Серия пятая: Вилкины
Но про телевизор пока пришлось забыть. На них сразу навалились житейские хлопоты. Для начала нужно было прописаться в квартире Пелагеи. Причем, сразу обоим. Вилкина написала дарственную и прочие бумаги на своих дальних родственников, семейную пару беженцев из глубин Средней Азии. Которые, согласно их легенде, потеряли все свои документы в круговороте межнациональной войны. Огромный бюрократический аппарат оказался одной хорошо организованной бандой. Но него мало действовали прелести Мэрилин и обаяние Кларка. Пришлось добавить золотые монеты, прихваченные из какого-то фильма, про удачное ограбление банка. Но по настоящему их дело заспорилось после того, как Кларк, в минуты сильного душевного волнения, стал выхватывать из кармана брюк именной „Маузер“ с дарственной надписью на медной табличке. Личный подарок самого Лоуренса Аравийского за бои под Ашхабадом. И размахивая пистолетом, он стал щедро козырять своими боевыми заслугами и вдобавок требовать себе денежных, пенсионных выплат, как участнику гражданской войны между севером и югом. Каждый чиновник, глядя на пистолет у носа, думал, что сумасшедших в наше трудное время пруд-пруди, а жизнь дается один раз, и ее еще надо ухитриться, как-то прожить. И вскоре супруги получили новенькие паспорта. Он взял себе чисто русские имя и отчество: Карл Иванович, а фамилию оставил свою прежнюю Вилкин, просто перевел слово Gabel на русский. А ей и менять нечего не пришлось, она так и осталась Пелагеей Вилкиной.
Супружеская чета Вилкиных решила открыть свой маленький бизнес. Пошарив по квартире, они нашли целые узлы трикотажных изделий. Когда-то на фабрике эти тряпки получала Пелагея в счет зарплаты, да так и не смогла их реализовать. Насобирали и кое-что из прихваченного в различных кинокартинах реквизита. Собранное барахло начали бойко скидывать на местном рынке, для создания крепкого, первоначального капитала. Первые дни оказались весьма удачными и прибыльными. Дома стала набухать и подниматься как квашня из кастрюли, приятная стопка хрустящих бумажек. Но однажды вечером, когда Карл Иванович и Пелагея собирали непроданный товар, к ним подошла группа мордатых парней и потребовала с них некоей, своей доли! Которой принято на рынке делиться. „Эге, да здесь просто Чикаго тридцатых! Бандиты кругом! Как в фильме…“ – хотел было освежить память Карл Иванович, но не успел, так как сразу, превентивно, получил по морде. Дальше сработал его годами тренируемый инстинкт, благо и именной „Маузер“ все еще был с ним. После небольшой, интенсивной перестрелки, бандиты трусливо разбежались. Вокруг Вилкиных, как всегда в таких случаях, собралась сочувствующая, сердобольная толпа торговцев и покупателей. Все еще находясь на взводе, Вилкин не удержался, вскочил на прилавок и начал говорить. Вначале медленно, видимо подбирал слова с английского. Потом его понесло и вверх и в ширь! Как крохотный огонек от спички в стогу сухого сена. Озорной взгляд Пелагеи, как мощная струя кислорода, добавлял огню его речи вселенский размах. И речь достигла такого жара и такого неимоверного градуса, что просто низверглась кипящей лавой на погрязший в пороках город, как когда-то из вулкана Везувия. Карл Иванович казался, прилетевшим невесть откуда, огнедышащим драконом, испепеляющим все отвратительные язвы и тлетворные пороки современного общества. Толпа замерла, как под одним, общим наркозом! Не смела и не могла пошевелиться! И тут неистовый трибун рванул на своей груди рубашку – „Доколе! Воззвал он…“ – обнажив изрядно волосатую грудь. “А! А! А! А! А!“ – зашлась толпа единым ревом неистового восторга. На следующий день Карл Иванович был уже приглашен на общегородской сьезд работников торговли. Там он тоже не подкачал. Дал и нужный жар и высокий градус. И вскоре, они с Пелагеей были выдвинуты от трудящихся прилавка своими представителями в органы власти. Привыкшие к быстрой смене декораций, Вилкины быстро сшили себе для новых ролей, необходимые костюмы. Он защитного цвета френч и галифе с сапогами, как у товарища Троцкого. Она комиссарскую кожаную тужурку и лайковые штаны в обтяжку. Темп их жизни стал просто стремительным. Вошедшие во вкус политических баталий, они бабочками порхали с митинга на манифестацию, с акции протеста на демонстрации, а там и на какой-нибудь сьезд. Дело это было весьма небезопасное и Карл Иванович отправил в запас свой громоздкий и неповоротливый „Маузер“ и вынул из заветного сундука надежный „Кольт“ и верный „Люгер“. Даже Пелегее подарил небольшой „Браунинг“. Но зная ее авантюрный характер, одну на мероприятия никогда не отпускал. Ссылаясь на ее плохую меткость при стрельбе. „Это что ж получится?! Доверь тебе провести какой-нибудь захудалый сьезд. А там уже второй вопрос обсудили и поставили на голосование, а у тебя еще с первого голосования половина „воздержавщихся“ жива!“ – ненавязчиво шутил он над ее недостатком. Вскоре Карл Иванович организовал и свою - „Социал - Монархическую партию“. Девиз выбрал самый хлесткий: „Вот стану царем тогда и поделим!По честному!“ Программа была разработана тоже действенная, с опорой на широкие массы. После обьявления монархии – партийцы обещали привести страну к всеобщему счастью! Сделать ее колбасным раем с кисельными берегами!
Почуяв запах поживы, как тараканы на хлебные крошки, после обильного застолья, из всех щелей стали сползаться журналисты. И здесь средства массовой информации встретили такой профессиональный подход к работе, такое море обаяния, тепла и натурального очарования, что чета Вилкиных просто не сходили с экранов телевизоров, обложек журналов, газетных передовиц и прочих таблоидов. Особенно огромный успех имело фото, где Пелагея была в тужурке на голое тело. Где она была без тужурки - вообще пользовались бешеной популярностью. Даже прожженные акулы пера бросились табуном диких, необьезженных мустангов записываться во вновь созданную партию Карла Ивановича. Вслед, по привычке толкаясь локтями, бросились и остальные слои населения. „Социал - Монархисты“ молниеносно набирали и численность и влияние в стране, как набирает крепость бадья, с хорошо заквашенной брагой, поставленная на ночь к теплой печки. Тут только успевай смотреть, а не то так бабахнет, что собирать осколки будет некому!
Семья Вилкиных давно перебралась в свой особняк. Там уже висел, во всю стену, плоский телевизор. Но смотреть его совсем не было ни времени ни сил. „Ах! Какой это хороший и захватывающий фильм, давай останемся в нем до конца! Пусть он будет нашим последним!“ – уговаривала она Карла Ивановича. „Последний у нас с тобою уже был! А этот закончится уже без нас, к сожалению. Но мы в нем еще поживем! Не волнуйся!“ – успокаивал он ее. Однажды, Пелагея проснулась посредине ночи. Ей приснилось, видимо из-за сильного храпа Карла Ивановича, бесконечные ряды вязальных машин, с их ритмичным грохотом бабин и челноков. И что она, совсем молодая, должна смотреть на бесконечные ряды вечно спешащих нитей. Из которых, постепенно, шаг за шагом, возникает, кем-то составленный, трикотажный узор. И если случался обрыв, Вилкина должна была мгновенно соединить порванную нить надежным узелком. И во сне ей представлялось, что это бегут нити человеческих судеб, а она, почти помощница бога, щедро продлевает и продлевает жизни. Чтоб вышел без всякого брака, задуманный кем-то выше рисунок. Правда нити были в основном серых цветов, а Пелагее все хотелось, хоть раз добавить в стройные шеренги блеклых нитей – пусть одну, но яркую, сверкающую нить и посмотреть , что ж в итоге получиться?! Но так и не рискнула, побоялась.
Окончательно проснувшись, Вилкина не сразу припомнила тот мыльный, нудный сериал, основу этого странного сна. В котором она, когда-то делала пробы. Но сценарий состоял из многих-многих, нескончаемых серий и рассчитан был на долгие годы сьемок! И Пелагея от этого проекта отказалась. „И очень хорошо и правильно сделала!“ – порадовалась она и повернувшись на другой бок уснула.