Г
лава 17
Мужики в Зорино были в основном простые и жили своей простой крестьянской жизнью: работали от зари до зари, гуляли по праздникам, те, кто постарше, многие воевали. Среди них выделялся Епифан Петрович Долгов. Работал он скотником долгие годы, но работал, так что за труд свой получил орден Трудового красного Знамени, а еще были у него орден Красной Звезды, медаль «За освобождение Белоруссии» и другие награды.
На фронте он попал в окружение, но удалось уйти к партизанам в знаменитое соединение Ковпака. Там вместе с товарищами совершал боевые вылазки в тыл врага, взрывал поезда с грузом, уничтожал карателей, полицаев и прочих прихвостней фашистов.
Потом Епифан был тяжело ранен, чуть не утонул в болоте, спасаясь от карателей, чудом выжил, метался в бреду в землянке, да наши во время подошли и Епифана переправили в госпиталь. Подлечился солдат и пошел воевать дальше. Дошел до Кенигсберга, опять был ранен, там для него война и закончилась.
* * *
После войны вернулся Долгов в родное село, женился на тихой скромной Стеше Фоминой и дом построил. Работал Епифан, не покладая рук, не мог сидеть он без дела. А работа в селе всегда находилась: то пас скот, то косил, то метал стога, то на ферме работал.
Был он осанист, могуч с черными, как смоль волосами и черными, как уголь, глазами, напоминая Емельяна Пугачева, каким его на картинках по истории изображали в учебнике. Свое решение он не менял никогда. Жена побаивалась мужа и ни в чем ему не перечила. Знала его крутой характер.
В селе еще помнили случай, который произошел с ним в пятидесятые годы, когда от бескормицы начал падать в колхозе скот. Поехал он председателю в соседнее село, снял шапку и сказал, как отрезал:
- Давай фураж, Иван Ильич, а не то молодняк на ферме передохнет. А тот руками развел:
- Ну, где я тебе возьму? Нет у меня кормов, нет, и не будет!
- А-а, не будет! Так я тебе, вражья сила, сейчас покажу! – закричал Епифан, страшно побагровев. Схватил со стола тяжелую массивную чернильницу да как запустит в председателя, тот только успел голову наклонить, как чернильница мимо него пролетела и разбилась на полу вдребезги.
Хотели, было его за хулиганство посадить на пятнадцать суток, да как с ним управишься? Свое кричит:
- Кого посадить хотите? Меня, красного партизана? Да я вас, контру, вредителей, в бараний рог согну!
Ну, отступились, а сено все-таки председатель нашел – в соседнем колхозе с кормами помогли, спасли молодняк. Зато, где Епифан Петрович работал – там надои, там и привесы.
Золотые руки были у мужика. У Епифана было трое сыновей и дочь. Сыновья были, как один, похожи на отца: такие же черноглазые, черноволосые, а дочь походила на мать.
Когда Стеша рожала первенца, Епифан на работе был, пришел домой, а жена мучается схватками. Пока запрягал лошадь, пока выехали из деревни в участковую больницу, не успели отъехать километров шесть, как Стеше стало совсем невмоготу…
Благо, день был теплый, солнечный, летний, положил Епифан жену под куст на траву, и сам принял роды, сам пуповину ножом перерезал, сам и пупок сыну перевязал суровой ниткой и назвал его Богдан – богом данный. А через несколько лет еще двое сыновей и дочь Анастасия на свет появились.
Детей Епифан не баловал, сызмальства к труду приучил. И выросли же парни, как на подбор! Да вот беда – на большие стройки комсомольские потянулись. Время что - ли такое было, что захотелось им романтики и пользу Родине своим трудом сделать? А дочка замуж в городе вышла. Остались Епифан Петрович и Степанида Захаровна одни в просторном доме и сильно тосковали по детям.
Вроде бы всего вдоволь теперь было у них, а такая тоска в душе! Не хватало смеха детского, топота резвых ножек, веселой их возни. Грустили родители, пока дети просторы Родины осваивали. Тоску заглушали работой бесконечной крестьянской, а Епифан Петрович еще и в партии состоял, ходил на собрания, обсуждал дела колхозные, все думал, как лучших результатов добиться, больших привесов молодняка, больших надоев, урожаев. Для этого журналы по сельскому хозяйству выписывал, газеты читал «Труд», «Известия», «Правду».
Жена его Степанида тоже на ферме трудилась и дом в чистоте содержала, а еще корова, овцы, куры, теленок, огород, словом, - все, как у людей.
Еще Епифан Петрович добротой своей славился, ходили к нему деньги одалживать до получки, и никогда, бывало, он не откажет. Тестю с тещей помогал дровами, матери своей Евдокии, детям и просто соседям.
Епифан Петрович был в конторе, когда Елена привезла в Зорино своего сына. Увидел он еще с крыльца конторы, как несет она ношу свою, из последних сил выбиваясь, и вот - вот уронит ребенка.
От остановки автобуса до конторы метров пятьсот еще оставалось. Бегом кинулся к ней навстречу, подбежал, а уж ему тогда за пятьдесят перевалило, руки свои большие протянул:
- Ну-ка, дай мальца и сумку заодно уж, - и донес до самого дома медички, где ее поджидала учительница Мария Васильевна.
* * *
Как благодарна была этому человеку Елена, когда, чуть не падая, тащила тяжелую сумку и девятимесячного ребенка, тепло укутанного в тяжелое одеяло.
Мороз стоял такой, что на ресницах у неё застыли сосульки, и перехватывало дыхание,и , если бы не Епифан Петрович, она выронила бы сына – не было больше сил…
А Долгов и в дальнейшем помогал ей. Однажды в ту же зиму привез на санках полбарана:
- На-ка, вот мясо свежее, корми пацана. Где он тут у тебя? Дай-ка взглянуть.
Маленький Женька стоял в кроватке и прыгал так, что кроватка ходила ходуном. Епифан Петрович взял на руки Женьку, подбросил вверх, еще и еще. Малыш не испугался, а разулыбался во весь свой рот с четырьмя зубами.
- Ишь, шустрый парень, какой. Береги его. Ничё, вырастет. Хлеб выкормит, вода выпоит. Так вот, девонька, не горюй, да приходи вечером, как корову моя хозяйка подоит, за молоком парным. У нас все равно остается, куда нам вдвоем со Степанидой, - и ушел, осторожно прикрывая дверь, стараясь не напустить в избу холодного воздуха.
Казалось, жизнь, в Зорино будет кипеть вечно, но все закончилось в девяностые годы. В перестройку Епифан Петрович из партии не вышел, а продолжал платить членские взносы и ездить на собрания в Малышево. Он сильно переживал, не понимал, что происходит в стране.
- Посмотри, мать, что творится? Что творится! – с горечью восклицал он, глядя по телевизору, как бастуют, стучат касками голодные шахтеры в Москве на Горбатом мосту.
* * *
В девяностые годы он сильно поседел, сдал, ходил, чуть сгорбившись, но сохранил свой бунтарский дух и партбилет сдавать не собирался, как сделали это многие, в том числе его бывший друг Никифор Гладышев:
-На кой ляд он мне теперь, - говорил старик Гладышев, - ноне теперь демократы страной управляют.
-Управляют. Зато, как всю страну разорили, развалили, скупили все за копейки, а дальше што? Как мы -то в деревне жить будем? Кто землю - матушку обихаживать станет? Мы вон состарились на ней, а молодежь - кто куда поразъехалась. Што же теперь будет, ты понимаешь?
- А то и будет, как в старое время – единоличная жизнь.
-Я за советскую власть воевал! - сердясь, грохотал своим басом Епифан Петрович. Вот этими руками, а ты мне, красному партизану, про единоличную жизнь! – и он чувствовал, как просыпается в его душе какой-то огонь сопротивления.
Масла в огонь подлила жена Степанида. Пришла как-то, раз от соседки Фени и говорит:
- Знаешь, Епиша, какую я новость принесла?
- Почем мне знать, о чем болтают в деревне.
- Ты не поверишь. У нас фермер объявился. Земли колхозные арендовал. И знаешь кто?
- Ну, кто?
- Бабы говорят, бывшего раскулаченного в тридцатом году Ильи Никитина внук. На родную землю приехал, ферму восстанавливать будет.
- Да ты што, бредишь?
- Истинную правду говорю! Дарья Осьмухина сказывала, и Феня тоже знает. Уже дом покупает у Ивана Агалакова, задаток ему дал. Агалаковы в Покровку переезжают.
- Вот еще не хватало печали – черти накачали, - буркнул Епифан Петрович и вышел во двор корове сена дать, а сам задумался. Рушилась вся прежняя налаженная жизнь. Колхоз развалился – стал нерентабельным. Бригадир Бордучков уехал с семьей в райцентр, устроился там на небольшой, пока еще работающий завод, простым рабочим, купил маленький домик на окраине. Ферму в Зорине тоже закрыли, коров и молодняк увезли на мясокомбинат, все как-то быстро хирело и рушилось. Очень сокрушался об этом Епифан Петрович.
Сельхозтехника стояла под дождем и снегом и ржавела. Люди приуныли. Не стало работы. Школу и больницу закрыли, а потом и магазин. Молодые семьи стали разъезжаться первыми. Не стало слышно детского смеха на улицах села. И оживилось беспробудное пьянство.
Галина Федюшова гнала самогон и продавала его, а потом стала привозить водку-паленку, технический спирт и спаивать мужиков. Первым умер Иван Фомич, потом его верная Шура. Мужики стали умирать один за другим от перепоя. В девяностые сильно поубавилось народа в селе.
Зато хорошо на широкую ногу зажил фермер Никитин. К нему постоянно приезжали гости на иномарках, рыбачили сетями, варили стерляжью уху, жарили шашлык.
За три месяца он построил двухэтажный особняк, который одиноко возвышался в гордом одиночестве у самого леса в окружении берез. Те, кто работал на Никитина, кое-как сводили концы с концами, а он с семьей зимой ездил за границу на Багамские острова или в Турцию, купил две иномарки – себе и сыну и лихо раскатывал летом по деревне, поднимая пыль.
Мужики, те, кто остались без работы, чесали затылки – как дальше жить? Лучшие земли и покосы, вся техника в одночасье оказалась у Никитина. И стали люди разъезжаться кто - куда. Продавали дома за бесценок или разбирали и уезжали с родных насиженных мест.
* * *
Через десять лет тут осталось с десяток пенсионеров, которым деваться было некуда. А тут еще этот страшный пожар по вине новоявленного помещика, когда Никитин решил сделать весной пал. Ветер в мгновенье ока устроил огненную метель, желтые языки пламени быстро лизали землю с высокой прошлогодней травой, огонь подобрался и к соснам. И вспыхнул красавец-бор, со стоном запылали сосны. А ветер все сильнее раскачивал верхушки деревьев, усиливая огонь…
Этот пожар уничтожил лес на многие километры. И стояли после черные обугленные стволы до самого райцентра. В синем дыму и пламени задыхались и горели птицы и звери.
Сгорел только что отремонтированный коровник, лес на восемнадцать верст вокруг и даже сельское кладбище – огонь прошелся и по нему, остались местами обгорелые черные остовы крестов да пирамидки с облупившейся краской – страшно было смотреть на такое.
Долго крепился Епифан Петрович, а тут сердце старого колхозника не выдержало, схватило ночью, да на беду жены его, Степаниды дома не оказалось – поехала проведать дочку в Новосибирск. Приступ не прекращался, а тут ни врача, ни фельдшера – помощь оказать некому. Вот и скончался он теплой весенней ночью…
Утром у Долговых долго выла собака, соседи забеспокоились – уж не случилось ли чего с Петровичем? Соседка Феня Зайцева пришла к нему, а он лежит и, как спит на кровати, только лицо синее, опухшее.
Так ушел из жизни ветеран - орденоносец Епифан Петрович Долгов, красный партизан и просто хороший и добрый человек, вечный труженик.
Никитина хотели отдать под суд, но он как-то открутился, а потом вскоре уехал от ненависти людской, поручив дом своему управляющему, который продал его в последствии по распоряжению хозяина какому-то районному чиновнику под дачу, куда тот приезжает в основном на рыбалку.