К вееру, веерному отключению электроэнергии народ не то, чтобы привык, но как-то приспособился, притерпелся. Свет отключали не одновременно во всем городе, а поэтапно, в разных районах и строго по графику — уже хотя бы за это люди были благодарны — где на один час, а где и на два, по-разному. Нет, на кухнях, конечно, ворчали, но чтобы вот так, вслух выразить возмущение — этого нет, к этому наш народ не приучен. Или отучен.
Участок улицы им.Жертв Перестройки, на котором находился дом №66/6, обесточивали с 20.00 до 21.00. К урочному времени жильцы выставляли на столы кто свечи, кто керосиновые лампы. У наиболее продвинутых, лампы были импортные, аккумуляторные.
У председателя домового комитета тов.Бататова была обычная белая свеча из стеарина. Сейчас, без пяти минут до часа «Ч» свеча стояла на столе, а хозяин, поглядывая на часы, нарезал вокруг стола круги, гремя коробком спичек, зажатым в кулаке. Лишь только тьма затопила квартиру, чиркнула спичка, и пляшущее пламя свечи оживило тени в углах комнаты. Но только тов.Бататов собрался прилечь на диван, чтобы с пользой провести вынужденное безделье, как раздался стук в дверь.
Председатель снял свечу со стола и, прикрывая ладонью пламя от сквозняка, направился в прихожую. На пороге стояла Двубортникова.
— Тов.Бататов, там пенсионер Волозов в лифте бьется, как Сергей Лазо в паровозной топке.
— Эк, его! — досадливо крякнул председатель и вышел на площадку.
Из-за сомкнутых створок лифтовой двери доносились невнятные крики.
— Петрович, это ты там? — на всякий случай поинтересовался тов.Бататов.
— Тень отца Гамлета! — донеслось из кабинки.
— Так ты застрял что ли?
— Ночное рандеву у меня здесь… на бульваре роз.
— Так, а чего ты в лифт полез перед самым отключением? К себе на третий этаж мог бы и ногами взойти.
— А! — видимо махнул рукой пенсионер Волозов. — Подперло меня, по малой нужде. Думал не добегу, растрясу весь пузырь на ступеньках. На часы глянул — вроде успеваю. А они, заразы, взяли и на полторы минуты раньше срока выключили электричество. А у меня это… кал…
— Ты что, обделался? — хохотнул тов.Бататов.
— Тебе бы все смешочки, а у меня — кал-остро-фобия. Боязнь маленьких помещений. На меня стены давят. Ты, как председатель, вытащи меня отсюда.
— Клаустрофобия, — догадался собеседник. — Только как же я тебя вытащу? Час отсидеть придется. А хочешь, я по эту сторону посижу, помогу скоротать тебе время? — Председатель в душе был добрым человеком, но обычно стеснялся это выказывать.
— А вот скажи мне, тов.Бататов, — плененный в лифте явно успокоился, — почему это так: страна у нас большая, богатая, а электричества не хватает. А вот возьми, к примеру, Сингапур. Так этого Сингапуру — плюнь на карту и его плевком, как цунами накроет. А подишь ты, всю ночь напролет рекламой полыхает. Да вся разноцветная, сияющая. Экономии никакой. Или те же Арабские Эмираты. У них там между отдельными Эмиратами, вдоль дороги через пустыню фонари на столбах по ночам горят. На фига они им? Кому? Скорпионам, чтобы не заблудились в пустыне? Будто это у них Братская ГЭС, а не в России. Но веер — у нас.
— Тут понимаешь, какое дело, Петрович. Электричества и у нас много, только воруют его.
— Как можно электричество воровать? Да и кто бы?
— Да хоть и тот же рыжий.
— Он его что, в дипломате или в коробке из-под обуви домой носит? — не поверили по ту сторону лифтовой двери.
— В коробке лучше валюту выносить, да и не домой он его несет. А куда — неизвестно. Слышь-ка, Петрович, а давай мы с тобой под ожидание, да под разговор — по махонькой. Я сейчас к тебе домой сбегаю, бутылку, стаканчики принесу.
— Только недолго, — донеслось вслед тов.Бататову, но он уже не слышал.
Спустившись через некоторое время на первый этаж, председатель домкома зашел к себе домой и вышел с пустой картонной коробкой, в которой раньше были макароны. Разорвав коробку и аккуратно постелив ее на бетонный пол, тов.Бататов уселся на импровизированный достархан, поелозил, для удобства, ягодицами и открыл принесенную бутылку водки.
— А из закуски я у тебя только банку тушенки нашел, Петрович.
— Тушенку не трожь! Это на черный день. Вдруг опять пенсию задержат.
— Поздно, Петрович. Я ее уже вскрыл. Знаешь, как тяжело банку в темноте вскрывать? Ты не ругайся, лучше давай выпьем, — и он налил водку в два стакана. — А что, уютно получается. Тут и свечечка горит рядом.
— Ты уж тогда мой стакан и корочкой хлеба прикрой, как усопшему. Я пить, по-твоему, как буду?
— У меня все продумано! — радостно засмеялся тов.Бататов, — доставая из кармана свернутую кольцом прозрачную пластиковую трубку. — Я когда в больнице от геморроя лечился — помнишь? — выпросил у медсестры бэушную одноразовую систему для внутривенных вливаний. Вот, как знал, — пригодится. В ней физраствор был, так что — чистая. Сейчас один конец в стакан, другой — в рот сунешь, и соси себе на здоровье. Будешь, как в баре-ресторане с коктейлем.
Тов.Бататов привстал, с натугой развел тугие двери лифта и просунул в образовавшуюся щель конец трубки:
— Нашарил? Вот и хорошо, — он опустился на место, взял свой стакан. — Ну, за луч света в темном царстве! — И небольшими, как привык, глотками принялся пить.
Из лифта донеслись чмокающее-сосущие звуки и, наконец, голос:
— Она не сосется, не тянется, в смысле.
Створки лифта, сомкнувшись, сжали мягкую трубку, сведя на нет закон о сообщающихся сосудах.
— Погоди! — Тов.Бататов выскочил на улицу, ночь была светлая и через пару минут он вернулся с какой-то щепочкой в руках. Щепочка, вставленная между створок, не позволила им сомкнуться полностью. Поверх щепочки лежала трубка. Снова раздались чмокающие, на сей раз полные удовлетворения звуки — какие издает младенец, добравшись до мамкиной титьки — и уровень жидкости в стакане стал уменьшаться.
— И все же в толк не возьму, тов.Бататов, — сказал пенсионер, оторвавшись от дистанционной соски. — Как можно воровать? Ведь оно ж вроде свое и так.
— А я тебе сейчас, Петрович, на пальцах объясню. Ты деревенский — поймешь. Вот, представь, — ток. На току две кучи зерна. Одна куча — огромный бурт, а другая — маленькая жменька, горсточка. Так вот если из маленькой кучки украсть, хотя бы два зернышка — уже заметно. Да и не выгодно воровать, сам же голодным и останешься. Куда как лучше добавлять в ту кучку по зернышку. И вторая куча. Там этих зерен немеряно и несчитано. Бери — не хочу. Вот и берут. Кто карманы набивает, а кто с мешком к куче поспел, тот в мешок гребет. Убытка-то до поры и не видно, куча большая.
— А что, и сторожей нет?
— Почему нет? Есть. Во множестве. Только сторожа те — в подчинении у берущих находятся, как им перечить? Они от бурта только простой люд, кто в горстку взять попытается, отгоняют. А за верную службу им самим дозволено из той кучи грести. Воруют все. Кто чем ведает, тот то и домой несет. Давай-ка по второй, что ли?
— Чт, и прздент ворует? — после второго захода вопрос прозвучал невнятно.
— Нет, президент, конечно, не ворует. Что ему, страну воровать? Да он все же и первый президент в истории государства — на виду у всех. Он на самом верху кучи сидит и наблюдает, как его помощники таскают, следит, чтобы под ним не подрыли, и не съехал вниз.
— Да, вот взять меня. Я когда пунктом приема вторсырья и утиля заведовал, думаешь не воровал? Оно, конечно, подумать, так там и воровать нечего. Но и на вторсырье умный человек может прокрутиться. Вот принимаю я у населения, допустим, тряпье. А потом сдаю Государству на вторичную переработку. На этом и имел. Спросишь, как? А я перед сдачей тряпки эти водой напитывал, а мокрая тряпка куда тяжелее сухой. Хорошо имел на разнице в весе. Ну и прочие хитрости были.
— А счас? — Невнятно бормотнуло из лифта.
— А про сейчас, Петрович, хоть ты мне и друг, не сознаюсь. Лежал бы ты на смертном одре, унес в могилу мои слова, тогда бы, наверное, признался. А так — не проси. Лучше давай еще по одной, пока время есть. Слышь, Петрович?.. Эй, Петрович! — заволновался тов.Бататов, не услышав отклика товарища и ударил рукой по двери лифта.
Ни звука.
— Да, что же это?! — председатель домкома в волнении забегал по площадке. — Неужели клаустрофобия? Сердце? «Скорую»? Так, что у нас там? Три минуты осталось.
Точно по графику в подъезде зажегся свет. Тов.Бататов нажал на кнопку лифта и его взору предстал результат употребления крепко-алкогольного напитка через трубочку без закуски. На полу тесной кабины, свернувшись клубочком в луже не удержанной «малой нужды» лежал ветеран советского образа жизни. Тронутые блаженной улыбкой губы прочно сжимали трубочку одноразовой системы.