Автор: Леланд Райкен
”Бог создал человека существом социальным. Мы ожидаем определенных поощрений от человеческого общества. Но это равнозначно тому, что и общество должно от нас что-то получать”. (Коттон Матер)
Даже те, кто мало знаком с пуританами с уверенностью оперируют фразой «деловая этика пуритан». При детальном рассмотрении того, что они подразумевают под этой фразой, становится ясно, в насколько узком смысле понимает ее большинство современных людей. Для многих фраза «пуританская мораль» является емким ярлыком для всего, что не нравится в пуританстве.
Даже когда эта формулировка касается лишь темы работы, все равно существует тенденция неправильного понимания того, что на самом деле думали пуритане по этому вопросу. Сегодня определение «пуританская деловая этика» используется для обозначения ряда современных отклонений: синдром трудоголика, тяжелая и нудная работа, конкуренция, поклонение успеху, меркантильность и культ человека, создавшего самого себя.
Уже настолько стало аксиомой то, что именно пуритане положили начало всему этому, то истинное положение вещей шокирует: то, что обычно подразумевается под пуританской деловой моралью, на самом деле абсолютно противоположно тому, во что в действительности верили пуритане XVI-XVII веков. За последние три столетия над западной цивилизацией довлела секуляризированное извращенное толкование настоящей пуританской деловой этики. Таким образом, я начну свой обзор пуританских убеждений с темы, более всего знакомой для наших современников, но в действительности абсолютно неверно понимаемой.
Предпосылки: разделение священного и мирского
Для того чтобы понять пуританскую позицию по отношению к работе, необходимо рассмотреть то положение вещей, против которого выступали пуритане. На протяжении столетий работа традиционно разделялась на две категории: «духовную» и «мирскую». Духовную работу выполняли представители религиозных профессий. Вся остальная работа была заклеймена как мирская.
Такое разделение между духовной и мирской работой можно проследить вплоть от иудейского Талмуда. Такова, например, одна из молитв, написанная, очевидно с точки зрения книжника:
«Благодарю Тебя, Господь, Бог мой, что Ты даровал мне место мое среди сидящих в доме учения, а не среди сидящих на углах улиц; ибо я рано начинаю работу, и они рано начинают; я начинаю работу над словами Торы, а они начинают работу над вещами преходящими. Я устаю, и они устают; я устаю и этим приношу пользу, а они устают и пользы не приносят. Я стремлюсь, и они стремятся; я стремлюсь к жизни грядущего века, а они стремятся в яму разрушения».
Подобное разделение работы на категории духовной и мирской стало ведущей чертой средневекового католицизма. Эта позиция была сформулирована уже в IV столетии Евсевием Памфилом:
«Христос дал Своей Церкви для вида жизни. Один из них стоит выше природы и выходит за рамки обыденной жизни. Полностью и постоянно отделяясь от обычного человеческого существования, он посвящает себя служению одному лишь Богу… Значит, подобное [существование] есть совершенная форма христианской жизни. И существует другой образ жизни, более незаметный, более мирской, позволяющий человеку… заниматься фермерством, ремеслами и другими более светскими делами и быть набожным… Такие стоят на второй ступени благочестия».
Именно эту духовно/светскую раздвоенность пуритане отвергли в первую очередь, когда вырабатывали свою концепцию работы.
Святость всех законных видов работы
Мартин Лютер был тем, кто яростнее других отвергал представление о том, что духовенство, монахи и монахини выполняют работу, которая духовна и священна в большей степени, чем работа лавочника или домохозяйки. Кальвин немедленно присоединил свой голос к этому спору. Пуритане были единодушны в следовании за Лютером и Кальвином. Подобно отцам-реформаторам пуритане отвергали двойственную духовно-мирскую концепцию. Уильям Тиндал заявил, что если взглянуть снаружи, «то заметна разница между мытьем посуды и проповедованием Слова Божьего; но относительно того, угодно это Богу или нет — то разницы не существует вовсе». Уильям Перкинс соглашался: «Работа пастуха… столь же хороша перед Богом, как и работа судьи в вынесении приговора, или магистрата в управлении, или служителя в проповеди». Отрицание пуританами теории разделения работы на духовную и мирскую имело далеко идущее значение.
Прежде всего, пуританское восприятие придает каждому делу его истинную ценность и связывает каждую профессию с христианской духовной жизнью. Оно делает любое ремесло значимым, превращая ее в средство для прославления и послушания и выражения своей любви (через служение) к ближнему. В соответствии с этим Хью Латимер увидел в примере Христа истинное достоинство любой работы: «Замечательно, что Спаситель мира и Царь царей не стыдился трудиться; и более того, в таких простых занятиях. Таким образом, Он сделал священным любой род занятий».
Джон Дод и Роберт Кливер писали, что «великий и святой Бог не презирает честный труд… считая его неблагодарным, но венчает его Своим благословением». Пуританское убеждение о достоинстве любой работы также оказало эффективное влияние на освящении всей общины. Вот что сказал Джон Коттон о способности христианской веры освятить самую обычную жизнь и работу:
«Вера… вдохновляет человека в его призвании к самому обыденному… Плотское сердце не знает, как подчиниться призванию к посредственному занятию, но верующее [сердце] — знает, и вдохновляет нас в этом призвании… Так что вера готова принять в свои объятия любое обыденное дело, если есть к нему призвание, в то время как плотское сердце постыдится».
Уильям Перкинс заявил, что люди могут служить Богу «в любом своем ремесле, хотя бы это была уборка дома и уход за овцами». Натаниэль Матер сказал, что Божья благодать «одухотворит любые действия», даже самые маленькие, так что «любовь к жене или ребенку» становятся «благими деяниями», а «принятие пищи и напитков — деяния послушания и, следовательно, значительны в глазах Бога».
Для пуритан все в жизни принадлежало Богу. Они стремились к тому, чтобы соединить вместе свой ежедневный труд с религиозным посвящением Богу. Ричард Стил утверждал, что именно в лавке «можно с уверенностью ожидать присутствия и благословения Божьего». Пуритане произвели революцию во взглядах на ежедневную работу, когда показали возможность того, что «каждый шаг и жест в твоем труде свят». В своей знаменитой Ареопагитике Джон Мильтон высмеивал дельца, который оставляет свою религию дома, «трудясь весь день без религии». Томас Гэтакер не видел напряженных различий между духовным и мирским, когда писал: «Человек не должен представлять себе… что, получив призвание быть христианином, он обязан в ту же минуту бросить все мирские занятия… и посвятить всего себя… молитве и созерцанию, но он должен по-прежнему заниматься своим ремеслом, равно как и духовой практикой».
Целью пуритан было служение Богу не просто в своей работе, а через работу. Джон Коттон отметил это, когда писал следующее: «Искренне верующий христианин… живет в своем призвании верой. Не только духовная, но и гражданская жизнь в этом мире, а также вся моя жизнь происходит по вере в Сына Божьего: Он не изымает жизнь из силы своей веры». Коттон Матер сказал: «Христианину следует отдавать хороший отчет не только в том, что является его профессией, но и в том, что он представляет собой в этой профессии. Христианину недостаточно иметь специальность, он должен позаботиться о том, чтобы эта специальность стала христианской».
Учитывая пуританский акцент на то, что все в жизни исходит и принадлежит Богу, ни для кого не стала сюрпризом появившаяся в XVII веке брошюра под названием «Святой Павел, палаточник», которая указывала на то, что протестантизм воспитал «восхищение светскими профессиями».
Пуританское понимание призвания к ремеслу
Вторым твердым убеждением пуритан, в дополнение к провозглашенной святости любого ремесла, было то, что Бог каждого человека призывает к своей собственной специальности. У каждого христианина, по мнению пуритан, есть свое призвание. И следовать ему, значит слушаться Бога. Важный аспект такой позиции заключается в том, что при этом работа становится ответным действием Богу.
Прежде всего, пуританский акцент на таких доктринах как предопределение и провидение сделало для пуритан способных утверждать, что каждый человек имеет свое призвание относительно работы. Пуританский богослов Ричард Стил писал: «Бог призывает каждого служить Ему в особой должности в этом мире, и для своего и общего блага… Великий Правитель мира предназначил каждому человеку подходящую должность и занятие».
В своем классическом «Трактате о призвании, или предназначении человека» Уильям Перкинс писал: «Призвание или предназначение является определенным типом жизни, установленным и направленным для человека Богом, для общего блага… Каждый человек независимо от образования, положения, пола или состояния должен иметь личное и особенное призвание для претворения в жизнь».
Доктрина о призвании была наиболее заметна в американском пуританстве. Коттон Матер утверждал: «Каждый христианин обычно должен иметь призвание. Как бы говоря, должен существовать определенный род занятий…, которому христианин должен отдавать большую часть своего времени; чтобы таким образом он мог прославить Бога». Джон Коттон вторил ему: «Вера подвигает сердце христианина жить согласно достойному призванию; как только человек обращается к Богу и Его благодати, то больше уже не может найти отдохновения, пока не найдет свое призвание и профессию».
Одни из результатов пуританского понимания призвания заключался в том, что работающий становился служителем Бога. Бог, несомненно, единственный, кто «раздает людям задачи». С этой точки зрения, работа тяготеет к тому, чтобы стать обезличенной. Более того, ее важность не заключается в ней самой. Работа — это, скорее всего, средство, с помощью которого человек живет в своих взаимоотношении с Богом. «Каким бы ни было наше призвание», — провозглашает один пуританский источник, — «в нем мы служим Иисусу Христу». Ричард Стил рассматривал работу как служение, когда писал следующие строки: «Тот, Кто одолжил вам таланты, также сказал: «Трудись, пока Я не приду!» Как же можно быть ленивым при этом весь день?… Ваш труд это ваша достойная сфера деятельности».
«Бог — Главнокомандующий», — писал Перкинс, — «распределяющий каждому свое задание… Бог сам является автором и началом всякого призвания».
Если именно Бог призывает людей к их работе, тогда эта работа может быть формой служением Ему. Джон Коттон описал это таким образом: «Следовательно, человек, что служит Христу в служении людям… делает это искренне, как в присутствии Бога, и так, кто держит в руках небесное дело, и таким образом точно знает, что Бог поддерживает его путь и работу».
Работая по своему призванию, с точки зрения пуритан, человек трудится на глазах у Бога. Коттон Матер восклицал: «О, пусть каждый христианин ходит с Богом, когда работает по призванию, занимается ремеслом, глядя на Бога, действовать под присмотром Бога».
Еще один полезный результат доктрины о христианском призвании в том, что это ведет к удовлетворенности в работе. Если христианское призвание исходит от Бога, то в этом убеждении присутствует стратегия для принятия задачи. Коттон Матер писал, что «христианин должен следовать своему ремеслу с удовлетворением…В том, что человек занимается своим делом с удовлетворением и удовольствием заключается исключительная Божья расположенность к человеку… Испытываете ли вы сейчас затруднения и неудобства в своем деле? Удовлетворение в таких условиях — это не малая часть ваших обязательств и почтения перед Богом, Который привел вас туда, где вы сейчас находитесь».
Ощущения призвания как служения и как причины удовлетворенности соединились вместе в стихотворении, которое один молодой пуританин сочинил по случаю достижения двадцати трех лет. Знаменитый седьмой сонет Мильтона открывается упреком поэта самому себе в недостаточной деятельности. Но утешение, выраженное в афоризме, позволяет определить стихотворение, как типично пуританское: «Все это, имея благодать использовать так, будто на глазах моего великого Мастера задач».
Наиболее правдоподобно эти строки можно интерпретировать следующим образом: «Все это значит то, что у меня есть милость распоряжаться своим временем, хотя я всегда живу в присутствии моего Великого Мастера задач». Мильтон, несомненно, рассматривал себя ответственным перед Богом, и эпитет «мой Великий Мастер задач» ярко обозначает пуританское отношение к Богу — единственному, кто призывает людей к служению.
Если у каждого есть свое призвание, как же распознать, к чему именно он призван? Чтобы определить свое призвание, пуритане подключили методологию: они не превращали процесс в миф. Ричард Стил, например, заявил, что Бог редко призывает людей непосредственно в «последние дни», и каждый, кто утверждает, что имел откровение от Бога, «должен блистать экстраординарными способностями и умениями, иначе же это обман и самомнение».
Пуритане предпочитали доверять личным «внутренним способностям и склонностям», «внешним обстоятельствам, могущим привести... к определенному жизненному курсу», совету «родителей, попечителей, а в некоторых случаях — мировых судей», а также «природе, образованию, или благоприобретенным талантам». Они также верили, что в случае правильного определения своего призвания человек получает от Бога все необходимое для исполнения своей работы: «Когда Бог призвал меня на должность, Он дал мне определенные для этого таланты».
Пуритане верили в верность призванию. Призванием свыше нельзя было ни пренебрегать слишком легко, ни превращать его в объект поклонения. По вопросу о выборе специальности, Мильтон, чей поэтический дар проявился еще в детстве, писал, что «природу каждого человека необходимо внимательно наблюдать, и не стараться отправить ее в другом направлении, ибо Бог не намерен давать всем одно и тоже дело, а, наоборот, для каждого у Него есть свое занятие». Ричард Стил предостерегал, что было бы «абсурдно» выбирать «призвание или условия жизни без осторожного и взвешенного размышления об этом». Джон Коттон особо выделял мысль о роли способностей в выборе специальности: «Когда Бог дает человеку таланты исполнить свое призвание, это еще раз доказывает допустимость этого призвания... Бог ведет человека в этом призвании, 1 Кор. 7:17...
Призвав меня на должность, Бог дал мне способности для исполнения своего долга, особенно если должность соответствует мне и моим лучшим талантам; чтобы Его лучшие дары, развившись, служили бы для Него».
В пуританской идее о призвании равнозначным был вопрос о противодействии случайному оставлению специальности. В то время, как пуритане, в общем, не верили в то, что человек не может законно менять занятия, они, несомненно, настороженно относились к практической стороне дела. Уильям Перкинс говорил об «упорстве в добрых обязанностях», и предостерегал против «амбиций, зависти, нетерпения», добавляя, что «зависть... это общий грех и причина многих раздоров в сообществе». Коттон Матер соглашался: «Христианин должен следовать своему призванию с удовлетворением. Христианин не должен быть слишком готов к тому, чтобы «выпасть» из своего призвания... Многие, только из-за алчности и неудовлетворенности бросают свое дело».
Суммируя все вышесказанное, можно сказать, что пуританская идея о призвании объединила группу родственных тем: промысел Божий в распределении задач, работа как ответ Богу в служении, удовлетворенность в своей задаче, и верность своему призванию. Все это замечательным образом подмечено в призыве Джона Коттона «служить Богу в своем призвании, и делать это с радостью, верой и набожностью».
Мотивация и награда за работу
Пуританские убеждения о мотивации и целях работы необходимо аккуратно отделить от того, что проходя через три столетия, несло на себе ярлык «пуританской деловой этики». С того момента, как Бенджамин Франклин произнес свои житейские поговорки о богатстве как о цели работы, и до нашего века, когда индустриальные гиганты провозгласили, что их успех является доказательством того, что они — избранники Божьи, наша культура рассматривает работу, прежде всего, как средство к богатству и имуществу. Эта мирская этика была приписана пуританам и их предшественнику Кальвину, и за аксиому стало приниматься мнение, что пуританская этика основывалась на богатстве, как на основной награде за труд и процветании, как на признаке благочестия.
Но разве именно в это верили пуритане? Награда за труд, согласно пуританской теории, была духовной и моральной, той, которая прославляла Бога и приносила пользу обществу. Рассматривая работу как служение Богу, пуритане открыли путь совершенно новой концепции награды за труд, которую можно найти в комментарии Ричарда Стила: «Вы трудитесь для Бога, Который, несомненно, вознаградит вас для удовольствия вашего сердца». Из пуританских комментариев становится ясно, что подобные награды были, прежде всего, духовными и моральными.
Уильям Перкинс утверждал, что «главное в нашей жизни… служить Богу через служение в работе по своему призванию… Некоторые возможно скажут: “Неужели для того, чтобы прокормить свои семьи, мы не имеем права использовать свое призвание?” Я отвечу: “Вы обязаны делать это [кормить семьи]: не это не является конечной целью вашей жизни. Истинная же цель — служить Богу в служении человека”».
Джон Престон сказал, что мы должны трудиться «не для своего блага, а во благо других».
Ричард Бакстер поделился своей точкой зрения относительно духовных и нравственных целей работы. Назначение работы, сказал он, — «послушание Богу и добрые поступки для других». И далее: «Общественное благосостояние, или блага многих, должны цениться превыше собственного блага. Таким образом, каждый человек призван делать все, что в его силах на благо других, особенно Церкви и сообщества». Относительно материальных богатств, которые можно получить от работы, то они «могут оказать содействие в утешении нуждающегося братства, и развитии добрых дел для Церкви и государства».
Американские пуритане высказывали ту же точку зрения. Согласно Коттону Матеру, причина, по которой человек должен следовать призванию, кроется в том, «что таким образом он [человек] может прославлять Бога, делая добро другим и получая сторицей». И снова: «Бог создал человека существом социальным. Мы ожидаем определенных поощрений от человеческого общества. Но это равнозначно тому, что и общество должно от нас что-то получать. Мы полезны человеческому обществу своей работой в тех особых областях, которые определил нам Бог». Джон Коттон заявил, что в своем призвании «мы должны заботиться не только лишь о собственном, но также и общем благе… И, следовательно [вера], не думает, что имеет удобное призвание, до тех пор, пока оно служит на благо себе, а не другим».
В этих заявлениях достойна замечания соединенная воедино в вопросе о призвании интеграция между Богом, обществом и самой личностью. Личный интерес не отвергается полностью, но сводится к минимуму в вознаграждении за труд.
Сохраняя свой взгляд на духовные и моральные цели работы, пуритане тем самым вывели логическое заключение, что эти же цели должны определять и выбор специальности. Ричард Бакстер настаивал: «Выбирайте такую профессию или призвание, в которой вы могли бы в большей мере служить Богу. Выбирайте не такое [призвание], в котором вы можете значительно разбогатеть или получить мирские почести, а такое, в котором могли бы сделать как можно больше добра и избежать греха».
В другом месте Бакстер писал, что в выборе профессии или призвания первым условием должно быть «служение Богу и общему благу, и, таким образом, такое призвание, которое способствует общему благу, предпочтительнее».
Неотъемлемой частью акцента на духовном и моральном вознаграждении за работу является постоянное осуждение тех, кто использует работу для удовлетворения эгоистичных амбиций. Вразрез общепринятому мнению, понятие о человеке, создавшем самого себя, не подходит к пуританам, если под «создавшем себя» мы подразумеваем людей, заявляющих, что своим успехом обязаны собственным усилиям и нарочито удовлетворяющих свои материальные запросы заработанными деньгами.
Бакстер пренебрежительно отзывался об амбициозном возвеличивании самого себя: «Проявите осторожность, чтобы вы, под видом усердия в своем призвании, не оказались во власти мирского мировоззрения, чрезмерной заботы или алчных замыслов о процветании в этом мире». «Каждый для себя, а Бог для всех нас», — писал Перкинс, — «вот самый грязный и совершенно отвратительный подход к цели любого призвания». А потом добавил: «Они оскверняют свои жизни и призвания тем, что используют их для получения почестей, удовольствий, выгоды, земных удобств и тому подобного, и таким образом, живут не с той целью, что Бог предназначил для нас, и, следовательно, служат себе, а в результате — ни Богу, ни людям».
Один из ранних пуритан, Хью Латимер, говорил относительно богатства, что «нам не следует поступать так, как поступает большинство, алчно и жадно стремящиеся к нему [богатству] денно и нощно».
Успех — это Божье благословение, а не личная заслуга
Расценивало ли пуританство и кальвинизм работу в основном как средство для достижения успеха и благосостояния? Большинство утверждает, что это правда, однако я вижу бесплодность доказательств этого заявления. Кальвинизм не учит этике самонадеянности, как это делает современный деловой кодекс. Наоборот, это — этика милости: каким бы ни было материальное вознаграждение за труды, оно всегда является даром Божьей милости.
Сам Кальвин отрицал тот взгляд, что материальный успех — всегда результат работы. Не ранние протестанты говорили об этом, а Бенджамин Франклин, который был уверен, что «ложась и вставая рано, человек может обрести здоровье, богатство и мудрость». С кальвинистской точки зрения, сама работа не гарантирует успех; и даже если Бог благословляет работу материальным процветанием, то делает это лишь по Своей милости, и в этом нет человеческой заслуги, производящей благословение. Говоря словами Кальвина, «люди тщетно изматывают себя усиленным трудом и растрачивают себя в жажде приобретения богатства, хотя последние также являются милостью Божьей». И снова: «Было бы слишком глупо думать, что у нас есть право на пустую самоуверенность. По этой причине, когда бы ни встречалось нам слово «награда», или оно просто проносилось бы у нас в мозгу, следует понимать, что она [награда] является вершиной Божественного великодушия по отношению к нам».
Подобным духом пропитаны пуританские размышления о взаимоотношениях между человеческими усилиями и Божественным благословением. Коттон Матер заявлял: «Работая, мы забрасываем невод, но именно Бог дает нам улов». Роберт Кроули говорил своей аудитории в лондонской ратуше, что ни алчность, ни тяжелая работа не могут сделать людей богаче, поскольку Один лишь Бог благословляет их успехи». Согласно Джорджу Суинноку, преуспевающий бизнесмен никогда не может сказать, что лишь его собственные усилия стали причиной его успеха; и хотя люди играют свою активную роль, «нет ни одного колесика в природе, которое не приводилось бы в движение Богом».
Это правда, что пуританский образ жизни, являвший из себя смесь усердия и бережливости, склонялся к тому, чтобы сделать людей относительно преуспевающими, по крайне мере, часть их земной жизни. Немаловажно, однако, то, как пуритане воспринимали свое материальное процветание. Пуритане относились к богатству, как к общественному благу, а не личному владению; дару от Бога, а не результату одних лишь человеческих усилий и знаку Божественного одобрения. Составленный Ричардом Л. Гривесом грандиозный обзор ранних источников открывает тот факт, что пуритане «утверждали, что не существует прямой связи между богатством и набожностью… Не богатства, а вера и страдания ради Евангелия являются знаками избранности».
Пуритане никогда не представляли работу, отделенной от духовного и нравственного контекста служения Богу и человеку. Широко цитируемое послание Ричарда Никсона на День Труда 1971 года, возможно суммирует популярное представление о «пуританской деловой этике», но если это так, но это неверная картина: «”Деловая этика” находит, что труд хорош как таковой; что человек становится лучше посредством совершения акта работы. Соревновательный дух Америки, “деловая этика” таких людей,… ценность успеха, мораль самоуверенности — ничто из этого не выходит из моды».
Я уверен, что смог доказать, что пуритане не поддерживали такую теорию о работе. Их идеалами являлись послушание Богу, служение человечеству и упование на Божью благодать. В пуританской этике эффективность работы почти полностью зависела от мотивов, по которым она выполнялась.
Умеренность в работе
Последним наследием пуританского взгляда на работу стала необходимость чувства меры в работе. В теории пуритане пытались сохранить баланс между крайними проявлениями праздности или лени с одной стороны и рабского пристрастия к работе с другой. На практике же они часто грешили в сторону чрезмерной работы.
Есть один момент, в котором современная трактовка пуританской деловой этики верна — пуритане презирали праздность и восхваляли усердие. Бакстер продемонстрировал свою обычную резкость по отношению к праздности: «не работать — это свинство и грех». Роберт Болтон называл леность «глубокой ржавчиной и язвой души». «Бог никому не позволяет жить праздно», — писал Артур Дент в своей известной книге «Тропинка в небеса простого человека». Элизабет Джоселин написала в «Завещании матери к не рожденному ребенку»: «Стыдись лености, будучи человеком, но страшись ее, будучи христианином». Из этих заявлений становится очевидным, что пуританская деловая этика делала труд личной ответственностью равно как и общественной обязанностью.
Пуританская критика праздности соответствовала их восхвалению усердия в работе, не столько из-за того, что последнее являлось генетически нравственным, а потому, что Бог предоставил средства для обеспечения человеческих нужд. Бакстер писал: «Бог приказал вам тем или иным способом добывать хлеб свой насущный». Томас Уотсон выдвигал теорию, что «религия не утверждает право на праздность… Бог призывает все Свою Церковь к работе… Бог благословит наше усердие, а не нашу лень».
Частью пуританского отвращения к лености и восхваления работы являлось их убеждение в том, что приказ трудиться был отдан еще при сотворении и, таким образом, труд необходим для человеческого благополучия. «Адам в невинности своей имел все по своей воле», — писал Уильям Перкинс, — «пока Бог не дал ему работу по призванию». Согласно Джону Робинсону, «Бог, Который заставил нашего праотца, даже в невинности,… трудиться…, не хотел бы видеть никого из Своих потомков, ведущим праздную жизнь… Человек неизбежно рожден для напряженного труда, умственного либо физического». А Бакстер писал: «Невинный Адам был приведен в Эдемский сад для ухода за ним… А человек во плоти должен иметь работу как для своего тела, так и для души». Рассматривая работу как заповедь, данную при сотворении, равно как и призвание, пуритане распознали величие труда и ради работы как таковой, и как ответа Богу.
С точки зрения пуритан, даже «одухотворенность» не была оправданием праздности. Ричард Стил выступал против «пренебрежения необходимыми человеческими занятиями под маской религиозного поклонения». Томас Шепард дал следующий совет одному религиозному фанатику, сетовавшему, что религиозные мысли отвлекают его от работы: «Если грешно давать пищу земным мыслям, когда Бог поставил вас выполнять духовную работу, то также в своем роде великий грех лежит в страдании от духовных мыслей при выполнении работы в гражданских… специальностях».
Но не ведет ли неизбежно пуританская этика к синдрому трудоголика? Согласно убеждениям пуритан — нет. Они старались уравновесить свое усердие определенными ограничениями сверхурочной работы. И снова, их идеалом была умеренность. «Будьте осторожны в чрезмерной занятости, либо в чрезмерном стремлении к ней, или злоупотреблении», — предостерегал Джон Престон. Филип Стаббс предупреждал, что «каждый христианин связан совестью перед Богом», и не должен позволять «своим нескромным заботам» превосходить «рамки истинной набожности»; добавляя: «Вместо нашей алчности и нескромных запросов Господь хочет, чтобы мы не пеклись о дне грядущем, поскольку (говорит Он) для каждого дня достаточно своих трудностей».
Шотландский богослов Роберт Вудроу комментировал: «Я со смирением думаю, что грех нашей чрезмерно сильной привязанности к труду, к пренебрежению нашими более ценными интересами, будет записан в день нашего суда». По вопросу о «совместительстве» Ричард Стил заявлял, что человеку не следует «соединять два или три призвания лишь для того, чтобы увеличить свое богатство».
Целью пуритан являлась умеренность между двух крайностей. Работать с рвением и все же не отдавать работе всю душу — за это боролись пуритане. Джон Престон выразил это следующим образом: «Если вы имеете чистые чувства, то можете вмешиваться во все дела на свете и не замараться о них, но если вы полны несдержанных влечений ко всему, то тогда это растлит ваш дух». Середина между ленивцем и трудоголиком также была идеалом и для Джона Коттона: «В каждом глубоко святом христианине есть и другая комбинация странным образом перемешанных добродетелей, являющая собой усердие в земных делах и все же безразличие к миру; такая тайна, которую невозможно прочесть, но все знают о ее существовании… Хотя он трудится усердно в своем призвании, однако же сердце его не тревожится об этих делах, он может сказать, что делать с его положением, когда достигнет его».
Резюме
Для подведения итогов пуританской доктрины о труде, лучше всего обратиться к эпическому произведению Джона Мильтона «Потерянный рай». Мильтон оживил многое из того, во что верили пуритане по отношению к работе, в образах Адама и Евы, живших в совершенстве в Эдемском саду. Мильтон неоднократно подчеркивает, что работа в раю являлась не только удовольствием, но и необходимостью. Тот, кто провел тщательное сравнение мильтоновского видения рая и ранних авторов, обнаружил, что изображение работы как необходимости «было наиболее поразительной и свежей особенностью подхода Мильтона». Принадлежность Мильтона к пуританам отличала его от средневековых предшественников в этом отношении.
Нет лучшего завершения этого раздела темы о настоящей пуританской этики, чем строки об Адаме и Еве из «Потерянного рая»: «У человека есть предназначенный для его тела или ума ежедневный труд, который показывает его достоинство и расположение Небес на всех его путях». Мы можем увидеть здесь пуританское убеждение о Боге как о Том Единственном, Кто призывает людей к делам, о достойности работы и о том, как правильный подход к целям работы может превратить любую задачу в священнодействие.