Показала одному из друзей эту свою картинку. Он сказал, что картинка напомнила ему одну легенду - легенду о трубаче из Познани и коротко пересказал эту легенду..
Я увидела эту легенду воочию и попробовала пересказать по-своему..
Не взыщите..
Говорили, что трубач продал душу Дьяволу..
Стоило только взглянуть в его глаза под густыми, будто углём подведёнными бровями, сросшимися на переносице.
Звонарь как-то посмотрел, да так и остолбенел, словно бросил камень в зияющий смоляной чернотой колодец. А трубач только ухмыльнулся нехорошо так, глумливо и отвернулся.
Подумывали было объявить его колдуном, но…
Но, кто бы тогда так играл каждый полдень на городской башне Познани? Кто бы так рвал душу и заставлял останавливаться на пол пути путника, прерывать любое дело и только заворожено слушать, как его труба пела и звала кого-то?
А он каждый день, когда стрелки часов готовились слиться, считал истёртые ступени.. Досчитав до ста снова сбивался со счёту.. Каждый раз.. И каждый раз злился на себя за это. Словно загадывал, что что-то произойдёт, если он не собьётся. Или..наоборот – не произойдёт.
Что он не услышит этот хлеставший его уши шум крыльев. И этот гортанный хриплый звук, который ему суждено было понимать.
Его союзником был не тот, кого приписывала молва его говорливых соседей…
Тот другой явился из ночи, возник прямо из темноты, из шелестящей крыльями тучи таких же, как он. Тех, кем он повелевал.
Чёрных воронов.
Повинуясь именно этому договору, он каждый день трубил хейнал на городской башне, призывая того, кто садился ему на грудь и, прикасаясь стальным клювом к тому месту на шее, что никак не хотело заживать, брал ещё одну каплю его крови.
Каждый раз трубач смотрел в глаз Ворона, обращённый к нему, и видел вечность.
А потом вся боль его переливалась в те звуки, которые заворожено, слушали горожане на площади.
***
Полки тевтонцев подошли к городским стенам так близко, что, казалось, сквозь толщь вековых камней был слышен режущий лязг железа и отрывистые, словно лай, фразы, перемеживающиеся грубым смехом и выкриками, непонятными и, в то же время, ясными. Выкриками победителей.
Трубач смотрел сверху на серую, железную тучу и думал о том, что сегодня ему удалось сосчитать ступени.
Он приложил трубу к губам…
Сначала он почувствовал вкус… Горячий, солоноватый, тошнотворно-страшный.
Боль пришла потом. Нестерпимая, пульсирующая.
Стрела попала именно в ту самую рану. Рану, по капле отдающую кровь, которая теперь заполняла гортань.
В глазах темнело. Он всё же не завершил эту мелодию. Мелодию хейнала.
Отбросил залитую кровью трубу и прикрыл глаза.
А когда приоткрыл их вновь, то увидел, как с неба вдруг опустилась чёрная, словно пульсирующая, как его боль, туча и смешалась с той серой железной тучей у городской стены.
И победные крики вдруг сменились криками ужаса и боли.
Вороны били крыльями, клевали глаза, раздирали когтями плоть. Гибли одни, но на смену им чудом появлялись другие…
Познань было спасена..
Уже потом, когда отпраздновали победу, на городской башне нашли тело трубача с горлом, пронзённым стрелой.
На груди его сидел чёрный ворон.
Некоторые говорили, что глаза птицы были полны слёз… Скорее всего, это только показалось.
Но, до сих пор помнят в Познани «убитого трубача», и радио Познани начинает и заканчивает своё вещание звуком трубы, обрывающимся на половине.