В О З В Р А Щ Е Н И Е
Неспешно гаснет теплый августовский вечер, но пока еще не сумеречно и светло. Край неба окрашен лучами уже невидимого за кромкой земли солнца. В торжественной вечерней тишине по деревне звучно разносится писк стрижей, ныряющих с высоты и резко взмывающих вверх. Видимо, ночью придет теплый дождь.
Кроме птичьего гомона деревню, притихшую в этот час, будоражит суматоха и шумная возня ребятни, облепившей помост пожарного сарая. Мы играем в прятки.
– На златом крыльце сидели…– начинает Колька, – царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, а кто ты будешь такой – говори поскорей, не задерживай добрых и честных людей! – выпалил он на одном дыхании, дважды обойдя нас по кругу, и, к своей нескрываемой радости, закончив счет на соседе.
– Нечестно! Неправильно считал! – возмутился Сашок, которому досталась доля "водить". – Не так надо: "а" – шлепнул он ладошкой по груди младшего брата, –"кто" – перевел на его соседа, – "ты" – повел счет дальше – "будешь" "такой", – продолжал он, четко наделяя каждого человека словом, включая предлоги, союзы, частицы и междометия, пока не закончил на Кольке, у которого от неожиданности отвалилась челюсть и едва не пропал дар речи.
– Ты че?– судорожно сглотнул он.– А в глаз не хочешь?
– Дашь?.. Дал один такой…
– Ну, ты, сосунок…– взъерепенился Колька и грудью слегка толкнул Санька.
–Вы что, пацаны? – растолкал в разные стороны распетушившихся спорщиков Володька. – Ладно, – как самый старший, ¬- объявил он, – пересчитаемся!
– Вышел немец из тумана, – словно штыком клюнул он четверых пальцем в грудь, – вынул ножик из кармана, – делая всякий раз ударение на "из", – буду резать, буду бить – все равно тебе водить!
Справедливость восторжествовала, и Колька, как бы нехотя, недовольно буркнув что-то себе под нос, независимой походкой зашагал к сараю и, уткнувшись в его угол, забарабанил:
– Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать! Кто не спрятался…
–Помедленнее! Чего гонишь? Дай спрятаться по-нормальному! – понеслось со всех сторон.
– Ладно, считаю до десяти!
– Все равно мало! – пропищал Санькин младший брат Валерка, упитанный здоровяк, пытавшийся проскочить через дыру в заборе и некстати зацепившийся одеждой за гвоздь.
– Ну, ты, секилявка! Поменьше есть надо, и не будешь в щелях застревать! – повернувшись туда, откуда донесся голосок, съехидничал Колька.
Наконец все разбежались, кто куда. Санек заскочил внутрь треугольного штабеля сложенных для просушки досок и оттуда сквозь щели обозревал пространство. Володька перемахнул через соседский забор и спрятался за поленницей дров под разлапистой ивой. Кто-то укрылся за ближним сараем, кто-то за стогом, а я, недолго думая, плюхнулся наземь перед Зиновьевым срубом и под нижним венцом, опирающимся по углам на мощные катыши, отчего он основательно приподнялся над землей, прополз внутрь его. Падая перед срубом на щепки и загребая их руками, я посадил себе крупную занозу, обломившуюся ровно там, где она вошла под кожу, и ни зубами, и ни ногтями ее не вытащить… Вот незадача! Не везет мне сегодня…
А снаружи уже слышны голоса: "Стук – стук – стук! Не нашел! Не нашел! Ура!" Мне бы встать в переднем углу, спрятать ноги за чурбаком, так нет же – хочется видеть, что там на улице! Сруб вытесан добротно, между бревен ни щелочки.
Я снова расплющиваюсь на земле под нижним венцом, и мы едва не стукаемся с Колькой лбами.
– Ага! Есть, голубчик! – заорал он и, пока я выкорячивался из-под сруба, боясь снова посадить занозу, он первым добежал до сарая и трижды постучал по углу.
Остальных можно не искать, теперь моя очередь "водить". И долго бы мне пришлось сегодня искать надежно спрятавшихся и прибегать самым последним к сараю, если бы не голос сверху:
– Сколько можно тут сидеть? Хоть бы кто-нито голову вверх задрал! Не игра, а скукотища! А вон, у Савельевых яблоки красуются – вот это да! Сейчас бы яблочка-то! – заявил о себе Володька с макушки раскидистой липы, укромно зарывшись в ее густой листве…
– А что? Айда, за яблоками! – со всех сторон послышались голоса.
–Чур, тихо! – предупредил Володька, спрыгнув с дерева, когда мы плотной толпой обступили его.
–Девчонок не берем! – крикнул кто-то, стараясь оттеснить в сторону Танюшку с Валей, отчего опять вспыхнула возня.
– Значит, так…– многозначительно поднял палец Володька, – идем к …
–К нам! Нет, к нам! – раздалось вокруг.
– У нас сегодня дома одна бабушка, остальные в городе…
– Зато у вас яблоки кислые!
– Сам ты – кислые! У нас еще Белый налив есть! Одна яблоня.
– Что – "Белый налив"? У нас – анис и грушовка!
– Тихо! – снова урезонил Володька. – Чего расшумелись, как грачи… У кого в последний раз были? Вот, значит, к вам не идем. Дед, небось, с прошлого раза берданку заряженной держит?...
– Давай к нам, Володя, у нас пресные яблоки. Знаешь, какие вкусные? А дед, пока хромает до калитки, мы убежим!
– Твой дед где ногу поранил? На войне? Пусть не беспокоится – его яблоки мы не будем трогать.
– А моему деду тоже на войне ногу оторвало… Он сам видел, как она высоко-высоко летела, когда взорвалась мина. Он еще спрашивает товарища, с которым рядом бежал: "Это чья нога летит?" А потом упал, смотрит, а ноги и нет!
– Будет тебе заливать! Как же можно без ноги бежать? Чудно!
– Ничего не чудно! Он сам рассказывал, – обиделся Валерка.
– Эй, мелюзга, не отвлекаться от главного. Мы за яблоками идем или рассказы про войну будем слушать?. Короче, предлагаю сегодня слазить к нам. Мать в городе, а деда из пушки буди – не разбудишь! Глухой он… девяносто лет. Забор не ломать, задний заворок сам открою. Не толкаться и не шуметь. Какие яблоки рвать – покажу. И чтобы ни одной ветки не сломали, поняли?
– Поняли… – раздался недружный хор голосов.
Скоро мы, довольные, приглушенно пересмеиваясь, пыхтя и сопя, поодиночке вываливаемся через дыру в заборе в проулок между усадьбами.
У каждого топырщится под ковбойкой или рубахой "живот". Яблоки и правда вкусные. В темноте тонко разносится их аромат. Пока лазали в огород, окончательно стемнело. На небе выступили крупные звезды.
–Ни слова никому! Ни гу-гу…– напутствует всех Володька с чувством хозяина положения, до конца исполнившего свой долг.
Кто-то теперь следующий?
Я подбираюсь впотьмах к дому. В передней нет света. Бабушка с дедом должно быть на кухне ужинают, а, может, чай пьют и дожидаются меня. Так и есть – калитка не заперта, на мосту кромешная тьма, лишь пробивается полоска света от неплотно прикрытой двери. На нее и ориентируюсь, продвигаясь на ощупь, вытянув вперед руки. Надо бы выложить яблоки на лавку. Через горловину рубахи достаю первое, но в темноте натыкаюсь на оставленное кем-то посередине пустое ведро, и яблоко звучно шлепается, еще более добавляя шуму.
Дверь распахивается, свет поначалу слепит глаза
– Ага, явилась, пропащая душа, как миленький! А мы уж думали, так на улице и заночуешь… А это что? – опять пузо! – всплеснула бабушка руками. – Кого сегодня обсупенили? – вталкивает она меня в избу. – Что молчишь или язык проглотил? Повадились друг у друга то яблоки, то огурцы драть, как сроду не ели… Учти, в последний раз прощаю! Еще раз увижу – спуску не дам, выпорю, как сидорову козу. Дошло ли?
Я поднял глаза и чуть не ахнул. В ярко освещенной кухне при полностью вывернутом фитиле керосиновой лампы, что случается очень и очень редко, боком ко мне за столом сидел дяденька с погонами.
"Милиционер!" – упало у меня все внутри, и похолодело под ложечкой. Однако он, повернув голову ко мне, смотрел совсем дружелюбно и как будто слегка насмешливо и качал головой. Ворот его гимнастерки расстегнут, откуда белизной светились уголки подворотничка. Ремень с гимнастерки висел на спинке стула. На ногах его были слегка запыленные кирзовые, как у деда, сапоги. Рядом стоял кожаный чемодан с закругленными металлическими уголками. Дед сидел напротив, не обращая ни на кого внимания, занятый свертыванием самокрутки. Вот он, заполнив ее махоркой, послюнявил, склеивая по сгибу, прикурил от зажженной спички, загасил было вспыхнувшую бумагу, затянулся, выдохнул и глубокомысленно изрек: "Да-а…"
Я опять перевел взгляд на бабушку, не зная, что делать.
–Ну, чего стоишь, как истукан? Подойди к дяде Коле-то, поздоровайся. Али не признал его?
Дядя Коля… – отлегло у меня от сердца, и радость теплой волной заполнила грудь. Вернулся из армии дядя Коля, которого я и знал-то больше по фотографиям да по рассказам бабушки, поскольку, когда он уходил на службу три года назад, мне еще и не было четырех лет.
Я только сейчас разглядел скрещенные пушечки на его черных с красной окантовочкой погонах . Я скользнул взглядом по стене: такие же погоны и пушечки на них и на черных петлицах шинели, а на фуражке, висящей на гвозде, – сверкающая перламутром и золотыми прожилками красная звездочка!
–Ну, – подтолкнула бабушка, – иди, получай гостинцы!
Дядя Коля протянул мне широкую ладонь, в которой словно утонула моя чумазая ладошка. Он встал, приподнял меня за локти сильными руками и вскинул к потолку. Из-под натянувшейся рубашонки повылетали и дробно застучали по полу яблоки.
Он поднял одно, потер его об гимнастерку и озорно глянул на меня.
– Ешь, Володька сам разрешил нам нарвать их. Вкусные!
Дядя Коля смачно хрустнул яблоком, отложил его и потянулся к чемодану. Сердце мое замерло…
Я гляжу на дядю Колю, не сводя с него глаз. Они слипаются, и мне стоит больших усилий не заснуть прямо за столом. Пока они с дедом неспешно курят и выпивают, а бабушка сидит напротив, подперев рукой щеку и стараясь незаметно смахивать слезу, я полусонно размышляю об удачах и неудачах сегодняшнего дня. Я совсем забыл про торчащую в ладони занозу, про то, что меня чуть не "заводили" в прятки, про разорванные на Володькиной яблоне штаны – все перевесило ни с чем не сравнимое счастье сидеть рядом с родным военным человеком, которого ты хоть и помнил смутно, но возвращения с нетерпением ждал вместе с бабушкой и дедом. Завтра на мою старенькую кепку перекочует звездочка, а черные погоны с пушечками прихватит бабушка ниткой через края к плечам моей рубашонки. Я выйду на улицу, и меня окружат мальчишки, и будут просить потрогать звездочку и погоны, а, может, будут уговаривать сменяться на какую-нибудь штуковину. А я все равно ни за что не соглашусь! А когда я достану фонарик с цветными меняющимися стеклышками, все ахнут от удивления. А потом выйдет на улицу покурить дядя Коля и изо всех ребят подойдет ко мне и скажет: "Пойдем-ка, сходим с тобой на рыбалку…" А я…я скажу …я…
Сильные натренированные руки отрывают меня неслышно от стола и словно в невесомости перемещают в сени, где под пологом бабушка приготовила нам место. Словно в речную пучину брошенный ребятами за руки и за ноги с мостков, погружаюсь я в прохладную глубину бабушкиной перины. Это было, или мне показалось, будто бы по стенам чулана качнулись причудливые тени от увернутой сильно керосиновой лампы, и приглушенный шепот: "Осторожно, Николай, не придави ребенка", когда рядом еще глубже под тяжестью опустилось чуткое и осторожное, накачанное силой и молодостью тело, и я скатился к нему в низинку, ощутив его приятную теплоту и свежесть.