Глава 8 http://www.proza.ru/2011/02/08/1673
Люди мира на минуту встаньте
Слышите, слышите
Звучит со всех сторон
Это раздается в Бухенвальде
Колокольный звон.*
Чем ещё запомнился шестой класс, так выступлением историка на линейке, посвященной Дню Победы. Линейка, это очень скучное занятие, особенно, если уже стоит жара, а мы все в шерстяной форме под лучами преем.
На линейках и внеклассных занятиях часто выступали ветераны, а вот наш историк никогда, хотя воевал и награды надевал на праздник. Да он и не собирался выступать, это его директриса подбила. Наверно, никто больше не согласился. Она просто объявила, что о войне нам расскажет Николай Иванович Скрипник.
Он не готовился, он даже растерялся и даже обозлился, но вышел вперед и сказал хмуро так, - « Ладно, расскажу всем желающим о своих подвигах. Попал я в плен с Сашкой Гвоздевым, мы с ним одно ремесленное кончили, и на фронт вместе напросились, старались не расставаться. Заготавливали лес для бараков. Распределяли нас по трое. Двое пилят, один на подхвате. Обтёсываем и тащим на себе в лагерь, недалеко, с полкилометра. Осень уже, слякоть, когда работаешь, - жарко. Только встал, - холодно. Так и маялись постоянно мокрые и голодные", - тут он осмотрел шеренгу нас, распаренных . - " Да что вам на хрен рассказывать это, всё равно не поймете. Так вот обчистили бревно, а третьего нашего к другим временно перекинули в помощь. Нам то с Сашкой деваться некуда, со смотрящим не поспоришь. Подхватили кое-как бревно и двинулись маленькими шажками в такт. Я впереди, Сашка сзади. Почти половину прошли, как он поскользнулся. Я только почувствовал, как бревно заходило-заходило, да и мягко так тюкнулось позади. Мне как плечо оторвало, думал, - всё, без позвоночника остался. Кое-как, корячась, присел, скинул. Повернулся, а Сашка под стволом дергается. Подбежал, хотел обматерить да помочь выбраться. Только это было бесполезно. Концом бревна ему так разворотило голову, что половина всмятку, и вторую половину повело. И всё так мерзко дрожит. Затошнило. Ничего с собой поделать не мог, даже отползти в сторону, даже отвернуться. Мужики подбежали, смотрящий быстро так сориентировался, - тоже ведь перед немцами в ответе, а те любят порядок. Бревно скинули, схватили, как велено было, Сашку за ноги. После бревна он совсем невесомым показался. Потащили к канаве. А он ещё дёргается, мелко так, еле видно. Я всё поворачивался и смотрел, дурак, не верил, всё оглядывался. Мне мужик говорит, - «Не смотри, бля, не смотри». Как не смотреть, если Сашкина голова по земле бьётся. Перехватили под руки, дотащили до канавы, осторожно скинули. Потом подняли то бревно и потащили в лагерь. Хорошо, мужик пожалел меня, взялся за тот кровавый конец, сам бы я не смог. А может и смог бы. Никто никогда не знает, что он может вынести, а что нет. Столько времени после ходил мимо того оврага, мучаясь от вопроса, там он до сих пор лежит, или похоронили где. Иногда до истерики, - пусть стреляют, но посмотрю. Как будто и не видел смерти до этого, но это же был Сашка! Только когда перекинули в другой лагерь, стало легче, но овраг этот до сих пор снится, не Сашка, а овраг. Может еще одну историю рассказать особо любопытным? Как героически срал под себя в госпитале, а девчонка лет пятнадцати подмывала меня, как ребёнка. Ей было противно и тяжело, а мне очень больно, потому что переворачивала меня рывком, плавно то сил у неё не было, и я материл бедную за это на все лады. Так рассказать?"
Особо любопытных не нашлось. Мы впервые видели историка в таком состоянии, мы даже не знали, что он может так ругаться. Постояли немного в молчании. А что тут скажешь? Не хлопать же в ладоши, как после других выступлений. Да и взрослые не знали, как на это надо реагировать. Просто тихо распустили нас по домам.
Николай Иванович ушёл из школы. Шум пролетел по совхозу, что он сумасшедший, что нельзя такое рассказывать детям, что он злой, не добрый человек, чуть ли не фашист. Ерунда всё это. Было жалко, что историк бросил нас
Уроки он вёл легко и весело. И оценки ставил смешно, - ни за что. Приходил на урок без журнала и вызывал к доске примерно так, - « Ситничиха, топай к доске, пропой нам домашнее задание». Его отличало от всех учителей то, что мы его не боялись. Всех же учителей немного боишься, а его нет. И двойку у него не страшно было получить, потому что исправлялась она так же, шутя. Да он и в журнал их не ставил, просто говорил, - « Садись, два в уме». Мы иногда подшучивали над ним, теперь за это стыдно. Даже здороваться с ним стало как-то неловко, за то, что мы такие остолопы и ничего в жизни не видели.
Продолжение следует:http://www.proza.ru/2011/02/17/1396
*Бухенвальдский набат
Музыка: В. Мурадели Слова: Александр Соболев