Страх

Из цикла: Защищая прошлое - сражаемся за будущее

В поисках очевидцев казней дзержинцев с последующим сбрасыванием их тел в шахтные шурфы (во время оккупации города немецко-фашистскими войсками), я посетил Раису Дмитриевну Абрамович (21.06.1923 г. р.), надеясь, что она, возможно, немного прояснит ситуацию вокруг шурфа шахты «Карабанка» (район ДК ш-ты «Торецкая»).

Приключения на поселке шахты «Торецкая» начались с того, что в поиске нужного адреса, «накручено» пару-тройку лишних километров по здешним улицам. Это турне получилось благодаря знающим людям, подсказавшим правильную короткую дорогу, хотя я стоял лишь в тридцати метрах от дома Раисы Дмитриевны (в начале переулка).

Дожидаясь хозяйку, ушедшую в магазин, попробовал мысли привести в порядок… Хочется несколько больше узнать из чужой прожитой судьбы, да еще – в тяжелейшую пору, когда твою жизнь могли забрать просто так, порой ради забавы. Новый человек – новый ключик: вовремя задать вопрос, вовремя остановиться, или сделать паузу, иначе у собеседника проклятый спазм начинает перехватывать горло, и предательская влага заволакивает глаза…
Впервые увидев ее, отметил про себя – старые немощные люди, пережившие «прелести» становления Советской власти, включая: войны, разрухи, неурожаи, суды «троек», многие – безотцовщину, все они в чем-то схожи между собой; сдавалось, разнообразные на лицо, стать, походку, в конце концов, характером, но ведь что-то неуловимое глазу, или, вернее – недосягаемое для сознания большинства из нас, родившихся в иное время – сравнительно сытое и спокойное, делает их убедительно похожими друг на друга. Что заставляет меня так думать? Я не знаю…

Сухой ровный голос, тихая речь Раисы Дмитриевны – произвели на меня впечатление: бывшая учительница; но оказалось – обманулся.
Ее отец, Жила Дмитрий Иванович, перед войной работал помощником Должикова, директора шахты № 1-1 «бис». В первые дни войны – ушел на фронт; а в городе остались его ждать: четверо детей, жена и родная мать. Видимо, об эвакуации не могло быть и речи. Куда с таким «багажом» уезжать в неизвестность? А здесь – хоть какой-то кусок земли, своей земли; тем более никто не мог даже подумать, что такую могучую страну можно поставить на колени.

После первой волны обысков и последующей регистрации, семью Жилы отметили как семью коммуниста, поставив в материнском паспорте штамп, который состоял всего-то из одной буквы «Д», что означало – это семейство подлежит истреблению, наряду с евреями. Бабушку причислили к коммунистам! Какой из нее коммунист? Не умела ни читать, ни писать; Дмитрий Иванович, бывало, принесет местную газету с работы – кто-то ей вслух прочитает новости о городе и стране. В свое время она хлебнула горя, оставшись вдовой – муж, забойщик шахты имени Артема, задохнулся от газа. Осталась с тремя сыновьями на руках; замуж больше не выходила; детей – сберегла, вырастила, выучила; умерла во время войны.

Семью Жилы, как потенциальных врагов великой Германии, почти каждый день навещали с обыском; семьдесят лет прошло с тех дней, а лица немцев и полицаев, приходивших к ним, стоят перед глазами, словно она вчера закрывала за ними калитку.
Полицаи, которых Раиса Дмитриевна раньше не видела, и даже не подозревала об их существовании, уходя после обыска, норовили хоть какую-нибудь вещь забрать с собой.

Раздели, разули, душу вынули, дом превратился в тюрьму с голыми стенами; некому защитить женщин и детей. Из одежды осталось только то, во что были сами одеты. Во время последних обысков полицаи, проверив комнаты, недовольно крутят носами – брать-то уже нечего в доме бывшего помощника директора шахты; начали посматривать на одежонку «коммунистов», что уже и одеждой, как таковой, трудно назвать – дети растут, и друг за другом донашивают вещи. Мать отнесла свои последние вещи (пальто и сапоги) к Восковской Раисе Петровне, проживавшей в районе шахты «Фомиха». Только матушка вернулась – вновь подъехали полицаи; один из них начал придирчиво расспрашивать ее, мол, вчера ты в пальто была одета, где оно? «Сегодня обменяла на хлеб – уже съели», - раздалось в ответ.

Вскоре семья Жилы перебралась к Восковским. И там с обысками ходили полицаи, но уже никто сильно не обижал; иногда наоборот: какой-то немецкий холуй им приносил картофельные очистки. Неизвестно, что его подвигло на такие… жертвы, может быть, у самого были дети?..

Раиса Дмитриевна лично на казнях не присутствовала, но часто слышала об уничтожении наших горожан. Шурф, куда сбрасывали людей, был вроде бы недалеко от ее дома, на огородах, за посёлком. Правда, тогда посёлка-то было – 16 домиков, а за ними сразу степь начиналась. Она помнит место многих казней – шурф1 шахты «Крутилка». После войны эта выработка долго стояла открытой, лишь сверху на проем было наброшено подобие деревянной решётки, чтобы случайный путник, или скотина, ненароком не провалились; но со временем ограждение сгнило, а в шурф начала лазить любопытная ребятня, поэтому его просто  засыпали.

Абрамович Р. Д. слышала и помнит разговоры о том, что была неудачная попытка достать трупы зимой 1944 года из шурфа шахты № 1-1 «бис», но людей просто не допускали в район, где проводились секретные спецработы, по извлечению тел погибших дзержинцев. Да и, ясное дело, зрелище было не из приятных.
Когда расстреливали возле здания бывшей фабрики-кухни, тогда полицаи ходили по ближайшим улицам, и сгоняли народ к месту казни. Будто бы этими мерами можно было что-либо изменить в сознании горожан, которые не могли даже представить себя на добровольной службе у новой власти.

На всю жизнь в ее памяти отпечаталась смерть двоих человек, повешенных в центре города, на том месте, где сейчас стоит2… Это были Середа А. И. и Костенко М. М. (Середа А. И. – дальний родственник Р. Д.), оба жили в совхозе «Никитовский». Тела хоронить женам не отдали, и родственники так и не узнали, где, в каком шурфе, они покоятся.
Все последующие действия, связанные с гибелью не одной сотни наших земляков, покрыты тайной, и никто ни из жителей города, ни из родственников погибших, так и не узнали – достали ли трупы казнённых патриотов города, или нет.

На вопрос, что у вас осталось в памяти об оккупации, последовал ответ:
- Страх. Страх остался в памяти. Мы смерти ждали каждый день, в течение 22 месяцев. Сколько лет прошло после войны, а страх до сих пор необъяснимо давит… Невозможно стереть прошлое…
Услышав откровения о страхе, не покидающем ее в течение семидесяти лет, я невольно вспомнил эпизод из личной жизни…

1989 год. Забастовка шахтеров. Поддавшись чувству гордости за сплоченность рабочих рядов, я, к «гневу», голубятников – членов Стачкома, нарисовал и вывесил (слева от универмага «Москва») два безобидных плаката с текстами: «Партократов – к ответу!», «Шахтерам – пенсию чиновника!».
Когда плакаты уже сохли на полу (в доме), пришел мой отец – хотел предупредить, чтобы я держался в стороне от этих авантюристов. Увидев мое «художество», и прочитав тексты, он, совершенно не по возрасту, резко наклонился и хотел уничтожить мой труд. Я, правда, успел перехватить его за запястья рук, и спросил тоном, каким всегда разговаривал с родителями – тихо и вежливо: «Папа, зачем? Не нужно».

1 Меня в этом плане опередили члены совета городской организации ветеранов ВОВ г. Дзержинска (за коммунистами нигде не успеешь!). За сутки, перед тем, как я приехал к Абрамович Р., они съездили на место шурфа, но там не оказалось даже его признаков. И память ей не отказала, и по приметам нашла нужное место, но вокруг оказалось чистое ровное поле, заросшее редкой травой.
2 Автор не счел нужным озвучивать точное место – пусть люди спокойно работают.

Никогда не видел своего родителя в подобном эмоциональном возбуждении. Я буду помнить его слова, пока не отойду в иной мир: «Коля, сынок, поверь мне… Придет время – ты заплатишь своей кровью за каждую написанную букву…».
Конечно, я не внял совету отца, и понять его не смог. Не осилил…

Спустя 21 год, сидя на лавочке в чужом дворе, я осмыслил, чем руководствовался мой отец, пытаясь помочь советом. Это был страх. Страх жил в крови нескольких поколений народов СССР, благодаря которым сегодня некоторые личности имеют: фабрики, заводы и пароходы, в то время, когда многим людям скоро будет нечем платить за элементарные вещи…
Что же его, бывшего беспризорника, отработавшего в шахте четверть века, выдержавшего угон в Германию (и уже там – выстоявшего), не боявшегося ни Бога, ни черта, и давно дышавшего воздухом свободы, могло заставить жить в страхе все последующие годы? Я вновь оказался в неприятном положении – у меня нет ответа…

Сегодня приходится удивляться: когда Савченко Виктор Иванович3 и Семенова Надежда Ивановна4 проделали гигантскую работу по воссозданию картины оккупационного периода нашего города, включая партизанское сопротивление, местное подполье, и т. д., то почему никто из живых свидетелей зверств немцев и полицаев, даже не упомянул о чудовищных местах казней – шурфах?

Выходит, не только Абрамович Раиса и мой отец пропитались страхом 30-хх!..

Благодаря работе Савченко В. и Семеновой Н., в книге «Наш Дзержинск» (ч. I) опубликованы списки казненных горожан в количестве 143-х человек. Доподлинно известно, что ради нас эти люди погибли от рук оккупантов и их пособников. Внимательно изучив архивные справки, хранящиеся в совете городской организации ветеранов, я обнаружил фамилии еще сорока (!) человек, арестованных и, возможно, вывезенных из города. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться – все они были уничтожены. Сегодня, к сожалению, память дзержинцев об этой части героев (183 чел.), витая между небом и землей, остается лишь на бумаге; о них вспоминают в общих чертах на День Победы. Притом, что шурфов, куда сбрасывали тела горожан, было несколько; и сегодня мы проходим мимо безымянных погребений, где лежат наши герои, почти забытые, и взывающие к человеческой справедливости…



P. S. На одном из стендов городского музея висит ксерокопия «Акта медицинского исследования останков трупов из шурфа ш. 1-1 «бис»5, из которого можно явственно понять, что оттуда ничьих останков не извлекли…

20.01.2011 г.