Январское солнце слепит глаза, отражаясь в витринах рыночных ларьков, и сверкает на оледеневших дорожках. Осторожно пробираюсь к выходу. Мысли заняты подсчётами и возмущениями – то, что планировала, не купила. Желания не совпали с возможностями. Покупки не очень оттягивают руки, поэтому поскользнувшись очередной раз, я взмахиваю полупустой сумкой и оглядываюсь – не разлетелись ли мои пакетики по ледяному пространству.
- Боже мой! Красавица ненаглядная! Гордеевна!
Прямо передо мной, на стульчике у одного из ларьков, сидит моя бывшая сотрудница Александра Гордеевна! Сколько же лет мы не виделись? Около десяти, наверное.
То, что она красавица, сомнению не подлежит. Восемьдесят ей уже есть точно.
Но глаза сияют, как голубое небо в этот солнечный день. Кокетливый беретик в клеточку подобран в цвет и рисунок к воротнику двухстороннего плаща. Рядом с ней сумка на колёсиках. Будто присела отдохнуть не бабулька, а пёстрая птичка!
- Лапочка, Таточка! Ты? Как я рада, что вижу тебя! Рассказывай, что новенького?
Новенького за эти годы набралось, как говорят у нас, в Одессе - не будем спорить.
Но мне же хотелось узнать о её новостях.
Я вспоминала о ней и раньше, и совсем недавно.
В те, прошлые годы, когда наш спаянный коллектив был большой семьёй, Гордеевна, за выходные дни умела сшить любой из нас, желающей, платье или юбку, блузку или сарафан. Деньги брала копеечные, говорила: «На нитки и булавки!» В нашем отделе она была намного старше всех по возрасту. Оформив пенсию, ни дня не захотела работать. Говорила, что голые цифры меняет на дачные цветы. Радовалась возможности кулинарить для мужа, детей и внуков.
Сначала виделись и перезванивались мы с ней часто. А потом хлопотливые девяностые внесли свои коррективы в общение. Знала я, что умерли её родители и Костя - любимый муж. Что сын, научный сотрудник одного из НИИ, остался без работы, и от него ушла жена. Что дочка оставила Гордеевне старшего сына и уехала с младшим к новому мужу во Францию. После окончания школы, уехал и внук.
- Гордеевна! Я думала Вы у Марины живёте в Париже!
- Да, сейчас! Разбежалась! Я была там весь декабрь и половину января! Франция не для меня! Никакого удовольствия! Я вчера была на Привозе, так на килограмме телятины мне недовесили 200 грамм! Имели они, что слушать… А французы... они такие правильные... даже не интересно. У меня прекрасный зять, он возил меня на курорт. Водил по врачам. Но ты же знаешь сколько мне лет, возраст не лечится. Вот, купили мне трость, ногам в помощь. А насовсем уже и не зовут. У меня здесь Костя на Втором Христианском покоится, мои родители, его родители – кто к ним ходить будет?
А сын мой на меня обижается, не ходит ко мне совсем… В охране работает, сутки через трое. Времени свободного море, а ко мне не ходит! Может и прав... Наверное, прав!
Только ничего изменить не могу. Мне же три квартиры достались – родительские и наша с Костей. Все в центре, все престижные. Дача на Каролино-Бугазе... Сдаю недвижимость в аренду, живу-не тужу! Так вот - я всё на Маринку записала. Она мне сказала: «Мама, ты знаешь - я брата в беде не оставлю! А сейчас отдашь ему квартиру или дачу – всё сразу же пасынку в руки перейдёт!» Вот он и в обиде...
Ну, скажи мне – виновата я перед сыном или нет? Ты -умная, подумай, рассуди, скажи!
- Не знаю, Гордеевна, не знаю... Подумаю, позвоню Вам... А сейчас поскольжу дальше...
Рада была Вас видеть… Позвоню, Гордеевна, позвоню…
И я, с такой радостью увидевшая Александру Гордеевну, уходила от неё с двоякими чувствами. Ругала себя за то, что мнение своё оставила невысказанным. И в то же время понимала, что ей моё мнение вовсе не нужно. Гордеевне хотелось услышать, что она права.
Позвоню ли я ей? Может и позвоню... Может быть, к Восьмому Марта...