватная голова, турецкий костюм сидел на грузном теле как мундир, от румяного лица било током. Даже работница ЗАГСа, казалось, скороговоркой пробубнила свой текст, лишь бы побыстрее закончить. Потом дома у свекрови, в той самой квартире со стенкой, ели холодец и салат оливье. Отец после третьей рюмки шепнул Ларисе на ухо: «Эта твоя хозяйка - настоящий жандарм!»
Исторический момент не состоялся: планируемое сакраментальное «мама» застряло где-то по дороге - не вышло, не вырвалось...
Любаша родилась через месяц. Лариса подливала горячую воду в ванночку, да и нечаянно попала на ручку. Обварила... Ручка игрушечная, кулачок с узелок. А Любаша рот растопыривает, как будто воздух набирает, и лишь спустя пару секунд орет, заходится криком. Вокруг ротика ободок синий... У Ларисы сердце на куски. «Жандармиха», как про себя стала называть ее Лариса, сидела над розовой ручкой дни и ночи напролет, дула на ранку, смазывала гусиным жиром. С молодой невесткой разговаривала через сына:
- Пусть пойдет марлю стерильную в аптеке купит!
- Ага...
- Скажи, чтоб узнала, где кварцевую лампу можно достать!
- Ага...
То, что жить будут у Жандармихи, обсуждению не подлежало. Родители Ларисы пили. В доме постоянно толклись чужие люди, так называемые «гости». Все пропахло гостями – книги, шторы, ковролин... Гости сидели допоздна, некоторые оставались на ночь. Пьяный отец «дарил подарки», то есть раздавал все, что попадалось под руку: пиджак, бумажник, кассеты, пепельницу, торшер... Если не хотели брать, обижался и требовал принять презент немедленно, сию секунду, под угрозой мордобоя. Утром недоумевал куда что делось, кричал на мать. Мать морщилась, пила таблетку от головы и искала что надеть. Потом искала утюг. Потом боялась опоздать на работу и надевала мятое... Трехкомнатную квартриру в хорошем районе променяли на трехкомнатную в плохом. Далее - ее же на двухкомнатную и тоже в плохом. Потом на однокомнатную на самой окраине, там где черт «спокойной ночи» говорит. Как в сказке: корову на козу, козу на собаку, собаку на кота. А кота уже ни на что не променяешь...
***
Жандармиха уехала на Север, свое жилище оставила молодым. На прощание сказала, обращаясь к Игорю:
- Ничего не трогать, ничего не передвигать, ничего не менять!
- Ага...
Стала приезжать по нечетным годам. Когда Любаше исполнилось три, Вероника Матвеевна привезла ей золотые серьги и цепочку с кулоном.
- Храни, - напуствовала Игоря, - девочка должна иметь свои запасы...
Лариса скривилась: «Уже бы сразу и коронки золотые внучке приготовила...»
В пять – свернутый в рулон туркменский ковер и несколько комплектов постельного белья:
- Сами не пользуйтесь. Пусть лежит пока. Потом Любаше пригодится.
В семь – полушубок «с овчины» на вырост.
А в девять был баян:
- Значит так. Запишешь ребенка в музыкальную школу и будешь водить.
- Ага, - ответил Игорек.
Вот об этот-то баян они и столкнулись. Когда легли спать, Лариса решительно прошептала:
- Скажи чтоб забрала его себе! Я баянов не просила! Мне баян здесь сто лет не нужен!
- Тебе надо, ты и говори.
- А вот и скажу! И скажу! Все скажу, прямо с самого утра...
Но слова, как в день свадьбы, застряли, не вышли. После отъезда Жандармихи Лариса спрятала баян в чехол и засунула в стенку.
Ужин накрыла не в кухне, а в комнате. Любаше купила пирожных, а для себя с Игорем открыла вино.
- Доча, ты хочешь играть на баяне?
- Не-е-е-т, - мотнула головой Любаша, - он тяжелый...
- Ну что, слышал? Не хочет она играть на баяне. Я вот что подумала... Надо снять квартиру.
Муж выдавил кетчуп на отбивную. Отрезал ровный кусок, засунул в рот, начал жевать.
- Игорь!!!!
Откусил хлеб. Отпил из бокала.
Лариса хлопнула ладонями по столешнице.
- Твоя мать нас душит!
- Моя мать уехала. Улетела, - Игорь для убедительности расставил руки и изобразил самолет. Любаша расхохоталась.
- Твоя мать у меня вот здесь – Лариса провела ребром кисти вдоль шеи, - и вот здесь, - ткнула пальцем в мебельную стенку. Выскочила из за стола и принялась бить по шкафам:
- Здесь! И здесь! И еще вот здесь!!! Жандармиха! Купчиха!
***
Квартиру не сняли. Зато у Ларисы появился мужчина. Не то, чтобы специально искала, все как-то случайно вышло - пошла лечить зуб. Распахнула рот, а он так ласково, так аккуратненько и ловко все поправил... Стоматолог. Интеллигент.
- Вы прямо этот... волшебник...– улыбнулась Лариса
- Просто это мое ремесло – вежливо ответил волшебник.
Доктор пригласил на концерт симфонического оркестра. Играли Иоганна Брамса. Молодой пианист смешно складывал губы, как будто что-то жевал. Концерт был тяжеловат для непривычного Ларисиного уха, она украдкой разглядывала стены, потолок, затылки впереди сидящих... Скосила глаза на доктора. Он слушал смешно: морщил брови, раздувал ноздри. «Наверное, понимает, о чем музыка». А вот она, Лариса, не понимала. Доктор и умней, и тоньше. И в зубах разбирается, и в искусстве сечет.
Зато хлопала как полагается, от души – долго и больно.
Паренек вышел играть на бис. Лариса вздохнула: «Опять!», смиренно приготовилась терпеть... И тут словно кто-то в грудь стукнул – так трогательно и жалостно полилась мелодия. Пианист со смешными губами как будто стал рассказывать про Ларису, про всю ее жизнь: вот она маленькая сидит на корточках у дверей родительской квартиры – до звонка не достать, а стука не слышат, спят с перепою... Вот она в школе: у всех детей есть пластилин, а ей не купили... А это выпускной – она в чужом платье... целуется с Игорьком... Под сердцем стучится будущая Любаша... Свадьба, дождь и бежевый плащик... «Мама?»... Кипяток, ручка... Стенка с шапками и унтами... Баян в чехле... Зачем я живу? За-чем-я-жи-ву? Все. Паренек за роялем поставил звонкую ноту – точку.
Лариса выдохнула. Доктор хлопал. Она моргала.
- Что это было?
- Как что? Шопен...
***
Новый год – домашний праздник. Лариса думала о том, что праздничную еду хорошо бы готовить в праздничной посуде. Давно пора поменять свекровины кастрюли. Это ж не кастрюли, а издевательство самое настоящее: зеленые, эмалированные, и еще на каждой сбоку красный мак.
- Нет, ты как хочешь, а эти кастрюли я на помойку отнесу!
- Лучше спрячь в стенку. Ты ж знаешь...
- Что я знаю?
- Маманя приедет, не поймет
Лариса схватила мужа за плечо и подтолкнула к Жандармихиным закромам:
- Где – «спрячь»? Сюда даже муравей не пролезет!
Стопка китайских полотенец, электромясорубка со знаком качества на коробке, форма для выпечки печенья – новая, в упаковке, ни разу не использованная. Журналы «Садоводство», два одинаковых собрания сочинений Александра Дюма, фен «Улыбка», пододеяльники, байковые халаты, шапки, унты, закаточные крышки, полушубок. Баян.
- Любке тесно, мне тесно, тебе тесно...
- Не грузи. Ничего, прорвемся. В старых кастрюлях еще вполне можно варить...
Лариса хотела варить в своей посуде и желательно в своей кухне. Любка хотела приводить подружек и друзей в светлый дом. Игорек хотел, чтоб его оставили в покое.
Сели по-праздничному: на столе оливье и селедка под шубой, в хрустальных свекровиных фужерах колючее шампанское, в телевизоре – новенький Президент.
- Загадай желание!
«А то ты не знаешь, какое у меня всегда желание...»
- С Новым Годом! С Новым счастьем!
И уже под утро, в постели:
- Ну давай снимем хотя бы гараж...
Ведь хорошая же идея: снять старый гараж и перевезти туда проклятую стенку со всем добром. Все к чертовой матери собрать: и ковер туркменский, и кастрюли, и занавески с окон. Новый год – новая жизнь!
- Ты совсем что ли чокнулась? А маманя приедет и что ты ей скажешь?
- Вот ты сам и скажешь.
- Ага. И что я, по-твоему, должен сказать?
- Придумай что-нибудь...
- Ага. Тебе надо, ты и думай.
- А тебе, получается, не надо?
- Ну! Мне и так сойдет.
Лариса отвернулась, закрыла глаза, натянула на голову одеяло.
Всю страну окутал свежий белый снег. Вся страна мучилась первоянварским похмельем, обменивалась поздравлениями и пожеланиями, надеялась на изменения к лучшему.
Начинался очередной нечетный год...
***
- Она ничего не выбрасывает, все хранит. Представляешь, я банку литровую отправила в мусорное ведро... Ой, что было!
Стоматолог старый холостяк. Квартира у него небольшая, но уютная, вся в кактусах и африканских масках. Доктор любит, когда Лариса рассказывает. Они пьют вино и едят жареную картошку с солеными огурцами. Он слушает, она говорит:
- Обычная банка! Так ее чуть кондратий не хватил... Я даже хотела спросить: что, банку тоже внучке собираетесь завещать?
Конечно же, ничего такого она не спросила. Вероника Матвеевна вытащила банку из ведра, рассмотрела на свету – не побитая ли? Убедившись, что целая, Жандармиха рысьими глазами пробуравила Ларису, а потом гаркнула сыну: «Банки не выбрасывать!» Только и всего. Всего три слова, а как три удара под дых. Игорь – мыть банку, Лариса – на балкон. Сигарету в зубы и дым кольцами...
- Почему ты живешь один?
- Привык. Ты привыкла в семье, а я привык сам.
- А если я уйду от мужа?
Доктор посмотрел на нее ласково и сказал странные слова:
- Ты знаешь про половинку апельсина?
- Нет, не знаю
- Половинка апельсина всегда вкуснее целого.
- Как это?
Он взял в руку ее указательный палец и поднес к своему лбу:
- Видишь, это есть я. А это – он перенес палец ко лбу Ларисы – это есть ты. Мы встречаемся редко, но качественно. Мне с тобой весело, а тебе со мной спокойно. Выходит, мы делимся друг с другом половинками – я тебе половину себя, а ты мне – половину себя. И, по-моему, это прекрасно. Зачем больше?
Лариса выдернула палец из докторской руки:
- Слушай, давай без этих вот.. Скажи нормально, по-человечески. Я тебе что, не нравлюсь?
- Нравишься. Ты забавная.
- Так если я уйду от мужа...
- Послушай, я действительно дорожу нашими встречами. Вот этим всем, - он обвел глазами маски, кактусы и стол с тарелками – И, поверь, я не хочу от этого отказываться, менять на что-то другое.
- На что другое? Я ведь та же самая...
Лариса видела, что разговор ему неприятен. Доктор едва заметно сморщился:
- Но если ты придешь сюда навсегда, получится целый апельсин. Это мне много. Изви...
Лариса перебила:
- Да ладно. Не сильно-то и хотелось...
***
- Даже думать не смейте! Я эту стенку горбом и мозолями зарабатывала...
Ни горба, ни мозолей у Вероники Матвеевны никогда не было. Наоборот, руки пухлые, белые, и на каждом мясистом пальце по золотому кольцу.
- Ну мам, мы бы ремонт сделали. Интерьер бы обновили...
- Это мебель румынская, добротная. Ею еще Любка попользуется.
Двадцатилетняя Любка ела бутерброд с красной икрой. Любка - выставочный экземпляр: у нее крупные перламутровые зубы, густые длинные волосы. Красива, как породистая лошадь. Орловский рысак. А Лариса – тоже лошадь, да не такая. Лариса - владимирский тяжеловоз. Ноги опухают, спина ноет, да и зрение ни к черту. Жандармиха с Игорем и Любкой в кухне, а Лариса на балконе с сигаретой, укуталась в плед, хоть и лето. Окна открыты, каждое слово слышно.
- Вам волю дай, вы все растащите. И квартиру пропьете, на меньшую разменяете!
- Мы ж не пьем, мам, ты что?
- Ты не пьешь, а у нее вся семья пропойцы. Гены никто не отменял. Гены могут когда угодно проявиться... А стенку только тронь, попробуй мне!
«Да пошли вы все!» - сигаретный дым складывался кольцами, а она придумывала, как сейчас вернется с балкона. Это будет особенная, выдающаяся сцена... Итак, кинокомпания «Коламбиа пикчерз» представляет: тучная вспотевшая Жандармиха сидит на стуле, локти на столе. Стареющий мальчик Игорек оперся задом о подоконник, породистая Любка вытирает салфеткой рот. И тут появляется она, Лариса, завернутая в плед, словно в дорогую шаль, и говорит вроде бы Игорьку, но на самом деле Жандармихе:
- Знаешь, где я была? В гостях у одного стоматолога. Он меня угостил обедом и вином, и даже просил остаться у него навсегда. Просто умолял, на коленях ползал: все, говорит, готов тебе отдать! Все для тебя готов сделать! Мне его аж жалко стало. Ну так я и обещала подумать... А что? Как ты считаешь, может мне и правда к нему переехать?
***
Любка пошла гулять, Жандармиха улеглась на диванчике смотреть «Кармелиту», а Игорек засел играть в стрелялки.
Лариса потушила сигарету, сложила плед и поплелась в кухню.
Возле раковины стояли грязные эмалированные кастрюли. Зеленые, с красным маком на боку - не кастрюли, а сплошное издевательство.
Она включила теплую воду, капнула на губку моющего средства и принялась их мыть...