Глава 6 http://www.proza.ru/2011/01/29/1426
Орлята учатся летать,
Им салютует шум прибоя,
В глазах их - небо голубое...
Ничем орлят не испугать,-
Орлята учатся летать*
Только слепой мог не заметить, как возле Любки откровенно вертелись одноклассник Сашка Хмелев и здоровый парень из девятого Бурдыко Мишка. Но его звали как-то издевательски, - Михайло. С такой фамилией задразнили бы насмерть, не будь он так высок и смазлив. А так, девчонки таяли при звучании этой фамилии и глядя на это здоровое тело. Эх, не видели они настоящего тела, а оно до сих пор как перед глазами, - и струйки по груди, и дрожь по ногам и брызги веером. Близко никого даже похожего нет, вот и плевать на тех, кто рядом бегает.
Как не шёл из ума парень-конь, так и не пропала мечта оседлать Ахыза. Уговорить Такеша было тяжело, он отнекивался, предлагая других лошадей, но мне нужен только Ахыз. Закрываю глаза и вижу, как несусь далеко в степь, чтоб ни одной дороги, ни одной тропинки, и наклоняю голову, прижимаясь к шее коня, чтобы чёрная грива спуталась с моими светлыми волосами, развеваясь на ветру, как тот ковыль, - и шепчу ему колдовские слова, а он понимает и повинуется. Вот где красота! А то, - Бурдыко какое-то.
Такеш согласился только посадить в седло, но о том, чтобы проехаться, даже не стоило заговаривать, а мне и этого хватало, главное добраться до коня, а там видно будет. Дождались вечера, Такеш, как всегда, принял поводья у отца и повёл к стойлу, а я уже там, на жерди. И не волновало в тот момент, что Ахыз подчиняется только хозяину, а других только терпит, и не волновало, что конь с возрастом не становится покладистее. Я сама была похожа на лошадь, нервно вздрагивая и так же нервно дёргая внутри одну и ту же строчку, - « Орлята учатся летать. Орлята... орлята».
Ахыз устал за день, всё, чего ему хотелось, так это покоя. Легко перебралась в седло. Конь не прогибался подо мной, как телёнок Борька, а приятно-крепко пружинил. Конь стоял и соображал, что происходит. Он продувал ноздри и терпел, пока я пыталась занять должную торжественную позу, но не ожидала, что он будет так широк. Как ни устраивалась, колени не могли прижаться к бокам. Чуть поёрзав, поняв, что проехать не получится, решила исполнить и другую мечту, - прижаться к его шее и прошептать, - « Ахыз, хороший, хороший конь». Более нежных слов не нашлось, но конь выслушал, только стал наклонять голову, и показалось, что вот-вот кувырнусь через него. С трудом выпрямилась в седле и подумала с восторгом, - конь меня принял! От этого всё, что внутри клокотало, не выдержало и вылилось наружу. Я этого не ожидала. Такеш этого не ожидал. Ахыз тем более. Не успела доорать это, - « Орлята учатся…». Удар сзади был такой силы, что и не поняла, как это мой зад врос в шею. Но ощущение такое точно было. Всё произошло так быстро, что в один миг оказалась между стеной и копытами. Разве за такое время можно что понять, - смотрела, не мигая, на эти огромные, пудовые мохнатые копыта и каждый удар ими по земле отдавался гулким сотрясением в голове. – « Бум-м-м...бббум..», и вихрем солому в лицо. Стало плохо, так плохо, что просто никак, как будто во все тело ваты набили до отказа, ватные глаза, ватные звуки. В этом никаком состоянии меня вывел из стойла дядя Жамбай, оттеснив коня. В этом, никаком состоянии передал в руки тети Алии, которая стала ощупывать каждую косточку, и пришла в себя немного только когда дома с меня стали снимать всю мокрую одежду, - почему мокрую? В этом, почти никаком состоянии и провалилась в сон, просто - раз, и вырубилась.
Проснувшись, ощутив боль где-то на подушке, когда захотелось повернуть голову, наконец, подумала о Такеше.
– « Ма-а-а-а-а-а-а-м».
Его уже нет. Такеша нет! Он ведь стоял как раз позади, да если и уцелел, то покалечен.
– « Ма-а-а-м!». Эта тишина в доме только подтверждала мои догадки.
– « Ма-а-ам!?».
– «Чего орешь? Кавалерист хренов, заткнись, а то еще с кровати слетишь».
– « Кать, а Такеш, он ..., он есть?».
– « Дура, балда не в порядке? Куда он денется то? Вон, ходит злой по двору с вилами. Не вставай, мамка велела тебе носа на улицу не показывать».
А мне никуда и не хотелось показываться. Я то знала, почему Катька злющая, - это же совхоз. Пол совхоза сейчас умирает от смеха, представляя, как бедный конь икает с испугу, другая половина ждёт приглашения на похороны, всё равно кого, - Стешки, коня или Такеша, - покойник обязательно должен быть. Только мне, как-то, не улыбалось. То, что произошло, было настолько серьёзным, что даже не переживалось из-за подмоченной репутации. Попробовал бы кто полежать под копытами взбешенного Ахыза, - вряд ли сухой остался. Хорошо, что ещё только растяжкой шеи да отбитым задом отделалась.
Может, и правда крепко приложилась головушкой, а может оттого, что не могу вертеть ею, поэтому медленно всё обдумываю, до того медленно, что просто в недоумении. Ну как я могла так глупо мечтать. Как , ни разу не сидевшая в седле, ни сколечко не сомневалась в том, что конь меня будет слушать, да еще Ахыз. Блин, да я совсем не думала! Стало просто дурно от этого озарения. Я не думая болтала, не думая отвечала, не думая делала. Может все так делают? Может это у меня с головой не в порядке или схожу с ума?
А как это определить, здоров ты на голову или нет. Может права Катька, и я родилась дурой?
Стала внимательно осматривать окружающее, - Катькину заправленную кровать, покрывало, прибитое над ней к стене вместо ковра, задёрнутые занавески в огромных жёлтых цветах, похожих на подсолнухи. Потом перевела взгляд на свой ковёр у кровати. Это не ковёр, это картина, нарисованная на клеёнке. Я выпросила её у мамы, когда цыгане ходили по домам и продавали какие-то тряпки. Всё потому что Катька ругалась, вымывая из-под кровати вытертую известку пылью или целыми ошмётками. И мама ругалась, говоря, что возле моей кровати белить приходиться чаще, чем у печки.
Картинку выбрала быстро. Не понравились кони, они были не настояще нарисованы, не понравились дурацкие целующиеся голуби в причудливых облаках, не понравились картины с казаками и казачками, и толстые русалки не понравились. Я выбрала лебедей на озере. Озеро напоминало речку, и лилиями и камышом и ивой, а лебеди были белые-белые, и чуть-чуть прозрачные. Так и засыпала, глядя сквозь них. Иногда этот ковер бесил. Хотелось кинуться в воду, разогнать лебедей, сорвать лилии, поднять муть со дна. И это тоже была одна из моих дурацких фантазий.
Да нет, просто я давно лежу в кровати, и Катька уже обозвала всеми знакомыми кличками, и папа поёрничал, и мамка навздыхалась. Всё как всегда, значит я не сумасшедшая.
А как там у Такеша? У них всё не как у людей. Ведь они совсем по-другому воспитывают детей. Отругать сына, это позор и для отца и для ребёнка, а если отец ударит, то сын может только удавиться, на столько это большое оскорбление. А Такеш, он такой, он на всё способен. Нет, всё-таки, как повезло ему с отцом, вот это выдержка! Это по виду дядя Жамбай толстый, бреет голову, и когда умывается на улице, то сморкается, как слон. А внутри он как индеец, - уверен, невозмутим, справедлив и красив. Последний из могикан. Может, если бы мой папка был такой, то и я выросла умнее в два раза.
Всё, хватит дурацких мечтаний, хватит глупых фантазий. Я решила, что буду теперь молчать. Молчать и думать. Как казах. Как индеец. И закрепила страшным заклятием, - «Алхамду лиллях!», - что было сильнее чем, - «Чтоб я сдохла!».
Такеш злился на Стешку. Но больше на себя. Пусть ему повезло, он успел отскочить, но потом испугался. Так испугался, что струсил. Ему надо было самому оттеснить коня, а вместо этого он, ничего не соображая, кинулся за помощью к отцу. Как маленький. Стыдно было пред отцом, стыдно перед матерью, и эта дура, Стешка, будет теперь считать его трусом. Бросил под копытами одну, убежал. Дурак, ну зачем он влез в это дело, и как это она его охмурила. Вот идиот, повелся на уговоры сумасшедшей.
Чем больше он соображал, тем сильнее жгла обида, - да почему это всё происходит с ним. Какого лешего столько переживаний из-за этой овцы. Нет, надо держаться от неё подальше. Не смотреть, не разговаривать, не подходить. Пусть считает трусом. Пусть только что скажет кому, - убью. Её бы как Ахыза, кнутом. Ахыз то в чём виноват?
Такеш ходил, тыкал вилы туда-сюда по хозяйству и надеялся, что хоть это его успокоит, но злость уходила на время, сменяясь обидой, обида переходила в ярость, а ярость резала глаза до слез. Нет! Он не трус! … Или всё-таки трус
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2011/02/08/1673
*Автор текста (слов):
Добронравов Н.
Композитор (музыка):
Пахмутова А