Небо над головой

                К.Велигина(afalina311071@mail.ru)

                НЕБО  НАД  ГОЛОВОЙ
               
               
               

        Сколько помнил себя И'штван, жизнь была для него неразрешимой загадкой. У него в голове возникали тысячи вопросов, но разрешить их было некому. Помогали только книги, но не все они были доступны, и в них мало что объяснялось. Похоже, люди, писавшие их. так же, как и Иштван, далеко не всё знали о жизни.
        Иштван с детства любил небо: его насыщенную знойную синеву летом, молочную белизну облаков зимой. Небо тоже любило его; они понимали друг друга. На земле Иштвана никто не любил и не понимал. Он рос чрезвычайно, хотя и по-своему, набожным. Об этом никто не знал, потому что Иштван не разговаривал с людьми, кроме как по очень большой необходимости.
       Мать мальчика, прачка Марта, жена садовника Матиаша Хельтаи, первая недолюбливала своего сына. За столом ему всегда доставался самый худший кусок, из одежды он всегда донашивал наскоро перешитые вещи сестры или брата, и если другим детям в семье бывали обновки, то ему - никогда. Да это было бы и трудновато: все сидело на нем неважно, даже одежда получше. Он давно свыкся с этим. Когда ребенком Иштван подходил к зеркальной дверце старого шкафа, то видел всегда одно и то же: длиннорукого и коротконогого, как обезьяна, мальчика с большой головой, длинным лицом и широким ртом. У него был крупный нос, мелкие, но крепкие зубы - "пилой", как говорили, и короткая шея. Левая нога была настолько короче правой, что он заметно хромал. Если он поворачивался боком, то становился более чем заметен его горб. Мочки больших, хотя и хорошей формы ушей, были безобразно вытянуты едва ли не до самых скул. Волнистые, темно-каштановые, длинные волосы, пожалуй, украшали бы его, имей он достойную внешность, как и большие пытливые темно-карие глаза. Но при общем уродстве что-то отдельно красивое в нем только вредило ему и делало его еще безобразнее, чем он был.
        После того, как Иштвану исполнилось пять лет, он бросил привычку смотреть на себя в зеркало.
        - И в кого он уродился, - вздыхала мать. - Все дети как дети, а этот чистый подмёныш, тролль!
        - Зато работает, - заступался за Иштвана отец. - Хорошо разбирается в деревьях, знает цветы и травы.
        - Да ты глянь на него, - не выдерживала мать. - Подмёныш и есть! С ним ночью-то страшно одной оставаться.
       Иштван действительно сильно отличался от своих шести братьев и сестер: двух старших и четырех младших. Все они были белокурые или светло-русые, приятные на вид, а он темный шатен с самой неблагодарной внешностью.
       Благодаря умелым рукам и чрезвычайно гибким пальцам ("паучьим", как говорила мать) он научился у отца очень искусно вырезать по дереву и неустанно совершенствовался в этом мастерстве.
       Когда ему было шесть лет, у его матери родился мертвый ребенок, зато у хозяев усадьбы Кошутов - живая девочка.
       До этого и спустя год с лишним после этого события, сквозь ажурную решетку, за которую не смела ступить его неуклюжая большая нога, он мог наблюдать только за играми своего ровесника, светловолосого мальчугана, будущего хозяина поместья. Мальчик даже не подозревал о его существовании. Он пускал в пруду кораблики под надзором няни и строил шалаши. От Иштвана его отделяли ажурная чугунная ограда и кусты боярышника: невысокая, но очень строгая граница, которую ни А'ндраш (так звали мальчугана), ни Иштван не смели нарушить.
       Иштван искренне преклонялся перед хозяйкой усадьбы: молодой, темноволосой, очень красивой дамой, госпожой Мари Ко'шут. Ее мужа Ласло, отца обоих "барчат", как о них говорили, тоже элегантного красавца, он видел довольно редко: тот усердно занимался хозяйством.
        Территория Иштвана была - длинная дорожка сада, кусты со стороны ажурной ограды и кусты и деревья со стороны очень высокой кирпичной стены, которой ограждалась усадьба. Он научился очень искусно постригать и кусты, и деревья, научился составлять букеты для украшения великолепных комнат своих господ - он любил это, как все красивое. Иштван тщательно убирал всю длинную дорожку от листьев, песка, камешков и сучков, постригал траву, словом, выполнял за отца в этой части сада всю работу - добровольно, умело и охотно.
         Матиаш Хельтаи не мог любить нескладного, безобразного и неласкового ребенка, но открыто заявлял, что быть Иштвану почетным садовником, потому что он очень хорошо знает дело, - и всегда давал сыну серебряную монету, если бывала лишняя. Иштван был ему признателен и привязан к нему. Мать он не любил, братьев и сестер тоже. Он странно благоговел перед госпожой Кошут. Его влекло к ней. Ему казалось, она понимает его, только открыто не говорит ему об этом. Прочие люди его пугали. Он почти не покидал пределов усадьбы, чтобы избежать насмешек, которых довольно слышал и дома; только иногда он отваживался ясной ночью порыбачить в ближайшей речонке.
       Его пугали даже гости Кошутов. Как-то раз он попался этим гостям на глаза, когда сгребал облетевшие за ночь листья в одну кучу. Увлеченный своими мыслями, он прозевал всеобщий выход в сад - обычно этот ритуал загонял его в какое-нибудь место поукромней и заставлял прятаться.
       - Да ведь это маленький Квазимодо! - раздался чей-то благодушный хохот. - Гляньте на этого маленького урода! Не правда ли, колоритен?
       Раздались возгласы, смех и шутки. Иштван не привык бегать от таких мелочей, он притерпелся к ним, но в известной степени они всегда бывали ему неприятны, и он подумал, что хорошо было бы незаметно уйти, но гости окружили его в одно мгновение, как хищные птицы. Он не запомнил их грубых шуток, подначиваний и оскорбительных выпадов, потому что вдруг увидел глаза госпожи Кошут. Она через силу улыбалась, но, к его изумлению, глаза ее были полны слез. Это были слезы не жалости - нет! - а обиды, он это ясно увидел: обиды за него и за себя. "Ведь смеются надо мной, почему же ей обидно?" - подумал он и еще раз решил, что жизнь - сплошная загадка.
        На следующий день он столкнулся с госпожой все на той же садовой дорожке. Она взволнованно погладила его по голове и прерывающимся голосом сказала:
        - Прости за вчерашнее, милый Иштван. Я не могла их остановить. Этого больше не повторится. Возьми от меня в подарок - и прости меня.
        - Благодарю вас, сударыня, - ответил мальчик, кланяясь и принимая из ее рук золотой медальон с драгоценными камешками на крышке.
        Госпожа Кошут торопливо ушла.
        - Эй, отдай! - услышал Иштван и, обернувшись, увидел своего старшего брата Гашпара, наблюдавшего всю сцену из-за кустов.
        - Не отдам, - спокойно ответил Иштван, не переставая про себя изумляться поведению госпожи, которой принадлежала целая усадьба, а она переживала за такую мелочь, как он. Он надел медальон на шею.
        - Тебе сказали, отдай, урод горбатый! - возмутился брат. - Я должен отнести это отцу. Ты хочешь утаить от него драгоценность?!
        Гашпару было одиннадцать, а Иштвану восемь, но, здоровый и крепкий не по годам, Иштван хорошо знал свои силы и был уверен, что непременно победит брата, если им придется сцепиться.
       - Лучше не приставай, - предупредил он. - Эта вещь - подарок, мой подарок. Поэтому лучше не суйся ко мне.
       Гашпар "сунулся", но вскоре должен был вернуться домой с разбитым носом. Он никому не пожаловался, но за ужином открыто заявил, что Иштван не хочет никому показать драгоценный подарок самой госпожи Кошут.
       - Ты получил подарок, Иштван? - удивился Матиаш. - Я не отберу его у тебя, но ты должен показать: мы ведь твоя семья.
       - Мне подарили его только сегодня, - сказал Иштван. - Я не собирался скрывать. Вот он.
       Он снял с шеи медальон и показал всей семье. Мать ахнула и потребовала у "подмёныша" полного отчета, за что он получил такое чудо. Иштван подробно рассказал, как посмеялись над ним вчера гости, и вскользь упомянул о том, что' сказала ему госпожа Кошут. Все были изумлены его рассказом. Медальон он спрятал, и никто с тех пор не видел драгоценной вещицы. Только Гашпар порой ворчал: "Да, стоит быть обезьяной вроде брата, чтобы иногда получать золотые медальоны!" Сестра Маргит пожимала в ответ плечами и говорила всегда одно и то же:
       - Ему просто повезло!

                Х Х Х Х

       В отличие от братьев и сестер Иштван был большой охотник читать, но книг в доме почти не было, и приходилось, рискуя головой, пробираться в библиотеку господского дома, чтобы вволю начитаться. Обычно Иштван делал это ночью. Он знал, как через разбитое окно попасть в кладовку рядом с библиотекой. Кладовка не запиралась; одна из ее дверей вела прямо в библиотеку, дверь которой - главную - всегда торжественно запирали на ночь.
       Иштван зажигал небольшую керосиновую лампу и при ее тусклом свете читал все, что считал для себя интересным. Его неудержимо влекло к наукам. Он купил толстую тетрадь, перо и чернильницу, и теперь за одну ночь ухитрялся позаниматься латынью и греческим по двум самоучителям, родной грамматикой, математикой, географией и немного историей. Вторая часть ночи уходила просто на чтение книг.
        Его ни разу не поймали за этими "преступными" действиями. В течение двух лет Иштван учился совершенно самостоятельно, пока однажды, уже десятилетний, не заснул в библиотеке. Это случилось с ним впервые. Проснулся он едва ли не к десяти часам утра. В страхе он погасил лампу, убрал все следы своих ночных занятий и отправился через сад - запретную зону; другим путем он не смог бы попасть домой.
        Он уже почти поверил, что благополучно доберется до своей садовой дорожки, но вдруг неожиданно наткнулся на прелестную девочку лет четырех, игравшую в песке. Она была вся с ног до головы в розовом шелку, красных башмачках и в чудесной щегольской шляпке с ленточками. Ее волосы походили на мягкие тонкие золотые нити и медовым потоком струились по спине - в них отражалось солнце. Иштван невольно остановился и с улыбкой посмотрел на нее. Девочка, почувствовав на себе чей-то взгляд, подняла хорошенькое личико и, увидев Иштвана, испугалась до немоты. Сначала она просто широко раскрыла свои огромные голубые глаза, потом рот, не смея даже вздохнуть, но через минуту ее пронзительный крик и плач наполнил весь сад.
        - Тролль! Тролль пришел за мной! - кричала она, колотя ножками по песку. - Папа! Мама! Няня! Андраш!
        Иштван растерялся. Он хотел было убежать, но тут его схватили десятки рук.
        - Ты что здесь делаешь, паршивец? - сердито спросил управляющий, больно хватая мальчика за ухо. - Да как ты посмел таким уродом явиться в сад твоих хозяев?! Если уж знаешь, что дурен собой, так и сидел бы дома!
        - Следует всыпать ему хорошенько! - предложил кто-то из прислуги. - Вот дерзкий мальчишка!
        - Он напугал барышню Александрину!
        - Выдрать его по первое число!
        - Что здесь происходит? - раздался вдруг спокойный и ровный голос госпожи Кошут. - Почему вы схватили Иштвана?
        - Сударыня, - обратился к ней с поклоном управляющий. - Этот негодный Хельтаи шел прямо через сад и до слез напугал маленькую барышню Санди, вашу дочь! Мы хотим дознаться, что он делал без разрешения в саду!
        - Мальчик здесь с моего позволения, - ответила вдруг к великому удивлению Иштвана госпожа Кошут. - Я пригласила его к себе и дала ему несколько важных поручений. Он шел выполнять их, а вы вдруг набросились на него, как воронье...
        Управляющий смутился, вслед за ним смутились слуги. Няня нерешительно возразила:
        - Но он напугал барышню, сударыня. Она громко плакала и кричала.
        - Ах, - с досадой молвила Мари Кошут, беря Иштвана за руку. - Мало ли что может напугать маленького ребенка! Это вовсе не повод для того, чтобы обижать Иштвана Хельтаи. Пойдем со мной, Иштван, я забыла еще об одном важном поручении, мне бы хотелось, чтобы ты выполнил его.
        Оставив управляющего и изумленную прислугу в недоумении, она ушла в дом вместе с Иштваном. Там она провела его в гостиную и велела служанке подать чаю. Тотчас был принесен чай с бисквитами. Госпожа уселась на диван за столик и пригласила Иштвана напротив нее в кресло.
       - Пей, мой дорогой, - сердечно обратилась к нему Мари и, ласково улыбаясь, добавила:
       - Может, ты скажешь мне, откуда ты шел с тетрадкой и чернильницей?
       Иштван потупился, затем честно признался, что тайком посещает господскую библиотеку уже два года и рассказал, чему выучился за это время. Глаза Мари заблестели. Она попросила позволения посмотреть тетрадь мальчика, раскрыла ее и пришла в восхищение. Потом задала ему вопросы: сначала по-латыни, потом по-гречески. Иштван быстро и точно ответил на них. Мари захлопала в ладоши от восторга, но тут же остановила сама себя, вспомнив, что она хозяйка богатого дома и беседует со своим работником. Однако ей хотелось увидеть еще больше, чем она увидела, и она продолжила более сдержанно экзаменовать Иштвана по всем предметам, которым он учился. Его быстрые четкие ответы продолжали оставаться ясными и правильными. Госпожа Кошут прервала экзамен - она была очень довольна его результатом.
       - Милый Иштван, - сказала она своему гостю. - Продолжай и впредь свои занятия, но только не целую ночь: ты испортишь зрение, дитя мое. Обещай, что будешь заниматься не более четырех раз в неделю и лишь до двух часов ночи, а потом будешь уходить спать. Здоровый сон в твои годы очень важен.
       - Обещаю, сударыня, - с готовностью ответил Иштван, счастливый одним сознанием того, что сидит рядом с обожаемой госпожой и слушает ее ласковые речи.
       - Теперь давай выпьем чаю, а то он остынет, - решительно сказала Мари.
       Покончив с чаем и бисквитами, Мари Кошут решила напоследок еще раз испытать способности Иштвана. Она уселась за фортепьяно, велела Иштвану отвернуться и взяла несколько нот.
       - Сколько клавиш я нажала? - спросила она.
       Иштван ответил:
       - Четыре.
       Мари просияла:
       - Верно! А теперь?
       - Три.
       Она звонко рассмеялась от радости, наиграла легкий мотивчик и попросила Иштвана пропеть его. Иштван повиновался и спел так верно, что восторгу хозяйки не было пределов. Андраш не мог похвастаться музыкальным слухом; теперь она видела перед собой, быть может, абсолютный музыкальный слух. Взволнованная своим новым открытием, госпожа Кошут спросила, не хочет ли Иштван учиться музыке, а заодно и французскому языку у нее самой, с семи до девяти часов утра каждый день?
       Иштван немедленно выказал такое искренне и горячее желание играть на фортепьяно и знать французский, что окончательно покорил сердце Мари Кошут. Она сама проводила своего гостя через весь сад и очень тепло простилась с ним до завтрашнего утра.


      Мари Кошут взволнованно расхаживала по спальне, а Ласло сумрачно слушал ее. Лихорадочный восторг жены его настораживал, хотя он отчасти сам его разделял, правда, с большой оглядкой.
       - Он все выучил сам, и я уверена: он быстро научится играть, - говорила Мари. - Его пальцы просто созданы для инструмента. А латынь, а греческий! Андраш любит механику, но это все, что он любит.
       - Еще тебя, меня и сестру, - сухо напомнил Ласло.
       - О! О его любящем сердце я не говорю - грешно было бы забывать такую драгоценность. Но, - глаза Мари наполнились слезами. - Разве ты не понимаешь, что есть вещи тоньше? Что нам с тобой никуда от них не деться - и отвечать за них придется тоже нам...
       - Ты требовала то, чего я не хотел делать! - возмутился Кошут. - Разве я настаивал на этой ссылке? И девочка... Она чудесна, но для нас при всей нашей к ней любви - всего только подстраховка. Миллион двести тысяч английских фунтов стерлингов - вот, что сделало нас последними мерзавцами. Можно было не становиться ими - тут уж проявила волю ты, Мари!
        Мари заплакала.
        - Боже, - твердила она. - Это так! Но даже если можно было бы все вернуть и переиначить, я не смогла бы, Ласло. Я поступила бы так, как поступила. И даже не ради старика, тем более, он этого не требовал, а ради общественного мнения, с которым не могу не считаться.
        - Тем более, - Ласло нахмурился. - В таком случае, к чему сожалеть о происшедшем? Ведь ты делаешь для него все, что можешь? Я тоже буду делать. Давай успокоимся на этом. Выше собственных предрассудков мы все равно не поднимемся, а хорошая, мало того, блестящая карьера не заказана даже сыну садовника.
        - Да, - согласилась Мари. - Я очень хочу, чтобы все было именно так, как ты говоришь: блестящая карьера. Он более, чем достоин этого!
       

      Когда в семье Хельтаи узнали, что Иштвана захотела обучать игре на фортепьяно и французскому сама госпожа Кошут, Марта была поражена больше всех. Ей стало ясно, что она прозевала в сыне какие-то неведомые ей дарования, которые могла заметить и оценить только тонкая аристократическая натура ее благородной госпожи. Впервые Марта столкнулась с загадкой. Она уже больше не называла сына подмёнышем и не обсуждала его внешность. Она стала называть его по имени, и лучший кусок за столом доставался теперь не Гашпару, как было до сих пор, а Иштвану. Все обновки покупались сначала Иштвану, а потом уже всем остальным.
      - Он выдвинется в швейцары, в почетные лакеи! - торжественно говорила Марта Матиашу. Дальше такой великолепной карьеры ее фантазия не шла. Она привыкла видеть в детях будущих работников, помощников в доме. Почетный лакей был, разумеется, главным работником, потому что ему платили несравнимо больше, чем садовнику или прачке. При таком раскладе Иштван представлялся Марте будущей опорой и благодетелем всей семьи; она могла бы теперь при благоприятных обстоятельствах оставить службу у господ и заняться собственным хозяйством.
        Иштван делал блестящие успехи. Уроки музыки и французского, его встречи с обожаемой им госпожой стали для него истинным ежедневным праздником. С ним могли сравниться - и то очень неполно - его ночные занятия в библиотеке. Госпожа поговорила со священником, и тот стал преподавать Иштвану Закон Божий два раза в неделю, как и Андрашу. Уходя от Андраша, он заходил по дороге к Иштвану и получал от госпожи двойную плату. Честный по природе, он не скрывал, что больше доволен своим вторым учеником, и что вообще Иштван занимается ревностнее и охотнее всех, кого он обучает.
       Мальчик рос, работал и учился. Он оставался по-прежнему скрытным, но за его молчаливостью пряталось не упрямство, гордыня или обида, а скромность, смирение и проницательный ум. Его любимым развлечением, душевным отдохновением было наблюдать за прелестной малышкой - той самой, которую он когда-то напугал. Она беспечно играла в саду зимой и летом - и, разумеется, тоже росла не по дням, а по часам. Часто с ней играл Андраш, и тогда Иштван завидовал им, но самой светлой завистью. Брата и сестру связывала такая любовь, такая нежная дружба, что трудно было не завидовать, глядя на них, - особенно безобразному нелюдимому одиночке, каким рос Иштван.
       Сандра - так уменьшительно называли девочку - уже знала его имя, но все еще побаивалась его. Она грациозно приветствовала его кивком своей золотистой головки, когда случайно видела издалека. Он отвечал ей почтительным низким поклоном. Они ни разу не разговаривали, но тысячу раз Иштван, незаметный, как тень, наблюдал за ее играми, тихонько улыбался ее милым детским выходкам и словечкам, любовался стройной изящной фигуркой, с наслаждением слушал чистый детский голосок, разносившийся по саду. Ему запомнилось, как смешно Александрина отчитывала однажды своих кукол:
       - Вы такие большие, красивые, и волосы у вас настоящие, но, во-первых, вы мне не дочки, потому что я хочу сына, а кукол-сыновей не продают. Во-вторых, у вас по одному только платью, а я люблю вас раздевать и одевать: с одним платьем так играть скучно и неудобно! А в-третьих, дамы, у вас не сгибаются ни руки, ни ноги, вы не похожи на дам. Вас не посадишь, чтобы ножки свешивались, и пальчики у вас на руках все вместе, а не раздельно! Вам не дать в руку ни цветка, ни чашки. Зачем же тогда кукольная посуда, если вы ее не держите? Страшное неудобство! Вас даже на фортепьяно не заставишь играть, разве что ладонями: но кто же ладонями играет! Вы не медведи!
      Она тяжело вздохнула и принялась ставить и сажать кукол, насколько позволяло сложение этих фарфоровых и восковых "дам". Иштвана ее слова позабавили, но невольно заставили задуматься. Он принялся настойчиво размышлять о чем-то, вынашивая в душе некий загадочный план. Заодно он принялся усердно мастерить что-то в своем столярном уголке: неторопливо, но очень старательно.
      

       Тем временем семья Хельтаи жила вовсе не благополучно. Судьба перестала баловать ее даже теми маленькими радостями, которые она знала до сих пор.
        Умерли от оспы двое средних детей: братья-близнецы. Осталось двое старших и двое младших, а из средних - один Иштван. Вскоре семью постиг новый удар: скончался от сердечного приступа отец, Матиаш Хельтаи.
        Иштвану было тринадцать лет, и он искренне переживал эту утрату. Почти больная от всех этих несчастий, Марта попросила Иштвана обучить садоводству младшего брата, чем Иштван занялся очень охотно и добросовестно. Брату было девять, и он прилежно внимал всему, чему обучал его Иштван. Место Матиаша заняли двое старших детей Марты: пятнадцатилетний Гашпар и шестнадцатилетняя Маргит. Она была хорошей прачкой, но мало что смыслила в садовничьем деле. Брат призвал ее для механической помощи, боясь, что в первые дни не сумеет справиться с делами в одиночку так же быстро и ловко, как до сих пор справлялся отец.
        Младшую дочь мать взялась обучать всем тонкостям своего дела: как стирать, гладить, крахмалить, отбеливать белье и чистить такни, не подлежащие стирке. Таким образом, ремесленное образование детей, оставшихся в живых, было налажено.
       В эти тяжелые для всех Хельтаи дни Иштван отдыхал душой, наблюдая за играми семилетней Сандры в саду. Она была единственной его отрадой после госпожи Кошут. Ее беспечная, пылкая и привязчивая натура привлекала его. Ей нравилось все красивое, как и ему, она так же любила небо и все лучшее в жизни, как и он. Она сама была красива, и он часто тайком набрасывал в блокноте ее портреты, сидя в кустах за оградой. Наброски были очень хороши и все подписаны: "Санди играет", "Санди думает", "Санди повторяет уроки вслух", Санди плетет венки из полевых цветов"...
        Иштвану было тринадцать, Сандре - семь. Но он не знал большего наслаждения после уроков с госпожой Кошут, чем рисовать портреты девочки карандашом и просто смотреть на ее смеющееся личико, хорошевшее с каждым месяцем, на медовый поток красивых, тонких, словно шелковые нити, густых волос, золотящихся на солнце. Иногда он набрасывал портреты Андраша, но ему казалось, что Андраш не так достоин быть запечатленным в рисунке, не так любит и чувствует красоту, не так тонок душой, поэтому не столь близок ему, Иштвану, как маленькая Александрина. Она вообще не походила ни на кого из его знакомых, будь то дети или взрослые. Она ярко и чудесно отличалась от всех.
        Через год на усадьбу напала инфлюэнца. Заболели решительно все, даже Иштван и другие здоровяки. Только Андраш по-прежнему был весел и беспечен. Ему шел четырнадцатый год, а богатое, счастливое, красивое отрочество - вдвойне сокровище, и он бурно наслаждался этим даром... пока внезапно не слег. Все уже с неделю как выздоровели, а у Андраша только теперь обнаружилась острая пневмония.
        - Он перенес инфлюэнцу на ногах и сам этого не заметил, - сокрушенно сказал врач плачущей матери. - Очень редко, но все же встречается подобный тип организма. Переболей он так же, как все, он был бы сейчас здоров, но теперь жизнь его на волоске, и я ни за что не поручусь.
       Спустя несколько дней Андраша не стало.
       Горше всех оплакивала его смерть восьмилетняя Сандра. Её любимый брат, восемь лет неустанно игравший и возившийся с ней, брат, с которым она жила душа в душу и ни разу не разлучалась, умер! И она горько рыдала, повторяя:
       - Андраш, я люблю тебя! Андраш, Андраш...
       Это было весной. Она сидела в легком пальто на своем излюбленном месте в саду и умоляла Бога забрать ее к Андрашу. Внезапно к ее ногам чья-то невидимая рука подбросила искусно сделанный кожаный сундучок размером с небольшой дорожный саквояж и медальон, усыпанный драгоценными камешками. Возможно, рука была видимой, но Сандра во время этого чуда стояла спиной к чугунной ограде и молилась на ту сторону, где за усадьбой стояла часовня: там еще вчера, до погребения, лежало тело брата. 
       Увидев сундучок и медальон, Сандра сперва потеряла дар речи, но тут же заметила записку, написанную печатными буквами, чтобы ей легче было прочесть: "Госпожа Александрина! В медальоне - прядь волос Вашего брата Вам на память. А всё, что в сундучке, я сделал сам и только для вас. Сожгите записку, чтобы никто ничего не знал. Я не хочу, чтобы вы плакали. Иштван".
       - Спасибо, Иштван, - громко сказал Сандра в пространство. Потом решительно сунула записку в рот и съела ее.
       - Так лучше, - серьезно объяснила она. - Я могу забыть, что ее надо сжечь.
       Иштван, тайком наблюдавший за ней, едва не рассмеялся, но закусил губу и не выдал своего близкого присутствия.
        Девочка открыла медальон, потом закрыла, поцеловала его и, вытирая слезы, открыла сундучок. Тут она ахнула. В сундучке лежала довольно большая, великолепно сделанная из полированного дерева кукла с миловидным лицом мальчика (именно мальчика!) лет шести. Каждая черта казалась удивительно живой. Куклу покрасили в смугло-розовый цвет. Ее руки и ноги сгибались в деревянных суставах, туловище поворачивалось вполоборота, голова была покрыта настоящими светлыми короткими волосами, голубые глаза открывались и закрывались по желанию хозяйки, а не сами собой. Ступни ног сгибались на микроскопических шарнирчиках у щиколоток. Такие же шарнирчики были и на шее. Можно было повернуть кукле голову, заставить ее посмотреть вверх и вниз. Но самое изумительное: скрепленные крохотными винтиками, красиво вырезанные по отдельности пальчики куклы сгибались во всех трех суставах на руках и в одном суставе на обеих ногах: "мальчика" можно было поставить на цыпочки и дать ему в любую руку что угодно подходящее по размерам.
       - Ох, чудо, - прошептала Сандра. - Я назову его Мате. Это будет мой сын. Какая прелесть!
       Последнее восклицание относилось к гардеробу Мате. Он был полон. Из лоскутов разных тканей Иштван нашил кукле массу одежды - а шить и кроить он умел. Сандра увидела выходные костюмы и смокинги из дорогого сукна, ночные пижамы, рубашки, летние костюмчики, зимние полушубки, всевозможные туфли, ботинки, сапоги, нижнее белье из батиста, шляпы, носки...
       - Иштва-ан... - протянула она, благоговея перед таким искусством. - Это же чудо! Красивей этого нет ничего на свете! Спасибо, спасибо, спасибо тебе!
       Она осторожно закрыла сундучок и восхищенно прижала его к себе.
       - Иштван! - громко сказала она, уверенная, что он слышит ее. - Я тебя очень люблю!
       И убежала в дом.
       Иштван действительно слышал ее. Ему впервые довелось услышать слова: "Я тебя люблю". Он еще сильнее закусил губу и молча заплакал - от этих слов и оттого, что сумел утешить девочку, которую уже давно любил ничуть не меньше, чем она его в эту минуту.


        Через два дня Иштвана вызвала к себе госпожа Кошут.
         - У тебя доброе сердце, мой мальчик, - сказала она ласково. - К тому же, искусные руки мастера. Ты сумел отвлечь и утешить Александрину так, что целые дни она занимается своей куклой и почти не плачет. Кукла необыкновенна! Неужели ты сам ее сделал?
        - Сам, - ответил мальчик. - Я почти год работал над ней.
        - Ты сделал ее специально для Сандры?
        - Да, - признался Иштван. - Я хотел подарить ей все это ко дню рождения, но пришлось раньше: я не хотел, чтобы маленькая леди плакала.
        - Да, - согласилась Мари. - Я не сумела бы утешить Александрину так, как ты. Она плакала день и ночь, пока ты не отдал ей медальон с прядью волос Андраша и эту чудесную игрушку! За это я дарю тебе новый медальон: в нем крестик моего прадеда, Иштван.
        Она сняла с себя золотой тяжелый медальон и надела его на шею Иштвана.
        - Сандра очень благодарна тебе, - добавила она с улыбкой. - Бедное дитя без конца твердит о твоей доброте и о твоем мастерстве, Иштван. Она сказала, что раз ты ее любишь, то и она будет любить тебя... Ты очень помог - ей и мне...
        Она задумалась.
        - Благодарю, госпожа, - сказал Иштван. - Мне приносите радость только вы и маленькая леди... Ведь я безобразен, поэтому очень одинок.
        - Тебе тяжело? - быстро спросила Мари, и в глазах ее блеснули слезы.
        - Нет, - Иштван мягко улыбнулся. - Вы так добры ко мне! Я не чувствую никакой тяжести, но одиночество в моем положении неизбежно. Вас не должно это волновать. Я привык к такому ходу вещей и не хотел бы ничего иного.
        - Тебе нравится Сандра? - спросила Мари Кошут.
        - Я люблю ее, - просто ответил Иштван.
        - Как любишь?
        - Как все красивое: цветы, небо, траву. Как сестренку, которая могла бы быть моей. Как друга. Просто как маленькую девочку, не похожую на других. Она так весело играет в саду!
        - А меня... ты любишь? - очень тихо спросила Мари.
        - Вас? Я обожаю вас, госпожа, - искренне ответил Иштван. - Вы чувствуете меня, как никто. Вы переживаете за меня и всегда переживали. Вы желаете мне только добра, учите меня, внимательны ко мне. Как можно не любить вас?
        Мари привлекла к себе мальчика и спросила с сердечным участием, чем она может, по его мнению, помочь семье Хельтаи?
        - Я бы отправил на пенсию мою мать, - не задумываясь, молвил Иштван. - Она получала бы от вас небольшое пособие, а на место прачки поступила бы Маргит, старшая сестра, и денег бы в семье прибавилось. Еще я подарил бы несколько золотых Гашпару. Он не уверен, что работает так же хорошо, как отец, но я-то вижу: он хорошо работает. Я ободрил бы его сначала словами. Скажем, "молодец, Гашпар, неплохо справляешься". А после этого дал бы ему немного золотых - поощрительную надбавку. Он сразу бы стал работать еще успешней. Я бы мог ему помочь, но... я понимаю, госпожа: в саду, который так доступен глазу, как ваш, может работать только садовник с соответствующей наружностью. Гашпар справится не хуже отца, а со временем, когда придет опыт, он и вовсе перестанет суетиться. Гашпару поможет младший, Михай, когда подрастет, а моя сестра учится у матери и Маргит и помогает им в прачечной.
        - Хорошо, - согласилась Мари Кошут. - Это весьма разумно. Обещаю тебе, Иштван, что поступлю так, как ты мне посоветовал. Теперь прочти надпись на твоем новом медальоне.
        Иштван прочел выгравированные на крышке слова: "Открыть после смерти М. Кошут". А на обратной стороне было написано: "Все живы у Господа".
         - Ты понял? - спросила Мари. - Только когда я умру, ты откроешь этот медальон. Обещай мне, Иштван.
         - Клянусь, - сказал мальчик, целуя руку своей госпожи. Она отняла руку и поцеловала его в лоб. Когда он уходил от нее, ее слезы блестели в его волосах, как роса.


        Прошло около четырех лет.
        Марта умерла. Гашпар и Михай с успехом работали в саду, а Маргит с младшей сестренкой - в прачечной. Иштван по-прежнему подрезал траву, кусты и деревья, закупал рассаду; трое старших детей заботились о двух младших.
        Иштван был уже так силен в науках, что мог бы с успехом выдержать экзамен в Сорбонне или Оксфорде. К тому же, он блестяще выучил французский под руководством своей госпожи. На фортепьяно он играл теперь едва ли не лучше самой Мари Кошут и уже пять лет как занимался скрипкой с особым учителем; на скрипке он также играл уже очень хорошо. Успехи в музыке делала и Александрина. Ей еще не исполнилось двенадцати, но играла она очень ровно, уверенно и с большим чувством, лишь совсем немного уступая Иштвану в мастерстве.
       Госпоже Кошут минуло сорок пять лет, Ласло Кошуту сорок, а Иштвану восемнадцать, когда вдруг Ласло неожиданно получил письмо от отца Мари Ша'ндора Лу'даша из поместья Этвёш-хаз.
       - Старик собирается к нам, - сказал он многозначительно, пробежав письмо глазами.
       Мари побледнела и взяла у Ласло листок.
       "Дорогой зять! - писал Лудаш. - Очень соскучился по семейному кругу, особенно по детским голосам. Хочу увидеть свою драгоценную внучку, а также любимую дочь. Жаль, что внук так и не успел узнать своего любящего деда, но мои условия вы выполнили. Исполнитесь приятных надежд, дети мои. Жму твою руку, Ласло, а тебя, Мари, целую и обнимаю. Что же касается внучки, то чувства родного деда не передать никаким языком на письме: жажду живого слова. Целую еще раз.
                Шандор Лудаш".
       - Что ты об этом думаешь? - спросил Ласло.
       - Он слишком сердечен, - нервно сказала Мари. - Ах, Ласло, если бы можно было уехать...
       - Нам некуда ехать, - Ласло горько улыбнулся. - Дом Кошутов сгорел, остался только этот дар Лудаша, твое приданое, милая Мари. Думаю, мы напрасно опасаемся. Ты двадцать лет не видела отца, ему сейчас под семьдесят. Кто знает, может, он действительно нуждается в тепле и заботе? Прожить одиночкой в Этвёш-хазе Бог знает сколько лет...
        - Это меня и настораживает, - быстро отозвалась Мари. - Он два раза в год поздравлял нас с Рождеством и Пасхой, но ни разу не упомянул ни об Андраше, Царство ему Небесное, ни о бедняжке Александрине, точно их для него не существовало. И вдруг... Какое странное письмо! Мне становится страшно, Ласло, когда я читаю его. Не знаю, почему, но я не верю отцу. В детстве я до смерти боялась его, боюсь и теперь. Поверь мне, тот, кто добровольно прожил двадцать лет один, недаром едет в гости. Ему хочется нарушить чужой покой своим бурным вторжением: вот, о чем он мечтает, о чем мечтал всегда и чего всегда добивался. Это он свел в могилу и мать, и сестру. Я боюсь его, Боже мой, боюсь! Ах, Ласло, не будь этих проклятых денег, я бы уехала сейчас на край света с тобой, детьми и с самой необходимой прислугой, я бежала бы прочь! Мы жили бы скромно и тихо...
        - "С детьми"? - переспросил Ласло. - Мари, будь осторожна, не оговорись так при старике. У тебя теперь только дочь.
        - Да, да, - Мари испуганно сжалась. - Я знаю. Я буду осторожна.
        - Ты сама понимаешь, - Ласло тяжело вздохнул. - Без этих денег мы не сможем заново отстроить поместье Кошутов, чтобы укрыться в нем от твоего отца или других напастей. Наших сбережений и доходов ненадолго бы хватило в случае нашего бегства. В конце концов, это из-за денег появились дети, и... ты сама знаешь, что связано с их появлением. И с тем, о ком я не смею говорить, потому что мне становится стыдно за себя. Я не сказал ему ни слова за всю жизнь - от стыда.
       Он сокрушенно покачал головой и вдруг заметил:
       - А знаешь, Мари, это кара Божья. Мы заслужили старика.
       Мари задрожала.
       - Подожди, Ласло, - торопливо заговорила она. - Может, все еще не так плохо. Он погостит и уедет... Все-таки он обыкновенный человек. Все мы люди, Ласло.
       - Да, - произнес Кошут таким печальным и торжественным голосом, точно священник на похоронах. В эту минуту он подумал, что не всем людям пристало быть людьми, и что звери бывают порой милосерднее человека.   


       Накануне приезда Шандора Лудаша Мари в своих покоях, привлекая к себе Александрину, спрашивала:
       - Ты все еще боишься Иштвана, Санди?
       - Не знаю, - беспечно ответила Сандра. - Вообще-то да. Он мне очень помог, когда умер Андраш, матушка, и я этого никогда не забуду. Но какой у него вид!
       Она сокрушенно развела руками и задумалась. Потом сказала:
       - Если бы мы почаще разговаривали, общались, играли вместе, думаю, я скоро привыкла бы к нему. Знаете, как в сказке "Красавица и зверь". Но мы же не разговариваем. Он почему-то от меня прячется.
       - Он не хочет видеть страха или неприязни в твоих глазах, - объяснила Мари. - Это было бы ему очень тяжело. Ты когда-то в четыре года закричала про него: это тролль, тролль! он пришел за мной! А он всего лишь смотрел, как ты играешь.
       Мари рассмеялась. Сандра нахмурилась.
       - Какая я была злая и глупая, - сказала она. - Очень глупая! Надо попросить прощения у Иштвана. Я, наверно, тогда его сильно обидела и огорчила.
       Мари сердечно поцеловала ее.
       - Иштвана я в тот день быстро утешила, Санди. Не проси у него прощения, не напоминай ему. Лучше передай ему вот эту редкую книгу по астрономии, которую я выписала специально для него.
       Сандра аккуратно и бережно взяла книгу и заглянула в нее.
       - Тут по-французски, - сказала она. - Иштван не поймет.
       - Иштван знает французский, - возразила Мари к великому удивлению девочки.
       Заметив это удивление, Мари рассказала ей, как одарен от природы Иштван, каких великих успехов он добился своими трудами (иногда с ее помощью), и как разнообразны его таланты.
        - Он очень умен, у него тонкая душа, - говорила Мари. - Наверно, Иштван поедет в университет...
        Александрина была потрясена.
        - Ох, я и не знала, - сказала она. - Даже не ожидала. Пойду отнесу ему книгу.
        - Санди, - тихо сказала Мари. - Завтра к нам приедет твой дедушка. Будь с ним добра и ласкова: впрочем, иной ты и не бываешь.
        - Дедушка с папиной стороны? - уточнила Санди.
        - Нет, с моей, - печально ответила Мари.
        - Я его никогда не видела?
        - Нет, Сандра, и он тебя тоже. Вы впервые увидитесь завтра.
        - Все понятно, - ответила девочка. - Я рада, что дедушка приезжает!
        И на одной ножке она ускакала в сад. Сандра была стройной, красиво сложенной, но довольно миниатюрной девочкой.
        Она прибежала в сад и позвала:
        - Иштван!
        - Что, сударыня? - раздался тут же голос из-за ограды.
        - Пожалуйста, возьми книгу, - сказала девочка по-французски. - Тебе ее дарит моя мама. А я до сих пор играю с Мате, которого ты мне подарил.
        Из-за ограды протянулась рука, и Иштван ответил также по-французски:
        - Передайте мне книгу, мадмуазель. Поблагодарите от меня сегодня госпожу Кошут, а завтра с утра я сделаю это сам. Для вас же я готов смастерить еще тысячу игрушек. Спасибо вам за вашу доброту.
        Сандра улыбнулась и спросила уже на родном языке, отдавая книгу:
        - Почему ты не покажешься весь, Иштван? 
        - Вы знаете, почему, сударыня.
        - Покажись, пожалуйста, очень прошу!
        И она поспешно отступила на несколько шагов.
        Иштван выпрямился во весь рост. Стригся он теперь коротко, как древний римлянин - так ему было лучше, и девочка испугалась его гораздо меньше обычного, тем более, что их разделяло метра три, расстояние безопасное.
       - Знаешь, - сказала Сандра, задумчиво вглядевшись в Иштвана. - Я вижу красивое, ты сам говорил моей маме. Я правда вижу. Так вот, Иштван: у тебя очень красивые глаза и очень красивые руки. А душа у тебя, по-моему, еще красивее!
      Выпалив все это, она густо покраснела и бросилась бежать, что было сил, к дому, словно боялась, что Иштван догонит ее.
      Иштван остался на месте, как громом пораженный. Потом радостная улыбка озарила его лицо, и он опустил голову, чтобы никто случайно не увидел ее. Он вдруг и сам заметил, что руки у него - кисти рук - действительно стали очень красивыми. Чтобы увидеть свои глаза, он впервые с пятилетнего возраста он пришел домой и заглянул в зеркальную дверцу шкафа. Глаза оказались в самом деле чрезвычайно хороши: огромные, карие, классической формы, ясные и бархатистые. Они   светились умом, мужественной решимостью и твердостью. Сейчас взгляд их стал огненным от волнения, но остался проницательным; через него угадывалась доброта, живущая в душе Иштвана. Нелегко было заметить это сразу, но Сандра заметила.
       - Иштван, - сказала Маргит, зашивавшая белье. - Я сейчас ухожу в прачечную, у меня много работы. Ты не проследишь, чтобы наши младшие как следует пообедали? И что это ты засмотрелся в зеркало?
       - Да так, - ответил Иштван. - Соринка попала в глаз. Вот и всё. Нашел. Конечно, Маргит, я прослежу, чтобы ребята нормально поели.
      

      На следующий день, пятнадцатого апреля, Шандор Лудаш прибыл в имение своей дочери. Едва карета проехала подъездную аллею, он приказал остановить ее, вылез и поцеловал Ласло и Мари.
      - Наконец-то, - говорил он, блестя маленькими злыми глазками. - Вот я вас и увидел. Где же моя внучка Александрина?
      - Здравствуйте, дорогой дедушка, - Сандра поцеловала ему руку и нежно, чуть застенчиво улыбнулась.
      Он потрепал ее по щеке, погладил по голове и сказал:
      - Миленькая малютка! А ведь я тебе припас большой сюрприз, моя красавица. Его привезут завтра двое моих дорогих друзей. Ну, а теперь в дом. Покормите ли старика с дороги?
      - Конечно, отец, - робко улыбаясь, ответила Мари. - Как зовут вашего слугу?
      - Это не слуга, Мари. Это мой управляющий, и зовут его Жолт. Ему много не требуется, не смущайтесь его присутствием.
      Весь день старик осматривал сад и службы. Особенно его почему-то заинтересовал скотный двор и свинарник. Ни в прачечную, ни в дом садовника он не зашел, но никто не заметил этого. Весь вечер Сандра играла ему на фортепьяно, и старик казался очень довольным. Мари и Ласло совершенно успокоились. Мари присматривалась к отцу. Он почти не изменился: был все так же высок, грузен и непривлекателен. Правда у него уже начали немного дрожать руки, и весь он поседел, но в остальном Шандор Лудаш оставался полнокровным здоровяком, каким был всю свою жизнь. Прежде шумный, он вел себя теперь гораздо тише и сдержанней: ни к чему не придирался, казался довольным всеми и всем, что его окружало, держался скромно, даже кротко.
       Спать разошлись довольно рано. Утро следующего дня прошло в мире и согласии. После завтрака Лудаш таинственно шепнул Мари и Ласло, что его друзья прибыли и ожидают их троих в его бывшем кабинете.
       Они прошли в бывший кабинет Лудаша. Старик запер за ними дверь, и тут сердце Мари упало: она увидела сидящих в креслах доктора Яноша Гараи и бывшую служанку Тиссу Кун: год назад она попросила расчет, сославшись на неотложные семейные дела. Ласло при виде этих людей побледнел, точно ему показали призраков, а Шандор Лудаш, приблизившись к помертвевшей дочери, сказал злобным и холодным голосом:
      - Не соблаговолишь ли ты теперь, любезная Мари, показать мне не вчерашнюю фальшивку, а моего истинного, кровного внука и твоего сына Иштвана Кошута?


      Когда Иштвана вызвали, он в недоумении прошел в господский дом и поднялся в кабинет. Кланяясь деду и его "друзьям", он заметил, что чета его господ сидит на диване, и оба очень бледны.
      - Вот он! - воскликнул какой-то незнакомый старик и указал Иштвану на еще одно кресло. Иштван сел.
      - Сейчас ты все поймешь, - сказал ему Лудаш. - Ну, начинайте, господин Гараи. Объясните всё. Этого ли мальчика вы принимали восемнадцать лет назад?
      - Поручиться не могу, но пороки физического развития те же, - дрожащим голосом отозвался Янош. - Одна нога, именно левая, короче другой, чему итог - хромота. Обе ноги коротки относительно туловища, руки, напротив, длинны. Мочки ушей вытянуты, позвоночник изначально искривлен, чему итог - горб; череп неправильной формы.
      - Что причиной этому уродству? - спросил старик.
      - Почти полное вырождение древнего рода, - ответил Гараи. - В течение двухсот лет двоюродные братья рода Лудашей, Кошутов и еще двух-трех родственных родов соединялись кузен с кузиной, дядья с племянницами и тетки с племянниками - разумеется, когда этого требовала политическая необходимость. Вырождение часто выражается в форме определенных болезней: бесплодии, мужском и женском, гемофилии, слепоте, различных степенях дебильности и просто в физическом уродстве - самом безобидном из всех вышеозначенных пороков.
       - Этого ли мальчика принял восемнадцать лет назад доктор Гараи? - спросил Лудаш у Тиссы Кун.
       - Этого, - с готовностью ответила Тисса. - Когда я узнала, что прачка Марта месяц, как беременна, я сказала об этом госпоже Кошут. Госпожа тоже ожидала в это время ребенка. То, что Марта тяжела, я узнала от нее самой. Она сказала: "Опять дитя намечается". Я спросила, давно ли? Она подумала и ответила, что, наверно, с месяц. Я все рассказала госпоже Кошут. Госпожа хорошо заплатила мне и велела молчать, а потом посвятила меня в свой план. Доктор Гараи принял у нее младенца позже, чем родилось дитя прачки: на целую неделю. Но об этом никто так и не узнал. По приказу госпожи Марту перенесли рожать в господский дом: якобы, собирались оказать ей помощь. Конечно, никто ничего не заподозрил; все просто решили, что госпожа очень добра. У Марты родился чудесный мальчик. Я отнесла его по велению госпожи в такие покои, чтобы крику его вовсе не было слышно. При нем оставили кормилицу (теперь эта женщина уже умерла). Марта не знала, что у нее родился ребенок: я намеренно поила ее настоем, вызывающим горячку. Госпожа Кошут хотела сперва увидеть своего младенца, прежде чем отказываться от него и присваивать Мартиного. Она подозревала, что он будет неказист, но надеялась: вдруг обойдется? Не обошлось! Поэтому когда госпожа Кошут родила и поняла, что младенец на вид еще хуже, чем она ожидала, я после ухода доктора, перенесла ребенка к Марте и перестала давать ей настой. Мы знали, что доктор Гараи в тот же день, как принял роды у госпожи Кошут, уехал в Европу на несколько лет - значит, вернется нескоро. Мы знали: свидетелей подмены нет, и никто не скажет Марте, что это не ее ребенок. Она и Матиаш очень горевали, что у них родился такой уродец, да через три года Марта принесла чудесных близнецов; они и позабыли, что Иштван из себя неказист. К тому же, он рано выучился говорить и был так разумен, что Матиаш вправду попривык к нему и даже вроде как полюбил. Я каждый месяц бывала у них в гостях. Порой возьму Иштвана погулять, да и заведу к госпоже, а она плачет над ним и ласкает его. Частенько так бывало. Мартиного мальчугана она назвала Андрашем и тоже очень его любила. Но Иштвана, я думаю, все же любила больше. Это было видно, да и он точно чувствовал что-то, тянулся к ней, еще годовалый, и лепетал что-то.
       - Ласло знал о подмене? - спросил старик.
       - Господин Кошут присутствовал при родах, - сказал удрученно доктор. - Он не мог не знать.
       - Хорошо, это я понял, - отозвался Лудаш. - И мой внук, кажется, тоже. Я знаю, что ты очень смышлен, Иштван. Что ты понял из того, что услышал здесь? 
       - Я понял, что мои родители - господа Мари и Ласло Кошуты, - спокойно ответил Иштван. - Я могу встать?
       - Да, внук мой, - позволил старик. - Встань и плюнь им в лица, чтобы они поняли, каково это - подменивать детей.
- В данном случае я не разделяю ваших взглядов, сударь, - холодно ответил Иштван и обратился к родителям:
- Господа! Признаете ли вы меня своим сыном?
       - Да! - разрыдалась Мари.
       - Да, - тяжело уронил Ласло, опуская голову.
       Тогда Иштван подошел к ним, упал на колени и покрыл их руки поцелуями, после чего не выдержал и заплакал; заплакали и Кошуты. Как дети, они рыдали на руках своего сына, обнимая его с искренней нежностью и даже горячностью.
        - Ты добр, - с удивлением молвил Лудаш. - Вот уж чего не ждал от тебя. Люди с твоей внешностью обычно злы. Впрочем, Тисса предупреждала меня...
        - Иштван очень добр, - подтвердила Тисса. - Он не злопамятен, но силен, как бык: ни разу в детстве его обидчики не победили его. Он побеждал всех, кто к нему лез. Он заставил себя уважать, насколько это было возможно. Я часто гостила у Марты и сама видела, как он умеет побеждать и прощать.
        - Я рад, что мои деньги достанутся великодушному победителю, - сказал старик не без едкой насмешки. - Я с детства не ведал подобных добродетелей, и если кого-то бил, то не знал ни прощения, ни пощады. Кстати, как появилась девчонка?
       - Господа решили подстраховаться, - ответила Тисса Кун. - Двое детей надежней, чем один. Когда Марта снова забеременела (Иштвану с Андрашем было уже по шесть лет), госпожа Кошут сделала вид, что также беременна, под конец даже подушку к животу прикрепляла. А когда Марта стала рожать, я уже знала, что у девчонки из соседней деревни, молодой фермерши, должно родиться мертвое дитя - ей повитуха так сказала. Ну, напоила я Марту своим настоем; опять началась у нее горячка, и снова перенесли ее в господский дом, а тем временем та фермерша разрешилась мертвой девочкой. Я у нее взяла эту девочку да и подложила Марте, а та в горячке уже родила хорошенькое дитя. Я опять ей настой сунула - якобы от той же горячки, а дитя, Сандру, отнесла госпоже Кошут, и ее опять отдали в дальнюю комнатушку той же кормилице. Ну, прачка очнулась, погоревала над мертвым дитем да и похоронила. А госпожа еще два дня ходила "с животом", то есть с подушкой, а потом якобы "родила": убрала подушку и велела принести девочку, чтобы никто ничего не заподозрил. Никто и не заподозрил ничего.
       - Ловко! - сказал старик не без некоторого одобрения. - Что хитрее женской хитрости? Не знаете? Да щедрость стариковская! Я сразу заподозрил, что Тисса что-то знает, и платил ей, Мари, больше, чем ты. Я знал, что Иштван - твой с Ласло, а Андраш с девчонкой не твои. Ах, Мари, Мари! Я же не требовал от тебя красавца. Я требовал живое, здоровое умом дитя, а что будет вырожденец, я предупреждал вас, потому что Ласло - твой дальний родственник, и оба вы - дети от родственных браков! Ты родила мальчика - умного, жизнеспособного, талантливого. У тебя в руках было все мое наследство. Оно должно было выдаваться тебе английскими фунтами: миллион двести тысяч фунтов стерлингов! Ты переведи это на доллары и на наши деньги! Ты всё потеряла, как и ты, Ласло. Я написал новое завещание. В старом говорилось, что деньги получат мои дочь и зять, если произведут на свет здоровое умом, жизнеспособное дитя без обмана и лжи. Вы не выполнили этого важного условия. Вы обманули меня, сделали из меня дурака и посмешище. В новом завещании все деньги переходят к Иштвану Кошуту (Хельтаи). Подпишите вот здесь, что признаете его своим сыном и наследником. Так! Хорошо. Не шепчи им на ухо, Иштван. Я знаю, что ты шепчешь - что поделишься с ними. Не выйдет, внучек. До их смерти ты и фунта не получишь. Ты будешь пользоваться лишь моими скромными сбережениями, которых, впрочем, на достойную жизнь тебе хватит, если не станешь роскошествовать и мотать добро. Сегодня же ты уедешь в Этвёш-хаз и вступишь во владение замком. Я же останусь здесь до самой смерти.
       - Я тоже останусь! - возразил Иштван. - Я не позволю вам мучить моих отца и мать!
       - Ты хочешь увидеть их в тюрьме? - спросил старик. - Подмена детей - уголовная статья. Ты хочешь увидеть своих новообретенных родителей в тюрьме? Свидетели у меня есть, доказательства тоже. Давай, упорствуй в своем великодушии.
       Иштван опустил голову.
       - Ступай, - сказал старик. - Мой Жолт проводит тебя, чтобы ты не сбился с пути и телеграфирует мне только ему да мне известным шифром, что вы прибыли. Если же я не дождусь телеграммы или же узнаю, что ты не уехал, твои родители дружно сядут в тюрьму. Собери свои вещи и ступай.
       Иштван молча поцеловал родителей и вышел под надзором Жолта.
       - Я не прощаю лжи и обмана, - сказал Лудаш несчастным супругам. - Вам бы следовало знать меня получше. Пусть придет девчонка.
       Позвали Сандру. Она вошла и, поклонившись, спросила:
       - А сюрприз уже здесь, дедушка?
       - Сюрприз? Вот он! - и старик, схватив ее за плечи, с силой швырнул на пол. - Эти господа на диване - не твои родители! Они удочерили тебя, когда ты родилась. Их родной сын - Иштван-садовник; они скрывали это от всех, в том числе от тебя и от него. Вот бумага на предмет того, что ты и они не связаны решительно никаким родством - они сейчас подпишут ее. Они обманывали тебя, пытаясь таким образом обмануть меня, поэтому я тебя ненавижу. Твоя настоящая мать - прачка, а отец - садовник! Хорошо, что они уже умерли, и за тебя, мерзавку, некому будет заступиться. Теперь ты будешь не Сандра, а Сандрильона - Золушка! Начиная с этого дня ты поселишься в свинарнике и будешь ходить за свиньями. Не ты госпожа моего внука, а мой внук твой господин, и Кошуты твои господа, и я. У тебя нет больше ни отца, ни матери, фальшивая кукла! Вон отсюда!
        - Матушка... это правда... - с трудом проговорила девочка, не в силах подняться с колен. - Я сирота... а вы... мои господа?
        - Да, дитя мое, - ответила с печалью Мари. - Но мы любим тебя...
        Она не успела договорить. Девочка погрузилась в глубокий обморок.


        По дороге в Этвёш-хаз Иштван, глубоко потрясенный всем произошедшим, попробовал было применить силу и выпытать у Жолта шифр телеграммы, но он напал на верного слугу.
        - Можете убить меня, сударь, - сказал Жолт, с готовностью закрывая глаза в ожидании страшного удара, - но я ничего не скажу вам.
        Не помогли и щедрые посулы. В отчаянии Иштван отдавал все свое состояние за шифр, только бы развязать себе руки и освободить своих истинных родителей из-под власти деда, но Жолт строго сказал ему:
        - Господин Кошут, никогда так не делайте. Я честный человек. Другой бы взял ваши деньги, но дал бы вам ложный шифр. Я не желаю зла вашим родителям, поэтому не иду вам навстречу и не перечу моему хозяину, который лют во гневе. Лучше бы и вам подчиниться ему. У него дьявольский нюх на обман, а обман - единственное, чего он никому не прощает. Поверьте, вашим родителям будет вовсе не так тяжко под игом господина Лудаша, как вам это представляется. Ведь он не запретил вам переписку и даже - я уверен - не будет читать ни их, ни ваших писем.
        Последние слова Жолта несколько успокоили Иштвана.
        К вечеру, то есть, часов через пять они приехали в Этвёш-хаз.
        Это был чудесный богатый замок с садом и парком. По сравнению с ним особняк Кошутов был просто небольшим красивым домом.
        Несмотря на все свое горе Иштван сразу увидел, что сад запущен, и что садовник лентяй. Он решил летом самостоятельно поправить дело. В замке он нашел слуг, готовых выполнять все его приказы и сейф с деньгами на общие расходы, ключ от которого ему торжественно вручил Жолт. Он нашел конюшню с великолепными лошадьми, несколько богатых рессорных карет, псарню и многочисленные службы в стороне от замка.
       По совету Жолта он первым делом вызвал к себе портного и заказал ему два костюма. Потом выбрал себе кабинет, чтобы принимать управляющего и разбирать бумаги, осмотрел спальню, гостиную и столовую. Все это пришлось ему по вкусу, но он делал это скорее механически, чем с настоящей охотой. Едва перекусив, он тут же засел в кабинете, написал два длинных письма отцу с матерью и одно короткое, но довольно сердечное - Маргит и Гашпару. В этом письме он кратко объяснял им новое положение вещей и обещал, что всегда будет помнить о них и посильно им помогать. Вслед за тем он попросил настроить рояль и сам настроил привезенную с собой скрипку. Всю ночь напролет он исступленно играл то на скрипке, то на рояле, перемежая игру выходами в сад. Он бродил вокруг замка, как дикий зверь, и слезы непрерывно лились из его глаз.


       Они лились недаром.
       Когда Сандра пришла в себя за оградой свинарника, в убогой конуре скотницы, горю ее не было предела. Она оказалась одета в грубое поношенное платье. Слуги шепнули ей, что старик велел спрятать все ее игрушки и гардероб в кладовую, и что ей лучше не попадаться ему на глаза. У нее больше не было башмаков, она ходила босая. Пасти свиней ее послали с грубой женщиной-свинаркой. Сандра лила слезы днем и ночью, лежа на колком соломенном тюфяке, заменявшем ей постель.
       Ласло и Мари продолжали жить, как жили. Раз в два дня они получали письма от сына и отвечали ему - оба с большим наслаждением. Шандор Лудаш действительно не читал эту переписку, и Мари написала сыну о том, в какой тартар низвергнута Сандра.
       Старик часто избивал ее хлыстом, особенно когда напивался. Синяки и багровые полосы не сходили с ее тела. Она простудилась в убогом платье скотницы, но никто не лечил ее. Когда Лудаш, напившись к ночи, искал ее, чтобы избить, девочка стала тайком прибегать к Мари, где старик уже перестал ее искать, и пряталась там, ласкаемая приемной матерью. Мари плакала над ней и расчесывала ее красивые волосы. Иногда тут же оказывался и Ласло; они укладывали девочку в постель, которую сооружали из двух кресел, составленных вместе, и она отсыпалась и отлеживалась в тепле, скрытая драпировкой, свисающей с потолка. К тому же, в такие ночи ее мыли и лечили, даже достали ей грубые, но прочные башмаки и носки из толстой шерсти; красивую теплую обувь Лудаш отобрал бы у Сандры.
        Благодаря этим кратким целительным встречам и любви, которой ее щедро наделяли те, кого она и сама любила больше жизни, девочка не погибла в первые же месяцы.
        Жаркое лето было благодатно тем, что Сандра могла теперь прятаться от Лудаша в траве и листве деревьев. Впрочем, время от времени он все же находил ее и жестоко избивал. Он считал это едва ли не своим долгом. И он добился своего. Из беспечной, изящной, стройной и в то же время приятно полненькой девочки-аристократки Александрина превратилась в исхудавшую забитую плебейку, запуганную, издерганную и несчастную. Башмаки она берегла на зиму, как и носки, поэтому подошвы ее красивых ножек загрубели и потрескались, руки были покрыты ссадинами и синяками, веки голубых глаз воспалились от частых простуд, бессонницы и слез. Резкая перемена общественного положения ввергла Сандру в неизъяснимую печаль. Она мало ела и без того невкусную и несытную пищу, плохо спала, без конца испытывала страх, и недаром: страх этот рано или поздно сбывался. Ужасный старик находил ее и наказывал - бил или запирал то в подвале с крысами, то в погребе с углем. Будь Маргит и Гашпар Хельтаи немного посмелей и поотзывчивей, они могли бы оказать покровительство своей несчастной сестре (они уже знали, что Сандра их сестра), но они не испытывали к ней родственных чувств, к тому же очень боялись старого Лудаша.
        Из писем матери Иштван заключил, что Сандра претерпевает тяжкие гонения, и сердце его обливалось кровью всякий раз, когда он думал о ней, а думал он о ней, как и о родителях, целыми днями. Мари щадила его чувства и многого не писала сыну, но Иштван угадывал страдание по поводу Александрины за ровными строками ее письма и, наконец, совершенно потерял покой. Он старался взять себя в руки и чем-нибудь так заполнить день, чтобы вымотать тело до изнеможения и не терзаться душой к ночи.
        Он уволил садовника и взялся за дело сам: посадил цветы на клумбах, а клумбы окружил тонкими кирпичиками мрамора: розового, серого, белого. Он вырастил на них всевозможные цветы, сделал липовую аллею рядом с парком, попросил, чтобы его научили держаться в седле. От волнения он выбрал себе самого горячего быстроногого жеребца и - сразу же удержался на нем. "Даже старый хозяин не решался ездить на нем", - говорили слуги.
       Но Иштван уже через два месяца отлично держался в седле и великолепно ездил. Это давало выход его бурному темпераменту. Прочитав очередное, полное скрытых слез письмо матери и отца, он вскакивал на коня, которого назвал Мате в честь куклы Александрины, и пускал его бешеным галопом по полям и лугам, а после, проездив так часа два-три, долго молился в церкви, выстроенной еще прадедом Иштвана.
        Он подолгу играл на рояле и скрипке, подолгу занимался благоустройством сада; едва ли не собственноручно починил римские фонтаны в той части сада, где росла трава, и было больше кустов, чем деревьев, сделал бассейн - почти весь своими руками, призвав мастеров только для отделочных работ. Все это делалось как для общей красоты, так и для выплеска энергии, хотя в бассейне не было особой нужды. В парке, очень недалеко от замка было чистейшее лесное озеро, очищенное по берегам от коряг. Там он иногда удил рыбу. Из глубокого ручья - обмелевшей речушки - в озеро попадали щуки, сомы, даже форель. Иштван часто катался на тяжелой лодке, давая выход своим силам, а когда хотел отдохнуть, просто оставлял весла, закрывал глаза и слушал ясную тишину могучих буков, грабов и вековых дубов. Это была тишина, полная звуков. Перекликались птицы, шумел ручей, шелестели листья в зеленых пышных кронах, жужжали шмели и пчелы, трудясь над полянами цветов. Иштван видел небо, как в детстве, оно густой синевой точно обнимало всю округу, заканчиваясь на горизонте, озаряя с царской щедростью землю солнцем или так же щедро поливая ее дождем, когда собирались тучи.
       Богатая библиотека деда дала Иштвану возможность усовершенствовать свои знания, и он мог бы теперь сдавать экзамен у университет на степень магистра, если бы захотел, но мыслями он был только с родными, готовый придти им на помощь в любую минуту. Он не думал, что эта минута скоро настанет, на сердце у него было нелегко, но он с такой же силой подчинял себя собственной воле, как подчинял ей своего горячего жеребца.
       Жолт добросовестно посылал старику письма и краткие отчеты о занятиях, настроении и делах Иштвана Кошута. Лудаш неизменно оставался доволен, всякий раз говоря себе: "Вот это молодец! Я не мог отдать Этвёш-хаз и наследство в более надежные руки".

      
       Миновал сентябрь. В начале октября Ласло Кошут пошел на охоту и не вернулся домой. Его нашли на опушке леса. Он лежал, сжимая в руках ружье, одна пуля пробила висок, другая лоб, но его собственные патроны были в сохранности. Полиция сразу же исключила самоубийство по множеству причин, но следов убийцы никто не нашел.
       Мари разбил нервный паралич, и врач не ручался даже за три дня ее жизни.
       Старый Лудаш сидел возле ее постели и угрюмо бормотал:
       - Ты, конечно, не думаешь, что это я, Мари? Я любил Ласло, да и тебя люблю, вот как. Я хотел вас просто наказать. Ну, побуянил бы тут до Рождества, а потом уехал бы к себе в карпатское имение. По завещанию двести тысяч фунтов стерлингов я все-таки оставлял вам с Ласло. Не хотел я, чтобы так получилось. А убить и вовсе бы не смог. Дубиной бы еще ладно: я одного работника так пришиб под горячую руку - едва не сел в тюрьму. Но я хорошо относился к Ласло, а потом, я скверно стреляю, а полиция говорит: стрелял профессионал. Так что, Мари, это не я, не я, дочка...
       - Верю, отец, - еле слышно произнесла Мари. - Отец, мне нужен Иштван... Вызовите Иштвана...
       - Иштвана? Хорошо, будет тебе Иштван, - с готовностью согласился старик.
       Он тут же дал длинную телеграмму. Узнав о смерти отца и тяжелом состоянии матери, Иштван заплакал. Он приказал седлать своего жеребца Мате - пусть бежит за экипажем - и отправился в родной дом вместе с Жолтом, которому Лудаш приказал сопровождать молодого господина. По дороге он перечитывал последние письма отца и матери и плакал вновь и вновь...
        У ворот усадьбы его встретил дед.
         - Мать плоха, Иштван, - сказал он сокрушенно. - Видит Бог, я этого не хотел. Прости меня. Я не желал этой семье зла, я любил Мари и Ласло. Они даже оставались моими наследниками, хотя ты унаследовал почти все. Я думал уехать в начале января; тогда бы они и получили деньги, которые я им все-таки оставил. Теперь я, конечно, не уеду, а если бедная Мари не встанет, ты будешь единственным моим наследником, чтобы получить деньги после моей смерти. Вот так-то. Поднимись к матери, Иштван.
       Иштван молча поклонился Лудашу и поспешил к Мари. Она узнала его. Глаза на ее больном осунувшемся лице засветились. Она выслала сиделок, Иштван сел на кровать, и они крепко обнялись. Мари заплакала на плече сына. Он целовал ее и повторял:
        - Вам нельзя волноваться, матушка...
        Глаза его были сухи и полны напряженного самообладания.
        - Иштван, - прошептала Мари, опускаясь на подушки, - выслушай меня. Я уже причастилась святых тайн и знаю: мне не прожить дольше этих суток. Знаю и то, что мой отец не убивал Ласло: он говорит правду. Но ты должен спасти Александрину. Положи ей записку в глубокую щель между половицами, сразу за моей дверью. Я часто оставляла ей там записки в последнее время. От меня Санди знает, что сегодня вечером ты напишешь ей о том, где и когда она может ожидать твоей помощи. Увези ее подальше отсюда. Живите, как брат и сестра... Дай мне медальон, Иштван. Старое письмо, лежащее в нем, уже не нужно; на днях я написала новое. Теперь у меня едва ли хватит сил вложить его в медальон, а ты тем временем сожги на свече старое письмо: в нем я писала о тайне твоего рождения, но теперь ты и так все знаешь.
       Иштван послушно зажег на свече переданное ему письмо и, дав ему сгореть в железном блюдце, бросил пепел в маленькую печь, в которой тлели слабые угольки. В комнате было жарко, и он подумал, что печь, вероятно, не затопят до завтрашнего утра. Тем временем Мари слабыми пальцами вложила в медальон другое письмо и вернула медальон Иштвану.
        - Нотариус знает, - сказала Мари, - что по завещанию я отказала этот дом после своей смерти тебе и Сандре. Я всегда любила этих чужих детей, они всегда были моими, но бо'льшая часть моего сердца и души все-таки была отдана тебе. Я плакала об Андраше, но о тебе плакала бы сильнее и дольше не находила бы утешения, окажись ты на его месте. Если бы ты очутился сейчас в положении Сандры, я ушла бы к тебе, в лачугу скотницы и жила бы там. Мне не хватает духу сделать это для Сандры. Вероятно, ты все же мой самый любимый сын... Человеческая природа слаба, и герои те, кто любит своих и чужих детей равно. Ласло тоже любил тебя, но ему было так стыдно перед тобой, что он не смел разговаривать с тобой и очень мало говорил с приемышами... Я любила его, а он меня, и без него мне незачем жить.
        - Он то же самое писал о себе, - улыбнулся Иштван. - "Если тядом со мной не будет Мари, - писал он, - зачем мне жить".
        - Да, это так, - Мари тихо заплакала. - Мы были с ним едины, и Господь даровал нам сына, которым мы можем гордиться... вернее, могли..И такую же дочь! Мы взяли ее сами, мы пошли против воли Божьей, украв чужое дитя, но, видит Бог, мы любили ее не меньше, чем любила бы ее Марта. Теперь мы наказаны за ложь, но Господу ведомы наша любовь и страдание... Вырасти мою девочку, Иштван, как аристократку, в Этвёш-хазе, подальше от моего отца. Теперь открой тайник под окошком, где маленькая роза на обоях потемнела. Видишь, она отличается от других. Там маленькая ниша; я вынула оттуда несколько кирпичей, положила, что хотела и что могла положить, а теперь отдаю тебе. Это наследство, приданое Сандры. Собери его в свою дорожную сумку.
        Иштван нашел тайник и, осторожно отрезав кусок обоев, увидел в небольшом углублении пачки бумажных денег. Он взял их в руки.
        - Здесь две тысячи форинтов, - сказала мать. - Немного, но при желании этот капитал можно увеличить. Клади в сумку все, что увидишь.
        Иштван положил в сумку кроме денег пять золотых цепочек с брелоками из драгоценных камней, женские золотые часики, пару дорогих алмазных серег, несколько золотых и серебряных колец, серебряный тяжелый канделябр и три драгоценных ожерелья необыкновенной красоты.
        - Негусто, - сказала Мари, - но девочке может пригодиться.
        Голос ее понемногу слабел, угасая с каждым словом. Иштван аккуратно наклеил кусочек обоев на старое место и сказал:
        - Матушка, я сделаю все, как вы говорите. Может, тайно отвести вас в Этвёш-хаз?
        - Нет, - ответила мать, с глубокой нежностью глядя на него. - Я сейчас умру, мой милый Иштван. Я это чувствую.
        Иштван прижался губами к руке матери, а она, целуя его, задумчиво произнесла:
        - Но кто же убил твоего отца? Кому это выгодно?
        Постепенно дыхание ее сделалось прерывистым. Она крепко схватила Иштвана за руку, а он весь задрожал и сжал ее в объятиях, словно стремясь удержать на этой земле.
        - Господи! - из последних сил почти выкрикнула она. - В руки твои предаю дух мой!
        И тут же, закрыв глаза, скончалась. Лицо ее стало светлым, кротким, мирным и торжественным. Иштван проглотил слезы, подступившие к горлу. Он подумал, что непременно отыщет того, кто убил его отца, одновременно нанеся этим смертельный удар матери.
        Терять время было нельзя. Он аккуратно оторвал клочок от листа бумаги и быстро написал: "Сандра! Сегодня, седьмого октября, около старого дуба, по дороге на север, в полночь. Иштван". Было десять часов вечера. Он в последний раз поцеловал мать, сложил ей руки на груди, вышел из комнаты и позвал сиделок.
        - Госпожа скончалась, - вымолвил он, опустив голову.
        Сиделки поспешно вошли в комнату, а Иштван быстро обнаружил щель в полу за дверью - ту, о которой говорила Мари, - и сунул туда записку так, что виден остался только кончик.
        Затем он прошел к деду и сообщил ему, что Мари умерла. Старый Шандор Лудаш заплакал и пошел проститься с дочерью, а Иштван в это отправился в домашнюю часовню, чтобы простится с отцом, который лежал там в открытом гробу. Лицо Ласло было спокойным и умиротворенным. Иштван поцеловал его руки и холодный лоб, вытер слезы - он не должен сейчас расслабляться и плакать! - и вышел прочь. Теперь надлежало принять необходимые меры. Первым делом он нашел Жолта и попросил его пройти вместе с ним к службам. Там он схватил его, крепко связал и бросил на охапку сена в отдаленный сарайчик, привязав его заодно к стропилам.
        - Зачем вы это делаете, господин Кошут? - изумился Жолт.
        - Затем, что мне сегодня не нужны шпионы, - ответил Иштван. - Сажать в тюрьму-то теперь некого.
        И он сунул кляп в рот Жолту.
        - Не бойся, - сказал он. - Навсегда ты тут не останешься. В этот сарай приходят по утрам. Проведешь здесь ночь, потом тебя освободят. Тут висят пастушьи кнуты; без них пастухам не обойтись, а встают они рано. Я это видел много раз, когда работал садовником. Мне кажется, ты последнее время мало отдыхал. Поспи немного, это полезно для здоровья, Жолт.
        И он ушел, заперев сарай и повесив ключ от замка, как водилось в усадьбе, прямо на гвоздь, вбитый над дверью.
        Шел сильный дождь, дороги развезло, и Иштван решил ехать на своем коне, никого не ставя в известность о том, куда едет. Он оседлал Мате и умчался прочь из усадьбы. Его путь лежал к старому дубу, известному всей округе; вернее, к трактирчику, который был неподалеку от этого дуба.


       Часов в одиннадцать вечера Сандра тихонько, как мышь, пробралась к двери своей приемной матери: она уже знала, что та умерла. Еле слышно всхлипывая, она нащупала в заветной щели записку и вынула ее. При свете слабого огарка ей удалось прочитать то, что написал Иштван, и сердце ее наполнилось великой радостью. Она съела записку, как делала в детстве, чтобы не забыть про нее. К тому же в изодранной одежде Сандры не было карманов. Но, на свою беду, отступая к выходу, она нечаянно скрипнула половицей...


       Старый Лудаш сидел и пил крепкую настойку возле тела своей умершей дочери. Слезы катились по его щекам. Он плакал впервые за последние тридцать лет. Мыслей в его голове не было. Он смотрел в черное холодное окно, по карнизу которого барабанил дождь. Иногда взгляд его останавливался на камине, где все еще вспыхивали, догорая, угольки. В комнате становилось все холоднее и сумрачнее. Вдруг он услышал скрип за дверью и, быстро встав с места, распахнул ее. Перед ним стояла обомлевшая маленькая скотница.
        - А-а, - зловеще протянул старик, выходя к ней и закрывая за собой дверь. - Маленькая мышка пришла к коту!
        И он вынул из-за пояса плеть, с которой не расставался даже в самые горькие часы своей жизни.
        - Ну-ка,  поди сюда! Ты как посмела нарушить покой твоей усопшей госпожи?
        - Это моя мать, - вырвалось у Сандры.
        - Твоя мать - прачка! - крикнул старик, ударяя ее плетью. - Ты плохо запомнила, дрянь?!
        - Если б не вы, - рыдала Сандра, обретя от отчаяния навсегда, казалось, утраченное мужество, - она была бы жива. И папа был бы жив. Он в тот день ушел на охоту, чтобы не видеть вас пьяным и не видеть, как вы меня бьете... Он сам так сказал, я слышала...
        Глаза старика налились кровью.
        - Что?! - прошипел он. - Ты еще смеешь со мной разговаривать?! Да еще как!
        Он хотел сильнее хлестнуть ее, но она увернулась и крикнула:
        - Вы злой! Вы хотите моей смерти, а ведь я вам ничего не сделала!
        - Не сделала? - старик отшвырнул плеть, схватил тяжелую палку, которой подпирались ставни, и одним ударом сбил девочку с ног. - Да ведь ты влезла в приемыши к моей Мари и завладела ее сердцем! Ты купалась в роскоши, когда твой законный господин Иштван Кошут работал у тебя в садовниках, наглая ты тварь!
        Он снова поднял палку, но девочка, увернувшись, избежала удара и со слезами бросилась вон из дома. У нее сильно болела ушибленная рука. Старик погнался за ней, то хлеща ее плетью, то пытаясь достать палкой. Громко крича, она убегала от него по дорожкам сада.
       Люди из служб слышали ее крики и говорили друг другу:
       - Опять старый буян гоняется за скотницей. За бывшей барышней Сандрой...
       И тяжело вздыхали. Они плохо понимали, каким образом "бывшая барышня Сандра" вдруг оказалась скотницей, но сочувствовали ей. Кроме того, все оплакивали своих глубоко любимых и уважаемых, безвинно скончавшихся господ, особенно добродетельную Мари Кошут.
       Спасаясь от старого Лудаша, девочка попала в тупик и бросилась в единственный выход из тупика - нижний этаж сеновала, который служил подсобным помещением и никогда не запирался. Старик загнал ее в угол и уже готовился обрушить палку на ее голову... но внезапно прогремевший выстрел попал ему в глаз. Старый Лудаш упал мертвым.
       - Возьми ружье, - сказал девочке незнакомый голос, и тут же в ее руках оказалось ружье самого Лудаша, почему-то все липкое: видимо, от оружейного масла. Парализованная ужасом, девочка машинально взяла оружие в руки, но тут же, очнувшись, отшвырнула ружье от себя. Выстрел привлек внимание людей. Уже слышались крики и вспыхивали факелы; люди, встревоженные выстрелом, бежали к сараю.
        Сандра принялась лихорадочно нащупывать выход: она знала, что несколько досок за ее спиной раздвигаются и, наконец, нашла их. Через этот же ход, видимо, уже ушел убийца. Сандра выползла под проливной дождь и, едва успела сдвинуть доски, как толпа слуг ворвалась в сарай и заполнила его.
       - Не трогайте ружье! - раздался голос Тиссы Кун, которую старый Лудаш взял к себе в экономки. - Хотите, чтобы на оружии остались ваши отпечатки? Полиция недалеко. Михай, бери лошадь и скачи в полицию.
       Услышав эти слова, Сандра похолодела. Она ползком пробралась до птичника, где в стене была дыра для гусей: они ходили через этот пролом купаться в ближайший пруд возле огорода. Она пролезла в гусиную дыру и очутилась вне усадьбы и служб. Вся перемазанная грязью, пригнувшись к земле, она изо всех сил пустилась бежать под проливным дождем на север, к старому дубу.


        Иштван приехал в условленное место. Почти полтора часа он провел в трактире, где в задумчивости заказал себе лучшего вина и впервые со дня своего рождения выпил немного - чтобы успокоиться, а заодно помянуть мать и отца. Он был задумчив, печален, но в то же время сохранял боевую готовность: предстояло еще спасти Александрину.
        Время прошло незаметно. В назначенный им же самим час он прискакал к дубу, но, к своему изумлению, вместо Сандры нашел там конных полицейских, которые обшаривали листву и дупло старого дерева. Его остановили и попросили представиться. Он назвал себя. Полицейские сняли головные уборы, и один из них сказал:
        - Сударь, полчаса назад был убит из ружья ваш дед, господин Лудаш.
        - О Боже, - невольно вырвалось у Иштвана; он был потрясен. - И... кто же его убил?
        - Пока что мы не знаем, - молвил инспектор, светя фонарем. - Вы-то наверняка имеете алиби, господин Кошут.
        - Да, - ответил Иштван. - Полчаса назад, даже еще десять минут назад я сидел в трактире "Тетерев" и пил вино. Я поминал отца и мать.
        - Вас кто-нибудь видел?
        - Да, конечно.
        - Очень хорошо. Мы ищем девчонку, господин Кошут. Все слышали, как старый господин Лудаш гонялся за маленькой скотницей по всему саду; говорят, он часто это делал. При нем были палка и хлыст, а на ружье остались отпечатки только ее пальцев. Детские пальцы. Чьи же еще, как не ее? Наверно, убила старого Лудаша со страху. Хотите взглянуть?
        - Взгляну, пожалуй, - отозвался Иштван. - Я не был особенно дружен с господином Лудашем, но все-таки он мой дед, и ему я обязан своим богатством.
        - Тогда прошу вас в усадьбу, сударь! Киш, поезжайте в трактир "Тетерев" и проверьте алиби господина Кошута. Простите, сударь, но долг службы обязывает нас проверять все показания.
        Иштван был вынужден опять приехать в оставленное им печальное имение. Пробыв там с полчаса и дождавшись Киша, который подтвердил его алиби, он сказал:
        - Инспектор, я должен придти в себя от всего произошедшего. Мне необходимо срочно уехать в Этвёш-хаз. Я прибуду к похоронам. Насколько мне известно, они состоятся послезавтра.
        - Да, сударь, если вы не имеете возражений против этого.
        - Не вижу причин возражать. Я непременно приеду, но сейчас мне очень хотелось бы уехать, чтобы немного побыть одному.
        - Мы понимаем это, - сочувственно сказал инспектор. - За четыре дня потерять целую семью... - он покачал головой. - Поезжайте, господин Кошут. Доброго вам пути и... примите наши глубокие соболезнования.
        Иштван вежливо кивнул, вскочил на коня, выехал за ворота и, сделав небольшой крюк, вновь подъехал к дубу.
         - Санди! - негромко позвал он. - Узнаёшь меня? Это Иштван. Я приехал за тобой.
         Тут же за его сапог ухватились цепкие маленькие руки, и в свете луны (дождь уже кончился) он увидел сперва огромные глаза на исхудавшем лице, потом все лицо, худые руки в рубцах и грязные мокрые лохмотья вместо одежды. Вид Александрины на мгновение так поразил его, что он не узнал ее и в страхе отшатнулся, но тут же овладел собой, сорвал с себя дождевой плащ, поднял Санди в седло и укутал с ног до головы.
         - Где же ты была? - спросил он тихо.
         - Я пряталась на самой верхушке дуба, - призналась Сандра, судорожно всхлипывая. - Там полицейские не могли меня достать. И увидеть не могли. Я не убивала вашего деда, господин Кошут! Это не я!
         - Ну конечно не ты, - Иштван облегченно вздохнул и крепко прижал ее к себе. - Я не господин Кошут. Для тебя я Иштван, Санди.
         - Нет! Все изменилось! - она задрожала. - Если не я госпожа, то вы господин! Я не согласна иначе, не согласна! Мы не равны...
         - Санди...
         - Нет! - она заплакала. - Вы господин Иштван! И всё! И всё...
         - Хорошо, - вздохнул Иштван. - Не будем пока что об этом. Знаешь, а характер у тебя прежний. Разве с господами спорят? Ну-ка, садись верхом, нам обоим так будет удобнее. Надо уезжать, не то полиция быстро отыщет нас, вернее, тебя.
         Он усадил девочку верхом впереди себя и крепко привязал ее к себе широким ремнем, чтобы она случайно не упала. Потом он пустил коня сначала быстрой рысью, а спустя милю - в галоп. Он гнал его по наикратчайшей дороге, чтобы как можно скорее попасть в Этвёш-хаз.


         Этвёш-хаз. Три часа ночи.
         Иштван сам затопил углем колонку в ванной комнате, чтобы не будить слуг, и Санди купается теперь в горячей воде. Она тщательно моется с мылом и мочалкой. С нее сходит столько грязи, что ей ничего не остается, как только радоваться. Она моется еще и еще. Дверь закрыта, и прозрачная занавеска перед ванной задернута. Сандра расчесывает свои длинные волосы. Они легко расчесываются: о них несмотря ни на что она механически заботилась - не ради себя, а ради приемной матери, госпожи Кошут, которая не хотела, чтобы волосы дочери теряли свою красоту.
        Отлежавшись в горячей воде, хорошенько вымывшись и ополоснувшись, Сандра заворачивает свои чистые волосы в полотенце и облачается в рубашку Иштвана, которая ей ниже колен, потому что она мала ростом, а Иштван очень высок. Поверх батистовой рубашки она надевает еще простую нижнюю рубашку - тоже Иштвана, из толстого холста, чтобы тело не просвечивало. Эта рубашка ей тоже ниже колен. После этого она подворачивает рукава и тщательно отмывает ванну от собственной грязи. Потом идет в комнату, где в кресле сидит Иштван.
        Он спрашивает:
        - Ну как, Санди? Все хорошо?
        - Да, - отвечает она, но он видит страшные рубцы на ее руках и ногах и говорит:
        - Нет, не очень хорошо. Садись в это кресло, поближе к огню.
        Сандра садится, избегая смотреть на Иштвана. Он показывает ей блокнот. Она смотрит и читает надписи: "Санди играет", "Санди думает", "Санди повторяет уроки".
        Слабая улыбка трогает ее губы.
         - Это вы рисовали, господин? - спрашивает она.
         - Да, еще когда был садовником.
         - Красиво. И очень похоже.
         - Я показываю тебе это для того, чтобы ты знала: я готов был называть тебя по имени уже тогда, если бы мне позволили, а ты не хочешь называть меня, как прежде. Почему? Разве я тебе враг?
         - Вы господин Кошут, - шепотом говорит Сандра, и голубые глаза ее наполняются слезами.
         - Нет, Сандра, я твой брат.
         - Не брат, а господин, - шепчет она - не из упрямства, а из какого-то затаенного страха.
         - Ладно. Ты знаешь, что пишет в своем прощальном письме наша с тобой мама, Сандра?
         Сандра еле слышно заплакала и закрыла лицо руками.
         - Вот, что она пишет, - продолжал Иштван:
         - "Дорогие мои дети, Иштван и Александрина! Больше всего на свете мы с отцом любим и до самого своего смертного часа будем любить вас, наших детей: сына и дочь. Никогда не расставайтесь, всегда будьте духовно близки друг другу, ищите и находите опору друг в друге. Иштван, воспитывай и люби Санди, как младшую сестренку, о которой ты так мечтал в детстве. Санди, во всем слушайся Иштвана, теперь это твой старший брат. Нет больше никого на свете, кто захотел бы признать тебя родной, кроме нас, твоих родителей. Вы не господин и не госпожа друг другу. Вы дворянские дети, и вам равноправно завещан дом Кошутов, дом ваших предков. Если вы прочитали это письмо, значит, нас с отцом уже нет в живых, так что прощайте, самые дорогие и близкие моему сердцу. Крепко целую вас. Ваша мама".
         Сандра уже плакала навзрыд.
         - Ну, - сказал Иштван. - Я по-прежнему господин, а не брат?
         - Брат, - всхлипнула Санди. - Раз мама так хотела.
         - А ты не хочешь?
         - Нет.
         - Почему? - опечалился Иштван. - Потому что я урод, да, Сандра? Потому что ты боишься меня и не желаешь дружить со мной? Хорошо, оставим все, как есть. Я забыл: уродов нельзя любить, можно только служить им или, напротив, повелевать ими.
         Он резко встал с кресла.
          - Нет! - крикнула Сандра, вскакивая и вцепляясь в его руки. - Иштван, нет! Я сказала первый раз "нет", потому что стеснялась сказать "да"... Я тебя стесняюсь. Мы ведь почти всю жизнь не разговаривали. Но я тебя люблю, Иштван, потому что ты спас мне жизнь и вообще... потому что ты любишь меня. Потому что ты стал теперь моим братом. Пожалуйста, не сердись!
        Она разрыдалась.
        Иштван поднял ее на руки и сел вместе с ней в кресло. Он снял с ее головы полотенце и сказал:
        - Пусть волосы сушатся. Я не сержусь, Санди, я не могу на тебя сердиться. Просто я огорчился, но теперь все понял и больше не буду. Не стесняйся меня! Ведь у меня, кроме тебя, никого нет.
        Сандра прижалась к его широкой груди золотистой влажной головкой и, вытирая слезы, сказала:
        - Я не буду больше стесняться. Знаешь, Иштван, мне теперь даже жаль, что твой дед погиб. Интересно, кто убил его?
        - Думаю, тот же, кто убил нашего отца. Ты что-нибудь видела?
        - Знаешь, как все было, - успокаиваясь и начиная бороться со сном, заговорила Александрина. - Когда твой дед стал за мной гоняться, я забежала в сарай. Там еще сеновал наверху, помнишь? Господин Лудаш вбежал вслед за мной, замахнулся на меня палкой... и вдруг раздался выстрел. Он упал и выронил палку. Я точно оцепенела. Чей-то голос - мужской - сказал мне: "Возьми ружье". Я взяла, как во сне. Оно все было в оружейном масле, и у него был один ствол. Я узнала ружье господина Лудаша. Вдруг до меня дошло, что нельзя брать это ружье. Я его бросила и стала искать выход. И нашла.
        - Кто-то хотел, чтобы тебя заподозрили, - заметил Иштван. - И этого удалось добиться. Ты видела руку, которая подала тебе ружье?
        - Да, но очень смутно. На руке была черная перчатка, а голос - мужской и совсем незнакомый. Иштван, - она встрепенулась и посмотрела ему прямо в глаза. - Меня не посадят в тюрьму?
       - Нет, - он бережно коснулся губами ее волос. - Скорее меня посадят.
       - У тебя алиби, - возразила она и крепко поцеловала его в щеку. - Прости меня, я зря тебя стеснялась. Ты очень добрый - как мама и папа вместе... Да?
       - Да, - он встал, не спуская ее с рук. - Наконец-то ты поняла. Слава Богу. Я отнесу тебя в спальню. Хочешь есть или пить?
       - Хочу горячего молока, - сказала Сандра, - а на остальное нет сил. Не уноси меня далеко от себя! Давай будем спать поближе друг к другу, а то я боюсь, и сама не знаю, чего.
       - Не бойся, - откликнулся Иштван. - Будем спать в одной постели. Она очень широкая.
       - Как муж и жена? - спросила Санди.
       Иштван невольно покраснел.
       - Нет, - ответил он. - Муж и жена все время спят вместе, а мы - совсем недолго. Ты сегодня намучилась, ты почти не ела, у тебя жар, тебе страшно. Я думаю, тебе лучше сегодня, а может, и завтра переночевать со мной.
       - Спасибо, - сказала она. - Я тоже так думаю. А можно мне будет взять тебя за руку, если я увижу страшный сон?
       - Можно, - ответил Иштван, сажая ее на роскошную постель и накрывая атласным одеялом.
       Он принес ей молока, она выпила его и тут же крепко уснула. Пот выступил на ее лбу, и жар тотчас спал. Только совершенно убедившись в этом, Иштван прочел несколько молитв за себя и за Сандру - лег спать на своей половине огромной постели. Сандре не снились страшные сны, и она не тревожила покой Иштвана. Он проснулся в полдень, а она все еще крепко спала, и выражение ее худенького личика было спокойным, мирным и совсем еще детским, как будто ей снились самые простые легкие, невзрослые сны.


        Обедают они вместе. Чтобы Сандра не ходила босиком, одна из служанок отдает ей на время свои запасные теплые чулки, пояс и шерстяные тапочки. Санди все это надевает и выходит к обеду. У нее волчий аппетит. Солнце светит в окна их столовой.
        - А на сладкое что-нибудь будет? - тихо спрашивает Сандра.
        - Будет - специально для тебя, - отвечает Иштван.
        - А что?
        - Увидишь.
        Сладким оказывается то, что Санди так любила дома: булочки с начинкой из взбитых сливок.
        - Ах, прелесть! - восклицает Санди и хлопает в ладоши, но тут же берет себя в руки и продолжает обедать по всем правилам этикета.
        - Иштван, - предлагает она, - давай поговорим по-французски. Я так соскучилась по этому языку!
        - Согласен, - отвечает Иштван по-французски.
        - Когда ты поедешь на похороны, ты оставишь меня здесь? - спрашивает по-французски Сандра.
        - Да, придется. Но это ненадолго, Санди.
        - Насколько?
        - Дня на два. Будут не только похороны и поминальная трапеза, но и церковные службы, как ты понимаешь; к тому же, надо принимать родственников и знакомых. Прячься от всех чужих. Слуги не выдадут тебя никому. Рядом с моей спальней есть хорошее место, где можно укрыться: маленькая кладовка. Там у бельевого шкафа две дверцы. Есть еще задняя, ее не видно. Отодвинь ее и прячься. Это отделение пока пустое, им редко пользуются.
         - Я боюсь, - сказала Сандра, поедая булочки. - Ты возвращайся скорее.
         - По тебе ни за что не скажешь, что ты боишься, - засмеялся Иштван.
         

         После обеда, плотно укутав ее с ногами в полушубок, он выносит ее в сад и показывает ей клумбы, дорожки, бассейн - всё, что успел сделать за лето и часть осени.
         - Вот здорово! - восхищается Сандра. - А там, дальше, настоящий лес?
         - Там парк. А после парка начинается действительно настоящий лес. Но это уже не наши земли. У нас тоже есть два больших леса на северо-западе: вон там и там, видишь? Это земля деда. Там тоже очень хорошо, я ходил туда.
         - А ты научишь меня ездить верхом?
         - Тебя научит мой конюх, Мартон. Он научил и меня. Хочешь выберем тебе лошадь?
         Они заходят в конюшню и выбирают стройную и крепкую невысокую лошадь гнедой масти.
         - Она смирная и быстроногая, - замечает конюх. - Эту лошадь старый хозяин Лудаш купил три года назад жеребенком. Ее зовут Сильва.
         - Сильва! - восхищается Сандра. - И это теперь моя лошадь! Спасибо, Иштван! А мне можно будет купаться летом в бассейне?
         - Конечно. И в лесном озере тоже. Оно довольно большое, в начале парка.
         Санди хлопает в ладоши под шубой. Потом ей вдруг вспоминается, что вчера умерла Мари Кошут, а четыре дня назад - Ласло, и она затихает. Слезы осторожно ползут из ее глаз. Она тихонько спрашивает:
         - Иштван, где здесь церковь? Я хочу помолиться о матушке и об отце.
         - Ты права, - соглашается Иштван. - Поехали в церковь.
         Он велит заложить коляску, и они едут в церковь. Иштван ставит свечи, а девочка со слезами молится о спасении души Мари и Ласло; молится и о себе с Иштваном. Слуги, оставшиеся в Этвёш-хазе, также усердно молятся и утирают глаза, вспоминая своего почившего хозяина Шандора Лудаша (Иштван сообщил им, когда проснулся, о его смерти). Этот вспыльчивый, злопамятный и порой жестокий человек был добр к ним, и они вспоминают о нем с любовью, хотя прекрасно понимают, какой тяжелый был у него характер, и помнят, как трудно приходилось с ним его давно умершей супруге и детям.
        За ужином Санди знакомится с Лиллой Тольди, своей няней. В замке не нашлось никого более подходящего для присмотра за девочкой.
        Лилла с юности служила у Лудаша. Ей очень нравится новый хозяин, и она, уже шестидесятилетняя вдова, ласково смотрит на его прелестную младшую сестру, жалея про себя, что Иштван, такой умный и талантливый, столь неказист. Но ей очень по душе его характер, и она успела привязаться к нему всем сердцем.
        Санди просто очаровывает ее.
        - За мной не нужно особенно смотреть, - солидно сообщает ей девочка. - Мне ведь уже двенадцать лет. Я буду играть на рояле и читать, потому что гулять мне пока что не в чем. Я очень соскучилась по роялю. И еще, Лилла: можно я буду спать в вашей комнате, пока нет Иштвана? Я буду очень тихо себя вести. Или вы спите у меня - мне это неважно. Главное, чтобы я была не одна.
        - Да, - подтверждает Иштван, значительно глядя на Лиллу. - Это действительно главное. И еще главное, чтобы она обедала вовремя.
        Вечером Сандра крутится возле Иштвана, заглядывая ему в лицо:
        - А ты привезешь мои платья? А мои полусапожки? И вообще все вещи, а главное Мате, мою куклу? И чтобы со всей его одеждой... привезешь?
        - Конечно, Санди.
        - А поцелуешь за меня в последний раз маму и папу?
        - Обязательно, Санди, - он обнимает ее и прижимается щекой к ее волосам, густым и тонким, как золотистые нити. Она тоже крепко обнимает его. Он надевает ей на шею золотой медальон со словами:
       - В нем крестик нашего прадедушки, портреты отца, мамы и мамино письмо. Носи это и не теряй! Пусть все это бережет тебя до моего приезда, а вернусь я в среду. Сегодня у нас понедельник. Тебе совсем недолго ждать. И помни: не выходи на улицу и не говори с незнакомыми!
        - Мне не в чем выходить, - отвечает Санди. - А незнакомых я боюсь.
        Они прощаются на ночь. Иштвану завтра рано вставать, поэтому Сандра уходит в свою спальню, где Лилла уже читает вечернюю молитву. Тяжело вздохнув, девочка ложится в свою кровать.
       

        Ночью Сандра проснулась. В окно светила луна, и она вдруг ясно увидела на фоне шторы очертание человека в цилиндре, чьи руки были засунуты в карманы. Спальня Сандры, как и Иштвана, была на третьем этаже, поэтому силуэт был, конечно, причудливой игрой теней, но в спальне Сандры была дверь на балкон. Это беспокоило. А вдруг там вовсе не тени, а настоящий человек - неизвестный ей, загадочный и враждебный? В любом случае, если это так, то незнакомец находился не в комнате, а за стеклом, за шторой. Поэтому Санди встала, подошла к окну, отодвинула штору и взглянула... На балконе никого не было. Тогда, рискуя простудиться, она тихонько приоткрыла двери и вышла на балкон, чтобы оглядеться вокруг как следует. Она посмотрела влево и вправо, потом вниз, вверх и даже оглянулась назад, но решительно никого не обнаружила. Она вернулась в комнату, путаясь в одолженной ей Лиллой ночной рубашке, и крепко закрыла двери, потом задернула шторы. Никакого силуэта в лунном свете уже не было. Санди это больше всего насторожило. Ведь если бы она видела тень от дерева или от чего-то еще, не умеющего исчезать и появляться, таинственная тень несомненно бы осталась, потому что луна не покидала еще своего места и не передвинулась: во всяком случае, настолько, чтобы померкли тени.
       Она легла в постель и еще час пристально таращилась на штору. Потом глаза ее сами собой закрылись, и она уснула крепким сном.


       Утром, когда она пробуждается, все уже встали, и солнечный свет заливает комнату. Не остается и следа ночных страхов. Затоплен маленький камин. Тепло тщательно поддерживается в комнатах.
        Александрина садится за стол завтракать. Ей подают очень вкусный завтрак, серебряный кофейник с какао, молочник и сливочник. Она, конечно, выбирает сливочник и щедро льет себе сливок. Какао получается очень вкусным, особенно если запивать им большой кусок творожной запеканки с орехами. До этого она уже съела яйцо в всмятку. Лилла с удовольствием наблюдает за ее движениями. У девочки манеры настоящей аристократки. Она правильно держит нож и вилку и очень ловко ими пользуется, запеканку ест, как и полагается, десертной ложечкой, умело обращается с батистовой салфеткой и ест так аккуратно, что на скатерти не остается ни единой крошки.
      - Спасибо, - вежливо говорит она, поднимаясь из-за стола. Так как она уже получила позволение называть Лиллу на "ты", она важно говорит:
       - Лилла, я пойду позанимаюсь на рояле. Если буду нужна, ты можешь позвать меня.
       Она долго занимается - играет так, как учила ее госпожа Кошут: уходить всем сердцем, всем чувством в музыку. Она наслаждается игрой, но в то же время ею овладевают сладостные воспоминания о годах, счастливо проведенных с приемными родителями, и несколько минут она неудержимо плачет, думая о том, что их больше нет. Потом она постепенно успокаивается и продолжает музицировать. Вдоволь наигравшись, Санди решает, что для первого раза хватит. Она спускается на первый этаж и смотрит в окна, защищенные снаружи белой ажурной решеткой. Так Лудаш, боявшийся воров, украсил окна первого и второго этажей.
        Александрина смотрит на холодный, прихваченный легким морозцем сад. На деревьях еще полно листьев; почти все они разноцветные, красивые. Сад вообще красив, благодаря трудам Иштвана. Цветов на клумбах уже нет и не будет до весны, но клумбы от этого ничуть не проигрывают в глазах слуг и даже взыскательной Александрины. Из окон также хорошо видна липовая аллея. Молодые липы, высаженные Иштваном весной в два ряда, великолепно прижились и за лето чуть заметно подросли.
         Сандра вздохнула и задумчиво перешла к другому окну. И... оцепенела от ужаса. Прямо у другого окна стоял мужчина в цилиндре - та самая ночная тень, так напугавшая ее. У него была большая голова, широкие плечи и угрюмое выражение лица. Впрочем, увидев Сандру, мужчина вынул из карманов руки в огромных перчатках и широко улыбнулся девочке, обнажив при этом нечеловечески длинные зубы, отчего улыбка получилась невообразимо страшной. Глаза его хищно блеснули. Сандра вскрикнула и громко позвала, убегая наверх:
        - Лилла! Лилла! Там чужой! Он страшный, не впускай его!
        Встревоженная Лилла поспешила ей навстречу, но тут же за входной дверью раздался стук дверного молотка, и Сандра поняла - конец! Ему успеют открыть. Она вбежала в спальню Иштвана, а через нее в комнату с кладовкой. В кладовке был шкаф, как и говорил Иштван. Санди открыла его, потом отодвинула фанерную стенку и увидела еще одно пустое отделение без полок. Она закрыла дверцы шкафа, полного мужской одежды, забралась в свое убежище и почти до конца задвинула фанерную стенку, оставив лишь щелочку для воздуха шириной в ее собственный палец.
        Она вся дрожала. В шкафу не было душно, благодаря тому, что комната не топилась. Сандра постепенно согрела воздух своим дыханием. Она услышала, что ее ищут, но не откликнулась и сидела еще час в своем убежище, пока вдруг не услышала голос Лиллы Тольди:
        - А я знаю, где прячется маленькая госпожа! - и Лилла распахнула дверь кладовки, потом шкафа, затем отодвинула фанерную стенку.
        - Он ушел, Лилла? - спросила девочка.
        - Посмотрите сами, - ответила Лилла.
        Сандра вылезла из своего укрытия и тут же вскрикнула. Среди нескольких слуг стоял страшный господин в цилиндре и улыбался ей своими длинными зубами.
        - Нет! - крикнула Сандра и бросилась бежать, но ее удержали.
        - Барышня, - твердила Лилла, - это нотариус. Он пришел поговорить с вами относительно вашего имущества, завещанного вам вашей матушкой, госпожой Кошут, - и дать вам подписать кое-какие бумаги по поводу этого наследства. Он показал документы, удостоверяющие его личность!
        Нотариус кивнул и сделал шаг к Сандре, но та разрыдалась и забилась в руках у слуг, как птица.
        - Пусть он стоит, где стоит! - крикнула она. - А теперь пустите меня. Я ваша госпожа, вы не смеете меня удерживать.
        Смущенные слуги немедленно отпустили ее.
        - Пусть он передаст мне бумаги через Лиллу, - продолжала Санди. - Тогда я подпишу.
        - Это невозможно, сударыня, - хриплым голосом сказал ужасный нотариус. - Мы должны конфиденциально поговорить; только после этого я имею право представить бумаги вам на подпись.
        - Кон-фен-ден... - Сандра запнулась. - В общем, это значит, без свидетелей?
        - В нашем случае - да.
        - Хорошо, - сказала Сандра. - Но только после обеда. Я очень проголодалась.
        - Обед уже готов, - сказала Лилла. - Сейчас подадут на стол.
        - Надеюсь, вы отобедаете с нами? - спросила Санди нотариуса, лихорадочно размышляя, как бы удрать от него.
        - Если позволите, - поклонился тот.
        - Ладно, сейчас я приду к столу, - сказала Сандра.
        Она потихоньку прошла в комнату Лиллы, обмотала голову ее теплым платком, надела сапоги и полушубок своей няни: у Лиллы была маленькая нога, всего на размер больше, чем у Сандры.
        Очень тихо ступая, она покинула дом через черный ход, вышла в сад и побежала к конюшне. Там она нашла конюха Мартона и попросила его ради пробы поставить на Сильву женское седло.
        - Мне хочется сесть на нее, - сказала Санди. - Просто попробовать. И взнуздайте ее, пожалуйста, чтобы все было, как по-настоящему.
        Пока Мартон седлал лошадь, девочка стащила у него кусок обеденной булки и сунула себе за пазуху.
        Мартон вывел Сильву из конюшни под узцы и помог сесть Санди. Она, в общем, умела держаться в седле, но меры предосторожности были нужны. Ей предстояло скакать быстро, как она никогда еще не скакала; к тому же, ей не было известно, насколько послушна лошадь.
        - Спасибо, Мартон, - сказала она, потихоньку направляя лошадь шагом.
        Но тут рядом с ней, как из-под земли, возник нотариус в теплом пальто и цилиндре.
        - Далеко ли собрались, госпожа Кошут? - спросил он, зловеще скаля свои огромные зубы. - Не торопитесь так!
        И он вытащил из рукава длинный охотничий нож. Санди закричала не своим голосом и хлестнула Сильву прутиком, который дал ей Мартон вместо хлыстика - он не думал, что она поедет дальше конюшенного двора. Сильва резко прянула в сторону
        - У него нож! - кричала Санди. - Мартон, у него нож!
        - У вас нож, сударь? - с подозрением спросил Мартон.
        - Что вы! Это пилочка для ногтей, - вежливо ответил нотариус, оборачиваясь к конюху. - Видите ли, у меня ноготь немного сломан...
        И он показал совершенно невинную маленькую пилочку для ногтей. Санди, не мигая, смотрела, как его огромные пальцы незаметно заталкивают настоящий нож снова в рукав черного пальто.
        Тут она решительно стегнула Сильву и дала ей шпоры, которые успела взять в спальне Иштвана. Сильва бросилась рысью, потом перешла на галоп, понуждаемая своей наездницей. Нотариус и конюшня быстро остались позади. У Сандры кружилась голова, но, к своему облегчению, она увидела, что они далеко ускакали, и решила потерпеть такой бешеный для нее аллюр еще немного. Мартон, уверенный, что лошадь понесла, поспешно вскочил на своего коня и бросился вслед за девочкой. Санди продолжала скакать очень быстро, сцепив зубы от страха и судорожно сжимая поводья. Сильва выбежала за пределы имения и стрелой понеслась по той дороге, по которой они с Иштваном совсем недавно приехали в Этвёш-хаз. Чтобы Мартон не догнал ее, Санди заставила лошадь замедлить бег и свернула с дороги. Она соскочила на землю, быстро привязала лошадь в кустах и спряталась сама. Послушная Сильва стояла смирно. Мартон проскакал мимо и вскоре вернулся ни с чем. Когда он скрылся из виду в направлении Этвёш-хаза, Санди вывела лошадь из-за кустов и, забравшись в седло, пустила ее тихой рысью по тропинке. От большой дороги всадницу отделяли и закрывали высокие кусты, от леса - также кусты. Она ехала тихо, незаметная, невидимая. Легкая рысца была пока что единственным аллюром, который Санди могла выдержать довольно долго. В первой же деревне она узнала у крестьянина, правильно ли едет. Он объяснил ей, каких примет держаться и сказал, что через несколько часов она непременно приедет к имению Кошутов.
        Санди подарила ему золотую цепочку от медальона, попросив его молчать о том, что он видел ее и говорил с ней. Крестьянин, взвесив цепочку на ладони, пообещал молчать.
        Через три с лишним часа Сандра очутилась неподалеку от дома, в котором родилась и выросла. Она тихонько привязала лошадь в зарослях, а сама осторожно направилась к дому.


        Тем временем родственники, они же гости, Лудаши, Кошуты, Этвёши и прочие стали разъезжаться: осталось только с десяток самых близких к усопшим людей - друзей и родных, - чтобы посетить завтра церковную службу.
        В саду было не очень уютно: полиция охраняла дом и службы. Это делалось ненавязчиво, но все-таки полицейские были.
        Предыдущим утром, часов в пять, Жолта выпустили из заточения в сарае удивленные пастухи. Полиция помогла ему до конца снять веревки. На вопрос, когда и кто связал его, Жолт ответил, будто не разглядел связывавшего, но ручается, что это не был Иштван Кошут, а связали его накануне вечером. Все тут же решили: либо девочка не виновата, либо у нее был сообщник. Узнав о смерти Мари и своего господина, Жолт глубоко задумался. Он сразу понял, что Иштван тут ни при чем и девочка тоже, но не смог бы объяснить, что' вызвало такое его убеждение - просто он ясно чувствовал их непричастность к печальным событиям. Однако полиция не исключала девочку из числа подозреваемых: против нее было много улик, и у нее не было алиби.
       В день похорон четы Кошутов и старого Лудаша, после отпевания, погребения и церковной заупокойной службы, Жолт подошел к Иштвану и спросил:
       - Господин Кошут, я хотел бы выяснить: вы увольняете меня или оставляете?
       - С радостью бы уволил, - ответил Иштван, - но ты хороший управляющий, я успел в этом убедиться. Обещаешь ли ты честно служить мне?
       - Так же честно, как вашему деду, сударь, - с достоинством сказал Жолт. - А вы знаете, что я служил ему верой и правдой, при этом отнюдь не одобряя многих его поступков.
       - Да, ты честен, - согласился Иштван. - Это еще одно, что подкупает меня в тебе.
       Он пожал своему управляющему руку и сказал:
       - Оставайся.
       Жолт ответил искренним рукопожатием:
       - Благодарю, господин Иштван.
       И поклонился новому хозяину.
       Когда после поминальной трапезы гости разъехались, он подошел к Иштвану и тихо произнес:
       - Господин Кошут! За черными воротами вас дожидается барышня: она просила передать вам, чтобы вы вышли к ней.
       - Какая барышня? - Иштван побледнел.
       - Сандра Кошут,  которую подозревают в убийстве моего господина, - ответил Жолт.
       - Боже! - Иштван схватился за голову. - Как она сюда попала? И что тут делает?
       - Приехала на лошади, лошадь привязала неподалеку. Говорит, ей угрожала смертельная опасность. Она ничего не скрыла, потому что узнала, что теперь я служу вам.
       - Вот что, - сказал Иштван. - В доме нет полиции - надо перенести ее туда. Выйдем за ворота вместе. Ты прикроешь меня, когда я понесу ее через сад под плащом. Ее одежда вместе с игрушками уместилась в двух больших сундуках; мы вынесем Сандру завтра в третьем небольшом сундуке, который пустой, помнишь? Она маленькая, она там поместится. Два ее сундука положим в первый экипаж, в котором я приехал проститься с матерью, а третий - с ней - в нашу карету, которая привезла меня сегодня. Да, необходимо еще забрать Сильву.
       - Барышня описала место, где привязана лошадь, - заметил Жолт. - Это территория имения. Здесь лошадь за одну ночь никто не обнаружит. Я принесу ей овса, сниму с нее удила и привяжу покрепче - пусть пасется. Мы отвяжем ее завтра по пути домой.
       - Хорошо, - согласился Иштван.
       Они вышли за ворота, и Жолт указал место в кустах, где пряталась Санди. Она в самом деле была там. Иштван молча снял с нее шубу и дал знак скинуть сапоги. Санди молча подчинилась. Он быстро подхватил ее на одну руку и с ног до головы закутал плащом, который перебросил через руку.
       Никем не замеченные, они прошли через черный ход в дом и вошли в комнату, где решил переночевать сегодня Иштван. Иштван скинул плащ, и они с Санди крепко обнялись. Жолт в это время предусмотрительно запирал двери изнутри.
       - Что случилось? - спрашивал Иштван, целуя Санди в щеку. - Будешь есть? Пить?
       - Не отказалась бы, - она улыбнулась. - Я сегодня только завтракала. И еще съела булку Мартона.
       - Я все устрою, - сказал Жолт.
       Санди на время спряталась в шкаф, а Иштвану слуга принес на подносе все лучшее, что осталось от поминальной трапезы, удивляясь про себя, что господин Кошут голоден, тогда как за столом ел очень исправно, ничуть не меньше других гостей. В комнату перетащили сундук - тот в котором Иштван намеревался увезти завтра Сандру.
       Когда слуги ушли, Сандра вымыла руки под рукомойником в комнате, аристократически подвязала салфетку и принялась за еду. Одновременно она рассказывала о том, что с ней произошло.
       - Господи! - воскликнул, Иштван, волнуясь. - Я же просил не впускать чужих!
       - А они впустили, - сказала Сандра. - Да еще открыли ему мое убежище! Он показал им документы. Но я видела, видела, что никакой он не нотариус. У него были длинные страшные зубы и огромные кисти рук, как будто ему их приделали, к тому же на руках были перчатки! Если бы мы хоть на миг остались одни, он убил бы меня. У него горели глаза, и он вытащил из рукава вот такой нож! когда понял, что я хочу сбежать. Он потом его незаметно спрятал, а Мартону показал пилку для ногтей. Ух, и страшный же он был! Особенно зубы - у него из-за них даже рот до конца не закрывался.
       Иштван пристально посмотрел на Жолта:
       - Ты не знаешь такого человека?
       - Никогда не видел, - честно ответил Жолт.
       - Не знаю, кто это может быть. Но мне понятно, почему он хотел убить госпожу Сандру Кошут. Ведь она ваша сонаследница, сударь, то есть делит с вами этот дом. Наверняка господин Лудаш завещал вам и карпатское имение, но этот дом вы делите с госпожой Александриной, а лучше иметь в будущем дело с одним наследником, чем с двумя. Зная ваш характер, ваши враги не сомневаются, что вы просто подарите этот дом Александрине Кошут, так как уверены и в том, что рано или поздно с нее снимут подозрения в убийстве моего покойного хозяина. Зачем им терять целое имение? Скажем, вы женитесь, и родственникам вашей будущей жены да и самой жене госпожа Александрина не нужна, это понятно.
       - Я? Женюсь? - Иштван засмеялся. - Какое там, Жолт! Кто пойдет за меня?
       - Сейчас - кто угодно, - ответил Жолт. - На свете гораздо больше продажных невест, чем это может показаться. Разве вы не заметили, что сегодня все незамужние дамы порхали вокруг вас, как бабочки? Я заметил. И я уверен, что некая невеста уже наметила вас, а ее друзья пытаются убрать с дороги сонаследницу. Будьте очень осторожны, господин Кошут.
       - Буду осторожен, - озадаченно промолвил Иштван. - Надеюсь, мне хватит проницательности увидеть, кто выходит замуж за меня, а кто за мои деньги.
       - Я тоже на это надеюсь, - сказал Жолт. - Вы очень умны и порой видите людей насквозь. Доброй ночи, господа!
       И, встав из-за стола, он почтительно поклонился.
       - Доброй ночи, Жолт, - почти хором ответили брат и сестра.
       Жолт удалился. Иштван запер за ним двери и сказал:
       - Ложись, нам завтра рано вставать. Утром залезешь вот в этот сундук, и тебя перенесут в нашу карету. Сейчас Жолт привяжет Сильву покрепче и пустит ее пастись, за завтра по дороге домой мы ее отвяжем.
       - Дай-ка я расчешу волосы на ночь, - молвила Санди. - Надоели они мне, а что поделаешь! Мама хотела, чтобы я сохранила их.
       Она утерла невольные слезы, вспомнив о Мари Кошут и о Ласло, и принялась расчесывать волосы.
       - Иштван, - прозвенел ее голосок в печальной комнате. - А Жолт - не предатель?
       - Нет, - ответил Иштван. - Могу поручиться, Жолт - не предатель.
       - А какую ты хочешь себе невесту, Иштван?
       - Молчи, - Иштван засмеялся. - Меня никто никогда не полюбит. Все невесты будут любить только мои деньги, Жолт прав.
       - Не прав, - возразила Александрина. - Я тебе не так давно говорила, что у тебя красивые руки, глаза и душа. Разве за это нельзя полюбить?
       - Можно. Но не при моей внешности.
       - Как глупо! - возмутилась Санди. - Не при твоей внешности! Душа стоит любой внешности. А потом, ты сможешь носить на руках самую тяжелую невесту, потому что ты очень сильный: разве ей не будет приятно?
       - Санди, - он отобрал у нее расческу. - Ложись спать. У меня врожденное уродство, и мой ребенок может родиться таким же; я не желаю ему этого. О детях и деньгах часто думаешь больше, чем обо всем остальном, когда женишься или выходишь замуж.
       - Но ты меньше всего думал бы о деньгах, даже если бы их у тебя не было, тем более, что теперь они у тебя и вправду есть, - возразила Сандра.
       - Ложись! - не выдержал он. - Я - это я. Марш в кровать.
       - Уже всё, - ответила Санди через минуту. - Лежу. Давай тогда тоже ложись.
       Он снял верхнюю одежду, задул свечу и улегся рядом с ней. Санди прижала к себе его руку и сонно сказала:
       - Иштван! Если бы мне было хотя бы шестнадцать лет, я бы вышла замуж только за тебя, а не за деньги, потому что в шестнадцать лет я сумела бы полюбить тебя по-настоящему: если бы ты поверил в это. Подожди меня: всего четыре года...
       - Что?! - почти крикнул потрясенный Иштван. Но девочка уже крепко спала. Сон ее был мирным и безмятежным. Иштвана, напротив, так взволновали ее слова, что он уснул только часа через два; душа его была полна недоверия, восторга и смятения.


       Утром после поминальной службы и завтрака все гости окончательно разъезжаются. Иштван сажает дворецкого отвечать на соболезнующие письма, сам разбирает необходимые бумаги, требующие его подписи, затем начинает собираться в обратный путь в Этвёш-хаз. С помощью Жолта он выносит сундук с Александриной из дома и ставит его в карету. Еще один экипаж - с багажом - должен следовать за ними. В кустах у леса Жолт отвязывает лошадь Сандры. Теперь она бежит за каретой, а счастливая Санди вылезает наконец из сундука. На нее надевают шубу Лиллы, она сует ноги в сапожки своей няни и радостно смотрит в окно на ясный октябрьский день...
       В тот же вечер Иштван отчитывает пристыженную прислугу:
       - Я велел никого не впускать. Меня нет дома, значит, за'мок закрыт для самого короля! Не тревожьте барышню никакими бумагами - их не может быть. Она пока что имеет права ставить свою подпись только в суде при даче показаний. Неужели вы хотите, чтобы ее убили или чтобы полиция напала на ее след и арестовала из-за самых легковесных улик!
       После такого сурового внушения слуги каются и твердят, что подобное больше не повторится.
       В это время в своей комнате, одетая в одно из своих прежних богатых платьиц, с красиво уложенными медовыми волосами на изящной головке, Сандра самозабвенно играет с Мате: примеряет ему то один наряд, то другой.
      

       По описанию Сандры, очень точному, местный художник делает удивительно похожий портрет "нотариуса". Иштван размножает его в ближайшей типографии, и вскоре все имение знает "нотариуса" в лицо. Теперь он, разумеется, и близко нее посмеет подойти к Этвёш-хазу. Полиция не в курсе дела, поскольку Иштван утаивает от нее присутствие в доме Сандры. Когда полицейские заходят к Иштвану, чтобы еще раз задать ему несколько вопросов, касающихся убитых отца и деда, Санди прячется. Может, полицейские что-то и подозревают, но не говорят с Иштваном о Сандре и не приходят с ордером на обыск. Постепенно они вообще перестают приходить.
       Однажды Санди приносит конюху кусок торта.
       - Мартон! Помнишь, я взяла у тебя булку, когда в октябре сбежала отсюда? Это тебе вместо нее...
       

       Через некоторое время к Иштвану является настоящий нотариус. Они долго разбираются с бумагами. Карпатское имение, как и предсказывал Жолт, старый Лудаш также отказал внуку. Жолт там бывал. По его рассказам, это великолепный дом в Прикарпатье, меньше Этвёш-хаза, но веселее его. Нотариус говорит о банке, в котором лежит заветный капитал Иштвана. Иштван узнает, что пятьдесят тысяч фунтов стерлингов - в драгоценностях. В банк он может обратиться, когда только пожелает. Бед с этим банком не бывало, у него почтенный возраст и статус; господин Лудаш с юных лет хранил там свои сбережения. Впрочем, большинством счетов всегда занимался управляющий. Иштван отвечает на это, что не намерен нарушать традиции, после чего Жолт подписывает большую часть доверенностей. Иштван благодарит своего гостя за необходимые разъяснения по поводу наследства, затем спрашивает, не работает ли в их нотариальной конторе вот такой человек - и показывает портрет, сделанный со слов Санди.
        Нотариус отшатывается.
        - Что вы, господин Кошут, - отзывается он возмущенно. Мы не держим в конторе подобного вида людей. Мы растеряли бы всех клиентов. Это просто ночной кошмар.
        - Разве я менее страшен? - смеется Иштван. - А ну, скажите честно!
        - Вы, по всей видимости, умнее, - искренне отвечает нотариус. - Не знаю, как этот господин, но вы очень умны и проницательны, а потом зубы и руки обычно первыми бросаются в глаза; у вас они в порядке... Также взгляд... Если взять все это, то по сравнению с данным монстром вы просто красавец, господин Кошут.
        - Благодарю за комплимент, - говорит Иштван. - И за честный ответ тоже.
        ... Как и предсказывал Жолт, все окрестные дамы навещают Иштвана под любым мало-мальски приличным предлогом. Всех их выдает одно: внезапные визиты, томные преданные взгляды и тонкие намеки на замужество. Для Иштвана они не более, чем пестрый рой красивых бабочек. Он не обращает внимания ни на одну из них и старается сокращать такие аудиенции до минимума.
        Чаще всего он катается с Санди на лошадях в парке. Проходит зима и весна, наступает лето. Теперь они катаются на лодке по лесному озеру, и Санди купается в рубашке. Она плавает вокруг лодки, а Иштван забавляется с ней, как с котенком: предлагает поймать шарик на резинке, который неизменно отскакивает от ее руки в его ладонь, или ловит зеркальцем солнечный зайчик, и Александрина пытается догнать сияющий блик, скользящий по воде. Иногда они кидают друг в друга шишками: в такие дни Санди, забираясь из воды в лодку, вынимает шишки из волос. Она бывает очень довольна подобными "сражениями". Если на Иштване плащ, можно плескать в него водой, а он ложится в лодке и отвечает ей тем же, но ему труднее, потому что он не в воде.
        Он никогда не купается с Сандрой. Он купается совершенно один, когда его никто не видит. Он переплывает широкое озеро взад и вперед по нескольку раз, чтобы дать выход своим немереным силам. В самом безлюдном месте он подолгу загорает на песке. Еще одно такое же место представляет собой часть крыши замка. Иштвану нравится лежать под солнцем, едва прикрыв лицо от жгучих лучей. Густая солнечная синева точно обнимает его, и он чувствует в душе ясный покой и тишину. Бассейн ему почти не нужен; он позволяет детям прислуги купаться там. Дети счастливы. Ему нравится из окна замка или с крыши созерцать их бурное веселье. Девочки купаются, как и Санди, в рубашках, а мальчишки - в закатанных до колен нижних штанах. Детей всего человек десять. Их игры в воде никогда не переходят в безудержное озорство, потому что они воспитаны строго, как все слуги большого замка. Иштван знает: ни один мальчик не станет в его бассейне всерьез драться с другим, ни один не ударит девочку; к тому же, половина там - братья и сестры. Несчастные случаи почти исключены.
       Сандра снова учится. Учителя живут в замке, но их немного. Половину необходимых предметов Иштван преподает сам. У учителей немецкого и английского он учится вместе с сестрой, как и игре на скрипке. Санди продолжает учиться музыке также у него самого. Они выучивают концерты для фортепьяно со скрипкой сами для себя и исполняют их так блестяще (Санди за роялем, а Иштван на скрипке), что толпа слуг собирается слушать их и млеет от восхищения.
       Вообще-то брат и сестра живут довольно замкнуто. За два года ничего не меняется в их жизни.


       Иштвану двадцать лет.
       Задумавшись, он сидит в своем кабинете. Санди опять принимает ванну. Он даже сделал для нее душ. Она не может без ванной и без душа, и через день сидит там по два часа.
        - Скоро ты станешь русалкой, - часто говорит ей Иштван.
        Она беззаботно отвечает:
        - Вот и нет! Если бы я не вылезала из нашего лесного озера, тогда, пожалуй, да... Но ведь порой я из него вылезаю. Я меняю его на ванную с душем. Это просто предательство с моей стороны.
        Иштвана забавляют ее ответы. Да, Санди мастерица торчать в ванной. Ради Бога: если ей там нравится, пусть сидит.
        Лето выдалось очень жарким. Жара слегка спадает только к вечеру. Сейчас вечер. Солнце опускается все ниже; на землю ложатся мягкие сумерки.
        Звенит колокольчик у входной двери. Иштван настораживается. Он покидает кабинет и быстро сбегает вниз, навстречу нежданному гостю... Но их оказывается двое. Это доктор Янош Гараи и молодой человек лет семнадцати. Он красив, великолепно сложен, с тонкими чертами лица. У него ярко-синие глаза и темные волосы. Гости здороваются. У юноши очень приятный тембр голоса - своего рода, высокий баритон. Видимо, вид Иштвана не производит на него отрицательного впечатления.
        С Яношем Гараи, доктором, который помог ему когда-то появиться на свет, Иштван одно время виделся часто: они вместе выясняли, кем может быть человек с длинными зубами, некогда назвавшийся нотариусом. Это им выяснить так и не удалось, но совместное расследование сблизило их, и Гараи иногда заезжал на чашку кофе или чаю к своему молодому соседу. Когда Санди простуживалась, он неизменно приходил на помощь.
        Иштван приглашает их пройти в гостиную.
        - Простите, господин Кошут, - Гараи мнется. - У нас очень важный разговор к вам... Может, лучше побеседуем в вашем кабинете?
        - Конечно, - охотно соглашается Иштван. - Туда нам подадут кофе. Впрочем, скоро ужин. Вы, разумеется, отужинаете с нами?
        - Если вы позволите, - вежливо говорит доктор.
        Иштван пристально смотрит на своего юного гостя: не забавляется ли тот про себя его уродством? Но юноша всецело поглощен созерцанием и осмотром дома. Он этого не показывает, но глаза выдают его восхищение: ему тут все очень нравится. Вообще, он видимо не из унылых, любит улыбаться и смеяться - это видно по выражению его глаз и вообще всего лица, особенно губ. Иштван сразу отмечает это про себя как положительную черту. Он чувствует в спутнике Гараи прирожденного оптимиста, доброго человека, к тому же, тонкую и чистую натуру. Еще он видит перед собой яркую личность: а яркие личности всегда невольно притягивали его к себе.
        Они поднимаются наверх в кабинет Иштвана и садятся там: Иштван за стол, гости - в кресла возле стола. Им приносят кофе, чай и несколько печений в вазочке.
        - Объясняю, - торжественно начинает доктор Гараи. - Этот молодой человек, господин Кошут, - ваш троюродный брат господин Влад Этвёш. Я знаю его с детства и могу дать полную гарантию, что это именно он и никто другой. Я знаю родителей этого молодого человека. По случайному стечению обстоятельств госпожа Этвёш ждала ребенка как раз в том самом месте, где я практиковал за границей, там мы и познакомились. Видите ли, у вашего покойного дедушки Лудаша были два брата, один из которых взял фамилию своей матери - Этвёш- после смерти прадеда, которого он считал отцом только юридически за жестокое с ним обращение. Этот брат при разделе имущества получил самое маленькое имение, но создал прекрасную семью. Влад Этвёш - его внук. К сожалению, господин Влад был единственным сыном в семье. Госпожа Этвёш не решилась на второго ребёнка. Я принимал у нее господина Влада и помню, что она едва выжила. Четыре года назад Влад потерял отца, а месяц назад - мать. Все было бы еще терпимо, но месяц назад его дом неожиданным образом сгорел вместе со всеми службами. Денег, чтобы всё это восстановить, у молодого господина Этвёша нет. Их у него вообще нет. Всё ушло на рассчет слуг, которые уцелели при пожаре. Сам господин спасся, едва выскочив в окно, но шесть человек прислуги погибло. У некоторых остались семьи, которым тоже следовало заплатить за потерю кормильцев. Господин Влад рассчитался со всеми и помог всем, но сам остался без гроша. Он пришел ко мне, в чем был, и стал спрашивать совета, потому что ему не к кому было больше идти. Я посоветовал ему поработать у вас, господин Кошут. Проживая здесь под видом гостя, он мог бы исполнять обязанности, скажем, какого-нибудь ночного сторожа и постепенно скопил бы себе достаточно средств, чтобы выстроить новый дом. У господина Влада умелые руки, он многое может. В самом деле, господин Кошут, не возьмете ли вы его в работники?
       Иштван пристально посмотрел на Влада, затем протянул ему руку:
       - Иштван.
       - Влад, - охотно отвечая на рукопожатие, сказал Этвёш.
       - Я не привык, чтобы родственники работали на меня, - заметил Иштван. - У меня достаточно слуг. Гостей, особенно братьев я принимаю с честью. Вернее, принимал бы. До сих пор я не имел подобного опыта, хотя, кажется, родственников у меня довольно.
       - Их очень много, - ответил Гараи. - Но все они абсолютно благополучны.
       - Почему же вы меня выбрали? - спросил Иштван.
       Доктор Янош развел руками.
       - Все знают сердце Иштвана Кошута. Обратись ваш брат к любому из родственников, он не миновал бы унижения, неприятных сцен, возможно, даже роли домашнего отщепенца. Сударь, поверьте, я обратился к вам не от нечего делать, а потому что вы единственный, кто способен поддержать в трудную минуту даже незнакомого вам человека. Не оставьте господина Этвёша, и Божье благословение не оставит вас.
       Зазвонил колокол, зовущий к ужину.
       - Пойдемте к столу, - просто сказал Иштван. - Спускайтесь, пожалуйста в столовую, а я предупрежу сестру, что у нас гости. И еще: будьте, как дома.
       С этими словами он улыбнулся и покинул кабинет.
       - Добрейший человек, - шепнул Гараи Владу.
       - И, кажется, невероятно силен, - задумчиво промолвил Влад, а про себя подумал: "Настоящий сказочный великан. На целую голову выше меня и вдвое здоровее, а уж насколько сильнее, трудно предположить. Но безусловный аристократ по всем манерам. Это уже хорошо".
       Он улыбнулся и сказал:
       - Интересный человек мой брат, не правда ли, господин Янош? Удивительный. Я его совсем не знаю, но мне почему-то здесь спокойно и свободно, точно я и вправду дома. Чудеса!
       - В какой-то степени это действительно ваш дом, - ответил Гараи. - Ведь здесь жил ваш дед.
       Они спустились в столовую. Вскоре пришли Иштван и Александрина. Девочка - ей уже исполнилось четырнадцать - грациозно приветствовала гостей. На ней было голубое шелковое платье с пелеринами, а на шейке сияло колье необыкновенной красоты. Оно очень шло Сандре: это было наследство, доставшееся ей от матери.
       Все уселись за стол. Ужин был отменно вкусным. Иштван незаметно наблюдал за Владом. Тот держался скромно, но с большим достоинством. Манеры его были безупречными, непринужденность - завидной. Он все больше нравился Иштвану.
        После ужина доктор Гараи откланялся, а Иштван властно положил руку на плечо брата и сказал:
        - Оставайся.
        - Благодарю, - отвечал Влад, пожимая ему руку. - Но, Иштван, я не привык бездельничать; ты смело можешь возложить на меня самую ничтожную работу.
        - А я не привык унижать своих родственников, - ответил Иштван. - Тебе семнадцать лет? Я угадал. А мне двадцать, так что слушайся меня. Хочешь принять ванну или сразу ляжешь спать? Скажи, и будет все, как ты захочешь.
         - Приму ванну, - неуверенно сказал Влад. - Потом лягу спать. Но это не мой дом, Иштван.
         - Ты ошибаешься, - Иштван заглянул ему в глаза. - Твой дом сгорел, твои родители умерли. После таких событий отдыхают, Влад Этвёш. Расслабься, ты дома. А на постройку твоего собственного имения лучше пока не тратиться. Имение легче купить, чем восстановить, - и я куплю тебе его. Оно немного запущено, но мои люди наведут там порядок, и ты заживешь богато, спокойно, неподалеку отсюда - это будет стоить мне совсем недорого. Кроме того, хозяин продает вместе с имением небольшой смолокуренный завод и минеральный источник: это постоянный и хороший доход, потому что продажа смолы и минеральной воды давно твердо налажена. Прибавь к этому доход с трех больших окрестных деревень. Мне ты ничего не будешь должен. Согласен?
        - Я отдам тебе всё до последней копейки, как только смогу, - с улыбкой возразил Влад.
        - Это подарок, - сказал Иштван. - Если ты не умеешь принимать подарки, ступай работать к моему соседу, он тоже дворянин. Лет десять ты у него точно проработаешь, потому что много он никому не платит. Через десять лет у тебя будет возможность купить дом размером с мою столовую и участок земли размером с нее же. Если тебя это устраивает больше...
        Он повернулся и пошел прочь. Влад догнал его и взял за руку.
        - Иштван, подожди! Ну и характер у тебя! - он засмеялся, потом стал серьезным. - Я очень тебе благодарен и принимаю твой дар. Прости, если я тебя обидел. Просто... я никогда в жизни не получал еще таких подарков. Согласись, что это все необычно. Мне просто хочется знать, но... я боюсь, что не сумею найти нужные слова, и ты снова обидишься...
        - Говори, - сказал Иштван. - Не обижусь.
        - Это будет грубо звучать, - Влад задумался. - В общем... какую цель ты преследуешь, делая мне такие подарки?
        - Ты мне брат, - ответил Иштван.
        - Но ты меня не знаешь.
        - Насколько мне надо, уже знаю.
        - А если завтра к тебе набежит толпа таких же, как я, бедных родственников?
        - Таких же, как ты, я не заметил среди них, - ответил Иштван. - Ты другой. Короче, если возможно, я хотел бы приобрести твою дружбу и не терять ее до самой смерти. У меня были родители, есть замечательная сестра, но друга еще не было. Это единственное, что я жду от тебя, но не за свой подарок, а просто так.
        - Моя дружба? - Влад был поражен. - Считай, что ты ее уже приобрел - и на всю жизнь! У меня тоже до сих пор не было друзей, кроме доктора Гараи, как и у тебя... но, конечно, я понимаю: это не братская дружба.
        Он рассмеялся и тут же пояснил свое веселье:
        - Я представил себе, как мы братаемся. Как постепенно все доходит до абсурда. Как ты присылаешь мне по утрам цветы с открыткой, в которой спрашиваешь, хорошо ли я спал, а я тебе в ответ - почтового голубя с розой, привязанной к его левой лапке, в знак мира и дружеской любви.
        Он расхохотался еще громче.
        - А потом мы начинаем вдруг за завтраком смеяться счастливым и глупым смехом оттого, что нашли друг друга в этом неласковом хмуром мире; начинаем брызгать друг в друга десертным вином, бегать вокруг римских фонтанов с борзыми двухмесячными щенками и...
        Он уже умирал от хохота.
        - ... плавать в твоем бассейне и дарить друг другу ромашки, которые растут рядом. А потом вместо ромашки я нечаянно схвачу лягушку и протяну ее тебе, все еще думая, что это цветок, а ты будешь с сожалением смотреть на восторженное выражение моего лица, потому что уже поймешь, что это лягушка...
        Теперь уже безудержно смеялись они оба. Они хохотали так, что минут пять не могли остановиться.
         - Тебе надо ставить спектакли, - задыхаясь, произнес наконец Иштван. – Или писать пьесы.У тебя хорошее чувство юмора. Ты бы сделал себе имя на комедиях.
         - Может, еще сделаю, - Влад мечтательно улыбнулся. - Просто я не умею писать. Начинаю писать - и бросаю. Ничего не выходит, кроме как на словах.
         - Ты веселый, - с одобрением сказал Иштван. - Это то, чего мне не хватало всю мою жизнь. Уже довольно поздно. Пойдем, я покажу тебе твои комнаты. Их будет три. Потом ты распорядишься насчет ванной и прочего, а я пойду спать: устал сегодня. Согласен?
        - Да, - с готовностью ответил Влад. - Спасибо тебе за все, Кошут.
        - Пожалуйста, Этвёш, - ответил Иштван. - Или принято отвечать "не за что"?
        - Есть, за что: во всяком случае, сегодня, - заметил Влад, и они снова засмеялись.
        На лестнице Санди подслушивала их беседу и очень веселилась вместе с ними. Потом побежала наверх, думая: "Влад действительно веселый; он просто необходим Иштвану, да и мне он нравится".


        Все происходит так, как решил Иштван Кошут. Он покупает у соседнего дворянина небольшой, но красиво выстроенный дом с садом, в живописном и чистом месте неподалеку от реки и густой рощи. Влад в восторге от всего этого. Иштван покупает также смолокуренный завод и источник с флигелем возле него. Там минеральную воду разливают в бутылки, закупоривают и наклеивают этикетки особого вида, с определенным знаком во избежание подделок, а после отдают агентам солидного торгового предприятия. Завод находится в двух милях от имения, а источник - почти рядом.
        - Я запустил дом, - признается Владу хозяин, Йожеф Скароши. - Но вы сумеете привести все в порядок. Хозяйство налажено; правда, с садовником и огородником проблема. Зато с заводом и производством минеральной воды проблем нет. Мой вам совет: не меняйте ни управляющих, ни тех, кто занимается сбытом - у них хорошо идут мои дела. Рабочих меняйте по своему усмотрению и советуйтесь по этому поводу с управляющими Пока что я ничего бы не трогал. Люди работают на совесть и довольны своим жалованьем.
       Улыбнувшись, он добавил:
       - Мое наследство в Италии гораздо прибыльнее: поэтому я продаю вам все так недорого.
       Скароши не подозревал, что заплаченные ему деньги не имеют к Владу никакого отношения.
       Вечером Влад рассказал Иштвану обо всем, что увидел и услышал за день.
       - Похоже, ты справишься, - улыбнулся Иштван. - Я рад. Когда хозяин уедет, позволь мне объяснить моим и его ( то есть, будущим твоим) слугам, как лучше разобраться с домом и что именно поправить в нем и в саду.
       - С удовольствием, - ответил Влад.


       На следующий день очень жарко, и Иштван с Владом отправляются на лесное озеро. Санди очень огорчена, что они не берут ее с собой, но Иштван ласково говорит ей:
       - Это всего один-два раза. В бассейне сменили воду, и пока ты вволю не наплаваешься, там никто не будет купаться сегодня.
       Александрина веселеет. Она вовсе не против для разнообразия выкупаться в бассейне.
       На лесном озере тихо. Влад с Иштваном раздеваются и бросаются в воду. Влад в плаванье сильно отстает от Иштвана: он довольно скоро выдыхается и, тяжело дыша, выбирается на берег полежать на солнце в то время, как Иштван беспрерывно плавает то кругами, то взад-вперед еще четверть часа. Наконец, он тоже выбирается из воды и ложится рядом с Владом.
      - Ну ты силен, - искренне восхищается Влад. - Не ты, а я должен был искать твоей дружбы.
      Иштван молчит, только улыбка слегка трогает его губы. Он-то знает цену Владу. Ему нравится смотреть на него. Троюродный брат совсем не похож на Иштвана. Он похож на статуи в саду Этвёш-хаза. Он красив, а Иштвана привлекает все красивое. Влад даже чересчур красив. Тень появляется в душе Иштвана: он вспоминает о Сандре. А что, если они полюбят друг друга? Покой в его душе сменяется беспокойством. Он пристально смотрит на беспечно задремавшего Влада, потом переводит взгляд на песок. Мелкий, он сыпется сквозь пальцы и точно тает в горсти. Ну и полюбят, думает он, стараясь быть равнодушным. Ну и пускай. Он поворачивается на живот и подставляет солнцу спину.
       - Мама, - говорит вдруг во сне Влад. - Мне страшно...
       - Не бойся, - очень тихо откликается Иштван. - Мы с тобой победим все страхи, не сомневайся.
       Через минуту Влад просыпается и садится на песке. Он протирает глаза и открыто улыбается Иштвану:
       - Я долго спал?
       Иштван заметает прутиком его профиль, который машинально нарисовал на песке.
       - Да нет. Я тоже иногда здесь сплю.
       - Здесь хорошо, - признается Влад, с затаенным уважением разглядывая мускулы Иштвана и вдыхая полной грудью смолистый густой хвойный аромат. - Так спокойно и ясно, как здесь, мне даже дома не было. Спасибо тебе, Иштван.
       - Опять отвечать "не за что"? - смеется Иштван. - Давай одеваться, скоро обед. Кстати, ты так и не подарил мне ни цветка, ни лягушки.
       - Я подарю тебе лучше, - Влад вдруг срывает и протягивает ему листочки клевера. - Видишь - четыре на одном стебле? Это большая редкость, обычно их три. А четыре, говорят, к счастью. Засуши его в книге. Мать говорила мне, что такой клевер нельзя найти больше трех раз в жизни.
       - Спасибо, - отвечает Иштван. Он очень тронут, но чтобы держать марку, нарочно спрашивает:
       - А где все-таки лягушка?
       - Вот она! - Влад со смехом ловит и сажает ему на ладонь ярко-зеленого лягушонка. - Ваш заказ, сударь! Тебе сегодня сказочно везет.
       Они смеются, и Иштван бережно опускает лягушонка обратно на траву. Тот спрыгивает с его ладони. Клевер Иштван незаметно и осторожно прячет в кармане между страницами маленькой записной книжки.
       - Идем, - говорит он Владу, хлопая его по плечу. - Иначе я действительно начну присылать тебе открытки с цветами. Ты способен сделать слюнтяем кого угодно.
       - Приехали! - негодует Влад, но его озорные глаза смеются. - Это же проявление дружеской любви: ты сам этого хотел. А теперь - "слюнтяй"! Ты не прав.
       - Честное слово, - отзывается Иштван. - Ты меня заговорил. Я такого болтуна еще в жизни своей не встречал. Идем немедленно, иначе обед простынет, и ты будешь есть его один!
       И, одеваясь на ходу, они спешат в Этвёш-хаз, чтобы не опоздать к обеду.


      Следующий день начинается не совсем обычно.
      Слуга Влада Ференц приносит хозяину на подносе письмо, адресованное Владу Этвёшу, без обратного адреса.
       Влад еще не встал с постели. Он зевает, раскрывает письмо и читает: "Господин Кошут! Кто бы мог подумать, что вы покупаете мужчинам имения да еще берете их на содержание? Разумеется, это дело вкуса. Что поделаешь, если мужчины привлекают вас больше женщин!"
       Кроме этих четырех фраз на листке больше ничего нет. Влад краснеет до ушей, потом спрашивает Ференца:
       - Ты не видел, кто принес письмо?
       - Нет, сударь: оно лежало в ящике вместе с газетами и деловой почтой.
       Первым желанием Влада было швырнуть письмо в огонь. Но, поразмыслив, он решил во что бы то ни стало найти негодяя, который это написал, и непременно убить его в честном поединке. Надо было показать письмо Иштвану: может, он знал, кто этот мерзавец? И скрепя сердце, умирая всей душой от стыда и бессильной ярости, но свиду, как всегда, беззаботный он перед завтраком подал письмо Иштвану. Иштван удивился:
       - Оно же адресовано тебе!
       - А обращено к тебе, - ответил Влад.
       Иштван вынул письмо из конверта и прочел его. Александрина с трепетом следила за тем, как глаза ее сводного брата медленно наливаются кровью и за тем, как Влад временами вздрагивает от неудержимой ярости, не находящей себе выхода, отчего то и дело покачивался стол.
       - Этвёш, не шатай эту доску, - сказал Иштван, сам с трудом овладевая собой.
       Скулы Влада заходили ходуном. Он сжал кулаки и спросил:
       - Кошут! Ты знаешь, чей это почерк?
       - Нет, - ответил Иштван. - Но я знаю, кто писал это.
       - Что там? - с любопытством спросила Сандра.
       - Ты все равно дознаешься, - заметил Иштван. - Любопытная, как сорока. На, лучше прочитай сейчас, чем потихоньку от меня - потом.
       Санди прочла, и ее лицо тоже вспыхнуло от негодования.
       - Какой подлец! - прошептала она.
       - Хуже, - отозвался Иштван. - Я думаю, что это наш старый друг. Влад, ты не встречал ненароком вот такого приятного человека?
       И он показал портрет длиннозубого "нотариуса".
       - Нет, - ответил Влад. - Кто это?
       - Тот, кто два года назад пришел в Этвёш-хаз под видом нотариуса и хотел убить Санди. А убить ее хотел тот, кому нужна была смерть моих родителей и, по-моему, тот, кто поджег твой дом, Влад. Он хотел твоей смерти, разве ты до сих пор не понял этого?
       - Моей... смерти? - Влад был потрясен. - Боже! Недаром, пока мать болела, я все боялся чего-то. Мне казалось, кто-то следит за домом. А после ее смерти мне целый месяц мерещилась в саду фигура человека - высокого, худого, в черном. И будто бы в пальто и в цилиндре. Он то появлялся, то пропадал. Я решил, что у меня просто с нервами не в порядке.
       - Это он! - воскликнула Сандра. - Тот самый!
       - Да, похож, - согласился Иштван. - Санди именно так его и описывала. Значит, ошибки нет. Он не мерещился тебе, Влад, он был на самом деле. И, что всего хуже, он есть на самом деле. Письмо рассчитано на то, чтобы смутить и унизить нас с тобой, а то и вывести из себя. Но давай не доставим ему такой радости. Будем считать, что это письмо сблизило нас с тобой еще сильнее и не произвело на нас особого впечатления.
       - Да, - согласился Влад, но тут же вскинулся, как раненый зверь:
       - Иштван, я убью этого дегенерата, этого урода, этого вырожденца, это страшилище...
       - Поосторожней, - сказал Иштван. - Я сам вырожденец.
       - Ты? - Влад точно впервые увидел его. - Да ты красавец! У тебя мускулы, глаза, голос... ты на скрипке играешь... Я знаю только одно: что ты мой брат и лучший друг. А этого урода я непременно убью! Я вас даже не сравниваю: вы ни внешне, ни внутренне не похожи.
       - Могу сказать одно, - заметил Иштван, - что ни одна тварь (слышишь, Влад?) не заставит меня - я надеюсь, и тебя - не позавтракать сегодня. Я буду есть. Ты тоже ешь. Мы сегодня пойдем на лесное озеро и, может, отыщем там этого человека.
       - Господи, я пойду с вами, - испугалась Сандра.
       - Нет, Санди, - Иштван поцеловал ее в лоб. - Поверь мне, так надо. А этого любителя эпистолярного жанра мы обязательно отловим.
       Влад вдруг расхохотался.
       - Знаешь, - сказал он Иштвану. - Это, конечно, в самом деле оскорбительно и неприятно, но... я просто вдруг представил: вот вы идете навстречу друг другу, два вырожденца, пылающих злобой, - он затрясся от смеха. - Ты только представь себе! У него слишком длинные зубы, у тебя - ну, например, чересчур большие уши, как у слона. И вот он стучит зубами, а ты хлопаешь ушами с таким звуком, точно выколачивают небольшой коврик. Вам обоим не дает покоя кровь предков. Вы хотите немедленно сразиться, причем он пытается взять себя в руки и закрыть рот, чтобы зубы не стучали, а ты пытаешься удержать уши, чтобы они не хлопали, но это сильнее вас, и его зубы продолжают стучать, а твои уши хлопать, как оконные ставни. Люди смотрят на вас и шепчут друг другу: "Дворяне-вырожденцы идут, а с ними их содержанец". И в самом деле за тобой иду я: в детском матросском костюмчике самого большого размера, который, разумеется, мне все-таки мал, везу за собой кораблик на колесиках и болезненным павлиньим криком кричу: "Я требую сатисфакции! Сатисфакции!"
       Иштван уже хохотал так, что едва не падал со стула. Сандра давно полулежала на своем стуле в изнеможении - ей было даже больно смеяться.
       - А дальше, - не мог остановиться Влад, - вообще полнейшая чушь: вы сцепляетесь, и все заключают пари, кто кого одолеет. Слышен крик: "Длиннозубый победит!" наравне с криком: "Нет, победит великоухий, потому что он играет на скрипке круглыми сутками: у него разработаны правая рука и левое плечо". А я с тупым выражением лица кидаю в вас камнями и кричу таким противным голосом, что хочется меня убить: "Я требую удовлетворения! Удовлетворения!" Твои охотничьи собаки , не выдержав, начинают грызть мои ботинки и штаны. "Это содержанец ушастого скрипача-вырожденца!" - шепчут одни из зрителей. "А мы думали, это воспитанник длиннозубого нотариуса", - отвечают им их соседи по зрелищу.
       Он смеется.
       - Господи, какая глупость! Иштван, знаешь что? Давай бросим это письмо в огонь, забудем о нем и радостно пойдем купаться.
       - С удовольствием, - Иштван мнет письмо, бросает в печку и поджигает. - А ты мудрый человек, Влад. Ты это знаешь?
       И заглядывает в лицо брату.
       - Подозреваю, - скромно отвечает Влад.
- Смех - самое лучшее оружие, - серьезно говорит Сандра и вдруг снова начинает хохотать, повторяя:
- "Воспитанник длиннозубого нотариуса! Содержанец!" Ох, я не могу!
       После завтрака Иштван и Влад в самом лучшем расположении духа идут на лесное озеро.

 
       На озере спокойно и тихо. Они вдоволь плавают, затем ложатся на спину и качаются на мягких волнах озера, окруженные запахом хвои и прозрачной лесной тишиной. Оба смотрят на небо и не листву деревьев, которая где-то высоко-высоко.
       - Как здорово, - говорит Влад. - Нырну напоследок, потом пойду обсыхать.
       И он ныряет. Вчера он заметил на дне большой камень, и ему хочется достать до него рукой. Он видит камень и удивляется, как вчера не заметил, что из-под камня торчит ствол дерева толщиной в человеческую руку. К стволу привязан какой-то предмет. Желая коснуться камня, Влад нечаянно задевает этот предмет ногой, и тут же весь застывает от невыносимой нечеловеческой боли: его ногу чуть выше щиколотки пронзают до самой кости стальные зубы. Это капкан! Но откуда он здесь и для чего?! Влад судорожно пытается разжать неумолимые стальные челюсти, но лишь теряет последние силы. Он с тоской смотрит вверх. Ему даже не глотнуть воздуха и не позвать на помощь: над ним шесть метров воды.
       ... Иштвана начинает беспокоить то, что брата еще не видно на поверхности. Прошло почти две минуты. Он уверен, что Влад проплыл под водой до берега и уже выбирается на сушу где-нибудь возле ручья, но на всякий случай ныряет на том же месте, где нырнул брат. Он видит камень и Влада. Кровь застывает у него в жилах, когда его глаза встречаются с полными отчаяния глазами брата. Влад молча указывает на капкан. Иштван видит, как последний воздух выходит из легких Влада. В смятении он пытается разжать стальные челюсти, но только ранит себе пальцы. В это время Влад захлебывается и теряет сознание. Его тело безжизненно повисает над стволом дерева.
       Иштвана охватывает леденящий ужас. Он берется за тяжелый ствол дерева и с поистине медвежьей силой вырывает его из-под камня так, что камень переворачивается. Иштван подхватывает Влада и выплывает на поверхность вместе с ним, стволом дерева и капканом. Он как можно быстрее плывет вместе с Владом к берегу и вытаскивает его. Первым делом он начинает приводить его в чувство так, как читал об этом в медицинских книгах. К его великой радости Влад оживает; из его легких выливается не мерянное количество воды, он кашляет, потом начинает дышать; сперва с помощью Иштвана, затем уже сам.
        - Господи... - шепчет он, открывая глаза. - Иштван! Ты меня спас...
        И тут же вскрикивает от боли.
        - Сейчас, - говорит ему Иштван. - Терпи, братишка!
        Ножом он рассекает веревки, соединяющие капкан со стволом дерева. Эти действия тревожат ногу Влада. Ему так больно, что слезы тотчас заливают ему лицо.
        - Лучше кричи, - советует Иштван. - Будет легче. Влад отрицательно качает головой. Говорить он не может. Чтобы не заорать, он вцепляется себе в руку зубами и глухо стонет.
        Иштван осторожно просовывает руки между зубьями капкана и, крепко упершись в землю мощными коленями, медленно раскрывает намертво сомкнувшиеся "челюсти". От напряжения он покрывается крупным потом. Капкан не хочет сдаваться. На лбу у Иштвана набухают жилы, мышцы вздуваются и ходят под кожей, точно бильярдные шары. Он прилагает все свои исполинские силы, чтобы разжать капкан, - и капкан разжимается. Иштван отшвыривает его в сторону и почти без сил падает рядом с Владом. Тот отнимает лицо от руки; он прокусил ее. Теперь рука и подбородок у него в крови. Кровь хлещет и из глубоких ран на ноге, но Влад больше не плачет.
        - Силен же ты, - еле слышно говорит он Иштвану. - Боже мой, спасибо тебе. И слава Богу!
        - Слава Богу, - повторяет Иштван.
        Твердя про себя молитву, он разрывает свою рубашку, режет ее на полосы и накладывает на ногу Влада жгут, чтобы раны не кровоточили. Потом он слегка дезинфицирует раны средством, которое всегда носит при себе. Немного этого средства он дает выпить Владу для бодрости. Затем перевязывает сами раны. Основное сделано. Он одевается сам, кое-как одевает Влада, заодно смывает ему кровь с подбородка и перевязывает руку.
        Неожиданно Влад крепко обнимает его, и слезы вновь льются из его глаз потоком: от пережитого шока. Он сжимает руку Иштвана и твердит:
        - Я жизнь за тебя отдам! Господи, от какой боли и ужаса ты меня спас! От какой страшной смерти!.. Иштван, ты мне больше, чем просто друг и брат.
       - Отец, - смеясь, подсказывает Иштван.
       - И больше, чем отец... Ты - часть меня. Тебе дано было меня спасти!
       - Успокойся, - Иштван осторожно прижимает его к себе. - Тише, тише... Все будет хорошо. Смотри, я засушил клевер, что ты подарил мне вчера. Узнаешь? Не плачь, я тоже люблю тебя, чёрта. Сейчас я сам заплачу. Лучше пойдем домой. Я тебя понесу.
       Он встает и без видимого труда поднимает на руки Влада. Затем оборачивается к безмолвному парку и кричит:
       - Я не только содержу мужчин и покупаю им дома! Слышишь, ты, ублюдок? Я еще и ношу их на руках! Не забудь упомянуть об этом в следующем письме. Ты скоро у меня своими длинными зубами будешь землю грызть, проклятая тварь! Я повешу тебе этот капкан на...
       И тут Иштван впервые в жизни позволяет себе сказать очень грубые слова, которые слышал когда-то в детстве.
       - Понял? - со злым смехом спрашивает он своего незримого врага и уходит, унося Влада, капкан и одежду в руках. От твердо знает: тот, кто сейчас едва не убил его брата, прячется где-то поблизости и, конечно, слышал его слова.
       "Надеюсь, ты не забудешь то, что я сейчас сказал тебе", - думает Иштван.


        Влад лежит дома, в своей постели, восторженно рассказывая доктору Гараи о том, как Иштван спас его.
        Иштван в это время беседует с Жолтом о том, что произошло на озере. Он показывает ему капкан и спрашивает: на кого он рассчитан? Ему известно, что Жолт старый охотник и хорошо разбирается в капканах.
        - Это переделанный медвежий капкан, - говорит Жолт. - Самодельный. То есть, его когда-то сделали самостоятельно по одному из стандартных образцов. Тот, кто установил его, видимо, купил его у охотника и немного переделал на свой лад: просто убрал пружины, с помощью которых охотник мог бы снять капкан с пойманного зверя. Одним словом, получилась "мертвая хватка". Расчет был такой, что капкан не разожмется без усилий нескольких человек, и то при наличии определенных инструментов. А ведь вы, господин Кошут, стоите десятерых, - он с глубоким уважением и некоторым страхом взглянул на Иштвана. - Ваш ловец рассчитывал, что и ствол дерева вы не сможете выдернуть из-под камня. Поэтому ствол был выбран кривой, выросший как бы под тупым углом. Прямую часть придавили камнем, а к выдающейся, которая образует угол, прикрепили капкан, надеясь сразу на две удачи: что молодой человек попадется в капкан, не доплыв до дна, где ему, возможно, легче было бы освободиться, и что даже вы не сможете выдернуть ствол из-под камня. Только ваши невиданные силы сорвали оба плана, господин Кошут.
        - Но ведь в капкан мог бы попасть и я, - заметил Иштван.
        - Разумеется, ловец рисковал, - отозвался Жолт. - Но он твердо знал, что вы почти не ныряете, а господин Этвёш любит нырять, что вы от природы осторожны, а он беспечен. Поверьте, он знает ваши привычки. Мало того, я думаю, если послать нескольких наших людей, они обнаружат под водой еще не один подобный капкан.
        Иштван немедленно распорядился, чтобы его люди, охотники и в то же время хорошие пловцы, взяв с собой нужное оснащение и приняв все меры предосторожности, обыскали озеро. Через час ему принесли еще восемь подобных капканов, которые, по словам ныряльщиков, были очень искусно расставлены на дне или ближе ко дну.
         Иштван был потрясен, а Жолт крепко задумался, потом внимательно посмотрел на Иштвана.
         - Как видите, урожай богатый, - заметил он. - Знаете, что я вам скажу, господин Кошут? Этот человек сейчас очень взбешен своей неудачей. Он бродит поблизости и хочет довести начатое до конца. Пусть еще раз тщательно проверят озеро и берега. Я тоже пойду проверять. Думаю, что в ближайшие дни следует ожидать новой атаки.
         - Но почему он так хочет смерти Влада? - спросил Иштван.
         - У него на это не менее двух причин, - уверенно ответил управляющий. - Одна из них для меня загадка. Вторая: он не хочет, чтобы ваши деньги тратились на этого человека. Он вознегодовал, увидев, что вы купили ему солидное имение, и из бедного дворянина сделали его более чем зажиточным. Он не знает, что думать по этому поводу, потому и прислал соответствующее письмо, которое вы мне показывали.
        - Какое ему дело до моих денег? - возмутился Иштван.
        - Очень большое. Он рассчитывает, что эти деньги достанутся вашей будущей жене, которая, без сомнения, его добрая знакомая: может, родственница, а может, наняла его. В любом случае, кроме его собственных мотивов преследовать господина Этвёша, существуют еще интересы некой женщины, которая стоит за ним. Повторяю, она рассчитывает получить деньги через замужество.
       - Но ведь ясно, что я никогда не женюсь! - воскликнул Иштван и тут же покраснел:
       - То есть... я хочу сказать, у меня на этот счет свои намеренья.
       - Я знаю ваши намеренья, - улыбнулся Жолт. - Простите, господин Иштван, они шиты белыми нитками, но только для меня. Остальные, слава Богу, о них не догадываются, иначе вы знаете, кого уже точно не было бы в живых. Однако женщина, стоящая за убийцей, весьма хитра, и я не сомневаюсь, что она сможет в вас вызвать сильное чувство, которое к несчастью, изменит ваши планы. Она, как и я, в этом не сомневается.
       - Изменит мои планы? - Иштван пришел в негодование. - Да сам черт их не изменит.
       - К сожалению, он явится к вам под видом ангела, - молвил Жолт.
       Иштван задумался.
       - Я верю тебе, - сказал он наконец. - Чутье никогда тебя не обманывало. У тебя потрясающая интуиция. Что же мне делать?
       - Пока - ничего, кроме как поймать вашего "нотариуса". Я считаю, что тянуть с этим опасно.
       - Верно, - согласился Иштван. - Где же он может быть?
       - В парке, - сказал Жолт. - Но ловить его надо ночью. Безусловно, не теперь, а дня через два-три, когда он успокоится, решит, что его не ищут и вновь начнет расставлять ловушки. Есть другой вариант. Он сам придет сюда, и я считаю, что госпожа Александрина - хорошая приманка для него.
       - Он убьет ее, - возразил Иштван.
       - Нет, - ответил Жолт. - Она отлично бегает. У меня есть план...
       И он изложил Иштвану обстоятельный и подробный план, который Иштван горячо одобрил.
      

       Янош Гараи выходит от Влада Этвёша и говорит Иштвану:
       - Ничего особенно серьезного, благодаря вашей своевременной немедленной помощи, господин Кошут. К счастью, кость не сильно задета. Раны я обработал. Некоторое время вашему брату нельзя будет вставать; впрочем, он и не сможет.
       Он с восхищением глядит на Иштвана и замечает:
       - Знала бы ваша матушка, Мари Кошут, о вашем подвиге! Она несомненно гордилась бы вами еще больше, а о вашем отце и говорить нечего! Он был бы счастлив, что у него такой сын.
       Иштван сердечно пожимает доктору руку - он глубоко благодарен ему за его слова. Потом проходит к Владу и спрашивает его:
       - Ну что, Этвёш? Говорят, ты живой?
       - Слухи немного преувеличены, - откликается Влад, широко улыбаясь. - Я не такой живой, как бы мне хотелось. Иштван, я до гроба твой должник. Если бы не ты, я был бы сейчас на дне озера.
       - Тебя бы уже вытащили, - мрачно шутит Иштван и вдруг спрашивает:
       - Скажи, ведь я уродлив? Горбатый, хромой, ноги короткие, руки длинные? Да?
       - Зачем ты спрашиваешь? - Влад смущен. - Ты сам все знаешь. Но когда ты меня освобождал от капкана, ты был по-царски красив. Как могучий сказочный великан!
       Иштван задумывается.
       - Видишь ли... Мне просто интересно, может ли меня полюбить девушка? Ну, так, чтобы выйти за меня замуж.
       - Смотря какая девушка, - со знанием дела отвечает Влад. - Женщины, по-моему, не очень умны, им как правило хочется не того, что нужно. У таких, то есть, у большинства, ты вряд ли будешь иметь успех. Но самая умная из них просто обязана тебя полюбить по-настоящему.
       "Уже любит", - хочет сказать Иштван, но молчит. Он спрашивает другое:
       - Тебе нравится Санди?
       - Санди? Твоя сестренка? Конечно. Милая, добрая девочка. Веселая, умненькая. Короче, славная.
       - И все?
       - А что, должно быть что-то еще? - Влад озадачен.
       - Нет, - Иштван облегченно вздыхает.
       - Это правда, что она тебе сводная сестра? - спрашивает Влад.
       - Правда, - говорит Иштван. - По крови она мне никто, но наши родители любили нас одинаково.
       И он кратко рассказывает брату историю своей жизни и жизни Сандры. Влад слушает с жадным интересом.
       - Потрясающе, - говорит он. - Не жизнь, а какой-то остросюжетный роман!
       - Я не меньше твоего хочу узнать, кто он, - отвечает Иштван. - И мы скоро это узнаем, поверь мне на слово.
      

       Александрина приходит купаться одна на лесное озеро. Она в легких спортивных туфлях без каблука, на тонкой подошве. Прямо в них она бросается в воду и для начала ныряет: проверить, нет ли на дне озера новых ловушек. По настоянию Иштвана озеро было вчера осмотрено еще раз (и очень внимательно), но ничего не нашли. Александрина тоже ничего не находит.
       Когда она выныривает, "нотариус" уже стоит перед ней на берегу.
       - Здравствуйте, барышня! - улыбаясь, говорит он и вертит в руках нож. - Добро пожаловать! Как чувствует себя ваш братец Влад?
       - Все лучше и лучше, - отвечает Санди. - Вы представляете, его укусила щука - это он мне так сказал. И вот я захотела проверить, вправду ли в нашем озере завелись такие кусачие щуки?
       - Несомненно завелись, - подтверждает "нотариус", и тут же его передергивает от ярости. - Только ваш другой братец Иштван уже переловил их; вы теперь вряд ли найдете хотя бы одну, о чем я крайне сожалею. Я видел, как сегодня господин Кошут ускакал куда-то на своем жеребце...
       - Да, - рассеянно говорит Александрина. - Он ускакал проверить, как идут дела на смолокуренном заводе нового имения. Он обожает курить смолу. Даже дома этим занимается. Без конца приходится проветривать комнаты.
       Ей становится смешно от той чепухи, которую она городит, но смеяться нельзя, и она серьезно добавляет:
       - И литрами пьет минеральную воду. Влад тоже пристрастился. А я им говорю: ну что вы, братцы, ведь молоко полезней, пейте лучше молоко. Да разве их остановишь! За один раз выпивают кружек двадцать, - она плавает неподалеку от берега.
       - Да, вредно пить столько минеральной воды, - хрипло говорит "нотариус". - А помните, два года назад вы испугались меня, барышня?
       - Да, - отвечает Сандра. - Я была тогда маленькой и несмышленой. Я, видите ли, боялась смерти. Глупо, не правда ли? Кстати, почему бы вам не подпилить зубы, чтобы рот у вас закрывался без усилий?
       - Он и так закрывается без усилий, - отвечает "нотариус", глядя на нее злыми глазами, но сохраняя на лице улыбку.
       - Нет-нет, я вижу, как вам туго приходится с вашими зубами, - возражает Сандра. - Не спорьте. Вы из-за них безусловно страдаете. Мне очень прискорбно это видеть. О! Как мне горько за вас.
       - Не стоит сокрушаться. Лучше выбирайтесь на берег, барышня.
       - Подписать бумаги? - спрашивает Сандра.
       - Да, разумеется.
       - И тут же умереть от вашей руки? - она задумывается. - Несколько безвременная кончина.
       - В самый раз, - продолжает улыбаться "нотариус". - Я вас очень жду, тем более, что вам от меня все равно никуда не деться.
       - Мне стыдно... - смущается Санди. - Вы такой обворожительный мужчина. А я только в коротеньком легком сарафанчике. Хотя бы отвернитесь!
       - И не подумаю, - злобно шипит "нотариус", переставая улыбаться. - Сию же минуту вылезай, иначе я сам до тебя доберусь: я плаваю не хуже тебя.
       - Вы посягаете на мою нравственную чистоту, - печально говорит Александрина. - Ах, как это нехорошо! И какое страстное нетерпение...
       Она тяжело вздыхает, потом протягивает руки к своему противнику:
       - Приди ко мне, о мой саблезубый нотариус! Я без тебя жить не могу. Ты вечный герой моих ночных кошмаров. Приди в мои хилые детские объятия, и я хоть потрогаю твои зубы, крепко ли они еще держатся...
       Тут, не выдержав, она начинает громко хохотать. Вне себя от бешенства "нотариус" скидывает плащ, цилиндр и перчатки и кидается в воду. Но, к его удивлению, девочки в воде уже нет. Он ныряет за ней, но видит только ее ноги, мелькающие в водорослях. Он быстро плывет к этим ногам и хватает их... однако в его руках оказываются два деревяшки, такой же толщины, как ноги, и с какой-то хитрой пружиной, которая заставляет их вертеться.
        Он быстро выныривает, однако момент упущен. Пока он гонялся за деревяшками, Санди выбралась на берег, переоделась за кустами в сухой сарафанчик, вылила воду из обуви и выбежала на дорожку, ведущую к Этвёш-хазу.
        - Господин нотариус! - задорно кричит она. - Вы зря промочили свой костюм.
        Она надевает его перчатки.
        - О! - вырывается у нее удивленное. - Изобретательно! Каждый палец перчатки заканчивается чем-то тяжелым, вроде чугунного шарика. Браво, господин нотариус!
        - Ах, ты... - он в ярости гребет к берегу.
        - Ты да я, да мы с тобой, - напевает Санди, надевая его цилиндр. - Хорошо, что хоть в цилиндре ничего тяжелого. А плащ... - она обыскивает плащ и находит пистолет. - Слушай, господин юрист, а ты запасливый! Ну, эту штуку я возьму себе, ты не против?
        - Я убью тебя! - яростно сипит он, выбираясь на берег.
        Тогда она бросается бежать. Через минуту Сандра убеждается, что он мчится за ней. Он бежит довольно быстро, но она быстрее. Она немного опережает его и вместо парадной двери ныряет в какую-то другую, пониже, с обратной стороны замка. Ее преследователь бросается за ней и бежит по гулким пустым коридорам.
        - Ференц! Жолт! - жалобно зовет Сандра, но никто не выходит на ее зов. Она делает вид, что испугана еще сильней и, задыхаясь, бежит наверх. "Нотариус" начинает настигать ее.
        Она вбегает в комнату, где лежит Влад, и залезает под его кровать.
        - Где девчонка?! - в бешенстве кричит "нотариус", врываясь вслед за ней.
        - Сзади вас, - отвечает Влад. Не успевает "нотариус" обернуться, как получает тяжелый удар по голове - его наносит Жолт. "Нотариус" падает. Мигом на сцене появляется Иштван Кошут и крепко скручивает своего врага, который без сознания, крепкими веревками, с силой затягивая каждый узел.


        Его приводят в чувство здесь же, в комнате Влада. Санди уже одета в свое обычное платье и сухие туфельки на босу ногу - она не считает это дурным тоном. Вызывают полицию. В комнату полицейские не входят по уговору с хозяином, но дверь открыта, чтобы они могли все слышать и записывать показания.
        "Нотариус" медленно открывает глаза.
        - Привет, - дружелюбно говорит ему Влад.
        - Чтоб ты сдох! - следует любезный ответ.
        - Будешь грубить, - говорит Иштван, - особенно моему брату, которого ты ранил, получишь кочергой по голове. Вот она. Теперь говори: кто ты?
        Злобная улыбка появляется на лице "нотариуса", и он отвечает:
        - Такой же выродок, как ты.
        - Это я уже заметил, - признается Иштван. - Но это не ответ. Да, я отмечен печатью вырождения, и ты тоже. Но как твое имя?
        - Бела Лудаш.
        - Ты родственник моего деда Шандора Лудаша?
        - Я его сын. Первенец. Я родился уродливым и уже с зубами. Лудашу еще до женитьбы обещали, что выродок возможен, хотя он женился не на родственнице. Кстати у тебя, - он кивает Иштвану, - столько же шансов заполучить сына-выродка, как и у Шандора Лудаша, даже чуть побольше. А у меня... у меня вообще не может быть детей. Меня отвезли в приют. Отвозила меня служанка матери, госпожи Лудаш из рода Этвёшей. Потом у старика родились две нормальных девочки.
       Когда я вырос и узнал, кто я, мне захотелось безудержно мстить всем Лудашам и Этвёшам. Но нашлась женщина, которая полюбила меня как жениха - меня, урода, прекрасная женщина! - и обещала выйти за меня замуж, если я уберу тех, кто ей мешает. Когда ей удастся выйти замуж за Иштвана Кошута, сказала она, ничего не будет стоить отравить его и жениться на мне.
       - Что за женщина? - грозно спросил Иштван. - Ее имя!
       - Нет! - улыбнулся Бела Лудаш. - Имени ее я вам никогда не назову. Я скорее умру, чем назову его, а догадаться вы не сумеете, потому что по крови она чужая вам!
       Первым я убил по ее приказу Ласло Кошута; Мари умерла сама. Я убил старого Лудаша и "подставил" девчонку, сунув ей в руки ружье, а сам убежал. Девчонку - Александрину Кошут - тоже надо было убрать, она мешала, но я никак не мог этого сделать. Оба раза - два года назад и сегодня - она провела меня, тем более, что я не мог сильно на ней сосредоточиться: я увлекся местью. Я узнал о своем племяннике, двоюродном внуке моей матери, Владе Этвёше, который жил хоть и небогато, но как дворянин, хотя на месте его отца должен был быть я! Во всяком случае, это поместье должно было принадлежать мне вместо его отца. Я поджег украденное у меня имение вместе со службами, но Владу удалось спастись. Когда Кошут купил новое имение для этой голи перекатной, я взбесился, да и невесте моей это не понравилось. Ей нужно было, чтобы Иштван не проматывал так свое добро. Я прислал письмо, но они посмеялись над ним, не зная, что я уже расставил ловушки. Если бы Кошут не спас Этвёша, чего я совершенно не ожидал, то он, конечно, погиб бы.
       - За что ты ему мстил? - глухо спросил Иштван.
       - За дворянство! За красоту! Ведь он красив, хотя мог бы родиться уродом, как я или как ты! Мало того, я мстил этим своим покойным родителям, лишившим меня дворянства.
      - Дядя! - возмутился Влад. - Значит, восемь капканов - все мое наследство?! Ты меня разочаровал. Вернее, их девять, но они не золотые и даже не серебряные, а из обыкновенного пошлого железа. Фу! Какой недворянский жест. И не ровняй с собой Иштвана. Он гораздо красивей тебя!
      - Уберите этого щенка, - процедил сквозь зубы Бела Лудаш.
      - Сейчас уберут тебя самого, - отозвался Иштван. - Чем мешала Сандра?
      - Она твоя сонаследница. Ты, конечно, отдашь ей дом Кошутов. Мы были уверены в этом.
      Иштван переглянулся с Жолтом.
      - Зачем понадобилось убивать моих родителей и деда? - спросил Иштван.
      - Чтобы ты как можно скорее получил все, что было тебе завещано родителями и дедом, - ответил Бела. - Это в интересах моей невесты.
      - Что же, - сказал Иштван. - Я посажу за решетку сначала тебя, потом ее. Господа! Забирайте Белу Лудаша. Надеюсь, моя сестра Александрина оправдана?
     - Полностью, - ответил инспектор, входя в комнату. - Отныне вы можете не прятаться от полиции, госпожа Кошут. Показания подозреваемого стенографированы, есть свидетели. Уведите Белу Лудаша!
     И Белу Лудаша увели.
     Жолт, Влад, Иштван и Санди крепко пожали друг другу руки.
     - Выздоравливай скорей, - сказал Иштван Владу. - Теперь мы можем спокойно гулять в парке и купаться в озере.
     - И брать с собой меня, - добавила Сандра.
     - И брать с собой тебя, - согласился Иштван и крепко прижал ее к себе.
    

     Сентябрь.
     Еще очень тепло. Сандра едет по лесной тропинке на своей Сильве. Сегодня она катается одна. Обычно ее сопровождает Иштван, а если он занят, то Жолт или Влад, у которого нога уже почти совсем зажила. Но сегодня они все серьезно заняты - кто чем, и она решила отправиться на прогулку без провожатых.
      Санди думает о том, что скоро ей исполнится пятнадцать. Она улыбается, вспоминая шутки Влада. Он уже переехал в свой новый, отлично отремонтированный внутри и снаружи великолепный дом, отделанный и обставленный как полагается. Особняк похож на дом Кошутов, где росла Сандра до того дня, как старый Лудаш не сделал ее скотницей. У Влада чудесный сад и отлично возделанный огород: Жолт помог ему подобрать сведущих в этом деле людей.
       В имении множество служб и отдельное хозяйство. Иштван позволил Владу охотиться в его лесах, в любое время гулять в его парке и заходить в Этвёш-хаз, когда вздумается. Он подарил ему трех великолепных скакунов: двух жеребцов и одну молодую кобылу отменной красоты. Влад завел знакомство с очень милой девушкой Юдит из соседнего поместья: ей тоже почти восемнадцать лет, и она часто наведывается в Этвёш-хаз вместе с Владом и своей матерью, кроткой и доброй госпожой Керекеш.
       Листья падают с деревьев и тихо шуршат под копытами лошади. Солнце ярко светит. На Александрине золотистая амазонка, необыкновенно идущая к ее медовым блестящим волосам. Санди очень тоненькая в талии, но в то же время ее фигурка пополнела и расцвела за лето; детское личико стало по-взрослому нежным и румяным. Она выросла, похорошела и чувствует это сама.
       Вдруг ей навстречу выезжает всадница на арабской кобыле светло-каштановой масти. Она вся в белом. Белого цвета и шляпа, и откинутая вуаль и амазонка цвета морской воды. Она очень молода, но безусловно старше Сандры. У нее темные волосы и ослепительно белая кожа, а глаза глубокие, дымчато-синие. Она так хороша собой и царственна, что дыхание замирает в груди Санди. Она почтительно кланяется прелестной незнакомке. Та отвечает ей таким же почтительным кивком и нерешительно спрашивает:
       - Сударыня! Вы не знаете, куда я заехала? Я заблудилась.
       - А куда вам нужно, сударыня? - спрашивает Санди. - В какую сторону?
       - Я живу в И'ллеш-хазе, - отвечает незнакомка. - Меня зовут Магда Иллеш.
       - А меня Александрина Кошут, - говорит Санди.
       - О! - Магда Иллеш еще раз учтиво наклоняет голову. - Очень рада познакомиться с вами. Я наслышана о вас. Ведь вы сестра очень богатого дворянина Иштвана Кошута, не так ли?
       - Да, сводная сестра, - признается Санди.
       - Как я рада нашему знакомству, - повторяет дама, нежно и сердечно улыбаясь. - Но что же мне делать?
       - Я могу указать вам дорогу только в наш замок, - застенчиво говорит Санди. - Я не знаю, в какой стороне Иллеш-хаз. Но наши люди наверняка знают и проводят вас. Поедем со мной!
       - Благодарю вас, - Магда улыбается.
       Они приезжают в Этвёш-хаз. Иштван как раз занимается садом. Увидев прелестную незнакомку, он угрюмо кланяется ей и предлагает сначала отобедать у него в замке, потом уже ехать домой.
       - Вы ведь устали, блуждая в лесу, - добавляет он.
       Магда Иллеш ловко соскакивает с лошади. У нее фигурка, как у фарфоровой статуэтки. Она трогательно и обворожительно улыбается Иштвану и доверчиво говорит:
       - Мне тоже скоро исполнится двадцать один год, как и вам.
       "Надо немедленно становиться изящней, - думает Сандра, глядя на спортивные, широкие и в то же время стройные бедра наездницы. - И как бы подрасти? Быть высокой женщиной - это так красиво". Она замечает, что Магда выше ее почти на голову.
       За обедом гостья держится очень скромно и несколько раз извиняется, что невольно отвлекла хозяина от важных дел.
       - Что вы, я очень рад, - холодно говорит Иштван. - Мартон проводит вас. Он сказал, что знает, где ваше имение.
       - Вы очень интересный и приятный человек, - говорит Магда. - Спасибо, что вы так заботливы! Ах, какой сегодня чудесный день! Я вообще очень люблю сентябрь. Особенно небо в сентябре. Оно такое теплое, огромное, синее.
       Все в Иштване вздрагивает. Небо...
       - Я тоже... люблю небо, - говорит он, как во сне.
       После обеда Магда Иллеш сейчас же уезжает.
       - Я очень тороплюсь домой, - оправдывается она. - Боюсь, мама волнуется, где я пропадаю. До свидания, господин Кошут!
       - До свидания, госпожа Иллеш, - он кланяется ей.
       - До свидания, Санди, - солнечно улыбается Магда и уезжает в сопровождении Мартона.
       Словно оглушенный, Иштван уходит в дом. В его душе только одно чувство, в голове только одна мысль: как она прекрасна!
       Он вспоминает каждое ее движение, слово, улыбку... Ему становится не по себе. Он ощущает, что пленен Магдой Иллеш, что полон ею, как невзрачный кувшин бывает полон драгоценным вином.
       Он идет к Жолту и спрашивает:
       - Ты видел... ее?
       - Да, - неохотно отвечает Жолт.
       - Это - она?
       - Да, - уверенно отвечает Жолт.
       - Не может быть, - нерешительно возражает Иштван. - Она не могла бы... Она...
       Он качает головой.
       - Это - она, - еще раз доходчиво говорит ему Жолт. - Интуиция ни разу еще меня не подводила. Она приказала Беле убить ваших родителей и деда; она приказала ему покончить с барышней Александриной - она! и никто другой. Вы слышите меня?
       - Да, - отвечает Иштван, и лицо его делается страшным от внутренней борьбы, которая в нем происходит. - Я понял. Ты увидишь. Меня трудно победить.
       И он удаляется к себе. До ужина его никто не видит.
      

       Теперь он почти не выходит из своих покоев и никого не пускает к себе. Сандра сначала не придает этому большого значения, потом начинает недоумевать, потом ей становится грустно, а под конец - невыносимо. Она не понимает причин внезапной тяжелой замкнутости, вдруг овладевшей ее братом, но ей самой постепенно становится неуютно в Этвёш-хаззе. Она старается побороть это чувство учением и игрой на фортепьяно. Проходит осень, наступает декабрь. В самом конце ноября Санди исполняется пятнадцать лет.
       Влад, несколько раз посетив Этвёш-хаз, беседует наконец с Жолтом, задумывается и многозначительно говорит:
       - Да, на братишке теперь капкан почище моего.
       Он начинает чаще приглашать Александрину в свой великолепный дом, где она немного отвлекается от печальных мыслей в обществе самого Влада, Юдит и госпожи Керекеш. Но никто не видит, как по ночам она горько плачет, и сердце ее разрывается от невыносимых страданий.


       Все эти месяцы Иштван героически переносил свое добровольное заключение. Он почти ничего не делал, только лежал или смотрел в окно, как льет дождь или падает снег. Он пытался справиться с собой, но перед его глазами стояла только Магда Иллеш, и он не мог забыть ее ни на минуту. Он, казалось, даже дышал ею: настолько воздух его комнат наполнился ее незримым присутствием.
       Он осунулся, почти перестал есть и спать. Он без конца молился, но однако успокоение приходило ненадолго. Он без конца открывал медальон и смотрел на портрет своей матери, госпожи Кошут.
       Однажды ему приснилась Магда. Она снилась ему постоянно, но на этот раз явились его родители и увели ее прочь. Проснувшись, он заплакал, подумав, что это верный знак не делать того, к чему так страстно стремилась его душа.
       Наконец, кое-как отпраздновав Рождество и Новый год, он на десятый день января приказал седлать Мате.
       - Сударь, - окликнул его Жолт. - Медальон!
       - Что "медальон"? - глухо спросил Иштван, останавливаясь.
       - Передайте его мне или вашей сестре. Он не должен быть там, куда вы едете.
       Иштван молча снял с шеи медальон, поцеловал его и, не глядя на Жолта, передал ему, едва сумев произнести:
       - Отдашь... сестре... И вообще - я тебе не верю. Ты ошибаешься.
       - Мы с вами знаем, кто ошибается, - ответил управляющий.
       Иштван угрюмо опустил голову и быстро вышел. Через десять минут он уже ехал к одному из двух своих обширных лесов, за пределами которого должен был открыться взору Иллеш-хаз.
       Он быстро миновал лес и еще издали увидел старинный замок. Он галопом поскакал к нему, но на полпути остановился. Его все еще что-то сдерживало, что-то мешало ему ехать дальше.
       - Вы заблудились? - прозвенел вдруг рядом с ним серебристый голос.
       Он с трепетом обернулся и увидел Магду. Легкий румянец играл на ее почти прозрачных щеках. Она восседала на своей лошади и поигрывала рукояткой стека. Она была чрезвычайно хороша в золотистом полушубке из лисицы и в теплой лисьей шляпе с наушниками. Ноги ее скрывали блестящая светлая амазонка и зимние сапожки.
        Она нежно и ласково улыбнулась Иштвану, потом протянула ему руку. Он отпрянул, как дикий зверь.
        - Вы меня боитесь? - с изумлением спросила Магда. - Ну, как хотите...
        Она хотела убрать руку, но он быстро схватил ее и поцеловал.
        - Вот видите, - сказала Магда. - Я не кусаюсь. Мне очень приятно видеть вас у себя. Наша осенняя встреча произвела на меня неизгладимое впечатление.
        Они поехали рядом. Магда продолжала:
        - У вас такой взгляд, точно вы видите людей насквозь. Я слышала, вы играете? У меня дома есть скрипка и фортепьяно: может, попробуем сыграть вместе? И еще, мне кажется, у вас необыкновенно тонкая душа, господин Кошут. С вами нужно очень осторожно обращаться. Сейчас нам подадут горячего чаю. Так как же вы попали сюда? Заблудились, как и я?
       - Я хотел видеть вас, - просто ответил Иштван.
       - Правда? - спросила она, заглядывая ему в глаза, но без тени улыбки или насмешки, серьезно и вдумчиво. - Почему же вы хотели видеть меня?
       - Потому что я люблю вас, - был ответ.
       - Какой вы смелый, - молвила она, слегка розовея. - Так прямо и честно признаетесь мне в своих чувствах... Далеко не каждый мужчина способен на это. А вы знаете, что если бы вы еще один день не появились, я сама появилась бы у вас и, наверно, точно так же боялась бы зайти?..
       - Это правда? - встрепенулся Иштван.
       - Конечно, правда, - сказала Магда. - Только не говорите ничего. Ни единого слова. Пусть только тишина окружает нас. Тишина и снег...
      

       Они около трех часов провели в Иллеш-хазе. Иштван плохо слышал, что говорит ему Магда; она наслаждался звуками ее голоса, словно ароматом цветка. До него дошел только один ее вопрос:
       - Ведь у вас умерли родители?
       И когда он ответил утвердительно, то увидел, как слезы покатились по ее щекам.
       "Слава Богу, она, все-таки, не та, - подумал он, как в тумане. - Та не смогла бы так плакать".
       После чая Магда принесла ему скрипку, и он заиграл: страстно, порывисто, самозабвенно. Она слушала, потом взяла аккорд на фортепьяно и стала подыгрывать ему. Играла она прекрасно. Он услышал в ее игре отзвук своего собственного чувства - и скрипка запела в его руках о бесконечной любовной тоске. Он захлебнулся этой тоской, оборвал игру и швырнул скрипку и смычок на диван.
       - Как это называется? - спросила Магда. - То, что вы сейчас играли?
       - Ему нет названия, - ответил Иштван. - Я должен уезжать. Мне пора.
       Он закрыл лицо руками.
       Когда они расставались, их губы соединились, и слезы одного смешались со слезами другой. Иштван возвращался из Иллеш-хаза, глядя на звезды. Было уже поздно. Он прижал руку к груди, к тому месту, где еще утром был медальон, и поник головой. Ему захотелось остаться навсегда в этих пустых холодных полях и стать снегом, чтобы вечно отражать звезды...


        Их встречи стали частыми. Магда Иллеш почти не появлялась в Этвёш-хазе, но Иштван ездил к ней каждую неделю и каждый день писал ей письма. Они вместе совершали прогулки на лошадях, но отношения их оставались более чем целомудренными. Иногда, взявшись за руки, они сидели вместе целыми часами, и Магда говорила Иштвану, что глаза его мерцают, как вечерние звезды, а душа звенит...
       - Она стонет, - отвечал на это Иштван. - Она почему-то стонет, а не звенит, прислушайся лучше...
       - Да, - шептала Магда. - Она стонет. Ей хочется любить.
       - Она сгорает на костре собственных страстей, - отзывался Иштван и понимал: даже если они отпразднуют свадьбу немедленно, это будет самозабвение, угар, боль... И почему-то это не будет радостью.
       Так шли дни за днями, а он все медлил делать предложение. Он весь исходил на свои чувства и таял, как будто постепенно уходил из мира.
       Явившееся знойное лето окончательно иссушило его. Он чувствовал, что потерял небо над головой, что дым от угара затмил в нем все ясное, и он уже не знает ни прежнего внутреннего покоя, ни радости. Подобно тени, он бродил по Этвёш-хазу, а в его ушах звучал серебристый голос Магды: "Я люблю тебя! Боже мой, как ты мучаешь меня, Иштван! Давай поженимся скорее!"
       - Да, да, - шептал он и почему-то чувствовал себя несчастным.
       С Владом и Александриной он редко виделся и почти не разговаривал с ними целый год.
       Только когда миновали лето и осень, и Санди исполнилось шестнадцать лет, он вдруг вспомнил о ней и явился к ней сам не свой.
       - Сандра, - сказал он. - Нам нужно поговорить.
       - Иштван, - она хотела обнять его, но он отстранил ее от себя.
       - Санди, помнишь... когда тебе было двенадцать лет, ты сказала, что вышла бы за меня замуж через четыре года?
       - Да, помню, - твердо ответила Санди.
       - Четыре года прошли. Теперь тебе шестнадцать, а мне двадцать два. Будем рассуждать, как взрослые люди. Ведь ты тогда шутила, правда?
       - Нет, - Сандра побледнела. - Я не шутила. Я... любила. Я и сейчас люблю тебя.
       Иштван потупился.
       - Тогда прости меня, Санди, - сказал он. - Я верю, что ты действительно любишь меня. Я и сам очень долго любил тебя. По-настоящему. Но сейчас все изменилось. Я продолжаю тебя любить, но уже просто как сестру. Мы не можем пожениться. Я знаю, что очень виноват перед тобой, но постарайся понять меня, простить и забыть свои прежние чувства ко мне. Я люблю Магду Иллеш, и через несколько дней мы с ней будем обвенчаны.
       - Нет! - крикнула Сандра и очень тихо добавила:
       - Этого не может быть. Иштван, ей нужны твои деньги, а не ты. Жолт говорит, что это она приказала убить нашего отца...
       - Жолт ошибается, - решительно возразил Иштван. - Еще раз прости меня, Санди. Я возвращаю тебе твое слово.
       И, повернувшись, он ушел.
       Александрина уронила голову на руки и горько разрыдалась.
       Она не знала, что Жолт слышал всю их беседу от слова до слова.
       Весь вечер она была спокойна, даже приняла ванну и тщательно вымылась. Иштвана не было дома, и Санди знала, что он вернется очень поздно - он теперь всегда так возвращался.
       Жолт не спал, но все же он пропустил момент, когда Санди вышла из ванной, босая прошла к черному ходу в одной сорочке, вышла из замка под ледяной ветер и снег и, влажная после ванной, уселась на крыльце. Она крепко сжимала в кулаке оба медальона Мари Кошут. Кругом царил мрак, ее постоянно осыпа'ло снегом и охватывало ледяным ветром. Сначала она дрожала, и слезы лились из ее глаз, но потом дрема овладела ею. Она сказала себе: "Очень скоро все кончится", - и положила голову на согнутые колени. Ей стало спокойно на душе - и совершенно все равно, что будет дальше.
       ... Внезапно чьи-то сильные руки решительно завернули ее в шубу, подняли и внесли обратно в замок. Хлопнула дверь. Метель и ветер остались позади.


        Когда она открыла глаза, то увидела, что Жолт посадил ее на кровать в своей комнате. Горело несколько свечей. Было тепло и тихо.
        - Как вы посмели коснуться меня? - крикнула Сандра, приходя в себя. - Зачем... зачем вы меня сюда принесли?..
        И заплакала.
        - Сударыня, - сказал Жолт. - Покончить с собой не лучший выход.
        - Это мое дело, - Сандра, рыдая, упала на постель.
        - Если ваше дело попытаться умереть, то мое дело помешать вам, - заметил Жолт. - Снимайте сорочку.
        - С какой стати? - Сандра даже испугалась и на мгновение перестала плакать.
        - Я квалифицированный врач, - сказал Жолт и показал ей свой диплом. - Я перестал практиковать после того, как не сумел помочь своей жене, и она умерла. Может, теперь вы позволите мне помочь вам? Если я сейчас же не разотру вас спиртом, вы завтра можете скончаться от пневмонии - вам понятно это? И тогда уже точно Иштван не женится на вас.
        - Он и так не женится, - ответила Сандра.
        - Женится - и очень скоро, - возразил Жолт.
        - Что... что вы сказали? - Санди застыла.
        - То, что сказал, - Жолт сел рядом с ней. - Не надо спорить со мной, сударыня.
        Санди со слезами обняла его и разрыдалась, повторяя:
        - Он вернул мне слово! Он меня не любит! Не любит! А я... целый год терпела... я ждала... я верила, что... что он просто плохо себя чувствует...
        - Так и есть, - ответил Жолт, снимая с нее сорочку. - Ложитесь.
        Он принялся растирать ей спину, не переставая говорить.
        - Разумеется, он чувствует себя плохо. Ведь пока он любил вас, он так себя не вел, правда? У него угар и забытье. Он любит вас сильнее обычного, но не понимает этого, потому что совершенно запутался. Перевернитесь на спину. У меня есть, что показать господину Кошуту ровно через два дня вечером.
        - Это правда? - Санди закрыла лицо руками и снова заплакала, вдыхая крепкий запах медицинского спирта.
        - Ну конечно, - мягко сказал Жолт. - Мне сорок восемь лет. Я знаю, что говорю. Вы и больше никто будете женой Иштвана Кошута.
        - Боже мой, Жолт, - она схватила его за руки. - Я тебя люблю. Я тебе верю. Спасибо, что ты спас меня.
        - Ложитесь, сударыня, - сказал он, продолжая растирать ее спиртом. - Вы хотели умереть чистой - я это понял, но прозевал ваш выход из ванной...
        - Вы просто преданы мне или любите меня? - Санди заглянула ему в глаза. - Скажите правду!
        - Люблю, - ответил он. - Очень. Вас и Иштвана. Вы довольны?
        - Да, - Сандра улыбнулась. - Ты замечательный, Жолт. Ты лучше всех. Почему я не замечала этого целых четыре года? Я, конечно, видела, что ты хороший человек, но то, что ты так добр и великодушен, узнала только теперь. Это, наверно, потому, что мы почти не разговаривали... Ты молчаливый от природы, а у нас были свои дела.
        - Я молчал, пока все было в порядке, - заметил Жолт. - Сядьте.
        Он надел на Сандру сорочку, закутал ее в теплый плед и заявил:
        - Сейчас будем парить ноги.
        - Что угодно, - Сандра снова улыбнулась счастливой улыбкой. - Ой, горячо! А похолоднее нельзя?
        - Нельзя, - ответил Жолт. - Горячо в меру, поверьте мне. Похолоднее было там, на улице, не так ли?
        - Так, - Санди послушно сунула ноги в таз, и Жолт обернул их простыней вместе с тазом.
        Потом он дал ей принять какого-то лекарства (вероятно, в целях профилактики) и дал еще другое, от которого ей тут же захотелось спать.
        - Ложитесь, сударыня, - велел Жолт. - Сейчас я принесу ваши вещи, и вы немного поживете у меня, хорошо?
        - Хорошо, - Санди даже слегка засмеялась: так ей стало ясно и спокойно на душе.
        Жолт принес чемоданчик с бельем и платьями, даже сундучок с Мате, потом дал Санди чашку слабого чая с малиной и ромом.
        - Выпейте это - и можете спать, - молвил он.
        Санди охотно выпила. Жолт накрыл ее одеялом. Она сонно проговорила:
        - Я понимаю Иштвана. Магда гораздо красивей меня.
        - Позвольте я вам скажу не как врач, а как мужчина? - не выдержал Жолт. - Вы в десять раз красивей Магды Иллеш, и мне лично вы только внешне нравитесь несравнимо больше. Я уж не говорю о вашем обаянии и душевной чистоте, которая не может не пленить, тогда как госпожа Иллеш...
       Его улыбка стала хищной.
       - Я охотник, - сказал он. - Я почти затравил эту лисицу. У меня собрана против нее масса фактов, кто она такая и чем занимается. Скоро господин Кошут все узнает, и это живо приведет его в себя.
      - Спасибо тебе, Жолт, - отозвалась Санди. - Я тебе обязана жизнью и, дай Бог, буду обязана счастьем. Значит, я лучше госпожи Иллеш?
      И с этой счастливой мыслью она уснула.
      Жолт посмотрел на себя в зеркало: уже не молодой, но и не старый, ничем не примечательный человек. Чуть повыше среднего роста. Здоровый, крепкий. Хладнокровный и проницательный.
       "Любовь, а не расчет будет хозяйничать в этом доме", - твердо подумал Жолт и бережно положил два медальона в изголовье Сандры.
        Сам он лег на полу за ширмой, задув все свечи, кроме одной, чтобы, если Сандра проснется, она не оказалась в совершенной темноте.


        Наступившим утром Иштван завтракал один.
        - Жолт, - спросил он, случайно увидев Жолта. - Доброе утро. Где моя сестра?
        - Ваша сестра? - Жолт поднял брови. - Ваша сестра вчера вечером попыталась покончить с собой, сударь. А утро, разумеется, доброе.
        - Что?! - Иштван вскочил, вне себя от волнения и глубокого скорбного чувства какой-то неизгладимой вины. - Где она теперь? Что с ней? Она жива? Я хочу видеть ее! Где она?
        - Она у меня, - сказал Жолт. - Я ее спас. С ней все в порядке. Барышня уже позавтракала и читает книгу. Она вне опасности.
        - Я хочу видеть ее, - решительно повторил Иштван.
        - Зачем? - удивился Жолт. - Чтобы причинить ей еще бо'льшие страдания?
        - Нет, чтобы объяснить ей...
        Жолт перебил его:
        - Меньше всего барышня нуждается в ваших объяснениях. В чем она нуждается, вы знаете сами.
        - Этого я ей дать не могу, - Иштван опустил голову.
        - Тогда незачем ходить к ней.
        - Нет, я все-таки пойду, - Иштван решительно взглянул на Жолта.
        - Дверь заперта, а ключ спрятан, - ответил Жолт. - Вы, конечно, можете выбить дверь, но тогда я не ручаюсь за жизнь госпожи Александрины.
        Иштван пристально взглянул на своего управляющего, и точно молния сверкнула в его глазах.
        - Ты что же, - сказал он, - вообразил себя хозяином? Забыл, что я в любую минуту могу тебя уволить?
        - Хозяин положения не тот, кто платит жалованье, - веско ответил Жолт, - а тот, кто знает, чего он хочет, и как ему следует поступать. На сегодняшний день хозяин положения я.
        - Есть хозяин положения, а есть хозяин Этвёш-хаза, - парировал Иштван.
        - Хозяина Этвёш-хаза нет, - откликнулся Жолт. - Есть раб своих собственных химер. Я не люблю замещать хозяина. Я жду, когда мой хозяин вернется. Но нырять в ледяную реку, чтобы слегка освежиться, а в итоге погибнуть, я своему хозяину не позволю. Такова моя должность: беречь жизнь и покой тех, кто доверил мне как управляющему имением эти самые жизнь и покой. Почему вы до сих пор не женаты, господин Кошут?
        У Иштвана не повернулся язык признаться, что он сам оттягивает день свадьбы, и он, как во сне, ответил то, что было внушено ему Магдой Иллеш с самого начала их знакомства:
        - С ней надо быть очень бережным... Она боится любых прикосновений, кроме дружеских. Мужские чувства грубы, а она так хрупка, что ее можно сломать одним дыханием... Поэтому она боится мужчин.
       В ответ на это Жолт цинично и безжалостно рассмеялся.
       - Магда Иллеш боится мужчин? - переспросил он. - Как трогательно! Прямо пятилетняя девочка. Господин Кошут, у меня есть справка на этот счет. Когда госпоже Иллеш было четырнадцать лет, ей стало так страшно от окружающих ее мужчин, что она заманила на сеновал первого попавшегося деревенского парня, и они славно провели время. После этого парень долго ходил по деревне и хвастался, что связался с дочкой самого хозяина. Но хвастаться нехорошо, поэтому парень вскоре бесследно исчез. После этого госпожа Магда стала осмотрительней. Она начала делить свое ложе только с теми, кто мог бы ей пригодиться в дальнейшем. Мало того, она дозировала эти свидания, чтобы не выглядеть потасканной раньше времени.
        Иштван сидел белый, как бумага.
        - Это неправда... - с трудом произнес он. - Она не такая. Она любит небо: так же, как я.
        - Она любит деньги, господин Кошут, - возразил Жолт. - И по жадности своей всегда делает крупные ставки. А узнать об ее образе жизни было нетрудно. У продажных хозяек продажные служанки.
       - Ты лжешь, - сказал Иштван. - Она не смогла бы так низко пасть ради денег - она богата, у нее замок...
       - Она была не очень бедна, но несколько поиздержалась, потому что любила жить на широкую ногу, великолепно одеваться, покупать драгоценности, как можно пышнее содержать дом, покупать редких красивых лошадей и, разумеется, давать роскошные балы и обеды: в свое время она любила повеселиться. Кроме того, надо было платить за убийство вашего отца и деда, скрывать преступника, одевать, кормить - короче, содержать его. Она заплатила ему авансом за убийство Александрины и Влада, но оба мероприятия не удались. Вы видели ее мать?
       - Да. Благообразная женщина. У нее, к несчастью, паралич.
       - Все верно, - подтвердил Жолт. - Это приживалка. Нужный человек. Поэтому на уход за нею тоже требуется немало денег.
       - Чем же она... нужный человек? - невольно удивился Иштван.
       - Да тем, что чужой! Её настоящая мать - Тисса Кун, экономка в вашем родном доме. Тисса Кун хладнокровно подменивала детей, но у нее росла и своя дочь - здесь, в Иллеш-хазе. Она родила ее от хозяина замка Иллеша, и так как он был бездетный вдовец, шантажировала его, заставив завещать замок дочери и признать ее своей, хотя до сих пор она по всем бумагам - рожденная вне брака и не унаследовавшая дворянского титула. Тисса Кун научила дочь, как к вам подобраться, потому что часто гостила у Марты Хельтаи, вашей приемной матери, и хорошо изучила ваш характер. Основные черты определить было нетрудно: добрый, осторожный, умный, но немного наивный. Потом к этому всему добавилось: богатый. Поедем со мной завтра вечером в Иллеш-хаз, господин Кошут, когда Магда Иллеш не ждет вас - и вы многое узнаете.
       - Я не шпионю за женщинами, которых люблю! - крикнул Иштван. - Я не пойду с тобой!
       - Очень жаль, - заметил Жолт. - У нее будет гостить ее знакомый, красавец-поляк Тодор. Они давно знают друг друга, и он назначил ей свидание завтра в восемь. Это наемный убийца: она уже несколько раз использовала его. Они весьма близкие друзья.
       Иштван сидел неподвижно, только лицо его все больше темнело.
       - Я не верю тебе, - сказал он негромко. - Но я пойду. Я хочу поверить до конца, что ты просто хочешь опорочить ее в моих глазах.
       - С нами пойдет полицейский инспектор и двое его подчиненных, - сказал Жолт. - Я уже пригласил их.
       Иштван заволновался.
       - Я не позволю причинить вред Магде! - воскликнул он. - Что бы она ни сделала, слышишь?!
       - Простите? - переспросил Жолт, затем положил перед Иштваном вынутые из медальона портреты его отца и матери:
       - Значит, что бы она ни сделала? Правильно ли я вас понял?
       - Мама, - прошептал Иштван, глядя на портрет Мари Кошут, потом перевел глаза на лицо отца и уронил голову на руки, чувствуя, как слезы обжигают ему глаза.
       Жолт положил возле него золотой медальон с прощальным письмом Мари и вышел из столовой.


       Он прошел в комнату, где сидела с книгой Санди. Она давно уже позавтракала и теперь читала, но мысли ее были далеко. Увидев Жолта, она улыбнулась ему и закрыла книгу.
       - Устала читать, - пояснила она.
       - Сударыня, вы здесь у себя дома: делайте, что хотите, - сказал Жолт, проходя к себе за ширму.
       - Я посплю, - решила Санди и прилегла на кровать. Ей не хотелось подходить к окну. Не хотелось видеть комнату, не хотелось принимать ванну, которая была у Жолта своя собственная. Она чувствовала усталость, хотя хорошо выспалась. У нее не было желания даже разговаривать, но она все-таки спросила:
       - Почему у тебя всего одна комната, Жолт?
       - Ваш дедушка Лудаш дал мне одну комнату, - ответил Жолт.
       - Он все время меня бил... - рассеянно произнесла Санди. - Я была в рубцах и синяках, и очень его боялась.
       - Трудный был человек, - согласился Жолт. - Даже очень трудный. Но вот - его убили, а вы живы и здоровы, сударыня. Если бы он не появился в вашей жизни, вы бы здесь не очутились.
       - Да, - согласилась Сандра. - Знаешь что, Жолт? У тебя непременно должно быть три комнаты, даже четыре. И так оно и будет, если...
       Она не договорила.
       - Благодарю, - молвил Жолт. - К чему мне такая роскошь? Одной комнаты, конечно, бывает маловато, но двух было бы совершенно достаточно.
       - С кладовой, - дополнила Сандра.
       - Да, с кладовой.
       - Лучше даже с большим чуланом, - Санди задумалась. Ты ведь охотник. Тебе он может понадобиться для выделки шкур. Нет, для этого нужен свет, окна. Так что не спорь со мной: у тебя будет три комнаты!
       - Пусть, - согласился Жолт. - Мне это доставит радость.
       Санди тяжело вздохнула. День тянулся бесконечно долго. Она попыталась встать, но у нее задрожали и подогнулись ноги. Испуганная, она села опять.
        - Жолт, - сказала она. - Что это? У меня ноги дрожат! Они отнимутся? Я не смогу ходить?
        Жолт подошел к ней и ответил:
        - Это реакция организма на нервный стресс. Вы будете ходить. Но, думаю, около недели вам придется лежать и сидеть. Так иногда бывает после попытки самоубийства. Хотите на улицу? Я могу вынести вас в кресле. Потому что послезавтра кое-кто уже будет носить вас на руках хоть всю жизнь. В  этом случае будь вы даже здоровы, ноги вам были бы почти не нужны.
        - Жолт, ты обещаешь мне это? - она жадно схватила его за руки и заглянула в глаза. - Скажи, обещаешь?
        - Обещаю, - торжественно произнес Жолт. - Мало того, я клянусь вам, сударыня.
        Санди утерла набежавшие слезы и крепко обняла Жолта.


         На следующий день пятеро всадников ехало лесом к Иллеш-хазу. Инспектор и двое полицейских скакали впереди, а Жолт с Иштваном Кошутом - немного сзади. Они не разговаривали. Иштван чувствовал, будто все в нем умерло и уже никогда не воскреснет. Он даже не помнил, как прожил отрезок времени с тех пор, как Жолт положил перед ним медальон и до этих минут, когда под ним оказался его гнедой конь Мате, а вокруг - заснеженный лес...
        Всадники не поехали к замку напрямую, а объехали его, привязали в лесу лошадей и звериными тропами пробрались к черной двери Иллеш-хаза, где их встретила востроглазая служанка. Жолт молча сунул ей деньги, а она молча указала на узкую лестницу и шепнула:
        - На самом верху.
        Все пятеро безмолвно прошли по лестнице, ступая как можно тише, на самый верх, где дверь вела в одну-единственную комнату. Цветной витраж занимал четверть стены. Кусок витража был разбит, он был занавешен ковром изнутри комнаты: возле этого места устроились полицейские. Жолт неслышно отпер ключом запертую дверь, и они неслышно вошли вместе с Иштваном, тут же укрывшись в кладовке, завешенной шубами. Иштван выглянул из-за шубы и увидел небольшую полутемную комнату. Складная двуспальная кровать была разложена. На ней сидел крепкий здоровый светловолосый парень, а по комнате в одной кружевной сорочке и накинутом на плечи шелковом халате ходила невеста Иштвана, Магда Иллеш.
       - Ах, Тодор, - говорила она. - Ты же знаешь, я не обманываю. В деловых вопросах я сама честность, иначе бы меня давно на свете не было. Половину я заплачу тебе сейчас, а когда дело будет сделано, заплачу вторую. Я и так прогорела на Владе и Сандре! Бела мог их убрать, а ты представь, сколько сил я убила на Белу Лудаша. Надо было кормить, поить его, одевать, снабжать деньгами на непредвиденные расходы да еще и обещать ему выйти за него замуж. Даже приходилось жить с этим страшилищем!
       Тодор захохотал.
        - Да, - сказал он. - Ты еще та стерва. Обещай ты выйти за меня замуж, я бы тут же дал тягу. Ведь ты бы меня отравила, как пса! Я твои любимые привычки знаю.
        - А что делать! - Магда Иллеш всплеснула руками. - Ну зачем мне нищий выродок? Сам посуди. Когда я выйду за Кошута, думаешь, я его оставлю? Нет. Какое-то время мы, конечно, проживем вместе - я заставлю его обеспечить меня, чтобы юридически все было законно. Но потом придется его убрать. А замуж я выйду... ну, за какого-нибудь старика с деньгами, чтобы мы не мешали друг другу жить и имели двойной капитал. Я первая завещаю Иштвану Иллеш-хаз; после этого он не удержится и завещает мне в ответ все свое добро. Как только бумаги будут подписаны, я его по-тихому уберу. Но до этого придется убрать Сандру и Жолта.
        - Это его управляющий?
        - Да! Проклятая охотничья собака, он постоянно пытается что-то пронюхать. Единственный, на кого мои чары совершенно не действуют. Он напал на мой след и идет по нему. Его нужно убрать в первую очередь. А после него - девчонку, чтобы не зарилась на братцины деньги.
        - Думаешь, она зарится на его деньги? - Тодор привлек Магду к себе и усадил ее на колени. - Думаешь, она не любит этого твоего Кошута?
        - Пусть рассказывает сказки о любви кому-нибудь другому, - Магда презрительно скривилась. - Она миленькая девочка. В жизни не поверю, что она полюбила такого урода! Ноги короткие, руки длинные, горб, как у тролля, фу! Да кто ей поверит, что она льнет к нему не из-за денег? У него же одна нога короче другой! Их с Белой Лудашем надо просто заспиртовать и отдать в кунсткамеру.
        Они с Тодором расхохотались. Иштван почувствовал, как сжимается его сердце. Прилив бешеной ярости ударил ему в голову. Жолт предостерегающе одернул его и крепко стиснул его руку.
        - Прямо какая-то выставка выродков! - не унималась Магда. - Мне везет, как утопленнице. Правда, сначала Беле все удавалось. Мне стоило провести с ним всего несколько ночей, и он уже был на все готов для меня. Тогда я велела ему застрелить Ласло Кошута, его жену и старика, потому что мне мать сказала: Иштван, мол, скоро разбогатеет, лови удачу за хвост! Ну, когда Бела застрелил Ласло, так мамашу Иштвана хватил удар, и мне не пришлось расплачиваться лишний раз еще и за нее. Тут же Бела застрелил Лудаша, чтобы Иштван получил свой капитал поживее: я торопилась. Хотела еще тогда подставить девчонку, но полиция, хоть ее и заподозрила, не могла совсем уж обвинить - что-то у них там не сходилось. А потом Иштван подарил имение с доходом этому Владу - вот уж чего я не ожидала! Думаю: да ведь этак же он растратит все деньги. Ну, стала ругать Белу: зачем, мол, ты прицепился к Владу, теперь мои деньги уходят на него! А Бела говорит: я это исправлю, я его утоплю.
        И утопил бы. Только Кошут вмешался, а он силен, как бык, - и все испортил. Снял с Влада капкан... Потом и Белу заманил в ловушку с помощью своей названной сестрицы. Бедняга Бела сел, а может, его уже и повесили, не знаю. Этот Иштван Кошут с одной стороны хитрый, а с другой - круглый идиот, Тодор! Хочет на мне жениться (это я его заставила хотеть), но хоть бы раз подумал здраво: зачем мне такое чудище, как он? Я что, получше себе не найду? Или хочу детей-уродов?
       Помнишь, поправляя однажды свои дела, я прожила с одним из Лудашей целый год? Потом его пришлось убрать - он стал подозревать, что я «выкачиваю» из него деньги и потому отравила его тетку (а что мне оставалось, если эта старая перечница завещала ему неплохой капитал?). Ради денег я даже решилась на ребенка от него. Думаю, растрогается, назначит мне великолепное содержание. Ну и родилось у меня - такое, что можно сдохнуть от одного вида. Одна голова, а остальное все скрюченное, как у паука. Я его никому не показала: сразу утопила в ведре. Мне и так-то дети особо ни к чему, а ублюдков, знаешь, и за деньги не надо. Хотя, уверена, никто бы не стал платить мне за такого урода.
       - Это точно, - согласился Тодор. - Так этот твой дурак Кошут верит, что у тебя никого еще не было? Я имею в виду мужчин?
       Они снова дружно расхохотались.
       - Представляешь, верит! - воскликнула Магда. - А я ему внушаю, что боюсь мужчин. Это для того, чтобы он как можно позже начал ко мне приставать. Не знаю, почему мать его признала? Увидела в нем тонкую душу и способности - ну не идиотка ли? Если уж сослала такого недоделка к своей прачке, так и держала бы его там, а она нет - давай учить его, возиться с ним... Толку-то. Красоты ему это не прибавило, ума тоже, а она все равно умерла. От тоски по мужу, говорят. А я думаю: как же! Просто занервничала, что и ее пристрелят, как старую шавку...
       Тут Иштван вышел из своего укрытия. Магда вскрикнула не своим голосом и спряталась за Тодора, но Тодор уже спустя секунду лежал у стены без сознания, а Магду Иштван встряхнул за сорочку, как щенка, и отвесил ей пощечину.
       - Это за мою мать, - сказал он и ударил ее по второй щеке:
       - А это за отца. Это за Александрину. А это за Влада!
       Лицо Магды горело, но она была в такой ярости, что не удержалась и прошипела:
       - Ты забыл про деда, хотя он не тот человек, за которого вообще следовало бы заступаться...
       - Ах да, мой дед, - Иштван наградил ее еще одной пощечиной. - Он был тяжелый человек и многих сделал несчастными, но он отдал мне все свое богатство - все, что у него было, и он никому не желал смерти. Не тебе судить его!
       - За себя я тебя не буду бить, - тяжело уронил он. - Я сам во всем виноват. Кроме того, тебе скоро умирать: никакой суд тебя не оправдает.
       И он выбежал прочь - скорее вниз по лестнице, вон из дома, принесшего ему столько страданий.
       Едва он исчез, из укрытия вылезли Жолт, инспектор и полицейские.
       - Все показания записаны, - сказал инспектор Жолту и обернулся к Магде:
       - Магда Иллеш, вы арестованы по обвинению в убийстве нескольких лиц. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. До утра вы пробудете в чулане вместе с вашим соучастником, - он указал на Тодора. - Завтра вас отвезут в тюрьму. Одевайтесь, сударыня.


       Иштван остановился неподалеку от того места, где привязал коня, упал на снег и горько разрыдался. Он плакал так, что, казалось, сердце его разорвется.
       - О, как мне тяжело, - стонал он. - Как тяжело... Ведь я был уверен, что в самом деле люблю ее... И в то же время знал, что это любовь призрачная, ненастоящая - и пытался обмануть самого себя. До чего же печально все это! Боже мой! Помилуй меня, Господи...
       Кто-то мягко тронул его за плечо. Он обернулся и увидел Жолта.
       - Не плачьте, господин Кошут, - сказал тот. - Правосудие свершилось.
       - Ах, оставь меня... - прошептал Иштван. - Оставь. Я не могу говорить с тобой...
       Жолт ушел. Всю ночь Иштван пропадал где-то. Наутро он явился наконец в Этвёш-хаз, осунувшийся и бледный, но глаза его светились умиротворением. Он обнял Жолта, который не спал, дожидаясь его возвращения.
        - Хозяин Этвёш-хаза вернулся, - сказал он. - Ты был прав, а я нет. Прости меня, Жолт. 
        - Слава Богу, - ответил Жолт. - Вас ждет ваша настоящая невеста, господин Кошут. Или я вам ее навязываю, и вы уже не можете любить ее?
        - О нет, - возразил Иштван. - Это в самом деле моя настоящая невеста, а люблю я ее теперь гораздо сильнее и глубже - после всего, что случилось. Можешь мне поверить, Жолт. Но пойдет ли она за меня? И как же дети-уроды? Я не желаю ей этого.
        - Любить друг друга: вот, что главное, - сказал Жолт. - А дети обычно рождаются достойными своих родителей.


       В то же утро Санди проснулась оттого, что чьи-то губы осторожно коснулись ее щеки. Она открыла глаза и увидела Иштвана. Он сидел возле ее постели; они были в комнате одни.
       - Это ты, - Санди заплакала. - Ты вернулся, правда? Скажи, ты ведь любишь меня?
       - Да, да, да, - шептал Иштван, обнимая ее. - И всегда любил, даже когда был сам не свой. А ты меня все еще любишь? Скажи честно!
       - Я умру, если не буду с тобой, - честно ответила Санди, и они поцеловались.
       - Прости меня, - твердил Иштван. - Прости, если можешь! Я знаю, что вовсе недостоин тебя... - он запнулся. - После Магды Иллеш. Но будь великодушной!
       - Ты уже не любишь Магду? - еле слышно спросила Санди, внимательно глядя в лицо Иштвану.
       - Нет, - ответил он. - Я и не любил ее. Это была не любовь, а что-то другое, чему я не знаю названия... Но дело не в этом. Она в самом деле убийца наших родителей, поэтому одна мысль о ней вызывает во мне содрогание... и боль, - он покачал головой. - Видишь ли, Санди, страсть не может бесследно исчезнуть за несколько часов. Яд Магды Иллеш все еще действует во мне, но ты мое противоядие. Я прошу тебя стать моей женой. Ты согласна?
       - Да, - ответила Сандра.
       - Давай поженимся завтра, - продолжал Иштван. - Не будем больше ждать. Нам не нужна пышная свадьба, нам нужно только небо над головой...
       Он рассмеялся сквозь слезы и добавил:
       - Оно вернулось ко мне сегодня ночью - настоящее небо! Давай позовем лишь самых близких нам людей: Влада, Юдит, госпожу Керекеш и... Я позвал бы еще доктора Гараи, но он опять за границей. А еще позовем Жолта: он спас от смерти и тебя, и меня.   
       - Да, - согласилась Александрина. - Именно этих гостей мне хотелось бы видеть. Но знаешь что? Мы позовем нашего Жолта в самую первую очередь!..


       Свадьба была тихой, похожей скорее на Новый Год, чем на праздник в честь создания новой семьи. Но уже наступил декабрь, и Новый Год, приближаясь, действительно наделил своей волшебной силой морозный вечер.
        Утром Иштван и Санди обвенчались в церкви. После свадьбы они решили ненадолго покинуть Этвёш-хаз, чтобы посетить завещанное Иштвану дедом карпатское имение, а после побывать на Кипре, где и зимой царит лето.
        - Наконец-то мой брат вернулся! - сказал Влад своей невесте Юдит, и у Иштвана появилось чувство, будто он действительно приехал откуда-то из дальних странствий.
        Этот вечер был самым лучшим в его жизни. Люстры в комнатах сверкали множеством свечей. Иштван пил за свое счастье, а Александрина в белом платье сидела счастливая и раскрасневшаяся. Когда она разговорилась о чем-то с Юдит, а госпожа Керекеш завела степенную беседу с Жолтом, Иштван и Влад вышли из замка подышать чистым воздухом декабря. Влад был, как всегда, весел и предложил Иштвану:
        - А ну давай бороться! Я положу тебя на обе лопатки, вот увидишь!
        - Давай, - ответил Иштван.
        Через минуту оба уже лежали на снегу и боролись, затем Этвёш запросил пощады и сказал:
        - Ты лучше посмотри, какое небо!
        Иштван перевернулся на спину и увидел раскинувшуюся над ним великую звездную бездну. Они какое-то время лежали так, полные покоя и счастья, потом вдруг Иштван крепко поцеловал Влада в щеку. Влад ответил ему тем же, правда, тут же захохотал:
        - Я придумал книгу, - сказал он. - Называется "Кошут вернулся". Первые строки: "После того, как Иштван Кошут вернулся в родное гнездо, он вызвал на бой своего слабосильного брата и сказал ему: "Ты всегда был далек от прекрасного", после чего поцеловал его в щеку крепкими тяжелыми губами. Брат ответил ему тем же. Его младенческий рот дрожал. Потом они оба заплакали от наплыва чувств, и слезы их превращались в ледяные фигурные слитки. В едином порыве дружелюбия они  дергали друг друга зубами за уши и терлись друг о дружку закостенелыми лбами. "Ты сопляк, сопляк", - нежно шептал один брат другому. "А ты слюнтяй, слюнтяй", - вторил ему другой брат. Тут к ним подошли обе их невесты и спросили, что значит все происходящее? Братья благородно ответили им: "Мы отдаем вам весь наш жалкий остаток жизни; не отнимайте же у нас единственной минуты предсвадебного братания..."
      - Молчи, - Иштван, смеясь, тряс его за плечи. - Я просто давно тебя не видел. Я очень скучал по тебе, мне тебя не хватало, а ты опять треплешься.
      - Разве я плохо треплюсь? - возмутился Влад.
      - Хорошо, но всему есть предел, - ответил Иштван. - Впрочем. ты беспределен, я давно это заметил.
      Они умолкли, глядя на звезды.
      - Знаешь, - говорил Иштван. - У меня действительно такое ощущение, что я где-то пропадал и только теперь вернулся, что я страшно рад всех вас видеть и бесконечно всех вас люблю.
      - Ты и впрямь пропадал, - заметил Влад. - Ты словно постоянно жил в Иллеш-хазе.
      - Какое счастье, что Иллеш-хаз кончился! - признался Иштван.
      - А ведь я помогал Жолту, - в свою очередь серьезно признался Влад. - Я искал компроматы против хозяйки Иллеш-хаза. И рад, что нашел их, иначе потерял бы тебя. Даже если бы ты вспомнил о своих брате и сестре, Магда убила бы тебя, чтобы завладеть твоими деньгами. Конечно, Жолт сделал гораздо больше моего, но и я старался вовсю. Я узнавал нужные ему факты против нее, когда он не мог отлучиться из замка.
       - Спасибо тебе, - Иштван крепко пожал ему руку. - Ты действительно помог мне вернуться и не только вернуться; помог избежать смерти.
        - Через месяц у нас с Юдит свадьба, - сказал Влад. - Так что заранее всех приглашаю. Мы одновременно с вами уедем путешествовать. Хотим побывать в Испании. Но, как и вы, мы скоро вернемся... потому что нельзя терять свою землю под ногами.
       - И свое небо над головой, - добавил Иштван, закрывая глаза.
       - Что вы тут делаете? - раздался над ними веселый голос Юдит; она держала Санди за руку.
       - Мы...- Влад замялся. - Видишь ли, дорогая, мы лежим на снегу и смотрим в небо...
       - У нас "предсвадебное братание", - засмеялся Иштван.
       - Что? Предсвадебное братание? - Юдит и Санди звонко расхохотались. - Это Влад придумал? Тогда и мы приляжем к вам, а то нам без вас скучно.
       И девушки дружно улеглись на снег - каждая рядом со своим возлюбленным.
       ... Жолт, наблюдавший все это в окно, засек время и вскоре вышел к своим лежащим хозяевам.
       - Господа! - молвил он. - Осмеливаюсь сообщить вам, что опасно для здоровья так долго лежать на снегу. А как уж вы поступите, ваша воля.
       Иштван решительно встал и поднял на руки Сандру.
       - Здоровье нам нужно, - сказал он. - Пойдемте, выпьем еще раз!
       - Пойдем, - Влад попытался поднять Юдит, но не смог.
       - Я могу нести тебя на спине, - предложил он ей.
       - Вот еще, - Юдит засмеялась. - Лучше просто веди меня под руку!
   
       
      ... Спустя год у госпожи Александрины Кошут родился мальчик: крепкий и совершенно здоровый. Его нельзя было назвать очень красивым, но всех изумлял его осмысленный, живой и проницательный взгляд, едва он научился видеть мир вокруг себя.
      У Этвёшей тоже родился здоровый мальчик: на полгода позже, чем у Кошутов. Он был красив и мил, но его взгляд не поражал такой осмысленностью, как взгляд Ласло - первенца Иштвана и Сандры.
       После ареста Магды Иллеш и Тодора Тисса Кун, мать Магды, исчезла - ее так и не нашли. Иштван навестил своих молочных братьев и сестер, детей Матиаша и Марты Хельтаи. Маргит он нашел уже замужем, Гашпар был женат и по-прежнему работал садовником в бывшем имении Мари Кошут. Маргит и Гашпар почтительно склонились перед Иштваном как перед господином и признались, что младшие брат и сестра плохо устроены: им поручили грязную работу и платят мало. Иштван сменил управляющего имением, повысил жалованье Маргит с ее мужем и Гашпару, а младших, юных брата и сестру взял к себе в услужение в Этвёш-хаз, дал им чистую хорошую работу и назначил за нее высокую плату.
       Жолт получил три великолепных комнаты вместо прежней одной. Его новое жилье дополнялось также большим чуланом. Иштван увеличил его жалованье, и без того немалое, вдвое. Жолт попытался возразить против этого, но Иштван был непреклонен.
       - Ведь если бы я не имел возможности платить тебе ни гроша, - сказал он, - ты все равно остался бы с нами, правда?
       - Да, - признался Жолт. - До самого смертного часа.
       - Видишь, - Иштван улыбнулся. - Такая верность дорого стоит. Я понимаю, что это любовь, - за нее я не плачу, она бесценна. Я плачу тебе за постоянство. В конце концов, это подарок. Прими его, пожалуйста!
      Жолт почтительно поклонился в ответ.
      Влад, Юдит, Иштван и Санди дружили семьями и между собой, как и прежде. Но иногда, когда Санди уходила в гости к Юдит, Иштван брал с собой своего маленького сына и подолгу играл с ним на берегу лесного озера.
       Малыш, сидя на песке под соснами, перебирал разноцветные камешки, а Иштван лежал под солнцем, слушая, как делал это всякое лето, полнозвучную тишину своего парка. Покой, благодать и свет охватывали в такие минуты его душу, и он чувствовал, закрыв глаза и прижавшись щекой к теплому песку, как огромное небо смотрит на него, исполненное непостижимой высоты и синевы, улыбается ему и, как в детстве, любит и принимает его до конца - таким, как он есть.
      
                К О Н Е Ц

Начало: февраль 2002 г.
Конец: 13 марта 2002 г.