Возвращение

                К.Велигина afalina311071@mail.ru

                ВОЗВРАЩЕНИЕ
                фантастический роман

                ЧАСТЬ 1.
                1.

     Был холодный сентябрьский вечер, когда Фортунат Ортол`ани незаметно покинул здание театра, где подрабатывал статистом, и спрятался за одной из темных колонн театрального крыльца.
     На блестящей от дождя булыжной мостовой, залитой светом фонарей, стояли экипажи состоятельных зрителей. Вокруг театральной площади в красивом распределении выстроились трех- и пятиэтажные дома неярких тонов, украшенные плющом и ползучими розами. Город, столица княжества Лик`ардия, носил красивое и внушительное название: Корона. В этом названии было нечто царственное. Но Фортунат сейчас не думал об этом. Он внимательно разглядывал нарядные экипажи и тут же определял, кому они  принадлежат.
     «Вон то ландо, конечно, господина Поля Ламбера, адвоката, - отмечал он мысленно. – А вон та, вся из себя каретка, принадлежит мадам Леритье, вдове полковника. У нее цепкие руки, и она не выпускает из них ридикюля. Очень жаль, потому что уж она-то не бедна. Тот экипаж, подальше, - Акселя Лемке, цехового старшины, этот, поближе, - Карло Саннадзаро, купца. У них обоих кучера, как цепные псы, да и потом, Саннодзаровский кошелек хранится у меня с прошлой недели; жаль, что в нем была только медь. А вон там, справа, птицы поважнее: то-то они стоят отдельно, как стадо золоторунных овец. Я знаю их всех наперечет. Мисс Эмили Вудленд я трогать не собираюсь; она была добра ко мне, а я помню добро. Барон Вильям… граф Дэвид Стрэндж… графиня Глория Рейн… жаль, что их кучера знают меня, как облупленного. А вон чья-то карета, самая великолепная из всех. Я не знаю ее. Что еще за павлин прикатил в театр? Или это дама? Неважно. Кажется, я не прогадаю, если сегодня возьмусь за хозяина этого экипажа, вернее, за его (или ее) кошелек».
     Фортунату было шестнадцать лет, но он выглядел моложе из-за своего не слишком высокого роста и некоторой худобы; правда, юношеский голос выдавал его. Он был ловок, проворен – и таскал кошельки из карманов так же легко, как садовник собирает спелые плоды с нижних веток яблонь. За работу в театре он получал гроши, на которые не мог ни как следует наесться досыта, ни одеться, а работа, где требовалась физическая сила, не подходила ему. Ремеслу он обучен не был, так как никто не занимался его судьбой; он даже не помнил своих родителей. Ночевал он в подвале, в каморке театрального сторожа, с которым был дружен. Разумеется, приходилось платить за ночлег, но два медных гроша были для нашего героя вполне посильной платой.
     Теперь Фортунат начал готовиться к своему «послетеатральному выходу», как он называл свои вылазки за кошельками. Он натянул на руки темные нитяные перчатки, накинул на голову капюшон своего заплатанного короткого плаща (этот капюшон почти совершенно скрыл его лицо) и зажал в пальцах крохотный кусочек дерева с вставленным в него, остро отточенным обломком бритвы. Этот самодельный инструмент резал даже самые толстые кошельки из лучшей кожи, причем так быстро, что Фортунат тратил на эту операцию не более одной-двух секунд.
     Пробило десять с половиной часов вечера.
     «Через десять минут кончится спектакль, - подумал Фортунат. – Зрители начнут выходить, тогда-то я и вынырну из-за колонны вместе со всеми. Хороший прием, гораздо надежней, чем, если ждешь где-нибудь рядом с каретой, в тени. Но когда зрителей мало, приходится поступать именно так. Хорошо, что сегодня зал просто ломится от них».
     Он присел на корточки, прислонившись к стене, и принялся терпеливо ждать.
     Вскоре в фойе зашумели, заговорили; там зазвучала музыка. Потом высокие двери распахнулись, и из театра парами, группами и поодиночке начали выходить зрители: мужчины во фраках, цилиндрах и плащах, с изящными тросточками, дамы в накидках и шляпках с перьями. Фортунат подождал, пока небольшая театральная площадь наполнится народом, затем незаметно шмыгнул в эту людскую массу и совершенно слился с ней. Он держал курс к великолепной карете, которую впервые увидел сегодня. Он заметил, что к карете направляется также высокий человек в плаще. Фортунат не видел его лица, так как человек шел впереди. В руках у него была трость с блестящим набалдашником. «Это, конечно, хозяин кареты», - подумал Фортунат. В одно мгновение подкравшись сзади к незнакомцу, он профессиональным движением запустил руку под его плащ, в карман фрака, во мгновение ока вытащил маленький театральный кошелек, который сразу покорил его своей приятной тяжестью, но… тотчас две крепких руки опустились ему на плечи. Он обернулся, увидел полицейских и бросил кошелек. Но было поздно, его уже крепко держали за руки. Полицейские подвели его к роскошной карете. Один из них держал украденный кошелек. Человек в плаще и фраке с удивлением посмотрел на них. Из-за длинных светлых волос его красивое лицо с немного покатым носом, удлиненное, как бывает у некоторых немцев, казалось полнее, чем оно было на самом деле. Глаза холодно и апатично мерцали из-под полуприкрытых век, подведенных черным карандашом (тогда это было модно), очертания губ были несколько вялыми и надменными, а белые руки унизывали драгоценные перстни и кольца. На вид хозяину кареты было около тридцати пяти-сорока лет. Фортунат сразу же узнал это лицо и почувствовал, как тело его охватывает холодная дрожь. «Он предал нашего правителя, князя `Арвида, - мелькнуло у него в голове. – А теперь служит барону Фердинанду Готтхольду; он один из его любимцев. Как же его зовут… Впрочем, это неважно. Важно то, что я пропал; меня ждет виселица».
- Ваша светлость, господин де Ру`а, - почтительно обратился к владельцу роскошной кареты полицейский, с поклоном подавая ему кошелек. – Вот этот малый только что обокрал вас. Мы знали, что возле театра по вечерам работает воришка, но нам только сегодня удалось поймать его… - и, обращаясь к Фортунату:
- Пошли, висельник.
- Постойте, - сказал де Руа, и полицейские тотчас замерли на месте.
- Благодарю вас за помощь, - молвил де Руа. - Видимо, это очень ловкий карманник; я решительно ничего не почувствовал. А между тем, ни одному вору до сих пор не удавалось незаметно залезть ко мне в карман; да, за все тридцать пять лет моей жизни – ни одному.
     Он говорил неторопливо и веско. Полицейские почтительно слушали его. «Я вспомнил, как его зовут, - подумал Фортунат. – Его полное имя Фидэль Карн`у, маркиз де Руа. И говорят, он страшно жесток с врагами барона Фердинанда…»
- Так точно, господин Карну, - почтительно согласился один из полицейских. – Это очень ловкий вор. За несколько последних месяцев он обокрал около двадцати почтенных дам и джентльменов. Мы обещаем вам, господин маркиз, что он будет судим и повешен, как того требует закон.
- Покажите-ка мне его, - спокойно попросил Карну.
     Полицейские тотчас сдернули капюшон с головы Фортуната. Взору Фидэля Карну открылось живое смышленое лицо подростка с темными быстрыми большими глазами и длинными, как у девушки, ресницами. Небольшой аккуратный островатый нос придавал ему сходство с лисенком, а темные волосы вились, как мягкая проволока. На щеке у мальчика была свежая царапина; он с тревожным вызовом глядел на маркиза.
     Карну усмехнулся и вновь обратился к полицейским:
- Господа! Его превосходительство Фердинанд на днях говорил мне, что желает быть снисходительным к простому народу. Я хочу, чтобы вы отдали этого вора мне; не сомневайтесь, он будет наказан.
     Полицейские онемели от изумления, но Карну уже протягивал им свой кошелек.
- Это мой вклад в фонд нашей бдительной полиции, - сказал он самым любезным голосом. – Передайте его начальству вашего управления вместе с моей благодарностью. А вора я забираю с собой.
     Полицейские растерянно поклонились маркизу, не смея противоречить. Де Руа протянул руку, унизанную перстнями, крепко сжал руку Фортуната чуть повыше локтя и без всякого выражения на лице приказал ему лезть в карету. Сам он залез следом за ним, захлопнул дверцу, приказал: «Трогай!», и не успели полицейские оглянуться, как карета уже заворачивала с площади на улицу.
- Вот это да, - произнес, наконец, один из полицейских. – Не завидую я этому воришке. Хорошо, если маркиз просто затравит его собаками (говорят, он на это мастер). Но ведь он может устроить ему такое, что  виселица покажется этому парню счастливым сном.
- Неважно, что он с ним сделает, - пробурчал второй полицейский. – Главное, этот вор больше не станет досаждать нам, а начальник похвалит нас за то, что мы принесли деньги и заслужили благодарность маркиза. Пойдемте скорее в управление.
- А наша доля?! – сердито шепнул ему третий блюститель порядка.
- Что я, не помню, - ворчливо отозвался второй. – По две серебряных монеты с кошелька каждому из нас. В переулке разделим. А золото начальству. Вот все и останутся довольны.
     И все трое с достоинством удалились.

                2.
     Карета маркиза ехала довольно быстро.
     Фортунат сидел напротив грозного вельможи, трепеща при одной мысли о том, что с ним вскоре будет. Он в душе разделял опасение одного из полицейских насчет травли собаками или чего-нибудь похуже. Он тоже слыхал, что маркиз скор на расправу. «А всё из-за того, что он приехал в театр в новом экипаже и с другим кучером, - с тоской думал Фортунат. – И я не догадался, чья это карета. Мне говорили, что он людей сжигает живьем… Господи, спаси меня и помилуй!»
     От страха во рту у него пересохло. Он не мог оторвать полных ужаса глаз от Фидэля Карну, а тот, казалось, совершенно не обращал внимания на своего пленника. Апатичный и надменный, он расположился на своем мягком сиденье, расслабившись, однако Фортунат чувствовал, что сбежать от него невозможно, нечего даже и пытаться. Мелкие капли пота выступили на его лбу.
- Как тебя зовут? – спросил вдруг де Руа.
- Фортунат Ортолани, ваша светлость, - ответил Фортунат неживым голосом.
- И давно ты воруешь?
- Это не я, ваша светлость, - облизнув губы, отозвался Фортунат. – Полицейские мне подкинули этот кошелек, когда я проходил мимо. Это они нарочно. Им нужен был вор, вот они и выбрали меня на эту роль, потому что настоящего вора поймать не могут…
- Да что ты, - равнодушно удивился маркиз. – Какие недобрые люди.
     Вдруг глаза его блеснули в полутьме кареты опасным блеском и, наклонившись вперед, он жёстко сказал:
- Я хочу знать правду. Если ты еще раз попытаешься солгать мне, я велю повесить тебя на ближайшем дереве за городом. Итак, повторяю свой вопрос: давно ты воруешь?
- С десяти лет, - дрожа, ответил Фортунат. – Честное слово. С десяти или с девяти.
- А сейчас тебе сколько?
- Шестнадцать.
- Ты итальянец?
- Нет, ликардиец.
- У тебя итальянская фамилия.
- Да, я знаю. Но я вырос в Лик`ардии. Я не знаю своих родителей, я их не помню. Может, мой отец был итальянцем, я…
- Не говори много, отвечай только на мои вопросы, - прервал его маркиз. – У тебя есть родные? Друзья?
- Нет. Разве только приятели.
- Кто они?
- Сторож в театре (я ночую у него) и несколько актеров-статистов. Я ведь и сам статист.
- Ты грамотный?
- Да. Я умею читать, но писать не умею.
- На каких языках говоришь, кроме родного?
- На итальянском; я вырос в итальянском квартале. Немного понимаю по-французски.
     Фортунат помолчал, потом спросил очень тихо:
- Сударь… ваша светлость… может, вы отпустите меня?
     Карну не ответил, он снова прикрыл глаза и сложил руки на груди. Фортунат не посмел повторить вопроса. Страх его немного прошел, но на душе всё еще было неуютно и тревожно.
     За окном кареты мелькали черные деревья, изредка озаряемые фонарями. Фортунат понял, что они уже за городом. «Я сбегу от него, - подумал он и сердце его забилось. – Сбегу обязательно. Господи, дай мне сбежать!»
     Вскоре карета остановилась.
- Выходи, - сказал Карну, открывая дверцу. Фортунат спрыгнул на землю и увидел, что карета стоит перед высокими воротами с узорной решеткой, за которыми виднелась подъездная аллея, а вдали – контуры особняка, окруженного деревьями.
     Фортунат украдкой посмотрел в другую сторону. Там темнели сплошной массой кусты, неподвижные, с поблескивающими от дождя мокрыми листьями. Тут же, недолго думая, он бросился в эти кусты так быстро, как только мог.
     Карну посмотрел ему вслед и велел двум крепким сумрачным лакеям, спрыгнувшим с запяток кареты:
- Догнать. Привести сюда. Но не бить.
     Они мгновенно рванулись вслед за Фортунатом и вскоре пропали из виду. Через несколько минут они появились вновь; пленник был у них в руках. Они подвели его к маркизу – грязного, мокрого, вырывающегося так отчаянно, что они с трудом удерживали его. 
- Фортунат Ортолани, - сказал де Руа. – Я хотел поговорить с тобой на подъездной аллее, но мне это не удалось, ты убежал. Придется нам с тобой разговаривать здесь. Перестань вырываться. Слушай меня внимательно. Хочешь ли ты служить у меня?
     Фортунат застыл на месте, не веря своим ушам. Он сразу перестал вырываться и с бесконечным изумлением взглянул в лицо человека, произнесшего такие удивительные, неправдоподобные слова.
- Слу-жить? – повторил он. – Я? У вас?
- Ты, у меня, - подтвердил маркиз, глядя на него из-под полуопущенных подведенных век холодно и бесстрастно.
     Фортунат побледнел.
- Кем же? – тихо спросил он. – И почему я? Я ведь… - он хотел сказать «украл ваш кошелек», но эти слова как-то не выговаривались. Он опустил голову. Его раздирали самые противоречивые чувства. Может, маркиз просто жестоко шутит с ним перед тем, как наказать его? А вдруг не шутит? О, как бы узнать это…
- Я предлагаю тебе место пажа, - спокойно молвил Карну. – Получать будешь двадцать ликардийских дукатов золотом в месяц. Мне нужен приятный на вид, сообразительный и ловкий паж. Но если ты будешь продолжать воровать, я вышвырну тебя обратно на улицу. Так что: да или нет?
- Да, - быстро ответил Фортунат, в смятении глядя на маркиза: неужели этот таинственный, по слухам жестокий, господин не шутит? Но тот явно не шутил.
- В таком случае, - сказал маркиз, - поезжай на запятках кареты вместе с моими лакеями. Такого грязного я в карету пустить не могу.
- Пришлось дать ему подножку, ваша светлость, вот он и упал в грязь, - виновато пояснил один из лакеев.
- Поехали, - сказал маркиз, снова залезая в карету. Лакеи встали на запятки, а Фортунат примостился между ними, уверенный, что видит какой-то удивительный сон, одновременно и страшный, и притягательный.
     Они проехали по длинной подъездной аллее до самого особняка. Там Карну, выйдя из кареты, критически оглядел Фортуната и сказал лакеям:
- Вымыть. Переодеть. Накормить. И ко мне в кабинет. Он должен быть у меня не позже часу ночи.
     Лакеи и Фортунат поклонились ему, а он, отвернувшись от них, быстро взошел по ступеням крыльца и скрылся в холле.


     В половине первого ночи Фортуната привели в кабинет маркиза.
     Юный вор имел теперь очень приличный вид. На нем был длиннополый сюртук, темно-синий с обшлагами на рукавах, такие же темно-синие суконные панталоны, жилет, белая рубашка, шейный платок, тонкие шерстяные чулки и кожаные башмаки. Теперь, когда он был чисто вымыт, стало видно, что глаза и волосы у него цвета черного кофе, темно-каштановые, с легчайшим рыжеватым оттенком.
     Он же, к немалому своему удивлению, увидел вместо недавнего светловолосого маркиза де Руа высокого человека с совершенно бритой головой. Глаза, полуприкрытые подведенными веками, стали обычными красивыми глазами, с век был смыт черный карандаш. Вялая складка у губ также исчезла, эти губы стали решительными, а сам овал лица – более худым и молодым. В этом лице явились вдруг простая мужественность и изысканное благородство. Драгоценные перстни и кольца больше не отягощали рук, которые, как и лицо, таинственным образом утратили свою холеную белизну и стали загорелыми. Словом, Фортунат ни за что бы теперь не узнал в этом стройном подтянутом человеке в халате, наброшенном поверх белой рубашки и темных узких брюк, недавнего барственного и надменного Фидэля Карну. Он и не узнал, он лишь догадался, что это тот же самый Карну, с которым он недавно расстался у крыльца особняка.
     В комнате, помимо них двоих, находился еще третий человек, пожилой, седой, строгого вида.
- Взгляните на этого молодого варвара, господин Блэйк, - обратился к нему Карну, указывая на Фортуната. – Я прошу вас обучить его основам всех известных вам наук, а главное, пусть он научится писать по-ликардийски и по-итальянски четким почерком, без ошибок. К тому же, в самое ближайшее время он должен твердо усвоить правила этикета. Он, кажется, очень неглуп, и быстро научится всему, что мне нужно.
     Седой человек вежливо поздоровался с Фортунатом и молвил:
- Меня зовут господин Эрнст Блэйк, а вас, как мне уже известно, Фортунат Ортолани. Очень приятно. Я жду вас завтра в девять часов утра в библиотеке, господин Ортолани. Доброй ночи.
     Он кивнул Фортунату, поклонился маркизу и вышел из кабинета.
     Маркиз сел в кресло у стола и показал на кресло напротив:
- Садись.
     Фортунат скованными нерешительными шагами приблизился к креслу и осторожно присел на краешек. Карну раскрыл золотой портсигар.
- Куришь? – спросил он.
- Нет, благодарю вас, - ответил Фортунат.
     Маркиз закурил душистую сигару и, откинувшись на спинку кресла, посмотрел на Фортуната так приветливо и даже весело, что Фортунат сразу же ободрился.
- Ты сыт? – спросил Карну.
- Да, благодарю вас, - ответил Фортунат.
- Прекрасно. Час поздний, я не задержу тебя. Итак, твои обязанности в моем доме: с утра ты учишься, потом приходишь в комнату рядом с этим кабинетом (вот тебе ключ от нее) и ожидаешь там моих распоряжений. Один день в неделю у тебя будет выходной; в этот день ты сможешь отлучаться в город. С восьми часов вечера ты свободен, если только мы не едем вместе во дворец к его превосходительству Фердинанду или еще куда-нибудь. Завтрак в восемь утра в лакейской, время обеда и ужина узнаешь там же. Умеешь ты ездить верхом?
- Да, ваша светлость.
- Стрелять из ружья?
- Немного, ваша светлость.
- В таком случае, у тебя будет свой конь для того, чтобы ты сопровождал меня в прогулках и на охоте или ездил по моим поручениям. Завтра я пришлю к тебе портного, чтобы он снял с тебя мерку и пополнил твой гардероб необходимыми вещами. Что еще? Ах, да, вот что я хотел узнать: что говорят обо мне в народе? Ты должен знать об этом. Только не лги мне, будто меня считают благодетелем человечества.
     Фортунат посмотрел в веселые, совсем не злые дымчатые глаза Фидэля Карну и честно ответил:
- Вас считают чудовищем, ваша светлость. Говорят, что вы изменник, предали князя Арвида, который любил вас и доверял вам, и за титул маркиза продались барону Фердинанду. Еще говорят, что вы очень жестоки к врагам его превосходительства, а бродяг, нищих, бедных фермеров и даже собственных слуг любите травить собаками, если они вам не нравятся. Я слышал, что вы сажаете людей в подвал своего особняка, морите голодом, истязаете их, а какую-то несчастную женщину даже велели сжечь живьем.
- Отлично, - глаза Карну блеснули удовольствием. - Именно этого мне и надо. Стало быть, никто не сомневается в моей жестокости?
- Никто, - сказал Фортунат и очень тихо добавил:
- Кроме меня.
- Кроме тебя? – Карну рассмеялся. – А ты почему усомнился?
- Я видел жестоких людей, - ответил Фортунат. – Вы на них не похожи. А потом, вы спасли меня от виселицы, хотя я украл ваш кошелек; я не забуду вам этого, пока жив.
- Думай обо мне, что хочешь, - молвил Карну. – Но всем и каждому, кто спросит тебя обо мне, ты должен говорит, что я жесток и нетерпим. Ты всюду должен подтверждать те недобрые слухи, что ходят обо мне. Понятно? Это очень важно.
- Я вас понял, - отозвался Фортунат. – И всё исполню, как угодно вашей светлости.
- В таком случае ты свободен.
     Фортунат встал с кресла, но не ушел.
- Господин Карну, - сказал он. – Я не знал, что это ваш экипаж. Не знал, у кого краду кошелек. Простите, что я сделал это.
     Карну снова засмеялся.
- Хорошо. Так и быть, уговорил. Правда, красть не следует ни у кого, даже у людей незнакомых. У тебя что-нибудь еще?
- Да, - Фортунат посмотрел ему в глаза. – Почему вы спасли меня? Почему взяли к себе на службу? Ведь двадцать дукатов золотом – это пропасть деньжищ! Я столько никогда и во сне не видал. За что мне всё это?
     Карну встал с кресла, пристально глядя на него сверху вниз.
- Повторяю, мне нужен ловкий человек, - сказал он. – Ловкий и умный, но при этом вполне порядочный; таких людей мало. Очень хочу верить в то, что ты принадлежишь к их числу. К тому же, как я уже сказал, мне нужен слуга приятной наружности, молодой, расторопный, словом, паж, хотя пажи теперь и выходят из моды. Ты сочетаешь в себе много нужных мне достоинств. Если я добр к тебе, то лишь потому, что мне это выгодно. Понятно?
- Да, - ответил Фортунат. не моргнув глазом; он и виду не подал, что считает своего нового хозяина исключительно добрым человеком.
- Теперь ступай спать.
- Можно еще один вопрос?
- Только один, - маркиз сложил руки на груди. – Спрашивай.
- Почему вы носите светлый парик и бреете голову? – выпалил Фортунат. – Вам гораздо лучше было бы без парика и с темными волосами. Они же у вас темные?
     Маркиз засмеялся в третий раз.
- Не рано ли ты начинаешь обо мне заботиться? – спросил он, беря Фортуната двумя пальцами за подбородок и заглядывая ему в глаза. Его взгляд был внимательным, чуть лукавым, а от пальцев исходил аромат духов и дорогого табака. – Что ж, я тебе отвечу. Ты работал в театре, наблюдал за актерами, верно? Значит, ты знаешь, что такое создавать образ? Так вот, политика – великий театр, правда, довольно безобразный, а я – актер этого театра. Я должен исполнять свою роль хорошо, чтобы меня не разжаловали в ночные сторожа. Для образа, который я себе создал, нужны длинные светлые волосы и прочая ерунда, а, так как в парике жарко, если не брить голову, я ее брею, вот и всё. Я ответил тебе?
- Да, - сказал Фортунат, охваченный волнением и глубоким любопытством. – Спасибо вам.
- В таком случае, спокойной тебе ночи.
- Спокойной ночи, ваша светлость.
- Называй меня просто «хозяин», это короче.
     Фортунат почтительно поклонился маркизу и вышел из кабинета. Молчаливый лакей, сидевший у дверей, взял свечу и проводил Фортуната в его комнату. Она была на первом этаже: маленькая, скромно обставленная, но уютная. Оставшись один, Фортунат приотдернул штору и выглянул в окно. Луна и звезды сияли над притихшим серебряным садом; миром и покоем веяло от этой картины. Фортунат разделся и лег в настоящую чистую постель – едва ли не впервые в жизни. «Какой удивительный человек мой хозяин, - подумал он закрывая глаза. – Сплошная загадка. Но он очень мне нравится, несмотря на то, что о нем говорят. Как же всё странно получилось! Я украл кошелек и после этого, кажется попал в рай, рай на земле. Бывают же чудеса на свете. Мне кажется, маркиз добр. И, может даже, он вовсе не изменник, а…» Но он не успел додумать этой мысли, потому что медленно погрузился в сон.

                3.

     Следующие несколько дней он прожил всё в том же ощущении прекрасной нереальности.
     Утром после завтрака в лакейской столовой, где всегда царило строгое молчание, Фортунат отправлялся в библиотеку и занимался там в течении двух часов грамматикой и прочими науками под руководством Эрнста Блэйка, человека строгого, неразговорчивого, но прекрасного преподавателя. Блэйк неизменно величал своего ученика «господин Ортолани», к чему тот долго не мог привыкнуть; его отроду никто не называл господином. После уроков, в одиннадцать часов утра, Фортунат отправлялся в комнату рядом с кабинетом и ожидал там хозяйских приказаний. В первое время приказания заключались в том, что маркиз отправлял его погулять в одиночестве по саду, дабы он хорошенько изучил его, или походить по огромному особняку – опять же в целях изучения обстановки дома. Потом наступал час обеда, в семь часов вечера подавали ужин, а в десять всем слугам, кроме дежурных лакеев, полагалось ложиться спать.
     Маркиза де Руа Фортунат в эти дни видел редко. Тот надолго уходил из дома, возвращался поздно, и Фортунату не удавалось с ним столкнуться, разве что мимоходом. Пока что Карну не приказывал своему пажу сопровождать его и не давал ему никаких поручений, кроме самых пустяковых. Это немного огорчало Фортуната, хотя он понимал, что еще не готов для выездов в свет. Впрочем, он делал необыкновенные успехи. Чистописание давалось ему легко, как и итальянская грамматика; вообще все уроки Блэйка он усваивал тут же на месте, не выходя из библиотеки. Старательность, внимание и свежая память делали его отличным учеником. В области этикета и хороших манер он также преуспевал. Блэйк не скрывал, что с удовольствием занимается с ним. «У вас необыкновенные способности и цепкая память, - не раз говорил он Фортунату. – Вы один из лучших моих учеников; всё схватываете на лету». Видимо, он говорил то же самое и маркизу, так как тот начинал посматривать на Фортуната всё с б`ольшим интересом и одобрением.
     Сад и дом тоже очень занимали нового пажа де Руа. Сад был запущенный, старый, большой, с аллеями и аллейками, со статуями из бронзы и мрамора, с беседками, скамейками и грустным прудом, довольно большим, окруженном пожелтевшими тростниками. Огромные деревья-великаны, дубы, клены, грабы, липы, тополя роняли золотую листву на дорожки сада, а садовники сгребали ее в кучи, так что листья напоминали груды золотых монет. Тут же, в саду,  возле беседок, цвели осенние цветы, радовавшие взгляд Фортуната, бессознательно любившего всё красивое. Огромный старый особняк также был чрезвычайно хорош, смотрел гордо и спокойно, но казался Фортунату мрачноватым. Залы и коридоры в доме были как-то особенно загадочны; может, из-за глубоких сводчатых ниш в стенах, а может, из-за железных фигур – рыцарских лат, стоявших в нишах, точно угрюмые железные стражи, и сжимавших в железных перчатках грозные алебарды. Фортунат всегда рассматривал эти доспехи с восхищением и глубочайшим интересом. Ему ужасно хотелось примерить хотя бы раз стальные панцири, шлемы, налокотники, наколенники, набедренники и прочее. Одна из железных фигур особенно привлекала к себе его внимание. Она стояла в кабинете самого маркиза де Руа и была ростом как раз с Фортуната. Но ему не удавалось как следует рассмотреть эти доспехи, так как в кабинет он заходил лишь затем, чтобы выслушать какое-нибудь приказание маркиза, а задерживаться было неучтиво.
     Еще его очень привлекал к себе таинственный Зеркальный Зал. Паркет там был до блеска натерт, а потолок и стены состояли из зеркал, скрепленных между собой тонкими рейками. Когда Фортунат входил в этот зал, ему навстречу, а также справа и слева от него шло множество одиноких одинаковых фигурок в синих пажеских сюртуках, и он всякий раз испытывал трепет от этого удивительного зрелища.
     Его первый выходной пришелся на четверг. В этот день управляющий домом, человек такой же молчаливый, как и все остальные слуги Фидэля Карну, отсчитал Фортунату пять золотых ликардийских дукатов – недельный заработок пажа. Фортунат, подавленный блеском этого сокровища, поблагодарил управляющего, унес деньги в свою спальню и долго смотрел на них, как на некое чудо. Еще ни разу в жизни ему не доводилось получать целых пять дукатов золотом зараз, и теперь он не мог отвести зачарованного взгляда от своего богатства. Всю неделю он мечтал, как поедет в город и купит себе там, что душа пожелает, но теперь ему вовсе не хотелось покидать дом и сад. Он размышлял о том, что эти пять золотых монет – это две недели сытной и беспечальной жизни. На них можно было поселиться на лучшем постоялом дворе столицы. Можно было купить себе красивое ружье или выходной костюм, такой же щегольской, как у какого-нибудь столичного цехового старшины. На эти деньги, всего на половину их, он мог отлично пообедать в лучшем коронском трактире. Мог приобрести хорошего скакуна вместе с седлом и серебряной сбруей. О, чего бы он теперь только не мог! Но скакун и ружье у него уже были, причем, отличные, костюмы были тоже, кормили его прекрасно и досыта. «Один золотой я заплачу прачке за месяц вперед», - решил Фортунат. Так он и сделал, а остальные четыре золотых нашли себе приют в его кожаном тисненом кошельке – подарке маркиза де Руа. Остальные вещи были не совсем его, ему предстояло отработать месяц, чтобы получить их в свою полную собственность, как заслуженные им. Но кошелек был его и только его. Поэтому он положил туда четыре золотых дуката и благоговейно спрятал свое сокровище под перину. Это были первые заработанные им крупные деньги, и думать о них доставляло ему радость, хотя он никогда не был жадным до денег. Теперь, сытый, в хорошей новой одежде, он уже не понимал, как мог воровать кошельки ради нескольких серебряных монет, а то и просто ради меди. Даже золото уже не привлекло бы его. У него появился собственный солидный заработок; воровство, необходимый атрибут прежней полуголодной жизни, ушло из его души и сознания с удивительной легкостью. «Когда-нибудь я отдам деньги всем, у кого их украл», - торжественно пообещал он себе.
     Спрятав деньги, он вспомнил, что хозяин сегодня уехал и сказал, что вернется поздно. Это заставило его затрепетать от волнующей мысли: можно потихоньку войти в кабинет де Руа и как следует рассмотреть, наконец, замечательные доспехи. Запасной ключ от кабинета маркиз вручил ему сам: вдруг понадобится принести оттуда забытую вещь? И Фортунат теперь готовился к самому чудесному из развлечений. Он вволю разглядит эти доспехи. И может… может даже решится примерить их. А потом аккуратно поставит всё на место, так что и заметно не будет, что доспехи кто-то трогал.
     Фортунат поборол искушение пойти в кабинет немедленно. Сейчас в особняке было слишком людно, его могли увидеть и заподозрить в каких-нибудь преступных намереньях: ведь несмотря на то, что он отлично учился и пользовался милостивым отношением к себе маркиза, всем слугам и лакеям де Руа было известно его темное прошлое. «Я пойду в кабинет в шестом часу, - решил Фортунат. – В эту пору на лестницах никого не бывает».
     Он отправился прогуляться по саду, а после обеда взялся за какую-то книгу (то был роман из рыцарских времен). Ровно в половине шестого он отложил книгу и выскользнул из своей комнаты. Слуг и лакеев действительно не было видно. В этот час им позволено было заниматься своими личными делами, и они широко пользовались этим правом.
     С сильно бьющимся сердцем Фортунат поднялся по крытой ковровой дорожкой лестнице на второй этаж, к кабинету Карну, открыл дверь заранее снятым с шеи ключом, а войдя в кабинет, быстро закрылся изнутри. Всё шло отлично, он даже тихонько засмеялся от радости. С трепетом и ликованием в душе он приблизился к доспехам: темным, блестящим, с красивым мечом на поясе. Он долго разглядывал их жадными глазами, в глубоком волнении. Затем, едва дыша, снял шлем, украшенный великолепными страусовыми перьями, и положил его на ковер. Потом снял «руки» – наплечники, налокотники, наручники, перчатки, после снял панцирь. И не остановился, пока не разобрал доспехи по частям. Сообразительный и внимательный, Фортунат принялся надевать на себя каждую деталь доспехов, и ни разу не совершил ошибки. Последними он водрузил на себя шлем и перчатки, после чего поднял наличник шлема с отверстиями для глаз и носа, чтобы лицо закрывало только решетчатое забрало, сквозь которое всё видно.
     Доспехи оказались удивительно тяжелыми. Фортунат потратил немало сил, чтобы подойти к зеркалу и полюбоваться своим грозным романтическим видом. Он был великолепен, неотразим. Сердце его бешено стучало от восторга, и он невольно пожалел, что его приятели-мальчишки, театральные статисты, сторож Брюс, а главное, сам режиссер не могут увидеть его сейчас во всём его ослепительном рыцарском блеске. Может, тогда режиссер даже взял бы его на какую-нибудь роль! Фортунат вынул меч из ножен и попытался взмахнуть им, но оружие было слишком тяжело для него. Тогда он важно оперся на меч и придал своему лицу задумчивое выражение. Затем, взяв из вазы одну знойную бордовую розу, он не без труда преклонил колено перед воображаемой красавицей и протянул ей цветок, любуясь одновременно с этим своим отважным мужественным лицом в зеркале; во всяком случае, оно казалось ему таким. На самом деле посторонний наблюдатель увидел бы просто миловидное лицо мальчика с носом, как у лисенка, и, пожалуй, всякого невольно тронуло бы неискушенное и прямодушное выражение этого лица, его детская непорочность и юная свежесть.
     Внезапно Фортунат вздрогнул: ему показалось, что он слышит в холле голос маркиза де Руа. «Хозяин вернулся!» – подумал он в смятении, быстро поставил розу обратно в вазу, меч сунул в изукрашенные драгоценными камнями ножны и с неподобающей рыцарю поспешностью ринулся в угол, где обычно стояли доспехи. Обливаясь потом под тяжестью лат, он встал в той же позе, в которой обычно стояла железная фигура, и опустил тяжелый наличник. Теперь он видел гораздо меньшее пространство, чем через забрало. Сердце его снова забилось сильными толчками, в голове не было ни единой мысли. Он только молил Бога, чтобы хозяин не зашел в кабинет. Но голос и шаги хозяина неумолимо приближались к двери, мало того, он был не один.
     В замке щелкнул ключ, и Фортунат увидел, что хозяин пропустил в кабинет тоненького мальчика лет тринадцати. 
- Передай своему хозяину, что я жду проигранные им деньги в течение трех дней, - громко сказал Карну. – Если я их не получу, то немедленно обращусь к прокурору, благо он мой близкий друг, и имущество твоего хозяина пойдет с молотка.
     Он запер дверь, негромко рассмеялся и, к крайнему изумлению Фортуната, вдруг взял руку мальчика и поцеловал ее. Потом снял свой парик, стер платком белила с лица и рук и, усевшись на краешек стола, весело сказал, указывая мальчику на кресло:
- Садись, Элетта!
     Девушка (как успел сообразить Фортунат) уселась в кресло и тоже негромко засмеялась. Ее трудно было назвать хорошенькой, но она показалась Фортунату очаровательной; он не мог отвести взгляда от ее больших синих глаз.
     Карну протянул ей вазу с большими румяными персиками и сердечно предложил:
- Угощайся.
     Девушка по имени Элетта взяла персик. Карну тоже взял один.
- Благодарю, Фидэль, - сказала она. – Как же я рада видеть тебя!
     И надкусила персик.
- Может, ты голодна? – спросил он заботливо.
- О, нет-нет, - она покачала головой. – Не беспокойся. У тебя не персики, а мечта. Ты покупал их?
- Нет, они из моей оранжереи. А тебе идет этот светлый паричок. Правда, мальчишка из тебя получился жидковатый, но это ничего.
- Ты говорил, твой новый паж тоже худенький, - заметила она.
- Да, и худенький, и невысокий, - подтвердил он. – Но мускулы у него хорошие. И вообще, он ловкий малый. Сегодня у него выходной. Полагаю, он сейчас в городе, и льщу себя надеждой, что он вернется в этот дом, не сбежит. Кстати, дорогая, именно он передаст тебе письмо во вторник.
- То самое, что все мы ждем? – спросила она.
- Да. Сам я буду у Фердинанда и не смогу отлучиться, так что ожидай Фортуната.
- Хорошо, - ответила она. – Для тебя тоже кое-что будет. Я могу передать с ним?
- Конечно, - сказал маркиз. – А персики неплохи, ты права. Хочешь, бери еще, - он понизил голос и добавил:
- За деньгами пришли ко мне Росетти.
- Хорошо, - ее красивые глаза блеснули удовольствием. – Мы очень ждали этих денег.
     Они внимательно посмотрели друг на друга и заговорили на незнакомом Фортунату языке; впрочем, он скоро догадался, что это греческий. Он ничего не понимал, кроме имени, которое оба произносили с почтением и тревогой: `Арвид. Это имя повторялось очень часто. «Они говорят о князе Арвиде, - подумал Фортунат. – И говорят хорошо, это чувствуется. Наверно, Элетта – разведчица князя, и мой хозяин тоже разведчик».
     Спустя минут десять Карну снова перешел на ликардийский.
- Тебе пора, - сказал он Элетте. – Провожать я вас не буду, баронесса, иначе мои слуги очень удивятся. Ступай через черный ход. В саду ты увидишь человека, который доведет тебя до калитки; не бойся, он надежен. Ну, до встречи.
     Она встала. Он тоже встал и поцеловал ее в лоб, а она его в щеку.
- Последнее, - молвил он. – Если кто-нибудь из наших друзей встретит на своем тернистом пути Сальг`ари, то – ради Бога! – пусть пришлет его ко мне.
- Сальгари… - лицо Элетты стало печальным и тревожным. – Росетти сказал, будто ходят слухи, что Гофредо Сальгари в тюрьме.
- Вот как, - Карну на минуту задумался. – Я проверю эти слухи, дорогая. Никак ты обеспокоена его судьбой? А ведь была так сердита на него.
- Хорошо сердиться, когда всё в порядке, - она улыбнулась. – А теперь… теперь все мои бывшие недруги для меня, как родные. Честное слово, Дэльф. Ну, прощай.
- До встречи, - он поклонился ей. – Не забудь передать от меня поклоны, заверения, приветы и прочее.
- Всем сестрам по серьгам, - она засмеялась. – Передам, ваша светлость.
     И вышла через дверь кабинета, ведущую на черную лестницу. Маркиз де Руа подошел к окну и стоял возле него некоторое время. Затем перекрестил кого-то в окне, вздохнул и сел за стол, задумчивый и невеселый.
- Арвид… - сорвалось с его губ, и он оперся лбом на руку, согнутую в локте. Фортунат стоял ни жив, ни мертв, не смея пошевелиться. Пот стекал струйками по его шее и спине, и падал с висков на плечи. Он задыхался в душном шлеме, горько раскаиваясь в том, что решился надеть доспехи. «Теперь конец моей службе у Фидэля Карну, - думал он с горечью. – И почему я такой дурак! Так всегда бывает: только начнешь думать, что счастье привалило, - и бац! сам же его и прогонишь каким-нибудь идиотским поступком».
     Он страстно желал, чтобы Карну вышел куда-нибудь хотя бы минут на десять. Но маркиз явно не собирался покидать кабинет. Он вытащил из ящика стола бумагу, открыл чернильницу и принялся что-то писать: сосредоточенный, сумрачный, красивый, загадочный. Страх и тоска душили Фортуната. Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы он вдруг не чихнул. Из-за чего он чихнул, осталось неизвестным: то ли из-за пыли, то ли из-за пота, то ли от огорчения. Но он чихнул столь сильно, что ударился лицом о забрало.
      Карну, подскочив на месте от неожиданности, схватил со стола пистолет и во мгновение ока нацелил его в глаз железной фигуры. Затем решительно встал, подошел к Фортунату и, продолжая целиться, резко поднял наличник вместе с забралом.
    Увидев испуганное, бледное, потное и глубоко несчастное лицо своего пажа, он вздохнул с величайшим облегчением, опустил руку с пистолетом и засмеялся.
- Господи! – сказал он. – Вот чертенок! Да ведь я чуть не убил тебя.
     Фортунат опустил голову и всхлипнул. Слезы ручьем хлынули из его глаз. Он попытался вытереть их железной перчаткой, но только размазал по щекам.
     Карну спрятал пистолет в стол, еще раз облегченно вздохнул, потом сказал:
- Я сейчас выйду и через несколько минут вернусь, а вы, господин Ортолани, снимите с себя всё это железное добро и ждите меня.
     И, снова засмеявшись, он вышел из кабинета. Фортунат мгновенно освободился от доспехов и, уничтоженный, подавленный горем и жгучим стыдом, почти упал в кресло. «Конец, всему конец, - думал он уверенно. – И службе, и, может даже, жизни. Ведь я слышал, о чем они говорили. Мне это даром не пройдет». Его не утешало то, что хозяин дважды засмеялся и ни разу его не ударил. Прежние его хозяева тоже, случалось, смеялись его шалостям, а потом либо пороли его, либо выгоняли в шею со службы.
     Вскоре Карну вернулся. Фортунат не поднял головы при его появлении, но Карну весело окликнул его по имени и, протянув ему вазу с персиками, сказал:
- Бери, паладин.
     Фортунат, боязливо покосившись на него, послушно взял персик и с отчаянием откусил кусок. Персик оказался замечательно вкусным и сочным. Карну сел напротив него в кресло и молвил:
- А теперь расскажи, с какой целью ты здесь очутился, что ты здесь делал, что видел, слышал и что понял, - словом, всё!
     Глядя в пол, Фортунат принялся чистосердечно рассказывать обо всём, что с ним произошло, и закончил словами:
- Я понял, хозяин, что вы и госпожа Элетта, скорее всего, связаны с князем Арвидом, и помогаете ему. Мне очень жаль, что так вышло. Пожалуйста, простите меня.
    Последние слова он произнес очень тихо и безнадежно; ему не верилось, что его можно простить.
     Но Карну, закурив сигару, задумчиво сказал:
- Второй раз за эту неделю ты обводишь меня вокруг пальца: меня, которого провести очень трудно. У тебя, бесспорно, удивительные способности. Ты делаешь то, чего от тебя не ждешь, и так искусно, что, будь у тебя побольше выдержки, ты бы вполне мог уйти сегодня из моего кабинета незамеченным. Мне нравится, что ты так ловок. Подними голову, не бойся. Будем считать, что ничего не произошло. Но ты должен обещать мне три вещи.
     Фортунат порывисто вскинул голову и посмотрел в лицо Карну. Оно было строгим, но в то же время приветливым и внимательным.
- Всё, всё обещаю! – взволнованно вскричал Фортунат.
- Слушай же. Ты никому не должен говорит, что видел госпожу Элетту; это раз. Ты должен молчать о выводах, которые ты сделал; это два.
- Я клянусь, что буду молчать! – пламенно воскликнул Фортунат. Он схватил руку маркиза и прижал ее к своим губам. Тот отнял руку, слегка щелкнул его пальцем по носу и продолжил:
- А третье: ты не должен больше без спроса входить в мой кабинет. Если тебе хочется рассмотреть какую-нибудь вещь, скажи мне об этом. Понятно?
- Понятно, я обещаю, - заверил его Фортунат. – Вы увидите, хозяин, я всё сделаю так, как вы говорите, и если хоть немного провинюсь еще раз, гоните меня вон!
    И он улыбнулся Карну веселой и беззаботной улыбкой.
- Что ж, я тебе верю, - маркиз протянул ему руку; Фортунат с чувством пожал ее.
- А эти доспехи с завтрашнего дня будут стоять в твоей комнате, - сказал, улыбаясь, де Руа. – Хочешь? Ты сможешь играть в рыцарей всё свободное от службы время.
- Не надо, - Фортунат густо покраснел.
- Почему?
- Я уже взрослый и не буду играть в рыцарей.
- А никто не говорит, что ты не взрослый, - подмигнул ему маркиз. – Даже взрослые люди играют, и с большим увлечением, скажу я тебе. Нет уж, пусть доспехи будут у тебя, раз они тебе так понравились. Я ведь тебя понимаю: перед таким снаряжением устоять невозможно.
- Это испанские? – осмелился спросить Фортунат.
- Тевтонские, - ответил Карну. – А теперь иди к себе, мне надо закончить письмо. Завтра поедешь сопровождать меня к его превосходительству Фердинанду; я смотрю, тебе вредно сидеть без дела.
- Когда же? Когда мы поедем? – глаза у Фортуната загорелись.
- Ты должен быть готов к одиннадцати утра.
- Я буду готов.
- Ступай, - улыбнулся Карну. – Спустись по черной лестнице в сад, а потом зайди в дом через парадную дверь. Не нужно, чтобы слишком много людей знало, что ты был у меня в кабинете.
     Фортунат поклонился ему и, счастливый, вышел через черную дверь.

                4.

     И вот, они едут в столицу, во дворец генерала Фердинанда Готтхольда, бывшую резиденцию князя Арвида Ликардийского.
     Маркиз де Руа – в карете. Верный своей роли, он набелен, апатичен, вял, надменен, всё в том же светлом парике и парадном белом фраке. Вообще, на нем всё белое, вплоть до цилиндра на голове. Он едет в экипаже, вновь чудом превратившись из живого человека в подобие восковой фигуры. Фортунат уже знает, что это всего лишь театральный образ, но он никогда никому об этом не скажет. Сам он в светло-сером костюме с золотым шитьем; на голове его серый берет с золотистым петушьим пером, и ему очень весело. Ведь он едет на прекрасном, темно-дымчатом скакуне, рядом с каретой, на плечах его серый с золотом плащ, подбитый шерстяной тканью, и вид у него впервые в жизни не просто приличный, а нарядный и вызывающий почтение. Бедные крестьяне и фермеры, которые встречаются им по дороге, низко кланяются карете и пажу маркиза де Руа. Фортунат приветливо кивает им в ответ, стараясь держаться с достоинством, приличествующим его теперешнему положению. Но золотой звонкий день ранней осени опьяняет его. Деревья и трава пожелтели только наполовину, небо синее, воздух удивительно тепел. Вид загородных полей и лесов вызывает в Фортунате благодатное светлое чувство. Ему хочется уйти в эти леса и поля, они манят его к себе, но он запрещает себе думать о них до следующего выходного. Солнце играет в небесах, точно тоже скачет на лошади. Птицы распевают в придорожных кустах, и сердце Фортуната поет вместе с ними.
     Наконец, они въезжают в Корону. Фортунат напускает на себя важный и неприступный вид, с любопытством думая о том, что еще неделю назад он бродил по этим мощеным улицам, думая лишь об одном: как бы раздобыть денег на еду. Еще совсем недавно он знал всех бедняков этих улиц, приятельствовал или дрался с ними (смотря по тому, как они были настроены), был бит, побеждал сам… Эти улицы были некогда для него жизнью – жизнью, оставшейся теперь далеко позади, в призрачном прошлом, к которому он не желал возвращаться, но о котором интересно было изредка вспоминать.
     Наконец, впереди вырастает величественная громада правительственного дворца, окруженного оградой с фигурными воротами; и в ограде, и в воротах – золоченая узорная решетка. Она изображает переплетенные виноградные лозы, гроздья и листья. Фортунат поневоле начинает робеть. Он вспоминает о том, что его хозяин только делает вид, что он сторонник барона Фердинанда, а на самом деле он служит князю Арвиду. Фортунат, не рассуждая, принимает сторону Фидэля Карну. Если тот на стороне князя, значит, и он, Фортунат, тоже. Собственных политических убеждений у него нет и быть не может: он просил милостыню и воровал и при князе Арвиде, шесть лет назад, и до последнего времени, при его превосходительстве. Но маркиз де Руа, сторонник князя, взял его к себе на службу и был с ним исключительно добр. За это Фортунат решил любить того, кого любит Карну. Впрочем, настроиться против барона Готтхольда он пока что не может: ведь он никогда не видел его вблизи и не знает, что это за человек; Фортунат равнодушен к нему. Вернее, был равнодушен. Но сейчас, когда они въезжают в великолепные грозные дворцовые ворота, охраняемые часовыми, Фортунат испытывает глубокое волнение, даже трепет. Сердце его учащенно бьется. Он притихает и благоговейно смотрит на царственный фасад дворца. К парадному крыльцу подъезжают нарядные экипажи, из них выходят вельможи и дамы, разодетые в парадные платья; кучера и лакеи суетятся возле карет. Карета маркиза де Руа останавливается в первом ряду. Двое лакеев, спрыгнув с запяток, открывают дверцу кареты. Карну выходит оттуда. Фортунат также соскакивает с лошади. Один из лакеев тотчас берет его скакуна под уздцы и сурово шепчет:
- Ступай за его светлостью!
     Фортунат быстро подходит к Карну, но держится немного позади него, справа, как это полагается по этикету. Они поднимаются по широким ступеням к парадным дверям. Маркиз небрежным движением сбрасывает свой плащ на руки подбежавших слуг и отдает им трость с набалдашником из слоновой кости. Фортунат также отдает им свой плащ и берет и вновь следует за хозяином. Холл дворца так великолепен, что глаза разбегаются, но Фортунат старается держаться с достоинством и не глазеть по сторонам, подобно какой-нибудь неотесанной деревенщине.
     К ним подбегает молодой человек в изящном фраке, с розой в петлице. У него внимательные глаза и гладко выбритое лицо. Он кланяется маркизу де Руа и вежливо говорит:
- Его превосходительство ожидает вас в кабинете, ваша светлость.
     При этом он бросает быстрый и чрезвычайно цепкий взгляд на Фортуната. Фортунат кланяется ему. Молодой человек сдержанно кивает в ответ.
- Вы можете не провожать нас, Доминик, - обращается к нему маркиз тем же неторопливым голосом, каким говорил с полицейскими у театра. – Кстати, это мой новый паж, его зовут Фортунат Ортолани. Фортунат, запомни: это господин Доминик Шасс`э, секретарь его превосходительства господина Фердинанда.
     Фортунат еще раз склоняет голову в почтительном поклоне. Шассэ, видимо, доволен его манерами. Он благосклонно кивает ему. Карну направляется к большой парадной лестнице. Он и Фортунат поднимаются на второй этаж и подходят к высоким белоснежным дверям с золочеными ручками, возле которых несут караул два огромных, видных из себя суровых лакея в ливреях из тончайшего сукна. Они почтительно кланяются маркизу.
     Тот кивает им в ответ и обращается к одному из них:
- Франц, доложите обо мне господину Фердинанду.
     Лакей немедленно докладывает. Затем оба стража распахивают двери настежь, и Карну в сопровождении Фортуната входит в большой приемный зал, залитый солнцем. Этот зал ведет в кабинет правителя и в небольшие комнаты его секретарей.
     Фердинанд Готтхольд уже спешит навстречу своему долгожданному гостю. Так вот он какой! Фортунат смотрит на него с величайшим любопытством. Огромный, тяжелый, похожий на бульдога, с холодными серыми глазами, генерал, однако, так широко и сердечно улыбается маркизу де Руа, что Фортунат невольно готов проникнуться к нему симпатией. Но, что самое удивительное, Карну тоже улыбается Фердинанду вполне искренне. Они пожимают друг другу руки с видимым дружеским чувством.
- Ну, пойдем, пойдем, маркиз, - весело говорит его превосходительство тяжелым басом. – Я ждал тебя. Выпьем кофе с ликером, посидим минут десять. Потом меня ждет тысяча дел, но я ведь не сделаю ни одного, не повидавшись с тобой. А это что за юноша? – он милостиво смотрит на Фортуната.
- Мой новый паж, ваше превосходительство, - отвечает Карну с улыбкой. – Фортунат Ортолани. Я последовал вашему давнишнему совету – помните? – и взял себе пажа.
- Очень мил, - оценивающе глядя на Фортуната, говорит Готтхольд. – Да, приятный. Я, правда, хотел дать тебе в пажи своего Уильяма, но этот, по всему видать, не хуже; может даже, лучше.
     Он с благосклонной и снисходительной улыбкой протягивает Фортунату золотой дукат. Фортунат берет монету, целует руку правителя и говорит, изображая радость:
- Благодарю, ваше превосходительство!
- Сиди здесь и жди меня, - говорит Карну своему пажу и уходит в кабинет вместе с правителем.
     Фортунат садится на один из раззолоченных стульев с шелковой обивкой. «Еще одна монета к моим четырем золотым», - думает он, желая порадоваться этой мысли, но ничего не выходит. Холодная золотая монета, опущенная им в карман, не согревает его души. Он почему-то чувствует себя задетым и немного униженным. «Наверно, это потому, - размышляет он, - что он смотрел на меня, как на вещь. В моем хозяине он видит человека, а во мне – нет. Впрочем, может, и князь Арвид такой же: не захочет плюнуть на того, кто ниже графа. Знаю я этих богатых. Наверно, они все одинаковы, только Фидэль Карну другой. Ну, и буду ему служить верой и правдой, а до остальных мне дела нет. Я для них ничто, значит, и они для меня тоже…»
     В приемную вошел лакей с подносом и приблизился к Фортунату.
- Не угодно ли вам выпить кофе, пока вы ждете его светлость? – любезно предложил он.
- Благодарю вас, - Фортунат принял из его рук фарфоровое блюдце с чашечкой кофе.
- Скажите, милейший, - шепнул лакей, с любопытством поглядывая на пажа де Руа, - ваш хозяин добр?
- Какое там, - Фортунат тяжело вздохнул. – Сущий зверь. Разве вы этого не знаете?
- Неужели и вам достается? – спросил лакей сочувственно.
- О, не приведи Бог, - снова вздохнул Фортунат. – Он весь дом держит в страхе. Тигр, одно слово. Вчера так меня вытянул кнутом, что не знаю, как я жив остался.
     Лакей прищелкнул языком и сердобольно покачал головой.
- А с другими еще хуже, - молвил Фортунат, таинственно понижая голос и с удовольствием прихлебывая кофе. – Как что-нибудь не по нему, велит либо собаками травить, либо топить в пруду. И нипочем голоса не повысит, только рукой показывает: топите, мол. С ним начеку надо быть, не то сгинешь и до свидания не успеешь сказать. Двух человек на моих глазах повесил! И всего лишь за то, что они были бродяги; вот так.
     Тут он сделал вид, что опомнился и теперь жалеет о своей откровенности.
- Только не выдавайте меня, что я вам это сказал, - попросил он лакея, - не то мне не жить.
- Можете быть совершенно спокойны, - шепнул лакей и, взяв пустую чашку, поспешно удалился: видимо, обсудить с кем-нибудь слова Фортуната.
     Через несколько минут маркиз де Руа в сопровождении Фердинанда вышел из кабинета. Они с правителем распрощались, и вместе с Фортунатом Карну покинул дворец.
- Поедешь со мной в экипаже, - сказал он Фортунату и велел одному из своих лакеев:
- Привяжите коня Ортолани к карете, пусть бежит следом.
     В карете, по дороге домой, Фортунат рассказал хозяину о своей беседе с лакеем Фердинанда Готтхольда. Карну от души смеялся, потом сказал:
- Молодец, ты всё сделал правильно, да и вообще держался хорошо. Ты делаешь успехи.
- Я рад служить вам, - ответил Фортунат.
- Как тебе понравился господин барон? – Карну посмотрел на него испытующе.
- У его превосходительства красивый дворец, - неопределенно ответил Фортунат, сопровождая свои слова таким же испытующим взглядом, обращенным на маркиза.
- Молодец, - Карну слегка хлопнул его по плечу. – Ты действительно умен. Знаешь что? Если ничего не помешает, мы с тобой поедем в понедельник на охоту. Как тебе это?
- Это было бы прекрасно, - искренне признался Фортунат. «Всю последнюю неделю звезды падают ко мне с неба, - подумал он. – Самые настоящие звезды…»

                5.

     Фортунат лежит на кровати в своей комнате, отдыхая после охоты. Они проездили весь день и только теперь, в девять вечера вернулись домой.
     Он вспоминает подробности так чудесно прошедшего – нет, промелькнувшего – дня. Как великолепно смотрелся на Карну его охотничий костюм в английском стиле, как гордо он держался в седле, как умело трубил в рог! Свора гончих летела впереди кавалькады по лесам и лугам, а они – егерь и свита маркиза – скакали вслед за де Руа. Затравили четырех лисиц, взяли двух кабанов и матерого волка. Кроме того, Фортунат и два-три человека из свиты настреляли себе полные ягдташи дичи: фазанов, уток, куропаток. Всё это поступило на кухню и завтра будет подано на стол, приготовленное в вине и миндальном молоке, тушеное в соусах и овощах.
     Фортунат улыбнулся: как же привольно и весело дышалось сегодня! Каким чистым, нежным, свежим был воздух, напоенный ароматами увядающих осенних трав и листьев! На отдыхе они жгли костры, ели всякую всячину, пили легкое французское вино. Одно удивило Фортуната: маркиз, который отлично стрелял, ни разу не попытался убить ни птицу, ни животное.
- Почему вы не стреляете, хозяин? – спросил его Фортунат.
- Я не люблю охотиться сам, но мне нравится смотреть, как это делают другие, - был ответ. – Мне больше по душе рыбалка.
     Фортунат ничего не имел против рыбалки, но охота, его первая в жизни, к тому же, удачная, очень захватила его. Правда, он больше посеял дроби, чем с толком расстрелял ее, но три фазана и две утки были хорошей добычей. Карну внимательно следил за тем, как он стреляет, а ближе к вечеру сказал ему:
- Ты должен каждый день упражняться в стрельбе, тогда научишься стрелять более точно. Я позволяю тебе каждый день уезжать на два часа в ближайшую рощу и стрелять там по мишени. Когда я не буду занят, я смогу сопровождать тебя.
     Вообще Фортунат, как ни отвлекала его охота, заметил, что хозяин был очень осторожен, держал ружье наготове и то и дело зорко осматривался по сторонам, как будто выслеживал зверя, но Фортунат приметил тревогу в его глазах. «Он точно ожидает нападения, - подумал паж. – И немудрено: раз он слывет изменником, найдется немало людей, которые захотели бы убить его. А может, кто-нибудь уже покушался на его жизнь».
     Фортунат вернулся с охоты грязный, потный, усталый, как и все остальные; но он был очень доволен. Поручив слугам вычистить свое платье, он отправился в прачечную, чтобы там помыться как следует. В прачечной мылась вся охотничья свита де Руа; горячая и холодная вода лилась из кранов, точно в народных банях, кругом стоял шум, хохот, гвалт – такие необычные в строгом доме Карну. Сам маркиз принял ванну. В ванную комнату не было допуска никому, кроме него самого и двух слуг, постоянно убиравших там. Фортунату всего лишь раз удалось заглянуть туда, и он был поражен роскошью и изящным уютом этой комнаты. Огромная белая мраморная ванна, широкая и глубокая, словно продолговатая исполинская чаша, произвела на него неизгладимое впечатление. Стены были выложены цветной мозаикой, изображающей купающихся нимф, а зеркало на стене отражало полочки и столики с щеточками, щетками, ножницами и флакончиками самых различных форм и размеров. Фортунату очень хотелось получше рассмотреть эту удивительную комнату, где всегда нежно пахло лавандой (до сих пор он не видел ничего подобного), но он постеснялся обратиться к своему хозяину с такой просьбой.
Ему и так было неловко, что де Руа велел переставить железные доспехи в его комнату.
     Теперь Фортунат с гордостью смотрит на них. Неловкость неловкостью, а всё же просто чудо, что они у него есть, эти доспехи. Он почти каждый вечер надевает их и смотрится в зеркало. Латы таинственно блестят в сиянии свечи, и Фортунат страшно сам себе нравится в старинном боевом облачении. «Красивые были времена, - думает он. – Всякие там турниры, крестоносцы, прекрасные дамы…» Ему вспоминается Элетта, ее синие глаза. Завтра он поедет к ней с письмом маркиза. Де Руа назвал ее при встрече баронессой. Неужели она, правда, баронесса? Если это так, она, наверно, взглянет на него завтра с той же снисходительной улыбкой, что и господин Готтхольд. Фортунат чувствует, что не переживет этого. Пусть кто угодно считает его вещью, а не человеком, только не Элетта и не Карну. «Я не стану смотреть на нее, - говорит он сам себе. – Просто поклонюсь и отдам письмо».
     Кто-то осторожно постукивает в стекло его окна – раз, другой. Удивленный Фортунат встает с кровати и, боком подобравшись к шторе, выглядывает в окно. К своему удивлению и радости он видит из-за шторы Карну. Он тут же отдергивает штору и приоткрывает створку окна.
- Прости, что беспокою, - вежливо говорит ему маркиз, стоя под полуоблетевшей акацией. – Сильно ты устал?
- Нет, - оживленно отвечает Фортунат. Даже если бы он устал вдвое больше, он никогда не признался бы в этом своему хозяину.
- Мне бы хотелось поговорить с тобой, - продолжает Карну. – Но не в доме. Слишком уж погода хорошая, нечего сидеть взаперти.
- Я сейчас выйду, - охотно говорит Фортунат.
- Вылезай прямо в окно, - вдруг запросто предлагает Карну.
- В окно? – Фортунат в восторге. – Вот здорово! Uno momento!
     Он полностью открывает окно, забирается на подоконник и выпрыгивает в сад. В саду темно, Фортунат почти не видит де Руа, но тем интересней. Впрочем, маркиз тут же зажигает маленький фонарь и предлагает:
- Пошли к пруду.
- Топить меня? – осмеливается пошутить Фортунат.
- Это я и потом успею, - смеется Карну. Он чувствует, что Фортунат рад ему, доволен неожиданной вечерней прогулкой, и от этого в его душе, осторожной и замкнутой, точно оживает что-то: ему самому становится легче и веселей на сердце.
     Они идут к пруду. Тростники шуршат глухо и безжизненно, в темном небе сквозь прозрачную дымку сверкают звезды. Они проходят на мостки и садятся на скамейку. Карну подкручивает что-то в фонаре, чтобы огонь едва теплился, и спрашивает:
- Ну что, нравится тебе в моем доме?
- Очень, - искренне отвечает Фортунат.
- Как тебе охота?
- Я никогда не забуду ее! – с жаром восклицает Фортунат. – Это было здорово. У меня слов нет, чтобы выразить, до чего это было хорошо.
- Ну, и прекрасно, - Карну смотрит в звездное небо, потом переводит взгляд на черный пруд. – Теперь слушай меня. Завтра ты поедешь верхом в город на улицу Белых Тюльпанов. Ты должен быть там ровно в полдень. Рядом с тобой поравняется карета. Ты увидишь в окне молодую девушку и скажешь ей: «Добрый день, сударыня. Вам письмо от графа Альфьери». И вручишь ей письмо, которое я тебе дам. Затем ты возьмешь письмо, которое она даст тебе – и сразу же назад. Всё понятно?
- Да, хозяин, - ответил Фортунат.
- Это будет госпожа Элетта? – поинтересовался он, помолчав.
- Может, и не она, - ответил Карну. – Может, ее сестра Алиса.
     Фортунат почувствовал легкое разочарование.
- А госпожа Алиса тоже баронесса? – спросил он.
- Тоже, - улыбнулся Карну, искоса взглянув на него. - Их фамилия Дел`ор.
- Элетта Делор… - прошептал Фортунат и вздохнул.
- Предупреждаю, - Карну негромко рассмеялся. – У Элетты есть жених.
- Это вы? – тотчас спросил Фортунат.
- Нет, не я, другой.
- Он дворянин?
- Да.
- М-м, - протянул Фортунат, испытывая некоторую грусть. – Я всё сделаю, ваша светлость.
     Помолчав, он спросил:
- А у вас есть семья?
- Есть, - ответил Карну. – Но далеко отсюда, очень далеко. Я виделся с ними нынче весной и, может, увижусь будущим летом.
     Фортунат встрепенулся.
- У вас, наверно, сын, - сказал он.
- Сын и дочь.
- Взрослые?
- Дочери десять лет, сыну восемь.
- Значит, вы не один, это хорошо, - заметил Фортунат; на него вдруг нахлынуло бесконечное одиночество.
- У вас, наверно, и друзья есть, - добавил он без всякой надежды услышать отрицательный ответ.
- Да, и немало, - отозвался Карну. Тут же он снова засмеялся и обнял Фортуната за плечо.
- У меня нет братьев, – вдруг сказал он.
     Фортунат почувствовал такую стремительную опьяняющую радость, что у него захватило дух.
- Это плохо, - сказал он самым радостным голосом.
     Карну не выдержал и засмеялся опять.
- С тобой не надо и театра, - молвил он. – Меня удивляет одно: что тебя в театре назначили статистом, а не исполнителем главных комедийных ролей; ты бы очень преуспел в этом. 
- Наоборот, я трагик, - со смехом возразил Фортунат.
- Да, трагик, особенно, когда надеваешь доспехи и чихаешь, - поддразнил его Карну. – Я чуть не умер тогда в кабинете от разрыва сердца.
     Они оба смеются. Но вдруг где-то рядом неожиданно трещит сухая ветка.
Во мгновение ока Карну наводит во тьму пистолет, а Фортунат так же быстро заслоняет его собой.
     Но ничего не происходит. Из темноты доносится растерянный голос лакея:
- Господин маркиз! Ваша светлость! Где вы?
     Карну облегченно вздыхает, прячет пистолет и берет в руки лампу.
- Я здесь, Дэмьен, - громко говорит он. – В чем дело?
- Управляющий искал вас.
- Хорошо. Ступайте в дом, скажите, что я сейчас приду.
- Слушаю, сударь, - и Дэмьен уходит.
- Пойдем, - говорит Карну Фортунату. – Заберешься к себе через окно, а за письмом зайдешь ко мне завтра утром.
- Слушаю, - почтительно отвечает Фортунат.
     Подтянувшись на руках, он забирается к себе в окно и желает маркизу спокойной ночи.
- Тебе того же, - отвечает Карну. Он бесконечно тронут поведением Фортуната: тем, что тот закрыл его собой, готовый, если понадобится, умереть за него. «И ведь ни минуты при этом не думал, - говорит себе Карну. – Скажу по чести, людей, преданных мне так же, как этот мальчик, не так уж много. Я не забуду того, что он сделал сегодня».

                6.

     Во вторник, пасмурный и дождливый, Фортунат скачет на своем Горце (так он назвал коня) в Корону. Дорога уже знакома ему. За пазухой у него письмо хозяина к Элетте или Алисе – всё равно, а это значит, что ни к одной из них, а к кому-то, кто главнее их в той игре, которую все они ведут. Фортунат чувствует себя соучастником захватывающей и опасной тайны. Ему жаль, что хозяин пока что не посвящает его в подробности этой тайны, да и вообще не говорит с ним об этом. Но паж маркиза де Руа не унывает. Рано или поздно (он в этом убежден) для него не будет секретов в доме Фидэля Карну.
     Он приезжает в столицу вовремя. Людей на улицах немного. Никому неохота мокнуть под холодным моросящим дождем. Город, утопающий в золотистых садах, словно спит. Фортунат представляет себе, как красиво тут будет зимой. Снег покроет крыши и улицы, над домами будут уютно виться дымк`и, а там – Сочельник, Рождество, Святки, Крещение… Колокола будут празднично гудеть во всех храмах, а по улицам в морозные дни будут разъезжать возки на санных полозьях… Красота!
     Но теперь осень, дождь, уныние. И люди, завернувшись в плащи, торопливо скользят серыми одинаковыми тенями вдоль таких же серых домов, торопясь придти домой, чтобы обсушиться и согреться у очага.
     Фортунат приезжает на улицу Белых Тюльпанов около полудня и ездит взад-вперед, ожидая появления заветного экипажа. Много их проплывает мимо него, но ни один не замедляет хода. Никому нет дела до подростка в пажеском берете и блестящем плаще, верхом на темно-дымчатой лошади.
     Наконец, одна из карет, поравнявшись с ним, притормаживает. Фортунат подъезжает к ней и склоняется к окошку. Плотная занавеска отдергивается, и Фортунат видит прелестное личико молодой девушки с вуалью, откинутой на шляпку. Это веселое, совсем юное лицо чем-то напоминает Элетту, но оно моложе и задорней. Большие серо-голубые глаза с любопытством смотрят на Фортуната.
- Добрый день, сударыня, - произносит он галантно, доставая из-за пазухи конверт. – Вам письмо от графа Альфьери.
     И подает ей письмо. Маленькая рука в лайковой перчатке берет письмо и проворно прячет его куда-то в складки шали.
- Спасибо, - говорит девушка мягким грудным голосом, очень приветливо, даже с некоторым кокетством поглядывая на Фортуната. – Какая жалость, что я не могу дать вам на чай, добрый юноша! Но вы должны принять от меня небольшой подарок.
     Она ласково улыбается ему, ее белые зубы блестят в хмуром свете дня, точно сахарная глазурь.
- Вот, возьмите, - она протягивает ему букетик розовых фиалок. – Там, внутри, записка для графа Альфьери. А фиалки – вам!
     И, засмеявшись, она задергивает занавеску. Экипаж тут же срывается с места и уезжает раньше, чем Фортунат выходит из состояния восторженного столбняка.
     «Какая девушка! – думает он, машинально пряча записку в перчатку, а букетик прикалывая к груди серебряной булавкой. – Так это Алиса Делор? Баронесса Делор, сестра Элетты… Боже, какая красавица! И до чего мило она улыбнулась мне. И подарила цветы! Боже мой! Если у нее тоже есть жених, я сойду с ума от ревности. И как просто, как дружески она говорила со мной – она, баронесса, аристократка! Если все, кто служит князю Арвиду, так же просты и милы, Господи, как же я буду любить их!»
     Он уезжает из города, совершенно не замечая больше ни дождя, ни ветра, и отправляется домой с рассеянной, задумчивой и мечтательной улыбкой на губах.
     В дом Карну он входит всё с той же улыбкой. Она трепещет на его губах, пока он ожидает возвращения хозяина, а когда тот появляется, Фортунат отдает ему записку всё с тем же выражением лица. Карну внимательно смотрит на него и смеется.
- Теперь я знаю, что записку передала госпожа баронесса-младшая, - говорит он, сочувственно глядя на Фортуната. – А это тоже от нее? – он тихонько дотрагивается до фиалок, приколотых к груди Фортуната.
     Паж де Руа тотчас пробуждается от своих грез и краснеет.
- Да, - бормочет он, поспешно откалывая фиалки от жилета. – Я забыл поставить их в воду. Хозяин, - он смотрит куда-то сквозь Карну. – А у госпожи Алисы Делор есть жених?
- Нет, насколько я знаю, - отвечает Карну. – Ей ведь всего пятнадцать лет.
- Госпоже Элетте больше?
- Да, она двумя годами старше Алисы.
     Фортунат вздыхает.
- Интересно, в которую из них ты влюблен? – спрашивает Карну.
- Я? – Фортунат спохватывается. – О, ни в которую. Я не должен думать о знатных леди, я всего лишь паж.
- Пажи со временем становятся дворянами, получают титулы, - замечает де Руа. – А все-таки, какая из сестер тебе больше понравилась?
- Обе, - честно отвечает Фортунат. – Но у госпожи Элетты уже есть жених. А леди Алиса…
     И на губах его появляется мечтательная улыбка.
- Всё понятно, - смеется Карну. – Ладно, ступай к себе; если будешь нужен, я позову.
     Фортунат кланяется ему и уходит в свою комнату рядом с кабинетом маркиза. Там он ставит фиалки в маленькую вазочку с водой и зарывается лицом в их прохладные благоухающие лепестки. Потом негромко смеется и ставит вазочку на стол.
- Так я совсем ошалею, - говорит он вслух. – И мой хозяин выгонит меня, и будет прав. Долой пустые мечтания! Всему свое время.


     Шли дни за днями в усадьбе Старый Сад (так назывался дом маркиза де Руа). Фортунат учился, выполнял поручения Карну, а в ясные дни уходил или уезжал верхом в ближайшую рощу, с ружьем или пистолетом, смотря по тому, какое оружие приказывал ему осваивать Карну. Там он занимался стрельбой, и в скором времени стал метким стрелком. Карну, экзаменуя его в роще, всякий раз оставался доволен им.
     Однажды, приехав в рощу и посмотрев, как упражняется Фортунат, маркиз вдруг спросил его:
- Кстати… умеешь ли ты танцевать?
     Фортунат немного удивился такому неожиданному вопросу, но тотчас ответил:
- Умею, нас учили в театре. Мы, статисты, часто танцевали мазурку, вальс, котильон, гавот, тустеп…
- Довольно, очень хорошо, - остановил его Карну. – Вы танцевали друг с другом?
- Да.
- То есть, один вел другого? – уточнил Карну.
- Ну да, - подтвердил Фортунат. – В театре мало женщин. Ведь быть актрисой считается не самым приличным занятием для дамы. Вот и приходилось иногда наряжаться девчонкой и танцевать с каким-нибудь малым. А иной раз я сам вел кого-нибудь переряженного девушкой; это уж как балетмейстер велит, он нас не спрашивал.
     Видимо, какая-то серьезная мысль пришла на ум Фидэлю Карну. Он на несколько минут задумался, потом решительно обратился к Фортунату:
- Давай-ка, протанцуй со мной вальс. Будешь за даму, потом поменяемся. Мне надо посмотреть, как ты танцуешь.
     Они принялись танцевать вальс: тут же, посреди поляны, усыпанной разноцветными листьями. Карну вел Фортуната, а тот думал: «Отлично танцует, просто здорово. Даме ничего и делать не приходится; знай себе, перебирай за ним ногами, вот и все дела. Наверно, им нравится, когда он их приглашает». Под конец Карну так закружил Фортуната, что последнего охватило веселье, и он громко засмеялся. Карну засмеялся тоже, но тут же они оба споткнулись о какую-то корягу и упали в траву, продолжая смеяться.
- Отлично, - сказал Карну, садясь в траве. – Ты очень хорошо танцуешь: лучше многих известных мне дам. Молодец. А теперь попробуем наоборот: я буду за даму, ты за кавалера.
     Они встали.
- Ну, вы и дама! – фыркнул Фортунат. – Я ведь вам по плечо.
- И такие дамы бывают, - заметил Карну, улыбнувшись.
     И они вновь полетели в вальсе. Карну и на этот раз танцевал прекрасно. Он слушался каждого движения Фортуната гораздо лучше, чем какой-нибудь партнер из массовки. Впрочем, и Фортунат вел его очень уверенно.
- Хорошо! – сказал, наконец, маркиз, останавливаясь, и одобрительно посмотрел на своего пажа. – Ты ведешь, пожалуй, не хуже меня.
- А зачем мне надо уметь танцевать? – нерешительно спросил Фортунат.
- В ноябре граф К`ингмор дает бал, - молвил Карну. – И, сдается мне, ты можешь кое-что сделать на этом балу; я имею в виду, помочь мне. Правда, я еще не совсем определил твою роль. Я должен подумать над ней.
- Это роль дамы? – с любопытством спросил Фортунат.
- Пока еще не знаю, - ответил Карну, размышляя. – Там будет видно.
- А на этом балу будут леди Алиса и леди Элетта? – решился спросить Фортунат.
     Карну засмеялся:
- Что, скучаешь? Подожди, может, увидишь их раньше, чем…
     Внезапно шевельнулись ближайшие кусты, и Карну, резко обернувшись, выхватил из-за пазухи пистолет и прицелился. Фортунат увидел, как изменилось его лицо: оно стало напряженным, губы сжались, глаза широко открылись. Из кустов выпрыгнул молодой олень. Он отпрянул, увидев людей, и бросился прочь. Карну усмехнулся, покачал головой и опустил пистолет.
- Поехали домой, - сказал он.
     Фортунат решился спросить его о том, что ему давно хотелось знать.
- Хозяин, - несмело заговорил он. – Скажите мне, кого вы опасаетесь? Вдруг я встречу этих людей…
     Карну метнул на него быстрый взгляд, и Фортунат, оробев, умолк.
- Поехали, - повторил маркиз. – Я отвечу на твой вопрос дома. Как придем, поднимись ко мне в кабинет.
     Они поскакали в Старый Сад, и за десять минут пути до особняка не сказали друг другу ни слова.
     … Поднявшись в кабинет к маркизу, Фортунат увидел, что хозяин неподвижно сидит у камина в кресле. Рядом стояло еще одно кресло, а между креслами помещался столик, на котором был графин с вином, два бокала и ваза с крупным виноградом.
- Садись, - Карну, дружески улыбнувшись, указал Фортунату на пустое кресло. Фортунат сел. Карну налил вина в бокалы и произнес:
- Будем здоровы!
     Они отпили по глотку.
- Хорошее вино? – Карну взглянул на своего пажа.
- Отличное, - признался Фортунат. – Старое?
- Десятилетнее, - маркиз задумался, глядя на огонь. – Ты хотел узнать, кого я опасаюсь, - он закурил сигару. – На этот вопрос нелегко ответить. Многие были бы рады смерти изменника, каковым я являюсь в глазах народа. Мало, кто знает об истинном положении вещей. Для большинства людей я чудовище, достойное гибели. Но я назову тебе человека, который обязательно будет добиваться моей смерти, так как бесконечно предан князю Арвиду, и ничего не знает о том, какую роль я на себя взял. Это Гофредо Сальгари, дворянин. Он убежден, что я действительно предал князя. Две недели назад, как я узнал недавно, он бежал из тюрьмы, и мне стало ясно: он сбежал, чтобы убить меня. Помнишь, я говорил о нем Элетте? Этот человек нужен мне живым, потому что он наш друг и сподвижник, только еще не знает об этом. Я должен захватить его прежде, чем он причинит мне вред. Когда я навожу оружие на невидимого врага, я целюсь в ноги, ты заметил? Он же будет целиться мне в голову или в сердце, и всё будет зависеть от того, кто из нас выстрелит первым. Я должен взять его живым и всё объяснить ему.
- А за что леди Элетта сердилась на него? – поинтересовался Фортунат.
- Он когда-то повздорил с ее женихом, она долго не могла простить ему этого. Но теперь все мы, как один, забыли наши прежние мелкие распри. Когда приходит настоящая беда, забываешь обо всём, кроме этой беды, а прошлое кажется просто лучезарным. Так что, теперь ты всё знаешь.
- Не всё, - Фортунат отпил еще один глоток вина. – Я не знаю, кто у вас главный, для кого я передал письмо леди Алисе Делор, где сейчас князь и его приближенные. Я не знаю, чем отличается князь от барона Фердинанда; видите, как я мало знаю?
     Карну улыбнулся.
- Ты знаешь столько, сколько тебе полагается, - заметил он. – Ни больше, ни меньше. Я пока что ничего не добавлю к твоим знаниям, разве что, отвечу на твой последний вопрос: чем отличается князь Арвид от барона Фердинанда. Это не секрет. Князь – законный правитель Ликардии, помазанник Божий, это во-первых. Он талантливый политик, это во-вторых. И, наконец, мы – его дворяне, его знать, и готовы отдать за него жизнь.
- Всё это впечатляет, - признался Фортунат. – Но, по-моему, талантливый политик – сильно сказано. Ведь я голодал, воровал, бедствовал и в его правление, и не я один.
- Даже у самого мудрого политика есть свои слабые стороны, - покачал головой Карну. – Известно ли тебе, Фортунат Ортолани, что при князе Арвиде ты не был бы осужден на смерть, если бы попался на воровстве? Законы при Фердинанде невероятно ужесточились. Он создал собственную знать, не пролившую за него ни капли крови. Он дал титулы и поместья ничтожнейшим из людей, которые умеют только одно: грабить народ и безмерно льстить его превосходительству. Настоящую же знать он частью истребил, а частью изгнал за пределы Ликардии. Верь мне на слово: страной должен править князь Арвид, и наше дело – помочь ему придти к власти.
- Вам я верю, - серьезно сказал Фортунат. Помолчав, он спросил:
- А как выглядит Гофредо Сальгари?
- Видный итальянец, смуглый, черноволосый, высокий, - ответил Карну. – У него черные глаза, на вид ему около тридцати лет, нос прямой, как стрела, волосы вьются, но слабее, чем у тебя. Впрочем, мы давно не виделись; невзгоды и несчастья могли изменить его. Если встретишь его где-нибудь, ни в коем случае не стреляй в него и не пытайся задержать; просто доложи мне о нем.
- Обещаю, что так и сделаю, - с готовностью отозвался Фортунат.

                7.
    
     Середина октября, вечер.
     Фидэль Карну сидит за столом в своем кабинете. Перед ним свеча в серебряном подсвечнике, в руке гусиное перо; он смотрит  на исписанный наполовину лист бумаги, перечитывая отдельные строчки. За окном бушует осенняя непогода. Слышен вой ветра и неистовый стук дождя по карнизу. Недавно в холле пробило одиннадцать. Обмакнув перо в чернильницу, Карну продолжает писать: «… Дорогая Мари! В последнем твоем письме ты спрашиваешь меня о Фортунате Ортолани, моем новом паже: не примеривал ли он еще раз рыцарские доспехи в моем кабинете? Думаю, что теперь он примеривает каждый день, так как я сразу же распорядился переставить их к нему в комнату. Пусть себе играет. В нем еще много детского. Он влюблен в наших маленьких баронесс, Элетту и Алису (больше в Алису). Чем-то он напоминает мне нашего с тобой Александра – столько же непосредственности и романтики. Впрочем, человек он цельный, в нем множество достоинств. Когда я смотрю на его смышленую мордаху с носом любопытного лисенка, с большими глазами, то серьезными, то веселыми, на его славную улыбку, я чувствую прилив сил и бодрости, даже если дела идут не так успешно, как бы мне хотелось. Я забываю о плохом, вспоминаю Санди и Анну (поцелуй их за меня!), а о тебе думаю с глубокой нежностью - и беспрестанно. Мне кажется, Фортунат далеко пойдет. Он бывает не по годам разумен; и он очень предан мне. Когда бы я ни вызвал его к себе, он приходит охотно и выполняет мои поручения с удовольствием.
     Вот и всё о нем, любимая Мари. Думаю, когда мы с тобой, наконец, встретимся, ты сама увидишь его и сделаешь о нем собственные выводы, которые (уж я знаю!) будут вернее и глубже моих. А пока – что сказать тебе? Мысленно и духовно я каждую минуту с тобой, и люблю тебя почти так же, как в день нашего первого свидания, только еще больше. Как говорить о любви? Я полон ею, словно бездонная чаша, и все слова на свете меркнут перед этим чувством.
     До следующего письма, мой маленький кот с голубыми глазами. Целую несчетное множество раз тебя и детей.
                Всегда и всюду твой Фидэль».
     Он запечатывает письмо сургучом, предварительно нагрев его на огне, и быстро пишет адрес: «Корона. Дворянину Эмилио Джак`оза в собственные руки».
     «В собственные руки» означает «для пересылки семье». Завтра Фортунат отвезет это письмо Джакоза, а через неделю Мари прочтет его.
     Через два дня ему, де Руа, и Фортунату предстоит охотиться вместе с графом Кингмором; граф сам пригласил маркиза. «Придется ехать, - с досадой думает Карну. – Не отвертишься. Мне нужны хорошие отношения с этим говорливым ослом».
     Он гасит свет в кабинете и уходит спать.


     Спустя два дня они на охоте: соколиной, без собак. У де Руа – великолепный сокол, серый, с темными крапинками. Граф Кингмор болтает без устали. Карну делает вид, что слушает его. Фортунат едет рядом, веселый и довольный. Он тоже находит, что граф Кингмор чересчур утомительный собеседник, но, увлеченный охотой, он забывает о болтливом графе. Правда, у Фортуната нет собственного сокола, но он с удовольствием смотрит на чужих и не отъезжает от Карну, любуясь его чудесной ловчей птицей.
     По истечении трех часов охоты вдруг исчезает куда-то любимый сокол Кингмора. Вся свита бросается на поиски. Карну велит Фортунату также искать пропавшую птицу. Болтливый граф шумно предается отчаянию.
- Это же испанский сокол! – восклицает он трагически. – Подарок самого гранда Мурильо! Я не переживу, если какой-нибудь олух пристрелил моего драгоценного Дона Карлоса.
     Поиски затягиваются; птицы нигде нет. Внимательно осматривая траву и листву, Фортунат, сам того не замечая, отъезжает довольно далеко от охоты. Он углубляется в болотистый, почти полностью облетевший лесок, а когда, не солоно хлебавши, возвращается назад, то видит вдруг в поросшей пожелтевшей осокой канаве какого-то человека. Тот лежит, почти совершенно скрытый высокой травой, и целится из ружья прямо в Фидэля Карну. Горец, лошадь Фортуната, ступает мягко, поэтому человек не слышит приближающегося всадника.
     Фортунат чувствует ужас. Он бесшумно соскакивает с коня, молча кидается к человеку в канаве, вырывает у него ружье и закидывает его далеко в болото. Лицо мужчины, бородатое, смуглое, с черными и энергичными, словно жидкий огонь, глазами, искажается яростью. Он так же молча кидается на Фортуната, как тот кинулся на него, сбивает с ног и принимается душить. Фортунат, подвижный, как змея, выворачивается из его рук, но противник снова хватает его. Они падают на землю и начинают драться не на жизнь, а на смерть, по молчаливому взаимному соглашению беззвучно, но с большим ожесточением. Фортунат вспоминает всё, чему его выучили с детства безжалостные уличные драки. У него уже разбиты нос, губы и лоб, исцарапана шея, но он не ослабевает хватки и бьет своего противника куда попало. Тот сильнее и здоровее, но менее ловок, поэтому нос и губы у него тоже разбиты. Он тяжело дышит, но, как бульдог, цепко держит Фортуната. Постепенно он начинает побеждать его. И вдруг… Фортунат не понимает, что произошло. Лицо его противника внезапно искажается болью, пальцы разжимаются, и он тихо стонет сквозь белые, крепко стиснутые зубы. Лицо его резко бледнеет. Фортунат выпускает его и быстро откатывается в сторону. Капкан! Ногу человека стиснули стальные крепчайшие челюсти. Они пробили сапог и вонзились в лодыжку, теперь он отчетливо это видит.
     «Пойман! – лихорадочно думает Фортунат. Он быстро умывается болотной водой, вскакивает на Горца и едет назад – неторопливо, чтобы не привлекать  к себе внимания. Подъехав к Карну, он тихонько окликает его. Де Руа оборачивается и меняется в лице, увидев своего пажа избитым, в грязной изорванной одежде. Очень тихим голосом Фортунат сообщает ему, что произошло. Едва он доходит до сцены с капканом, как маркиз перебивает его:
- Позови Дэмьена и Рудольфа, - приказывает он. - Только без шума. Покажешь им дорогу.
     Сам он трогает поводья и уезжает к канаве, незаметно и быстро, как тень.
     Когда Фортунат приводит на место происшествия Дэмьена и Рудольфа, он видит, что его хозяин уже освободил из капкана ногу незнакомца и перевязал ее своим шарфом. Раненый бледен и слаб, но всё же с ненавистью смотрит на Карну.
- Несите его в лес, - вполголоса приказывает лакеям Карну. – Фортунат! Быстро раздобудь мне лошадь. Приведи хотя бы Ласку, из запасных; да поживее.
     Фортунат летит обратно и возвращается уже с Лаской, запасной лошадью Карну каурой масти. Они с маркизом въезжают в лес. Там с помощью слуг маркиз сажает раненого на лошадь, привязывает его к ней и велит лакеям:
- Поезжайте домой. И помните: вы головой отвечаете за этого человека. Вы отнесете его через черный ход в комнату на первом этаже и позовете врача. Но делайте всё очень тихо, чтобы никто ничего не узнал.
- Слушаем, ваша светлость, - говорит Дэмьен.
- Можно, я тоже поеду? – спрашивает Фортунат.
- Да, поезжай, - сразу же соглашается Карну. – Проследи, чтобы всё прошло, как следует. Я скоро вернусь.
     И, не оглядываясь назад, он возвращается к графу Кингмору. Тот упоен счастьем: пропавший Дон Карлос нашелся. Охота продолжается.
    

     Вечером Карну возвращается домой, испытывая огромное облегчение. Его «друг-враг» пойман, причем всё сделано на удивление тихо. Фортунат и лакеи докладывают ему, что всё в порядке: пленника без шума водворили в одну из комнат, и теперь он лежит там в постели, относительно чистый и перевязанный.
- Он потерял многовато крови, - вполголоса сообщает Карну врач. – Лодыжка сломана; возможно, он будет хромать всю жизнь.
- Главное, чтобы он выжил и был относительно здоров, - отвечает Карну.
     Они с врачом многозначительно переглядываются. Потом врач уходит. Его зовут Джеймс Вэг, и он всё знает о Карну, ибо он и сам горячий приверженец князя Арвида.
     Карну велит Дэмьену и Рудольфу неотлучно находиться при больном, а сам уходит мыться и переодеваться. Потом он вызывает к себе Фортуната. Тот уже чисто одет, но его лицо вспухло, оно всё в синяках, кровоподтеках и царапинах.
     Карну пожимает ему руку, потом обнимает его и сердечно целует в щеку.
- Я в долгу перед тобой, - говорит он. – Ты спас мне жизнь, мало того, ты с Божьей помощью добыл мне Гофредо Сальгари. Этим ты оказал большую услугу князю Арвиду. Давай поужинаем вместе.
     Фортунат очень доволен; его лицо вспыхивает гордой и радостной улыбкой. Вместе с тем он смущен.
- Я с удовольствием, ваша светлость, - говорит он, глядя немного в сторону.
- «Хозяин», - поправляет его Карну. – И прошу с этого дня обращаться ко мне на «ты». Правда, лишь в тех случаях, когда никого рядом нет.
- Благодарю вас, - отвечает Фортунат; он в восторге. Ему страстно хочется совершить еще какой-нибудь подвиг, но не ради князя Арвида, а для Карну – и только для него.


     И вот, они ужинают. Но не в кабинете маркиза, а в малой гостиной, где Фортунат бывал всего один-два раза, да и то мимоходом. Здесь мягкие восточные ковры на полу и на стенах, кожаные, низкие и широкие кресла. Фортунат сидит сейчас в одном из этих кресел за низким накрытым круглым столом, в центре которого горят пять свечей в серебряном канделябре, и смотрит на малиновые, в цвет ковров, бархатные шторы. Свечи и огонь отражаются в большом высоком зеркале с позолоченной рамой. Это напоминает Фортунату Зеркальный Зал. Они едят омлет с креветками, прозрачный суп с сухариками, фазана, запеченного в винном соусе, и запивают всё это греческим вином. Аромат вина смешивается с ароматом сигары, которую курит де Руа. Фортунат внимательно слушает его.
- … и теперь, - продолжает свою речь Карну, - князь Арвид собирает на островах войска. Наши жены, дети и прочие родственники, наши друзья – почти что все сейчас там, на Ликардийском архипелаге, и в строжайшей тайне готовят захват власти. Нас, оставшихся в тылу врага, всего пятнадцать человек (я имею в виду дворян). Мы почти что не сообщаемся между собой, потому что Корона наводнена шпионами с самого первого года правления барона Фердинанда. Но мы в постоянной переписке. Мы ищем и находим среди самых разных сословий сторонников князя Арвида и присоединяем их к нашей здешней тайной армии так осторожно, что едва ли они сами замечают это.
     Голос Карну звучит, как всегда, неторопливо и веско. Фортунат замечает, насколько тонки и как-то особенно благородны черты его хозяина здесь, в гостиной, в теплом мерцании свечей. Карну сидит, свободно откинувшись на спинку кресла. На нем шелковый темно-синий халат, в длинных пальцах сигара. Он, как всегда, немного загадочен и, как всегда, зачаровывает взгляд. В его облике странным образом сочетаются сила и уют, надежность и некая утонченная дворянская хрупкость. «Когда-нибудь и я стану таким же, - мечтает Фортунат. – Изящным, сильным, непринужденным, солидным… и при этом таким же героем!»
- … главных среди нас нет, - продолжает тем временем говорить Карну. – Впрочем, мы с Эмилио Джакоза волей судьбы сделались лидерами. Во всех делах мы держим между собой совет, но ни один из нас не считает другого главнее.
     Он негромко смеется. Фортунат смеется тоже, хотя в душе он убежден, что главным должен быть Карну. Джакоза Фортунату решительно не нравится. Этот бесцеремонный человек с лицом типичного итальянца, к тому же, коренастый, нестройный и некрасивый, никого не уважает. Он со всеми прост, даже грубоват, несмотря на свое двухсотлетнее дворянство. Когда Фортунат впервые передал ему послание от маркиза де Руа, Джакоза спросил его, кто он такой. «Я паж его светлости», - ответил Фортунат. «А, мальчик для порки, - рассмеялся Джакоза. – Не думал, что его светлость возьмет себе пажа, он не охотник до уличных мальчишек. Разве что ты какой-нибудь особенный». Он недоверчиво и бесцеремонно оглядел Фортуната, потом дал ему письмо: «Вот, отдай де Руа». Фортунат ушел от него, чувствуя себя сильно задетым. Он давно уже не ощущал себя «уличным мальчишкой», а тем более, «мальчиком для порки» и сердито подумал, что Джакоза глуп. Но тут же вспомнил быстрые внимательные глаза итальянца, жёсткие и насмешливые. И еще больше рассердился на него. Джакоза был умен, но он никого не уважал, Фортунат это понял.
- Все мы для отвода глаз часто бываем у его превосходительства, - продолжает де Руа. – И я чаще всех. Не знаю, почему, но Фердинанд постоянно зовет меня к себе, и я всякий раз убеждаюсь, что он искренне мне рад. Я не считаю его последним негодяем, он неглуп, с ним интересно беседовать. Тем не менее, он мой враг, и я сделаю всё, что в моих силах, чтобы ослабить его могущество.
     Он смотрит на задумавшегося Фортуната и решительно говорит:
- Всё, довольно о политике. Это тема невеселая, особенно в настоящее время и в нашей стране. Выпьем теперь за нашу сегодняшнюю удачу – за поимку Гофредо Сальгари!
     Они торжественно пьют. Потом Фортунат спрашивает, робея:
- Хозяин, почему ты не устраиваешь балов? По-моему, в Зеркальном Зале было бы здорово танцевать.
- Да, – подтверждает Карну. – Там красиво, это верно. Прежний хозяин дома очень любил этот Зеркальный Зал. Но я жду слов, которые ты сейчас произнес, от самого барона Фердинанда. Едва он их вымолвит, я тотчас устрою бал, и именно в этом зале. Я для него фигура пассивная, поющая с его голоса, к тому же, лентяй и мизантроп. Такой человек ни за что бы не взялся устраивать бал в Зеркальном Зале без высочайшего та то повеления. Мне надо выдерживать свою роль до конца и во всех тонкостях.
     Он подходит к высокому красивому шкафу красного дерева, открывает дверцу и берет с полки шкатулку.
- Подарок князя Арвида, - говорит он Фортунату.
- Что это? – Фортунат с любопытством смотрит на шкатулку. Она довольно большая, лакированная, синяя, с видами прославленных европейских городов. А в одном из ее боков – серебряная ручка.
- Музыкальная шкатулка, - Карну ставит ее на мозаичный столик возле стола с едой и поднимает крышку. Фортунат видит сразу три дворца: Вестминстер, Лувр и еще какой-то, в итальянском стиле – точные миниатюрные копии настоящих. Дворцы соединены между собой садами, тоже очень похожими на настоящие. Карну несколько раз вертит ручку шкатулки, и та вдруг начинает играть. Фортунат замирает от восхищения. Звучат лучшие произведения композиторов, написанные за последние пятнадцать-двадцать лет. Они очень известны, а в исполнении шкатулки звучат особенно нежно и прекрасно. Последняя мелодия - ария из оперы «Офицеры», которую часто играли в театре на спектаклях и на репетициях оркестра: до того народ любил ее. Фортунат вспоминает слова:
                Сыграй мне, шарманка, старинный напев,
                Я тихо тебе подпою.
                Любило нас, юношей, множество дев,
                А я лишь Марию люблю.

                Она мне надела кушак золотой
                И благословила меня.
                В дорогу, в дорогу! Мария, постой,
                Ведь песня не спета моя.

                Играй мне шарманка, Марии играй,
                Раскидывай россыпи нот.
                А после скажу я любимой «прощай»,
                Чтоб «здравствуй» сказать через год.
     Фортунат чувствует, как трепетно бьется его сердце. «А я лишь Алису люблю…» – отзывается эхом в его душе. Прежде, до службы у маркиза, он как-то не особенно обращал внимание на эту арию молодого офицера, но теперь, в нежном исполнении шкатулки, она звучит для него, как настоящее откровение. Слезы кипят у него в груди, и любовь стремительно, точно ласточка в небе, мечется в его душе. Карну слушает молча, прикрыв глаза рукой. Образ его Мари встает перед ним, как живой, окруженный сиянием мира, покоя, всеми радостями чудесной прошлой жизни, которая, кажется, уже никогда не вернется.
     После того, как шкатулка замолкает, они тоже долго молчат, погруженные каждый в свои мысли и ощущения. В таком легком спокойном молчании проходит несколько минут. Потом вдруг в дверь стучат.
     Карну, тотчас очнувшись от размышлений, спокойно вынимает из кармана халата маленький пистолет и говорит:
- Войдите.
     Входит Джакоза: в плаще и цилиндре, как-то зловеще сдвинутом на глаза. На секунду он удивленно останавливается, глядит на стол и на свечи, потом весело говорит:
- Пируешь, Карну? Креветки, устрицы, греческое вино… Ах ты, буржуа несчастный.
     Карну убирает пистолет и, смеясь, подходит к Джакоза.
- Садись, гостем будешь, - он пожимает Джакоза руку. – Черт, как же я рад видеть тебя! Садись, говорят.
- Благодарю, - отвечает Джакоза, снимая цилиндр. – Ты мне послал весточку с этим твоим лакейчиком… как там его… Альбертом! Я не выдержал, прилетел сам. И знаешь, почему? Хочу поговорить с нашим Гофредо. Тебе-то ведь он не поверит, что ты честный и за князя, а вот мне – другое дело.
- Ради Бога, - Карну наливает Джакоза вина в чистый бокал и пододвигает ему тарелку с устрицами. – Говори с ним хоть всю ночь.
- Спасибо, - ворчит Джакоза, садясь за стол. – А где лимон – устриц полить? Давай-ка его сюда. А ты, малый, - обращается он к сидящему рядом Фортунату, - исчезни пока что отсюда. Мне надо поговорить с твоим хозяином.
- Никуда я не пойду, пока хозяин мне не прикажет, - холодно отчеканивает Фортунат.
- У меня нет от него секретов, Эмилио, - говорит Карну. – Пусть он останется.
- Он у тебя непослушный, - качает головой Джакоза, потом вдруг всматривается в лицо Фортуната и спрашивает с удивлением:
- Кто его так отделал?
     Тут же он начинает хохотать:
- Наверно, хозяин всыпал? Я же говорил: завел себе мальчика для битья и теперь лупит почем зря. За что вы его так, маркиз де Руа?
     Фортунат бледнеет от гнева.
- Не дразни моего друга, Джакоза, - смеясь, говорит Карну. – Он мне сегодня жизнь спас.
- Вот как? – Джакоза всё еще насмешливо, но уже с интересом смотрит на Фортуната. – Расскажи-ка мне об этом, Дэльф, хочу послушать.
     Карну рассказывает ему о том, что произошло сегодня на охоте. Джакоза ест, пьет и слушает его очень внимательно. Постепенно взгляд его меняется. Теперь его глаза, устремленные на Фортуната, выражают одобрение и даже что-то похожее на уважение.
- Что ж, неплохо, - он подает ему руку. – Одолеть Сальгари не так-то просто; он зверь в драке, даром что дворянин. Впрочем, тебе капкан помог. Этот слабоумный Кингмор засеял свои леса капканами, как пшеницей, да звери-то не дураки, обходят эти его капканы, что твои егеря. А с простыми людьми, конечно, иначе. Люди не волки, запаха железа не чувствуют ни в какую, ну и… хорошо, что тебя самого еще, парень, не схватило этим капканом.
- Да, я и сам думал об этом, - согласился Фортунат, уже более дружелюбно глядя на Джакоза. – Мне повезло.
- Не повезло, а Бог спас, - поправляет его Джакоза. - Как и нашего господина Карну. Еретики, да вы хоть возблагодарили Бога-то?
- Возблагодарили, да тебе не сказали, - с улыбкой говорит Карну. – Забыли перед тобой отчитаться.
     Джакоза смеется.
- Молодец, - говорит он Карну, - не позволяешь себя учить. Эх, Дэльф, славный ты малый. Да и паренек твой, вроде, ничего, хотя, по мне, молод слишком для наших дел. Меня в его годы гувернер еще в угол ставил. Как тебя зовут? – спрашивает он Фортуната.
- Фортунат Ортолани, - отвечает тот.
- Ишь ты! Итальянец?
- Не знаю. Может быть.
- Что за «может быть»? Сирота, что ли?
- Да. Но я говорю по-итальянски.
- Проверим, - тут же переходит на итальянский Джакоза. – Где тебя Карну подобрал?
- У театра, - отвечает Фортунат тоже по-итальянски. – Я воровал кошельки.
- И у маркиза украл?
- Да.
- Отлично, - Джакоза доволен и снова переходит на ликардийский. – Дэльф, как же это ты не заметил, что тебя обокрали?
- Поэтому я и взял его, - отвечает Карну.
- Шустрый, - качает головой Джакоза. – Знаешь, Ортолани, мимо нашего маркиза мышь не пробежит, а ты у него деньги потянул. Ну, и здоров же ты; видно, мастер своего дела.
- Был, - поправляет его Фортунат. – Я больше никогда не буду воровать.
- Если снова не очутишься на улице, так, может, и не будешь. А вообще, кем хочешь быть? Старшим лакеем?
     Глаза Джакоза насмешливо поблескивают.
- Я хотел бы стать дворянином, как мой хозяин и вы, - глядя ему в глаза, спокойно отвечает Фортунат.
- Молодец, - глаза Джакоза вспыхивают, и он хлопает Фортуната по плечу. – Так и держись. Маркиз, этот малый у тебя не промах. Ты учишь его чему-нибудь?
- Всему понемногу, и не я, а Блэйк, - отвечает Карну. – Сигару будешь?
- С удовольствием, - Джакоза берет сигару и закуривает. – Блэйк умница, чего только не знает. Шутка ли, он самого Арвида когда-то обучал…
- Самого князя Арвида?! – врывается у Фортуната.
- А ты не знал? – удивляется Джакоза. – Теперь знай. Он ученый, большой человек. Скажи, Дэльф?
- Да, - подтверждает Карну. – Господин Эрнст Блэйк достоин всяческого уважения. Впрочем, Фортунат – один из лучших его учеников, он сам так сказал мне.
- Хорошо с вами, - с чувством признался Джакоза. Хорошо вот так сидеть и смотреть на ваши человеческие лица, и слушать человеческие речи… Как же мне этого не хватает! Уж скорей бы вернулся князь, и жили бы мы тогда, как люди. А, господин Карну?
- Всему свое время, господин Джакоза, - тепло глядя на него, отвечает Карну. – Подождем. Потерпим. Я тебя очень рад видеть, Эм, страшно рад.
- Не больше, чем я тебя, - возражает Джакоза, стараясь не показать, как он растроган и взволнован. – Моя Элен пишет, как она дружна с твоей Мари. Говорит, что они там, как и мы здесь, только дружбой держатся. Ладно, хватит сантиментов; не для того мы сидим в тылу врага. Проводи меня к Сальгари, Дэльф.
- Пойдем, - Карну встает из-за стола.
- Я уже не вернусь сюда, – говорит Джакоза. – До встречи, Фортунат.
- До встречи, господин Джакоза, - отвечает Фортунат приветливо. Теперь ему даже жаль, что Джакоза уходит. Обиды забыты. Фортунат видит еще одну человеческую душу, страдающую от одиночества. И эта душа нравится ему.


     На следующий день он знакомится с тем, с кем вчера так отчаянно дрался.
     Карну приводит его в комнату Гофредо Сальгари. В первую минуту Фортунат никак не может узнать в представшем перед ним человеке своего вчерашнего противника, с которым столь отчаянно дрался. Вместо лесного разбойника он сегодня видит красивого человека лет тридцати, с аккуратно постриженной бородой и усами, черными волнистыми волосами и прямым («как стрела») носом древних эллинов. Его черные глаза, энергичные, подобные жидкому огню, сегодня спокойны, даже кротки. В них уже нет ненависти. Лодыжка его левой ноги в лубке; сам он сидит в кресле у камина, лицом к дверям. Увидев Карну и Фортуната, он улыбается им, как лучшим друзьям, самой открытой улыбкой и говорит:
- Доброе утро! Простите, я не могу встать, чтобы поздороваться с вами.
- Ради Бога, сидите на месте, Гофредо, - Карну с ответной улыбкой подходит к нему, и они обмениваются рукопожатием. – Доброе утро.
- Фидэль, - Сальгари смотрит на де Руа с величайшим уважением. – Как же я в вас ошибался, да и в Джакоза тоже. Подумать только, я хотел убить вернейших людей его светлости Арвида! Но мне и в голову не приходило, что вы ведете такую отчаянную игру. Я преклоняюсь перед вами и прошу принять меня в ваши ряды хотя бы последним подручным. Как только я поправлюсь, я постараюсь принести по возможности больше пользы.
- Обязательно, - отвечает Карну. – Фортунат, иди сюда. Гофредо, познакомьтесь, это мой верный друг и паж Фортунат Ортолани.
     Гофредо Сальгари с удовольствием пожимает руку Фортуната.
- Простите, что дрался с вами, - говорит он. – Вы превосходный боец и серьезный противник. Да, очень серьезный.
     И улыбается, дружески разглядывая Фортуната.
- Вы меня чуть не одолели, - улыбается в ответ Фортунат.
- Слава Богу, что я этого не сделал, - отзывается Сальгари. – Я никогда себе не простил бы, если бы вы погибли от моей руки. Господин Карну, вы герой! И ваш Фортунат герой. Какое счастье, что мы встретились, и Эм Джакоза всё мне объяснил.
     Они беседуют еще некоторое время. Карну настоятельно рекомендует Сальгари официально называться Жеаном де Шату.
- Тогда я всем кажу, что вы мой добрый знакомый из Франции, - говорит маркиз де Руа, - и случайно попали в капкан на охоте. Признаться, я еще вчера распустил этот слух в своем доме, чтобы мои слуги (а среди них только пять человек – испытанные, преданные мне люди) не начали подозревать в вас врага его превосходительства. Итак, вы отныне шевалье Жеан де Шату, а я маркиз. Ни в коем случае не обмолвитесь и не назовите меня графом, коим я по-настоящему являюсь: вот вам первое боевое задание нашей разведки.
- Я всё выполню в точности, - заверяет его Сальгари. – Вы увидите, господин де Руа, на меня можно положиться. Я, думается мне, неплохой разведчик, но, конечно, нуждаюсь в том, чтобы мной руководили такие люди, как вы и наш друг Эмилио.
- Обещаю вам наше чуткое руководство, - смеется Карну.
- Благодарю вас.
     Сальгари очень доволен. Фортунат тоже. Он впервые дрался вчера со взрослым и горд тем, что тот назвал его «серьезным противником» и «превосходным бойцом». Он тоже считает Сальгари отменным бойцом и испытывает к нему уважение за то, что тот не относится к нему, Фортунату, свысока, а главное, за то, что Гофредо по собственной воле желает подчиняться Карну и Джакоза. Карну не раз говорил Фортунату, что спокойная готовность в случае необходимости подчиняться разумным приказам и требованиям говорит о внутренней силе человека. Фортунат верит этому. «Значит, Сальгари сильный», - думает он.
     В этот же день всем слугам, живущим в доме, становится известно, что некий раненый в нижней комнате – французский дворянин де Шату, добрый приятель маркиза, случайно пострадавший от капкана на вчерашней охоте.

                8.

     Великолепный зал княжеского дворца, ныне дворца его превосходительства, сверкал множеством огней. Барон Фердинанд Готтхольд устраивал большой прием. Раз в месяц он непременно собирал вокруг себя знать, перешедшую на его строну, дабы полюбоваться своими высокородными подданными. Кроме того, такие приемы давали возможность проницательным дворцовым шпионам лишний раз проверит, не уклонился ли кто-нибудь из бывших почитателей князя с нового правильного пути преклонения перед Фердинандом.
     Вокруг огромного, пышно накрытого стола, с которого каждый брал то блюдо, которое ему хотелось, толпились дворяне и зажиточные горожане, а вдоль стен стояли их слуги, готовые откликнуться на первый же зов своих хозяев. Фортунат также стоял у стены и с любопытством смотрел на это вавилонское столпотворение. Тут, рядом с людьми, действительно преданными барону Фердинанду, людьми, вроде графа Кингмора и мадам Леритье, он мог видеть тех, кто остался предан князю Арвиду и тайно служил ему верой и правдой. Фортунат заметил Эмилио Джакоза, мирно беседовавшего с выскочкой Иньиго Пасколи, который был так недавно произведен в дворяне и титулован, что еще не успел привыкнуть к своим модным аристократическим ботинкам, и вместо салфетки пользовался носовым платком. Фидэль Карну, вялый, с апатичными подведенными глазами и длинными светлыми волосами, набеленный, сверкающий драгоценными перстнями, так же мирно, со светской улыбкой, вел разговор с госпожой Эрикой Грай, женой сурового Губерта Грая, попавшего в графы лишь два месяца назад. До этого он был содержателем борделя. Злые языки утверждали, что свою супругу он повстречал впервые именно там. Это походило на правду. От внимания Фортуната не укрылось, как Эрика кокетничает с его хозяином. Впрочем, Карну сохранял спартанскую выдержку и на все взмахи искусственных ресниц Эрики отвечал любезными светскими улыбками и утвердительным покачиванием головы. Секретарь Фердинанда Доминик Шассэ с приклеенной улыбкой на чисто выбритом лице и без малейшей улыбки в проницательных голубых глазах летал по залу, стараясь уделить хоть минуту внимания каждому из гостей. Двое младших секретарей, Йонас и Даниэль, с такими же приклеенными улыбками, помогали ему. Фортунат внимательно следил за стратегией Доминика. Двигаясь направо, он мимоходом кивал своим помощникам в левую сторону и двумя-тремя взглядами указывал им путь от одной группы беседующей знати к другой. «Он прямо как полководец, - подумал Фортунат, дивясь проворству старшего секретаря. – И ведь не говорит им ни слова, но они его отлично понимают. Фердинанд, вероятно, ценит такого ловкого человека».
     Вдруг какая-то дама, проходя мимо Фортуната, слегка покачнулась и, воскликнув «ах, мне дурно», крепко ухватилась за его руку. Он поспешно подхватил ее под локоть и тут же с восторгом увидел, что перед ним Алиса Делор.
- Помогите мне добраться до моей кареты, добрый юноша, - сказала она слабым голосом. – Я буду вам весьма благодарна.
     Он немного встревожился за нее, но тут же учтиво обнял ее за талию и, бросив взгляд на Карну (не нужен ли он ему?), вывел леди Алису из приемного зала и усадил на кушетку в коридоре.
- Благодарю вас, - она поднесла к носу золотой флакончик с нюхательной солью и принялась обмахиваться веером. Он смотрел на нее с восхищением. Потом опомнился и тревожно спросил:
- Вам лучше?
- Да, - ответила она. – Пожалуйста, проводите меня до кареты.
- С удовольствием, - сказал он.
     Она встала, скромно оперлась на его руку, и они сошли вниз, в холл. Лакей подал молодой даме ее теплую накидку и капор. Она, всем своим видом выражая болезненную томность, оделась и, вновь опираясь на руку Фортуната, вышла из дворца и спустилась к своей карете. К ней бросилась молодая служанка:
- Что с вами, барышня?
- Ах, Боже мой, не кричи, Сэтти, - с некоторым неудовольствием сказала ей Алиса. – И вообще, погуляй пока что рядом с каретой. Мне нужно поговорит с этим юношей.
     Служанка поклонилась, а Алиса увлекла Фортуната за собой в карету и негромко рассмеялась.
- Вот я и здорова, - молвила она, зажигая маленькую лампу, прикрепленную к стенке кареты. Потом села напротив взволнованного Фортуната и улыбнулась ему самой доброй улыбкой.
- Так значит, вы притворились, что вам плохо, - он улыбнулся ей в ответ. – Как же здорово, что вы это сделали!
- Почему? – спросила она, посматривая на него ласково и немного лукаво.
- Потому что я счастлив видеть вас, - сказал Фортунат.
- А почему вы счастливы меня видеть? – спросила она коварно.
- Потому что я люблю вас, - мужественно признался он и посмотрел ей прямо в глаза.
     Она улыбнулась, и глаза ее красиво блеснули в полумраке.
- Вы же видите меня всего лишь второй раз в жизни.
- Это неважно, - возразил Фортунат. – Я вас сразу полюбил, как только увидел.
- Вы очень милый, - сказала она ему. – Спасибо, что вы любите меня. Я тоже… вы мне тоже… нравитесь, - она немного смутилась, потом рассмеялась:
- Я ужасная кокетка и вовсе не достойна вашего трепетного чувства, господин… как вас зовут?
- Фортунат Ортолани, госпожа баронесса.
- Фортунат. Какое славное веселое имя! – она легонько стукнула его сложенным веером по носу. На него пахнуло ароматом сирени и ландыша, он засмеялся от радости. Теперь, при слабом блеске лампы, он видел, как вьются на висках ее локоны (их цвет он запомнил во дворце, они были темно-русыми), видел, как красивы ее маленькие руки в лайковых перчатках, и от души любовался ею.
- Ой, - вдруг встрепенулась она. – Ваш хозяин Дэльф задаст мне! Ведь он, наверно, вас ждет, а я вас задерживаю. Вот, - она сунула ему в руку записку, - передайте ему после приема, пожалуйста. Можно даже, когда вернетесь в усадьбу, только именно сегодня. Эм Джакоза просил меня об этом.
- Почему он сам не передаст? – удивился Фортунат. – Он же там, на приеме.
- Им нельзя подходить друг к другу, - шепнула она доверительно. – Они должны делать вид, что не очень-то дружны между собой. Ну, ступайте же!
- А вы будете на балу у графа Кингмора? – спросил он ее.
- Да, мы с Элеттой обе там будем, - ответила она, оживляясь. – А вы? Неужели Дэльф привезет вас туда? Я буду очень рада. Что ж, тогда там и встретимся. До свидания, Фортунат!
- До встречи, - он поцеловал ее руку. – Мой поклон леди Элетте.
- Непременно передам, - она улыбнулась ему. Они обменялись долгими взглядами. Она подарила ему взгляд ласковый и веселый, он ей – взгляд нежный и восхищенный. И, счастливый, вышел из кареты.
     … Войдя в приемный зал, он заметил, что Карну ищет его глазами. Увидев своего пажа, маркиз слегка кивнул ему, успокоенный, и тут же заговорил о чем-то с подошедшим к нему Домиником Шассэ. Доминик смотрел на Карну с особенным почтением и отвечал ему очень обстоятельно; Фортунат это видел, хотя и не мог слышать слов. После этого Фортунат позабыл обо всём на свете: его охватили упоительные воспоминания об Алисе Делор. Каждое мгновение их чудесной встречи вновь и вновь проходило перед его мысленным взором. Эти воспоминания так поглотили его, что даже торжественный выход к гостям его превосходительства Фердинанда не смог всецело извлечь Фортуната из сладкого моря грез.
     Через некоторое время, когда гости уже начали расходиться, Карну подошел к нему и тихо сказал:
- Спускайся в карету. Скажи Рудольфу, чтобы ехал за экипажем леди Грай. Я поеду с ней, а вы следом за нами.
- Слушаю, - ответил Фортунат.
     Сбегая по лестнице, он подумал: «Всё-таки этот крашеный слон добрался до моего хозяина. Интересно, у них что-нибудь серьезное или так, легкий флирт? И неужели всё это в интересах нашего дела?»
     После милого, полного очарования и романтики свидания с Алисой, образ Эрики Грай, кокетливый и вульгарный, заставил Фортуната поморщиться от невольного отвращения. Он от души пожалел своего хозяина, вынужденного ехать к столь пожилой и неженственной особе. Разумеется, по доброй воле его хозяин, чистый, духовно и физически брезгливый, не поехал бы к графине, развратнее и грубее которой Фортунат еще не встречал среди женщин. Даже те из них, что торговали собой на улицах столицы, держали себя не в пример пристойней. Фортунат всегда им симпатизировал и жалел их, а порой и помогал, чем мог. Но Эрика, на его взгляд, была просто вздорной, глупой и грубой бабой, не достойной ни малейшего сочувствия. Впрочем, размышлять об этой даме не имело смысла. «Всё это не мое дело», - сказал он себе и, одевшись, передал Рудольфу, бывшему сегодня за кучера, приказ хозяина, а сам забрался в карету. Он с любопытством наблюдал в окошко, как один за другим отъезжают от дворца нарядные экипажи, озаряемые фонарями дворцовой площади. Деревья возле позолоченных ворот почти совсем уже облетели и стояли теперь чёрные, строгие в очертаниях, красивые какой-то графической предзимней красотой, напоминая Фортунату лучшие театральные декорации, которые он когда-либо видел. На темно-синем небе блестели звезды, свежий ветер с речной набережной дул в окошко кареты. Очарованный Фортунат не желал опустить маленькое квадратное стекло, вдыхая чистый осенний запах воды и увядших мокрых листьев. Красота мира, далекая от мирской суеты, завладела его душой, и он с радостью подчинился ее властному обаянию.
     Наконец, тронулась и их карета. Они выехали за дворцовые ворота и полетели через вечерний город, через мосты, площади, переулки, сады. Ехали около двадцати минут. Потом экипаж де Руа остановился у подъезда особняка Губерта Грая. Фортунат проворно выбрался из кареты и увидел, что Фидэль Карну помогает выйти из экипажа Эрике Грай, а та без умолку болтает какую-то неслыханную чепуху, даря при этом Карну самые завлекающие улыбки.
- Прошу прощения, ma chere, - сказал Карну графине и обратился к Фортунату:
- Иди сюда, ты понадобишься мне.
- Какой у вас миленький паж, - заметила хрипловатым голосом леди Грай и игриво захихикала. – В самом деле, нечего такому красавчику мерзнуть на улице.
- Он поможет мне одеться после нашего рандеву, - молвил Карну, обнимая ее сиятельство за полную талию. – Я ведь не привык одеваться сам, дорогая.
- Это потому, что ты прирожденный аристократ, дружочек, - восторженно сделала вывод графиня, и Фортунат почувствовал исходящий от нее густой запах рома.
     Швейцар отворил им дверь, и они поднялись вверх по лестнице, к покоям графини Эрики, отделенным коридором от покоев ее мужа. Разодетые лакеи с хитрыми нахальными физиономиями пропустили всех троих в комнату, которая, в свою очередь, вела в спальню. Фортунат собирался остаться в комнате, но Карну знаком велел ему следовать за ними в спальню. Фортунат удивленно повиновался.
- Хорошенький мальчик, - графиня, извернувшись, потрепала его по щеке.
- Не отвлекайся, милая, - Карну повернул ее к себе лицом. – Фортунат, ступай за ширму и сиди там, да смотри, не подглядывай.
     Последняя фраза рассмешила Эрику; она хрипло расхохоталась, точно ворона закаркала.
- Не подглядывай! – повторила она. – Да ведь это невозможно, Фидэль: там громадные щели, и вообще…
     Но Фортунат, не слушая ее, уже проскользнул за ширму. Его поразил беспорядок в спальне: повсюду было раскидано нижнее белье, женское и мужское, парики, баночки с косметической красой и пудрой. Он опустился на стул за ширмой, решив не подсматривать даже краем глаза, но перед ним оказалась такая широкая щель, что он не выдержал и заглянул в нее.
     Он увидел, что Карну и графиня уже сидят на кровати. Они держали в руках по бокалу вина. Карну в полурасстегнутой рубашке одной рукой обнимал Эрику, положившую голову ему на плечо, и говорил:
- Сначала выпьем, ma chere, за нашу с тобой встречу. Ну же, давай, а то я весь в нетерпении.
- Я тоже, - простонала она голосом пьяного возчика и залпом осушила свой бокал, после чего вздохнула и, к удивлению Фортуната, погрузилась в сон. Карну быстро раздел ее, уложил под одеяло и позвал:
- Фортунат!
     Он выглядел напряженным и настороженным. Фортунат тотчас подошел к нему.
- Вот что, - молвил Карну. – Стой здесь. Одним глазом следи за дамой, другим за дверью, а я должен найти кое-что в кладовой. Если дама пошевелится, позови меня.
     И он тут же скрылся за дверью маленькой кладовой в углу комнаты. Фортунат брезгливо покосился на храпящую под одеялом графиню, потом внимательно взглянул на дверь, подошел к ней и на всякий случай приоткрыл ее: убедиться, что в соседней комнате никого нет. Потом он снова закрыл ее и посмотрел на графиню. Она не шевелилась, сон ее был крепок. Минуты текли одна за другой, а он стоял, внимательно прислушивался и присматривался. Наконец, из кладовой появился Карну с пачкой каких-то писем, перевязанных шелковой лентой.
- Спрячь себе за пазуху и прикрой плащом, - сказал он, подавая письма Фортунату.
     Фортунат так и сделал. Он взглянул на Карну, который застегивал  рубашку, и сказал, морщась:
- Хозяин, у тебя всё лицо в помаде. И шея…
     Карну, ничуть не смущаясь, намочил платок в розовой воде и, стоя перед зеркалом, стер с лица и шеи следы поцелуев.
- Кажется, всё, - произнес он. – Береги письма, как зеницу ока; в карете я возьму их у тебя.
     Он быстро надел фрак, плащ, цилиндр, взял трость, и вскоре они с Фортунатом уже сидели в своем экипаже. Рудольф вез их домой. Фортунат был очень этим доволен. И всё же одна мысль не давала ему покоя.
- Хозяин, а графиня не обидится? – наконец, спросил он.
- На что? – удивился Карну.
- На то, что ничего не было.
- Она об этом никогда не узнает, - усмехнулся Карну. – Я усыпил ее таким веществом, которое действует, как веселящий газ. Когда она проснется, ей покажется, что было решительно всё, и даже очень хорошо. Кстати, - он засмеялся, - откуда ты знаешь, что происходило в спальне? Я же велел тебе не подглядывать.
     И он ласково ухватил Фортуната за ухо. Тот прижался щекой к его руке и тоже засмеялся:
- Я не виноват. Там, правда, щели большие. Просто невозможно было не смотреть.
     Тотчас он спохватился:
- Хозяин, а ведь леди Алиса Делор передала мне сегодня для тебя записку от господина Джакоза.
- В самом деле? – Карну оживился. – Давай-ка ее сюда.
     Фортунат отдал.  Карну прочитал и задумался.
- Конец нашему с Джакоза владычеству, - сказал он потом, улыбаясь. – Князь Арвид посылает нам начальника. Эммануэль Клав, двадцати пяти лет, из крестьян. Что ж, посмотрим, каким он окажется, наш новый начальник.
- Ты должен быть начальником, а не какой-то Клав! – рассердился Фортунат. – Как только я увижу князя Арвида, я обязательно скажу ему об этом.
     Карну засмеялся.
- Брось, - сказал он дружески. – Это всё пустяки, не стоящие внимания. Вспомни лучше об Алисе Делор. Хорошо вы с ней поговорили?
- Ах! – только и смог вымолвить Фортунат. Лицо его озарилось мягкой улыбкой, и Эммануэль Клав был немедленно забыт им – забыт надолго…

                9.

      Накануне бала у графа Кингмора Фидэль Карну вызывает к себе Фортуната и говорит ему:
- Вот что. На завтрашнем балу помимо других гостей  будет некий Ричард Нэй, один из приближенных шпионов Фердинанда. Он давно следит за мной. То, что его превосходительство ко мне привязан, ему не нравится. Он всё чаще встает на моем пути и не сегодня-завтра может догадаться о той игре, которую я веду. Этот человек постоянно окружен охраной, его невозможно застать врасплох. Но у него есть слабое место: он не может равнодушно видеть женщин, особенно привлекательных. Поэтому ты переоденешься дамой, которую никто не знает, и будешь танцевать с ним. Сперва тебя приглашу я, потом Джакоза, а после – вероятно, сам Нэй. Твоя задача выманить его из дома графа и завлечь в свою карету (ты приедешь на бал один, в никому не известном экипаже). В карете будет Дэмьен. Он оглушит и свяжет Нэя, ты поможешь ему. Кучер (ты не знаешь его, но он человек надежный) отвезет вас в лес, где к вам подойдут двое людей в масках. Они должны сказать пароль: «Стой, экипаж!» На это ты должен ответить: «Мы ждали вас». Они заберут пленника, а вы с Дэмьеном вернетесь домой. Дело очень ответственное и рискованное. Возьмешься ли ты за него?
     Фортунат смотрит в серьезные глаза Карну и отвечает:
- Возьмусь. Будь спокоен, хозяин, я всё сделаю. Но вдруг он ко мне не подойдет, а выберет какую-нибудь из настоящих дам: ведь все они, конечно, будут красивее меня?
- Я сделаю так, что ты затмишь всех дам, - обещает Карну, - и он непременно на тебя клюнет. Видишь ли, я собирался вначале подсунуть ему настоящую даму, но шпионы заметят, с кем ушел Нэй; ведь они знают всех городских дам. Ты будешь дамой никому не знакомой. Только говори с ним очень тихо, иначе голос выдаст тебя. А имя твое будет Анжелина Марсо. Запомнил?
- Да, - Фортунат смеется. – Красивое имя. Настоящий сценический псевдоним. А его шпионы потом не узнают меня?
- Нет.
- И они не пойдут за нами с Ричардом Нэем, когда я выманю его из дворца?
- Не пойдут. Вели ему оставить их на крыльце.
- И что, он послушается меня? – недоверчиво спрашивает Фортунат.
- Уверен, что послушается.
- Как странно, - роняет Фортунат. Помолчав немного, он весело говорит:
- Я готов! В чем я поеду на бал?
- Иди в свою комнату, - говорит Карну. – В твоем шкафу уже висит платье, а на полке лежит парик и прочая чепуха. Надень всё это, а я спущусь к тебе через десять минут.
     Фортунат спускается в свою комнату, находит в шкафу платье, парик, чулки, бальные туфли с лентами и принимается наряжаться, давясь от смеха. Всё происходящее и то, что должно произойти, представляется ему забавной шуткой, правда, смелой, но всё-таки шуткой, неким комедийным театральным действом. Платье – великолепное, белое, кисейное, с подшитым к нему кринолином, с целым ворохом нижних юбок и уже «готовой» грудью, высокой и пышной, особенно его смешит. И всё же он краснеет при мысли, что должен будет предстать в таком виде перед сестрами Делор, особенно перед Алисой. Но дело есть дело. Он готов скорей умереть, чем отказаться от роли, которую взял на себя ради своего хозяина. Поэтому он добросовестно одевается и смотрится в зеркало.
- Господи! – вырывается у него. – Да это же не я!
     В самом деле, в зеркале перед ним стоит стройная девушка с кудрявой шапкой золотистых волос, и в белых бальных туфельках с лентами. Эта девушка довольно хороша собой, но, конечно, заметно уступает в красоте Элетте и Алисе.
     «Вот Джакоза посмеется надо мной, - думает Фортунат. – Ну и на здоровье. Если я захвачу Нэя, он первый будет уважать меня за это».
     Он проходится взад-вперед перед зеркалом, подражая изящной походке дам, и это ему удается, ибо на сцене он не раз так делал. Их, мальчишек-статистов, учил ходить в дамских платьях сам столичный балетмейстер, и выучил на славу.
     «Ноги великоваты для дамы моего роста, - критически думает Фортунат. – Ну да ничего. Зато всё остальное хорошо. Даже шея достаточно длинная».
     Приходит Карну. На его лице нет ни тени улыбки. Видимо, он волнуется за Фортуната, поэтому не находит ничего забавного в его наряде. Маркиз оглядывает своего пажа очень внимательно со всех сторон и велит пройтись по комнате. Фортунат подчиняется. Карну доволен.
- Завтра я тебя еще немного подкрашу, - говорит он. – Ты наденешь приставные серьги и бриллиантовое колье и затмишь всех дам, обещаю тебе это.
- А вдруг он догадается, что я не дама? – спрашивает Фортунат, грациозно помахивая веером и разглядывая себя в зеркало. – Прижмет меня к себе, поймет, что грудь не моя, и вообще, что-нибудь еще почувствует…
     Он не выдерживает и начинает хохотать. Карну не смеется. Он терпеливо ждет, когда его друг и паж успокоится, потом поясняет:
- То, что грудь приставная, он никогда не догадается, да и в остальном не усомнится, даже если обнимет тебя: у платья высокий кринолин. А потом, он всё-таки человек светский, и кидаться на даму прямо в зале не станет. Если что, капризничай, не давайся ему; помни, он такой бабник, каких еще свет не видал, для него желание женщины – закон. Правда, добравшись до кареты, он может об этом забыть, но там и ты уже можешь забыть, что ты дама. Нет, он ничего не успеет, Дэмьен сразу оглушит его.
     Он подходит к Фортунату и смотрит на его лицо и шею очень внимательно, как скульптор смотрит на кусок мрамора, из которого уже начал создавать великолепную статую.
- Хорошо, что у тебя еще нет ни бороды, ни усов, - замечает он. – И адамова яблока не видно. Дай Бог, чтобы у тебя всё получилось. Давай, переодевайся обратно.
     И выходит из комнаты.
    
                * * *
     На следующий день, ближе к вечеру, Карну снова приходит в комнату Фортуната, на этот раз с небольшим набором косметики и кисточками. Фортунат уже одет должным образом. Карну сажает его у столика со свечами, сам садится напротив него и начинает, как обещал, «подкрашивать» его; не сильно, а едва заметными легкими штрихами. Затем проводит по губам Фортуната красной кисточкой, и, напудрив его лицо, сажает ему на щеку черную мушку – излюбленное украшение дам.
- Теперь посмотрись в зеркало, - велит он. Фортунат встает, подходит к зеркалу – и замирает от восторга. Там, в зеркальной глубине, стоит такая красавица, что Фортунат с трудом верит в то, что это его собственное отражение. В глядящей на него девушке есть что-то бесконечно притягательное, таинственное и в то же время решительное. Ей не подходит слово «милая», но «очаровательная» – пожалуй. Скорее даже, «чарующая». Карну сделал так, что теперь глаза Фортуната немного больше и слегка раскосые; рот уменьшился и стал вишневым, на щеках играет легчайший румянец, а черная мушка – просто слов нет, как она украшает лицо! Бриллиантовое колье сверкает на стройной шее Фортуната, к ушам крохотными золотыми лапками прикреплены алмазные серьги.
- Да я просто красотка! – зачарованно глядя в зеркало, говорит Фортунат.
- Я же обещал тебе, - смеется Карну, но тут же становится серьезным. – Смотри, вот тебе флакон; в нем розовая вода с ароматом шиповника. А вот французские духи. На балу ты должен благоухать, как роза. А мне пора одеваться. Я уже не зайду к тебе. Ну с Богом, до встречи.
     Он пожимает Фортунату руку и выходит из комнаты.
     Через час он уезжает. А спустя еще десять минут за Фортунатом приходит Дэмьен. Увидев его, он минуты две не может вымолвить ни единого слова от изумления, потом широко ухмыляется и говорит:
- Поехали, ряженый. И чего только хозяин не выдумает! Если бы он не предупредил меня, я бы нипочем тебя не узнал.
- Тебе и не надо узнавать, - отзывается Фортунат, набрасывая на плечи теплую накидку. – Твое дело дать по голове тому, кого я заманю в карету. Кстати, она у крыльца? Помни, в этой обуви я не могу ходить по грязи.
- У крыльца, всё у крыльца, - отвечает Дэмьен. – Вуаль-то опусти. Пошли. Бог знает что. Мне на тебя и глядеть-то совестно.
- Обыкновенный театр, - пожимает плечами Фортунат. – Ведь это для дела нужно, сам понимаешь.
     Дэмьен понимает, но всё-таки на Фортуната старается не смотреть. «Содом, - ворчит он, качая головой. – Ровно оборотень. Сгинь!» И украдкой крестится.
     Они садятся в карету, и кучер, которого Фортунат, в самом деле, прежде не видел, везет их через черные ворота, какими-то рощами и перелесками, в объезд столицы, в другую часть пригорода, к поместью графа Кингмора.

                10.

     … Огромный бальный зал сверкает огнями. По общепринятому обычаю дамы сидят и стоят в одной части зала, а мужчины в другой.
- Мадмуазель Анжелина Марсо! – объявляет лакей графа, и Фортунат появляется в зале. Женщины переглядываются между собой, среди мужчин пробегает одобрительный ропот. «Кто это?» – слышит Фортунат то с той, то с другой стороны. Он немного смущен всеобщем вниманием, но величественно проходит к женщинам. К нему подлетает хозяин бала, граф Кингмор, и целует ему руку в лайковой перчатке. Супруга графа любезно здоровается с ним, дочери графа перешептываются, с любопытством и завистью поглядывая на новую неизвестную красавицу. Фортунат видит Алису и Элетту. Он с достоинством кивает им. Они отвечают ему таким же учтивым поклоном. Алиса, прикрывшись веером, улыбается и еле заметно подмигивает ему. Он счастлив – и против воли тоже начинает сиять улыбкой. Она здесь, рядом, его волшебница! И, наверно, знает о том, чт`о ему предстоит сделать, и пытается подбодрить его.
- Бог мой! – шепчет Элетта Алисе чуть слышно. – Никогда бы не подумала, что это мальчик. Только бы ему всё удалось!
- Ах, он прелесть, и такой ловкий, - вздыхает Алиса. – И как движется, посмотри! Точно фея. Он очень отважный, раз пошел на такое.
- Наверно, волнуется, - с состраданием шепчет Элетта.
- Еще бы. Но он чудо, он ни за что не покажет, что волнуется, - Алиса, вся в переживаниях за Фортуната, покусывает кончик веера. – Знаешь, он очень чистый, удивительно чистый…а должен ходить в таком наряде и танцевать с последним развратником. На коленях попрошу Дэльфа, чтобы не давал ему больше таких ужасных заданий! Уж лучше бы я танцевала с этим Нэем!
- Да, а потом села бы в тюрьму, - тихонько возражает Элетта. – Не волнуйся, у него всё получится. Дай ему Бог!
- Дай Бог! – эхом повторяет Алиса.
     Оркестр на хорах начинает играть вступление к танцам: какую-то веселую увертюру. Мужчины во фраках, с белыми и пурпурными цветками в петлицах, подходят к дамам. Карну тотчас приглашает Фортуната. Фортунат скромно опускает ресницы, которые у него от природы длиннее, чем у многих девушек, и соглашается. Оркестр играет экосез, пары начинают танцевать.
- Отлично смотришься, - шепчет Карну Фортунату. – Теперь глянь направо, только незаметно. Видишь того, здорового, с черными усами? Это тот, кто тебе нужен.
     Фортунат видит крепкого мужчину с черными усами и тяжелым взглядом каких-то сонных глаз. Лицо у него красивое, холеное, но порочное; на этом лице печать страстей, низменных и утонченных. Он танцует с дочерью графа Кингмора, но сам то и дело бросает цепкие взгляды на мнимую Анжелину Марсо.
- Посмотри на него раза два, - шепчет Карну. – Так, как бы между прочим.
     Фортунат слушается. Ричард Нэй ловит эти взгляды, и в глазах его тотчас вспыхивает хищный и жадный огонек.
- Попался, - тихонько смеется Карну. Потом взгляд его становится серьезным, он говорит:
- Ну, с Богом, родной; танец кончается. Сейчас тебя у меня перехватит Джакоза, а уж потом Нэй. Держись.
     И осторожно пожимает Фортунату руку. Музыка смолкает, и в ту же минуту рядом появляется Джакоза.
- Позвольте вашу даму, маркиз, - говорит он вежливо и кланяется Фортунату:
- Могу я пригласить вас, сударыня?
     Фортунат скромно и милостиво кивает головой. Карну отходит в сторону, а Джакоза и Фортунат начинают кружиться в мазурке. Фортунат весело смотрит в дружелюбные насмешливые глаза итальянца, в которых сегодня ясно выражается тревога – за него, Фортуната. Фрак сидит на коренастом Джакоза несколько неловко, и пурпурный цветок в петлице фрака настолько чужой всему его облику, что Фортунату поневоле становится смешно. Он кусает губы, чтобы не расхохотаться. Джакоза это замечает.
- Что, смешной я? – тихо спрашивает он, ничуть не смущаясь. – Ну, а ты еще смешней. Чем тебе грудь-то набили, опилками?
     Фортунат не выдерживает и громко смеется.
- Не смешите меня, - просит он. – А то я не смогу танцевать.
     Джакоза становится очень серьезным. С минуту они танцуют молча, потом Джакоза вдруг говорит:
- А ну, улыбнись!
     Фортунат улыбается ему.
- Да не мне, дурачок, - фыркает Джакоза. – Тому лешему.
     Фортунат дарит «лешему» ослепительную улыбку и, не удержавшись, снова начинает хохотать – почти беззвучно, но от души.
- Тихо! – сурово приказывает Джакоза. – Смеяться будешь потом. Этот скот ведь шутить с тобой не будет; будь осторожен, слышишь? Вот, он уже идет отбирать тебя у меня…
     Ричард Нэй действительно подходит к ним.
- Позвольте вашу даму, - цедит он сквозь зубы, не глядя на Джакоза, и обращается к Фортунату:
- Можно пригласить вас?
     Он склоняется к руке «дамы», целует ее и цепким обволакивающим взглядом смотрит в глаза Фортунату. Фортунат кивает Джакоза на прощание и тут же оказывается кружащимся вместе с Нэем. Последний не спускает с него тяжелого, полного страсти взгляда – и молчит. Вся веселость мгновенно покидает Фортуната. Он отчетливо понимает: шутки кончились, театр тоже; осталась жизнь в одном из самых неприглядных ее видов, разведка и опасность. Человек, который танцует с ним, не играет. Это его враг. И его взгляд, алчный, похотливый, животный, столь неприятен, что Фортунат испытывает глухую тоску. «Бедные женщины, - думает он. – Если этот Нэй всегда на них так смотрит, какие же они бедные!»
     Но он умело ведет свою роль, спокойно и беззаботно улыбаясь Нэю. Тустеп заканчивается, начинает звучать вальс. Нэй так сжимает его руку и так властно придерживает его другой рукой, что неприязнь к нему Фортуната начинает расти с каждой минутой. Он слышит учащенное дыхание своего партнера, видит его темные тяжелые глаза, и ему становится не по себе. Да, ему становится просто страшно и вместе с тем он начинает испытывать к Нэю острую ненависть. Ему хочется убить его. Чтобы Нэй не прочел этого желания в его взгляде, он отводит глаза в сторону. И вдруг слышит возле самого своего уха:
- Вас зовут Анжелина? Не бойтесь меня. Вы очень красивы.
- Вы тоже, - глядя в сторону, тихо говорит Фортунат, чувствуя, как растет его ненависть к Нэю и жалость к женщинам. Ему теперь искренне жаль даже вульгарную графиню Эрику Грай. Если она общалась с подобным зверьем, не мудрено, что она стала такой, какой стала. «Я никогда не буду так обращаться с женщинами, - дает себе слово Фортунат. – Никогда не буду смотреть на них так… Как же я его ненавижу!»
     Его щеку опаляет жарким дыханием, словно из камина.
- Дорогая, - слышит он тяжелый шепот. – Я люблю вас… я вас никуда не отпущу. Вы должны после бала уехать со мной. Не спорьте. Я осыплю вас золотом, у вас будет всё, что вы только пожелаете… Слышите, всё…
     Фортунат начинает дрожать. Только бы Нэй ничего не заметил! Его душит злость на самого себя: ну, почему он боится этого сластолюбивого подлеца?! Ведь тот говорит свои одурманивающие речи не ему, а некой несуществующей даме, Анжелине Марсо. Но ему всё равно страшно, и он ничего не может с этим поделать; страшно и отвратительно, как еще никогда в жизни. У него такое чувство, словно его медленно отравляют ядом.
     Но он вдруг выходит из состояния паралича и, удивляясь собственной выдержке, тихо и покорно шепчет:
- Я согласна. Но вы не должны меня компрометировать. Ах, я так волнуюсь. Прошу вас, пойдемте в мою карету и там обо всём договоримся.
- В твою карету? – жаркая рука так стискивает его руку, что он едва не вскрикивает от боли. - Когда?
     В голосе Нэя нетерпение.
- Сейчас, после вальса, - говорит Фортунат и, чувствуя, что дело идет к желанной развязке, капризно добавляет:
- Я этого хочу! Только пусть ваши слуги останутся здесь; я им не доверяю. Я не такая, как вы, может, думаете. Я люблю, когда рядом со мной один! а не десять…
     Ричард Нэй усмехается.
- Мы будем одни, - шепчет он. – О, совсем одни…
     Его губы приближаются к лицу Фортуната, но тот резко отстраняется:
- Имейте же терпение! Я не желаю, чтобы весь зал глазел на нас.
     И добавляет с улыбкой:
- Нам нужны темнота и уединение, не так ли?
    Глаза Нэя вспыхивают жарким огнем. Едва вальс заканчивается, как Фортунат, ничего и никого не видя, увлекает за собой Нэя, ноздри которого раздуваются, как у скакуна, и повторяет:
- Скорее… ах, скорее…
     Несколько человек бросается вслед за Нэем, но тот властно останавливает их движением руки.
- Подождите на крыльце! – приказывает он.
     Они выходят в ночь. Фортунат с наслаждением глотает холодный воздух и ведет свою жертву за руку прямо к своей карете. Они оба забираются внутрь, опускаются на сиденье и… сильный удар обрушивается на голову Ричарда Нэя. Он теряет сознание и валится на Фортуната. Тот с отвращением отпихивает его от себя и тихо окликает:
- Дэмьен!
- Тут я, - шепчет Дэмьен. – На, завяжи ему рот платком, а я свяжу руки. Ты чего дрожишь-то: ранен, что ли?
- Нет… - отрывисто отвечает Фортунат. – Я волновался, успеешь ли ты его ударить… давай платок… Господи, какая всё это мерзость!
- Известно, мерзость, - ворчит лакей еле слышно. – Бабой наряжаться, так и будет мерзость. Ладно, всё уже кончилось; теперь нам бы выбраться отсюда.
     Фортунат завязывает Нэю рот, а Дэмьен крепко связывает веревками руки и ноги пленника. Затем появляется кучер. Они с Дэмьеном, не говоря ни слова, выносят Нэя через другую дверцу кареты. Фортунат следует за ними. С крыльца их не видно: мешают ряды экипажей.
     Они идут, молча и неслышно, до самой ограды, выбираются через отпертую калитку, затем – в парк. Там, на дороге, их уже ждет совсем другой экипаж с другими лошадьми. Пленного кладут на пол, Дэмьен и Фортунат садятся рядом, кучер – на козлы, и всё это в полном молчании. Лошади неслышно снимаются с места и трусят некоторое время рысцой, затем, когда отъезжают подальше от усадьбы, пускаются стремительным галопом. Фортунат продолжает дрожать, но уже частью от холода: свою накидку и шляпку с вуалью он оставил в доме графа Кингмора. Дэмьен набрасывает ему на плечи свой запасной меховой плащ. «Натерпелся парень, - думает он сочувственно. – Оно и понятно: танцевать с таким драконом! Говорят, этот Нэй у себя в имении все юбки пересчитал, а незаконной ребятни у него больше, чем у султана в гареме… Что ж, скот он и есть скот. Не мы б его сейчас взяли, так завтра чей-нибудь муж башку бы ему проломил, и все дела».
- Ты в порядке, малый? – спрашивает он Фортуната.
- Да, спасибо, Дэмьен, - отвечает тот.
     Они летят куда-то в полной тьме. Фортунату нестерпимо хочется домой. В этом холодном мраке ему неуютно и тяжело. Когда луна заглядывает в окно кареты, он видит у своих ног связанного, лежащего ничком человека, и тошнота подкатывает к его горлу вместе со слезами смертельной усталости. «Что со мной? – удивляется он. – Ведь всё прошло прекрасно, лучше и быть не может». И всё же сердце его беспрерывно ноет от какой-то злой тоски и непонятного страха.
- Дэмьен, - вдруг спрашивает он боязливо. – Ты не убил его?
- Живехонек, - хладнокровно отвечает Дэмьен. – Я в этом деле собаку съел. Я ведь до лакеев грабителем был, а его светлость спас меня от петли.
- А до грабителя ты кем был?  - невольно улыбается Фортунат.
- Фермером, - отвечает Дэмьен. – Только разорился. Семью холера унесла. Ну, и стал грабить.
- Один?
- Нет, нас десять было, - неохотно признается Дэмьен. – Да половину убили в деле, еще половина попалась, так тех перевешали. Дай Бог нашему хозяину счастья и радости! – восклицает он с чувством. – Я ему уже четыре года служу и бед не знаю. Он ведь не только жизнь – душу мою спас!
- И мою, - эхом отзывается Фортунат. Ему становится немного легче оттого, что с ним рядом Дэмьен, который так предан Карну. Его страх и тоска уменьшаются, но усталость не проходит.
     Они едут еще около часу в непроглядном мраке. Потом карета замедляет ход, за окном раздается голос:
- Стой, экипаж!
     Фортунат, встрепенувшись, отвечает:
- Мы ждали вас.
     Карета останавливается. Дверцы ее с левой стороны открываются. Фортунат видит двух человек в шерстяных масках с прорезями для глаз, закрывающих половину лица. Оба очень крепки и здоровы. Один из незнакомцев держит в руке фонарь.
- Забирай этого парня, - он кивает своему товарищу на связанного Ричарда Нэя. – Папаша, помоги, - обращается он к Дэмьену.
- Медведь тебе папаша, - ворчит Дэмьен, но всё же помогает вынести связанного из кареты. Человек с фонарем заглядывает в экипаж и, увидев Фортуната, свистит от изумления.
- Добрый вечер, миледи, - он учтиво кланяется.
- Это не миледи, - Дэмьен сухо отстраняет его, - а паж его светлости. Это он добыл Нэя.
- Прости, друг, я не хотел оскорбить тебя, - говорит человек с фонарем Фортунату. Его голос звучит дружелюбно и с уважением. – Просто ты здорово наряжен. Я бы и сам клюнул на тебя, не то, что этот кабан, - он слегка толкает Нэя ногой. – Как твое имя? Мы доложим о тебе князю.
- Фортунат Ортолани, - говорит Фортунат.
- А меня зовут Норман Кин, - человек в маске пожимает ему руку. – Будь здоров, друг; передай мой поклон господину Карну.
- Обязательно, - отвечает Фортунат.
- А тебя как зовут, отец? – спрашивает Дэмьена Норман.
- Безымяном кличут, - насмешливо отвечает тот. – Мне хозяин, может, не приказывал имя свое открывать.
     Товарищ Нормана смотрит в лицо Дэмьену и говорит:
- Да ведь это Дэмьен Кроу! Он славный малый, лакей его светлости.
- А ты кто, такой глазастый? – сердито спрашивает его Дэмьен.
- Кто, кто! Энрико Росетти, которому ты деньги передавал от князя!
- А, так это ты угостил меня тогда табаком, - голос Дэмьена теплеет. – Прости, не признал тебя. А табак у тебя хорош, так и дерет глотку. Крепкий!
- Хочешь, угощу опять? – смеется Росетти.
- Буду рад, - откликается Дэмьен, с удовольствием.
     Росетти протягивает ему маленькую табакерку.
- На, дарю!
- Спасибо, - Дэмьен пожимает ему руку. – Ты, того… заходи, как сможешь. Я мадеру поставлю. И ты заходи, - он благосклонно кивает Норману.
- Благодарствуем, - они смеются, закрывая дверцы кареты. – Ну, езжайте с Богом!
- И вам с Богом!
     Экипаж едет обратно. Дэмьен открывает табакерку, берет понюшку табаку и жадно вдыхает острый наркотический аромат.
- Эх, - говорит он весело. – Есть ведь добрые люди на свете, дай им Бог здоровья. Хочешь?
- Нет, спасибо, - отвечает Фортунат. – Домой хочу.
- Скоро приедем, - Дэмьен смотрит на него с пониманием. – Потерпи. Назад дорога короче.


     И вот они дома.
     … Едва живой от усталости и какой-то внутренней опустошенности, Фортунат идет к себе в комнату. Он снимает свой бальный наряд и украшения, чувствуя невероятное удовольствие от того, что расстается с этим добром. Еще с большим удовольствием он смывает с лица краску, переодевается в свое нижнее белье и халат и садится на кровать. Вот всё и кончено. Он снова Фортунат Ортолани, мужчина и боец. И только под страхом смерти наденет еще хоть раз проклятое бальное платье. Стоит ему вспомнить, как он танцевал с Нэем, как его начинает мутить. А ведь поначалу всё казалось так весело и забавно. Слезы наворачиваются ему на глаза; он застывает в немой тоске, словно навсегда чем-то отравленный…
     Неизвестно, сколько проходит времени, как вдруг дверь отворяется, и входит Карну. Он успел вернуться с бала и переодеться, в руках у него небольшое серебряное ведерко с широким дном. Фортунат с радостной и облегченной улыбкой встает ему навстречу.
- Сиди, сиди, - говорит Карну. – Я же знаю, ты устал до смерти.
- Это Дэмьен сказал? – смущается Фортунат.
- При чем тут Дэмьен? Просто уже третий час ночи.
     Он ставит ведерко на столик у изголовья кровати Фортуната. Там, внутри, - графинчик с вином, два бокала, нарезанные ломтиками хлеб, сыр, телятина.
- Вино испанское, - Карну подмигивает Фортунату и присаживается рядом с ним. – Пятнадцать лет выдержки. Ну, давай руку! Ты герой, ты сделал сегодня то, чего никто другой не смог бы сделать. Ты вывел из строя нашего очень серьезного противника.
     Он целует Фортуната в лоб. Фортунат крепко обнимает его в ответ:
     -     Хозяин…      
- Дэльф, - поправляет его Карну.
- Что, новое повышение в чине? – смеется Фортунат.
- Именно, - Карну разливает вино по бокалам. – Ну, твое здоровье! И ешь, ты ведь голодный.
- Спасибо. Дэльф, я никогда больше не надену это платье! Я лучше буду есть землю.
- Я торжественно сожгу это платье, - смеется Карну. Потом становится серьезным и задумчиво говорит:
- Тебе больше и не понадобится так наряжаться. Впрочем, ты отлично держался. Мы все очень волновались за тебя: все, кто знал о предстоящей операции. Ты блестяще ее провел.
- Правда? – Фортунат оживает и делает глоток вина. Оно невероятно вкусное.
- Правда, - говорит Карну. – Поздравляю тебя. Чистая работа!
     Фортунат улыбается, и тоска покидает его душу. Ее снова постепенно начинает наполнять радость жизни.
- Благодарю, - говорит он, принимаясь за хлеб, телятину и сыр. – Я рад помочь тебе всем, чем только можно.
- Джакоза за тебя переживал, - продолжает Карну. – Вот, посмотри, что он передал мне для тебя через Элетту!
     И вынимает из кармана часы. Золотые круглые часы на цепочке!
- О, - только и может сказать Фортунат, благоговейно беря их в руки.
- Они с репетиром, - сообщает Карну. – Будешь носить их в жилетном кармане. «Если Фортунат вернется живым, - передал Джакоза через Элетту, - пусть носит мои часы, он достоин этого».
- Какой же он славный, - с умилением глядя на часы, говорит Фортунат. – Я его обязательно поблагодарю. А Дэмьен? Ему что-нибудь будет?
- Я уже поблагодарил и наградил и его, и кучера, - отвечает Карну. _ Не бойся, я никого не забываю.
- Тебе просил передать поклон Норман Кин, - вспоминает Фортунат. – И Росетти… Там был Росетти.
- Свои люди, - улыбается Карну, - преданные князю Арвиду. Хочешь, еще тебя порадую?
- С нетерпением жду, - Фортунат отпивает еще один глоток вина.
- Завтра у тебя выходной, но тебе придется съездить в город с письмом от меня… угадай, к кому?
- К Алисе Делор! – восклицает счастливый Фортунат.
- Угадал, - смеется Карну. – Что, доволен?
     Вместо ответа Фортунат крепко пожимает ему руку, ставит бокал на стол, откидывается к стене, чтобы удобней было мечтать о чудесном завтрашнем дне… и тут же засыпает. Сон сражает его, точно беззвучный выстрел.
     Карну, видя, что он уснул и уснул счастливым, не торопясь допивает свое вино. Потом осторожно подкладывает под голову Фортуната подушку и накрывает его пледом. «До чего же он устал, - думает маркиз де Руа. – Впрочем, это не удивительно, он столько пережил сегодня».
     И, погасив свечу, он выходит из комнаты.
 
                11.

     Исчезновение Ричарда Нэя, одного из влиятельнейших лиц при дворе его превосходительства, привело в бешенство Фердинанда Готтхольда. Он вызвал к себе всех участников бала у графа Кингмора и устроил им безжалостный допрос. Но ему ничего не удалось узнать. Все видели одно и то же: Ричард Нэй, майор в отставке, покинул бальный зал вместе с никому не известной Анжелиной Марсо. Все в один голос заверили барона Фердинанда, что это была неслыханная красавица, которая отменно танцевала, но никто ее раньше не видел и даже не слыхал ее имени.  Телохранители Нэя могли сообщить немногим больше. К общим рассказам очевидцев они добавили, что девушка вывела из графского дворца их хозяина и увела его к ряду пустых карет. Почти все кучера были в людской. Они ждали своего хозяина полчаса, потом пошли искать его, но нигде не нашли. А когда все экипажи разъехались, на месте осталась только карета Анжелины Марсо, вдобавок, недоставало кучера: видимо, он тоже участвовал в похищении Нэя.
- Я должен найти его, де Руа, - скрипя зубами от ярости, говорил Фердинанд Карну в своем кабинете. – Это неслыханно. Приезжает какая-то авантюристка, пособница негодяев, и на глазах у телохранителей похищает одного из моих лучших людей! Да что же это!
- Ваше превосходительство, - молвил Карну. – Я сам танцевал с этой женщиной и могу дать ее приметы с исключительной точностью. Объявите награду за ее поимку! Еще смею посоветовать вашей светлости провести обыски во всех домах участников бала, не исключая и моего дома.
- Что ты, маркиз, - смутился Фердинанд. – Кто же станет подозревать тебя!
- Никого нельзя исключать из числа подозреваемых, - Карну честными глазами посмотрел на Фердинанда. – Меня – также.
- Хорошо, друг мой, я сделаю, как ты говоришь, - сказал барон, пожимая ему руку. – Я пришлю в твой дом людей в последнюю очередь, и то лишь потому, что ты сам мне так советуешь. Я тебе полностью доверяю.
     Все, кто был связан с Карну и Джакоза, заранее узнали о предстоящем обыске и успели подготовиться к нему. Ни у кого не было найдено ничего подозрительного, у Карну – тем более. Никто не узнал в изящном Жеане де Шату бежавшего из тюрьмы Гофредо Сальгари, и, тем паче, никому не пришло в голову, что Фортунат и есть та самая преступная красавица, что похитила Ричарда Нэя. Оставалась некоторая надежда на то, что обещанная награда и описание Анжелины Марсо наведут на желанный след. Но и эта надежда с каждым днем становилась всё слабей и призрачней.


     Между тем наступила середина ноября.
     Деревья совершенно облетели. Снег еще не выпал, но по ночам лужи и сырые от прошедшего накануне дождя тропинки уже начало затягивать льдом, правда, пока еще тонким и ломким.
     Всё это время Фортунат жил насыщенной жизнью. По утрам он гулял вместе с Гофредо Сальгари, ковылявшем на костылях, по саду, следя, чтобы этот последний не упал и не повредил начавшую заживать ногу. Иногда с ними гулял Карну. Сальгари оказался очень приятным собеседником. Фортунату он с каждым днем нравился всё больше, а Гофредо, в свою очередь, всё сильнее привязывался к маркизу де Руа и его пажу. Он считал их своими друзьями; с его лица не сходила приветливая улыбка, когда он видел их.
     Выходные Фортунат проводил теперь в доме юных баронесс Делор вместе с Алисой. Опекунша девушек, почтенная госпожа Флёр, не мешала им. Фортунат и Алиса вместе читали; она давала ему уроки игры на рояле и дивилась быстрым успехам которые он делал, благодаря своей исключительной понятливости. В награду она играла ему вещи, которые очень любила: сочинения Баха, Бетховена, Гайдна. Он с удовольствием слушал. Особенно нравилась ему пьеса Баха «На отъезд возлюбленного брата». Когда он слышал ее, то всё время вспоминал Карну. И оба, Фортунат и Алиса, восхищались арией из «Офицеров»:
                Сыграй мне, шарманка, старинный напев,
                Я тихо тебе подпою.
                Любило нас, юношей, множество дев,
                А я лишь Марию люблю…
     Алиса попросила Фортуната называть ее просто по имени. Несмотря на весь свой веселый задор и некоторое легкомыслие, она оказалась девушкой скромной, строгих правил, целомудренной и романтической. Когда Фортунат целовал ее руку, она целовала его в волосы, и оба были совершенно довольны. Их дружба походила на любовь, а любовь походила на дружбу. Оба чувствовали, что были бы счастливы вместе, но никуда не торопились. В памяти Фортуната был еще свеж мрачный образ Ричарда Нэя; его душа еще не совсем оправилась от тяжелого впечатления, которым отравил ее этот человек. И Фортунат первое время не столько думал о своей любви к Алисе, сколько просто наслаждался ее обществом и беседами с ней. Иногда  к ним приходила Элетта, и они втроем отлично проводили время. В задушевных беседах и невинных развлечениях день пролетал незаметно, и Фортунат возвращался домой освеженный, заряженный радостью и любовью, чистой, как родниковая вода.


     Однажды поздним вечером (Карну еще не вернулся домой) в окно Фортуната кто-то постучал. Соблюдая осторожность, паж де Руа выглянул из-за занавески и, к своей радости, увидел за стеклом осыпанного первым снегом Джакоза. Фонарь в саду едва освещал его. Фортунат быстро открыл окно.
- Здравствуй, - молвил Джакоза, протягивая ему руку. – Можно зайти?
- Конечно, - сказал Фортунат. – Но тут высоко, господин Джакоза, вы не заберетесь. Может, мне открыть вам черную дверь?
- Кто тебе сказал, что я не заберусь? – проворчал Джакоза. – Возьми-ка трость.
     Фортунат взял у него трость. Джакоза быстро подтянулся на руках и очутился в комнате Фортуната. Фортунат, довольный ловкостью своего позднего гостя, закрыл окно и задернул шторы.
- Давайте мне шляпу и плащ, - сказал он. – А сами садитесь у камина.
- Благодарю, - молвил Джакоза. – Со шляпой и плащом я сам разберусь, а ты лучше вот что: принеси мне, пожалуйста, грогу. Где хозяин?
- Дэльф у его превосходительства, - ответил Фортунат. – Но уже скоро вернется.
- Ты уже называешь его «Дэльф»? – удивился Джакоза. – Что ж… Я уверен, ты будешь дворянином, так что, тебе можно быть с ним попроще.
- Благодарю вас, - улыбнулся Фортунат. – И большое спасибо вам за часы; я ношу их в жилетном кармане.
- На здоровье, - сказал Джакоза. – Я приехал в двуколке, сам правил лошадьми и оставил их в одной из ваших зимних беседок в саду… ничего?
- Думаю, что ничего, - ответил Фортунат. – Может, мне распрячь их?
- Нет, я скоро поеду обратно, - сказал Джакоза, снимая плащ и шляпу и садясь в кресло у камина. – Мне просто нужно кое-что сказать Дэльфу.
- Сейчас я сделаю грог, - молвил Фортунат.
     … Вскоре он уже подавал Джакоза грог. Тот отпил несколько глотков и внимательно посмотрел на Фортуната.
- Давно ты видел баронесс Делор? – спросил он.
- Два дня назад, - ответил Фортунат, и вдруг тревога коснулась его сердца. Он внимательно посмотрел на Джакоза и спросил:
- Что-нибудь случилось?
- Еще не случилось, но может случиться, - проворчал Джакоза, опуская глаза.
- С кем? С Алисой? – нетерпеливо уточнил Фортунат.
     Джакоза строго взглянул на него и сказал:
- Не спрашивай меня. Придет время, ты всё узнаешь.
     Эта фраза повергла Фортуната в еще большую тревогу, но он не стал ни о чем допытываться. Заметив, как изменилось его лицо, Джакоза рассмеялся:
- Ты что это насупился? Сейчас вообразишь себе невесть что… Садись, не стой у меня над душой. Всё пока что в порядке, и волноваться тебе не о чем.
     Фортунат посмотрел в его спокойные, как всегда, немного насмешливые глаза, невольно улыбнулся в ответ и сел рядом. И всё же он сильно беспокоился. Возможно, он отважился бы на какие-нибудь вопросы, но тут в холле послышался звонок колокольчика, а минутой позже – голос Карну.
- Доложи ему обо мне, - попросил Джакоза. – Только потихоньку.
     … Спустя несколько минут все трое уже сидели в малой гостиной маркиза де Руа и слушали Джакоза, а тот говорил:
- Я, Дэльф, не мог послать записку, мне с тобой посоветоваться нужно. Дело тут такое… - он взглянул на Фортуната и снова обратился к Карну:
- Нам бы с тобой вдвоем поговорить.
- Если речь пойдет об Алисе Делор, то я хотел бы остаться, - сказал Фортунат, глядя на Карну.
- Пусть он останется, - быстро взглянув на Фортуната, отозвался Карну. – Я ручаюсь за него, Эм.
- Хорошо, смотрите сами, - ответил Джакоза. – Думаю, что Фортунат умен и не будет пороть горячку. Словом… на Алису положил глаз Доминик Шассэ. Она давно это заметила, но не обращала внимания, это ее даже развлекало. Но сегодня он сделал ей предложение. Она ответила ему что подумает (сразу-то отказывать этому пройдохе опасно) и прилетела ко мне. Спрашивала, что ей делать? Плакала. Она боится его. Говорят, он чужими руками мстит девушкам, которые имели несчастье ему отказать. Я ее успокоил. Предложил уехать в Кэвин-Лодж, мой лесной замок возле Щучьего озера. Это старинное поместье Джакоза; Фердинанд и Доминик о нем не знают.
- Хорошая мысль, - Карну посмотрел на побледневшего Фортуната. – Я помню Кэвин-Лодж. Он действительно удален от нескромных глаз и таких же мыслей. Алиса поедет одна или с Элеттой?
- Лучше с Элеттой, - сказал Джакоза. – Вдвоем им там будет веселее. А госпожа Флёр тем временем распустит слух, что девушки уехали в Испанию, в гости к родственникам.
- И когда они поедут?
- Надо поскорее, - заметил Джакоза. – Я хотел бы выехать вместе с ними завтра утром. Через два дня мы будем в замке.
- Но кто же будет теперь связывать нас?
- Рита Фран, - ответил Джакоза. – Она славная девушка, торговка пирожками при кондитерской. Я когда-то подобрал ее на улице и пристроил туда. Может, ты помнишь ее?
- Да, - улыбнулся Карну. – Забавное дитя, похожа на мальчишку. Что ж, неплохо. 
- А нельзя ли убить Шассэ? – вдруг спокойно спросил Фортунат. – Или, хотя бы, заманить его в ловушку и отправить к князю Арвиду?
- Отличная мысль! – Джакоза с наслаждением засмеялся и хлопнул Фортуната по плечу. – Вот это я понимаю, деловой подход к разведке. Но… еще рано. Фердинанд не должен сейчас, после потери Нэя, лишиться еще и Доминика; надо подождать месяца три. Верно, Дэльф?
- Да, - согласился Карну и дружески посмотрел на Фортуната, в сумрачном спокойствии которого чувствовалось нечто грозное.
- Да ты не грусти, парень, - Джакоза заглянул в лицо Фортунату. – На Рождество я приглашаю маркиза и тебя к себе в гости, в Кэвин-Лодж. На целых две недели. Ну, хорошо я придумал?
     Фортунат посмотрел на него с глубокой благодарностью и крепко пожал ему руку. Его лицо прояснилось.
- Главное, чтобы Алисе и Элетте было хорошо, - сказал он. – Можно ли мне завтра попрощаться с ними?
- Да, - сказал Карну.
- Только приезжай пораньше, - добавил Джакоза. – Потом я уже увезу их.
- Я приеду пораньше, - сказал Фортунат. Он вспомнил старшего секретаря барона Фердинанда, его голубые, умные, жестокие глаза и улыбку, словно приклеенную к чисто выбритому лицу. «Ты не коснешься Алисы, - мысленно обратился он к своему врагу. – Ты больше никогда не увидишь ее. Да я скорей умру, чем ты коснешься Алисы Делор, ничтожество. Сколько же в мире скотов, - подумал он, сжимая кулаки. – Не успели от одного избавиться, как на подходе уже второй. Бедные женщины!»


     Ранним утром он уже был в тихом особняке на окраине Короны. В доме царила суматоха. Служанки баронесс, Сэтти и Джули, спешно укладывали вещи барышень в саквояжи под руководством госпожи Флёр и самих девушек.
     Леди Алиса, сидя в кресле, торопливо подшивала к дорожному платью воротничок и манжеты. Увидев Фортуната, она бросилась к нему и схватила его за руки; в глазах ее были слезы. Он поцеловал ее руки, сам едва не плача, а она чмокнула его в щеку.
- Ты уже всё знаешь, - молвила она почти утвердительно. – Эм увозит нас. Как же я не хочу уезжать, Фортунат! От тебя, от столицы… Знал бы ты!
- Но ведь ты не можешь выбирать, - сказал он, стараясь говорить твердым мужественным голосом. – Господин Джакоза пригласил нас с хозяином в Кэвин-Лодж на Рождество, так что, мы скоро увидимся.
- Ах, правда? – Алиса, позабыв про свое горе, радостно улыбнулась. – Вы с Дэльфом приедете? Вот будет хорошо! Фортунат, пиши мне, пиши, ладно?
- Каждый день, - пообещал Фортунат. – И буду счастлив делать это; может даже, почти без ошибок. Но кто будет отвозить письма?
- Конечно, человек Эмилио, - шепнула Алиса. – Джакоза мне сам обещал. Какой же он славный – спасает меня! Да и Элетту тоже. Рано или поздно она ведь тоже может кому-нибудь приглянуться, а у нее жених – `Арленд Минг из свиты князя Арвида.
     Тут Алиса решительно обняла Фортуната за шею и поцеловала в губы. Восхищенный до глубины души, он бережно ответил на ее поцелуй, и оба улыбнулись друг другу.
- Смотри! – погрозила пальчиком Алиса. – Не полюби тут без меня другую. Ладно? Ведь я люблю тебя, - призналась она по-детски бесхитростно и немного печально. – Я тоже буду писать тебе часто-часто.
     Он привлек ее к себе и снова тихонько поцеловал, а она, прижавшись к нему, беззвучно заплакала. Ей так не хотелось уезжать от него! Но потом она взяла себя в руки, мужественно вытерла слезы и сказала:
- Сначала. для отвода глаз, мы поедем в сторону гавани. А потом Эм велит свернуть на глухую лесную тропинку. И даже если за нами будут следить, он сделает так, что нас потеряют из виду.
     Они еще некоторое время сидели вместе, потом пришел Джакоза и стал торопить девушек и их служанок.
- Быстрей, - говорил он. – Сейчас взойдет солнце.
- Можно, я провожу баронесс? – спросил Фортунат.
- И не думай, - строго сказал Джакоза. – Поезжай домой. Тебя, пажа де Руа, не должны видеть с нами.
- Но я бы только до гавани…
- Кому я сказал, домой! – зарычал Джакоза. – Ты что, не соображаешь, как это опасно?! Можно подумать, тебе шесть, а не шестнадцать.
- Не сердитесь, - Фортунат встряхнул его руку. – Я очень благодарен вам.
- Всё с ними будет в порядке, - проворчал Джакоза. – Можешь мне поверить. Ну, прощайтесь, что ли…
     И он вышел из комнаты.
     Элетта и Алиса поцеловали Фортуната, а он их; на этот раз в щеку. Влюбленные постеснялись по-настоящему поцеловаться при Элетте. Он подарил им на память двух серебряных голубей не больше мизинца, с глазами из сапфировой крошки, а они ему – каждая по своей шелковой ленте; Элетта розовую, а Алиса – лиловую. Потом он ушел из дома и уехал не оглядываясь. Ему было очень грустно, и в то же время сердце его трепетало от чудесной мысли: Алиса любит его! Она будет писать ему письма!..

                12.

     Конец ноября.
     Всё вокруг покрыто снегом. Старый Сад погружен в зимнее холодное безмолвие. Деревья – белые, снежные, прекрасные стоят, словно неподвижные изваяния из слоновой кости и агата: сверху белые, снизу темные. Всё завалено сугробами, кроме двух садовых дорожек. Старый пруд покрыт толстым слоем льда.
     Фортунат видит его в окно библиотеки, где Эрнст Блэйк занимается с ним. Седой и суровый, он диктует, расхаживая по комнате и сложив руки на груди:
- Пишите: «Римляне, безусловно, были храбрым народом, народом, завоевавшим почти весь мир…» Не забудьте про запятые при выделении вводных слов. Далее: « Но , говоря о мировой культуре… культуре… а не о завоеваниях… мы невольно передаем пальму первенства… написали?.. пальму первенства… «сынам Эллады»… не забудьте о кавычках… «сынам Эллады», древним грекам». Точка. Далее…
     Фортунат старательно пишет, но мысли его блуждают далеко от древних римлян и от сынов Эллады.
     Он вспоминает, как, вернувшись из Кэвин-Лоджа, Эмилио Джакоза передал для него письмо через своего гонца: «Фортунат! Скажи Дэльфу и знай сам, что я благополучно довез маленьких баронесс до Кэвин-Лоджа. Я устроил их, как можно лучше: зимой вы убедитесь в этом своими глазами. За нами была слежка, но я сбил людей Шассэ с толку; вскоре после гавани они потеряли нас. Будешь передавать мне письма маркиза де Руа через новую девушку Риту Фран. Помнишь, мы про нее говорили? Она торгует пирожками в лавке синьоры Джотто. Письма для А. Делор также будешь передавать через нее. Сожги это письмо. Эмилио Джакоза».
     Фортунат обрадовался всей душой. Он показал письмо Карну. Тот сказал:
- Что ж, всё в порядке. Слава Богу! Джакоза герой.
     И сжег письмо в камине.
- Дэльф, - спросил тогда Фортунат, - а где лавка сеньоры Джотто?
- На улице Святого Себастьяна, - ответил Карну. -_Может, помнишь?
     И Фортунат тут же вспомнил. Он отлично знал весь город, а улицу Святого Себастьяна лучше других. Его мысленному взору представилась кондитерская с большими окнами и зеркальными дверями на первом этаже пятиэтажного дома с балконами и статуями. Иногда он заходил туда, но, кроме хозяйки, моложавой энергичной синьоры, никого не помнил.
     На следующий же день, захватив письмо Карну и два своих письма к Алисе, адресованные для отвода глаз некой Виктории Бро, он отправился в кондитерскую.
     Там он сразу увидел девушку из пирожного отдела и понял, почувствовал, что это и есть Рита Фран. Девушка была худенькой, остроносой, с большими серыми глазами. Движения ее были по-мальчишески резкими и угловатыми. Фортунат подошел к ней и сказал пароль, который сообщил ему Карну:
- Добрый день. У вас свежие пирожки?
     Девушка быстро взглянула на него своими серыми глазами, поправила светло-рыжие волосы, выбившиеся из-под чепца, и ответила, как полагалось:
- Да, сударь, нам их доставили два часа назад.
     Он незаметно передал ей письма. Она проворно спрятала их во внутренний карман передника и спросила:
- Не угодно ли вам французских пирожных с кремом?
- Нет, благодарю, - ответил Фортунат. – Заверните мне, пожалуйста, две шарлотки с яблоками.
- Это будет стоить четверть серебряной ликардийской марки, сударь, - сказала она, заворачивая ему шарлотки в синюю бумагу с блестящими звездочками.
     Фортунат кивнул и подал ей деньги. Она отдала ему сверток, взяла деньги и положила их в деревянную кассу. Фортунат ушел.
     «Ей на вид лет семнадцать, - подумал он. – Бойкая девушка. Но, в самом деле, похожа на мальчишку».
     С тех пор он часто передавал ей письма. Рита ему нравилась. Когда он замечал, что она печальна, то шутил с ней, стараясь рассеять ее грусть. Она в ответ улыбалась и даже смеялась, глядя на него с благодарностью. В ней не было ничего пленительного, ничего аристократического; она была проста, но по-своему мила и приветлива. А он… он бесконечно тосковал по Алисе. По свои выходным, которые проводил вместе с ней. По музыке, по игре на рояле, по любви! И только письма, которые он получал от нее раз в четыре дня, доставляли ему утешение и радость. Он бережно хранил их и неустанно перечитывал.
     - Дайте-ка мне проверить вашу работу, Фортунат, - Блэйк берет у него тетрадь и внимательно читает. – Так… так… прекрасно. Что ж, выше всяких похвал: ни одной ошибки, и почерк аккуратный. Теперь давайте вспомним, какие физические и химические законы мы проходили с вами вчера. Пожалуйста, возьмите грифель и идите сюда, к большой доске. Напишите мне формулы, которые вы вчера узнали. Так, замечательно. А теперь расскажите мне законы. Начнем с физики.    
     Фортунат без запинки отвечает урок, а сам смотрит в окно библиотеки на засыпанный снегом пруд. Недавно, снедаемый тоской и любовью, он купил себе коньки: красивые железные полозья с загнутыми концами, которые прикрепляются ремешками к обуви. Он всегда любил коньки, но до сих пор у него не было настоящих. А теперь есть, и он увлеченно катается по заледеневшему пруду на коньках. Гофредо Сальгари очень любит смотреть, как он катается, и Карну тоже. По сравнению с Фортунатом они оба довольно посредственные конькобежцы. Пруд достаточно велик; Фортунату есть, где развернуться и показать свое мастерство: и самому себе, и зрителям. В последних недостатка не бывает. Если Сальгари у себя, а Карну нет дома, слуги и лакеи непременно выглядывают в окна, наблюдая за каждым движением Фортуната. Он в это время чувствует себя на сцене, и не каким-нибудь статистом, а полноправным актером, исполнителем главной роли. И настроение его само собой поднимается. «Мы с Алисой непременно покатаемся вместе на коньках, когда встретимся» - думает он.
- Что ж, вы всё верно отвечаете, - слышит он голос старого учителя. – Только несколько рассеянно. О чем думаете? О коньках? – он скупо улыбается.
- Немного, - признается Фортунат. – А еще – об игре на рояле. Вы не умеете играть, господин Блэйк?
- К сожалению, - Блэйк разводит руками. – Я, конечно, учился и знаю ноты, но из меня очень скверный музыкант. А что, вам хотелось бы играть на рояле? Впрочем, вы немного играете, я сам слышал...
- Я еще плохо играю, - признается Фортунат. – Видите ли, у меня нет учителя…
     И он розовеет, отводя глаза в сторону: так ярко ему вдруг представляется его «учитель музыки» – Алиса.
- Нет учителя? – Блэйк удивлен; он очень хочет помочь своему способному ученику. – Дорогой мой господин Ортолани, но ведь его светлость прекрасно играет. Да, просто виртуозно. Он к вам добр. Почему бы вам не попросить его поучить вас?
- Это не приходило мне в голову, - признается Фортунат. – Спасибо, что вы подсказали мне. Я обязательно попрошу господина де Руа научить меня играть.
     Так он и делает. Карну, выслушав его просьбу, весело спрашивает:
- Хочешь на Рождество играть с баронессой Делор в четыре руки?
- Всё может быть, - смеется Фортунат.
- Что ж, - соглашается Карну. – Господин Блэйк утверждает, что учить тебя одно удовольствие. Я был бы рад оказаться одного с ним мнения. С завтрашнего дня приходи ко мне в пять часов каждый вечер; если я буду дома, поучимся.
- Спасибо, Дэльф, - Фортунат пожимает ему руку.
     И вот они начинают заниматься игрой на рояле. Фортунат очень усерден; ему хочется порадовать Алису своими успехами.
- Ты и в самом деле способный ученик, - с некоторым удивлением замечает Карну, поправляя ему пальцы на клавиатуре.
- Дэльф, ты же не думал, что я тупица, - с укором говорит ему на это Фортунат.
- Нет, конечно, - смеется Карну. – Просто я жду, в чем же, наконец, проявятся твои слабые стороны. Они есть у каждого человека, значит, и у тебя. Но пока что я вижу одно: ты во всём талантлив. За что бы ты ни взялся, ты всё делаешь отлично.
- Вот и нет, - вздыхает Фортунат. – Из меня никогда не получится ни композитора, ни поэта, ни художника, ни скульптора; так я и останусь на всю жизнь способным учеником. И, может еще, талантливым актером.
- Не «может», а безусловно талантливым, - поправляет его Карну. – Если не гениальным. А гениальные актеры часто бывают великолепными разведчиками – и наоборот. История Ликардии знает много подобных примеров. Вот из поэтов и художников разведчики получаются неважные, а из актеров – еще какие! А всё потому, что у актеров отличная память и сильно развитое внимание, да и закулисные интриги – неплохая начальная школа для разведчика.
- Чего я всегда терпеть не мог, так это закулисных интриг, - признается Фортунат. – Правда, мы, статисты, в них не участвовали, но эти интриги развивались у нас на глазах.
- Для актеров интриги – продолжение театра, - говорит Карну. – Не всегда, но очень часто. Эти интриги питают их творческое начало. Знаешь, я вовремя взял тебя из театра; ты бы мог там испортиться. А здесь, у меня, ты, как оранжерейное растение, пересаженное на новую здоровую почву.
- Я не оранжерейное растение, - возражает несколько уязвленный Фортунат. – Я растение с крепкими корнями, которое не боится ни бурь, ни солнца. Скажем, молодая сосна. Или дуб.
- Ты молодой баобаб, - смеется Карну. – А то и кактус. Ты, конечно, не оранжерейный, но, бесспорно, экзотический. И не спорь со мной.
- Не буду спорить. Мне нравится, что я экзотический, - говорит Фортунат, довольный тем, что Карну не считает его обыкновенным. И Джакоза не считает, иначе он никогда не подарил бы ему свои золотые часы с репетиром. И Алиса… Алиса! Фортунат вздыхает и погружается в мысли о ней: самые лучшие, самые светлые.
     … В начале декабря маркиз де Руа возвращается, весь осыпанный снегом, и, едва переодевшись, вызывает к себе Фортуната.
- Ну, - говорит он. – Ты как в воду смотрел в октябре. Барон Фердинанд предложил мне сегодня устроить бал в моем Зеркальном Зале. Он и сам приедет. Это будет через неделю, в пятницу. Так что, придется спешно готовиться.
- Бал? В Зеркальном Зале? – Фортуната очень радует эта новость. Ему не хватает праздников, общества, к тому же, хочется потанцевать; и на этот раз не в женском платье, а по-настоящему, как джентльмен, - с дамами. Его юная общительная душа тянется к новым впечатлениям, как росток к солнцу. И, конечно, ему хочется увидеть Зеркальный Зал во всем его великолепном парадном блеске.
- А Шассэ тоже приедет? – спрашивает Фортунат.
- Разумеется, - отвечает Карну. – Принесет нелегкая. И младшие секретари будут, и свита.
     Радость Фортуната меркнет. Он не переносит не только самого Доминика Шассэ, но даже мыслей, даже слов о нем. Карну видит его потемневшие глаза и строго напоминает:
- Ты должен быть с ним любезным, Фортунат. Слышишь?
- Слышу. Я буду любезным, - отвечает паж де Руа, глядя в пол.
- Боюсь, что я нашел, наконец, твое слабое место, - вздыхает Карну, обнимая его за плечи. – И мне это не нравится. А ну, поклянись, что будешь держаться с ним так же, как держался в октябре и начале ноября.
- Клянусь, буду держаться так же.
- Посмотри мне в глаза.
     Фортунат смотрит; его глаза равнодушно-непроницаемы.
- Не подведи меня! – на всякий случай говорит Карну.
- Тебя – никогда, - серьезно отвечает Фортунат. Помолчав, он спрашивает:
- Сколько ему лет, Дэльф?
- Доминику? Тридцать.
- Старый садист, - с раздражением роняет Фортунат.
- Старый? Тогда я какой же? – улыбается Карну.
- Ты молодой, красивый и мудрый. – Фортунат обнимает его. – И не садист. А он и в пятнадцать лет был старым садистом. И в двадцать. Ненавижу его.
- Придет время, и мы повесим его на люстре в Зеркальном Зале, - обещает маркиз, смеясь. – За то, что он осквернил его своим присутствием. Согласен? Ну, а до тех пор терпи и притворяйся.
- Клянусь, - говорит Фортунат.
     Он заметно веселеет. Обещание Карну повесить Шассэ на люстре в Зеркальном Зале утешает его.
     Маркиз вызывает к себе управляющего и приказывает ему привести Зеркальный Зал в надлежащий вид. Управляющий немедленно принимается за дело. Люстры спускают с потолка вниз и до блеска натирают их хрустальные подвески. То же самое делают с зеркалами на стенах и на потолке, и с окнами, занавешенными тюлевыми шторами. Паркетный пол доводят до столь же зеркального блеска. Сверкают начищенные канделябры на стенах и серебряные подсвечники люстр. В эти подсвечники вставляют свечи и все их зажигают, чтобы проверить, довольно ли будет света. Фортунат невольно зажмуривается. Зеркальный Зал становится похожим на огромную елочную игрушку, в каждом миллиметре которой отражаются едва ли не все новогодние огни. Такой красоты и сверкания, такой легкой торжественности Фортунат еще нигде и никогда не видел, - и знает, что не увидит.
- Это похоже на волшебную сказку, - признается он Карну. – А оркестр будет?
- Нет, - пошутил Карну. – Я буду играть на рояле, а вы все танцевать.
- Значит, будет, - засмеялся Фортунат. Только теперь он заметил под потолком, над дверями зала, хоры для музыкантов, тоже сверкающие зеркалами. – А откуда оркестр?
- Его превосходительство заранее пришлет свой собственный, - был ответ.
     Гофредо Сальгари, мнимого Жеана де Шату, решено спрятать подальше от глаз барона Готтхольда: тот слишком хорошо знает его в лицо. Если барон спросит, где французский гость Карну, маркиз ответит, что тот уехал на охоту.
     … За несколько дней до бала Фидэль Карну получил письмо от князя Арвида, написанное по-чешски; в Ликардии почти никто не знал этого языка, скорее, можно было найти знатоков греческого и латыни.
     «… дорогой мой Фидэль, - писал князь. – Норман Кин рассказал мне, да и ты отметил в письме, что твой новый паж Фортунат Ортолани отличился тем, что сыграл главную роль в похищении Ричарда Нэя. Неужели этому новому герою всего шестнадцать лет? Поблагодари его от моего имени и скажи, что я награждаю его орденом Белой Астры, старинной наградой нашей династии. Что касается Нэя, то он до сих пор уверен в том, что его похитила молодая девушка; он клянет ее, на чем свет стоит. Тем не менее, мы узнали от него много интересного относительно планов и намерений Фердинанда Готтхольда».
     Карну вызвал к себе Фортуната и перевел ему вышеприведенную часть письма. Фортунат побледнел от волнения. Он мгновенно почувствовал себя очень значительной фигурой и представил, как обрадуется Алиса, когда узнает, что он награжден самим князем, который назвал его «новым героем» и передал ему свою благодарность.
- Что за орден – Белая Астра? – спросил он Карну.
- Это астра из слоновой кости с двенадцатью мелкими бриллиантами, - ответил маркиз де Руа. – Очень старинный, почетный, красивый орден. Им обычно награждают за проявленную отвагу и носят на белой шелковой ленте.
- О, - только и смог сказать Фортунат, потрясенный величайшей честью, которую оказал ему князь Арвид.
- Пожалуйста, Дэльф, - молвил он дрогнувшим голосом. – Напиши его светлости, что я благодарю его за награду и клянусь служить ему верой и правдой, всегда, до самой смерти.
- Обязательно напишу, - серьезно сказал Карну, пожимая ему руку. – Поздравляю тебя.
- Спасибо, - ответил Фортунат.

                13.

     И вот, наступает день, вернее, вечер бала.
     За окнами особняка Старый Сад тихо и морозно. Снег лежит неподвижно, в небе сияют яркие холодные звезды. Фортунат смотрит на себя в зеркало. Он сегодня в черном фраке, черном жилете, черных брюках со штрипками, зауженных книзу и в белой крахмальной сорочке с узкими манжетами. Он одет так же, как остальные мужчины; правила бала требуют этого. В петлице его фрака красная роза. Все, кто танцует, одеваются одинаково, даже лакеи и слуги наряжаются, но – согласно своему сословию. На Дэмьене Кроу, например, сегодня темно-синяя бархатная ливрея с золотой оторочкой и тонкие нитяные чулки, а на башмаках серебряные пряжки; и все прочие лакеи одеты так же. Паж рангом выше лакея, поэтому одевается, как его господин.
    В зеркале Фортунат выглядит старше своего возраста. Правда, за время жизни в усадьбе он немного повзрослел, слегка подрос и стал не таким худым, как прежде. Сам бы он этого не заметил, ему сказал Дэмьен, у которого был исключительно верный глаз.
     Оркестранты, заранее посланные Фердинандом в дом Карну, рассаживаются по местам. Начинает звучать музыка. Фортунат стоит в зале рядом с дверями (пока что его место здесь) и отмечает про себя, кто приехал. Конечно, Эмили Вудленд с дочерями, графиня Глория Рэйн, также с дочерью, очень недурной из себя девушкой. Вообще, здесь много тех, кого Фортунат в свое время без зазрения совести обкрадывал у театра. Но его жертвы не узнают похитителя своих кошельков в юном привлекательном паже де Руа. Они благосклонно улыбаются ему, и он отвечает на их улыбки вежливым наклоном головы и такой же вежливой улыбкой; впрочем, более искренней, чем у Доминика Шассэ. Тот гладко выбрит. В петлице его фрака розовая орхидея. У Карну – пышная изжелта-белая хризантема. Эмилио Джакоза уже тоже здесь, но они с Фортунатом на людях могут только обменяться обычными светскими кивками. «Жаль, что здесь нет Риты Фран, - думает Фортунат, стараясь не смотреть в сторону ненавистного Шассэ и не думать о нем. – Рита славная. Я научил бы ее танцевать; она развлеклась бы немного». Об Алисе в присутствии секретаря барона Фортунат вспоминать не желает. Это было бы мучительно, кощунственно и, конечно, испортило бы ему настроение. Всё равно, что вспоминать о соловье в присутствии гремучей змеи, говорит он себе – и жалеет, что не умеет писать стихов.
- Здравствуй, душечка! – чья-то сильно надушенная рука упирается ему в губы, и он видит перед собой ярко накрашенное лицо Эрики Грай. Он почтительно целует ей руку и смотрит на нее сочувственно. Она для него со времени бала у графа Кингмора -  жертва развратных негодяев. Он считает ее несчастной женщиной и сопереживает ей.
- Как ты славно одет, - хрипло хихикает она, кокетливо покачивая накладными ресницами. – Прямо маленький джентльменчик! А где твой лапочка-хозяин? Ах, вон он. Ну, до встречи, дружочек.
     И она уплывает, необъятная, в белом декольтированном платье, - поздороваться с Карну и прочими мужчинами. То, что ее муж Губерт Грай, присутствует тут же, Эрику, по-видимому, не смущает. Правда, и Губерт  смотрит на нее несколько равнодушно. У него последний месяц бурный роман с хорошенькой балетной танцовщицей, ему не до Эрики.
     Последним в Зеркальном Зале, окруженный телохранителями в белом, появляется сам правитель Ликардии Фердинанд Готтхольд. Оркестр приветствует его торжественным тушем. Дамы и кавалеры низко кланяются ему. Телохранители с неприступными лицами занимают места у дверей, а сам барон – большой, тяжелый, с лицом бульдога, - становится в первом ряду, возле своего старшего секретаря, который почтительно целует ему руку.
     Начинается бал. Оркестр играет мазурку. Мужчины, заранее наметившие себе дам, идут приглашать их. Фортунат выбирает одну из дочерей графа Кингмора. Она охотно становится с ним в пару. Он танцует с ней, но его зоркие глаза всё замечают, ничто не ускользает от их внимания. Карну кружится с дочерью Эмили Вудленд, Джакоза – с Глорией Рэйн, а Фердинанд весьма умело ведет какую-то ошалевшую от счастья (сам барон выбрал ее!) еще довольно молодую даму. Фортунат озирается по сторонам. Ему почему-то нестерпимо хочется узнать, кого выбрал Шассэ. И он видит: Шассэ танцует с очень хорошенькой девушкой. «Это племянница графа Срэнджа», - вспоминает Фортунат. Он смотрит, довольна ли девушка. Она кажется ему вполне довольной, и он на некоторое время забывает об этой паре. Его глаза вновь обращаются в сторону барона Фердинанда. Но дама барона сияет, как солнце, и Фортунат вспоминает слова Карну о том, что в чем-в чем, а в сластолюбии его превосходительство не упрекнешь. Он с дамами любезен и ловок; может, потому что вполне равнодушен к ним. Он верен своей супруге баронессе Алине. Главная же и настоящая его любовь, даже страсть – это власть и политика.
     Второй танец – экосез. Даму Фортуната забирает себе какой-то самодовольный титулованный гость, а ему достается милая женщина лет сорока, которая смотрит на него по-матерински ласково. Весь экосез они ведут легкую светскую беседу, затем в поле зрения Фортуната снова попадает Доминик Шассэ. Фортуната тотчас словно обдает холодом или обжигает пламенем. Он видит, что девушка, с которой танцует секретарь барона, всё та же, племянница Дэвида Стрэнджа, имеет теперь очень несчастный вид. Она покраснела, растеряна, даже испугана чем-то, а Доминик Шассэ явно наслаждаясь ее смущением, тихонько говорит ей что-то, отчего она приходит в еще большее смятение. Фортунат замечает тоску в ее глазах  и твердо намеревается положить конец мучительству Шассэ. Едва кончается экосез, как он полетает к Шассэ и, поклонившись, со светской улыбкой говорит ему:
- Позвольте вашу даму?
     И обращается к девушке:
- Могу я пригласить вас, сударыня?
     У девушки светлеет лицо, она от всей души улыбается своему спасителю и тянется к нему. Шассэ взбешен, но тоже продолжает улыбаться. Правда, при этом он мерит Фортуната с головы до ног не предвещающим добра взглядом, однако отказать ему не может. У бала свои правила, их следует соблюдать. Он неохотно выпускает свою жертву. Тут же чья-то рука берет его за плечо, и он слышит голос Эрики Грай:
- Доминик, деточка, сейчас будет вальс. И я выбираю тебя, как положено по правилам.
     Шассэ, скривясь точно от кислого лимона, смотрит на бесцеремонную Эрику Грай. Он терпеть ее не может, но нельзя же отказать даме! И он встает с ней в пару, втайне скрежеща зубами от ярости. Фортунат в восторге. «Браво, Эрика! – думает он про себя. – Какая славная женщина, а я-то, дурак, не ценил ее! Как вовремя она ухватила эту гремучую змею! И, что самое прекрасное, она его замучает. Против нее его яд бессилен. Поверти его в вальсе, как следует, дорогая; пусть он не опомнится до самого конца бала!»
- Ах, как вы вовремя пригласили меня! – его молоденькая дама нежно улыбается ему. У нее каштановые волосы и похожие на вишни глаза. – Кто вы?
- Всего лишь паж его светлости де Руа, - отвечает он с улыбкой. – Я заметил, что вам не хотелось танцевать с господином Шассэ.
- Да, да, не хотелось, - шепотом подтвердила она. – Он просто ужасен. Бог знает, что он говорил мне, - она густо краснеет от стыда, гнева и досады. – Это… одним словом, это было безобразно. Вы спасли меня. Как ваше имя?
- Фортунат Ортолани.
- А меня зовут Иветта Стрэндж. Спасибо, что вы похитили меня, Фортунат.
- Я рад быть вашим похитителем, - смеется он.
     Он танцует с Иветтой еще два или три танца, после чего ее забирает у него Джакоза. Фортунат отыскивает глазами Шассэ. Тот всё еще мучается в объятиях Эрики Грай, которая, не замечая кислого выражения его лица, ведет с ним светскую беседу своим обычным хриплым голосом.
     «Так тебе и надо, мучитель девушек! – злорадно думает Фортунат. – Теперь ты запомнишь, как преследовать чужих невест!»
     Ему весело. Он теперь может свободно и радостно мечтать об Алисе, ибо противник его смят и повержен без единого выстрела. Из-за зеркал зал кажется необыкновенно светлым, и неправдоподобно, сказочно огромным. А за окнами танцуют луна и звезды, и темное ночное небо, и невидимый заснеженный сад…
     Фортунат в упоении. «Как хорошо!» – думает он.

                14.
 
     Десятого декабря у него выходной. Он отправляется в город на своем Горце. У него сегодня определенная цель: навестить в театре сторожа Брюса и своих приятелей-статистов, но главное – разослать деньги всем тем, у кого он их когда-то стащил. Сумм своего «долга» Фортунат не помнит, поэтому в каждый надписанный конверт он кладет по три золотых дуката (большей суммы в театральных кошельках ему никогда не попадалось). Получается двадцать три конверта. Это шестьдесят девять золотых. Благодаря подаркам Карну, такая сумма не разорит Фортуната. У него накоплено восемьдесят дукатов; стало быть, по отдаче долга у него останется одиннадцать вместе с серебром.
     Приехав в Корону, он развозит конверты по почтовым ящикам особняков. То-то хозяева удивятся и обрадуются, когда получат деньги! Потом он едет в театр.
     Брюс и мальчишки-статисты встречают его очень радушно. Когда он сообщает им, кт`о он теперь, они приходят в восторг и долго рассматривают его, как некое чудо. Да и разве не чудесен, не удивителен человек, стремительно взлетевший ввысь, поднявшийся из статистов на головокружительную высоту пажа при знатнейшем вельможе государства? Вот это везение, настоящая, к тому же, ослепительная улыбка Фортуны!
- Недаром ты Фортунат, - смеются мальчики.
     Он дарит им всё свое серебро и приглашает их в ближайший кабачок. Мальчики и сторож Брюс охотно принимают его приглашение. Они (пятнадцать человек) идут в кабачок «Золотой башмак», заказывают хорошего вина, лучшей ветчины и рыбы с овощами, а на десерт – фрукты и огромный торт. Это пиршество обходится Фортунату в два дуката, о чем он нисколько не жалеет. Его засыпают вопросами о том, как ему живется в доме маркиза, какая у него комната, как там кормят, бывал ли он во дворце, видел ли его превосходительство Фердинанда и баронессу вблизи? Фортунат очень обстоятельно и увлекательно рассказывает о том, что видел, о приемах, о балах; он описывает Зеркальный Зал такими красками, что статисты и сторож долго не могут придти в себя от восхищения. Они робко трогают одежду Фортуната: его теплый плащ, серебряные пуговицы на сюртуке, его мягкий шарф из шерсти ангорской козы, лайковые перчатки, изящный кожаный берет с наушниками и длинными петушьими перьями.
     Так они сидят, пока не наступает вечер; потом он провожает приятелей до театра. Тут его видит режиссер. Прежде этот человечек с маленьким красным носом никогда не обращал на него особенного внимания, но теперь он учтиво пожимает ему руку и ведет к директору. Директор театра просит передать свои почтительнейшие «уверения и заверения» дражайшему господину Карну и обходится с Фортунатом необыкновенно вежливо, даже несколько подобострастно. Фортунат, пользуясь своим новым положением и ситуацией, просит его вдвое увеличить заработок статистов и сторожа. Директор клятвенно заверяет его, что выполнит этот «наказ».
     Фортунат отправляется назад через вечерние, уже озаренные факелами улицы столицы. Он едет, не торопясь, с удовольствием осматривая чудесный заснеженный город. Мимо него проезжают кареты и возки на санных полозьях, а то и элегантные норвежские сани, запряженные парой лошадей, с веселыми седоками; чаще всего, это зажиточные горожане. Над домами вьются дымк`и – точно так, как он представлял себе осенью. Река под мостами с ажурными перилами покрыта льдом. «Вот бы проехаться вдоль нее на коньках», - мечтает Фортунат. Но это запрещено. Горожане катаются на коньках только во дворах да еще на большой ярмарочной площади, которая неподалеку от дворцовой.
      Въехав в пустынный переулок, Фортунат вдруг видит, как двое человек тащат в карету какую-то женщину в полушубке. Она плачет, сопротивляется, но третий похититель, тот, что стоит возле кареты, говорит ей:
- Лили, вас никто не услышит. А если и услышит, кто же придет на помощь какой-то швейке? Между тем, вы очень хороши собой и достойны лучшей доли. Ну, полно сопротивляться, будьте умницей.
     Фортунат узнает голос Доминика Шассэ. Он прячется в тень подворотни, напряженно разрабатывая в уме план действий. Надо отобрать у Шассэ его очередную жертву, и он даже знает, как это сделать…
- Стойте! – кричит вдруг чей-то голос, и на помощь молодой швее бросается худенькая девушка, тоже в полушубке, но попроще. – А ну отпустите ее, вы!..
     «Это же Рита!» – ахает про себя Фортунат.
- Эта откуда здесь взялась? – цедит сквозь зубы Шассэ и, шагнув к Рите, хватает ее за плечо и отшвыривает в сторону. – Пошла вон!
     Она падает и застывает на снегу, прижав к себе руку, видимо, сильно ушибленную.
- Оставь Лили! – кричит она сквозь слезы.
     Шассэ презрительно косится на нее:
- Помалкивай, ты, щенок! Была бы хоть на женщину похожа, а то какой-то подмастерье в капоре…
     Фортунат не слышит его дальнейших слов. Он, как вихрь, выносится из своей засады и на ходу так толкает Шассэ ногой, что тот кубарем летит в сугроб.
- Отпустить! – грозно кричит Фортунат, наставляя пистолет на слуг. Те в ужасе отпускают швею. Фортунат мгновенно помогает ей подняться в седло, потом зовет:
- Рита!
     Рита, узнав его, проворно подбегает и ловко вскакивает на лошадь позади него. Он дергает поводья, и Горец, сорвавшись с места, вылетает вон из переулка, прочь от Шассэ и его подручных, прежде, чем они успевают опомниться от испуга и неожиданности.
     Проскакав несколько дворов, Горец вылетает на широкую улицу. Фортунат помогает швее сойти с коня.
- Спасибо вам, благослови вас Господь! – говорит она. – Как ваше имя?
- Фортунат, сударыня. Далеко ли вы живете?
- Нет, нет, тут близко, - она ласково улыбается ему. – Я дойду, благодарю вас.
     И смотрит на Риту, сидящую верхом в седле.
- Ты не сильно ушиблась, дорогая? – спрашивает она; глаза ее наполняются слезами. – Какая же ты храбрая! Я никогда не забуду, как ты сегодня заступилась за меня. Но больше так не делай; ты не можешь сражаться с этими… с этими…
     И она умолкает, не в силах подобрать достаточно уничтожительного эпитета для обозначения Шассэ и его слуг.
- Беги, Лили, - говорит Рита. – Не теряй времени!
- Да, да, прощай! Я зайду к тебе! – обещает Лили и убегает.
- Садись вперед, Рита, - говорит Фортунат. – Куда тебя подвести?
- Конечно, в кондитерскую, сударь, - отвечает она, пересаживаясь вперед. Из-за того, что она сидит верхом, ее платье приподнялось, до колен открыв тоненькие ножки в чулках грубой вязки и полусапожках. Фортунат снова вскакивает в седло.
- Спасибо вам, - говорит Рита, с восхищением оглядываясь на него. – Вы ужасно храбрый.
- Называй меня на «ты» и по имени, - просит он. – Ведь я всего лишь паж. Болит у тебя рука?
- Немного, но это пустяки, - отвечает она. – Какое красивое имя: Фортунат!
- Рита – тоже красивое имя, - он улыбается, трогая поводья. – А откуда ты знаешь эту Лили?
- Два года назад мы вместе работали в швейной мастерской. Лили добрая, веселая. И, конечно, красивая. Знать бы, кто эти свиньи, что напали на нее!
- Это люди его превосходительства, - не очень охотно поясняет Фортунат.
- Правда? – Рита удивлена. – У барона такие гадкие прислужники? Нипочем бы не подумала, вот ей-богу! Они просто злыдни. И рожи у них противные.
     Фортунат засмеялся.
- Согласен, - сказал он.
     Тут Рита что-то вспомнила и хлопнула себя по лбу.
- Зайди, пожалуйста, ко мне в лавку! – зашептала она. – Господин Джакоза передал сегодня письма для тебя и маркиза. Я чуть не позабыла об этом.
- Хорошо, - отозвался Фортунат.
     Он довез ее до кондитерской, зашел внутрь, и она дала ему письма в пакете с пряниками. Он хотел заплатить за пряники, но она покачала головой, а потом несмело спросила:
- Тебе невеста пишет? Да?
- Да, - ответил Фортунат и тут же увидел, что она слегка огорчилась.
- Хочешь, напиши мне тоже, - весело предложил он ей. – Как брату. А я тебе отвечу: как сестре.
     Она радостно засмеялась, потом вздохнула:
- Я плохо пишу. Криво, косо и с ошибками.
- Ничего, - сказал он великодушно. – Я разберу.
- Спасибо, - она пожала ему руку. Он улыбнулся ей и ушел из кондитерской.


- Всё это очень некстати, - хмурясь, говорит Карну, когда Фортунат рассказывает ему о своем столкновении с Шассэ. Красивое, по-немецки удлиненное, лицо маркиза де Руа, становится очень серьезным, глаза темнеют, делаясь вместо темно-дымчатых почти черными.
- Да, - продолжает он озабоченно. – Хуже и придумать себе ничего нельзя. Теперь ты для Шассэ враг номер один, он будет стараться отомстить тебе.
- Может, он не разглядел, что это был я, - замечает Фортунат. – Там было темновато.
- Не беспокойся, - невесело усмехается Карну. – Шассэ узнал бы тебя даже в полной темноте. Он всегда отлично знает, кто обидел его. А ведь всё началось с бала. Ты отобрал у него леди Иветту Стрэндж. Положим, за это он не стал бы мстить. Но то, что произошло сегодня, вносит полную – и очень нежелательную – ясность в ваши с ним отношения. Теперь он будет искать случая поквитаться с тобой.
- Дэльф, - Фортунат тоже хмурится. – Сам подумай, не мог же я оставить в беде эту швею, да и Риту тоже. Ведь ты бы поступил на моем месте точно так же.
- Нет, - отзывается Карну. – Я бы и близко так не поступил. Риту он не тронул бы после того, как оттолкнул ее, а до остальных женщин нам с тобой пока что дела нет.
- И что, я должен был…
- Да, - перебивает Карну жёстко. – Должен был повернуть коня и ехать другой дорогой. Ты поступил по-рыцарски, но наша разведка от этого пострадает. Ведь теперь тебе нельзя будет даже показаться в Короне одному, без меня, пока не пробьет час Шассэ, а это случится еще очень нескоро. Пойми, либо ты образцовый джентльмен, либо разведчик, расчетливый и хладнокровный, который нередко идет на сделку с собственной совестью, чтобы не погубить того главного, ради чего он живет и дышит. Его дело: спасение не одной женщины, а тысяч, не одного мужчины, а тысяч, и так далее.
- Но Джакоза спас Алису! – возражает Фортунат.
- Джакоза спас не просто Алису, а очень важную разведчицу, - уточняет Карну. – Твоя швея Лили не разведчица, вот, в чем дело.
- Знаешь, - Фортунат задушевно заглядывает ему в глаза. – Я всё равно не чувствую, что виноват.
- Я тебя и не виню, - Карну закуривает сигару и присаживается на край стола. – По-своему ты прав. Но мне вот что обидно: я больше не смогу послать тебя в город.
- Сможешь, - горячо возражает Фортунат. – Вот увидишь: ничего не будет. Я попрошу у этого подлеца прощения, скажу, что не узнал его в темноте… Хочешь?
- Боюсь, он тебе не поверит, - качает головой Карну. – Уже поздно для таких жестов. Нет, выход один: ты не должен пока что ездить в столицу. И это жаль; через два дня ты должен был бы отвезти туда два моих письма… ну да ладно, Дэмьен отвезет.
- Нет, нет, я отвезу! – протестует Фортунат. – Ну, пожалуйста!
- Хорошо, - подумав, соглашается маркиз де Руа. – Но помни: повезешь в последний раз, и больше туда ни ногой! Съездишь в Корону тринадцатого, и потом без меня уже не поедешь.
- А если со мной ничего не случится…
- Я не намерен ждать, когда произойдет беда, - Карну пожимает плечами. – И тебе не советую играть с огнем. Мало того, приказываю не играть.
- Фортунат, - он смотрит ему в глаза. – Ты нужен мне живым и здоровым. И не только как разведчик, помни об этом.
     Фортунат вместо ответа вздыхает и утыкается лбом в его плечо.

                15.
 
     Спустя два дня он едет в столицу. Сегодня прекрасный день, поэтому Горца Фортунат оставил в конюшне. Давно он не ходил пешком, поэтому прогулка очень радует его. От Старого Сада до Короны всего четыре мили. Фортунат с удовольствием проходит это незначительное для него расстояние. Мороз приятно жжет щеки, снег сверкает на солнце миллионами искр и поскрипывает под ногами. На Фортунате новые сапоги с серебряными пряжками и меховой плащ. Он чувствует себя отлично.
     В Короне он благополучно передает Рите письма и заходит в трактир пообедать. Хозяин, заметив его богатую одежду, рассыпается перед ним мелким бесом. Фортунат заказывает себе омаров и суп с креветками, а на сладкое – кофе и слоеные французские пирожки с заварным кремом. Съев всё это и заплатив по счету, он в отличном настроении покидает трактир и отправляется побродить по столице. Он снова заново любуется ею – глазами человека свободного и вполне богатого. Он заходит в музей восковых фигур, в котором мечтал побывать с детства, но не мог (входной билет стоит дорого), потом посещает исторический музей и Коронский университет. Ему хочется посмотреть на профессоров и студентов (об этом он тоже давно мечтал). Наконец, он посещает великолепный главный собор на дворцовой площади, чтобы послушать органную музыку. Орган играет так чудесно, что Фортунат, поставив свечи святым, присаживается на одну из скамеек  и завороженно слушает. Службы нет, она будет вечером; органист и хор мальчиков просто репетируют, но репетируют столь прекрасно, что Фортунат с наслаждением их слушает. Слезы наворачиваются ему на глаза; душа полна умиления и блаженства. Он даже тихонько молится: об Алисе и о Карну.
     Уходит он из храма в шесть часов вечера, когда начинается служба, - и обнаруживает, что погода резко изменилась. Теперь на улицах метель, ветер едва не сбивает с ног, из-за снеговых туч темно, как ночью, но фонари освещают дорогу путникам, убегающим от метели.
- Пожалуй, придется нанять экипаж, - думает Фортунат. Десять миль по такой погоде – удовольствие небольшое.
     Тут же перед ним, словно по мановению волшебной палочки, останавливается кучер.
- Не желаете ли экипаж, сударь? – спрашивает он.
- Желаю, - отвечает Фортунат. – Мне в имение маркиза де Руа.
- Садитесь, в одну минуту довезу.
     Фортунат открывает дверцу экипажа. Тут же, в одно мгновение, чьи-то сильные руки втаскивают его внутрь. Дверца за ним захлопывается, лошади несутся во весь опор. Фортунат молча и яростно сопротивляется тем, кто схватил его, но их слишком много, а места для драки слишком мало. На него наваливаются человек пять. В темноте он не видит их лиц, только чувствует, как ему связывают руки и ноги, а рот затыкают кляпом и бросают на пол экипажа. Затем обирают его: берут себе пистолет, деньги, плащ, берет. «Фидэль был прав, - с тоской думает Фортунат. – Вот Шассэ и взялся за меня. Какой же я дурак: потерял бдительность! Неужели они меня убьют? Господи, спаси меня и помилуй!»
     Наконец, карета останавливается. Фортуната выволакивают куда-то в метель, во тьму. Кто-то зажигает факел. Он видит вдали огни: это Корона. Значит, они за городом. Фортунату развязывают руки, стаскивают с него шарф, сюртук, жилет – всё это в полном молчании. Драться со связанными ногами он не может, поэтому не сопротивляется, только вынимает кляп изо рта. Его толкают так, что он падает ничком, лицом в снег. Два человека держат его за руки, третий рывком заворачивает ему рубашку до самой шеи. Тут же он ощущает такой сильный удар плетью по спине, что всем телом вздрагивает от боли. За первым ударом следует второй, за вторым – третий… Фортунат, сцепив зубы, думает только об одном: не закричать. Краем глаза  он видит безмолвную фигуру в плаще, которая, сложив руки на груди, наблюдает за истязанием. «Это Шассэ», - догадывается Фортунат. Тут же его душу покидают и бешенство, и стыд, и страх. Он внезапно исполняется величественного, царственного презрения к тем, кто сечет его, и к самому Шассэ. Эти люди не достойны его гнева, они уже всё равно что мертвы, только еще не знают об этом. И чем сильнее его бьют, тем выше возносится его душа, тем спокойней и яснее становится у него на сердце. Он чувствует боль и даже вцепляется себе зубами в руку, чтобы не вскрикнуть; невольные слезы текут по его лицу. Но всё это отдельно от души. Страдания плоти больше не касаются ее. Она парит, свободная, как птица, в снежной ледяной мгле, готовая вот-вот навсегда покинуть свою истерзанную обитель. Фортунату вспоминаются храм, свечи, стройные высокие голоса, славящие Бога на звенящей латыни, затопляющие весь мир звуки органа… Океан музыки.
- Эй, ты, - носок сапога поднимает его лицо за подбородок. Он ничего не видит, кроме сапог, но понимает, что это Шассэ. – Жив ты там? Надеюсь, с этого дня ты начнешь уважать старших и помнить свое место! Всё, довольно с него. Развяжите ему ноги, и поехали.
- Господин Шассэ, - раздается чей-то голос. – Можно взять его сапоги?
- Нет, - отвечает Шассэ. – Ему же надо в чем-то добрести домой. Прощайте, господин Ортолани. И не забывайте: вы всего лишь паж вельможи, а я старший секретарь его превосходительства; вам пятнадцать лет или около того, а мне вдвое больше. И если ты снова осмелишься меня оскорбить, щенок паршивый, я с тебя последнюю шкуру спущу! – шипит он, в порыве ярости сбиваясь со светского тона. – Всё! Поехали!
     Он отходит прочь. Стучат дверцы экипажа, и слышится удаляющийся стук копыт пары лошадей.
     Фортунат медленно поднимается на колени, затем встает на дрожащие ноги и оправляет на себе рубашку. Он один посреди мрака и метели, спина его горит, словно ее жгут каленым железом. Он пошатывается и неверными шагами выходит на дорогу. Перед его глазами всё плывет, да и метель слепит его. «Куда идти? – как во сне, думает он. – Я не пройду и двух миль до дома… К Джакоза? Нельзя, я подведу его. В театр – высеченным, раздетым, ограбленным… нет, лучше умереть… Хорошо, что я забыл часы Джакоза в другом жилете, не то бы они взяли их. Пойду к госпоже Флёр… да, к ней… и попрошу ее ничего не писать о случившемся Алисе».
     Он медленно делает несколько шагов по направлению к столице, и только теперь начинает понимать, как трудно ему будет дойти до нее. Пожалуй, даже вовсе невозможно. Холод обжигает его, зубы сами собой начинают стучать. Он тихонько стонет: теперь, когда никто не слышит, можно дать себе волю. Он жалеет, что нет палки, на которую можно было бы опереться, как на трость. А еще лучше, коня бы ему. Да, конь живо довез бы его до Старого Сада. Может, госпожа Флёр даст ему лошадь? Он попросит у нее… если дойдет. Если дойдет…
     Так движется он сквозь метель, кутаясь в собственные руки и одержимый одной мыслью: дойти до города, не свалиться посреди дороги. Сколько проходит времени, он не знает, но вдруг позади него слышится топот копыт. Мелькает свет фонарика, укрепленного на крыше экипажа, и голос кучера окликает его:
- Эй, с дороги!
     Фортунат медленно оборачивается. Он видит приближающихся лошадей, но не может сдвинуться с места. Ругаясь, кучер резко осаживает гнедую пару. Потом, приглядевшись, изумленно замолкает.
- Ну, чего стал? – грубо спрашивает из кареты хриплый женский голос.
- Сударыня, тут… - кучер осекается. – Тут, сударыня, человек…
- Убитый, что ли? – интересуется голос. Не дождавшись ответа, обладательница голоса высовывается в окошко и всматривается в снежную мглу. Потом вдруг ахает и стремительно вылетает из кареты, несмотря на свою грузность. Фортунат узнает Эрику Грай. Волна радости и глубочайшего облегчения захлестывает его.
- Добрый вечер, - произносит он разбитыми губами, застывшими на морозе.
- - Ах, Господи! – жалостливо восклицает графиня, вглядываясь в него, – да ведь у вас вся спина… ах, Боже ты мой! И одежда…
     Она решительно скидывает с себя шубу и заворачивает в нее Фортуната, потом кричит:
- Эй, сюда! Помогите мне, лентяи этакие!
     Двое лакеев тут же кидаются ей на помощь.
- Живо несите его в карету! – приказывает она. – Да поосторожней: у него вся спина в крови. И положите его на бок, иначе ему будет больно! Аккуратней же, черти б вас взяли!
     Лакеи кладут Фортуната на мягкое сиденье кареты.
- Рому, дайте ему моего ямайского рому! – приказывает она, влезая вслед за ними в карету. – Постойте, я сама дам!
     Она наливает ром в серебряную рюмку и, поддерживая голову Фортуната, заставляет его выпить. Потом кричит кучеру:
- Поезжай, Мэтт!
- Госпожа Грай, - Фортунат смотрит на нее с бесконечной благодарностью. – Мне нужно домой, к маркизу де Руа… Пожалуйста, когда приедем в столицу, дайте мне лошадь.
     Она всплескивает руками:
- Лошадь! Душечка, да ведь ты едва живой!
- Мэтт! – кричит она тут же в окошко. – Поезжай в усадьбу Старый Сад!
- Я довезу тебя, - она с жалостью смотрит на Фортуната. – И кто так отделал моего мальчика?
- Я не узнал их в темноте, - Фортунат прикрывает глаза. – Пустяки, ваше сиятельство, я скоро поправлюсь.
- Ах, бедняжечка, - она целует его в лоб, и он чувствует, как ее теплые слезы падают на его щеку. – До чего же сильно они тебя избили! Вот скоты! Да, скоты и свиньи! – повторяет она гордо и гневно. – Я не боюсь называть вещи своими именами! Я смелая. Скажу тебе, деточка, что когда я выпью рому, мне море по колено, да! И не просто море, а океан!
     Фортунат слушает ее хриплую похвальбу, как музыку. Он закрывает глаза и впадает в забытье.
- Довести бы его живым, - волнуется графиня. – А Фидэль… Позаботится ли он о бедняжке как следует?
     И всхлипывает, размазывая платочком тушь и краску по щекам.
- Да не плачьте вы, сударыня, - говорит один из лакеев. – Это ведь любимый паж Карну; еще бы он не позаботился о нем!
- В самом деле, он добр к нему, красавчику? – с жадной надеждой спрашивает Эрика. – Тогда да благословит его Бог! Людям следует любить друг друга, это по-христиански, по-божески! Чего ухмыляетесь, бесстыжие?
- Да мы тому, сударыня, радуемся, - отвечает другой лакей, - что вы уж очень хорошая христианка, и какого ближнего не встретите, так тут же его и любите. Даже нами, простыми людьми, не брезгуете.
     Эрика хлопает его по колену и оглушительно хохочет хриплым смехом.
- Верно! – кричит она. – Всех люблю! Ах, чтоб тебя, это ловко ты меня поддел! Всё так и есть!
     Потом, успокоившись, с грустью добавляет:
- Знаю, что грешна. Да, может, зачтется мне, что вот сейчас спасаю мальчика.
- Ясно, зачтется, - с пониманием глядя на нее, говорит лакей. – Вы его сегодня спасёте от гибели, он вас завтра – от одиночества…
     Эрика снова хохочет и замахивается на лакея зонтиком.
- Молчи! – кричит она. – У меня этого и в мыслях нет, паршивец ты этакий! Мальчик есть мальчик; вот вырастет, там посмотрим. Да доживет ли он до усадьбы? – вдруг снова пугается она.
     Лакей берет Фортуната за руку и находит пульс.
- Доживет, - говорит он уверенно. – Да и до усадьбы уже близко, если только старина Мэтт с дороги не сбился.
- Ох, не дай Боже, - в страхе шепчет графиня. – Еще и метель эта, и мороз… Держись, душечка!
     И она ласково гладит Фортуната по голове.
    

     … Вскоре они подъезжают к Старому Саду. Привратник открывает им ворота. Карну, который уже давно беспокоится за Фортуната, сбегает вниз, предчувствуя недоброе. Он горько раскаивается в том, что решился отпустить своего пажа одного.
     Через несколько минут лакеи вносят Фортуната в дом. Эрика Грай рассказывает маркизу де Руа обо всём, что ей известно. Карну молча целует обе ее руки и говорит ей:
- Я никогда не забуду того, что вы сделали сегодня для Фортуната. Благодарю вас и прошу остаться переночевать. На дворе ненастье, вы устали, ваши люди и лошади тоже. Вы меня очень обяжете, если останетесь.
- С удовольствием, - отвечает она, как-то странно робея перед этим новым для нее Карну: решительным, загорелым, очень коротко остриженным, без своего парика и перстней.
- Я не буду вам мешать, - поспешно добавляет она. – Я понимаю, вам сейчас не до меня. Сделайте всё возможное для этого мальчика.
- Непременно, сударыня, - отвечает он, улыбаясь.
- Фидэль, ты удивительный красавчик без своего парика, - признается она, ободренная его улыбкой. – И такой благородный!
- А ты – сама доброта, дорогая, - отвечает он ей.
- Наша любовь впереди! – она подмигивает ему и смеется.
- Всеобязательно, - отвечает он и смеется тоже. Потом распоряжается, чтобы графиню и ее людей разместили как можно удобней и накормили ужином.
- Пусть позаботятся также об экипаже и лошадях, - велит он управляющему.

                16.

     Фортунат приходит в себя ясным зимним утром. Он открывает глаза, и с удивлением видит, что лежит в совершенно незнакомой ему комнате, маленькой, с небольшим окошком, забранным снаружи узорной решеткой. Рядом с его постелью – кресло и столик, над головой – потолок со скромной люстрой, а пол – простой, дощатый.
     «Где это я? – с удивлением думает Фортунат и делает движение, намереваясь сесть в постели, но тут же резкая боль заставляет его глухо вскрикнуть. Он мгновенно вспоминает всё, что с ним произошло – вчера или, может быть, раньше? Только теперь он замечает, что весь забинтован, от поясницы до подмышек, а из одежды на нем одни короткие нижние штаны. В комнате, где он лежит, очень тепло, а вместо двери – плотная штора, расшитая павлинами и букетами лилий.
     Слышатся шаги, штора отдергивается, и входит Дэмьен Кроу. Увидев, что Фортунат не спит и не в обмороке, Дэмьен широко улыбается ему и говорит:
- Доброе утро. Как ты себя чувствуешь?
     Фортунат еще до сих пор ни разу не слышал, чтобы Дэмьен изъяснялся столь учтиво. Он смотрит на него с нескрываемым удивлением, потом улыбается в ответ и весело отвечает:
- Спасибо, прекрасно! Только спина болит. Где я, Дэмьен?
- В чулане при спальне маркиза де Руа, - отвечает Дэмьен. – Он велел принести тебя сюда. Пить хочешь?
- Да.
- А есть?
- Нет, есть не очень хочу, - Фортунат очень доволен, что он дома. – А где Дэльф… то есть, его светлость?
- Уехал в город, - отвечает Дэмьен, садясь в кресло. – Скоро вернется.
     Он наливает Фортунату апельсинового сока, потом дергает сонетку и, когда прибегает слуга, велит ему:
- Кофе сюда и булочек – на двоих.
- А где графиня Грай? – спрашивает Фортунат, потягивая апельсиновый сок.
- Уехала еще раньше хозяина. Ты был без сознания. Доктор тебя осмотрел и перевязал, а хозяин вызвал меня: сидеть с тобой ночью. Часть ночи мы с ним вместе сидели, а потом он ушел спать: ему ведь сегодня надо было в столицу, во дворец.
- Спасибо, Дэмьен, - Фортунат пожимает ему руку. – Выходит, ты сегодня не спал из-за меня?
- Не умею я не спать, - честно признается Дэмьен. – Всю ночь, как есть, проспал, только к утру глаза продрал.
     Слуга приносит кофе, сахар, сливки и булочки. Дэмьен и Фортунат принимаются за еду.
- Кто вчера тебя так отделал? – тихо спрашивает Дэмьен.
- Я их не узнал, - розовея, лжет Фортунат.
- Сейчас, не узнал! Так я тебе и поверил. Это был Шассэ с его людьми, точно?
- Угадал, - вздыхает Фортунат.
- Не угадал я; мне хозяин сказал, - говорит Дэмьен. Я ведь даже не знал, что у Шассэ на тебя зуб. И сколько их было?
- Пятеро, он шестой.
- Эх, вот бы им такую же баню устроить, - кровожадно мечтает Дэмьен. – Волки! Доктор твою рубашку от спины с час отдирал. Если бы не графиня, ты бы там, наверно, и помер, прямо на дороге.
- Да, - охотно подтверждает Фортунат. – Она спасла меня. Я обязан ей жизнью.
- Вот и поди, - задумчиво роняет Дэмьен. – Дама она распутная, хоть брось; и дамой-то не назовешь, - так ведь спасла же тебя! Во всяком искра Божья, поэтому Господь и не велел судить никого.
- А встать мне можно? – вкрадчиво спрашивает Фортунат.
- И не думай, - лицо Дэмьена становится строгим. – Врач сказал лежать, значит, лежи себе, поправляйся.
- Я уже здоров.
- Ври больше. Я сам сеченый, знаю, сколько надо отлеживаться.
- И сколько?
- Три дня точно.
- Три дня? – с тоской переспрашивает Фортунат.
- И полежишь, не растаешь, - хмурится Дэмьен. – Хорошо еще, что ты не простыл по вчерашней-то метели. Лежи себе на боку, уроки повторяй…
     Он нюхает табак, чихает и встает:
- Лежи, а я пойду вниз; у меня дела.
     Он уходит. Когда шаги стихают, Фортунат осторожно спускает ноги на пол и встает на теплые, золотистые от солнца половицы. Он идет по ним к окошку и встает возле него. У него захватывает дух. Он видит прекрасный заснеженный сад с мощными старыми деревьями, видит кучера Рудольфа, запрягающего у черных дверей лошадей в возок, чтобы ехать за покупками, видит красивый белый павильон и беседку – всё, что не видно из окон фасада. Конечно, отсюда можно разглядеть и пруд, где он обычно катается на коньках, но пруд гораздо правее окна и виден не очень хорошо.
     Снег так весело искрится на сахарных сугробах, что Фортуната охватывает желание немедленно бежать в сад и, позабыв все свои беды, вываляться в снегу, а после – надеть коньки и кататься… но он чувствует, что еще слабоват для таких подвигов. Со вздохом он возвращается на свою кровать, ложится на бок и глубоко задумывается о том, что произошло с ним вчера вечером. Ему хочется, чтобы Карну поскорее вернулся.
     Маркиз де Руа появляется дома уже после обеда – и сразу заходит к Фортунату, который полулежа читает какой-то исторический роман, принесенный ему Дэмьеном из библиотеки. Увидев своего пажа в гораздо лучшем состоянии, чем вчера, Карну облегченно вздыхает и садится рядом с ним. Фортунат откладывает книгу. Они пожимают друг другу руки. Глаза Карну внимательны и дружески смотрят на Фортуната.
- Ну, как ты? – спрашивает маркиз.
- Слава Богу, жив, - улыбается Фортунат.
- Действительно, слава Богу, - глаза де Руа вспыхивают. – А теперь расскажи мне всё, что вчера произошло.
     Фортунат обстоятельно и подробно, с некоторой холодноватой отстраненностью, словно речь идет о ком-то другом, а не о нем, рассказывает о вчерашнем вечере. Карну слушает внимательно и спокойно. Его лицо непроницаемо. Оно, как маска, не отражает никакого чувства. Но Фортунату ясно передается напряжение его хозяина. Если бы он хуже знал Карну, то, вероятно, не смог бы ничего почувствовать, но он знает его, и как натура артистическая всегда улавливает его настроение, почти физически ощущает, чт`о Карну испытывает в тот или иной момент.
     Когда он окончил свой рассказ, Карну пристально взглянул на него и заметил:
- У тебя нет никакой злобы к Шассэ. Разве ты не чувствуешь себя оскорбленным, униженным?
- Нет, - ответил Фортунат. – Они мертвы: и Шассэ, и его люди; мне незачем злиться на них.
- Что ты имеешь в виду?
     Фортунат пожал плечами:
- То, что я доберусь до них, а не я, так ты. И они умрут, непременно. Умрут страшной смертью – и раньше меня. Это я знаю точно. Так какой же смысл злиться на них? Я осудил их на казнь, приговорил к смерти, и буду ждать, когда мой приговор исполнится.
     Его голос был безмятежно спокойным, лицо торжественным, даже торжествующим. Карну посмотрел на него с большим уважением.
- У тебя сильная душа, - молвил он. - Я рад этому. Тем легче тебе будет поступить, как я попрошу. Ты отныне должен держаться с Шассэ с видом забитым и подобострастным. Запомнил? Так надо. Пусть он думает, что сломал тебя, что ты боишься его. Я буду делать вид, будто мне ничего не известно. Потому что если бы мне было известно, Шассэ удивился бы, что я не пытаюсь поговорить с ним и не жалуюсь Фердинанду. А, удивившись, он стал бы подозревать меня и следить за мной. Мое поведение должно быть естественным. Да, я уже теперь, сейчас, могу стереть его в порошок, но у меня другие планы. Будем делать вид, что ты не рассказал мне правды о том, кто избил тебя, и я ничего не знаю, кроме того, что на моего пажа кто-то напал. Сам же знай про себя, что ты прав, когда говоришь о казни. Шассэ приговорен, и не только тобой, но и мной, и другими, и его подручные тоже.
     Фортунат потряс руку Карну. Слова маркиза воодушевили и захватили его; он был совершенно согласен сними.
- Я всё исполню в точности, как ты говоришь, - пообещал он.
     Потом вспомнил о своем грустном положении больного и сказал, мгновенно позабыв о Шассэ:
- Дэльф, я не желаю лежать три дня у тебя в чулане, как ненужный коврик для ног. Позволь мне хотя бы сидеть, ходить по комнатам. Пусть мне принесут мой халат…
     Карну засмеялся; глаза его стали теплыми.
- Ты не коврик, - сказал он, ероша Фортунату волосы. – Ты perpetum mobile.
- Чего-чего? – переспросил Фортунат.
- Вечный двигатель, - перевел Карну. – Тебе пора учиться латыни. Хорошо, сейчас тебе принесут халат, но ты не уйдешь в нем дальше моей спальни. Я хочу быть спокойным за твое самочувствие. Ты вернешься в свою комнату только тогда, когда врач заверит меня, что ты здоров. Понятно?
- Понятно, - Фортунат тяжело вздохнул. – По крайней мере, обещай, что будешь почаще навещать меня!
- Всё мое свободное время будет посвящено исключительно тебе, - пообещал Карну. – Мало того, приглашаю тебя сегодня поужинать сегодня в диванной, которая рядом с моей спальней. И Сальгари позовем. Идет?
- Здорово! – засмеялся Фортунат. – Еще как идет! Только Джакоза не хватает. Мне хотелось бы его видеть.
- Мне тоже, - согласился Карну. – Но ему нельзя выбраться к нам. Ничего, скоро поедем в Кэвин-Лодж и там наглядимся на Эма вдосталь.
     Фортунат улыбнулся. Напоминание о заветном Кэвин-Лодже подействовало на него, как аромат ландышей или глоток шампанского.
    

     «Алиса, любимая, здравствуй!
     Очень не хотел бы огорчать тебя, мой солнечный луч, моя единственная и неповторимая радость, но должен сознаться: я немного простудился и пока что сижу дома. Перечитываю твои старые письма, с наслаждением встречаю новые – и окунаюсь в них с головой, как в волны тепла и любви. Как же я счастлив, что у меня есть ты! Ни минуты без мысли о тебе, моя роза, моя драгоценность, мой колибри! Я бесконечно люблю тебя, и весь мир волшебно преображается от этого чувства. Ощущаешь себя сказочно, незаслуженно богатым. Хочется писать элегии и прекрасные полотна, прославлять твою доброту и красоту пером и кистью, словом и самыми нежными красками!.. Но, к несчастью, я не поэт и посредственный художник. Скажу одно, когда я пишу твое имя, у меня занимается дыхание (от счастья!). Неужели я когда-нибудь смогу сказать о тебе «моя жена»? Моя жена! Какие удивительные слова, сколько в них силы и нежности!
     Но ты просишь меня не быть таким восторженным в моих письмах – и более содержательным. Будь по-твоему, ты, как всегда, права.
     Вчера мы ужинали втроем в диванной: Дэльф, я и Гофредо Сальгари. Мы ели тушеное мясо кролика с грибной подливкой (ужасно вкусно!) и пили греческое вино, а еще слушали музыкальную шкатулку Дэльфа. Я слушал чудеснейшие в мире мелодии – и вспоминал тебя! И, конечно, Элетту. Пусть она не думает, что я забываю о ней. Это было бы не по-мужски и не по-дружески, к тому же, это неправда. Передавай ей от меня поклон, дорогая. Я мысленно целую ее руку и улыбаюсь ей самой братской улыбкой.
     Прости, я немного сбился. Так вот, мы слушали шкатулку. И говорили тосты. Конечно, мы пили за князя Арвида, за вас с Элеттой, за Джакоза и еще за кого-то, чьи имена я услышал вчера впервые. Сальгари - приятнейший человек и тонкий собеседник. Он совсем не кичится передо мной своим дворянством, обещал научить фехтовать и вообще… словом, мы решили, что он тоже поедет с нами в Кэвин-Лодж. Уже в этом месяце я увижу тебя, мое счастье!»   
     Фортунат мечтательно улыбается. Потом вспоминает вчерашний вечер. Действительно, всё было очень хорошо, всё именно так и было, как он написал Алисе. Правда, он не упомянул о том, что второй тост после князя Арвида все трое посвятили графине Эрике Грай, «доброй самаритянке» и «бескорыстной жрице любви», как с улыбкой называл ее Карну. Узнав, что графиня ночевала у них, Фортунат спросил, не покушалась ли она на добродетель маркиза.
- Нет, вчера ночью нет, - засмеялся он. – Она очень переживала за тебя, к тому же, устала. А может, моя бритая голова привела ее в ужас, - пошутил он.
- Нет, - уверенно возразил Фортунат. – Она не могла не заметить, что тебе без парика лучше.
- Да, она так и сказала, - подтвердил Карну. – Но, как бы там ни было, графиня держала себя очень скромно. Кстати, ее письма, которые я стащил у нее из чулана (помнишь?), очень мне пригодились.
- Это же была любовная переписка…
- Да, но с кем! С герцогом Гилем, который не может писать о любви, если при этом заодно не пишет и о политике. Словом, мне было, о чем сообщить князю Арвиду, и он в ответном письме поблагодарил меня не только от себя, но и от лица главнокомандующего.
- Кто же у него главнокомандующий? – с большим интересом спросил Сальгари.
- Джероламо Роветта, - ответил Карну.
- Сам Роветта! – глаза Гофредо загорелись вдохновением. – Этот прославленный воин! Ну, теперь я окончательно не завидую Фердинанду. И когда же наступление?
- Намечено на сентябрь, - сказал Карну. – Если всё пойдет так, как мы задумали. А всё пойдет так, если Готтхольд не решит предпринять похода против турков.
- Нельзя допустить этот поход, - нахмурился Сальгари.
- Я сделаю всё, чтобы не допустить его, - отозвался Карну. – Но… сам понимаешь, у этого похода слишком много сторонников.
     Они с Сальгари уже с неделю на «ты», и оба очень довольны этим.   
- С нашей стороны маловато влиятельных лиц при дворе, - продолжает Карну. – А Готтхольд склонен слушать льстецов больше, чем просто умных людей. К тому же, он всё ищет «самородков» из ликардийских деревень. Он утверждает, что простой народ лучше дворян разбирается в политике. Но это же вздор! Какому крестьянину придет в голову идти на турков, которые, тем более, в этом году ведут себя с нами очень разумно? А крестьянин во всём мире всегда думает в первую очередь об одном: об урожае и о хозяйстве. Другое дело, солдаты из крестьян… Но они готовы верить своим командирам решительно во всём, если их с утра кормят кашей, а днем подносят водки. К тому же, хорошие башмаки, мундир, жалованье… солдат это очень ценит. Вот и вся его политика.
- Почему ты до сих пор не министр? – с сожалением спросил Сальгари. – Ты отлично разбираешься в людях, Фидэль. И Готтхольд тебя ценит.
- Я не министр, потому что министры герцог Гиль, барон Вильям и иже с ними, - едко замечает Карну. – Если убрать с дороги хотя бы Гиля… тогда еще можно было бы…
     Он решительно взмахивает рукой, словно отгоняя муху.
- Всё, довольно об этом. Лучше продолжим наш пир во время чумы. Выпьем за прекрасных дам: за Элетту, Алису, госпожу Флёр, Риту Фран! За наших нежных, верных и отважных.
- Ура! – подхватывает Фортунат, и они пьют за дам.
     Фортунат вспоминает записку, полученную им от Риты сегодня утром. «Здравствуй, Фартунад! – говорилось в ней. – Я узнала от гаспадина Джакоза что ты болен не знаю чем. Я пишу тебе, жилая здоровия и счастия. Мне скучно, когда другой а не ты преходит за письмами или превозит письма. Выздаравливай скорее! Рита Фран».
     Да, Рита действительно писала с ошибками, но Фортунат был очень тронут ее запиской и заботой о нем. Он ответил ей маленьким дружеским письмом, которое передал с Дэмьеном Кроу – тот теперь ездил вместо него в Корону.
     Фортунат вздыхает и пишет дальше:
     «Алиса! Ты спрашиваешь меня в своем последнем письме о Шассэ. Я редко вижу его. Он всегда улыбается, поэтому трудно сказать, сильно ли он переживает о том, что ты уехала в «Испанию». Позволь больше не писать о нем; мне слишком не нравится этот человек. Лучше я напишу тебе о том, что рассказывал мне Гофредо Сальгари о Китае. Представь себе, он объездил полмира, в том числе был и в Китае. Так вот, там…»
     И он с увлечением исписывает аккуратным почерком еще три страницы.


     К двадцатому декабря Фортунат окончательно поправляется. К этому времени его спина покрывается ярко-розовыми зажившими шрамами и перестает болеть. Впрочем, в свою комнату он возвращается уже пятнадцатого числа; продолжает учебу, ездит верхом близ имения, упражняется в стрельбе, катается на коньках и учиться у Сальгари обращаться со шпагой. Сальгари еще немного прихрамывает, но показать приемы и позиции может. Карну великодушно ссужает Фортуната для обучения своей шпагой и иногда сам фехтует с друзьями, говоря, впрочем, что шпага отжила свое как оружие, но осталась и, пожалуй, останется в веках как благородное боевое искусство. Фортунат с ним согласен в этом, как и во всём остальном.
     Двадцатого декабря они вдвоем едут в Корону, во дворец Фердинанда. Доминик Шассэ, как ни в чем не бывало, любезно встречает их в холле. Фортунат, согласно своей новой роли, смотрит на него «с видом забитым и подобострастным», как попросил его об этом Карну. Он преувеличенно низко кланяется ему и с хорошо разыгранным страхом искательно заглядывает в его глаза. Шассэ доволен. В его взгляде мелькает торжество. Фортунат тоже доволен: он обманул своего врага, запутал следы и может теперь хладнокровно и внимательно наблюдать со стороны за дальнейшими заблуждениями своего противника - и даже помогать ему заблуждаться. Доволен и Карну: теперь можно снова спокойно посылать Фортуната в город, ибо Шассэ, удовлетворенный своей мнимой победой, не станет больше его преследовать.  Рита Фран также весела. Ведь Фортунат выздоровел и теперь снова, как солнечный луч, будет озарять ее однообразные будни.
     Один Джакоза недоволен. Узнав о том, что произошло между Шассэ и Фортунатом, он написал Фортунату сочувственное письмо, где были такие слова: «Прости, что называл тебя мальчиком для порки. Мои слова сбылись, судьба посмеялась. Это мне хороший урок: поменьше пустословить. Подумать только, что ты перенес от этого скота. Ничего, держись. Помни, нас, итальянцев и добрых христиан не взять голыми руками всяким подзаборным псам! Обещаю, что если Шассэ погибнет от моей руки, я, следуя доброму средневековому обычаю, воткну его голову на кол посреди дворцовой площади и на этот же кол повешу надпись: «Пес, оскорбивший Фортуната Ортолани, верного слугу князя Арвида». Да, так я и сделаю, запомни мои слова и сожги это письмо. Я к тебе привязан, как к родному, и обиды, нанесенные тебе, считаю своими обидами».
     Фортунат был растроган и написал Джакоза сердечный ответ, а Карну, которого развеселило намеренье Джакоза «по-средневековому» обойтись с головой Шассэ, прислал ему записку со следующими словами: «Эм! Поистине ты страшен в гневе. Даже подумать боюсь, чт`о стало бы с моей головой, если бы я ненароком обидел Фортуната. Думаю, ты просто прострелил бы мне ее из уважения к нашей старой дружбе. Ответь мне, так ли это?»
     Джакоза невольно засмеялся, прочитав эти строки и ответил коротко: «Ты будешь нужен мне живым; особенно, если сильно провинишься».
- Когда мы поедем в Кэвин-Лодж? – спросил Фортунат Карну.
- Его превосходительство отпускает меня двадцать третьего декабря, послезавтра, - ответил маркиз де Руа. – Я сказал ему, что еду в свое имение Мунлайт; оно и вправду неподалеку от Кэвин-Лоджа, но стоит на равнине, а Кэвин-Лодж в лесу, недалеко от реки Мун.
- Мунлайт… лунный свет, - перевел Фортунат. – Интересно, почему имение так по-английски называется?
- Мой дед купил его у англичанина, - ответил маркиз, - у барона Эндрю Дугласа, последнего представителя своего рода. Исключительно английский замок, готический, мрачный и в то же время не лишенный сумрачного уюта. Но скажу тебе честно: Кэвин-Лодж нравится мне гораздо больше.

                ЧАСТЬ 2.

                1.

     И вот, наконец, они едут!
     Зимняя карета на санных полозьях и небольшой возок поданы к крыльцу. В возке поедет Дэмьен, он будет оберегать багаж. В карете – Карну, Фортунат и Гофредо Сальгари. Джакоза, как это условлено заранее между ним и маркизом, присоединится к ним на ночлеге, в трактире «Деревянный орел».
     Дэмьен доволен тем, что хозяин берет его с собой. Весело насвистывая, он помогает лакею Альберту и слугам уложить последние вещи, сердечно прощается с поваром, с которым приятельствует, и еще двумя-тремя добрыми знакомыми – и залезает в возок.
     Фортунат счастлив. Через два дня (подумать только!) он увидит Алису, будет говорит с ней, слушать ее смех и рассказы о жизни в Кэвин-Лодже. Они будут гулять, играть на рояле, вместе встретят Рождество! О, счастье…
     «Интересно, есть ли в Кэвин-Лодже елка? – размышляет он, сидя у окна. – Наверно, есть и, наверно, уже украшена. Вся в свечках, в серпантине, в игрушках из стекла и воска. А на верхушке – Вифлеемская звезда…»
     Глаза его становятся мечтательными. Это будет его первая в жизни настоящая елка. Он уже приготовил для всех маленькие подарки. Даже для Дэмьена. Но до самой рождественской ночи никто не узнает об этом!
     Маркиз де Руа, стараясь не улыбнуться, наблюдает за лицом своего пажа. Это лицо сейчас полно затаенной глубокой радости, ожидания чуда. И де Руа невольно завидует ему, правда, самой светлой завистью. Такая трепетная вера в чудесное и ожидание его, этого чудесного, свойственны только детству и юности; взрослые люди редко бывают подвержены подобному «недугу». Жизнь обычно отрезвляет их от свежести и новизны впечатлений, но для юности всё кажется новым и волшебно волнующим.
     Фортунат снова одет очень хорошо, даже лучше прежнего: на нем, под синим плащом, бархатный, вишневого цвета сюртук, того же тона жилет и панталоны. За поясом два оправленных в серебро пистолета, на ногах – сапоги с серебряными пряжками и такими же шпорами. Словом, он отлично выглядит и сам собой доволен.
     Гофредо Сальгари сидит рядом с де Руа. Пока что он на иждивении маркиза, но аккуратно записывает свои долги. Как истинный дворянин Сальгари щепетилен в вопросах чести. Он привык аккуратно выплачивать то, что должен.
     Они с Карну одеты сейчас просто, по-дорожному, но всё же великолепно: в цилиндрах, теплых плащах, зауженных книзу брюках и блестящих, узких, по моде, башмаках. На них под плащами синие дорожные фраки и щегольские шелковые жилеты в цвет фраков; словом, они неотразимы. У обоих под плащом пистолеты, а в руках трости с набалдашниками черного дерева.
     И вот, Рудольф садится на козлы.
     - Хейза! – кричит он лошадям и щелкает бичом. Карета съезжает со двора. За ней проворно скользит возок, к которому привязаны три лошади: Горец Фортуната, Монс де Руа и Крепыш Сальгари: всё лошади разной масти. Возком управляет Бен, лакей и доверенное лицо Карну. Еще одно доверенное лицо, Альберт, остается в имении, как и Эрнст Блэйк. Старый учитель намерен встретить Рождество в Короне, у своей племянницы; она пригласила его.            
     Фортунат смотрит в окна кареты с таким удовольствием, будто впервые едет в экипаже. Утро сегодня хмурое, не солнечное, но во всём мире точно разлита любовь: незримая, сокровенная, глубоко проникающая в душу. Деревья по обочинам дорог, скованные зимним холодом, стоят, точно невозмутимые стражи. В их красивых строгих очертаниях и гордой неприступности тоже чувствуется любовь. Она скрыта от грешных человеческих глаз и словно спит, чистая и строгая, подобная заколдованной царевне. Но весна явится в мир и разбудит ее, расколдует нежным дыханием, и спящая царевна проснется, чтобы улыбнуться солнцу и всему живому, и раскроет им свои объятия. Эта весна уже сейчас живет в душе Фортуната. С той минуты, как карета тронулась в путь, в его сердце зазвенели ручьи, запели птицы, запестрели цветы. И мир теперь кажется ему таким же близким и желанным, как музыка в храме, как детские голоса, славящие Бога. Мир кажется ему добрым единым домом. Крыша этого дома – небо, а люстры – солнце и луна. Он вспоминает, с какой грустью прощалась с ним Рита. Он подарил ей на Рождество серебряный звенчатый  поясок с узорчатой пряжкой – для платья. Она, вспыхнув от радости, сбегала в глубину лавки и принесла ему оттуда платок: батистовый, мужской, с тонким узором и вышитыми в уголке платка его собственными инициалами «Ф.О.».
- Я сама сшила этот платок, - сказала она, улыбнувшись ему. Он улыбнулся ей в ответ:
- Спасибо, Рита, он очень красивый.
     И поцеловал ее руку.
     Он вспоминает о Рите, и ему становится жаль ее. Она, конечно, влюблена в него. А он любит ее, как сестру, и очень хочет, чтобы нашелся человек, который тоже полюбил бы ее, но иначе, как невесту. «Тогда мы с ней могли бы по-настоящему дружить, - мечтает Фортунат. – И говорить друг с другом о тех, кого мы любим». Рита славная девушка, и ему очень не хочется терять ее расположение и дружбу. Но пока она влюблена в него, ему как-то неловко с ней дружить; вроде как таскать кошельки из карманов. Ему всё кажется, что то ли она отбирает его у Алисы, то ли он ее – у кого-то, с кем еще не знаком. Милая, добрая Рита! Фортунат вздыхает. Он очень хочет счастья, жадно желает его и себе, и ей. И Алисе! Алиса… он вздыхает и упоенно смотрит на проплывающие мимо бескрайние леса с темнеющими елями, и пасмурные заснеженные просторы полей. И отовсюду так же упоенно, ласково, шаловливо, доверчиво на него смотрит любовь!.. И он готов без конца встречаться с ней взглядом и мысленно улыбаться ей.


     К десяти часам вечера они подъезжают к трактиру «Деревянный орел». Трактир стоит на окраине городка Блауберга. Это массивное бревенчатое здание, построенное в форме каре и украшенное сверху, над входом, декоративной башенкой с вырезанным из дерева орлом. Он сидит на верхушке башенки, большой, в рост человека. Его крылья раскинуты, он зорко смотрит вниз – и, спору нет, выглядит внушительно.
     Путника отводят три комнаты. Одна, покрасивей и побольше, - для Карну и Сальгари, другая, попроще и поменьше, - для Фортуната и Дэмьена, а третья, еще скромнее, - для Рудольфа и Бена. Вскоре маркиз де Руа приглашает Фортуната ужинать в их с Сальгари номер. Там уже восседает на диване Эмилио Джакоза. Увидев Фортуната, он встает и с улыбкой обнимает его, а потом пожимает ему руку.
- Поздравляю тебя с орденом Белой Астры! – говорит он весело. – Теперь я верю: ты скоро будешь дворянином. А потому, - его голос обретает торжественность, - можешь отныне называть меня просто Эм, как мои друзья, - и он широким жестом указывает на смеющихся Сальгари и Карну.
     Фортунат смущен, хотя и горд оказанной ему честью.
- Вам же сорок лет, - напоминает он Джакоза.
     Глаза Джакоза тотчас становятся насмешливыми.
- Да что ты! – восклицает он. – Спасибо, что напомнил, а то мне постоянно мерещится, будто мне двенадцать; всё время в детство впадаю.
- Да подождите вы шутить, - Фортунат смеется. – Просто к взрослому человеку следует относиться с уважением.
- А что, «Эм» звучит неуважительно?
- Фамильярно…
- Горе мне! – трагически говорит Джакоза, обращаясь к Карну и Сальгари. – Господин Эрнст Блэйк совсем заучил этого несчастного правилам этикета.
     Он снова смотрит на Фортуната.
- Я не буду спорить с тобой, приятель, но и ты не спорь со мной. Просто с сегодняшнего дня я для тебя Эм, и всё тут. Понятно?
- Понятно. Благодарю вас, - смеется Фортунат, пожимая ему руку.
     Затем все четверо садятся за стол. Помощник коридорного приносит им ужин на четверых, а Дэмьен – взятую в дорогу мадеру, и начинается застолье.
     За ужином Эмилио Джакоза рассказывает, как за ним полдня была слежка, от которой он едва сумел отвязаться.
- Тебе хорошо, маркиз де Руа, - говорит он. – Ты чист в глазах его превосходительства, точно неродившийся младенец, а меня вечно в чем-нибудь подозревают.
- У тебя лицо итальянского разбойника, - смеется Карну. – И фигура. И манеры.
- А, пожалуй, правда, - оживленно соглашается Джакоза. – Даром, что я двухсотлетний дворянин. Я и в самом деле смахиваю на разбойника… а, Гофредо?
- Точно, - подтверждает Сальгари. – Кроме того, ты не льстишь Фердинанду, не ищешь его внимания; для него это подозрительно.
- Он мне не интересен, - откровенно признается Джакоза. – Даже как враг. Ну, кто он такой? Довольно ограниченный малый: ни в музыке, ни в вине, ни в женщинах совершенно не разбирается. Бог с ним! А вот что меня действительно волнует, - его лицо становится воинственным, так это то, что князь Арвид ставит Эммануэля Клава надо мной начальником. И над тобой, Дэльф! И кто он такой, этот самый Клав? – выразительный взгляд Джакоза полон презрения. – Какой-то крестьянчик, да еще - извольте радоваться! - ему всего двадцать пять лет! Да разве это возраст для мужчины? Ну, что он там соображает в свои двадцать пять, этот подросток.
- Подросток? – вырывается у Фортуната. – Тогда я кто же, Эм?
- Тихо, малыш, не перебивай, - Джакоза кладет ему руку на плечо.
- Малыш?! – Фортунат исполняется негодования, но Джакоза так ласково берет его за ухо, что он тут же остывает.
- Так вот, - продолжает Джакоза, не выпуская уха Фортуната. – Что, я говорю, понимает какой-то крестьянский хлыщ в двадцать пять лет? Да ничего! У него ни ума, ни жизненного опыта, разве что щенячья смелость и такая же большелапая восторженность и самомнение. Мол, я, молодой и красивый, понимаю в разведке больше всех этих отживших свое старых пней! Вот, что он будет думать про нас с тобой, Дэльф! А мы должны будем его слушаться. Да кто он такой, я спрашиваю?! Дворянин, хотя бы, как Гофредо? Нет!
- Тише, Эм, успокойся, - с немного коварной улыбкой останавливает его Карну. – Ну, что ты развоевался? Ты же его еще не видел, не знаешь, какие у него заслуги перед князем…
- Заслуги! – Джакоза от возмущения выпускает ухо Фортуната. – Не знаю я его заслуг. Может, они и в самом деле есть. Но иметь его над собой начальником я не желаю!
- Ты презираешь крестьян, - Карну качает головой. – Это извечная ошибка феодалов с их узколобой спесью…
- Никакой ошибки! – рычит Джакоза; глаза его горят, как у тигра. В это мгновение весь он – воплощение южного темперамента. – Никто не презирает ни крестьян, ни прочий простой народ, когда все они, эти добрые люди, на своих местах и занимаются каждый своим делом! Я же не лезу в крестьяне! Не пытаюсь пахать землю, сажать помидоры, доить коров, мало того, не пытаюсь учить крестьян делать это. Потому что знаю: лучше них самих никто этого не сделает, они в своем деле короли! Так с какой же стати, извините меня, некий Клав будет чему-то учить меня, да еще, едва начав брить бороду…
- Всё, всё, довольно, - смеется Карну. – Эм, ты страшно красноречив. Будь же еще настолько же благоразумен! Умей подчиняться, это будет свидетельствовать о твоей внутренней силе.
- Мне ничего другого и не остается, - вздыхая, говорит Джакоза. Его огненные глаза гаснут, становясь просто грустными. – Я сделаю то, что велит князь; надеюсь, он знает, что делает, превращая своих вернейших людей в шутов.
- Брось, - Карну решительно наливает ему вина. – Никто никого в шутов не превращает. У нас сейчас общее дело, общая задача: перестать быть шутами при Фердинанде. Не станешь же ты с этим спорить, Эм.
- Не стану, - Джакоза берет бокал. – За князя Арвида, господа! За нашего любимого правителя! Да живет он и правит бессчетные годы!
     Они пьют вино.
     Ужин продолжается. Для Фортуната эти минуты – одни из лучших в его жизни. Немного захмелев, откинувшись на спинку стула, он с величайшим любопытством и вниманием слушает своих друзей. Джакоза кажется ему подобным ртути, до того он живой, пламенный, необычный. Он вносит совершенно новую ноту в их круг. Его речи захватывают, точно морские волны, жадно набегающие на песок в час прилива. В блеске свечей его некрасивое лицо с резкими, но мужественными чертами, кажется Фортунату лицом отважного римского полководца – вспыльчивого, властного, насмешливого, доброго. Карну, как всегда, спокоен. Его лицо, напротив, подобно лицу греческой статуи, с налетом старонемецкой утонченности. А Сальгари, смуглый, молодой, с открытой честной улыбкой, похож на младшего брата Джакоза. Но от природы он сдержанней, и манеры у него по-настоящему дворянские. Фортунат готов без конца смотреть на них и слушать их. «Какие удивительные люди, - думает он. – И как это прекрасно, что я сижу с ними, принятый в их дружеский круг, как равный им!» В самом деле, все трое смотрят на него очень мягко, обстоятельно отвечают на его вопросы, а иной раз даже спрашивают его мнение и остаются довольны тем, как он отвечает.
     Согретый этой сердечной беседой, вкусным ужином и вином, Фортунат возвращается в свой номер. Дэмьен уже крепко спит. Фортунат приоткрывает ставни и выглядывает в окно. Там блестит под фонарями голубоватый снег, молчат высокие темные ели, - и нет ни единой души, кроме сторожа, который лениво проходит мимо окон в овчинном полушубке и охотничьих тупоносых егерских сапогах без пряжек. За плечами у него деревенское ружье с широким прикладом, в руках медное било и колотушка. Он бьет в било неохотно и тихонько, чтобы не вызвать нареканий постояльцев трактира. В столь поздний час большинство из них давно спит.
     Фортунат закрывает ставни и тоже ложится в постель.

                2.

     Они едут весь следующий день, останавливаясь только затем, чтобы пообедать и дать отдых лошадям. На ночь заезжают на постоялый двор: каменный, огромный, неприглядный свиду. Но комнаты здесь неплохие, и ужин подают не менее вкусный, чем в «Деревянном орле».
     Сегодня вечером совсем не так весело, как было вчера. Во-первых, разыгрывается нешуточная буря, так что метель залепляет окна, и слышно, как безутешно стонет ветер в ветвях деревьев и каминных трубах. Во-вторых, Джакоза простужается и рано ложится спать, предварительно выпив пуншу с медом, чтобы прогреться как следует. В-третьих, Гофредо Сальгари тоже рано ложится спать; он уверяет, что метель всегда нагоняет на него тоску. Фортунату, несмотря на метель, весело на душе, но он тоже решает пораньше лечь спать. Дэмьен давно храпит на своей кровати, сунув голову под подушку.   
     Вдруг, к великой радости Фортуната, в еще не запертую им дверь номера заглядывает Карну.
- Дэльф! – Фортунат очень рад его видеть. – Заходи! Садись в кресло у камина!
- Пожалуй, сяду, - Карну входит и опускается в кресло. – Тогда и ты садись рядом.
     Фортунат садится. Карну приятно видеть, что его паж – нет, друг – рад ему. «Какой же он славный, - думает де Руа. – Я никогда ему не мешаю. Пока. Думаю, в Кэвин-Лодже он совершенно забудет про меня. Ничего, тогда его сменит Джакоза, который к завтрашнему дню поправится».
- Что, все нас бросили? – Карну весело смотрит на Фортуната. – Ничего, оживут к завтрашнему дню.
- Дэльф, - Фортунат задумчиво глядит в огонь камина. – А как рано мы завтра приедем в Кэвин-Лодж?
- Часов в десять утра, - отвечает маркиз. – Что, скучаешь по Алисе?
- Очень, - признается Фортунат, и вдруг ему становится глубоко жаль Карну; ведь того в Кэвин-Лодже никто не ждет.
- Дэльф, - говорит он. – А почему твоя семья не навестит тебя? Не в Старом Саду, а хотя бы в Мунлайте? Ведь ты можешь их вызвать тайно, и они приедут.
- Нечего им пускаться в такой долгий путь ради каких-нибудь трех дней свидания со мной, - замечает Карну. – Подождем весны или лета, тогда встретимся по-настоящему.
- Жаль, - вздыхает Фортунат. – Я бы мог съездить к князю Арвиду и привезти их к тебе…
- Бог с тобой, - улыбается Карну. – Не надо. Давай поговорим о другом.
- Давай, - Фортунат тут же вспоминает давно мучающий его вопрос и задает его:
- А в Кэвин-Лодже есть елка?
     Карну тихонько смеется.
- Есть, - говорит он. – И еще святочный дед, специально для тебя, с мешком подарков: а в мешке конфеты, коньки и Алиса Делор – самая настоящая…
     Фортунат смотрит на него с упреком.
- Всё, всё, больше не буду, - Карну становится серьезным. – В самом деле, там большая елка. Это мне Джакоза сказал, а ему написал управляющий. И, конечно, она украшена. И ты можешь взять с нее себе любую игрушку в подарок.
     Он закусывает губу.
     Фортунат хмурит брови.
- Что, - говорит он сурово, - неужели стыдно любить елки? Но я всегда буду их любить, до самой смерти, и это вовсе не признак детской глупости…

- Ну, что ты, - Карну примирительно берет его за руку. – Какая же это глупость. Нет, я просто завидую тебе. Я хотел бы так же сильно любить елки, как ты, очень хотел бы. Но у меня это уже не получается. А на шутки мои не обращай внимания; я ведь это от зависти.
- Правда? – Фортунат улыбается.
- Правда.
- И от одиночества тоже, - Фортунат искоса поглядывает на него. – Да?
- Возможно, - Карну касается пальцем его щеки. – Но ты за меня не переживай. Я не так уж слаб духом.
   И он задумывается, глядя куда-то сквозь огонь камина.
   «Ничего, - мысленно обращается к нему Фортунат. – Скоро ты найдешь под елкой такой подарок, Дэльф, который наверняка немного утешит тебя».


     Наутро метель затихает. Через четыре часа после отъезда с постоялого двора они прибывают в Кэвин-Лодж.
     Это небольшой светло-серый замок, удивительно изящный и красивый в своих очертаниях. Его окружает такой же изящный заснеженный парк. Обе  молодых леди в теплых капорах и полушубках уже ожидают гостей на крыльце. Фортунат видит в окно кареты их лица. Элетта… Алиса!
     В голове у него всё спутывается, душа тоже полна глубочайшего волнения, и он плохо помнит, что происходит дальше.
     Лакеи, подбегая, открывают дверцу кареты. Фортунат спрыгивает на снег и, дождавшись, пока выйдут де Руа и Сальгари, идет вслед за ними. В ушах у него шумит, щеки горят, и не только от мороза. Он вдруг неожиданно для самого себя начинает ужасно робеть.
     Джакоза уже здоровается на крыльце со своим управляющим и целует руки молоденьким баронессам. Он целуют его в щеку. Затем подходит Карну.
- Дэльф! – весело кричат девушки, крепко обнимая его. Он, смеясь, целует каждую из них в лоб и уступает очередь Сальгари. С ним Элетта и Алиса знакомы не слишком хорошо, поэтому только здороваются с улыбками и легкими поклонами. Потом подходит Фортунат. Сердце его неистово бьется, он рад провалиться сквозь землю, но всё-таки собирается с духом и мужественно смотрит в смеющиеся лица девушек. Затем решительно целует руку Элетты и очень робко касается губами щеки Алисы.
   Элетта в ответ целует его в щеку, а Алиса, вдруг утратив всю свою шаловливость, тоже очень робко целует его в щеку и, покраснев, опускает глаза. Он смотрит на нее с обожанием.
- Пойдемте в дом, - говорит Элетта. Они входят в дом. Фортунат и Алиса не смотрят друг на друга; они для этого слишком взволнованы. О чем говорят старшие, они не слышат. Элетта весело смотрит на них. «Ничего, привыкнут», - думает она.
   Спустя несколько минут Фортунат оказывается в отведенной ему комнате на втором этаже. Дэмьен вносит его саквояж в комнату и говорит:
- Слушай-ка, пока ты паж, ты мог бы и сам заботиться о своих вещах.
- Извини, - Фортунат возвращается к действительности. – Я бы в самом деле принес потом вещи сам, ты зря беспокоился.
   Дэмьен заглядывает ему в глаза и смеется.
- Ну, так и есть, влюблен по уши, - говорит он.
- Кто влюблен? – Фортунат тотчас складывает руки на груди и смотрит на него с вызовом.
- Еще на дуэль меня пригласи, - Дэмьен примирительно ставит саквояж возле его кровати. – Ладно, я пошел, не сердись.
   Фортунату становится стыдно.
- Спасибо, Дэмьен, - говорит он. – Не обращай на меня внимания.
- Ерунда, - отвечает Дэмьен. – Все влюбленные ведут себя одинаково.
- А ты сам был влюблен? – с улыбкой спрашивает Фортунат.
- Я-то? Сколько хочешь, - Дэмьен подмигивает ему. – Ну, желаю счастья.
   И выходит вон из комнаты. Фортунат раздевается, разбирает свой багаж, как во сне, раскладывает и развешивает в шкафу одежду – и всё это с легкой мечтательной улыбкой на губах. Потом подходит к окну и глядит на заснеженные деревья, чуть позлащенные солнцем.
   … За обедом он очень молчалив и почти не спускает глаз с Алисы, которая уже оправилась от своей робости и теперь щебечет, точно птичка, то и дело бросая на него радостные и ласковые взгляды. Сердце его тает, он не чувствует блюд, которые ест, и вместо тарелки с хлебом, которую просит у него Карну, рассеянно передает ему заливной язык. Карну вздыхает и сам берет хлеб, а язык ставит перед Фортунатом. Тот машинально съедает его. Тогда Карну убирает у него тарелку и ставит перед ним ананасы с взбитыми сливками. Фортунат съедает их всё с той же механической отстраненностью. На лице Карну появляется коварное выражение. Он снова забирает у Фортуната пустую тарелку и ставит перед ним солонку. Фортунат, не глядя зачерпывает соль маленькой ложечкой, задумчиво проглатывает ее, но тут же, очнувшись, поспешно запивает вином и отодвигает от себя солонку; потом сумрачно смотрит на Карну. Тот смеется. Не выдержав, Фортунат тоже начинает смеяться.
- Прости, Дэльф, - говорит он. – Я сегодня ужасно рассеянный.
   Алиса, заметив, что ее Фортуната «обижают», строго грозит пальцем Карну. Тот всем своим видом изображает раскаяние. Все смеются, но так по-доброму, что Фортунат не сердится на них. Ему только досадно на себя, на свою рассеянность и задумчиво-мечтательное состояние.
   После обеда Карну обращается к Алисе:
- Дорогая, все мы наслышаны о вашей чудесной елке. Не покажешь ли ты ее Фортунату? А я и другие посмотрим на нее потом.
- С удовольствием, - говорит Алиса. Она берет счастливого Фортуната за руку и ведет в большой зал на первом этаже, где стоит огромная, до самых люстр, стройная ель, вся увешанная стеклянными бусами, конфетами, золочеными орехами, блестящей мишурой и игрушками. А на верхушке ее укреплена хрустальная Вифлеемская звезда.
- Ах! – только и может произнести Фортунат; он еще в жизни своей не видел вблизи настоящей украшенной елки.
- Нравится? – весело улыбается Алиса, исподтишка поглядывая на него.
- Очень, - признается он с чувством. – Как же она здорово пахнет! Смолой. И мандаринами.
- Нижние ветви мы с Элеттой украшали сами, - увлекаясь, рассказывает Алиса. – Но я две веточки попросила оставить так, чтобы мы вместе с тобой их украсили.
- В самом деле? – он смотрит на нее с сияющей улыбкой. - Как здорово! Я готов. Когда мы будем их украшать?
- Хоть сейчас, - Алиса проворно приносит из шкафчика в углу плетеную корзинку с игрушками и мишурой. Они начинают разбирать игрушки и сверкающие мохнатые ожерелья и аккуратно вешать их на ветки. Руки их то и дело встречаются. Сердце Фортуната бьется так сильно, что он боится, что оно вот-вот выпрыгнет из груди. Наконец, он решается очень тихо спросить:
- Алиса… ты любишь меня?
   Она смеется.
- А ты меня?
- Больше, чем когда-либо, так, как еще никогда…
- Ну, тогда слушай, - она серьезно смотрит на него. – Я тебя тоже люблю, и даже больше, чем прежде. Но… слушай меня внимательно, Фортунат! Я обещала тете, что выйду замуж не раньше, чем через два года. Мы с тобой оба должны подрасти, потому что сейчас мы еще очень молоды. Понимаешь? А через два года и ты, и я, - мы оба станем умней и серьезней. Согласен ли ты ждать два года?
- Боже мой! Да хоть четыре, - говорит он, глядя на нее в упоении. – Сколько хочешь, столько и буду ждать… дорогая моя!
- Четыре было бы еще лучше, - она вздыхает. – Но мы же не выдержим. То есть, я не выдержу. Ты сильнее меня, тебе, наверно, это не было бы тяжело. А мне будет. И вот, я хотела тебя попросить, - она снова вздыхает. – Понимаешь, это необходимо. Я хотела сказать тебе, что мы не должны все два года ни обниматься, ни целоваться, а быть, как брат и сестра… Ты сможешь это?
- Смогу, - отвечает счастливый Фортунат. – Но братья ведь целуют своих сестер, а сестры братьев… иногда.
- Ну, разве только руку или щеку, - с детской серьезностью уточняет Алиса.
- О, мне этого хватит, - он смотрит на нее сияющими глазами. – Мне хватит этого, вот увидишь.
   Она в ответ облегченно и радостно улыбается ему:
- Правда, хватит?
- Правда.
- Как хорошо, - она благодарно пожимает ему руку. – Но это тоже будет не часто: только когда мы станем здороваться по утрам и прощаться по вечерам. А так, днем, только руку…
- Согласен на руку! – он тут же прижимает ее руку к губам. – Какая же ты добрая, что позволяешь мне это!
   Она ласково улыбается ему, потом, высунув от волнения кончик языка, осторожно отбирает руку, и они вновь принимаются украшать еловые ветви. Теперь на душе у обоих спокойно и радостно.
   Украсив свою заветную часть елки до конца, они возвращаются в гостиную, держась за руки.
- Знаешь, у нас тут очень весело, - оживленно рассказывает Алиса Фортунату. – Мы с Элеттой катаемся на санях или верхом, читаем вслух книжки, играем на рояле, и вообще, чего только не делаем!
- А на коньках ты умеешь кататься? – спрашивает он ее.
- Конечно, - ее серо-голубые глаза весело блестят. – А ты?
- Я тоже.
- Вот ч`удно! – она хлопает в ладоши. – Вместе покатаемся, да?
- Да, - он не сводит с нее глаз. – Я мечтал об этом целых полтора месяца!
- Пойдем со мной, - она уводит его в свою комнату, торжественно вынимает из ящика стола коробочку и говорит, волнуясь:
- Знаешь, я купила нам с тобой два серебряных кольца. Одно я надену на палец тебе, а другое ты – мне. И мы будем помолвлены!
   Фортунат, сам не свой от восторга, склоняется перед ней и целует обе ее руки. Она вынимает два кольца, простых, но изящных и подает Фортунату то, что поменьше:
- Ну, надевай мне!
   Он бережно надевает кольцо на ее безымянный палец. После этого она надевает ему кольцо, большее по размеру и говорит:
- Теперь мы обручены! Вот здорово, правда?
- У меня нет слов, - отвечает он.
   Они с глубокой нежностью смотрят друг на друга.
   … Ближе к вечеру Карну спрашивает Фортуната:
- Ну, когда же свадьба?
- Через два года, - отвечает тот таким счастливым голосом, словно говорит «через два дня».
- Через два года? – Карну удивленно поднимает брови. - И тебя это не огорчает?
- Нет, - в свою очередь удивляется Фортунат. – А чему здесь огорчаться?
- О, юность, - вздыхает Карну. - Золотое время. Ничего не надо, кроме как быть вместе, любить и мечтать… Но почему именно два года?
- Алиса обещала тете, - поясняет Фортунат. – Она сказала, что пока что мы с ней слишком молоды, надо подождать, и я с ней совершенно согласен.
- Она мудрая девушка, - улыбается Карну. – В самом деле, подождать не мешает. Скажем прямо, это даже необходимо.
- Но мы помолвлены, - Фортунат с гордой улыбкой показывает ему свое кольцо.
- Я смотрю, вы времени зря не теряете, - засмеялся Карну. – Что ж, в добрый час. Поздравляю тебя.
- Спасибо, Дэльф, - Фортунат пожимает ему руку.
   Вечером он долго не может уснуть. Перед его глазами стоит Алиса: веселая, чистенькая, нежная, улыбающаяся, в голубом платье с множеством белых рюшей и в таких же голубых атласных туфельках. Её русые волосы вьются, на тонком пальце блестит колечко, а в глазах – дерзкий задор и, одновременно с ним, робость, доброта и любовь… Любовь!

                3.

   Через три дня они встречают Рождество.
   Устройством праздника полностью занимаются Элетта и Алиса. Уже с утра они начинают хлопотать: заглядывают в кухню, дают таинственные указания поварихе, о чем-то шепчутся со служанками и лакеями. И ни в коем случае не желают посвятить в суть своей деятельности мужчин, чтобы те помогли им.
- Господа, - строго хмуря брови, говорит им Элетта. – Если вы не будете нам мешать и положитесь на наши скромные силы, мы вам устроим такой праздник, - тут лицо ее озаряется щедрой улыбкой, - какого и у королей не бывает!
- Верим на слово, сударыня, - улыбается в ответ Джакоза. – И обещаем быть тихими и послушными. Но если что, смело зовите нас на помощь!
   Сам он тоже потихоньку от барышень обходит дом и вполголоса обсуждает что-то с лакеями и слугами.
- Эм затевает какие-то сюрпризы, - взволнованно сообщает Алиса Элетте. – И еще спрашивает, когда класть под елку подарки?
- Пусть кладут подарки в десять часов вечера перед застольем, - решает Элетта, - до того, как зажгут елку. А мы свои положим еще раньше.
- И пусть напишут, кому какой подарок предназначается, - добавляет Алиса. – Потому что с подарками вечно путаница. Помнишь, - ее разбирает смех, - как когда-то тетушка Флёр раскрыла однажды пребольшую коробку на Новый год…
- Да, да, - смеясь, подхватывает Элетта. – А оттуда выскочил толстый молочный поросенок с бантиком на копытце; его прислали поварихе.
- Вот, что бывает, когда подарки не подписаны, - со смехом подводит итог Алиса. Потом грустно вздыхает:
- Бедная тетя Флёр! Как она там без нас будет встречать Рождество?
- Мы же ее поздравили, - утешает сестру Элетта. – Послали ей подарки. А Эм знаешь, что сделал?
- Что?
- Он послал тетушке целый воз всякой всячины, - сообщила Элетта тихим голосом. – Уток, гусей, рыбы из Муна. И варенья, и меду, и вина! Да еще так красиво велел всё запаковать – прелесть!
- Вот милый! – лицо Алисы просияло. – Надо будет его за это очень-очень поблагодарить.
   Тут же она взволновалась:
- А наш оркестр готов?
- Ну, еще бы!
- А флейтиста нашли?
- Да, в Лисьих Горках. Он чудесно играет.
- Надо будет разместить их на хорах как следует, - принимает решение Алиса. – Сколько хлопот! Но я так люблю Рождество. Никаких сил для него не жалко, правда?
- Правда, - соглашается Элетта от всего сердца.
   Вечером девушки торжественно приглашают мужчин в зал с елкой. Она вся сверкает огнями, огромная, величественная, источая чистый смолистый аромат. Под ее огромными, похожими на шатер, нижними ветвями заманчиво поблескивают разноцветной бумагой и атласными ленточками свертки с подарками. Вдоль одной из стен – великолепно накрытый стол, а напротив, на хорах, уже заняли свое место музыканты из слуг и крестьян.
   Свечей на елке и на столе так много, что они довольно ярко озаряют огромный зал. Даже Фидэль Карну потрясен великолепием и уютом этой чудесной рождественской картины. На сердце у него становится тепло. Вспоминается детство, радостное ожидание Сочельника, сердечный трепет при виде разубранных еловых ветвей. Когда разглядываешь их, в уме невольно рождается сказка, вспоминается всё самое чистое, самое лучшее, что только было в жизни. Вот и теперь он вспоминает Мари, Александра и Анну, жену и детей. Они встречают это Рождество без него, а он без них, но в эту минуту он всем своим существом чувствует, что они вместе и думают друг о друге.
   Оркестр начинает играть негромко и весело: что-то праздничное и легкое. Все шестеро человек садятся за стол. Тотчас появляются лакеи с подносами. Шампанское, холодное, дымящееся, разливается по бокалам. Пиршество начинается.
   Фортунат впервые в жизни встречает Рожество с елкой, и ему очень весело. Он поздравляет всех, а все – его и друг друга. Кушанья легкие, чтобы потом не было тяжело танцевать, но зато всё отменно вкусно. Одни блюда сменяются другими. На десерт лакеи подают кофе, мороженое, фрукты и шоколадный торт, украшенный кольцами ананаса и мандаринными дольками, с кремом из лимонной корочки и взбитых сливок. Фортунат и Алиса с Элеттой больше прочих отдают должное этому торту.
     Теперь, по окончании застолья, наступает очередь подарков.
- Мы будем вести раздачу, - объявляют девушки и, надев короны «снежных принцесс» (хрупкие, белые, осыпанные бриллиантовой пылью), идут к елке. Они становятся по обе стороны от елки, лицом к столу. Молодая служанка Клара и ее молочная сестра стоят между ними, наряженные святочными духами: они будут относить подарки господам.
   Первой берет сверток Элетта и читает надпись:
- «Эмилио Джакоза»!
   Тотчас «святочный дух» Клара принимает от нее подарок в синей с золотом обертке, относит его Джакоза и с поклоном подает ему. Джакоза ласково и важно ей кивает.
- «Гофредо Сальгари»! – провозглашает Алиса; сестра Клары Мирра относит подарок Сальгари.
- «Фортунату Ортолани»!
- «Фидэлю Карну»!
- «Гофредо Сальгари»!
- «Эмилио Джакоза»!
   И так множество раз. Каждый получает по семь-восемь подарков. Затем баронессы садятся у стола, а Карну и Фортунат становятся вместо них возле елки и по очереди называют имена сестер. Больше всего подарков получает Алиса.
   Потом, все вместе, господа и Фортунат, одаривают слуг дома. Те с поклоном подходят к ним, чтобы получить подарок и бокал шампанского. Дэмьену Фортунат дарит красивую табакерку и самый лучший табак, какой только сумел найти в Короне, да еще кисет, расшитый серебряным и золотым бисером. Дэмьен чрезвычайно тронут.  Он крепко пожимает Фортунату руку. Карну обнимает его, Рудольфа и Бена и также дарит им мелкие подарки и деньги. Все слуги сердечно благодарят своих господ и многократно желают им счастья, после чего удаляются с поклонами.
   Оркестр принимается играть рождественский ликардийский гимн. Все раскрывают свои подарки с детским любопытством. Даже у солидного Джакоза по-мальчишески поблескивают глаза.
   Карну тоже разворачивает один сверток за другим. Вот серебряный медальон с надписью «Фидэлю Карну,… год»; это, конечно, от Элетты. Вот коньки – разумеется, от Фортуната. Он улыбается и разворачивает следующий подарок. И застывает, потрясенный, охваченный мгновенным восторгом и сердечным трепетом. У него в руках – прелестная акварельная миниатюра в рамке, не больше половины альбомного листа. На ней вся его семья: Мари, Санди и Анна около чудесной елки. Их лица написаны столь верно и тонко, что его душу охватывает судорога волнения, на глаза набегают слезы. Он не может оторвать от них глаз. И в этом же пакете: письма от Мари и Санди, и рисунок Анны: золотая рыбка пытается поймать стрекозу. «Родной мой Дэльф…» – читает он начало письма Мари. «Милый, дорогой папа…» - видит он строки на другом листке. И не выдерживает. Прижав к груди миниатюру и письма, он быстро выходит из зала.
   Вскоре он возвращается, гораздо более спокойный. И спрашивает громко:
- Кто передал мне портрет моей семьи и их письма?
- Я, - признается Фортунат. – Госпожа Карну написала мне и попросила меня об этом…
   Он не успевает договорить. Карну крепко обнимает его и несколько раз целует в обе щеки.
- Спасибо, - говорит он. – Как же я тебе благодарен! Покажешь мне потом ее письмо к тебе?
- Покажу, - улыбаясь, отвечает Фортунат. – И даже подарю.   
   Теперь Карну сияет такой же счастливой улыбкой, как девушки и Фортунат. Джакоза и Сальгари смотрят на них с грустной и доброй завистью.
- А у меня нет портрета моих-то, - печально шепчет Джакоза.
- А у меня и родных-то нет, - вздыхает Сальгари.
- Это еще что такое! Ну-ка развеселитесь! Мы ваши родные! – ласково и строго говорят им девушки. – Извольте танцевать с нами; мы ваши названные сестры.
   Лица мужчин светлеют. Оркестр играет вальс. Элетта выбирает Сальгари, Алиса – Джакоза. Сестры весело кивают Фортунату и Дэльфу, и вихрь стремительно уносит их по всему огромному залу, вокруг елки, а та сверкает огнями, золотыми шарами и разноцветными стеклянными бусами. Фортунат и де Руа не могут отвести глаз от этих изящных ловких пар. Правда, Гофредо еще немного прихрамывает, но Элетта очень умело подлаживается под его осторожный шаг и так улыбается ему, что Сальгари невольно отвечает ей своей открытой улыбкой. Джакоза также с удовольствием ведет Алису. Он забыл о своем «сиротстве» и уже рассказывает что-то веселое своей даме, а та смеется, слушая его.
   Вальс заканчивается, начинается другой танец: кадриль. На этот раз с Элеттой танцует Карну, а Фортунат, позабыв всё на свете от восторга, скользит в паре с Алисой. Так они танцуют по очереди еще два-три раза, потом Джакоза делает знак оркестру; тот умолкает.
- Господа! – торжественно говорит Джакоза. – Прошу теперь всех пройти в парк, а что там будет, вы увидите сами.
   Все немедленно одеваются и выбегают в парк как раз в ту минуту, когда огромные часы в холле начинают бить полночь.
- Сюда, сюда, в аллею! – командует Джакоза. Ему подчиняются.
- Теперь смотрите вверх, на крышу замка, - приказывает он.
   Все с интересом поднимают головы. С последним ударом часов раздается мощный взрыв ракетной пушки, и высоко в темном небе над парком исполинским цветком рассыпается фейерверк – тысячи разноцветных огней! Небо словно озаряется красным, желтым, зеленым, голубым. И снова залп, и снова искристый огненный цветок взлетает к звездам и смешивается с ними, разрастаясь в огромную розу. Гости Джакоза, да и сам хозяин, не могут оторвать глаз от красивого зрелища, а Алиса при каждом пушечном залпе невольно прижимается к Фортунату.
     Пушка стреляет двенадцать раз: в честь Рождества Христова. Затем в аллею въезжают длинные красивые сани, влекомые четырьмя серыми лошадьми. Все садятся в сани со смехом и шутками – и едут по великолепным аллеям парка. В парке сегодня светло, как днем; на деревьях горят разноцветные фонарики, с ветвей спускаются, словно испанский мох, длинные гирлянды блестящий мишуры. Фортунат сидит рядом с Алисой, которая, притихнув, прижалась к нему плечом, держит ее руку в своей руке и чувствует, что никогда, до самой смерти не забудет этой великой ночи: волшебной, таинственной, торжественной, полной очарования. В его сердце любовь к родившемуся Спасителю соединяется с любовью к Алисе, и от этого безграничного царства любви душа его исполняется света и благодати. Джакоза правит лошадьми, как древний римлянин колесницей. Парк необъятен, потому что соединяется с огромным лесом. Этот лес кажется сегодня дремучим, сказочным, но совсем не страшным, а напротив, хранящим в своих недрах чудеса и добрые тайны. Так ездят они около часа из одной аллеи в другую, через озеро, по ажурным мостикам, перекинутым в широких местах с одного берега на другой. Потом Джакоза везет из обратно к замку.
     Они возвращаются в зал с елкой, пьют шампанское и поздравляют друг друга с Рождеством. Оркестр вновь играет для них, а они снова танцуют – все, кроме Сальгари, который решает, что пора поберечь ногу; врач не велел ему слишком нагружать ее до февраля. Но Гофредо с удовольствием смотрит на танцующих, как смотрел бы на балет. Девушки счастливы. У Элетты, танцующей то с Джакоза, то с Карну, на шее ожерелье из лунного камня: рождественский подарок ее жениха Арленда Минга. Этот подарок он прислал ей через гонца вместе с самым нежным письмом. А у Алисы розовый веер из перьев фламинго с костяной ручкой – подарок Фортуната.
     По своим комнатам они расходятся около двух часов ночи, усталые, довольные, полные надежды и веры, с самыми лучшими чувствами друг к другу. И засыпают, едва ложатся в постель.
   
                4.

   Последующие несколько дней проходят очень весело.
   Фортунат катается с Алисой и Элеттой на коньках по замерзшему озеру в парке, играет вместе с ними на рояле, слушает, как они поют. У обеих сестер не сильные, но красивые голоса; У Алисы повыше, у Элетты пониже. По вечерам он гуляет в обществе Алисы в парке, и в этот час нет на земле человека счастливее его (во всяком случае, он так считает). Еще он очень любит путешествовать по небольшому замку Джакоза, где много переходов и коридоров, любит разглядывать в галерее фамильные портреты итальянских и ликардийских предков Эма и… «навещать» елку. Поздним вечером, когда девушки уже спят, он потихоньку пробирается в зал с елкой и с упоением, с жадным любопытством рассматривает игрушки, поблескивающие в темных ветвях. Все они красивые, дорогие и очень затейливые. То это домики из стекла, покрытые разноцветной эмалью, то замок, то санки, то шишка, то шар, то какой-нибудь зверек, птица, рыба или стрекоза, то восковая фигурка эльфа или ангелочка на тонком золотом шнурке. Но чаще и дольше всего он любуется маленькой, с ладонь, изящной моделью кареты: точной копией настоящей. Внутри кареты, если заглянуть в окошечко или открыть дверцы, - сиденьица из темной лайки. На них сидят две фигурки из слоновой кости – джентльмен в цилиндре и молодая дама в шляпке. У них удивительные лица, будто они беседуют о чем-то сокровенном и милом. Эта чудесная игрушка притягивает Фортуната, как магнитом. Он всякий раз разглядывает ее с восхищением, любуется ею. Ему всё кажется, что фигурки внутри кареты: это Алиса и он, Фортунат, но не теперешний, а будущий, дворянин и состоятельный человек.
   Новый год обитатели и гости Кэвин-Лоджа встречают так же весело, как Рождество, но с меньшим размахом, без рождественской пышности. Правда, танцуют и на этот раз, но без оркестра, а под звуки рояля. Гофредо Сальгари мастерски играет на нем, даже лучше Карну. Рояль под его пальцами поет, как живой, и Фортунат слушает эту виртуозную игру с восторгом и завистью: ему смертельно хочется играть так же! Но из Гофредо неважный учитель. Он учит гораздо хуже, чем Карну. Фортунат плохо понимает его объяснения. Сальгари и сам признает, что объясняет не то и не так.
- Учись у Фидэля, - с улыбкой говорит он Фортунату. – Он прекрасно играет, а повысить свое мастерство ты сможешь и сам, когда научишься бегло играть.


    Второго января, вечером, они сидели вчетвером в просторном кабинете Джакоза. За окнами выл ветер, бушевала вьюга, и снежные хлопья, точно стаи птиц, бились в оконные стекла, полуприкрытые ставнями.
   Молодые баронессы уже легли спать. Мужчинам же не хотелось расходиться. Огонь весело пылал в голландской печи, свечи горели как-то особенно уютно, испанское вино было бесподобным, а беседа шла столь живо, что всем четверым хотелось продлить этот вечер.
   Но вдруг раздался стук в дверь, и лакей Джакоза Викт`ор растерянно доложил, обращаясь к своему хозяину:
- Сударь, простите… пришел какой-то человек и хочет видеть вас.
   Джакоза удивленно поднял брови, потом сказал не без насмешки:
- Что ж, раз хочет видеть, пусть входит и смотрит.
- Подожди; кто он такой? – нахмурился Карну.
- А, кто бы ни был, - Джакоза вытащил свой пистолет. – Здесь, в Кэвин-Лодже я не намерен быть слишком осторожным: надоело.
  Спустя несколько секунд  в комнату вошел человек в просмоленном заснеженном плаще с капюшоном. Этот капюшон закрывал верхнюю часть его лица.
   Он поклонился присутствующим и подал Джакоза небольшой мешок, коротко пояснив:
- От князя Арвида.
- А, так ты гонец, - проворчал Джакоза и передал свой пистолет Карну, не спускавшему глаз с незнакомца.
   Джакоза раскрыл мешок, вытащил какие-то свертки и письма, развернул и радостно вскричал:
- Бог мой! Посмотрите: здесь портрет моей Элен и Лоренцо, акварелью, прямо, как у тебя, Карну! Письмо от Элен – мне…письмо от Лоренцо – мне… письмо от князя Арвида – нам с тобой, Дэльф… письмо от молодой графини Вероники Гоцци; это тебе, Гофредо…
- Боже мой! – вскричал взволнованный Сальгари. – Мне! От самой Вероники! Господи! – и жадно схватил письмо. Глаза его сияли восторгом. До сего дня он пребывал в уверенности, что молодая графиня, к которой он был неравнодушен, давно забыла о нем.
- А это твой орден Белой Астры, Фортунат, - с довольной улыбкой молвил Джакоза, надевая на Фортуната красивый орден – астру из слоновой кости, усыпанную бриллиантами. Не помня себя от восхищения, Фортунат взял в руки свой орден и поцеловал его.
- Да продлит Господь дни князя Арвида, - сказал он.
   Джакоза вскрыл письмо князя и начал читать. Через несколько минут лицо его изменилось. Он резко повернулся к гонцу и сухо спросил:
- Что это значит? Так вы – Эммануэль Клав?
- Так точно, - ответил гонец, снимая с себя плащ. Все увидели долговязого молодого человека с длинными, до плеч, очень светлыми, почти белыми прямыми волосами, крупным носом и прозрачными, зелеными, как крыжовник, глазами под белесыми ресницами. Лица с глазами такой формы обычно называют «волоокими». Рот у нежданного гостя был небольшой, но очертания губ – решительны, даже красивы. В плечах он был широк, и смотрел спокойно, внимательно. На нем был стеганый сюртук из грубого, но добротного сукна, такие же штаны и высокие сапоги с медными пряжками.
   С минуту Джакоза мерил его сумрачным колючим недоверчивым взглядом, потом неохотно протянул ему руку и представился:
- Господин Джакоза.
- Очень приятно, - ответил Эммануэль Клав без всякого выражения, пожимая ему руку.
   Карну опустил пистолет и в свою очередь подал руку Клаву.
- Фидэль Карну, - с приветливой сдержанностью отрекомендовался он.
   Клав пристально посмотрел на него и, отвечая на рукопожатие, учтиво склонил голову. Потом, всё с тем же спокойным, непроницаемым выражением лица он поздоровался с Сальгари и Фортунатом.
- Значит, дождались-таки мы начальства, - язвительно молвил Джакоза, убирая пистолет. – Что ж, сударь, будьте, как дома. Сушите плащ, присаживайтесь к огню. И как же прикажете вас величать? Господин Эммануэль? Или господин Клав?
- Просто Клав, - ответил Эммануэль, спокойно глядя на своих высокопоставленных подчиненных; голос у него был довольно низкий и приятный. – Меня все называют Клавом, я привык к этому. Эммануэль для меня скорее, как фамилия, а Клав – как имя.
- И вам двадцать пять лет?
- Да.
- И вы из крестьян?
- В письме князя Арвида написано, кто я и откуда, - спокойно молвил Клав, садясь на диван и разглядывая всех четверых, но не бесцеремонно, а просто внимательно.
- И какими же будут ваши первые замечания нам по службе? – немного едко осведомился Джакоза. – Нарекания? Приказы?
   Клав посмотрел на него и сказал:
- Что ж, я отвечу, раз вы меня спрашиваете, господин Джакоза. Вы впустили меня в кабинет, хотя не знали, кто я такой. Это плохо: ведь я мог оказаться вашим врагом. Еще отмечу: меня впустили в Кэвин-Лодж с черной лестницы, не спросив предварительно, кто стучит; и впустил меня один человек. Если бы я был врагом князя Арвида, я легко одолел бы его. Пусть ваши люди больше не делают так. С вашей стороны это беспечность, господа. Мы должны соблюдать осторожность во всём.
   Кровь бросилась в лицо Джакоза. Он устремил на Клава испепеляющий взгляд и холодно спросил:
- Неужели это все ваши замечания? Что же так мало?
- Хватит, Эм, - Карну решительно встал с места. – Этак ничего хорошего не выйдет, тем более, что Клав сказал правду: мы беспечны. Но теперь следует подумать о комнате для гостя и об ужине для него.
- Для гостя? – желчно переспросил Джакоза. – А по-моему, он ведет себя, как хозяин; стало быть, пусть сам и распоряжается.
- Эм, перестань, - сказал Карну. – Если ты не хочешь, я сам всё сделаю.
- Ты меня этим очень обяжешь, - проворчал Джакоза, отворачиваясь к окну.
   Фортунат проворно налил вина в бокал и подал Клаву, а Карну позвонил в колокольчик и, когда пришел Виктор, сказал ему:
- Приготовьте для нашего гостя комнату и распорядитесь насчет ужина для него. Также пусть приготовят ванну.
- Не надо, господин Карну, - возразил Клав. – Я к ванным не приучен, и толку в них не вижу. Меня больше устроила бы прачечная, если господин Джакоза ничего не имеет против.
- Да хоть живите там, - проворчал Джакоза.
   Едва заметная улыбка скользнула по лицу Клава, и Карну успел отметить про себя, что эта улыбка умна и хороша.
- Как вам будет угодно, - сказал он, жестом отпуская лакея. – Мы полагали, Клав, что встретимся с вами в столице. Откуда вы узнали, что мы в Кэвин-Лодже?
- Я следил за вами с самого вашего отъезда из Короны, - признался Клав.
- С самого отъезда?! – вскричал Джакоза.
- Да, я ехал вслед за вашей каретой, господин Карну.
- Но мы вас не видели! – глаза Джакоза сверкнули.
- Я и не хотел, чтобы вы видели меня, - пожал плечами Клав. – Это могло бы повредить делу. Я остановился в Мунлайте и ждал, когда пройдут праздники.
- В Мунлайте? – в свою очередь удивился Карну. – Кто вас пустил туда?
- Ваш управляющий, - Клав снова едва заметно улыбнулся. – Я показал ему письмо князя Арвида – не это, другое. И он меня пустил. Правда, на сеновал. А я человек не требовательный. Да и к сеновалу привычный.
- Последнее ваше замечание очень верно, - ядовито сказал Джакоза. – Хорошо бы вы и оставались там, где вам привычнее.
- Остался бы, да князь приказал быть старшим над вами, - ответил Клав, глядя прямо в глаза Джакоза.
   Джакоза вспыхнул, как порох, и выскочил из кабинета, оглушительно хлопнув дверью. Карну покачал головой, Фортунат растерялся, Сальгари нахмурился, а Клав даже бровью не повел. Он пил вино и с интересом оглядывал кабинет.
- Послушайте, - сурово прервал молчание Сальгари. – Вам не кажется, Клав, что вы несколько дерзко себя держите?
- Нет, - спокойно ответил Клав. – Мне так не кажется, господин Сальгари.
- По-моему, вы забываете, что господин Джакоза дворянин, - холодно заметил Сальгари.
- Я об этом помню, - ответил Клав. – Но я не намерен, выражаясь языком знатных людей, потакать детским выходкам и капризам, от кого бы они ни исходили. И когда господа дворяне полагают, что меня можно унижать, как им угодно, они ошибаются: я всякого из них сумею поставить на место, пока я начальник над ними. Если князь Арвид распорядится разжаловать меня в подчиненные, я буду вести себя, как подчиненный, но, пока я начальник, я требую повиновения. У нас общая цель, все мы служим его светлости. Так давайте не будем предаваться неуместным обидам; у нас нет для этого времени, да и не по-человечески это.
- Браво! – вырвалось у Карну. – Вот вам моя рука, Клав, вы правы. К тому же, красиво говорите. Кто вас учил? У вас правильный язык.
- Нет, я мало учился, - Клав порозовел, но глаз не опустил. – Три года в церковной школе. Кое-что знаю, а так – неуч… Вот, разве что, и впрямь, бывает, гладко говорю. Ну, и в военных делах и разведке немного разбираюсь; я три года служил в солдатах.
- Что ж, похоже, вы правы, - Сальгари тоже пожал ему руку. – Я готов подчиняться вам.
- Все мы будем вам подчиняться, не сомневайтесь, - улыбнулся Карну. – И господин Джакоза тоже.
- В самом деле? – Клав дружелюбно и внимательно посмотрел на Карну. – Тогда вот что: я назначаю вас старшим после себя, господин…
- Просто Фидэль, - поправил его маркиз де Руа.
- Фидэль, - кивнул головой Клав. – Прошу вас объяснить господину Джакоза необходимость подчинения, пусть даже мне, простому человеку. Мы только выиграем, если не будем выяснять отношений между собой.
- Я поговорю с ним, - пообещал Карну.
- И еще, потрудитесь распорядиться насчет того, о чем я уже говорил, - продолжал Клав. – Пусть дверь с черного хода открывают двое вооруженных людей. И не впускайте к себе незнакомых, не приняв перед этим должных мер предосторожности.
- Слушаю, - ответил Карну.
   Вошел лакей.
- Всё готово для гостя, господин маркиз, - молвил он с поклоном.
   Клав встал, перекинув через руку свой плащ.
- Проводить вас? – спросил Карну, с живым интересом глядя на Клава.
- Не надо, - решительно отозвался Клав. – Я хотел бы, чтобы меня проводил Фортунат Ортолани.
   Карну кивнул, охотно соглашаясь, и Фортунат тут же оказался рядом с Клавом.
- Понимаете, князь хвалил вас, - спокойно пояснил ему Клав. – Я хотел бы задать вам один-два вопроса.
- Я к вашим услугам, - ответил Фортунат. Ему было очень жаль, что всё так получилось с Джакоза, но в то же время Клав сильно интересовал его.


   Фортунат ведет Эммануэля Клава в отведенные тому покои. Лакей, проводив их, уходит. Клав вешает в шкаф свой рыбачий плащ, не на плечики, а просто на крючок, потом оборачивается и смотрит на Фортуната. Его «волоокий» взгляд необычен; таких глаз Фортунат еще ни у кого до сих пор не встречал.
- Господин Карну много писал о вас его светлости, - говорит Клав. – Поэтому князь заочно ценит вас. Ваш хозяин использует вас только как курьера?
- Пока что да, - отвечает Фортунат. – Правда, на балу, где похитили Ричарда Нэя, я был главным действующим лицом.
- Это мне известно, - задумчиво говорит Клав, глядя на него. - Вы хорошо стреляете?
- Да.
- Что еще умеете?
- Танцевать, драться, кататься на коньках, немного играю на рояле, немного шью и крою, могу незаметно вытащить вещь у кого-нибудь из кармана, умею неслышно залезть в окно с улицы, плавать, - перечисляет Фортунат.
- Довольно, - Клав улыбается. Улыбка его очень хороша. Она не такая открытая, как у Сальгари, но щедрее – и согревает, как солнце. – Вы, я вижу, очень многое умеете для шестнадцати лет. Вас можно использовать с б`ольшим толком, чем это делает господин Карну.
- Дэльф мой друг, - замечает Фортунат. – Он меня любит, поэтому боится за меня. Я бы на его месте тоже боялся. Он писал князю Арвиду о Шассэ?
- Писал, - Клав присаживается на подоконник кресла. – Ничего, за одного битого двух небитых дают. Спина уже не болит?
- Нет.
- Каковы ваши отношения с Шассэ теперь?
- Он думает, что я его боюсь, и радуется. Дэльф велел мне делать такой вид.
- Вы уверены, что Фидэль Карну действительно считает вас своим другом? – испытующе глядя на Фортуната, спрашивает Клав.
- Уверен, - отвечает Фортунат.
- Что ж, это хорошо, - Клав снова на минуту задумывается, потом встает. – А господин Джакоза добр к вам?
- Добрее и быть нельзя, - отвечает Фортунат. – Он прекрасный человек и хороший разведчик, но предубежден против вас. Я убежден, что это пройдет.
- Дай Бог, - с легкой насмешкой говорит Клав; видимо, он не верит в  преображение Джакоза. – Пожалуйста, проводите меня до прачечной, и вы свободны.
- Я хотел спросить вас, - Фортунат заглядывает ему в глаза. – Какие у вас заслуги перед князем Арвидом?
- Я четыре раза спас ему жизнь, - просто отвечает Клав.
   Фортунат изумлен.
- Черт возьми! – вырывается у него. – Ну и дела! А ты не врешь?
   Тут же краска бросается ему в лицо, но он не успевает извиниться, потому что Клав смеется и одобрительно говорит ему:
- Правильно, так со мной и разговаривай! Давай будем проще, а то у меня от всей этих церемоний уже зубы болят. Нет, я не вру, я и вправду четыре раза спас жизнь князю Арвиду. Честное слово.
- А ордена у тебя есть? – с любопытством спрашивает Фортунат.
- Два, - отвечает Клав. – И две медали.
- Ох ты, - Фортунат пожимает ему руку и смотрит на него с огромным уважением. Клав смотрит в ответ очень дружелюбно, но вместе с тем как-то властно. «Видимо, он привык командовать людьми, - думает Фортунат. – Сильный человек. Но, кажется, предубежден против дворян, не очень-то доверяет им. К тому же, он вряд ли внутренне сильнее Дэльфа».
   Они спускаются вниз, в прачечную, желают друг другу спокойной ночи и расстаются.
   Фортунат заглядывает в кабинет. Его высокородные друзья всё еще там. Джакоза вернулся и что-то с жаром доказывает Сальгари и Карну.
- При чем тут плебеи и аристократы? – гремит его голос. – Я никого к плебеям не причисляю…
   При появлении Фортуната они замолкают.
- Ну, как там наше новое начальство? – спрашивает строптивый и неукрощенный Джакоза. – Удобно ли устроился в моем доме?
- Ты к нему несправедлив, Эм, - вежливо отвечает Фортунат. - Он верный и отважный слуга князя Арвида. Он четыре раза спас ему жизнь. Для меня было бы честью принимать у себя такого человека, какого бы сословия он ни был. У него два ордена и две медали, вот что.
   Слова Фортуната производят впечатление на всех троих. Они переглядываются между собой.
- Да ладно, - неохотно говорит Джакоза, теряя весь свой воинственный пыл. – Буду я ему подчиняться. Кто ж спорит с тем, что он проворный малый… К тому же, назначен самим князем.
- Вот и прекрасно, - Карну рад, что Джакоза перестал «пускать пузыри», по его выражению. – Давай руку, Эм. А теперь мы с Фортунатом пойдем спать, уже поздно.
   Они желают друг другу спокойного сна и расходятся. Карну спрашивает мнение Фортуната о Клаве: пусть выскажется подробней. Фортунат рассказывает о своей беседе с Клавом и говорит под конец:
- Он мне нравится. Я считаю, что если мы будем приветливы с ним, он тоже станет с нами лучше. Пока он немного настороже, потому что не привык ждать от дворян ничего, кроме, разве что, снисходительного внимания. А ведь он достоин гораздо большего.
   «Да, - мысленно соглашается Карну. – И не только он. Весь простой народ достоин большего. А Клав… поразительный человек. Он сумел проследить наш путь до самого Кэвин-Лоджа так, что мы ничего не заметили. Сумел поселиться в моем Мунлайте. Сумел дать нам понять, что заставит нас подчиняться себе, и я верю, заставит… Впрочем, не обо мне речь. Я подчиняюсь приказу князя, который поставил надо мной этого человека. Но подчиняюсь с симпатией к нему; он мне по душе. Если он больше нас смыслит в разведке, мы должны только приветствовать это. С Джакоза вот будет трудновато. Эм, Эм, ну что у тебя за характер? Ты бываешь хуже ребенка, и «подросток», как ты назвал недавно Клава, кажется мне сейчас гораздо взрослей и зрелей тебя. Ну да Бог с ним. Посмотрим, что будет завтра».
   
                5.

   На следующее утро Элетта и Алиса узнают о появлении в Кэвин-Лодже Эммануэля Клава. Им очень хотелось бы взглянуть на него, но Клав к завтраку не выходит. Он завтракает у себя. Девушки знакомятся с ним позже, когда в обществе Фортуната прогуливаются в парке. Фортунат представляет их с Клавом друг другу. Клав совершенно не смущен этой встречей. Он кланяется девушкам, но рук им не целует.
- Я рад познакомиться с вами, леди, - спокойно говорит он им.
- Мы с вами тоже, - отвечает Элетта.
   Позже, в доме, Алиса говорит Фортунату:
- У Клава красивые глаза. Зеленые, как у русалки. Но немножко страшные. Брр!
   Обедает Клав также не со всеми, а у себя в комнате. После обеда он спускается к маркизу де Руа. Карну открывает ему дверь.
- Добрый день, - Клав подает ему руку.
- Садитесь, - Карну пожимает ее и указывает гостю на кресло. – Курите?
- Нет, спасибо, - Клав садится в кресло. – Я хотел поговорить с вами. Сегодня в парке я заметил чей-то след: там, где обычно никто не ходит. След мужской, но не принадлежит ни одному из живущих в доме.
- Вы уже успели это установить? – удивляется Карну.
- Да, - Клав внимательно смотрит на него. – След ведет к дому, к окну холла, а после – назад, в парк; затем – в лес. Вы замечали что-либо подобное раньше?
- Ни раньше, ни теперь, - признается Карну. – Я не присматривался.
- Жаль, - глаза Клава становятся строгими. – Попрошу вас впредь присматриваться к следам на снегу, где бы вы ни находились.
- Слушаю, - отвечает Карну. – Этот человек приходил один раз?
- После вчерашней метели – один, - отвечает Клав. – И было это не ранее, как сегодня утром. Фидэль, я подозреваю, что за домом следят, поэтому хочу сегодня выйти «на охоту». Мне сдается, этот человек снова придет. Я бы с радостью взял с собой вас или Фортуната… но я возьму господина Джакоза.
   Последние слова он произносит неохотно, с некоторой внутренней тоской. Маркиз де Руа прилагает все силы, чтобы не улыбнуться. Потом спрашивает:
- Хотите заняться укрощением строптивого?
   Клав невесело усмехается в ответ.
- Не совсем укрощением, - говорит он искренне. – Просто мне следует наладить отношения с этим человеком. Заодно хотелось бы увидеть, на что он способен… я имею в виду как разведчик.
- Полагаю, что вы всё увидите, и ваши отношения наладятся, - улыбается Карну. – Напрасно вы не выходите к столу, Клав.
- Я не считаю, что напрасно, - решительно возражает Клав. – Вы славный малый, и Фортунат тоже, да и барышни, вроде бы, ничего. Но господа Сальгари и Джакоза должны привыкнуть ко мне. У меня нет желания портить им аппетит. Особенно это касается господина Джакоза.
- А вы сами умеете подчиняться? – интересуется Карну.
- Умею, - отвечает Клав спокойно и просто. – Мало того, подчиняться, а не управлять – мое любимое занятие, и я еще раз повторю это князю Арвиду в следующем своем письме к нему. Может, он в конце концов поверит мне и согласится, чтобы главным стал не я, а…
   Но тут он умолкает и встает.
- Пойду, еще раз осмотрю сад, - говорит он.
- Можно мне с вами? – спрашивает Карну.
- Да, буду рад, - охотно отзывается Клав, и его глаза оживляются. Они даже выражают удовольствие. Карну нравится ему всё больше. Клава захватывает, притягивает к себе ум де Руа, его обаяние, тонкий аристократизм и сердечная приветливость, которую, в какой-то степени, он наблюдает и в Фортунате. Но Фортунат не дворянин. Карну же не просто дворянин: он старинного рода, граф, ставший маркизом при Фердинанде. И всё же он мил и прост с ним, Клавом, крестьянином, уважает его и готов подчиняться ему. Сильной и несентиментальной душой Клава поневоле овладевает некоторое благоговение перед этим человеком. Он «держит марку» только из чувства долга, потому что князь поставил его начальником. Но втайне Клав всё больше восхищается Карну. «Вот бы все дворяне были такими, - думает он. – Да и остальные тоже».
   Они выходят в сад. Клав показывает Карну следы, и тот, до сих пор вполне безмятежный, вдруг начинает хмуриться.
- Кажется, я уже видел точно такие же следы, - замечает он. – И даже знаю, где: у себя, в Старом Саду.
- Они принадлежат кому-то из ваших людей? – Клав бросает на него проницательный взгляд.
- Возможно, - отвечает Карну и задумывается. Потом вдруг говорит:
- Вот что, Клав: позвольте мне сегодня тоже быть в засаде. Не хочу мешать вашему общению с моим другом Эмилио, но мне необходимо тоже быть здесь.
- Хорошо, - соглашается Клав. – Вы будете напротив нас, вон за той беседкой.
- Благодарю, - отвечает Карну.
- И наденьте что-нибудь белое…
- Само собой. То есть, слушаю…
- Не говорите «слушаю», - просит Клав. – Просто говорите «всё понял». Мы не на войне.
- Всё понял, - смеясь, повторяет Карну.
- Вы не скажете мне, кого подозреваете? – Клав внимательно смотрит на него.
- Я не хотел бы говорить, - Карну глядит ему в глаза. – Я могу ошибаться, и дай Бог, чтобы я на этот раз ошибся.
- Тогда не говорите, - позволяет Клав. – Я вас понимаю, я и сам поступил бы так же. Что ж. Будьте в засаде в половине двенадцатого ночи. И… теплей оденьтесь. Возможно, нам придется долго пробыть на морозе.
   Эта искренняя забота и предусмотрительность тронула Карну.
- А вы сами тепло ли одеты? – спросил он. – Ваш рыбачий плащ – хорошая защита от ветра, но не от мороза.
- Я привычный, - возразил Клав. – А потом, я просто не успел еще обзавестись гардеробом, хотя деньги у меня есть.
- Знаете что, - Карну дружески смотрит на него. – Возьмите, пожалуйста, взаймы мой плащ, подбитый овцой: он очень теплый. Возьмете?
- Возьму, спасибо, - Клав смотрит в сторону. – А у вас есть запасной?
- Есть. Я пришлю вам вещи с Дэмьеном. Носите их, пока не купите свои собственные.
   Клав молча пожимает ему руку. «До чего же он славный, просто слов нет», - думает он.


- Я? Должен идти сегодня с вами? – хмуро переспрашивает Джакоза час спустя. Он сумрачно косится в сторону Клава. Потом ворчит:
- Извольте, пойду. Только всё это похоже на фарс. С чего вам вздумалось ломать комедию? Ну, следы, ну, подходил какой-нибудь крестьянчик к замку… У меня поблизости пять деревень с фермами; мало ли, кто и зачем мог приходить. А господин Карну может ошибаться.
- Мы все можем ошибаться, - бесстрастно отвечает Клав. – Итак, я жду вас в половине двенадцатого в парке, у черной лестницы.
   Злая насмешка мелькает в глазах Джакоза.
- Слушаюсь-с, - ехидно кланяется он. – Ждите-с. Приду на свидание с вами. Побудем наедине, послушаем морозную ночную тишину.
- Вот именно, - спокойно отвечает Клав. – До встречи.
   И собирается уйти.
- Постойте, - в голосе Джакоза тоска. – Почему бы вам не взять с собой Фортуната или Дэльфа? Вы, вроде бы, с ними уже спелись. На черта вам я?
- Я ни с кем не спевался, - сухо отвечает Клав. – Прошу вас не быть со мной фамильярным и не обсуждать моих приказов, а молча выполнять их. Понятно?
- Понятно, - отвечает Джакоза. Его глаза начинают вызывающе поблескивать. – Не думайте, что я собираюсь спорить с вами или не слушаться вас, господин Эммануэль Клав. За ваши заслуги князь Арвид наверняка произведет вас в дворяне. Но когда это случится, клянусь, я вызову вас на дуэль. И уже сейчас вызываю – на будущее. Вот вам!
   И он кидает к ногам Клава свою перчатку.
- Я не принимаю вашего вызова, - холодно отвечает Клав. – И не приму, даже если на самом деле стану дворянином.
- Почему же? – спрашивает Джакоза. – Вы так плохо владеете оружием?
- Перестаньте вести себя, как ребенок, - овладев собой, спокойно отвечает Клав. – Я не мастер нести всякую чушь.
- Вы мне не ответили.
- Хорошо, вот мой ответ: я не желаю драться с вами.
- Я заставлю вас желать, - хищно сверкнув глазами, отвечает Джакоза. – Вот увидите.
- Это я вас заставлю, - отзывается Клав, - покинуть столицу и уехать к князю Арвиду. Его приказа вы послушаетесь. Мне такой человек, как вы, в Короне не нужен; я сообщу об этом его светлости.
   Джакоза молчит. Клав уходит.
   «Щенок! – негодует про себя Джакоза. – А ведь с него станется: сообщит. Вот же, свалился, как снег на голову, и терроризирует меня в моем собственном доме».
   Однако в глубине души он чувствует себя немного виноватым. «Ну да, у меня чертов характер, - признается он сам себе. – Всегда делаю хуже, чем есть, особенно, когда знакомлюсь с новыми людьми».
   Он недоволен и собой, и Клавом.
   За полчаса до полуночи они встречаются неподалеку от черной лестницы, в парке. На Клаве – длинный теплый плащ Карну, его же перчатки и берет с наушниками, тоже очень теплый. Джакоза узнает эти вещи, но благоразумно воздерживается от каких бы то ни было замечаний. Сам он тоже очень тепло одет. Клав делает ему знак следовать за ним. Они бесшумно подходят к тому месту, где до сих пор видны следы, и становятся напротив беседки. Клав не видит Карну, но чувствует, что тот уже на месте.
- Вы вооружены? – очень тихо спрашивает Клав Джакоза. Тот утвердительно кивает. Клав молча сжимает рукоятку своего самопала: он сам собрал его из частей старого ружья. Получилось удобное и надежное оружие.
   Сегодня морозно. В черном небе ярко сверкают звезды, чуть слышно поскрипывают деревья, снег блестит в свете фонарей, озаряющих фасад и крыльцо. Все окна замка темны. Если кто-то снова придет сегодня сюда, он решит, что беспечные хозяева, по своему обыкновению, уже спят.
   Так проходят томительные полчаса. Джакоза чувствует, что начинает мерзнуть в своей бобровой шубе и такой же шапке, похожей на шлем. «Придумал торчать тут, - сердится он на Клава. – До чего же пустой малый. Начнет теперь играть в разведчиков и добрым людям жизни не даст. Да ведь он же…»
   Но тут слышатся осторожные шаги, и мысли Джакоза прерываются. Он зорко вглядывается во тьму, в ту сторону, откуда доносится звук и крепко сжимает заряженный пистолет.
   Вскоре из-за деревьев парка, на свет фонарей, выходит человек. Он, озираясь, приближается к крыльцу. Джакоза кажется, что он узнает его. Человек до крыльца не доходит. Он заглядывает в окна первого этажа, прислушивается, затем аккуратно вытаскивает из кармана связку ключей и направляется в обход дома, видимо, к черной лестнице.
   Но тут взволнованный Джакоза нечаянно наступает на сухую ветку. Она громко хрустит в полной тишине. Человек резко останавливается, озираясь, потом поспешно поворачивает назад, к парковым деревьям.
- Стой! – громко говорит Клав.
   Человек припускается бежать, но тут же Клав видит Карну, который быстро идет ему наперерез по аллее. Человек тоже его видит и стреляет в него. Карну падает; тотчас стреляет Клав. Человек оборачивается и, не видя ни Клава, ни Джакоза, наугад стреляет в них. Клав резко отталкивает Джакоза в сторону. Эм падает в снег, и пуля, просвистев возле самого его уха, врезается глубоко в дерево, как раз в то место, где была бы сейчас его нога, если бы Клав не оттолкнул его. Резко извернувшись, Джакоза посылает вслед человеку сразу шесть пуль – в ноги, и ранит его, но тот стреляет в его сторону и, волоча ногу, кое-как продолжает бежать. Тогда Карну, оставаясь лежать на снегу, сам стреляет ему в правую руку. Пистолет выпадает из пальцев человека, и он без сознания падает в снег.
    Клав и Джакоза, проваливаясь в снег едва ли не по пояс, подходят к лежащему. Карну, завернувшийся поверх теплого плаща в белую простыню (для маскировки), подходит тоже.
- Это он, - говорит Карну, тяжело дыша. – Мой лакей. Его зовут Альберт. Я оставил его в Старом Саду; не знаю, каким образом он оказался здесь.
- Я хорошо помню его, - кивает Джакоза. – Ты его ко мне несколько раз присылал с письмами. Ты не ранен, Дэльф?
- Нет, а вы с Клавом?
- Мы в порядке, - отвечает Клав. – Я отнесу его в дом.
- Я помогу, - говорит Карну.
- Не надо, мне это не тяжело, - отзывается Клав. – Только дайте вашу простыню, я заверну его.
   Карну понимает: это для того, чтобы кровь раненого не замарала плаща. Он помогает Клаву завернуть Альберта в простыню и взваливает своего лакея ему на плечи. Затем все трое возвращаются к замку. Они проходят по черной лестнице в дом. Раненого кладут в одной из комнат. Джакоза собирается разбудить своего врача, но последний уже сам проснулся вместе с управляющим, лакеями, слугами, баронессами, Фортунатом и Сальгари: всех разбудили выстрелы.
- Этот человек напал на нас, - объясняет Джакоза. – Но полицию вызывать не будем, я сам разберусь с ним.
   Карну и Фортунат успокаивают девушек. Лакеям и слугам велено разойтись и не проявлять неуместного любопытства. Управляющему Джакоза сообщает на ухо, что поймал вора, но просит его не беспокоиться.
- Это мое дело, - говорит он, - я сам разберусь, не хочу шума.
   Наконец, тишина и покой восстановлены, несколько слуг отправляются охранять замок снаружи, а все остальные вновь погружаются в тревожную дремоту.
- Кости не задеты, - сообщает Джакоза врач. – Этот человек скоро поправится.
   Мужчины, слишком взволнованные, чтобы спать, собираются в кабинете Джакоза. Приходит и Клав, угрюмый и настороженный. Но, увидев его, Джакоза расцветает улыбкой.
- Господа! – торжественно говорит он. – Эммануэль Клав спас меня от ранения. Он оттолкнул меня, когда предатель выстрелил в мою сторону, - и очень вовремя оттолкнул, скажу я вам.
   Он подходит к Клаву и подает ему руку.
- Простите меня за всё, в чем я был виноват перед вами, - очень сердечно говорит он. – И вообще, теперь я для вас просто Эм.
- Благодарю, - отвечает Клав, побежденный его словами и улыбкой. – Но вы тор`опитесь. Я просто выполнял свой долг и вашей дружбы ничем не заслужил.
- Нет, заслужили, - горячо возражает Джакоза.
- Я крестьянин, - с улыбкой напоминает ему Клав.
- Ты крестьянин-герой, - уточняет Джакоза, - патриот и будущий дворянин. И мой друг! И мой начальник. Не спорь, всё так и есть. Гофредо, иди сюда, пожми руку этого благородного человека.
   Сальгари подходит и от души пожимает руку Клаву. Карну и Фортунат следуют его примеру.
- Спасибо, - зеленые глаза Клава вспыхивают от смущения и радости. – Мне очень приятно, что недоразумения между нами кончились… И я рад, что ты… что вы… короче, Эм, для меня честь дружить с тобой. И с вами, господа, - он смотрит на Карну и Сальгари.
- Выпьем за это, - смеется де Руа, разливая из графина вино в бокалы. – Для нас такая же честь дружить с вами, Клав.
- Нет, называйте меня на «ты», - просит Клав. – Мне так легче. Привычней.
- Вроде сеновала, - ласково подкалывает его Джакоза.
- Да, - смеется Клав. – Именно так. Господа, мы совершили сегодня очень важное дело. Я пока еще не могу, как следует, объяснить, почему оно важное, так как не знаю, кто прислал пойманного нами человека, и с какой целью. Одно мне известно: цель была недобрая, и слава Богу, что никто из нас не пострадал…
- Как странно… - прерывает он вдруг сам себя. – Я четыре раза спас от смерти князя Арвида, и вы, господа, знали об этом. Но от души протянули мне руку только теперь, когда я не позволил ранить Эмилио Джакоза.
   Он смотрит на Джакоза и Сальгари. Те очень смущены.
- Прости, пожалуйста, - говорит Джакоза, краснея. - Просто я ужасный эгоист и сноб, а Гофредо привык во многом мне подражать.
- Верно, - улыбается Клав. – Ты в самом деле эгоист, Эм. Но, надо отдать тебе должное, ты человек отважный, находчивый и довольно метко стреляешь.
- Спасибо, - Джакоза доволен его похвалой. – А ты настоящий медведь, Клав: так толкнул меня в плечо, что рука до сих пор, как чужая. Зато не раненая, - он смеется, и все остальные тоже.
   Фортунат очень рад за Клава. Еще больше рад за него Карну. «Теперь мы вернем власть князю Арвиду, - думает он уверенно. – Пока мы не думаем только о себе, а держимся вместе, и между нами царит согласие, - мы непобедимы. Мысль банальная, но она на протяжении многих тысяч лет спасала страны и народы, как и прочие «банальности», которым человечество обязано своим существованием… Мы потеряли князя Арвида и получили Фердинанда, когда разъединились. Теперь, соединившись вновь, мы стали умнее – и дай-то Бог! – вернем державе законного правителя!»

                6.

   На следующий день Карну беседует со своим лакеем Альбертом, предавшим его. Тот ничего не скрывает. Он чистосердечно признается в том, что его подкупил Доминик Шассэ.
- Я встретил его в Короне, - говорит Альберт, глядя в стену; ему стыдно смотреть на маркиза де Руа. – Вернее, это он встретил меня. Отвез во дворец, дал денег. И спросил, не знаю ли я, где господин Джакоза? Понимаете, он очень много денег дал. И я сказал: «Знаю, что он в имении Кэвин-Лодж у реки Мун». Про вашу светлость я ему ничего не сказал и про Фортуната тоже. Да он и не спрашивал. Обещал еще дать денег и велел ехать на постоялый двор в Мэйке; это в пяти милях отсюда. Велел выяснить, нет ли в Кэвин-Лодже госпожи Алисы Делор. Сам он уехать не мог, поэтому послал вместо себя человека, чтобы тот руководил мной. Его зовут Кр`истин Горст. Я должен был докладывать ему обо всём, что узн`аю. Горст поселился на постоялом дворе вместе со мной. И я уже доложил ему, что баронесса Делор в Кэвин-Лодже, а он послал гонца к господину Шассэ. Но про баронессу я сказал наобум, а вчера сделал отмычки от ваших дверей и решил проверить, правильно ли я доложил Горсту про баронессу. Хотел войти в дом и посмотреть…
   Он умолкает.
   Карну задает ему еще несколько вопросов и выходит от него, суровый и озабоченный. Он ничего не говорит за завтраком, чтобы не испугать Алису, но потом просит всех мужчин собраться в кабинете Джакоза.
   Они собираются. Он рассказывает им то, что узнал от Альберта. Некоторое время они молчат, удрученные услышанным. Наконец, Клав спокойно говорит:
- Я считаю, что барышень надо отвезти в Мунлайт.
   Никто с ним не спорит; это кажется единственно возможным выходом.
- А еще, - продолжает Клав, - следует захватить этого Кристина Горста.
- Это будет очень сложно, Клав, - замечает Джакоза. – Мы с Карну и Сальгари знаем его. Он хитер, как лисица. Возможно, он уже на пути к Короне. Наверно, понял, что с Альбертом что-то случилось, - и дал ходу…
- Нет, - качает головой Карну. – В течение двух дней он будет ждать Альберта: так они условились. Но взять его в самом деле будет трудно, Клав: ведь он нас всех хорошо знает и не доверяет нам.
- Я подумаю, как это лучше сделать, - говорит Клав. – А пока что отправим девушек в Мунлайт.
- Я это сделаю, - вызывается Джакоза.
- А можно, и я? - глухо спрашивает Фортунат.
- Можно, - отвечает Карну и добавляет утешительно:
- Ведь мое поместье всего в десяти милях от Кэвин-Лоджа. Ты сможешь ездить к Алисе всю оставшуюся неделю, каждый день.
- Правда? – Фортунат очень доволен. Его упавшее было настроение снова поднимается. – Спасибо, Дэльф.
- Поезжайте все, кроме господина Сальгари, - решает Клав. – А мы с ним останемся и подумаем, как захватить Кристина Горста.
   … Спустя два часа зимняя карета на санных полозьях уже увозит девушек и их прислугу в Мунлайт. Молоденькие баронессы растеряны и огорчены: даже не тем, что уезжают из Кэвин-Лоджа, к которому так привыкли, а тем, что Шассэ стремится отыскать их, вернее, Алису. И вообще, всё произошло слишком неожиданно. За девушками едет возок с Карну и Фортунатом: они внимательно смотрят за тем, чтобы не было слежки.
    Мунлайт, древний мрачный готический замок, окруженный большим садом, раскинул свои тяжелые крылья на приветливой равнине, в четверти мили от живописной реки Мун, несущей свои воды на север, но пока что скованной льдом. Суровый рыцарский дом с зубчатыми башнями поражает воображение Фортуната. «В следующий раз я привезу сюда мои доспехи, - думает он. – И похожу в них по коридорам, как настоящий рыцарь. Наверно, будет здорово».
   Управляющий встречает на крыльце хозяина и его гостей. Карну в нескольких словах объясняет ему создавшуюся ситуацию и просит его беречь девушек, как зеницу ока. Альд (так зовут управляющего) клятвенно заверяет его, что сбережет их. Он отводит им комнаты в полуподвальной части замка, с окошками почти что под потолком, как в тюремной камере, - и с запасными выходами, ведущими в обширный подпол. Эти меры предосторожности приняты Альдом, чтобы девушки могли спастись в случае опасности, даже если сам он погибнет. Альд – суровый старик, фанатично преданный князю Арвиду и Карну. Это мрачноватый, зато надежный страж для молодых баронесс. Фортунат проникается к нему уважением, а Элетта и Алиса – почтением и некоторым страхом.
   Они с грустью прощаются с Фортунатом и Карну. Те возвращаются в Кэвин-Лодж; Рудольф правит лошадьми.
   Без Алисы Кэвин-Лодж кажется Фортунату унылым и пустым, но он утешает себя тем, что вскоре опять увидит ее, а главное, она теперь в безопасности, и «гнусный Шассэ» (Фортуната передергивает от глубочайшей ненависти к нему) не найдет девушек.
   Пока они ездили, Клав и Сальгари уже успели разработать план поимки Кристина Горста. Он удивительно прост; прост настолько, что Джакоза объявляет его гениальным и удивляется, как он сам до сих пор не додумался до этого.
   Согласно плану, Карну Фортунат и Дэмьен должны завтра поселиться на том же постоялом дворе в Мэйке, что и Горст, - и попроситься ехать с ним до Короны. Вряд ли он им откажет, а это самое главное.
- Каков этот Горст из себя? – спрашивает Клав Карну.
- Ему тридцать лет, - отвечает Карну. – У него золотистые волосы вихрами, до плеч, глаза темно-синие, не очень большие, нос курносый, роста среднего, сложен хорошо… в общем, внешность безупречная. Но он заметно прихрамывает на левую ногу.
- Усы, борода есть? – спрашивает Клав.
- Нет, да они ему и не пошли бы. Кожа у него бело-розовая, как у девушки. Поэтому ему лучше сохранять имидж вечно юного принца, мечты молоденьких принцесс. Вот только нога ему всё портит; он довольно болезненно относится к своей хромоте, хотя и не показывает этого.
- Он родился хромым?
- Да. Левая нога у него немного короче правой. Это ничего не меняет. Он отличный ходок. Но в душе он не простил природе своего изъяна. Кристин Горст опасен и хитер. Мы с Эмом прозвали его Желтым Лисом (за глаза). И что ты думаешь? Он очень гордится этим прозвищем. Даже в письмах иногда подписывается «Желтый Лис».
   Клав внимательно слушает Карну, точно ребенок сказочника. Жизнь ликардийского высшего света чрезвычайно занимает его. Никогда в жизни он еще не встречался с такими людьми, как Джакоза, маркиз де Руа, Желтый Лис… вернее, встречался, но не входил в их жизнь. Теперь же она, эта жизнь, захватывает его, точно песня.
- А сильно ли Горст предан Шассэ? – спрашивает он.
   Тут в беседу вмешивается Джакоза.
- Предан ли? – переспрашивает он. – Нет, представь себе, этот малый никому не предан, кроме как золоту; скажи, Дэльф? Он ни Шассэ, ни Фердинанда ни в грош ни ставит, но он очень ловкий, к тому же, в обиде на князя Арвида, поэтому Шассэ приблизил его к себе и платит ему.
- Почему он в обиде на князя Арвида?
- А видишь ли, тот собирался дать дворянство его отцу, но за какую-то провинность не дал. Ну, и теперь сын намерен добиться этого дворянства у Фердинанда. Да тот не слишком торопится: знает цену Желтому Лису.
- Это не он, случайно, был одним из тех, кто сек меня? – с подозрением в голосе спрашивает Фортунат.
- Может быть, - задумчиво говорит Карну. – Он любит творить зло, не открывая своего лица, особенно за деньги.
   Фортунат задумывается. Если Кристин Горст был в тот роковой вечер подручным Шассэ, он, паж де Руа, вынесет смертный приговор и ему. И это будет справедливо.
- Если мы возьмем Желтого Лиса, - говорит де Руа Клаву, - я представлю тебя его превосходительству. Он давно ждет «политического самородка» из крестьян.
- Да, это было бы замечательно, - подхватывает Джакоза.
- Если я решу, что мне следует быть представленным Фердинанду, вы об этом узнаете первые, - со спокойным достоинством произносит Клав. – Но я пока еще не принял решения. Так что прошу вас, господа, не торопить событий.
- Всё понял, - серьезно говорит ему Карну, но в его дымчатых глазах прячется улыбка. И Клав понимает, что поступит так, как скажет ему Карну, и всегда будет слушаться его. Власть Карну очевидна, и с этой властью не хочется бороться, потому что она естественна, как солнце и снег за окном. Власть Клава была бы естественна, если бы не было де Руа. Его зеленые глаза с воловьим разрезом смотрят на Карну внимательно и как-то немного по-детски. Рядом с маркизом он чувствует себя ребенком, а не начальником, но это радует, а не печалит его, - и он сам не знает, почему. Джакоза, Фортунат и Сальгари глядят на Клава с пониманием. Он поставлен начальником над ними, но все четверо чувствуют, что на самом деле начальник Карну, и сам де Руа тоже чувствует это. Он не делает ни малейших усилий, чтобы быть главным, и всё же он главный.
   Клав сдается. Он улыбается Карну своей щедрой улыбкой и говорит:
- Похоже, ты прав, Фидэль. Я сейчас подумал и… понял, что действительно необходимо, чтобы ты представил меня Фердинанду. Но мы потом обсудим это; сначала разберемся с вашим Лисом. Идет?
- Конечно, так мы и поступим, Клав, - с почтением отвечает де Руа. Тут все пятеро не выдерживают и начинают смеяться.
- Ладно, - Клав решительно встает с места. – Дэльф, ты должен оставить мне хотя бы видимость того, что я твой начальник. Правда, это не в твоей власти. Да, не в твоей власти не быть властным, я понял это. И честно тебе скажу: это очень хорошо. Хорошо для страны, для князя, для всех нас. Ты удивительный человек.
- Это верно, - сочувственно поглядывая на Клава, подтверждает Джакоза. – Ведь все мы любим Карну и слушаемся его, а почему, Бог его знает.
- Всё очень просто: потому что я тоже вас люблю, - смеется Карну. – Вот и весь секрет моей власти над людьми.
- Он прав, - говорит Джакоза. – Он действительно нас любит, хотя до сих пор я об этом не догадывался. Даже не думал об этом…

                7.

   На следующее утро маркиз де Руа и Фортунат уже в Мэйке, на постоялом дворе «Добро пожаловать». Дэмьен привез их. Немного посидев в нижнем этаже, в трактире, он приходит в номер и докладывает Карну:
- Он здесь, сударь, я его видел. Этот человек только что спустился и заказал себе абсент.
- Тогда и мы сейчас спустимся, - говорит де Руа. - Дэмьен, сиди здесь, Фортунат, пойдем.
   Они смотрятся в зеркало. Фортунат в своем пажеском вишневого цвета костюме, Карну – как всегда, в парике, с перстнями на руках и вялой складкой у губ: этакий флегматичный аристократ.
   Они спускаются вниз и садятся за один из столиков. Карну заказывает кельнеру легкий завтрак. Он ждет, что Желтый Лис поздоровается с ним, но Кристин Горст не просто здоровается. Сияя приветливой, вкрадчивой и коварной улыбкой, он подходит к их столику и, учтиво поклонившись, спрашивает:
- Нельзя ли мне присесть за ваш столик, господин Карну?
- Почему бы и нет? – Карну любезно протягивает ему руку. - Садитесь. Рад вас видеть.
   Кристин садится за их столик и ставит рядом с собой бутылку абсента и бокал. Он так хорош собой и обаятелен, что Фортунат с трудом верит, что этот человек опасен и хитер. У него действительно золотистые волосы, которые спускаются вихрами до самых плеч, цвет лица очень нежен, нос действительно курносый, но аккуратный, темно-синие глаза, хоть и не слишком велики, но красивы. Кристин, заметив изучающий взгляд Фортуната, слегка подмигивает ему; тот сразу опускает глаза в тарелку.
- Вы, я вижу, путешествуете, - обращается Желтый Лис к Карну.
- Да, я был в своем имении Мунлайт, - отвечает де Руа, - а теперь возвращаюсь в Корону.
- Вот как, - вежливо роняет Кристин Горст. – Вы вдвоем с вашим пажом?
- Нет, с нами еще мой лакей Дэмьен, - отвечает Карну.
- А кучер?
- Дэмьен за кучера.
- Как приятно, когда есть собственный возница, - вкрадчиво замечает Горст. – У меня вот тоже был человечек, да весь вышел, к несчастью, - он смеется легким заразительным смехом. – Да, черт знает, где он теперь. И вот, мне самому придется править лошадьми, господин де Руа. Ну, скажите, справедливо ли это?
- Ваш кучер сбежал? – уточняет де Руа. – Какая жалость. Что ж, возьмите нового.
- Мне некогда этим заниматься, да и денег жаль, - со вздохом признается Желтый Лис. - И потом, мало ли, кого наймешь: вдруг какого-нибудь разбойника…
   Он молчит с минуту, задумавшись, и вдруг задушевно предлагает:
- Вот что, господин Крану: возьмите меня с собой! Будьте милым: возьмите. Моя благодарность будет безмерной.
   Де Руа чувствует изумление, азарт и вдохновение. Вероятно, такое же чувство испытывает охотник, когда заяц сам бросается к нему в силок и даже старательно запутывается в коварной сети. Но обнаруживать своих чувств нельзя. И Карну говорит неохотно:
- У меня были несколько другие планы, господин Горст. Впрочем… извольте; против вас я ничего не имею. Полагаю, вы приятный спутник.
- О, вы не пожалеете, что взяли меня, - в глазах Желтого Лиса неподдельная признательность, хотя улыбка по-прежнему немного коварна и иронична. Но это, скорее, по привычке, а не потому, что он что-то задумал. Он делает два-три глотка из золотистого, как его волосы, бокала и признается, слегка щуря глаза:
- А знаете, ваша светлость, я про вас стихи сочинил. Не угодно ли, прочту?
- Прочтите, - Карну смотрит на него с искренним любопытством.
   И Горст начинает читать:
                Маркиз де Руа:
                Шарм светского льва,
                Как солнце, улыбка,
                Душа, как скрипка.

                Все дамы летят
                Ловить его взгляд,
                Пред ним джентльмены
                Склоняют колено.

                Шассэ, как устрица
                (Моллюск в нем чувствуется),
                И Фердинанд
                (Небрежный франт)
                Свернулись улитками,
                Большими и липкими, -
                И вместе по дну
                Ползут за Карну.
- Ну как? – он улыбается.
- Да вы просто Гомер, - смеется Карну.
- О, что вы, - Горст тоже смеется. – Ничуть. В лучшем случае, Эзоп. Я, знаете ли, на свой счет не обольщаюсь. Мое дело обольщать других. Недаром я Желтый Лис. Ведь это вы с господином Джакоза дали мне это прозвище, и я чрезвычайно вам за это благодарен. Желтый Лис! Точнее меня не назовешь.
- И знаете, что еще, - он немного подается в сторону маркиза де Руа и понижает голос:
- Ведь я в декабре оказал вам услугу. Величайшую услугу, ваша светлость!
- В самом деле? – взгляд маркиза недоверчив. – Что же это за услуга?
   В глазах Лиса торжество.
- Помните тот вечер, когда ваш Фортунат вернулся домой избитым? – спрашивает он.
   Фортунат настораживается, де Руа хмурится.
- И что же? – с притворной холодностью спрашивает он.
- А то, что я знаю, кто его избил, - сообщает Лис. – А вы не знаете?
- Нет, - Карну с деланной суровостью смотрит на Фортуната. – Он сказал мне, что не узнал этих людей.
- Узнал, - возражает Кристин. – Просто вам не сказал. Наверно, побоялся. Это был Доминик Шассэ и его люди.
- Шассэ? – Карну притворяется изумленным. – Этого не может быть.
- Может, и это было, - заверяет его Лис. – Но это не главное. Главное то, что ваш Фортунат мог совсем не вернуться домой.
- Почему же?
- Его просто засекли бы насмерть, - Горст пожимает плечами. – Это я остановил Шассэ. Я долго с ним спорил. К сожалению, мне не сразу удалось уговорить его оставить Фортуната в покое.
   Фортунат смотрит в глаза Желтому Лису. Теперь он припоминает: рядом с Шассэ в тот вечер действительно кто-то стоял. Но о чем шел разговор, Фортунат не мог слышать из-за метели. Карну видит уверенность Лиса и задумчивость Фортуната. Может, Горст лжет, а может, и нет. Впрочем, это, пожалуй, не так уж важно.
- Благодарю, что вы помогли моему пажу, - говорит Карну, благосклонно глядя на Лиса. – Впрочем, на мой взгляд ничего не следует делать наполовину. На вашем месте я привез бы этого молодого человека в Старый Сад.
- Именно так я и собирался поступить, - Лис хлопает себя по колену. – Когда я отвязался от Шассэ, то поскакал на то место, где происходила расправа. Но вашего пажа я уже не нашел. Пришлось вернуться в Корону ни с чем.
- Что ж, благодарю вас, - Карну решительно пожимает ему руку. – Это действительно услуга, и я вам ее не забуду. А сейчас мы хотели бы немного отдохнуть перед дорогой, так что, честь имею, господин Горст.
- Постойте, - на лице Лиса вновь появляется вкрадчивая улыбка. Зубы у него ослепительно белые, точь-в точь, как у молодого лиса. – Когда же вы поедете?
- Через два часа, - отвечает Карну, вставая из-за стола.
- Пожалуйста, не забудьте обо мне, - весело говорит Кристин Горст. – Я живу в пятнадцатом номере.
- Вот как, - вежливо кивает головой Карну. – Хорошо, мой лакей уведомит вас, когда всё будет готово.
   И любезно улыбается:
- Не беспокойтесь, без вас не уедем. Я очень доволен вашими стихами.
   Они возвращаются в номер, где Дэмьен сидит у камина.
- Ну, что скажешь? – спрашивает Фортуната Карну.
   Фортунат объясняет, что не может ни подтвердить слов Лиса, ни опровергнуть их.
- Если он и лжет, то не до конца, - задумчиво говорит де Руа. – Но на то он и Лис, чтобы вечно запутывать следы. Во всяком случае, я твердо почувствовал одно: он не помогал сечь тебя, хотя, возможно, помог тебя связать. Ладно, оставим это на потом. Если не он, так Шассэ, в конце концов, расскажет нам правду: в свое время и в должном месте. Скажи лучше: готов ли ты к тому, что нам предстоит?
- Готов, - твердо отвечает Фортунат.
- А ты, Дэмьен?
- Я-то всегда готов, ваша светлость, - говорит Дэмьен.
- Отлично. Скажу вам, друзья, что и я готов. А всё потому, что сама судьба отдает нам в руки этого человека. Даже делать особенно ничего не придется; я один мог бы взять его. Но кто знал, что он сам попросится ехать с нами? А потом, в компании веселее. Свари-ка нам кофе, Дэмьен: на троих.
- Слушаюсь, - с улыбкой отвечает Дэмьен.
- А забавные у него стихи про тебя, - смеется Фортунат и цитирует:
- «Как солнце улыбка, душа, как скрипка». А про Шассэ: «Шассе, как устрица, моллюск в нем чувствуется…» И точно, моллюск!
   Карну тоже смеется, потом задумчиво говорит:
- Желтый Лис талантлив: может настолько же, насколько хитер. Но он опасный враг, а нам представляется удобный случай избавиться от него.


   После кофе Карну берет свой серебряный портсигар и идет в пятнадцатый номер к Кристину Горсту. Тот принимает его очень любезно.
- Скоро мы поедем, - говорит ему Карну. - Но у меня не выходит из головы то, что вы сообщили мне о Доминике Шассэ, господин Горст. Почему он так поступил с моим пажом?
- Я мало что знаю, - глаза Лиса становятся хитрыми. – Кажется, ему не понравилось, как Фортунат Ортолани однажды обошелся с ним.
   Карну задумчиво берет из портсигара сигару и предлагает Лису. Тот с удовольствием «угощается». Они закуривают.
- Просто удивительно, - говорит Карну, стоя у окна. – Ведь мой паж так мало и редко общался с Шассэ. У меня одна версия причины случившегося: однажды на балу…
   Он продолжает говорить о споре между Шассэ и Фортунатом из-за какой-то девушки. Кристин Горст рассеянно слушает его, но почти ничего не понимает. Вот он уже ничего и не слышит; какая-то сладкая тяжесть сжимает его грудь, мешая дышать. Мысли лениво разбредаются в разные стороны, точно подвыпившие извозчики из кабака, он силится сообразить, что с ним происходит, но не может. Затем посреди номера ему вдруг ярко представляется Доминик Шассэ. Он улыбается и зовет его: «Кристин!» Нет, это не голос Шассэ. Это голос его покойного отца.
- Отец, - еле слышно произносит Кристин. Веки его смыкаются, сигара выпадает из пальцев, и, мягко осев на ковер, он засыпает, привалившись спиной к дивану.
   Карну мгновенно гасит ногой его сигару и, открыв окно, выбрасывает ее в снег вместе с собственным окурком. Потом выглядывает из номера. В коридоре пусто. Тогда он взваливает Горста себе на плечи и уносит его в свой одиннадцатый номер, быстро и бесшумно. Через минуту Дэмьен в свою очередь идет в комнату Желтого Лиса и приносит оттуда его вещи. На спящего надевают его кроличий полушубок, такую же шапку, теплую, украшенную павлиньим пером, связывают ему руки и ноги и укладывают в привезенный из Кэвин-Лоджа обширный сундук.
   Вскоре после этого Дэмьен и Фортунат сносят сундук вниз, в карету де Руа; она уже заложена, и лошади готовы в путь. Дэмьен взбирается на козлы, а Карну и Фортунат залезают внутрь кареты. Дэмьен трогает поводья и кричит лошадям:
- Хейза!
   И те выезжают с постоялого двора. Сперва карета едет по большой дороге, в сторону Короны, но потом, когда постоялый двор скрывается из глаз, поворачивает и в объезд Мэйка, лесной дорогой, летит обратно в Кэвин-Лодж.


   Джакоза, Эммануэль Клав и Сальгари встречают их на крыльце. Они очень довольны и удивлены, ибо никак не ожидали, что похищение Желтого Лиса пройдет так быстро и гладко.
   Сундук вносят в дом, спящего вынимают, развязывают, снимают с него верхнюю одежду, обыскивают, затем связывают ему ноги и кладут в чулане с зарешеченным окном.
- Интересно, сколько он будет спать? – спрашивает Джакоза.
- Еще часа полтора, - отвечает Клав, хорошо знающий, как действует снотворное, с помощью которого был усыплен Желтый Лис.
   Чулан находится по соседству со спальней Карну, поэтому все пятеро собираются именно там. Карну рассказывает, как прошло похищение.
- Отлично, - Клав очень доволен. – Теперь мы должны передать этого человека князю Арвиду.
- Для этого придется везти его в Корону, точнее, в Старый Сад, - ворчит Джакоза. – И где мы всё это время будем останавливаться? Нам нельзя будет появляться с пленным в трактирах.
- Я знаю места, где мы остановимся без всяких помех, - отвечает Клав. – И уверяю вас, господа: там будет ничуть не хуже, чем в трактирах.
- Ты имеешь в виду деревни? – поднимает брови Джакоза.
- Нет, не деревни, - у Клава загадочный вид. – Ты сам всё увидишь, Эм, не спрашивай меня.
   … Через два часа Дэмьен докладывает Карну:
- Господин Горст проснулся и хочет видеть вас.
   Карну берет пистолет и отправляется в чулан.
   Желтый Лис сидит там на кушетке. На его лице – ни малейшего волнения. Он спокоен, хотя уже совершенно проснулся. Карну ловит на себе его взгляд, полный любопытства.
- Здравствуйте, ваша светлость, - говорит Кристин своим обычным дружелюбным голосом. – Позвольте узнать, почему я связан? И где нахожусь?
- Где вы находитесь, я не скажу вам, - с такой же дружественной нотой в голосе отвечает Карну. – Вам не полагается знать этого. А связаны вы, чтобы не убежали.
   Желтый Лис тихонько смеется, словно Карну очень удачно пошутил. Затем вкрадчиво осведомляется:
- И что же меня ожидает в будущем? Железная маска или невольничий рынок в Португалии?
- Ни то, ни другое, - отвечает Карну. – Видите ли, господин Горст, вы мне сильно мешаете. Через несколько дней вы окажетесь там, куда я намерен вас отправить, и изменить этого нельзя.
- Куда же вы намерены меня отправить? – Лис усмехается. – На тот свет?
- Ну, зачем же. Если вы будете вести себя разумно, с вами обойдутся достаточно мягко. Думаю, дело ограничится высылкой за пределы Ликардии.
   Огонек тревоги короткой вспышкой мелькает в глазах Лиса – и тут же гаснет. Он начинает волноваться.
- Но я не хочу за пределы Ликардии, господин Карну, - заявляет он, отводя глаза. – Не можем ли мы договориться? Если я вам мешаю, то скажите мне, чем, и я перестану мешать.
- О, нет, - смеется Карну. – Видите ли, я вам не доверяю, господин Горст, да и вы мне тоже. С такими, как вы, я ни о чем не договариваюсь; просто убираю их с дороги.
- Я бы мог быть вам полезен, - говорит Желтый Лис, облизывая губы и уже не по-лисьи, а как-то по-волчьи косясь на Карну.
- Я не смогу оплатить ваших услуг столь же щедро, как господин Шассэ, - отзывается маркиз де Руа. – Да даже если бы смог, повторяю: я не доверяю вам.
- Понимаю, - Лис негромко смеется, полузакрыв глаза. - Как же я раньше не догадался! Вы, конечно, работаете на князя Арвида. И, наверно, связаны с Джакоза. И, очень может быть, что вы захватили в плен Альберта, вашего лакея, который предал вас. Как же я раньше не догадался, Боже мой; ведь это было довольно легко. Господин Карну, – он снова смотрит на де Руа вполне дружелюбно. – Да ведь я вам не помеха. Я не люблю князя Арвида, но и к Фердинанду не испытываю особой нежности. В сущности, и тот, и другой на меня плевать хотели. Но вы – человек особенный. Вы мне интересны, и я к вам расположен. Прошу вас, не отправляйте меня к князю (а ведь именно это вы собираетесь сделать). Я готов помогать вам.
- Вы очень умны, - отвечает Карну, пораженный догадливостью Горста. – Да, необыкновенно умны, я это призна`ю. Но вы бесчестный друг и опасный враг. Повторяю в третий раз: я вам не верю.
- Вы ошибаетесь насчет «бесчестного друга», - возражает Лис. – Не судите по Шассэ или Фердинанду. Я никогда с ними не дружил, просто был из наемником. Я хотел одного: стать дворянином. За пределами Ликардии я никогда им не стану. Всё будет кончено для меня. А между тем, я мог бы приносить пользу тому же князю Арвиду и вам, ваша светлость. Во всяком случае, интерес работы для вас и ради вас заменил бы мне деньги. Может, вы этого не знаете, но я умею быть верным. Вы человек особенный, ради вас я на многое бы пошел.
- Вы не мой человек, - спокойно отвечает Карну. – Считаю дальнейшее продолжение этого разговора бессмысленным.
- В самом деле, - пожимает плечами Лис. – Ведь я всё равно сбегу от вас. То-то мы с вами тогда посмеемся.
- Почему же «мы с вами»? – Карну немного удивлен. – Я полагаю, вы посмеетесь; мне в этом случае будет на до смеха.
- А вы не зарекайтесь, - улыбается Лис. – Никто не знает, когда ему суждено засмеяться, а когда заплакать. Вы, конечно, уже успели перевезти в безопасное место баронесс Делор?
- Не беспокойтесь о них, - отвечает Карну.
- Стало быть, успели, - Лис с интересом смотрит на него. – Но где же мы с вами находимся? Не в Кэвин-Лодже?
- Всё может быть, - снисходительно говорит де Руа. – Сейчас вам принесут обед и ослабят веревку на руках. Веревку на ногах трогать не советую, иначе ее заменят цепями.
- Ваше слово – закон, - загадочно глядя на него, отвечает Лис. – Я сделаю всё, как вы скажете. Но клянусь вам чем угодно: к князю Арвиду я не поеду. Я останусь при вас. Я ведь Лис-Колдун, поворожу немного – и сбудется по-моему. Так уже не раз бывало.
- Что же вы дворянства себе не наворожили? – не без иронии спрашивает Карну.
- Дворянство от Бога, - отвечает Лис. – Остальное от судьбы.
   Карну выходит от него, странно зачарованный его голосом и словами. «А ведь он и вправду Лис-Колдун, - думает де Руа. – Верить ему я не собираюсь, но напишу, чтобы у князя с ним помягче обращались. Чем-то он мне нравится. Плохо, что я не могу различить, когда он хитрит, а когда говорит правду. Да и сам он различает ли это?»

                8.   

   На следующий день Фортунат уезжает в Мунлайт, к Алисе.
   Он довольно быстро преодолевает десять миль верхом. И вот: баронессы уже встречают его, довольные, радостные. Алиса светится улыбкой. И вся природа вокруг тоже словно напоена счастьем. Лучи солнца не по-зимнему щедро заливают равнину, на которой расположился древний замок.
   Управляющий Альд приветливо здоровается с Фортунатом. Отчасти его приветливость относится к ордену Белой Астры, который Фортунат специально надел, чтобы в таком виде показаться Алисе.
   После завтрака он выходит с девушками в сад и рассказывает им о пленении Кристина Горста. Алиса и Элетта слушают его очень внимательно, потом вздыхают.
- И в Кэвин-Лодже не всегда было весело, - признается Алиса. – А в Мунлайте как-то совсем грустно. И потом… ты через четыре дня уедешь! – ее глаза становятся очень печальными. Элетта в это время тактично делает вид, что рассматривает торчащие в стороне сухие виноградные лозы.
- Скорее бы вы расправились с этим Шассэ, - продолжает Алиса. – До чего он несносный! Я уже так соскучилась по Короне, по тете Флёр!
   Фортунат ласково берет ее за руку и обещает:
- Мы с Дэльфом сотрем этого Шассэ в порошок. И ты вернешься домой!
- И тогда мы с тобой будем часто-часто видеться! – говорит Алиса и снова веселеет.
   Весь день проходит в играх в саду и в комнатах. Звуки рояля наполняют притихшую библиотеку.
- По-моему, здесь водятся привидения, - доверительно сообщает Фортунату Элетта. – Мы с Алисой, когда засыпаем, всё время слышим какие-то постукивания, шорохи…
- И мы решили, что предки Дэльфа хотят познакомиться с нами! – смеется Алиса. – А раз так, то бояться нечего. Ведь Дэльф добрый, значит, и предки у него добрые!
   Фортунат вторит смеху сестер и любуется Алисой: ее грацией, смеющимся лицом, серыми глазами. Домой он возвращается, когда уже темнеет. И сразу же спешит к елке: побыть наедине со своей замечательной каретой: той самой, где внутри они с Алисой вдвоем.
   Но «уединения с каретой» не получается. Возле слабо озаренной свечами настенных канделябров елки уже стоит Клав и тоже что-то внимательно рассматривает. Неужели игрушки? Фортунат очень заинтересован. Неужели Клав, такой солидный и несентиментальный, рассматривает игрушки, как маленький мальчик? Но так оно и есть. Клав, доблестный командир разведчиков, всецело углубился в созерцание елочных украшений. Он так поглощен своим занятием, что даже не слышит шагов вошедшего Фортуната. Фортунат неслышно приближается к нему и видит: Клав самозабвенно погрузился в созерцание воскового эльфа, сидящего в восковой розе, покрытой прозрачными капельками росы из клея. Игрушка раскрашена очень нежно: роза – розовая, с мягким алым оттенком, всё более густеющим к сердцевине; у эльфа – остроносое бледно-розовое личико с мечтательным, чуть лукавым выражением. Он улыбается. На нем всё зеленое: и кафтан, и чулки, и шляпа, и башмаки. Клав смотрит на него мечтательно, с мягкой нежностью. Фортунат и не предполагал, что в Клаве столько романтики. Но ему это нравится. Очень осторожно, чтобы не помешать Клаву, он подходит к своей карете – и так же самозабвенно, как его строгий начальник, уходит в созерцание чудесной игрушки.
   Карну, который ищет их везде и не может найти, заходит, наконец, в зал с елкой. И видит обоих. Они его не замечают и не слышат. Каждый из них так занят своими игрушками, своими мыслями и чувствами, что маркиз де Руа без труда остается вне сферы их внимания.
   В течение нескольких минут Карну, закусив губу, смотрит на них. В глазах его блестят озорные искры. Потом, ни слова не говоря, он выходит из зала и осторожно прикрывает за собой дверь.


   Проходит еще два дня.
   Утром Фортунат, как всегда собирается в Мунлайт, но, едва успевает одеться, как к нему в комнату влетает Дэмьен: одетый в полушубок и разгоряченный.
- Приготовься, – сипло говорит он. – Сюда едет Шассэ и человек десять полицейских. Через пять минут будут здесь, я их сам видел.
   Он стремительно убегает, чтобы сообщить всем обитателям Кэвин-Лоджа эту новость.
   Весь дом приходит в движение. Сальгари и Клав прячутся в подвал с запасным выходом, среди винных бочек. Карну надевает свой парик и перстни, Джакоза раздает приказы управляющему и слугам. Желтому Лису связывают руки и прячут его в подвале вместе с Альбертом. Лис не оказывает никакого сопротивления.
   Едва успевают сделать всё это, как на сверкающем от солнца утоптанном снегу двора появляется Шассэ с полицейскими. Джакоза, Карну и Фортунат выходят им навстречу. Шассэ удивлен тем, что маркиз де Руа тоже здесь, но с учтивой улыбкой кланяется ему, после чего обращается к хозяину замка:
- Господин Эмилио Джакоза! Вот приказ его превосходительства Фердинанда Готтхольда об обыске вашего дома и о вашем аресте в том случае, если в доме будут найдены подозрительные вещи или же без следа исчезнувшие молодые баронессы, сестры Делор. Я навел справки: их обеих нет в Испании. Последний раз их видели в вашем обществе. Мало того, мною выяснено, что поблизости от Кэвин-Лоджа, с постоялого двора в Мэйке, пропало двое верных мне людей. Очень может быть, что это случилось при вашем участии. Соблаговолите ознакомиться с приказом барона Фердинанда, а затем мы начнем осмотр дома.
- Постойте, - холодно и неторопливо говорит Карну. – Я в гостях у господина Джакоза и не понимаю, почему вы намерены ворваться к нему в дом в моем присутствии. Как лицо, приближенное к барону Фердинанду, я решительно протестую против этого.
   На гладко выбритом лице Шассэ снова появляется вежливая улыбка, а холодные голубые глаза с досадой устремляются на Карну.
- Ваша светлость, - говорит он, - мне очень жаль, но обязан выполнить приказ моего и вашего начальника. Не подумайте, что я лично заинтересован в обыске или аресте господина Джакоза. Напротив, я рад был бы не делать этого. Но приказ есть приказ. Так что убедительно прошу вас не мешать мне.
- Покажите мне приказ, дабы я убедился в его подлинности, - повелительно говорит де Руа.   
- Извольте, - Шассэ с поклоном подает ему приказ. В нем всё верно. Подпись Фердинанда и его печать сомнений не вызывают. Карну и Джакоза уже внутренне подготавливаются к неизбежному обыску, как вдруг двери распахиваются, и на крыльце, к ужасу разведчиков князя, появляется Желтый Лис.
   На Кристине нет веревок. Он улыбается изумленному и растерянному Шассэ и говорит со смехом:
- Доминик! Как же я рад видеть тебя! А я тут в гостях у господина Джакоза. Ну, здравствуй.
   Он, прихрамывая, сходит с крыльца и протягивает руку Шассэ. Тот, улыбаясь в ответ несколько растерянной улыбкой, пожимает его руку и удивленно спрашивает:
- Откуда же ты здесь? Каким образом? И где же… наш друг?
   Он имеет в виду Альберта.
- Отойдем в сторону, - любезно предлагает Кристин. – И я кое-что скажу тебе.
   Шассэ очень охотно дает увести себя шагов на десять в сторону. Кристин Горст начинает очень тихим голосом что-то объяснять ему. Шассэ, весь насторожившись, внимательно слушает. До Карну и его друзей порой долетают отдельные слова и фразы: «Как, в Италии?!», «И наш друг…», «А ты…» Так проходит минут десять. Полиция и разведчики ждут, переминаясь с ноги на ногу и не глядя друг на друга. Затем Лис и Шассэ возвращаются к ним: секретарь барона с потемневшим и разочарованным лицом, а Лис с лицом сочувственным, преданно обращенным к Шассэ.
- Простите меня и моих людей, - угасшим голосом говорит Шассэ, обращаясь к Джакоза, и тут же поворачивается к капитану полицейского отряда:
- Поворачивайте, Джексон, мы уезжаем.
- Но приказ… - несмело пытается возразить Джексон.
- Забудьте, его больше нет, - Шассэ рвет приказ на несколько частей, комкает и бросает на снег. Капитан полиции скандализирован, но Шассэ вяло успокаивает его:
- Не бойтесь, вам ни за что не придется отвечать; за всё отвечу я.
- Не хотите ли кофе? – обретает вдруг голос Джакоза.
- Кофе? – Шассэ смотрит на него с тоской. – Нет, благодарю, я не хочу кофе, господин Джакоза. Мне, прямо скажем, сейчас не до кофе. Лис! – он со страстной надеждой оборачивается к Кристину Горсту. – Ради Бога, если ты что-то узнаешь…
- Я обещал тебе, - Горст сочувственно пожимает ему руку. – Да, я тебе обещал. Не беспокойся, я обо всём разузнаю, и тебе сообщу.
   Шассе тяжело вздыхает. Потом он вскакивает в седло, полицейские тоже, и, не прощаясь, весь отряд поворачивает и исчезает из виду, как дурной сон.
   Четверо оставшихся некоторое время хранят молчание. Его нарушает Кристин Горст. Прихрамывая, он подходит к Карну и подмигивает ему.
- Что, «немая сцена», как в театре? – и смеется таким искренним заразительным смехом, что все тоже смеются. Солнце золотит и без того золотые вихрастые волосы Желтого Лиса; в его глазах огоньки, озорные и коварные. Тут же он ежится.
- Однако, чертовски холодно! На мне ведь ни шапки, ни полушубка, вы всё отобрали. Не пройти ли нам в дом, господа? – и обращается к Карну:
- Я же говорил, что сбегу, и мы с вами посмеемся. Так оно и вышло, господин де Руа. Я вас предупреждал: я Лис-Колдун. Всё произошло так, как я предсказывал.
- Идемте в дом, - обращается Карну к Кристину и друзьям. – Вы действительно колдун, господин Горст: вам удалось развязать самому себе руки и ноги, да еще и открыть запертую дверь без помощи ключа. Как вы сумели это?
  Кристин смеется:
- Тайна фирмы «Желтый Лис». Теперь, я полагаю, меня ждут цепи?
- Цепи подождут, - ворчит Джакоза. – Сначала вы выпьете с нами чаю, кофе или вина.

   
   Дома они рассказывают о происшедшем Клаву и Сальгари. Те глубоко задумываются. Клав пристально смотрит на Лиса, пытаясь постичь мотивы, побудившие Кристина помочь своим врагам. Да, Лис очень помог им. Но что заставило его сделать это?
- Почему вы так поступили? – спрашивает Клав за чашкой кофе, не спуская  с Кристина Горста изучающего взгляда.
- Потому что господин Карну нравится мне больше Доминика Шассэ, - отвечает Кристин, не задумываясь. В своем сером дорожном фраке он похож на молодого художника. Он пьет кофе, ест печенье и очень благосклонно смотрит на Клава и на всех, кто сидит за столом.
   Его ответ Клава не устраивает.
- Что значит «нравится»? – спокойно уточняет он.
   Кристин улыбается ему, как малому ребенку.
- Нравится – это значит, нравится, - говорит он, пожимая плечами. – По-человечески. И еще как разведчик разведчику. Я давно мечтал работать у него, а не у Шассэ. Но ведь к господину Карну было не подступиться.
- Почему же «было»? – осведомляется Клав. – К нему и сейчас не подступиться; во всяком случае, вам. Вы оказали нам услугу, но ее недостаточно, чтобы мы вам поверили.
- Не верьте, – задушевно соглашается Лис. – Посадите меня на цепь. Стерегите день и ночь. Но дайте мне возможность переписываться с Шассэ. Я убедил его, что молодые баронессы в Италии, что господин Джакоза о них ничего не знает, а Альберт солгал мне, после чего сбежал в неизвестном направлении. Я убедил его, что, временно поселившись с господином Джакоза, имею возможность встречаться с известным мне и Шассэ итальянским гонцом, а тот, якобы, связан с людьми, которые в Италии занимаются поисками баронесс Элетты и Алисы Делор.
   Клав смотрит на Карну.
- Я хочу знать твое мнение, Дэльф, - говорит он.
- Что ж, я скажу, - отзывается Карну. – Не сомневаюсь, что господин Горст действительно хотел бы служить мне, и думаю, что дело не столько во мне, сколько в его стремлении получить дворянство. Господин Горст карьерист. Мы в самом деле можем ему нравиться больше, чем Шассэ и Фердинанд, но для Кристина Горста главное: карьера. Он готов на всё, лишь бы стать дворянином. Проще говоря, он по-лисьи чует, чья сторона сильнее и держит сторону сильного, но едва мы дадим слабину, никто не поручится, что он не перебежит к победителю.
- Вот как, - Клав задумывается, потом переводит взгляд на Лиса.
- Это правда, господин Горст?
- Правда, господин… Клав, кажется? – уточняет Лис и продолжает:
- Да, это правда, я хочу стать дворянином в Ликардии, а кто лучше, Фердинанд или Арвид, я не знаю. По-моему, они друг друга стоят. Но господин Карну – сильный лидер. Я нутром чую, что победит та сторона, которая за господином Карну. И вот я, как рыба-лоцман, решил плыть за своей акулой-маркизом. Правда, по характеру он больше похож на дельфина, но кто же не знает того, что дельфин часто бывает сильнее акулы? Я расчетлив, согласен. Но разве это не мое право: служить сильному и следовать за сильным, тем более, что этот сильный приятен мне, как человек?
   Он испытующе смотрит на Клава. Тот пожимает плечами:
- Логика в этом есть, но это логика дельца.
- Не дельца, а политика, - поправляет его Лис. – Впрочем, все политики, так или иначе, дельцы. И порой честные. Вроде меня.
   Все смеются, и он тоже.
- Что ж, - Клав смотрит на Карну. – Попробуем поверить ему, Дэльф?
- Попробуем, - с улыбкой соглашается де Руа. – Но вот вам мой совет, господа: если что-нибудь со мной случится, избавьтесь от Желтого Лиса, иначе вам не сдобровать.
- Хорошо, - соглашается Клав, спокойно глядя на Горста. – Вы поняли, Кристин? Если что-нибудь случится с господином Карну, вас в тот же день не будет на свете. Вы согласны на такие условия?
- Да, - слегка бледнея, но по привычке улыбаясь, говорит Лис. – Совершенно согласен. Это будет справедливо.
   Про себя он твердо решает беречь Карну день и ночь, чтобы с тем ничего не стряслось. «О, я сберегу его, - думает Горст. – Я сделаю всё, чтобы на него не пало и тени подозрения в той игре, которую он ведет против Фердинанда. Ни Клав, ни Джакоза, ни Сальгари со мной шутить не будут. Особенно Клав. Интересно, кто он такой и откуда взялся? Настоящий охотник на лисиц. Да и Карну не промах: вон, в какое зависимое положение меня поставил! Теперь я должен изо всех сил печься о его благополучии. А ведь случись что со мной, ему до этого дела не будет, как и всем этим людям».
   Желтый Лис уже немного жалеет, что выставил себя перед новым союзником таким беспринципным дельцом. Какие никакие, а всё же принципы у него есть, просто их развитием никто не занимался. Но надевать личину честного чистосердечного патриота поздно, да и хлопотно. А главное, это ничего не изменит, потому что он успел убедиться, что Клав, да и Карну, видят его насквозь.
   «Бог с ним, будь, что будет», - думает Кристин Горст.

                9.

   Наконец, они уезжают обратно в Корону.
   День отъезда грустен: оттепель, капает дождь, небо пасмурное, какое-то весеннее, а не январское.
   Вчера они ездили в Мунлайт вчетвером: Фортунат, Карну, Джакоза и Гофредо Сальгари. Клав остался присматривать за Кристином Горстом.
   Фортунат вспоминает, как прощался с Алисой Делор. Они долго гуляли вместе, а потом так же долго целовались. Алиса сказала, что на прощание – можно. На этот раз оба плакали. Джакоза пообещал, что в марте или апреле привезет к девушкам госпожу Флёр, а Карну принял решение отпустить тогда же на неделю Фортуната. Это несколько уменьшило печаль расставания, но всё равно было тяжело. Даже Элетта всплакнула; она подумала, что нескоро еще увидит своего жениха, Арленда Минга, одного из любимых вассалов князя Арвида.
   Теперь Фортунат сидит, как в воду опущенный. На душе у него тяжкий камень, ему никак не удается избавиться от него. Сальгари в этот раз едет в карете Джакоза. В возок к Дэмьену положили выздоравливающего Альберта. Было решено, что Карну при первой же возможности отправит его к князю Арвиду, в заключение, с сопроводительным письмом.
   Клав должен ехать верхом впереди и показывать дорогу. Несмотря на то, что Желтый Лис больше не пленный, они всё-таки поедут окольными путями, которые известны Клаву. Желтый Лис также едет верхом. Ни у Клава, ни у Лиса нет собственных лошадей, поэтому Клав взял себе, с разрешения Фортуната, Горца, а Кристин – рыжего коня Сальгари по кличке Крепыш. На Кристине Горсте сегодня его кроличий полушубок и шапка с павлиньим пером, поэтому он веселее других. Клав тоже одет очень хорошо. Он съездил в Мэйк и купил себе одежду, красивую, теплую и достаточно дорогую. Эта покупка стоила ему почти всех денег, которыми снабдил его на дорогу князь Арвид, но Джакоза и Карну попросили его об этом не беспокоиться. Было решено также, что Клав явно, а Желтый Лис тайно поселятся пока что у Карну в Старом Саду.
- Да, - смеялся де Руа. – Теперь у меня будет не усадьба, а какой-то сказочный теремок, где с каждым днем становится всё больше жильцов.
   Сейчас он весело посматривает на печально поникшего Фортуната и вдруг говорит ему:
- А я взял для тебя с елки игрушку в подарок.
   И вынимает из своей дорожной сумки… золоченую карету, ту самую, где они с Алисой вдвоем! Глаза Фортуната мгновенно вспыхивают, душа оживает.
- Дэльф! – его лицо озаряется радостной улыбкой, открытой. как у ребенка. – Как здорово, что ты это сделал! Спасибо тебе! Но как ты догадался, что это моя любимая игрушка?
- Секрет фирмы «Де Руа», - смеется Карну. – Я ведь тоже немного колдун, еще почище нашего Лиса. Будь добр, окликни Клава.
- Клав! – зовет Фортунат в окошко кареты. Клав подъезжает к ним.
- У меня для тебя подарок с елки, - говорит ему Карну. – Держи!
   И подает Клаву в окошко воскового эльфа, сидящего в розе. Клав немеет от неожиданности, потом очень бережно берет игрушку и, краснея, говорит:
- Спасибо Дэльф. Если я и желал взять что-нибудь на память о Кэвин-Лодже, то именно этого эльфа. Но как же ты узнал об этом?
- Я всё знаю, - загадочным голосом отвечает Карну. – Всегда и обо всём. Я же разведчик.
   И улыбается Клаву. Клав в ответ тоже улыбается ему своей щедрой улыбкой, пожимает руку через окно и снова уезжает вперед, предварительно спрятав своего драгоценного эльфа в переметную суму.
   Лис видит эту сцену и снисходительно усмехается. «Что за дети», - думает он, пожимая плечами. Но в глубине души ему немного грустно, что сам он остался без подарка, и никому не придет в голову что-нибудь подарить ему.
   И вот, под предводительством Клава две кареты, возок и еще один всадник трогаются в путь.


   Они едут лесами и такими уединенными дорогами, что Фортунат про себя удивляется, как это Клав не плутает. Но тот знает дорогу так твердо, что возникает ощущение, будто он ездил по этим звериным тропам всю свою жизнь. У Клава вид полководца, ведущего свой отряд на поле брани. Он бодр и весел. Кареты едва поспевают за ним. От оттепели полозья экипажей глубоко уходят в пропитавшийся водой снег, но всё же не слишком, потому что Клав умело выбирает самый лучший путь.
   Леса, дремучие, дикие, неприступные, тянутся один за другим. Не раз путникам приходится переезжать заледеневшие озера и реки. Впрочем, это не опасно: слой льда на них так толст, что оттепель не может его растопить. Ко времени обеда они приезжают в уединенный поселок, останавливаются в одном из крестьянских домов, обедают сами и ждут, когда отдохнут и поедят лошади. Затем снова пускаются в путь.
   Ближе к вечеру, в лесу, среди елей, Крепыш, который скачет за каретами по узкой тропе, вдруг скользит на подтаявшем насте, валится на бок вместе с Желтым Лисом и в считанные секунды съезжает прямо в болото, в топь. Своей тяжестью он проламывает тонкую корку льда, и не успевает Кристин Горст опомниться, как по пояс оказывается в холодной трясине. Он не успевает даже крикнуть. «Конец!» – мелькает в его голове. Рядом бьется лошадь, которую всё глубже затягивает, засасывает болото. Кристин делает единственное, что может сделать: хватается руками за ветки растущего вблизи куста и даже слегка подтягивается вверх, но ветки ломаются, и он вновь уходит по пояс в трясину. «Они не спасут меня! – мелькает в его голове паническая мысль. – Это они мне нужны, а не я им. Боже, помоги мне!»
   Он с ужасом смотрит вслед удаляющимся экипажам, потом вдруг обретает голос и громко, что есть силы, зовет на помощь.
   Карета Карну едет последней, поэтому останавливается первой. Рудольф, Фортунат и Карну тут же оказываются возле болота. Подойти совсем близко к нему невозможно, и они становятся в пяти шагах от Горста.
   Карну видит Лиса: бледного, с широко раскрытыми глазами. Лицо его блестит от испарины, несмотря на ледяную ванну, в которой он очутился. Шапка свалилась с его головы, золотистые волосы блестят в свете угасающего дня. Но всё-таки он с усилием улыбается и говорит, обращаясь к Карну:
- Лошадь поскользнулась…
   Больше он не в силах произнести ни слова. Карну протягивает ему свою трость и приказывает:
- Хватайся, Кристин! Рудольф, держи меня! Фортунат, держи Рудольфа. Ну, тащите нас назад!
   С огромным трудом все трое вытаскивают, наконец, Горста. Дрожа, он заползает на тропу. Слышно, как стучат его зубы. Он весь по пояс в мерзкой болотной тине, и на нем нет одного сапога. Рядом уже стоят Джакоза, Сальгари и Клав. Сальгари бесконечно жаль своего Крепыша, подаренного ему Карну. Вытащить лошадь нет никакой возможности, поэтому он прицеливается и стреляет в нее, чтобы она не мучилась. Желтый Лис садится на наст и обнимает руками колени. Рудольф и Фортунат помогают ему встать. Карну тут же решительно распоряжается:
- Фортунат, возьми у Дэмьена мои запасные сапоги и плащ.
   Фортунат приносит вещи. Рудольф снимает с Лиса мокрый грязный полушубок. Лис надевает сапоги Карну (они ему великоваты), а маркиз заворачивает его в свой плащ и ведет в карету.
   В карете ему дают коньяку. Он залпом выпивает дорожную серебряную рюмку. Его ноги мокры, но в сухих сапогах и сухом плаще Карну, подбитом мехом, после коньяка, в теплой карете, Лис скоро отогревается.
- А я думал, вы не спасете меня, - признается он Карну с бледной улыбкой. Его глаза всё еще полны ужаса, хотя он уже не дрожит.
- Ну, что вы, - отвечает Карну. – У меня же «душа, как скрипка»; как же я мог вас не спасти.
  Кристин в ответ тихонько смеется и протягивает руку Карну и Фортунату. Они пожимают ее весьма осторожно – она багровая, вся в порезах от сломанного льда.
- Вы спасли мне жизнь, я никогда вам этого не забуду, - обещает Желтый Лис. – Я ведь без вас погиб бы на этом чертовом болоте! О, Господи!
   Он стискивает зубы, но всё равно всхлипывает. И резко отворачивается к стене, чтобы никто не видел его лица. С тех пор, как ему исполнилось десять лет и до сего дня, он никогда еще ни при ком не плакал, да и в одиночестве не плакал уже очень давно.
   Карну молча протягивает ему свой носовой платок и еще одну рюмку с коньяком. Они уже несколько минут, как едут дальше. Кристин жадно проглатывает коньяк и, глядя в сторону, благодарит Карну. Потом начинает дремать и засыпает, привалившись к стенке кареты. Во сне лицо у него очень утомленное, печальное и совсем не хитрое.
- Дэльф, - тихо говорит Фортунат, поглядывая на спящего. – Мне его жаль. Я вижу, он больше не притворяется.
- Разумеется, - подтверждает Карну. – Он же едва не погиб. Тут не до притворства.
- Он хорошо смеется, - роняет Фортунат. – Как Моцарт. Брюс, сторож в театре, в молодости видел Моцарта. И очень живо изображал, как тот смеялся. Лис так же смеется.
- И плачет так же? – с улыбкой спрашивает де Руа.
- Наверно, Моцарт редко плакал, - говорит Фортунат. – Так же редко, как наш Кристин.
- Напиши об этом поэму, - советует Карну. – И назови ее «Моцарт и Желтый Лис».
- Красивое название, - смеется Фортунат. – Но я не сумею. Знаешь, что я думаю? Давай будем с ним помягче.
- Посмотрим на него, - отвечает де Руа, покровительственно и в то же время критически поглядывая на Лиса. – Мы еще толком его не знаем, да и сам он, сдается мне, себя не очень-то знает. Ты вот жалеешь его и, может, правильно делаешь. Но ведь это он помог засадить в тюрьму Сальгари. Это он способствовал тому, что его превосходительство стал с подозрением относиться к Джакоза. Лис и Шассэ всегда были очень серьезными противниками князя Арвида. И оба были (а Шассэ и по сей день остается) великой помехой нам с Джакоза.
- Я понимаю, - вздыхает Фортунат. – Но отныне, мне кажется, Горст уже наш.
- Если твои слова подтвердятся, - усмехается Карну, получится, что мы приручили лиса! Да еще и колдуна.
- Колдун, - фыркает Фортунат. – Чуть не утонул…
- Ну, утонуть может и колдун, - серьезно возражает де Руа. – А вот выжить, чтобы стать порядочным человеком, это не всякому колдуну под силу. Сейчас Кристин, конечно, благодарен мне, тебе и Рудольфу. Но насколько глубока его благодарность? Этого мы пока еще не знаем.
   Через несколько часов, к вечеру, они приезжают к какому-то ветхому лесному домишке. Клав знакомит своих спутников с хозяином дома – здоровенным лесорубом по имени Ян. Тот гостеприимен и молчалив. Он рад видеть Клава, с которым, по словам последнего, давно знаком, но почти ни о чем не расспрашивает его. Зато заботится о гостях: стелит им постели с помощью Дэмьена на кровати, на лавках, на полу – и готовит еду на очаге. Для Желтого Лиса он разогревает в большом котле воду, и Лис с наслаждением моется в крохотном чулане: там едва хватает места для котла, кувшина с холодной водой и самого Лиса. Одевается он в чистую одежду Карну. Она ему великовата, но выбора нет. За стол он садится после всех: очень тихий, чрезвычайно задумчивый и печальный. С аппетитом, но как-то немного машинально, съедает свой ужин, выкуривает на воздухе сигару, предложенную ему Джакоза, возвращается в дом и сразу же ложится спать на лавке.
   Но ему не спится. События прошедшего дня слишком сильно подействовали на него. Он ворочается, вздыхает и, наконец, тихо окликает Карну, который лежит рядом, на единственной, узкой, в две доски, кровати:
- Ваша светлость!
- Да, - отзывается маркиз.
- Мне нужны будут мои собственные деньги. Они в банке, в Короне. Но я там не смогу показаться. Я хотел бы переписать доверенность на вас. У вас есть надежный нотариус, ваш человек, преданный Арвиду?
- Есть, - отвечает Карну. – Мало того, он живет поблизости от меня. Кто ваше доверенное лицо на настоящий момент? Надеюсь, не Шассэ?
- Нет. Но это неважно. Насколько мне известно, при изменении доверенности можно обойтись и без него.
- Да, можно. Только не делайте своим доверенным лицом меня. Пусть деньги получают в Короне Фортунат и Дэмьен Кроу. Они будут честны с вами, я за них отвечаю. Я бы, разумеется, тоже был честен, но я для этого слишком крупная фигура.
- Хорошо, Фортунат и Дэмьен, - соглашается Лис. – Еще мне нужно будет подставное лицо. Гонец, который, якобы, возьмется отвозить мне деньги в Кэвин-Лодж: ведь Шассэ должен думать, что я всё еще нахожусь там.
- Мы найдем вам гонца, - соглашается Карну. – Но вы не будете бедствовать в моем поместье.
- Нет, - возражает Кристин. – Вы спасли мне жизнь, и я не намерен жить на вашем иждивении, имея собственный капитал. Ваша одежда мне велика, лошади у меня нет и вообще ничего нет: ни вещей, ни белья. И я даже не могу послать за ними в мою квартиру в Короне; это вызовет подозрения.
- У вас будут ваши деньги, - успокаивает его Карну. – У вас будет всё необходимое. Мало того, я сам буду платить вам; правда, меньше, чем Шассэ.
- Я не возьму от вас ни гроша, - заявляет Лис. – Разве только иногда, в долг.
- Но почему? Даже Фортунат получает от меня деньги.
- Пусть получает, - вздыхает Лис. – А я не возьму. Сколько человек вы содержите?
- На сегодняшний день… - Карну подсчитывает. – Двадцать. Да, ровно двадцать.
- Ну, так я не буду двадцать первым, - шепчет Кристин. – Не привык. Единственное, за что я не смогу платить, так это за комнату, которую вы мне отведете.
- Бросьте, - Карну приподнимается на локте. – Может, вы и за воздух намерены платить? Свежий, загородный. Кристин, вы сегодня просто устали. Давайте спать. Деньги у вас будут, но я лично возьму с вас плату лишь за то, за что сочту нужным. Понятно вам?
- Понятно, - отвечает Лис. – Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - говорит Карну. Но и после этого он еще минут десять слышит, как ворочается и вздыхает во тьме Кристин Горст.

                10.

   Проходят сутки, даже немного меньше (дорога, выбранная Клавом короче), и вот они в Старом Саду. С Джакоза они распростились два часа назад; он поехал в Корону. А все остальные теперь в усадьбе маркиза де Руа.
   Вернувшись в усадьбу, Фортунат невольно почувствовал радость, словно перед ним раскрылись двери родного дома, в котором он вырос. Он весело поздоровался с Эрнстом Блэйком, с лакеями, слугами и, словно ребенок, обежал весь дом и сад. Пока он таким образом праздновал свою встречу со Старым Садом, Фидэль Карну показывал дом Желтому Лису.
   Кристин Горст осматривал комнаты и коридоры особняка с большим любопытством. Дом был красив, а Лис любил всё красивое.
- Где вы желаете поселиться? – спросил де Руа.
- Мне понравилась комната справа от комнаты Фортуната, - скромно ответил Кристин.
- Хорошо, она ваша, - кивнул де Руа. – Как вы заметили, Гофредо Сальгари называют здесь Жеаном де Шату. Вам тоже придется назваться вымышленным именем.
- Пусть я буду граф Солсбери, - не задумываясь, сказал Лис. – Из Англии.
- Хорошо, - улыбнулся Карну. – Вы знаете английский?
- Да, я говорю по-английски, по-немецки и по-французски, - ответил Лис.
   Он чем-то сильно изменился, подумал Карну. Стал немного другим с того дня, как едва не погиб.
   И в самом деле, Кристин стал серьезней. Говорил он теперь мало, зато постоянно о чем-то думал; улыбался принужденно, а смеяться перестал вообще. Порой Карну ловил на себе его взгляд: внимательный, изучающий, немного робкий. Но едва Карну поворачивался к нему, Лис опускал глаза или же начинал смотреть в сторону.
- Вы хорошо себя чувствуете? – не выдержав, спросил Карну.
- Да, - Лис взглянул на него с некоторым удивлением. – А что, я похож на больного?
- Нет, - Карну засмеялся. – Просто вы не похожи на прежнего Кристина Горста. Может, вы передумали и хотите вновь служить Фердинанду?
- Нет, нет, - Лис даже испугался. – Почему вы так решили, господин Карну? Может, это из-за того, что я немного задумчивый? У меня бывает пора размышлений; обычно она проходит довольно быстро. Я всё думаю о том, что я не свой среди вас, что я чужой, и еще долго буду таким.
- Нет, недолго, - Карну улыбнулся ему. – Можете называть меня по имени, если это вас немного утешит. Сегодня же я пошлю за портным и нотариусом.
- Благодарю вас, - ответил Лис. – Вы ко мне добры, и Фортунат тоже. Но остальные…
- Они тоже со временем привыкнут к тому, что вы наш, - ответил де Руа. – Вы не хуже меня знаете, что за один день ничего не делается. Не торопитесь, всему свое время.
   Желтый Лис ничего не возразил на это. Впрочем, для длительной беседы в этот день времени не было. Карну засел в кабинете, разбирая бумаги вместе с управляющим, отвечал на письма и готовился завтра ехать в Корону к его превосходительству вместе с Клавом – «политическим самородком из крестьян». Лис в это время беседовал сперва с нотариусом в присутствии Фортуната и Дэмьена, которым передоверил получать его деньги в коронском банке, потом - с портным. Портному было заказано множество вещей. Днем после обеда Фортунат отправился в Корону, в банк, и привез оттуда Лису тысячу дукатов золотом и серебром. Лис немедленно расплатился с Карну за стол и стирку белья на полгода вперед. Карну взял деньги и спрятал их в железный шкафчик, написав на бумаге, в которую завернул деньги: «На имя Кристина Горста». На следующий день Лис расплатился с нотариусом и портным. В тот же самый день Дэмьен положил деньги, которые Лис отдал Карну, обратно в банк на имя Горста: двести золотых дукатов. Разумеется, Лис узнал об этом гораздо позже. Его капитал составлял тридцать тысяч дукатов золотом. Из них, по его мнению, четыреста тридцать уже было истрачено: ведь он еще отдал Сальгари деньги за погибшую лошадь. Сальгари, морщась, взял эти деньги. Если бы Лис с такой горячностью не настаивал на том, чтобы он их взял, он бы к ним не притронулся.
- Что мне делать с его тридцатью золотыми? – жаловался Гофредо Карну. – Ведь это не он убил моего Крепыша; просто так сложились обстоятельства.
- Давай эти деньги мне, - засмеялся Карну; и деньги снова были отправлены в банк на имя Горста.
   … Эммануэль Клав был представлен Фидэлем Карну его превосходительству, и произвел на правителя Ликардии наилучшее впечатление. По словам Карну, Клава «открыл» Эмилио Джакоза. Он, якобы, нашел Клава в одной из своих деревень, поговорил с молодым крестьянином и воскликнул: «Вот, что нужно господину Готтхольду!» Затем, в порыве восторга, привез его в Мунлайт к де Руа. Маркиз одобрил его намеренье представить Клава барону Фердинанду. Все вместе они немного погостили в Кэвин-Лодже, а затем вернулись в Корону.
   Эта легенда, сочиненная Карну, очень растрогала Фердинанда.
- Я был несправедлив к господину Джакоза! – воскликнул он в припадке вины и умиления. Джакоза был тут же вызван во дворец и обласкан правителем «за заботу об отечестве», а также возведен в звание графа. С него торжественным указом снимались все прежние подозрения. Джакоза долго благодарил Фердинанда за «оказанные ему милость, честь и доверие», а Фердинанд, очень благосклонно поглядывая на нового графа, слушал его с удовольствием.
   Клав был немедленно назначен правителем министром народного доверия (Фердинанд недавно учредил это министерство и дал ему название, которым чрезвычайно гордился). Доминик Шассэ, сам метивший на это место вот уже с год времени, пришел в неописуемую ярость. Злился он не на Джакоза и не на Карну, а на Фердинанда и на Клава. Он тут же загорелся мыслью изгнать Клава из министерства. Но делать это следовало очень осторожно и аккуратно. «Только Желтый Лис может помочь мне», - решил про себя Шассэ и немедленно отправил Лису письмо в Кэвин-Лодж. «Брось на время заниматься баронессами, - писал Шассэ. – Ты необходим мне здесь, в Короне, необходим, как вода. Если хочешь получить дворянство, приезжай немедленно. Едва я стану министром, ты станешь дворянином…» и так далее.
   Кристин получил это письмо в тот же день, когда оно было отправлено. Он показал его Карну и Клаву. Оба прочитали послание Шассэ очень внимательно, потом переглянулись и, как один человек, устремили глаза на Лиса. Тот смотрел на них серьезно и выжидающе.
- Что ж… - Клав перевел взгляд на Карну. – Придется довериться Кристину и отпустить его в Корону.
- Да, - согласился Карну. Он протянул Лису портсигар:
- Угощайтесь, Кристин. И поезжайте в Корону через четыре дня.
- Благодарю, - Лис взял сигару, но тут же улыбнулся, и в глазах его вспыхнули прежние коварные и хитрые искры. – А в этих сигарах нет снотворного, Фидэль?
- Нет, - засмеялся Карну. – Зато есть превосходный табак из Манилы.
   Кристин высек огонь и закурил.
- Я недолго пробуду в Короне, - молвил он. – Только поговорю немного с Шассэ и разузнаю его планы. А потом скажу ему, что вошел к вам в доверие, Дэльф, и что намерен погостить у вас, чтобы лучше понять, каким образом убрать Клава от его превосходительства. Шассэ отпустит меня в Старый Сад, и тогда я снова смогу жить здесь. Ну, как вам этот план, господа?
- План хорош, - вынужден был признать Клав. – Если только вы будете честны.
- Вы не оставили мне выбора, - рассмеялся Лис. – Либо я честен, либо мертв. Так уж лучше я буду честен. С вами, разумеется.
- Я верю Кристину, - сказал Карну Клаву. – Он делает вид, что боится смерти от наших рук, но на самом деле мы просто уже приручили его.
- Не «мы», а только вы, Дэльф, - признался Кристин, глядя в глаза Карну. Клава можно бояться, но он никого не приручит. А вот вы приручаете к себе. Ради вас хочется жить, за вас хочется умереть. Одним словом, к вам привязываешься. Вы умеете этого добиться.
- Да, - Клав смотрит на Лиса с пониманием. – Дэльф человек особенный. Он из людей веревки вьет. Но, чаще всего, ради них же самих.
- Не делайте из меня кумира, - советует Карну. – Я рад слышать, Кристин, что вы ко мне привязаны, хотя, вот вам крест, я не добивался этого. Может, всё дело в том, что я и сам к вам привязан. Кажется, мы с вами будем друзьями. Впрочем, время покажет.
- Верно, - соглашается Лис, с удовольствием глядя на него. – Через четыре дня я, якобы, вернувшись из Кэвин-Лоджа, уеду в столицу, во дворец. А там… ждите меня через три дня. Я вернусь в Старый Сад и, поверьте, у меня будет, чт`о вам рассказать.

                11.

   Через четыре дня он действительно уезжает верхом на лошади Карну в Корону. Клав уже там: он теперь покидает дом рано с утра, а возвращается поздно, поглощенный своей новой министерской работой. Карну тоже почти всё время во дворце. Там он нередко видит Шассэ и Желтого Лиса. У них обоих столь хитрый вид, что его поневоле берут сомнения: не соблазнится ли Кристин Горст дворянством, обещанным ему Шассэ?
   Он говорит об этом Фортунату. Тот сидит в своей комнате за итальянским переводом, заданным ему Блэйком. Выслушав сомнения Карну, Фортунат улыбается ему своей доброй улыбкой, которая бывает у людей только в юности, и уверенно говорит:
- Нет, Дэльф, Крис не предаст нас, это невозможно.
- Как ты его называешь? – немного удивленно переспрашивает де Руа.
- Крис, - повторяет Фортунат. – Мы с ним давно уже на «ты», и он просил, чтобы я называл его просто Крис.
- Мне это не приходило в голову, - смеется Карну, - что Кристина можно называть просто Крис. Крис-Желтый Лис… Так почему же, ты считаешь, он нас не предаст?
- Потому что он любит тебя, - пожимает плечами Фортунат; он привык называть вещи своими именами, и по молодости лет этих имен не стесняется.
- Любит? – Карну поднимает брови. – Нет, просто привязан.
- Любит! – с жаром повторяет Фортунат. – Как старшего брата. Как друга. Словом, не меньше меня.
- Что ж, - Карну задумывается. – Я ничего против не имею; я привык к тому, что многие меня любят. Но дворянство для него важнее братской любви, это я знаю очень хорошо.
- Нет, ты не понимаешь, - возражает Фортунат. – Он до сих пор никого не любил, а тебя он не просто любит, он преклоняется перед тобой. Поверь мне, для него это чувство значит куда больше, чем дворянство.
- Что за вздор, - Карну смеется. – Ты говоришь о какой-то страсти.
- Да, это высокая и чистая страсть, - охотно подтверждает Фортунат. – Самозабвенное и преданное служение тебе. Он тебе не скажет, но я знаю: он жизнь за тебя готов отдать. Когда он говорит о тебе, у него даже голос меняется.
- Черт знает что, - Карну качает головой. – Это он зря; я ведь не дама его сердца.
- При чем тут дама? – Фортунат смотрит на него с укором. – Ты для меня тоже не дама, ну и что? Это другое чувство, но такое высокое и прекрасное… скажем, как у тебя к князю Арвиду.
- У меня нет к князю Арвиду такого чувства, - признается Карну. – Да, есть и любовь, и преданность… но всё же не так, как у вас с Лисом по отношению ко мне.
- Ты забыл про Клава, – напоминает Фортунат, смеясь. - Он тоже, как увидит тебя, так весь начинает светиться.
- И Клав туда же, - Карну комически вздыхает, разводя руками. – Джакоза-то хоть не такой?
- Нет, - заверяет его Фортунат. – Джакоза и Сальгари просто спокойно тебя любят. Без преклонения.
- Слава Богу, - смеется Карну. – Хотя бы двое человек питают ко мне обычное земное чувство дружбы. Ладно, шучу. Я люблю преклонение и поклонение; я тщеславный. Впрочем, хорошо, что Лис не выдаст нас. Но не поведет ли он, хотя бы по привычке, двойной игры: и нашим, и вашим? Вот, о чем я думаю.
- Нет, - твердо отвечает Фортунат. – Я за него ручаюсь.
   Карну с улыбкой смотрит на него.
- А не слишком ли ты молод – ручаться за человека, который вдвое старше тебя?
- Мне скоро семнадцать, - с достоинством отвечает Фортунат. – Уже в мае.
- Как много! – Карну закусывает губу. – Твои года почтенны, мой друг, но всё-таки Кристин старше тебя, опытней и, уж конечно, испорченней. Как и все мы, безобразные взрослые люди.
- Вы не безобразные, - Фортунат снова берется за перо. – И не такие уж испорченные. Просто у вас, особенно у тебя, Дэльф, мания дразнить тех, кто моложе.
- Есть грех, - вздыхает Карну. – Уж прости старого негодяя. Что ты переводишь?
- Данте, «Божественную комедию», - отвечает Фортунат.
- Всю? – Карну делает вид, что восхищен и изумлен одновременно.
- Две страницы из середины, - Фортунат бросает на него суровый взгляд. – Хватит надо мной смеяться.
- Всё, больше не буду, прости, - Карну тихонько дергает его за нос в знак примирения. – Я пойду. Да, кстати, завтра мы с тобой вместе едем с утра в Корону; так что, будь готов.
- Мгм, - отзывается Фортунат.   
   

   На следующий день с утра они отправляются в столицу, во дворец. Там Фортунат видит и Кристина, и Шассэ. Шассэ едва обращает внимание на Фортуната; у Кристина вид действительно очень хитрый. Он тоже не смотрит на Фортуната, но когда Шассэ не видит, еле заметно подмигивает ему. Фортунат отвечает ему тем же. Душа его спокойна: Лис с ними, он это чувствует. Карну на людях надменно-любезен с Лисом и немногим приятней с Шассэ. Он дружественно-сердечен с одним только Фердинандом и благосклонно смотрит на Джакоза, который теперь в милости у его превосходительства.
   Когда они возвращаются домой (и Клав вместе с ними) Фортунат повторяет Карну, что Лис – их человек и верен им.
- Это очень ненадежная верность, - замечает Карну. – А если меня не станет? Тогда Лис снова перейдет к Фердинанду.
- Нет, - возражает Фортунат. – Он будет служить князю Арвиду в память о тебе. Как и я.
- Фортунат верно говорит, - подтверждает Клав. – Ты перевоспитываешь людей, сам того не замечая.
- Я не перевоспитал Альберта, - напоминает Карну. – Он казался мне вполне надежным. Но он предал меня; поэтому я теперь такой подозрительный.
- Просто он любит деньги, - пожимает плечами Клав. – Обычное дело. А вот Лис… он сложнее. С ним всё будет иначе.
   Этим же вечером, когда они все трое сидят в кабинете де Руа, появляется Дэмьен и неуверенно докладывает:
- Ваша светлость, там приехала та девушка из кондитерской. Ну, Рита.
- Рита! – маркиз быстро встает. – Где она, Дэмьен?
- Внизу, ваша светлость, в холле. Корзину с пирожными привезла. От господина Джакоза.
- От Эма? – Карну и Клав с удивлением переглядываются между собой. Затем все вместе спускаются вниз.
   Там, внизу, у входных дверей, действительно стоит румяная от мороза Рита, в полушубке и капоре, а рядом с ней большая корзина, прикрытая цветной бумагой.
- Здравствуй, Рита, - Фортунат улыбается ей.
- Здравствуй, - она вся вспыхивает и протягивает ему руку. При виде Карну и Клава, которые подходят несколькими секундами позже, она сначала замирает, как оловянный солдатик, потом кланяется и хочет поцеловать руку Карну, но он руки не дает, а вместо этого целует ее в лоб. И говорит, улыбаясь:
- Здравствуй, Рита, мы очень рады тебе. Пойдем ко мне в малую гостиную. Фортунат, бери корзину.
   Фортунат берет корзину, и они идут в гостиную. Там Клав, внимательно и мягко глядя на Риту своими зелеными глазами с воловьим разрезом, с улыбкой спрашивает ее:
- А что в корзине?
- Эклеры с шоколадным и заварным кремом, - отвечает она, несмело улыбаясь ему в ответ. – Господин Джакоза заказал для господин Карну. А я привезла в тележке, на ослике.
- Ты сама правила осликом? – Карну делает вид, что удивлен такими необыкновенными способностями Риты. Она смеется, преодолевая скованность:
- Сама.
- Ну, тогда раздевайся, устроим поздний файф о`клок, - говорит Карну. – Я попрошу подать сюда китайский чай.
- Но я не могу с вами… Рита начинает волноваться. – Вы же господа…
- Господ, кроме меня, здесь нет, - заявляет Карну. – А на меня не обращай внимания. Что это Эмилио Джакоза вздумалось закармливать нас пирожными? Вроде бы, это не в его характере.
- А там письмо от него, на самом дне, - тихонько говорит Рита.
   Карну быстро снимает с корзины цветную бумагу, высыпает груду свежих пирожных в огромное глубокое блюдо и берет конверт. Рита поспешно снимает капор и полушубок и начинает проворно укладывать пирожные в блюде «покрасивее». Фортунат помогает ей.
- Так и есть, - Карну читает письмо. – Маловерный Эм усомнился в нашем Кристине Горсте. Прочти, Клав.
   Клав читает и улыбается:
- Да, здорово он волнуется. Считает, что Горст сбежал от нас и вернулся к Шассэ. Надо его успокоить.
- Рита, - обращается Карну к девушке. – Переночуешь здесь, а завтра с утра отвезешь от меня письмо для господина Джакоза. Спрячь его получше.
- Хорошо, сударь, - серьезно кивает Рита.
   … В скором времени они уже пьют ароматный китайский чай. Рита тоже пьет: из красивой белой с золотом фарфоровой чашки, на которую глаза ее часто обращаются с восхищением. Ее светло рыжие волосы аккуратно уложены на затылке с помощью шпилек; на ней очень симпатичное светло-коричневое шерстяное платье с бежевым воротничком. Клав всё время украдкой посматривает на нее, а она, встречаясь с ним взглядом, поспешно потупляет глаза в чашку. Ее движения перестают быть угловатыми; может, потому что она немного робеет и старается вообще поменьше двигаться. Но Карну и Фортунат так ласково и свободно говорят с ней, что она скоро перестает дичиться, начинает улыбаться и даже смеяться, бросая полные любопытства взгляды на Клава, лицо которого становится мечтательным. И вдруг сердце Фортуната замирает. Он видит, что Рита Фран очень похожа на воскового эльфа с елки, на игрушку Клава. Интересно, заметил ли Клав, что Рита – точь-в точь его эльф?
   Рита остается ночевать в одной из небольших нижних комнат. На следующее утро она уезжает на тележке, которую везет ослик. Клав, верхом на своем светло-сером скакуне, провожает ее до столицы.

                12.

   В это же утро, но гораздо позже, часам к одиннадцати, Желтый Лис возвращается в Старый Сад.
   Он приезжает на красивой арабской лошадке золотистой масти и, поручив ее вниманию конюха, едва сняв верхнюю одежду, прихрамывая, спешит наверх, в кабинет Карну.
   С первого же взгляда маркиз де Руа убеждается в том, что Желтый Лис стал прежним. К нему вернулись его улыбка и самоуверенность.
- Доброе утро! – говорит Кристин; его золотистые волосы поблескивают в лучах солнца. – Вот я и пришел.
- Прекрасно сделали, - де Руа с улыбкой пожимает ему руку.
- А вы, должно быть, уже и надежду потеряли снова увидеть меня? – спрашивает Лис и заразительно смеется. Его темно-синие глаза весело блестят. – Решили, наверно, что Доминик Шассэ приручил меня обещанным дворянством?
- Да нет, не решили, - Карну протягивает ему портсигар. – Ни в малейшей степени. Но только потому, что Фортунат замолвил за вас слово. Иначе сомнения просто растерзали бы меня.
- Фортунат замолвил слово? – Кристин заинтересован.
- Да.
- Что он сказал?
- Он сказал о вас много хорошего, - признается де Руа. – Так много, что, пожалуй, не стоит вам пересказывать, иначе вы чрезмерно возгордитесь.
- Что ж, он прав, я хороший, - смеется Кристин, закуривая и присаживаясь на подлокотник кресла. – Я многое узнал для вас, Дэльф.
- Я вас слушаю, Крис, - Карну садится за стол.
   Глаза Кристина вспыхивают от удовольствия.
- Как хорошо, что вы меня так назвали, - говорит он. – Так и продолжайте впредь, мне это очень приятно. А теперь о Шассэ…
   И он подробно рассказывает о том, как Шассэ злится на Клава и Фердинанда, и что намерен предпринять с помощью его, Лиса.
- Я написал для него целую обойму писем, компрометирующих Клава, - признается Лис. – Этой обоймы хватило бы, чтобы обличить перед его превосходительством двадцать пять таких людей, как наш Клав. Шассэ счастлив.
- И где же эти письма? – не без некоторой тревоги спрашивает Карну.
- У меня, - отвечает Лис. – А Шассэ думает, что они во дворце, у Клава в кабинете, в правом нижнем ящике стола. Но вот беда, там совсем другие письма, которые могут послужить только на пользу Клаву. Сегодня ночью люди Шассэ выкрадут их эти письма и подложат их Фердинанду. Едва он прочтет их, Клав вырастет в его глазах еще больше, если только это возможно. Шассэ, конечно, скоро поймет, что в ящике оказались не те письма; он призовет меня к ответу. Тогда я скажу ему, что письма подменил… кто вам давно мешает? Давайте «подставим» его.
- Лакей Генрих Мюлт, - быстро говорит Карну. – Его давно пора убрать, он слишком усердный осведомитель.
- Хорошо, Мюлт, - одобрительно кивает Лис. – Я скажу, что письма подменил Мюлт, и Шассэ найдет их в его комнате.
- Отлично, - Карну встает и еще раз пожимает руку Лису. Его глаза очень дружелюбно смотрят на Горста.
- Ты герой, Крис, - говорит он серьезно. – И, к тому же, как я вижу, бесценный человек.
   Тут же он смеется.
- Но при этом интриган, каких свет не видал!
   Лис тоже смеется.
- Это точно, - признается он. – Интриги питают мое воображение.
- Просите, я назвал вас на «ты», - Карну делает вид, что смущен. – Я нечаянно.
- Нет, я вижу, вы нарочно, - Лис весело смотрит на него. – А можно мне тоже?.. ну, вы понимаете.
- Можно, - Карну улыбается ему. – Теперь тебе можно очень многое.
   Лис хочет улыбнуться в ответ, но не может. Он смотрит на де Руа серьезно и благоговейно, как ребенок, которому вдруг объявили, что отныне он наследник богатого лорда и будет проживать в его замке.
   «Почему он не Арвид! – думает Горст. – Я бы встал перед ним на колени и принес бы присягу на верность…»
   В его глазах вспыхивают слезы.
- Дэльф, - он опускает голову. – Я очень тебе благодарен, бесконечно благодарен. Ты необыкновенный человек.
   Карну тоже взволнован, но не показывает этого. Он говорит Кристину:
- Садись, Лис-Колдун, выпьем кофе с эклерами. Джакоза вчера прислал, десять штук еще осталось. А когда вернется Клав, мы расскажем ему обо всём, что ты сделал.


   С этого дня для Желтого Лиса начинается совсем другая жизнь. Он даже не подозревал прежде об этой жизни, не догадывался о ее прелести, хотя когда-то в детстве именно так представлял себе идеал существования: дружественный круг, где все рады друг другу, полезное дело на благо отечества, и любовь, и внутренняя свобода… Но житейский опыт с его трезвой пошлостью давным-давно развеял эти соблазнительные мечты. Жизнь доказала Лису, что реальны и возможны для преуспевания только ложь, хитрость, обман. Остального либо не существовало, либо это был мусор, годный лишь для романтических бродяг, прозябающих в нищете, питающихся черствыми корками и пустыми мечтаниями. И Лис поверил жизни.
   Но теперь он должен был заново пересмотреть всё, чему научился, - и почти всё отбросить от себя как ненужное, освободить душу. Плоды опыта и хитрости годились теперь лишь на то, чтобы использовать их в работе разведчика. Былые чувства, которые он столько времени подавлял в себе, вновь ожили, вырвавшись из-под спуда лисьих понятий о жизни. Он с радостью почувствовал, что снова становится сам себе хозяином, что в кругу тех, кто ему нравится, не нужно притворяться и лгать; да этого и не хотелось. Ему вдруг стало немного всё равно, будет он дворянином или нет. Отдав свою преданность и привязанность маркизу де Руа, он познал радость бескорыстного служения тому, кто привел в порядок его душу. И радость эта оказалась так велика, что Кристин почувствовал себя чрезвычайно богатым.
   Теперь, когда он просыпался в своей уютной небольшой комнате, он первым делом улыбался зимнему солнцу, слегка золотящему стены, затем вставал и отдергивал шторы (ставен в его комнате не было). Солнце сразу врывалось к нему сотнями лучей, а в окно заглядывал высокий розовый куст: зимний, голый, но всё равно приветливый. Часто бывало, что на нем сидела какая-нибудь лесная птица и весело щебетала, а он боялся испугать ее и несколько минут следил за ней, не шевелясь, довольный тем, что видит ее так близко.
   Он очень полюбил сад и часто прогуливался в нем, один или в обществе Фортуната. Этот сад очаровывал его сердце своим ясным покоем и красотой. Он с детства любил сады и никогда не мог вдоволь насмотреться на них. Пруд также привлекал его внимание, особенно когда Фортунат катался там на коньках. Лис катался не лучше Карну, Джакоза и других, поэтому мастерство Фортуната его восхищало, впрочем, как и всех остальных. Да и сам Фортунат ему нравился. Кристин охотно научил его тому, что знал сам, а именно: как освободиться от веревок, если ты связан, как открыть запертую дверь без помощи ключа, и тому подобному «колдовству». Фортунат с увлечением постигал эти лисьи хитрости. К тому же, как выяснилось, Лис отлично дрался. Его тактика была особенной. Он не старался победить. Его задачей было бесконечно ускользать от противника, постепенно выматывая его, заставляя терять силы. Кристин владел множеством обманных приемов и движений, дезориентирующих соперника, а когда Фортунат ловился на эту удочку, Лис одним точно рассчитанным движением валил его с ног и приставлял к его горлу воображаемый кинжал. Вскоре Фортунат перенял у него немало подобных уловок – и с успехом применил их, схватившись в шутку с Карну, а потом с Сальгари. Он победил обоих. Карну заинтересовался приемами Лиса и довольно скоро овладел ими. Но Клав, с которым Лис однажды взялся бороться, не попался на его обманные движения. Несколькими самыми простыми приемами он победил Лиса. Клава было невозможно провести. Они с Кристином были в очень приятельских отношениях, но Кристин немного (совсем чуть-чуть) побаивался Клава: его зеленых глаз с воловьим разрезом, его невозмутимого спокойствия и решительности. С тех пор, как Клав стал министром народного доверия, все его слова и движения обрели еще б`ольшую весомость и цельность, нежели прежде. В нем ясно чувствовался воин: суровый, невозмутимый, бескомпромиссный. Когда однажды, вернувшись с охоты, он принес двух лисиц, Кристин почувствовал, как мороз невольно продрал его по коже, хотя он сам не раз охотился на лисиц, и часто удачно. Клав понял, какое впечатление произвели на Кристина его охотничьи трофеи, засмеялся и сказал, кивнув на лисиц:
- Не грусти, Крис; обещаю тебе, что ты не разделишь их участи. Разве только, если Шассэ раскусит твою игру. Тогда он уж постарается поймать тебя в ловушку.
- Шассэ? – Лис тотчас утратил свою робость перед охотником на лисиц и от души расхохотался. – Шассэ никогда не раскусит моей игры, Клав; ему далеко до вас с Дэльфом.
   Это было правдой. Кристину Горсту ничего не стоило обманывать Шассэ. Он водил его за нос с удивительным искусством. Когда лакея Генриха Мюлда посадили в тюрьму, Лис принялся сваливать свои «промахи» на неизвестное лицо, выдуманного им тайного сподвижника князя Арвида, который, якобы, хитрее его, Лиса, и маскируется очень искусно. Шассэ слушал Горста, развесив уши, а потом сутками ломал голову над тем, кто же портит ему и Лису всю игру. Лис «колдовал», напускал туману, уверял, что чувствует за собой слежку, что опасается за жизнь честных людей, таких, как Карну и Джакоза. Особенно же он «боялся» за Доминика Шассэ, своего «благодетеля и друга», как он льстиво называл его. В начале февраля Эмилио Джакоза нашли обобранным и крепко связанным в одном из переулков столицы. Его развязали, привезли во дворец, и он заверил барона Фердинанда, что «люди в масках требовали от него писем его превосходительства». Всё это было сделано по совету Кристина и с его помощью, но никто из сторонников Фердинанда так и не узнал об этом. Джакоза удостоился награды за свою стойкость, а Шассэ с тех пор не покидал дворца без усиленной охраны.
- Не пора ли нам убрать с дороги Шассэ? – спросил однажды Гофредо Сальгари.
- Нет, - возразил Карну. – Мы знаем, чего ожидать от Шассэ. Его преемник может оказаться умнее и помешать нам.
   Но в середине февраля сам Лис, как всегда чуть прихрамывая на левую ногу, явился к Карну и Клаву и сказал им:
- Господа. Пора убирать Доминика. Сейчас такой расклад, что на его место непременно назначат меня. Если мы начнем тянуть, Шассэ придется оставить в покое, а это может повредить нам в будущем.
- Что ж, - молвил Клав. – Пора, так пора. Надо продумать, каким образом лучше это сделать.
- Я уже всё продумал, - сказал Лис. – Выслушайте меня.
   И он рассказал, каким образом должен исчезнуть Доминик Шассэ. Его выслушали с большим вниманием. Затем Клав и Карну пожали ему руку и сказали, что его план гениален; только бы всё прошло гладко!
- Даст Бог, всё пройдет, как следует, - ответил на это Лис.

                13.

   Фортунат поднимается по лестнице дворца к кабинету Доминика Шассэ. Он немного волнуется: удастся ли ему выполнить поручение, возложенное на него Клавом и Карну по совету Желтого Лиса?
   Огромный правительственный дворец залит солнцем. Его лучи весело играют на широких ковровых дорожках, которыми покрыты лестницы. Витражи, в мозаике которых изображены подвиги Тристана, сверкают всеми цветами радуги. Лакеи и слуги с суровыми неподвижными лицами то и дело спешат мимо Фортуната, торопливо кланяясь ему на ходу. Во дворце всегда так: все усердно хлопочут, но Фортунату кажется, что эти люди ничем не заняты, просто притворяются. Сейчас он невольно завидует им; чем бы они ни занимались, они не рискуют своей жизнью так, как он рискует сейчас.
   Он незаметно мелко крестится и подходит к двери старшего секретаря его превосходительства.
- Что вам угодно? – спрашивает его могучий лакей, телохранитель Шассэ.
- Мне нужен господин Доминик Шассэ, - отвечает Фортунат.
- У вас какое-нибудь дело к нему?
- Да. Это дело личное, оно касается господина Шассэ, и мне не велено разглашать его, - отвечает Фортунат.
- Входите и подождите в приемной, - отзывается лакей. – Господин Шассэ сейчас вернется от его превосходительства.
   Он открывает двери в приемную, и Фортунат входит туда.
   Приемная небольшая, но какая-то особенная. На всех предметах, от штор до ковров, лежит духовный отпечаток Шассэ, следы его не слишком разборчивого вкуса и воображения, его гордыни, щегольства и мелочности. Фортунат опускается на изящный стул с подлокотниками. Ему хочется бежать прочь отсюда, его сердце учащенно бьется. Но он овладевает собой и начинает считать от одного до пятисот, чтобы ни о чем не думать.
   Когда он доходит до двухсот семидесяти двух, двустворчатые двери вдруг распахиваются, и появляется Шассэ: как всегда гладко выбритый, голубоглазый, темноволосый и сумрачный. Увидев Фортуната, он тотчас принимает надменный, немного презрительный вид и небрежно спрашивает:
- Ко мне?
   Вопрос риторический: ведь кабинет принадлежит ему. Но Фортунат встает и, кланяясь, отвечает:
- К вам, ваша милость. У меня очень важное дело.
- Дело? – в голосе Шассэ снисходительное удивление. – Какое же у вас может быть ко мне дело? Или вас прислал господин Карну?
- Нет, мой хозяин ничего не знает, - смиренно отвечает Фортунат и, понижая голос, коротко поясняет:
- Госпожа Делор.
   И выразительно смотрит на Шассэ. Тот резко меняется в лице и говорит:
- А ну, пойдем в кабинет, там всё расскажешь.
   Они заходят в кабинет. Шассэ указывает Фортунату на широкое кресло:
- Садись.
   Сам он садится напротив него и устремляет на своего гостя такой пронзительный пронизывающий взгляд, что Фортунат начинает испытывать к нему необыкновенную ненависть. Ему хочется броситься на Шассэ, схватить его за горло и придушить. Но тут же он вспоминает о том, что этот человек обречен, и перестает его ненавидеть. Нельзя ненавидеть приговоренного к смерти, это не по-христиански. И Фортунат, делая вид, что побаивается Шассэ, робко достает из-за пазухи конверт и говорит, подавая его Доминику:
- Мне заплатили… хорошо заплатили… тот гонец, что привез письмо, велел доставить его вам.
   Шассэ берет конверт и быстро вскрывает его. В глазах его жадное нетерпение, руки слегка дрожат.
   «Господин Шассэ! – читает он почерк Алисы Делор. – Я много думала над Вашим предложением. Проверяла чувства: свои собственные и Ваши. Не знаю, любите ли Вы меня еще. Но я испытываю к Вам сердечную склонность, в чем и призна`юсь Вам. Не было ни дня, ни часа, чтобы я в Италии, в Венеции, не вспоминала о Вас. Недавно я вернулась в Ликардию, но в столицу к тете не поехала. Дело в том, что моей руки добивается один человек, имя которого я Вам назову при встрече. Мы с сестрой пока что тайно остановились в охотничьем доме Губерта Грая, на северо-западе от столицы, в Сосновом лесу. Прошу Вас никому не говорить об этом. И умоляю: приезжайте нынче вечером на свидание со мной; это для меня очень важно. Только брак с Вами мог бы спасти меня от того презренного лицемера, который преследует меня своими домогательствами. Ваша Алиса Делор».
   В глазах Шассэ мелькнули хищные искры, он судорожно сглотнул слюну, и его лицо тотчас стало похоже на лицо Ричарда Нэя, когда тот танцевал с Фортунатом. Фортунат заметил это. Гнев, отвращение и ревность разом охватили его душу, но он не дал им воли. Шассэ, облизнув губы, сложил письмо вдвое, сунул его обратно в конверт и молвил с деланным равнодушием:
- Благодарю. Вот тебе золотой. Поезжай обратно. Нет, подожди. Почему гонец передал письмо именно тебе?
- Он боялся, что его узнают, и спешил, - ответил Фортунат. – Так он мне сказал. К тому же, я оказывал баронессам Делор мелкие услуги, поэтому они доверяют мне, гонцу это известно.
- Вот как, - Шассэ нервно заходил взад-вперед по комнате, потом, резко остановившись, спросил:
- Ты увидишь его сегодня?
- Да, Что ему передать?
- Скажи, что я выполню просьбу госпожи Делор, - отозвался Шассэ. – Иди.
   Фортунат вышел, спустился по лестнице, оделся, но в Старый Сад не поехал. Сидя верхом на Горце, он поскакал сначала в сторону загородных имений, но потом свернул с дороги, въехал в ближайшую к столице рощу и, устроившись на дереве, среди ветвей, принялся наблюдать за большой дорогой в подзорную трубу.
   Ждать пришлось долго, около двух часов. Фортунат уже начал замерзать, когда, наконец, появилась карета Шассэ, влекомая четверкой лошадей. В окошке Фортунат успел заметить самого Шассэ, и с ним четырех человек; еще двое телохранителей помещались на запятках.
   Фортунат быстро слез с дерева, вскочил на Горца и полетел параллельно карете Шассэ, по лесной дороге. Он сокращал и сокращал путь, пока, наконец, не обогнал Шассэ и не очутился в глухом лесу. Здесь, не спешиваясь, он громко пронзительно засвистел. В ответ раздался негромкий свист. Тогда Фортунат слез с Горца, увел его за деревья и спрятался сам.
   Последующие события произошли очень быстро. Едва карета Шассэ показалась на дороге, как тут же из-за деревьев вылетели пятеро вооруженных всадников. Они перерезали экипажу путь; завязалась перестрелка. Трое людей Шассэ и кучер были убиты на месте, еще трое вместе с Шассэ попытались бежать, но одного из них ранили, остальных одолели и крепко связали. Всех четверых посадили в другую карету, запряженную двумя лошадьми, и повезли широкой лесной тропой в сторону от дороги.
   Шассэ выходил из себя.
- Кто вы такие?! – спрашивал он в ярости двух своих охранников, чьи лица были закрыты чулками с прорезями для глаз. - Вы ответите за это! Если Алиса Делор ваша сообщница, она также ответит. Ее письмо в моем тайнике, во дворце; верные мне люди знают, где этот тайник!
- Сегодня же письма там не будет, - молвил один из охранников и снял с головы чулок. Золотистые волосы вихрами рассыпались по его плечам.
- Желтый Лис! – в изумлении вскричал Шассэ.
   Кристин Горст посмотрел на него серьезно и сочувственно.
- Ты очень мешал нам, Доминик, - признался он.
   Второй охранник тоже снял маску и оказался Фортунатом.
- О, черт! – воскликнул Шассэ. Потом злобно рассмеялся:
- Как же я был глуп! А вы славная парочка. Только знает ли Ортолани, что это ты посоветовал мне высечь его, Кристин?
   Фортунат медленно повернул голову и взглянул на Лиса. Лис посмотрел ему в глаза и мягко подтвердил:
- Да, посоветовал. Потому что он собирался отравить тебя, Фортунат: за то, что ты тогда заступился за женщину, и не просто заступился, а толкнул Шассэ ногой; он не прощает таких вещей.
- Чушь, это Лис ничего не прощает и предаст вас всех! – крикнул взбешенный Шассэ. – Предаст! Это он установил слежку за Джакоза, он засадил в тюрьму Сальгари, он намеревался убить Фидэля Карну из-за его влияния на барона Фердинанда…
- Да, я собирался это сделать, - признался Лис. – Но я тогда еще не знал Дэльфа. Впрочем, он мне всегда нравился; в конце концов я решил не подсылать к нему убийц.
- Довольно, - Фортунат заткнул рот Шассэ кляпом. – Что бы в свое время ни сделал Кристин Горст, я не желаю об этом слушать. К вашему сведению, господин Шассэ, я обручен с Алисой Делор, она моя невеста. А вас я приговорил к смерти. Я знаю, князь Арвид, возможно, решит иначе. В таком случае, я всё равно разыщу вас, где бы вы ни были, и вы расплатитесь со мной за нанесенное мне бесчестье. Я даже соглашусь на дуэль. Но помните: где бы вы ни находились, я найду вас, и вы умрете, обязательно; обещаю вам это.
   Голос его звучал спокойно, неторопливо и так веско, словно с Шассэ говорил не шестнадцатилетний подросток, а человек старше и опытней самого Шассэ. В глазах пленного появились страх и тоска. Он жалобно посмотрел на Фортуната. Фортунат ответил ему взглядом, не выражавшим ничего, кроме траурного сожаления о будущей участи Шассэ и чувства невозможности эту участь смягчить. Шассэ обреченно закрыл глаза. Он вдруг отчетливо поверил в то, что Фортунат Ортолани свою угрозу осуществит, и его, Шассэ, ничто не спасет: даже сомнительное заступничество князя Арвида. Впервые в жизни он испугался не взрослого сильного человека, а худенького мальчика-пажа, о котором, после того, как он его высек чужими руками, и до сего дня он почти не вспоминал.
   Через два часа, проведенные в молчании, пленные были переданы людям князя Арвида, заранее ожидавших их в условленном месте. Карета с Рудольфом на козлах покатила обратно, увозя Лиса и Фортуната домой. Лис с беспокойством посмотрел на Фортуната, который сидел задумчивый и немного печальный.
   Кристин негромко окликнул его по имени.
   Фортунат очнулся от раздумий и дружески посмотрел на него.
- Ты не очень сердишься на меня? – примирительно спросил Кристин.
- Нет, Крис, я не сержусь на тебя, - Фортунат улыбнулся. – Напротив, я тебе благодарен. Ведь лучше быть высеченным, чем мертвым. Но вся беда в том, что я не могу этого забыть: как они били меня. Ты ведь скажешь мне их имена, правда? Их было трое, я помню: двое держали меня, один бил.
- Тебе уже не отомстить им, - покачал головой Лис. – Все они были убиты сегодня в перестрелке.
   Фортунат встрепенулся:
- Убиты? Это правда? Пожалуйста, поклянись, что ты сказал правду.
- Чем же мне поклясться? – с улыбкой спросил Лис.
- Твоей жизнью, - сказал Фортунат.
- Клянусь, - охотно ответил Лис. – Теперь, насколько я помню из приключенческих романов, мне следует поклясться еще более основательно. Изволь: я готов пойти вместе с тобой в полнолуние, в пятницу, тринадцатого числа, в полночь, на старое кладбище и поклясться у разбитого молнией надгробия, что все, кто тебя порол…
- Всё бы тебе шутить, - глаза Фортуната грозно вспыхнули. – Я тебе верю, они мертвы. Но ведь ты тоже был там, вот, в чем дело. Меня били, а ты стоял и смотрел.
- Да, стоял и смотрел, - спокойно подтвердил Лис. – Смотрел, чтобы тебя не забили до смерти. А потом прискакал из столицы верхом, чтобы увезти тебя в Старый Сад. И я бы сделал это, если бы Эрика Грай не опередила меня.
- Ты правду говоришь? – очень тихо спросил Фортунат.
- Клянусь своей жизнью, - повторил Лис.
- Тогда прости меня, - Фортунат пожал ему руку, потом вдруг не выдержал. Его горло стиснул свинцовый комок, и он поспешно закрыл лицо руками. Слезы обожгли его ладони. Ему было невыносимо тяжко от всего: и от того, как смотрел на него Шассэ, и оттого, что его били, и оттого, что все, кто бил его, теперь мертвы, и оттого, что ему придется носить в своем сердце месть и ненависть еще долгое, долгое время…
   Лис пристально посмотрел на него, потом молча достал фляжку с вином, которую захватил  с собой «для бодрости» и дал Фортунату. Тот сделал несколько жадных глотков. Лицо его было залито слезами; он тут же поспешно вытер их рукавом.
- Был бы ты постарше, - вздохнул Лис, забирая фляжку назад. – А то ты слишком впечатлительный. И еще: ты хочешь быть гордым и мстительным, но это не по твоему характеру, я это вижу. Ты слишком добр. Вот, что я скажу тебе: прости Шассэ и забудь о нем.
- Не прощу, - помотал головой Фортунат. – Нет. Никогда.
- Потом ты поймешь, что я был прав, - заметил Лис. – Не старайся исправить свою природу; это невозможно, да и незачем. Ты и без того герой. И ты слишком умен и внутренне силен, чтобы долго помнить обиды. К тому же, добр. Вот и оставайся добрым. Ведь это великое достоинство. Я бы хотел быть таким же, как ты, но уже не могу.
- Но долг чести… - попытался возразить Фортунат.
- Что такое «долг чести»? – усмехнулся Кристин. – Твой долг чести служить Дэльфу и Арвиду, быть верным своим друзьям. А про врагов забывай, это не твое. Ты всё равно не сможешь ненавидеть их.
- Да и ты не сможешь, - вдруг сказал Фортунат.
- Кто тебе сказал? – сухо спросил Кристин.
- Я это чувствую, - признался Фортунат.
- Не рано ли ты делаешь такие выводы? – Лис вызывающе рассмеялся. – Не торопись. Я оговаривал людей, сажал их в тюрьмы, лишал должностей… любви в этом мало, правда?
- Да и ненависти немного, - возразил Фортунат, глядя на него с приветливым пониманием. – Ты такой же, как я, просто привык притворяться…
   Кристин снова посмотрел на него, потом опять рассмеялся, но на этот раз весело.
- Ты прав, - согласился он. – Я такой же, как ты, разве что успел ожесточиться. Но ожесточение проходит, особенно, когда понимаешь, что в детстве ты был мудр, а когда вырос, стал дураком. Вот и начинаешь поступать, как в детстве, - вспоминать давно забытое.
   Оба засмеялись, и у Фортуната полегчало на душе. Конечно, Кристин был прав: о врагах следовало забывать, а о друзьях помнить. К тому же, Шассэ отныне не мог никому причинить зла. «А ведь это значит, что Алиса через несколько дней вернется в Корону!» – вдруг осенило Фортуната. За сегодняшний день он впервые вспомнил об этом, и эта счастливая мысль окончательно исцелила его от желания мстить и не прощать. Он едва удержался, чтобы не броситься на шею Кристину и не поделиться с ним своей радостью. Но тут же он вспомнил, что он – герой, умный, взрослый, храбрый, а главное солидный человек. И он ограничился тем, что еще раз пожал Кристину руку и,  совсем, как взрослый, пустился с ним в рассуждения о том, что теперь предстоит сделать во дворце и вне дворца.


   А во дворец на следующий день пришла ошеломляющая весть: Доминик Шассэ погиб, переправляясь через лесную реку. Он провалился в прорубь вместе со своими людьми. Были найдены его утонувшие лошади и карета с распахнутыми дверцами. Попытка обнаружить утопших ни к чему не привела; вероятно, их унесло течением.
   Его превосходительство Фердинанд был чрезвычайно расстроен. Он попросил Кристина Горста временно заменить « бедного погибшего Доминика». Кристин охотно взялся за это.

                14.

   Через несколько дней Элетта и Алиса уже в Короне. Джакоза съездил за ними и привез их из Мунлайта. Госпожа Флёр, отчаянно скучавшая и грустившая без своих племянниц, полна восхищения и благодарности. Девушки также очень довольны. Маркиз де Руа приглашает их в Старый Сад, но еще до официального визита молоденьких баронесс Фортунат едет к ним в город и, совершенно счастливый, проводит с ними целый день. Теперь, когда Шассэ нет, он снова получает право навещать их каждый выходной.
   В воскресенье баронессы, сопровождаемые своей опекуншей, госпожой Флёр, посещают Старый Сад. Девушки ближе знакомятся с Клавом и Желтым Лисом. Оба им очень нравятся. Особенно Лис. Женщины вообще любят Кристина. Не за мужественность, которой в его облике как-то мало (хотя и женственности в нем нет), а за легкий веселый нрав. Элетта и Алиса не влюбляются в него, но сразу становятся дружны с ним; его человеческое обаяние их очаровывает. Фортунат очень доволен. Ведь Лис – его друг. К тому же, он сразу чувствует, что Кристин не намерен становиться его соперником. Баронессы - девушки серьезные, а Кристин привык к легким любовным приключениям. И, конечно, не с титулованными особами, а со швейками, горничными, цветочницами. Им он кажется принцем из сказки. Ни с одной из них он не водит знакомство дольше двух недель, но они на него за это не в претензии, тем более, что он не скупится на подарки и не забывает старых знакомых. Если какая-нибудь из них в затруднении, ищет работу или голодает, он непременно даст ей денег. Если ей одиноко и грустно, он обязательно ее утешит и развеселит. За это женщины любят его, и на его хромоту не обращают внимания.
   После обеда девушки и госпожа Флёр уезжают. Проходит еще два дня, а на третий, вечером, в Старый Сад является граф Джакоза собственной персоной. Так как он теперь в милости у его превосходительства, он появляется, где ему вздумается, совершенно свободно. Эта свобода повлияла на его общее состояние. Он начал держать себя очень уверенно. Вот и теперь его темные глаза победно поблескивают. Он барственным движением сбрасывает свой плащ на руки лакея де Руа, отдает ему трость и шляпу и смотрится в зеркало, приглаживая курчавые волосы.
   Карну смеется.
- А мы думали, вы к нам с эклерами, граф.
- Не всё коту масленица, - отвечает с достоинством Джакоза и, хитро поглядывая на Клава, говорит:
- Наш министр народного доверия теперь будет поближе к эклерам, чем я; пусть он вас и снабжает десертами.
- В самом деле? – Карну оборачивается к Клаву.
   Тот слегка розовеет и, отводя глаза, говорит:
- Да, я иногда захожу в кондитерскую.
- Народное доверие завоевывает, - Джакоза подмигивает Карну. – У Риты Фран.
   Клав окончательно краснеет, а Фортунат опускает голову, кусая губы, чтобы не расхохотаться. В то же время он очень доволен. Значит, Клав влюблен в Риту. А она – уж наверное! – в него.
- Господин граф, не забывайтесь, - строго говорит Клав Джакоза, стараясь не улыбнуться. – Я ведь никому не рассказываю о ваших завоеваниях.
- А у меня их нет! – смеется Джакоза. – Я уже отвоевался. Во всяком случае, на этом фронте.
- Тогда не подкалывайте других.
- Это я по привычке, - отвечает Джакоза добродушно. – Просто я рад за девочку, вот и всё. Она прямо-таки расцвела за последний месяц…
- Эм! – Клав смотрит на него с мягким укором.
- Всё, больше не буду, - смеется Джакоза. – Пойдемте наверх.
   Они идут в малую гостиную, где Желтый Лис, полулежа на диванных подушках, ест золотистый виноград. Увидев Джакоза, он поспешно встает ему навстречу.
- Здорово, - Джакоза пожимает ему руку и говорит Карну:
- Да у тебя здесь сплошной Эзоп: лиса и виноград. Не зелен ли? – с мягким ехидством спрашивает он Лиса.
- Никак нет, ваше сиятельство, - с таким же мягким ехидством отвечает Кристин. – Разве только для вас; а мне так очень даже подходит.
   И смеется своим заразительным смехом. Джакоза тоже смеется. Он давно полюбил Лиса, хотя не перестает удивляться его внешности.
- И что он за человек? – с деланным удивлением обращается Эмилио к Карну. – Ты посмотри на него! Лицо, как роза, нос курносый, волосы золотые, глаза синие. Принцесса какая-то, а не разведчик. А между тем, господа, - он торжественно обводит взглядом присутствующих, - этот малый за два с лишним месяца сделал для нас столько, что лишь диву даешься. Не правда ли?
- Правда, - соглашается Карну. – Только не перехвали его, избалуешь.
- А ты его не балуешь? – хохочет Джакоза. – Глядите: пригрел лису на груди, уложил в своей гостиной, закормил виноградом… Да его в черном теле держать надо, сечь и воспитывать.
- Поздно, Эм, - говорит Лис. – Поздно воспитывать. Меня уже все любят, и ты в первую очередь.
- Врешь, - улыбается Джакоза, сажая его рядом с собой на диван. – Я не тебя люблю, а Фортуната. Где мой Фортунат?
   Фортунат тут же, смеясь, садится с другой стороны от Джакоза. Тот обнимает его за плечо и говорит:
- Вот этого парня я бы даже усыновил! А тебя, - он грозит Лису пальцем, - тебя на конюшню – и драть, пока не перестанешь быть таким хитрым.
- Я не хитрый, - Кристин забирает у него портсигар и берет себе сигару. – Я вкрадчивый. И еще – обаятельный.
   Он закуривает.
- Втираюсь в доверие, охмуряю всех. И врагов и друзей. Всех к себе приручаю. А потом выбираю: с кем мне лучше!
   И он заливается смехом. Все невольно вторят ему. Лис действительно полон чарующего обаяния и изысканного плутовства. Он очень следит за собой. Никто ни разу не видел его небрежно одетым, небритым и не благоухающим французским одеколоном. Ногти у него всегда розовые и ровные, волосы всегда чистые; вообще, он очень аккуратен, обладает большим вкусом и строго следит за модой: еще строже, чем Карну.
- Ладно, посмеялись, и хватит, - становясь серьезным, говорит Джакоза. – Я ведь по делу. Угостишь вином, Дэльф?
- Еще каким, - отвечает Карну, доставая из шкафа красивую бутылку с вином. – Немецкое. Виноградники Мумма. Фортунат, налей всем, будь добр.
   Фортунат тотчас открывает бутылку пробочником и разливает вино по бокалам. Все рассаживаются вокруг низкого уютного стола с бокалами и фруктами. Джакоза достает из-за пазухи письмо и внушительно говорит:
- От самого.
   Это значит, письмо – от князя Арвида.
   Джакоза торжественно разворачивает листок и переводит с чешского:
   - «Эммануэль, Фидэль, Эмилио и Гофредо!
   От всего сердца благодарю вас за то, что вы сделали за последние месяцы. Вы, мои бесценные друзья, приближаете время моего правления, моего возвращения к вам. Как я узнал, вы постепенно захватываете власть в свои руки. Это подтвердил и переданный нам на днях пленник Доминик Шассэ, и лакей Альберт, которого вы отправили к нам раньше.
   До моего сведения дошло, что вам, а значит, мне и отечеству, оказал величайшие услуги бывший наш враг, сообщник Фердинанда и Шассэ, Кристин Горст, прозванный Желтым Лисом. Передайте Кристину Горсту мою величайшую благодарность и объявите ему: его прошлые вины забыты. Отныне он дворянин. Указ о возведении его в это звание хранится у моего душеприказчика. Когда, с Божьей и вашей помощью я верну себе ликардийский престол, Кристин Горст получит деньги и поместье, которые подобают его новому званию. Также награждаю его орденом: Серебряной Звездой. Пусть будет верен, я не забуду его услуг. Передайте мою благодарность и Фортунату Ортолани с леди Алисой Делор, отважно заманившим в ловушку изменника Шассэ.
   Фидэль Карну, друг мой! За то, что ты способствовал возведению Эммануэля Клава в министры, а Эмилио Джакоза – в графы (что пойдет на пользу нашему делу), награждаю тебя вот чем. Клав писал мне, что, как он ни пытается быть начальником над вами, мои друзья и соратники, всё равно главным ведущим лицом остается Фидэль Карну. Так пусть же отныне граф Карну будет среди вас главным! Он достоин этой чести.

                P. S.

   Как узнали недавно наши разведчики, Фердинанд намеревается вызвать к себе на должность советника человека жестокого и страшного, известного нам как Одо Шерт. Помнишь его, Карну? Опасайтесь его, как огня, и избавьтесь от него при первой возможности! Он больше, чем враг.
                Ваш князь Арвид Ликардийский».
   С минуту после прочтения письма царит молчание. Затем улыбающийся Карну говорит:
- Что же… Поздравляю, господа! Кристин, встань, мы тебя поздравим.
   Кристин Горст, побледневший от волнения, встает с места. Карну подходит к нему, крепко обнимает и пожимает ему руку. То же самое делают все остальные, а Фортунат вдобавок целует его в щеку. Джакоза хлопает Лиса по плечу и весело говорит:
- Поздравляю, дворянин! Лопай свой виноград, заслужил.
- Спасибо вам всем, - говорит Лис; его глаза вспыхивают радостной гордостью и упоением осуществившейся мечты. – Я люблю вас, я рад, что я с вами, а вы со мной! А князю… - голос невольно изменяет ему. – Князю я сам напишу… можно?
- Можно, - улыбается Карну и поднимает бокал:
- За Кристина Горста!
   Все радостно пьют за Лиса, а он сидит, притихший, взволнованный, смущенный, не похожий сам на себя, и в то же время (все это замечают) – счастливый.
- Теперь выпьем за тебя, начальник! – весело обращается Клав к маркизу де Руа. – Я с удовольствием передаю тебе свои полномочия, Дэльф!
   Все охотно пьют за Карну. Он ничуть не смущен, в отличие от Лиса, его глаза полны торжества и силы, он смеется и принимает поздравления, как нечто должное. Затем следуют тосты за Фортуната и Алису, за Гофредо, Клава и Джакоза, за Риту, Дэмьена, Рудольфа и всех, кто служит князю Арвиду верой и правдой.
   Но тут Карну вспоминает о постскриптуме, и лицо его омрачается. Он с тревогой смотрит на своих друзей, потом задерживает взгляд на Лисе и окликает:
- Крис!
   В его голосе необыкновенная сердечность и тревожная забота. Лис смотрит ему в глаза и говорит:
- Да?
- Как твоя работа у Фердинанда? – спрашивает Карну. – Он доволен тобой?
- Да, очень, - оживленно отзывается Лис. – Неужели ты полагаешь, Дэльф, что я работаю хуже Шассэ?
- Не сомневаюсь, - говорит Карну. – Как не сомневаюсь и в том, что ты можешь первым встретиться с Одо Шертом. Ты когда-нибудь видел его?
   В комнате становится очень тихо.
- Нет, - отвечает Лис, чувствуя легкую дрожь, хотя бояться пока еще нечего. – Мой отец что-то говорил мне о нем, но я не помню что.
- А ты, Эм, помнишь его? – обращается Карну к Джакоза.
- Да, помню, - ворчит тот, хмурясь. – Черт, а не человек! Если Фердинанд и вправду возьмет его в советники, это будет катастрофа. Он раскусит Криса.
- Меня? – Лис недоверчиво смотрит на Джакоза. – Нет, Эм, ты ошибаешься. Этого не может быть.
- Эм не ошибается, - качает головой Карну. – Это действительно страшный человек, его невозможно обмануть. Он видит насквозь даже самую лучшую подделку. Его не проведешь сказками, как Шассэ; он был начальником коронской полиции и весьма сведущ в сыске. Князь выразился очень точно: Шерт больше, чем враг. Сейчас он в Испании. Завтра я постараюсь выяснить у Фердинанда, намерен он его пригласить в советники или нет. Если нет, прекрасно, если да, самое лучшее, что мы можем сделать – это избавиться от него до того, как он прибудет в Корону. Потому что, как только он окажется в столице, отделаться от него будет невозможно. Он чует малейшую неправду, как гончая зайца.
- Что там гончая, – машет рукой Джакоза. – Как акула кровь.
   Кристин смотрит на Карну и Джакоза, и сердце его осторожно сжимается, охваченное недобрым предчувствием.
- Дэльф, не пугай ты Криса, - не выдерживает Клав. - И ты, Эм, тоже. Акула, кровь, заяц… Да будь он хоть семи пядей во лбу, этот ваш Шерт, он не получит никого из вас, здесь сидящих, покуда я жив!
- Браво, - Карну смотрит на Клава с одобрением. – Ты воин, Клав, ты полководец. Тебе и следует говорить так. И я верю: пока ты с нами, мы в большей безопасности, чем без тебя. Но мы не пугаем Криса, мы… в общем, нам теперь следует быть осторожней и внимательней, вот и всё.
- Между прочим, я не боюсь, - решительно заявляет Желтый Лис. – Если он акула, то я рыба-лоцман, я уже говорил об этом. А акулы лоцманов не едят. Ну, разоблачит он меня, ну, посадит в тюрьму. А вы с Клавом меня оттуда вытащите, вот и всё.
- Тоже хорошо, - Карну улыбается ему. – Храбрый вы народ; мне бы вашей уверенности в себе! Впрочем, может, мы рано озаботились. Может, Фердинанд успел передумать. Так что, давайте пока пировать и не думать о печальном.
   Он говорит эти бодрые слова, а перед его мысленным взором стоит, как живой, Одо Шерт: высокий, подтянутый, с небольшой окладистой бородкой и усами. Темноволосый, с неприятным, насквозь пронизывающим взглядом темных глаз. Черты его лица довольно красивы, но улыбка ужасна. Она как-то внезапна, к тому же, похожа на звериный оскал: обнажает зубы до самых десен с правой и левой стороны. Это улыбка разумного хищника: дикая, жестокая, изощренная. И всегда торжествующая. Когда он так улыбается, глаза его начинают блестеть, а ноздри покатого носа раздуваются, как будто он предвкушает веселую и страшную забаву. Для него эти противоположные понятия едины, ибо ему, Шерту, бывает весело, только когда другим страшно или тяжело. Ни князь Арвид, ни барон Фердинанд не любили его и не доверяли ему, по слухам, одновременно и мистику, и атеисту. Он уехал в Испанию еще при Арвиде, но Карну не сомневался, что его ненасытное честолюбие рано или поздно пригонит его домой.
   Он посмотрел на Кристина Горста, невысокого, золотистоволостого, аккуратного, и тот вдруг показался ему беззащитным, как ребенок. Маленький Желтый Лис, похожий на Моцарта, подумал Карну. Не дай Бог тебе когда-нибудь встретиться с торжествующим оскалом чудовища! Не дай Бог…

                15.

- Ваше превосходительство чем-то озабочены? – спрашивает маркиз де Руа Фердинанда Готтхольда. Они сидят в кабинете правителя в мягкой полутьме. Спущенные до середины окна шторы защищают их глаза от щедрого мартовского солнца.
   Лицо Фердинанда, квадратное, с немного отвисшими, как у бульдога, щеками, действительно хмуро и задумчиво; на широком крепком лбу морщины.
- Тут озаботишься, маркиз, - вздыхает он. – Шутка ли: мой Доминик погиб! Кристин Горст, конечно, ничуть не хуже, даже, осмелюсь сказать, лучше. Как секретарь. Но ведь Доминик был моим другом, моим доверенным лицом. Конечно, не таким, как ты, Фидэль. Но всё же я любил его, - он снова вздыхает. – Мне его не хватает. А ведь он в последнее время всё чего-то опасался. Наверно, предчувствовал свой скорый конец. Доминик, Доминик… А перед этим, осенью, пропал Ричард Нэй. Шутка ли: Нэй! У меня беспокойно на сердце, Карну. Как говорится, кошки скребут.
- Вашему превосходительству нужен советник, - задумчиво говорит де Руа.
- И ты так же считаешь?! – Фердинанд, встрепенувшись, слегка оживает. – Как же это хорошо! Тогда слушай: мне тоже недавно пришла в голову эта мысль. И я решил взять себе двух советников. Старшим, конечно, будешь ты, мой друг. А младшим… - он отводит глаза и неуверенно продолжает:
- Младшим я хотел бы видеть одного человечка… может, ты помнишь его… Одо Шерта, бывшего начальника коронской полиции.
   И он бросает нерешительный взгляд на Карну.
- Шерт? – Карну делает вид, что припоминает. – Ах, да, Шерт… но он, кажется, сейчас не в Ликардии.
- Да, он сейчас в Испании, - подтверждает Фердинанд. – Он уехал туда еще при князе Арвиде; тот убрал его «за цинизм и жестокость», как было написано в указе. Сам знаешь, наши мнения с Арвидом диаметрально противоположны. Но в данном случае я с ним согласен: Шерт циничен и жесток. Однако у него есть одно бесценное достоинство: он поразительно умен. Он прислал мне письмо, в котором предлагает свои услуги. И… в общем, мой друг, я ответил ему согласием. Я подумал, что мне не хватает этого человека.
   И Фердинанд твердо смотрит в глаза Карну. Тот не выражает ни радости, ни неудовольствия по поводу услышанного.
- Что ж, - говорит он, помолчав. – Кроме Шерта, пожалуй, никого и не назовешь. Но можно ли ему доверять?
- Ах, я этого не знаю, - с некоторой досадой отвечает Фердинанд. – Надеюсь, что можно. Одиозным лицам, чаще всего, можно доверять, они одиноки.
- Но нередко честолюбивы, - замечает Карну.
- Что ж, здоровое честолюбие – это хорошо, - решительно заявляет барон.
- В данном случае – здоровое ли? Ведь этот человек, по-моему, лет десять не давал о себе знать. Где он был, когда вы, господин Готтхольд, справедливо боролись за ликардийский престол?
- Да ведь он знал, что я не очень-то жалую его, - Готтхольд задумывается. – Мне сейчас очень нужен его ум, де Руа, его проницательность. Я хочу проверить его способности.
- Не утратил ли он их? – с мягким сомнением спрашивает Карну. – Ведь ему, кажется, уже лет шестьдесят?
- Что ты, мой друг, - смеется Готтхольд. – Ему пятьдесят, он немногим старше меня.
- Он чернокнижник.
- Да, - барон снова сникает. – Это, конечно, нехорошо. Но знаешь, Фидэль, попытка не пытка. Вот его письмо, прочти.
   Он подает Карну письмо, встает и начинает расхаживать по кабинету. Карну читает письмо, написанное на нескольких бумажных листах. Один из них он незаметно сворачивает и кладет себе в карман (ему нужен образец почерка Шерта, на всякий случай).
- Что ж, - роняет он, ознакомившись с письмом. – Написано умно и убедительно. Может, вы совершенно правы, ваше превосходительство. Может, ему и впрямь следует приехать. Когда вы его ожидаете?
- Он написал, что пребудет где-то двадцать пятого марта, стало быть, через неделю, - говорит Готтхольд. – Мы вместе с тобой встретим его, Фидэль.
- Буду рад быть полезным в таком деле, - отвечает Карну учтиво.
   Они еще некоторое время беседуют, потом Карну покидает дворец.
   Спустя два часа Дэмьен уезжает из Старого Сада с письмом к князю Арвиду. Еще через три дня он снова куда-то едет и привозит ответ, в котором подробно говорится, сколько разведчиков послано на ликардийские дороги, ведущие от гавани к Короне. Гавань в десяти милях от столицы. Самая удобная дорога проходит через лес и через реку Корона, где широкий удобный мост.
- Вот здесь, - Карну ставит на карте крупную точку, - вы, господа, в мое отсутствие должны будете отправить на тот свет Одо Шерта. Дело будет самое жаркое и опасное из всех, какие мы до сих пор затевали, тем более, что нас не будет с вами: меня, Клава и Лиса. Мы будем ожидать господина Шерта в столице. Итак, остаются Фортунат, Джакоза, Сальгари, Дэмьен Кроу, Рудольф и еще пять человек из разведки князя. Вероятно, Эму и Гофредо они знакомы. Запомните пароль «Явор». Ответ на него «Кедр». Подчеркиваю: в плен Шерта не брать. Он должен быть убит.


   Так они готовятся к самому опасному делу в их жизни.
   А весна, между тем, всё больше вступает в свои права: бурная, веселая, полная запаха свежей воды и молодых древесных почек, напоенная щедрыми лучами солнца. Эти лучи растапливают снег, заставляют ручьи бежать по косогорам; в лесах растут подснежники, пробивается первая робкая трава. Двадцатого марта в столице слышен шум и грохот: это пошел лед на реке. Уносятся прочь, с треском сталкиваясь друг с другом, посиневшие набухшие льдины. Освобожденные лесные реки выходят из берегов, заливая долины и луга. Природа ликует, наполненная птичьим свистом и щебетом; морозы бывают только по ночам – и совсем небольшие.
   Фортунат всем сердцем приветствует весну. Весна и лето – его любимые времена года. Он прячет в нижний ящик шкафа свои коньки, потому что в саду уже почти нет снега. Стволы деревьев по-весеннему черны и влажны; лед на реке растаял. Пруд очень много потерял от этого: стал черным, некрасивым, печально шуршащим желтыми прошлогодними камышами. Но Фортунату он нравится и таким. Он любит сидеть у пруда, на мостках, на скамейке и смотреть, как мягкий ветер гонит рябь по воде. Блэйк говорил ему, что в этом пруду растут кувшинки и лилии. И Фортунат заранее радуется, представляя себе, как они будут цвести. Он непременно подарит Алисе лилии! И Элетте тоже.
   … Накануне покушения на жизнь Одо Шерта (разведка доносит, что судно, на котором он плывет, вот-вот будет в порту), к Фортунату заходит Желтый Лис: как всегда, прихрамывая, бесшумно. Но Фортунат видит, как колеблется пламя свечи, и быстро оборачивается.
- Хорошая реакция, - Кристин одобрительно улыбается. – Но ты забываешь про оружие; оно должно быть под рукой.
- Ладно тебе, - смеется Фортунат. – Я же знаю, что это ты. Только ты ходишь так неслышно.
   Лис подходит к железным доспехам у стены. Он всего на полголовы выше Фортуната, поэтому доспехи очень его интересуют. Он, правда, делает вид, что рассматривает их бескорыстно. Но сегодня не выдерживает.
- Можно, я примерю их? – спрашивает он.
   Фортунат очень доволен и отвечает:
- Конечно.
   Ему нравится, что Кристин хочет примерить доспехи, несмотря на свои тридцать лет. Желтый Лис быстро разбирает доспехи по частям, потом надевает их. Они ему немного тесны, но, в общем, он чувствует себя в них удобно, а главное, в них он почти не хромает. Он подходит к зеркалу и смотрится в него. Фортунат с восхищением его разглядывает. Крис с его золотистыми волосами – настоящий сказочный рыцарь из легенды. Доспехи идут ему даже больше, чем Фортунату.
   Лис не выдерживает и смеется. Он очень доволен своим видом и, в то же время, всё это забавляет его.
- А ты можешь поднять меч? – спрашивает Фортунат.
   Желтый Лис тут же вытаскивает меч из ножен и поднимает его без особого труда.
- Зд`орово! – в голосе Фортуната зависть. – А я не смог его поднять. Выходит, ты сильный, Крис.
   Вместо ответа Крис вкладывает меч обратно в ножны и, тяжело, но довольно быстро ступая, подходит к столу, за которым сидит Фортунат. Он опускает ему на плечо руку в железной перчатке.
- Я Командор, - говорит он глухим голосом. – Дон-Жуан, я пришел за тобой. Дай мне руку!
   Фортунат смеется.
- Сразимся, Командор! – предлагает он, выскальзывая из-под руки Лиса и снимая со стены кривую турецкую саблю, подарок Джакоза.
- Это не по пьесе, - возражает Лис. – По пьесе ты должен дать мне руку и сразу же упасть бездыханным.
- Упасть бездыханным я успею и завтра, - весело возражает Фортунат. – Ну, давай сразимся!
- Давай, - грозный «Командор» снова вытаскивает меч, и клинки скрещиваются со звоном. Еще, еще раз. Затем – обманное движение Лиса, и ятаган вылетает из руки Фортуната.
- Попался, - торжествует Лис. – Теперь давай руку и умирай!
   Фортунат дает ему руку и, согласно пьесе о Дон-Жуане, со стоном падает на ковер.
- Донна Анна! – восклицает он и «умирает».
   Потом садится на ковре, и оба смеются. Лис снимает доспехи и аккуратно ставит их на прежнее место. Фортунат помогает ему.
- Слушай, - глаза Лиса становятся серьезными и внимательными. – Ты совсем не боишься завтрашнего дня?
- Немного, - признается Фортунат. Они сидят на ковре, возле железной статуи, и смотрят друг на друга.
- Я буду волноваться за тебя, - говорит Кристин. – И за всех остальных. Но за тебя больше всего. И Дэльф с Клавом будут переживать, я знаю.
- Надо молиться, - говорит Фортунат. – И тогда… тогда всё обойдется.
- Ясное дело, молиться, - глаза Кристина смотрят на Фортуната по-взрослому устало и немного встревоженно. – Знаешь, у меня есть одна вещь. Обещай, что возьмешь ее с собой!
- Обещаю, - говорит Фортунат. – А что это за вещь?
   Лис снимает со своей шеи чугунный образок на серебряной цепочке: святой Георгий поражает копьем дракона.   
- Это талисман, - тихо говорит Лис. – Мне его дал один человек; теперь он уже умер. Так вот, этот человек сказал, что образок особый, что тебя с ним не возьмут ни пуля, ни нож. Может, это суеверие. Ведь образ святого – сам по себе защита. Но, знаешь, я суеверный. Пусть он будет твой.
   И он надевает образок на шею Фортунату. Тот очень тронут и протягивает Лису руку:
- Спасибо, Крис.
   Тут же раздается тихий стук в дверь, и она приоткрывается. В комнату заглядывает Карну.
- Дэльф! – радостно восклицают оба, вставая с ковра.
   Карну смеется. Он доволен тем, что они ему рады, хотя его сердце ноет от напряженной тревоги и сурового ожидания.
- Пойдемте ко мне, - говорит он. – Завтра нам предстоит испытание; этот вечер я хочу провести с вами.
   Лис понимает: Карну хотел бы побыть наедине именно с Фортунатом, который завтра должен участвовать в покушении на Шерта на лесной дороге.
- Вы себе идите, - беззаботно говорит Лис. – А у меня дела. Мне еще надо шесть писем написать, и вообще…
- Кому тебе письма писать, да еще шесть штук? – смеется Карну, обнимая его за плечо. – Доминику Шассэ? Пойдем, Крис. Ты никогда не мешаешь ни мне, ни Фортунату, это еще одна твоя колдовская способность. Ты наш друг, пойдем.
- Ну, хорошо, уговорили, - вздыхает Лис. – Так и быть, посижу, посмотрю на вас. А письма завтра напишу. Уж найду, кому!
   И он смеется своим заразительным смехом.

                16.

   Серое мартовское утро.
   В лесу сыро и холодно. Дует северный ветер. Ветви черных влажных деревьев угрюмо покачиваются, по черной воде реки бежит, обгоняя течение, беспрестанная рябь. Здесь, около моста через реку, по обе его стороны, засели десять человек. Все они в перчатках, масках, куртках (плащи помешали бы им). И все вооружены пистолетами и длинными кинжалами.
   Фортунат пристроился за небольшим холмом рядом с Дэмьеном Кроу. Ему тревожно и страшновато, но он и виду не подает. Зато начинает мерзнуть; зубы его тихонько стучат. Дэмьен протягивает ему фляжку с коньяком. Фортунат, приподняв чулок, который закрывает его лицо, делает несколько глотков. Тотчас он согревается; кровь начинает быстрее бежать по жилам. «Всегда буду брать с собой коньяк, - решает Фортунат. – А то получается как-то неудобно: то Крис меня поит, то Дэмьен». Он шепотом благодарит Дэмьена и возвращает ему фляжку. Потом думает об Алисе: она даже не знает о том, что он сейчас рискует жизнью. Девушкам никто ничего не сказал, чтобы не тревожить их понапрасну.
   Его мысли прерывает негромкий посвист, который доносится из глубины леса. Это разведчики подают сигнал, что карета с Одо Шертом уже недалеко. Дэмьен и Фортунат тут же нацеливают свои пистолеты на дорогу.
   Вскоре появляется экипаж темного цвета, увлекаемый вперед парой вороных лошадей. Экипаж приближается к мосту. Раздается собачий лай – условный знак, и тут же несколько человек кидаются к карете. В одно мгновение упряжь перерублена, лошади разбегаются в стороны. Телохранители Одо Шерта стреляют в своих неожиданно появившихся врагов. Те в ответ открывают пальбу по ним. Убито двое разведчиков, их оттаскивают в сторону. Потом открывают дверцу кареты, убивают трех телохранителей, которые оказывают сопротивление; еще двое спасаются бегством, побросав оружие. Что касается кучера, то он сбежал еще раньше. Разведчики, не говоря ни слова, вытаскивают из кареты Одо Шерта. Он в элегантном темном костюме и английском плаще. На его лице нет ни страха, ни удивления, он не сопротивляется. Его подтаскивают к реке, на самый край берега, но он так уверенно и спокойно смотрит в глаза своим захватчикам, что те медлят в смущении: трудно, почти невозможно выстрелить в безоружного человека. Тогда Фортунат решается (ведь приказ Дэльфа должен быть выполнен во что бы то ни стало). Собравшись с духом, он приближается к пленному и приставляет к его сердцу дуло пистолета. Но тут Дэмьен резко отталкивает его и стреляет сам. Он попадает прямо в сердце. Глухо вскрикнув, Одо Шерт падает в реку и тотчас погружается в ее холодные воды.
   Все стоят и смотрят на воду в течение нескольких минут, не в силах сдвинуться с места. Их выводит из оцепенения хриплое воронье карканье. Это сигнал: пора уходить. Тотчас все разбегаются, вскакивают на своих лошадей и летят через лес, прочь от места преступления. Спустя полчаса Дэмьен и Фортунат уже возле дома. Они быстро переодеваются, тщательно прячут свою маскировочную одежду и степенно, словно возвращаясь с прогулки, едут шагом в Старый Сад.
- Почему ты меня оттолкнул, Дэмьен? – решается, наконец, заговорить Фортунат. – Ты думал, я не выстрелю?
- Ты еще молод, - сумрачно отвечает Дэмьен. - Только жить начинаешь. Не дело тебе пока что убивать безоружных. Это ведь не перестрелка, а убийство чистой воды. Не бери греха на душу, покуда это возможно. На мне довольно грехов, я жизнь прожил. А тебе рано убивать.
   Фортунат молча пожимает Дэмьену руку и решает поставить за него свечу в соборе, чтобы Бог не осудил строго верного слугу маркиза де Руа за сегодняшнее преступление. Потом спрашивает:
- А погибшие? Те, которые наши. Их ведь найдут и узнают.
- Это люди его светлости Арвида, - отзывается Дэмьен. - Даже если узнают, никто не докажет, что они связаны с нами. Вот господина Джакоза поцарапали в перестрелке; это плохо.
- Эма?! – Фортунат так и подскакивает в седле. – Да что ты, Дэмьен! Куда же его ранили?
- Не ранили, - нехотя поправляет Дэмьен. – Просто малость кольнули кинжалом выше локтя. Я видел, рана небольшая, да ведь только, по ней легко определить, что он участвовал в покушении.
- Ну, кто будет определять, - возражает Фортунат. – Кому это надо!
- Дай Бог, чтобы никому, - коротко говорит Дэмьен. – А всё-таки, это не очень хорошо.
   Да, это не слишком хорошо, Фортунат согласен с Дэмьеном. Но могло быть и хуже, и Дэмьен это, конечно, понимает.
   Они въезжают в черные ворота усадьбы.


- Ну, и где же он? – его превосходительство тревожно смотрит на свои часы, которые вынимает из жилетного кармана. - Уже давно должен был показаться; «Мэри Глостер» прибыла в гавань час назад. Жаль, он попросил не встречать его в порту.
- Не думаю, чтобы его задержало что-нибудь серьезное, - спокойно говорит Фидэль Карну, обмениваясь быстрыми взглядами с Клавом и Желтым Лисом. Все четверо в седлах, у парадного дворцового крыльца, - и окружены свитой его превосходительства.
   Вдруг приезжает запыхавшийся гонец и прерывающимся голосом сообщает, что случилось несчастье: на карету Шерта напали в лесу несколько неизвестных; кучер Шерта и двое его слуг бежали, поэтому не знают, что стало с их товарищами и с самим Шертом.
   Фердинанд бледнеет. Затем глаза его вспыхивают яростью. Он кричит:
- Немедленно туда, на место преступления! Может, он еще жив, только ранен! Отыщите, кого возможно и что возможно! Где его слуги и кучер? Сюда их! Маркиз де Руа, господин Горст! Поезжайте туда, сделайте что-нибудь!
- Не волнуйтесь, ваша светлость, - говорит де Руа самым заботливым и сочувственным голосом. - Сейчас мы с господином Горстом всё узнаем и во всём разберемся. Положитесь на нас.
- Можно, я помогу господину Карну, ваше превосходительство? – спрашивает Клав.
   Фердинанд только безмолвно машет рукой в знак согласия; у него нет сил говорить. Все трое тут же уезжают.
   Через некоторое время становится известно, что трое человек, ехавших с Шертом в одной карете, и двое их противников убиты, а сам Шерт исчез, как сквозь землю провалился. В двух убитых незнакомцах кто-то из свиты Фердинанда опознаёт знатных горожан, сторонников князя Арвида. Барон тут же отдает приказ искать преступников и Шерта, живого или мертвого.
   Двести человек из состава дворцовой гвардии пускаются на поиски, но эти поиски не увенчиваются успехом. Ни вечером, ни на следующее утро Шерта не находят. Не нападают также на след его возможных похитителей.
   Барон в бешенстве. Карну и Желтый Лис успокаивают его.
   Вечером, на следующий день после убийства Шерта, маркиз де Руа празднует в тесном кругу друзей удачно проведенную операцию: «самую блестящую из всех предыдущих», и благодарит Дэмьена.
   А на следующее утро его превосходительство встречает его новостью:
- Дорогой мой, представь себе: Одо Шерт нашелся! Рассказал, что люди в масках убили его свиту, а ему самому выстрелили в сердце. Он упал в реку и сделал вид, что утонул. Но он даже не был ранен, потому что всегда носит на теле под рубашкой панцирь из толстых бронзовых щитков. И не боится ледяной воды! До сего дня он прятался в хижине углежога, а сегодня утром явился во дворец под видом странствующего торговца, и открылся мне. Ну, не удивительный ли человек?
   «В самом деле, удивительный», - думает Карну, чувствуя, как вместо ощущения победы тоска и безнадежность овладевают его сердцем. «Рано мы начали праздновать», - говорит он сам себе.
   Вернувшись домой, он обо всём рассказывает друзьям. Те изумлены живучестью и хитростью их противника, но не слишком опечалены, так как еще не знают, насколько он опасен. Особенно сокрушается Дэмьен.
- Надо было мне в голову ему выстрелить, - твердит он с досадой. – Какой же я дурак! А теперь всем нам, может быть, крышка.
   Фортунат утешает его. Карну пишет предупреждение Джакоза и посылает с Рудольфом. В этот же вечер он пишет князю Арвиду, что покушение не удалось; это письмо отвозит Дэмьен. Желтому Лису Карну говорит:
- Завтра ты встретишься с Шертом. Держись с ним почтительно, говори коротко. На него твое обаяние не подействует, напротив, можно всё испортить.
   А Сальгари маркиз де Руа тотчас отправляет в дорогу.
- Поезжай в Мунлайт к моему Альду, - говорит он. - Вот мое сопроводительное письмо. Здесь тебе оставаться опасно: Шерт быстро учует, что ты Сальгари, а не Жеан де Шату. Я помню, мой отец был в ужасе от его проницательности, а ведь он не сталкивался с ним так тесно, как придется столкнуться нам. С Богом, Гофредо!
  Они прощаются, и Сальгари уезжает, не дожидаясь утра.
  «Что-то будет завтра», - думает маркиз де Руа.

                17.

   Ранним утром Кристин Горст сидит в своем кабинете (бывшем кабинете Шассэ) и усердно разбирает бумаги. В делах он поразительно аккуратен. Теперь, ощущая своим лисьим инстинктом присутствие во дворце своего врага, Кристин удваивает бдительность. В то же время его мучает любопытство: каким окажется этот Одо Шерт, с чего начнет свою деятельность советника его превосходительства?
   Лис старательно откладывает бумаги на подпись барону Фердинанду. Он уже готов идти к правителю с докладом, но тут в дверь стучат, и дежурный лакей докладывает:
- Господин Одо Шерт.
   Лис встает и выходит из-за стола. Тут же появляется Шерт. Он в темном костюме: фраке, жилете и рейтузах, высокий, черноглазый, черноволосый, с небольшой черной бородкой, ровно обрамляющей лицо от висков. Он неторопливо входит в кабинет, смотрит на Лиса как-то очень пронзительно и вдруг улыбается ему своей неожиданной улыбкой, хищно обнажающей десны с обеих сторон. Глаза его не улыбаются; они вообще лишены выражения, как у животного.
- Здравствуйте, господин Горст, - говорит Шерт тяжелым баритоном и протягивает Желтому Лису руку. Тот пожимает ее и улыбается в ответ – сдержанно и любезно, как велел накануне Карну. Шерт продолжает разглядывать его.
- А вы почти не изменились, Кристин, - говорит он. – Я вас помню еще ребенком. И отца вашего помню; замечательный был человек.
- Благодарю вас, - отвечает Кристин. – Я, к сожалению, не помню вас, господин Шерт, но мой отец говорил о вас много хорошего.
- Неужели? – усмехается Шерт. – Что ж, я доволен, если это так. Вы, я вижу, до сих пор хромаете?
   Лис наклоняет голову в знак подтверждения этого очевидного факта. В его душе пробуждается глухая неприязнь к Шерту. Он, Лис, не любит, когда говорят о его хромоте.
- Ничего, хромые, говорят, бывают половчее иных здоровых, - замечает Одо Шерт. – Давайте сядем, Кристин, и поговорим немного.
- Я был бы рад побеседовать с вами, - вежливо отвечает Кристин, - но мне необходимо идти с докладом и бумагами к его превосходительству.
   Его голос звучит серьезно, спокойно и по-деловому. Он ни с кем в жизни еще так не разговаривал и теперь удивляется про себя легкости, с какой ему удалось взять новый для него тон. В глазах Шерта мелькает что-то неуловимое – и тут же исчезает. Он аккуратно берет Лиса за руку повыше локтя и говорит:
- Мне несколько всё равно, Кристин, рады вы или не рады побеседовать со мной. Его превосходительству известно, что я намерен говорить с вами, так что доклад и бумаги немного подождут. Давайте сядем.
   Они садятся рядом на диван. Страха Желтый Лис не испытывает: одно только любопытство и удивление решительности Шерта. «Однако, он не стесняется», - думает Лис.
- Вы, конечно, знаете о том, что два дня назад меня собирались убить, - спокойно начинает Шерт.
- Да, знаю, и очень сожалею…
- Вздор, - Шерт сильно сжимает его руку выше локтя. – Ни о чем вы не сожалеете. Я личность одиозная, к тому же, не родня вам. Сожалеть вы ни о чем не можете, кроме как о том, что меня не удалось прикончить.
   И он смеется безрадостным сухим смехом. Затем, резко перестав смеяться, вдруг заглядывает в глаза Лису и спрашивает:
- А вы случайно не знаете, кто хотел убить меня?
   Лис пристально смотрит ему в глаза и отвечает:
- Нет, господин Шерт, это мне неизвестно. А теперь сделайте одолжение, уберите руку и больше ко мне не прикасайтесь.
- Что, вам больно? – осведомляется Шерт, выпуская его.
- Это неважно, - отвечает Кристин. - Важно то, что я не привык, чтобы меня хватали за руки; это достаточно неприятно.
- Вот теперь вы не лжете, - удовлетворенно замечает Шерт. – Так значит, вы даже не подозреваете, кто пытался разделаться со мной?
- Я слышал, этого хотели люди князя Арвида, - равнодушно отвечает Лис. – Об этом все говорят. Но я не знаком с мятежниками.
- Так ли это? – Шерт снова заглядывает ему в глаза. Кристин выдерживает его взгляд и отвечает:
- Да, это так. Вы закончили свой допрос?
   Шерт доволен.
- Ну, теперь вы стали прямо-таки грубы, - говорит он. – Но это вам не поможет. Мне почему-то кажется, что вы знаете больше, чем говорите.
   Кристин безразлично пожимает плечами.
- Что ж, - Шерт встает и вдруг зловеще говорит:
- А вы знаете, Кристин, что я могу совершенно иначе поговорить с вами? Да, совершенно иначе.
   Кристин тоже встает.
- Господин Шерт, - говорит он. – Вы, похоже, лучше меня знаете, как следует со мной разговаривать. Но одного я вам не советую: угрожать мне. Угрозы я готов выслушивать только от одного человека в мире: от его превосходительства. Прошу принять это к сведению и покинуть мой кабинет.
- Как угодно, - отвечает Шерт. – Но будьте благонадежны: в самом скором времени я буду знать решительно всё – и о вас, и обо всех ваших знакомых. Мало того, я узн`аю все их и ваши мысли, чувства и намеренья. Честь имею кланяться!
   И улыбнувшись своей неприятной улыбкой, он выходит из кабинета.
   Желтый Лис некоторое время стоит в задумчивости. Он всё еще не испуган, но это только потому (он ясно понимает), что на свете есть Карну, Фортунат, Клав, Джакоза… Они его надежная защита и опора. Без них (он сейчас убежден в этом) ему обязательно стало бы страшно. «Если я Желтый Лис, - думает Кристин, - то Шерт: Железный Тигр. Князь Арвид и Дэльф правы: этого человека следует убрать с дороги как можно скорее».
   В то же время он доволен собой: он достойно держался с Шертом, как настоящий дворянин.
   Когда он приходит к правителю с бумагами, тот смотрит на него очень благосклонно и, подписывая листы, говорит:
- А знаете, Кристин, вы очень понравились господину Шерту. Он сказал мне, что, похоже, вы честный человек.
- Рад стараться, ваше превосходительство, - вкрадчиво отвечает Лис. – Но, мне сдается, все, кто теперь окружает вас, вполне честные люди, и им можно доверять.
- Может быть, - соглашается Фердинанд. – Я хотел бы, чтобы это было так. Но мой новый советник придерживается иного мнения.
- А господин Карну? – отваживается спросить Лис. – Ведь он тоже советник вашего превосходительства.
- Мнение господина Карну совпадает с вашим, Кристин, - благодушно отвечает барон. – Но довольно об этом. Я слушаю ваш доклад.
   Желтый Лис докладывает; барон отпускает его.
   Вечером Кристин рассказывает Карну и Фортунату о своей встрече с Шертом. Они слушают его очень внимательно. Когда Лис заканчивает свой рассказ, де Руа хлопает его по плечу и наливает ему вина.
- Молодец, Крис, - говорит он. – По-моему, ты сделал больше, чем я от тебя ждал. Шерту трудно понравиться, но, кажется, тебе это, в самом деле, удалось. Я держался с ним сегодня приблизительно так же, как ты. Правда, со мной как с дворянином он был не в пример учтивее, чем с тобой; ведь ты для него просто секретарь. Но я понял, что ему нравится, как я веду себя. Он даже, вроде бы, снял с меня подозрения, хотя вначале они у него были, я это чувствовал. Он расспрашивал меня о тебе: почему ты живешь в моем доме и прочее. Я сказал, что попросил тебя погостить в Старом Саду, чтобы лучше изучить твой нрав, так как, якобы, подозревал тебя в неискренности. Но теперь, добавил я, мне ясно, что мои подозрения лишены основания. Он спросил о твоей квартире в Короне. Я сказал ему, что на днях ты, вероятно, переедешь туда. Поэтому – так и сделай.
- Уехать в столицу? – Лис огорчен и не скрывает этого.
- Так надо, - Карну мягко смотрит на него. – Не грусти, это не надолго.
- Хорошо, надо, так надо, - вздыхает Лис.
- А я смогу навещать Криса? – спрашивает Фортунат.
- Пока что нет, - говорит Карну. – Но вы сможете встречаться у баронесс Делор раз в неделю.
- Фортунату там будет не до меня, - смеется Лис. – Там у него собеседник поинтересней. Вернее, собеседница.
- У Лиса там тоже собеседница, - фыркает Фортунат. – Джули, горничная Элетты. Так что, ему тоже будет не до меня.
- Мы будем дружить семьями, - весело говорит ему Кристин. Все трое смеются, и всё же на душе у них немного печально и тревожно.
- А Клав? – вдруг спрашивает Фортунат. – Он тоже переедет в столицу?
- Да, - говорит Карну. – Мы с ним уже решили, что он временно поселится у Джакоза. Я буду иногда заезжать туда.
- А я? – спрашивает Лис.
- Ты – иногда, когда я разрешу.
- Бог мой, - в голосе Лиса тоска. – Только я познал радости дружбы, и вот н`а тебе – снова одиночество.
- «Разлука наша не вечна», - цитирует Карну молитву. – Разберемся с нашим Железным Тигром, как ты назвал его, Крис, и вновь соединимся. Ну, глядите веселей, родные мои! Я верю, что всё образуется. Мы хорошо начали, Шерт нас пока еще не раскусил. Пусть всё так и продолжается; от добра добра не ищут. А дальше будет видно.

                ЧАСТЬ Ш.
               
                1.

   С появлением нового советника жизнь аристократов, более менее приближенных к его превосходительству, ощутимо меняется. Особенно же она меняется для самого Одо Шерта.
   Он поселяется во дворце и окружает себя толпой телохранителей, которые смертельно боятся его, но которым он при этом очень хорошо платит. К нему нельзя зайти просто так: он требует, чтобы всех посетителей обыскивали. Только его превосходительство и Фидэль Карну освобождены от этой унизительной процедуры. Впрочем, покушение на убийство оправдывает такие крайние меры предосторожности. Никто не в обиде на Шерта, зато почти все его боятся, даже сам барон Фердинанд. Исключение составляют Карну, Клав и отчасти Желтый Лис и Фортунат.
   Клав очень не нравится Шерту. Он подсознательно чует в нем сильного противника и, что еще хуже, противника неуязвимого. Но Клав не дает ни малейшего повода для подозрений. Он держится с Шертом ровно, но так уверенно и спокойно, что Шерт потихоньку злится. Неуязвимые люди чрезвычайно раздражают его. Маркиз де Руа тоже очень силен, но Шерт инстинктом тигра ощущает, что этот лидер кое в чем уязвим. Он пока еще не отыскал его слабого места, но само сознание того, что эта уязвимость существует, приятна Шерту. Клав же подобен чугунной стене: с ним ничего нельзя поделать. Он не такой сильный лидер, как маркиз де Руа, но он и не так тонок. У него закаленная крестьянская душа; мало того, это душа воина и предводителя. Шерту Клав весьма не по вкусу, но он вынужден с этим мириться.
   Гуляет Одо Шерт редко – и только в своем бронзовом панцире и в шлеме, сделанном из таких же толстых бронзовых щитков, соединенных между собой звеньями. Он аскет: совершенно не смотрит на женщин. Даже не говорит с ними, а всех жалобщиц разных сословий отсылает к Карну, отказываясь выслушать хотя бы одну из них. Гуляет он только в дворцовом саду, читает мрачные книги оккультного содержания, которые привез с собой, и беседует с теми, кого желает видеть, лишь у себя в кабинете. Он очень осторожен и очень бережет свою жизнь. Но во дворце у него есть любимцы: Желтый Лис и Фортунат. Оба с величайшей радостью отказались бы от выпавшей на их долю высокой чести, но это пока что невозможно.
   Фортунат имел несчастье понравиться Шерту с первой же встречи, когда маркиз де Руа, представляя его новому советнику, сказал:
- Это Фортунат Ортолани, мой паж.
   Фортунат увидел цепкий взгляд Шерта и сам внимательно посмотрел на него. Против воли взгляд его выразил интерес к человеку, сумевшему выжить после рокового выстрела и купания в ледяной воде, мало того, - даже не заболевшему. Во взгляде Фортуната, помимо интереса, сквозило искреннее, хотя и сдержанное восхищение мужеством Шерта. Шерт всё это заметил и улыбнулся Фортунату своей внезапной улыбкой. Но в глазах его не было жестокости, напротив, они выражали благоволение и даже некоторое благодушие.
- Здравствуйте, Фортунат Ортолани, - молвил Шерт, пожимая ему руку. – Почему вы на меня так смотрите?
- Как? – Фортунат немного смутился.
- С любопытством и даже, я бы сказал, с уважением, - пояснил Шерт. – Я кажусь вам героем, а?
- Да, - признался Фортунат, стараясь не солгать и в то же время не обидеть Шерта. – Вы для меня действительно герой. Вы носите панцирь, вы не боитесь ни смерти, ни ледяной воды. Это достойно восхищения. Нельзя ли мне увидеть панцирь, который был на вас в день покушения?
- Можно, - рассмеялся Шерт. – Маркиз де Руа, позвольте мне показать вашему пажу мой панцирь.
- Конечно, - сказал Карну, бросив на Фортуната взгляд, в котором была едва заметная тревога. Фортунат ободряюще улыбнулся ему и пошел с Шертом в его кабинет. Шерт достал из шкафа свой щитковый панцирь и положил на диван.
- Можете сесть и как следует разглядеть его, - позволил он.
- Благодарю вас, - Фортунат сел на диван и принялся разглядывать панцирь. Это была своеобразная кольчуга без рукавов. Мелкие бронзовые кольца соединяли один с другим толстые круглые бронзовые щитки величиной с ладонь Фортуната. На одном из щитков была вмятина. Фортунат тотчас догадался, что это след от пули Дэмьена.
- Здорово, господин Шерт, - заметил он. – Но вам, наверно, тяжело таскать такую тяжесть?
- Умирать еще тяжелее, - ответил Шерт. – Поэтому я предпочитаю панцирь.
- Но ведь он, наверно, увлек вас на дно реки?
- Всё верно, увлек, - признался Шерт. – Я сбросил и его, и прочую одежду, разделся до пояса, скинул обувь и быстро поплыл под водой. А когда поселился во дворце, отдал приказ слугам найти панцирь и указал им место, где сбросил его. Они нашли.
   Он сел рядом с Фортунатом и, заглянув ему в глаза, сказал:
- А ведь я знаю, Фортунат, что ты был уличным воришкой, и тебе грозила виселица, но маркиз де Руа спас тебя.
- Да, это так, - признался Фортунат.
- Как ты думаешь, почему он тебя спас? – спросил Шерт. - Если спасать всех воришек, что есть на свете, скоро выбьешься из сил. Он спас именно тебя, да еще взял себе в услужение. Почему?
- Ему нужен был ловкий понятливый слуга, - ответил Фортунат.
- А зачем ему ловкий и понятливый, а не просто усердный слуга? – продолжал допытываться Шерт.
- Не знаю, - пожал плечами Фортунат. – А вообще… хозяин всё время боится покушений. Может, он думает, что я скорее других замечу опасность и успею предупредить его.
- Это похоже на правду, - задумчиво кивнул головой Шерт. – Да, пожалуй, это так. Что ж, пойдем, я отведу тебя к твоему хозяину. Он добр к тебе?
- Очень.
- Жаль, - Шерт улыбнулся ему своей отталкивающей улыбкой. – Иначе я с удовольствием забрал бы тебя у него.
   Взгляд Фортуната тотчас поневоле выразил охватившие его страх и смятение. Шерт захохотал.
- Шучу, - сказал он. – Не бойся, маркиз де Руа достоин иметь такого редкого слугу, как ты. Кроме того, ты не один на свете. Если я как следует поищу, я найду себе пажа, похожего на тебя; только мне это пока что ни к чему.
   И он отвел Фортуната обратно.
   Не меньшим благоволением и симпатией пользовался у Одо Шерта и Желтый Лис. Яркая внешность Лиса и его жизнелюбие нравились решительно всем. На него было приятно смотреть, и Шерт не составлял исключения из общего правила. Его внимание крайне раздражало Кристина, хотя он этого не показывал. Вообще Лис был тщеславен, ему нравилось, что на него смотрят, он привык быть баловнем, как друзей, так и врагов. При всём том он не испытывал злых чувств ни к одному человеку на свете… кроме Одо Шерта. Лис очень не любил его, к тому же, слегка побаивался. Но Шерт после их знакомства, начавшегося с размолвки, становился с ним всё любезней, несмотря на то, что Лис держался с ним холодно и подчеркнуто вежливо, не проявляя своей обычной предупредительности и очарования.
   Однажды, уже в середине апреля, Шерт вызвал Кристина к себе и спросил, не хочет ли он, Кристин, быть его секретарем? Его превосходительство согласен на это, добавил он.
   Лис хотел сразу же отказаться от этого любезного предложения, но тут же в его голове мелькнула мысль: а не согласиться ли? Ведь тогда легче будет расправиться с этим человеком. И он ответил, глядя в глаза Шерту:
- С вашего позволения, я хотел бы подумать.
- Понимаю, - усмехнулся Шерт. – Вы собираетесь посоветоваться с моим коллегой господином Карну. Что ж, на здоровье.
   Кристин, поклонившись, ушел, а днем попросил Карну зайти к нему. Карну пришел. Лис шепотом изложил ему суть дела, потом спросил:
- Может, согласиться? Я бы втерся к нему в доверие, а потом убил бы его.
   Маркиз де Руа посмотрел на него пристальным взглядом, после чего ответил, тоже шепотом:
- Нет, Крис. Ни один человек не сможет втереться в доверие к Одо Шерту, потому что он верит только самому себе. Он раскусит тебя и убьет раньше, чем ты его.
- Не убьет, - возразил Лис. – Я ему нравлюсь.
   Карну покачал головой:
- Он не раз убивал чужими руками тех, кто ему очень нравился, если убеждался, что эти люди готовы предать его. Вот Клав смог бы воспользоваться его предложением. Но он не любит Клава и не зовет его к себе. Я бы тоже мог сработаться с Шертом, но я старший советник барона.
- Дэльф, позволь мне попробовать; ведь это была бы блестящая возможность…
- … умереть, - договорил за Лиса Карну. – Откажись, Крис. С этим человеком в кошки-мышки не поиграешь, и ты сам это чувствуешь.
- Но как мне объяснить ему мой отказ? – спросил Лис.
- Скажи, что я отговорил тебя, - молвил де Руа. – Если после этого он захочет объясниться со мной, ради Бога: ничего не имею против.
   Отказ Лиса не удивил и, по всей видимости, не сильно огорчил Шерта. Но на следующий день, встретившись с Карну в приемной его превосходительства, он откровенно спросил:
- Господин Карну, почему вы отговорили Кристина Горста быть моим секретарем?
- Право, пустяки, - улыбнулся Карну. – Просто я вспомнил, что стало с вашим последним секретарем, господин Шерт, - тогда, двадцать лет назад.
- Ах, вот, в чем дело, - Шерт засмеялся. – Да ведь он оказался сущим прохвостом. Я не мог не засадить его в тюрьму.
- После чего его повесили, - добавил Карну. – Нет, господин Шерт. Мне не хотелось бы так рисковать. Желтый Лис тоже может оказаться прохвостом и разделить участь вашего последнего секретаря, а между тем, я очень к нему привязан.
- Я не причиню ему ни малейшего вреда, - возразил Шерт. – В худшем случае, он опять станет секретарем его превосходительства. А секретарь он отменный; за словом в карман не лезет, и стол в своем кабинете содержит в образцовом порядке. Видите ли, опасаясь нового покушения, я не могу часто выходить за пределы дворца, а Кристин Горст может. Он ловкий человек, к тому же, в отличие от меня, молодой и приятный. Он был бы мне весьма полезен, добывая для меня необходимые сведения. Если же он не оправдает моих надежд, я верну его на прежнее место, вот и всё.
- И я могу вам верить? – Карну посмотрел ему в глаза.
- Можете, - твердо ответил Шерт. – Можете, пока я вам доверяю.
- А если Кристина подкупят, и он сам покусится на вашу жизнь? – спросил Карну с нарочито полусерьезным видом.
- Кристин? – переспросил Шерт. – Покусится на мою жизнь? О, Бог мой! Да ведь я узн`аю об этом раньше, чем он успеет обдумать свой план. Но даже в этом случае я торжественно обещаю вернуть его господину Фердинанду. Обещаю вам, ибо уважаю вас и вполне вам доверяю; пока что это так.
   И он задушевно добавил:
- Да не бойтесь вы за вашего Лиса. Ему будет у меня хорошо, он сам вам об этом скажет. Я его ни в чем не стесню. Ни для кого не секрет, что я человек неприятный; а Желтого Лиса все любят, я заметил. Мне нужен приятный человек. Да и внешность у него… знаете, я немного мизантроп, люди для меня мало что значат. Но ваш Кристин просто картинка, на нем глаз отдыхает. Я устал от мрачных физиономий моих телохранителей. Поймите меня по-человечески. Впрочем, вы понимаете; вы же завели себе Фортуната. А я хочу завести Кристина Горста.
- Фортунат привязан ко мне, - замечает Карну, не спуская глаз с Шерта. – А к вам Горст никогда не привяжется.
- Упаси меня Боже от чьей-либо привязанности, - искренне говорит Шерт. – Привязанность при моей сыскной профессии – тяжкое бремя. Мне не нужна привязанность Желтого Лиса. Мне нужна только его верная служба, вот и всё. Господин Карну! Давайте договоримся так: если Кристин хоть раз пожалуется вам на меня, я отпущу его обратно. Мало того, я сделаю это по первой же его личной просьбе.
- Хорошо, - кивает головой Карну. – Я попытаюсь уговорить его.
- Буду вам весьма признателен, - вежливо отзывается Шерт.
   Этим же вечером Карну и Кристин встречаются в небольшой кофейне «Черный лебедь». Маркиз де Руа заказывает кофе с ямайским ромом и мороженое на двоих. А потом вполголоса дает Желтому Лису согласие на службу у Одо Шерта.
- Только не вздумай пытаться убить его, - говорит Карну. – Просто узнай его привычки, узнай, каковы его вкусы и слабости, словом, всё, что позже можно будет использовать против него.
- Хорошо, - обещает Лис. – А как мне вести себя с ним, всё так же отчужденно?
- Добавь немного улыбок, - подумав, советует Карну. – Но не переусердствуй.
- Трудно будет переусердствовать, - усмехается Кристин. – У него самый трудный характер из всех, с какими я сталкивался.
- Значит, тебе везло с людьми, - возражает Карну. – Бывают характеры гораздо хуже: нетерпимые, вспыльчивые… Правда, от таких людей опасности меньше. Держи ухо востро, Крис.
- Постараюсь, - Кристин вздыхает. – А если он велит мне следить за тобой?
- Не за мной, - возражает Карну. – Скорее, за Клавом. Ну, и последишь. Клав у нас чист, как младенец. Я предупрежу его и Джакоза.
   Они еще некоторое время обсуждают новую службу Кристина, потом расходятся.

                2.

   Спустя два дня Кристин преступает к своим новым обязанностям. Одо Шерт берет с него слово молчать обо всём, что тот увидит или услышит в его кабинете, никому – даже Карну – не говорить о заданиях, которые он будет получать и не вести ни с кем переписки.
- Но у меня есть знакомая дама, - возражает Кристин.
- Эта дама проживает в Короне? – осведомляется Шерт.
- Да, у баронесс Делор.
- Она будет часто вас видеть, - обещает Шерт. – Но переписываться  вы с ней не сможете. Получать у меня вы будете на двадцать дукатов больше, чем у его превосходительства, то есть, семьдесят золотых в месяц.
   Желтый Лис пытается выразить на лице восхищение, но, видимо, это у него плохо получается, потому что Шерт удивляется:
- Ба! Да вас, кажется, не пронять повышением жалованья? Что же, в таком случае, заставило вас перейти ко мне на службу? Ведь, насколько мне известно, вы меня терпеть не можете.
- Да нет, - лжет Лис. – Я не так уж плохо к вам отношусь.
- Враки, - спокойно заявляет Шерт. – Отн`оситесь вы ко мне довольно-таки отрицательно. Но я догадываюсь: господин Карну уговорил вас пойти на службу ко мне. Почему вы его во всём слушаетесь?
- Он спас мне жизнь, - отвечает Лис.
- Ах, вот, что надо сделать, чтобы завоевать вашу преданность, - усмехается Шерт. – Спасти вам жизнь! Вы романтик, Кристин. Стихов не пишите?
- Иногда, - отвечает Лис. – Но вряд ли я такой уж романтик, как вам кажется; просто я благодарный человек.
- Верю, что вы благодарный, - соглашается Шерт. – Но, к тому же, еще и романтик. Это свойство молодости, это нормально. Скажите мне теперь, в каких вы отношениях с Эммануэлем Клавом?
- Ни в каких, - отвечает Лис. – То есть, в хороших, но мы почти не общаемся.
- Прекрасно. Вы будете следить за ним всю эту неделю, а потом напишете мне подробный отчет о том, где он бывал, что делал, с кем встречался, и о чем говорил.
- Он заметит, что я за ним слежу, - пожимает плечами Лис. – Он же прекрасно со мной знаком. Лучше бы вам, господин Шерт, нанять для этого другого человека; толку было бы больше.
   Шерт улыбнулся ему своей хищной беспощадной улыбкой и сказал:
- Уж не собирается ли господин Желтый Лис учить меня работать сыщиком? Милый мой, вы были еще совсем лисенком, когда я получил чин капитана полиции.
- Простите, - скромно отозвался Кристин. – Я просто высказал свое мнение, но больше не буду, если вам это не угодно.
- Вот именно, - молвил Шерт. – Когда мне будет угодно, я сам спрошу ваше мнение. Впрочем, вряд ли вы скажете что-нибудь ценное. Для этого у меня есть другие люди. Не скажу, что вы глупы, но я взял вас, в основном, из-за вашей внешности, хитрости и ловкости. Это ваши сильные стороны, я ценю их в вас. Правда, для меня ваши хитрости шиты белыми нитками, но других (того же Клава), я полагаю, вы сумеете провести.
- Вы считаете, что вы хитрее Клава? – прищурился Лис.
- Вы хитрее Клава, - ответил на это Шерт. – Что касается меня, я себе цену знаю, а вас прошу не беспокоиться. И помните: молчание – золото.
- Слушаю, господин Шерт, - смиренно ответил Лис, но глаза его блеснули легким вызовом, и Шерт этот вызов заметил. Усмехнувшись, он похлопал Лиса по плечу и отпустил его. «Шустрый малый», - подумал он про себя.
   «А он не промах, этот Железный Тигр, - сказал себе Кристин. – Но поди узнай его привычки, если он, кажется, не намерен близко подпускать меня к себе».
   Он принялся добросовестно следить за Клавом. Когда он этим занимался, ему удалось заметить, что какой-то человек неусыпно следит за ним самим. Лис не усомнился, что шпион подослан Шертом. Клав сразу заметил слежку Лиса, так как тот позаботился о том, чтобы Клав его увидел. Улыбаясь про себя, Клав делал вид, что не видит Лиса. Это было не трудно, так как Лис, в свою очередь, так искусно вел слежку, что, не покажись он Клаву сам, тот вряд ли догадался бы, что за ним следят.
   Через неделю Кристин Горст написал Шерту подробный отчет о результатах своей работы и предстал перед своим начальником. Шерт пригласил его сесть, а сам принялся просматривать отчет. Он начал читать с жадным интересом, но по мере приближения к концу, лицо его приняло несколько разочарованное выражение.
- Отличная работа, - молвил он, хмурясь. – Правда, ничего интересного, кроме трехкратного посещения Клавом кондитерской. Он что, такой любитель сладкого?
- Ему нравится девушка, которая там работает, - пояснил Лис, получивший у Карну разрешение открыть этот секрет Шерту. – Ее зовут Рита Фран. Она однажды привезла пирожные в Старый Сад, к маркизу де Руа. Там Клав с ней и познакомился.
- У них что-нибудь серьезное? – спросил Шерт, и глаза его стали зловещими.
- Не знаю, как относится к этому девушка, - вкрадчиво сказал Лис, - но для Клава это просто интрижка, не более того.
- Вы уверены в этом? -  Шерт метнул на него пронзительный взгляд.
- Я помню, что он сам говорил об этом господину Карну, и они оба смеялись, - с самым невинным видом солгал Лис.
   На этот раз Шерт, казалось, поверил ему. Лис про себя возликовал: значит, всё-таки, можно обмануть этого человека!
- Хорошо, - сухо сказал Шерт. – Я даю вам два дня выходных. Завтра и послезавтра можете не появляться во дворце.
- А ваш шпион в эти дни будет продолжать следить за мной? – спросил Кристин.
   Шерт быстро взглянул на него, потом одобрительно засмеялся:
- Очень хорошо! Будьте так же внимательны и впредь. Шпиона я уберу. Собственно, я и без него всё знаю, а чего еще не знаю, то, без сомнения, скоро буду знать. Отдыхайте, Кристин; я доволен вами.
- Благодарю, господин Шерт, - сказал Желтый Лис.


   И вот он уже у баронесс Делор. Фортунат тоже там и страшно рад ему: целых полторы недели он видел Лиса только мельком, во дворце. Лис тоже очень ему рад. Элетта и Алиса весело здороваются с гостем; он преподносит им розы. Они ахают, восхищаются и благодарят его. Он немного сидит с ними в гостиной, затем незаметно выскальзывает из комнаты, чтобы навестить Джули и подарить ей букетик ландышей.
   Джули встречает его очень сердечно, но обнять себя не позволяет. Вообще, вид у нее виноватый и вместе с тем счастливый.
- Знаете, господин Горст, - она потупляет глаза в букетик ландышей, который держит в ладонях, - я ведь замуж выхожу. Мне наш садовник Питер предложение сделал, и молодые леди согласны.
   Она с некоторым страхом ждет сцены горя и ревности, но вместо этого Лис сердечно обнимает ее, целует в лоб и искренне поздравляет. Она смотрит на него с удивлением и восторженной благодарностью.
- Я рад твоему счастью, дорогая, - говорит он ей. – Питер, на мой взгляд, человек достойный и будет о тебе заботиться. Ведь что такое для тебя я? Случайное приключение, не больше. Не стоит и минуты сожалеть обо мне. А настоящая семья – муж, дети… это серьезно, солидно и красиво. Я непременно пришлю тебе свадебный подарок, и мы всегда будем с тобой дружить. Правда?
   Джули заливается слезами:
- Какой же вы великодушный! Награди вас Бог, господин Горст! В моей дружбе вы можете не сомневаться.
   Они еще некоторое время беседуют, потом Лис возвращается в гостиную. Он действительно рад за Джули, его мужское самолюбие нисколько не уязвлено, но в то же время ему немного грустно. Алиса это замечает, догадывается о причине и, стараясь рассеять печаль гостя, весело говорит ему:
- Крис, ты подарил Фортунату заговоренный образок, и я тоже сделала ему подарок.
- Да, - подтверждает Фортунат. – Смотри, какой у меня теперь перстень!
   Он снимает и подает Желтому Лису серебряный перстень с изображением Божьей Матери с Господом на руках.
- Как хорошо! – тихо говорит Лис, любуясь красивой вещью. Он с благоговением подносит перстень к губам, после чего отдает обратно Фортунату.
- Это мы тебя проверяли, - говорит Алиса, - верующий ты человек или нет. Оказалось, что верующий! И за это…
   Она снимает с шеи золотой медальон на цепочке и надевает его на Лиса. – За это вот тебе! Пусть это хранит тебя от бед.
   Лис открывает медальон и видит вложенную в него миниатюру: Иоанн Креститель крестит Сына Божьего на Иордане.
- Мы дарим тебе Крещение Господне, потому что ты – Кристин, - поясняет Элетта.
   Лис очень растроган. Он бережно прячет медальон под рубашку, потом нежно целует обеих девушек в щеку.
- Спасибо вам, - говорит он. – Это чудесный подарок, особенно теперь, когда я стал секретарем Железного Тигра. Мне понадобится защита Божья! И Божья любовь.
- А любовь земная? – Элетта ласково подмигивает ему. – Настоящая, а не просто баловство?
- Ты делаешь мне предложение? – Лис смеется.
- Нет, - она смеется тоже. – У меня есть жених, не соблазняй меня. На свете я не одна! Сейчас к нам в гости кое-кто приедет, и ты сразу окончательно оживешь, я уверена в этом.
- Ты меня заинтриговала, - синие глаза Лиса начинают лукаво поблескивать. – Это, разумеется, будет дама?
- И еще какая, - смеются Элетта с Алисой. – Садись, Крис, и жди. И если ты скажешь, что эта дама не стоит твоего серьезного внимания…
- То я с тобой не соглашусь, - с улыбкой договаривает за девушек Фортунат.
- Я люблю дам, - сознается Лис. – Они заслуживают серьезного внимания и самого бережного к себе отношения, причем все.
- Ничего, - говорит Элетта снисходительно. – Некоторые мужчины, вроде тех, кого мы с Алисой знаем, тоже иногда заслуживают самого лучшего… правда, Алиса?
- Конечно, - улыбается та.
   Вскоре лакей объявляет, что прибыла графиня Иветта Стрендж. Фортунат оживляется. Он вспоминает, как спас Иветту от Доминика Шассэ, как танцевал с ней на балу в Старом Саду, в Зеркальном Зале.
   Входит Иветта: удивительно хорошенькая, в платье цвета морской воды, темноволосая, с темными большими глазами. Желтый Лис, конечно, не раз видел ее и прежде, но теперь ее красота поражает его, как будто он впервые заметил ее. Молодые баронессы встречают гостью. Девушки сердечно обнимаются. Фортунат и Кристин подходят к руке вновь прибывшей дамы; она ласково здоровается с обоими. Алисе уже известно, что Фортунат спас Иветту от Доминика Шассэ; Иветта рассказала ей об этом. Сейчас она старается скрыть свою грусть и подавленность. На днях ей пришлось расторгнуть помолвку с человеком, которого она горячо полюбила. Но недавно она узнала, что он неверен ей. Она догадалась, что он хочет жениться на ней по расчету, ибо она была богата. Поговорив с ним наедине, она убедилась, что ее подозрения  и догадки совершенно справедливы. Жених не отрицал этого. Помолвка была расторгнута, сердце Иветты разбито. Но, как девушка гордая, она решительно никому не открыла своего горя; только оставаясь одна, подолгу плакала. Она потеряла сон и аппетит, но старалась держаться бодро: ни один человек на земле не должен был знать, до чего ей горько. Чтобы убежать от разбитых надежд, тоски и одиночества, Иветта принялась отдавать визиты и принимать у себя гостей. Ей всеми силами души хотелось поскорее залечить свои сердечные раны и забыть о не достойном ее человеке. В доме баронесс Делор это удавалось лучше всего. Сестры оказались мудрыми утешительницами. Потом они вспомнили о Желтом Лисе и рассудили (разумеется, потихоньку, между собой), что хорошо бы устроить Иветте встречу с ним. Он был одновременно и джентльмен, и преданный друг, а его легкомысленные романы с девушками (сестры были уверены в этом) прекратятся, едва он полюбит кого-нибудь по-настоящему.
   Теперь Лис был недалек от этого. Как человек чуткий он тотчас понял, что у Иветты какое-то горе, которое она старается скрыть под маской напускного оживления. Поэтому он говорил с ней очень аккуратно, без своих обычных лисьих чар: просто, по-дружески и сердечно. Фортунат держался с ней так же, а она смотрела на них с глубокой благодарностью; мужчины давно не говорили с ней подобным образом.
   Субботний вечер прошел в оживленных разговорах. Разумеется, Алиса с Фортунатом вскоре удалились в весенний сад и гуляли там часа два, наслаждаясь обществом друг друга. Потом все пили кофе в гостиной и, наконец, гости покинули приветливый дом, откуда всем троим очень не хотелось уезжать. Фортунат и Кристин простились с молодыми баронессами, проводили Иветту Стрендж до кареты и остались вдвоем.
- Крис, - шепнул Фортунат. – Дэльф приказал мне сегодня ночевать у тебя и выслушать и запомнить всё, что ты мне скажешь.
- Отлично, - Кристин обрадовался. – Ты приехал верхом?
- Нет, я завтра найму экипаж.
- Вот бы не советовал тебе, - покачал головой Желтый Лис. – Ты уже однажды нанял экипаж, и это плохо для тебя кончилось. Возьмешь одну из моих лошадей, согласен?
- Согласен.
- Ну, тогда идем.
   И они дошли пешком до красивого дома, в котором жил Лис. Было около восьми часов вечера, когда они поднялись по лестнице на второй этаж, где Лис снимал четыре комнаты.
   Его единственного слуги Рольфа не было дома.
- Он нам и не нужен, - заявил Лис. – У меня есть отличное десертное вино. Не такое хорошее, как у Дэльфа, конечно, но всё-таки…
   Вскоре они уже сидели у камина в маленькой гостиной и потягивали вино из бокалов. Лис тихонько рассказывал Фортунату всё, что сделал за неделю по приказу Одо Шерта, а Фортунат внимательно слушал, удерживая в своей цепкой памяти каждое его слово.
- Так что, передай, - вздохнул под конец Лис, - что привычек Шерта я еще не изучил за недостатком времени. Может, в дальнейшем мне больше повезет.
- Знаешь, - вдруг прибавил он, - мне иногда бывает жаль, что Шерт не на нашей стороне. Он был бы очень полезен нам. Но… что поделаешь.
   Лицо его просветлело, он заглянул в глаза Фортунату:
- Слушай! А Иветта Стрендж, она еще приедет в гости к Алисе с Элеттой?
- Конечно, - ответил Фортунат. – Она там часто бывает. Ей ведь сейчас так тяжело.
- Почему? – быстро спросил Лис.
   Фортунат рассказал ему о горе Иветты (ему по секрету всё рассказала Алиса). Но от Кристина у Фортуната секретов не было. Лис внимательно выслушал его и мечтательно задумался. Образ Иветты, печальной и одинокой стоял перед его мысленным взором, и ему было до глубины души жаль ее. Но Джули еще не до конца покинула его сердце; он пока что не мог всецело отдать его Иветте, хотя чувствовал, что этого ему не избежать.
- Что это? – вдруг спросил Фортунат, указывая на листок, аккуратно приколотый над камином кнопкой.
- Наверно, Рольф опять написал для меня что-нибудь по хозяйству, - махнул рукой Лис. – Он всегда пишет и там оставляет; я почти никогда не читаю.
   Фортунат встал и подошел поближе.
- «Кристин! – вслух прочитал он. – Извините, что зашел к Вам без спроса; мне нужен был Ваш слуга. Не беспокойтесь, в девять-десять вечера он уже будет дома. Еще хочу напомнить Вам, чтобы в понедельник Вы пришли часом позже обычного. Надеюсь, Вы хорошо провели время у госпожи Флёр и молодых баронесс. Доброй Вам ночи. О.Ш.»
   Желтый Лис так порывисто вскочил со своего места у камина, что едва удержался на ногах. Ошеломленный и глубоко взволнованный, он сорвал со стены бумагу, внимательно прочитал ее несколько раз, затем молча бросил на каминную полку и, прихрамывая, отправился обходить все свои четыре комнаты. Фортунат пошел с ним. Они тщательно осмотрели каждый уголок, а Лис – все свои тайники (два в стене, и один в полу, под ковром и паркетом). Бумаг он там давно не хранил, только любовные письма да несколько драгоценностей. Письма и драгоценности были на месте. Возможно, никто их не трогал, но Кристин не был в этом уверен.
   Вернувшись в гостиную, он снова опустился в кресло у камина и вдруг засмеялся.
- Ловко! – сказал он не без одобрения. – А ведь я бы мог и не прочесть его послания, если бы не ты, Фортунат. Первый раз в жизни со мной такое: чужой человек явился в мой дом, забрал с собой моего слугу да еще оставил мне записку по службе, как будто это в порядке вещей. Что ж! Одо Шерт шутит; пошучу с ним и я.
- Хорошо, что у тебя не осталось никаких важных бумаг, - заметил Фортунат.
- Да, слава Богу, что я сжег их все, - согласился Лис. – Но до чего же он ловок! Еще раз говорю тебе: мне очень жаль, что он не с нами.
   Они беседуют еще около часа; потом возвращается слуга Кристина Рольф. Кристин тут же расспрашивает его, где он был, что видел, а главное, что говорил. Рольф охотно и подробно всё рассказывает. Господин Шерт приехал со своими людьми часов в пять вечера. Подробно он ничего не осматривал, вещей почти что не трогал, только оставил записку, предварительно убрав записку его, Рольфа. Затем он взял с собой Рольфа, и они уехали во дворец.
- Он спрашивал, кто ходит к вашей милости, - докладывал слуга. – Какие дамы, какие джентльмены? Я рассказал. Потом он спросил, какой у вас характер, с кем вы дружите, что любите, не обижаете ли меня. Я сказал: куда, мол, обижать! Его милость, говорю, никого не обижает, а любит деньги, французский суп с креветками и груши.
   Фортунат захохотал, а Кристин покраснел.
- Что ты сказал ему о моих друзьях? – спросил он.
- Сказал, что вы дружили с господином Шассэ, а больше я друзей ваших не знаю, - честно ответил Рольф. – Он спросил, не были ли у вас в гостях господин Клав, господин Джакоза и господин Карну. Я сказал: нет, мол, никогда не видел их в этом доме. Ну, он больше не стал спрашивать. Дал мне денег и велел ехать домой. Я и поехал.
- Что, много денег дал? – осведомился Лис.
- Да нет; три марки серебром. Это, говорит, тебе на чай и твоему хозяину на груши.
   Лис снова вспыхнул и посмотрел на Рольфа с укором.
- Зачем ты сказал про груши? – спросил он. – Мог бы и помолчать.
- Да уж больно он страшно улыбается, этот господин Шерт, - признался слуга. – От его улыбки дрожь пробирает. И всё начинаешь выкладывать, как на духу, - от страха!
- Ладно, - вздохнул Лис. – Ступай спать. Мы с господином Ортолани тоже скоро ляжем.
- Так ведь постель надо постелить господину Ортолани, - засуетился Рольф.
- Не надо, мы сами постелим, - успокоил его Лис. – Иди, отдыхай.
- А ужин как же?
- Мы сыты. Ступай, говорю.
   Рольф удалился. Фортунат и Лис еще некоторое время обсуждали происшедшее, потом отправились спать: Лис – в свою спальню, Фортунат – в комнату рядом. Кристин хотел дать ему чистое белье, но Фортунат отказался.
- Я и так прекрасно засну, - заявил он. В самом деле, сняв только обувь и сюртук, он очень скоро заснул на диване, укрывшись шелковым покрывалом.
   Кристину же не спалось. Он ворочался в своей постели, размышляя об Одо Шерте. Вторжение этого человека в его дом было ему неприятно, но интерес пересиливал неприязнь. Впервые Желтый Лис подумал о том, что Одо Шерт не просто проницательный, безжалостный, необыкновенно живучий враг, но еще и весьма любопытная личность. Ему хотелось думать об Иветте, о Джули, но Шерт, этот мрачный загадочный соглядатай, эта ищейка, заслонял собой милые образы. Он подавлял, давил, угнетал Лиса, но вместе с тем Кристин, к своему удивлению, не мог не испытывать к нему своеобразного сочувствия, даже какой-то легкой склонности. Правда, его немного тревожило, что Шерт движется по взятому им следу как-то слишком быстро и слишком верно. «Такому человеку и помощников не надо, - думал Лис. – Он и без них себя отлично чувствует. Для него распутать какое-нибудь дело – всё равно, что прогуляться по саду. Скоро он, конечно, будет знать о нас решительно всё, и нам придется избавиться от него. А жаль. Он действительно редкий человек и мог бы принести нам немало пользы».
 
                3.

   В понедельник он является во дворец на час позже, как велел ему Шерт в своей записке.
   Вскоре Шерт заходит к нему в приемную.
- Доброе утро, - говорит он. – Не вставайте, я сейчас уйду. Я хотел бы спросить вас, Кристин: был ли с вами зимой в Кэвин-Лодже, а после в Старом Саду некий человек по имени Жеан де Шату?
   Лис чувствует, как его сердце поневоле начинает биться сильнее, но с равнодушным видом отвечает:
- Да, господин Шерт, кажется, его именно так и звали. Это французский дворянин, приятель маркиза де Руа.
- И куда он потом исчез, этот дворянин? – Шерт подходит ближе, пристально глядя в глаза Кристину.
- Точно не знаю, - пожимает плечами Лис. – Кажется, господин Карну говорил, что он уехал обратно во Францию.
- Ах, вот как, во Францию, - внезапная улыбка появляется на лице Шерта; эта улыбка исполнена насмешки. – Знаете, Кристин, чт`о я вам скажу? По моим сведениям, Жеан де Шату никто иной, как Гофредо Сальгари, фанатичный приверженец князя Арвида. Он бежал из тюрьмы примерно в то же время, как Жеан де Шату приехал гостить в Старый Сад. Если это так, то мое доверие к господину де Руа начинает несколько колебаться.
- И напрасно, - твердым голосом возражает Лис. – Если кому и стоит доверять на этом свете, то, в первую очередь, господину Карну…
- … которого вы называете просто Дэльф, - договаривает за Лиса Шерт. – Как и Фортунат Ортолани.
- Да, мы с Фортунатом называем Фидэля просто Дэльф, - спокойно подтверждает Лис. – Но, в этом, кажется, нет ничего противозаконного?
- Ничего противозаконного, - соглашается Одо Шерт. – Но ведь маркиз де Руа не терпит фамильярности, он горд; во всяком случае, он так себя держит. Однако для Фортуната и для вас, вовсе не дворян, сделано исключение. Любопытно было бы узнать, почему?
- Мы подружились, - отвечает Лис. – Дружба смеется над иерархическими различиями; перед ней все люди равны.
- Согласен, - говорит Шерт. – Но еще в начале этой осени ни Фортунат, ни вы, Кристин, не могли и подумать о том, чтобы назвать господина Карну просто Дэльф. Не правда ли?
- Правда, - соглашается Лис. – Ну и что? Мы подружились позже.
- И, конечно, вы знакомы с графом Джакоза?
- Знаком. Я даже гостил у него зимой.
- Там вы с ним и подружились?
- Да.
- Хорошо, - Шерт проницательно взглянул на него. – Прошу вас написать мне все имена, которые запомнились вам в Кэвин-Лодже и в Старом Саду, а я пойду, прогуляюсь. Когда я вернусь, список с именами должен быть готов.
- Слушаю, - отвечает Кристин.
   Шерт надевает свой щитковый шлем, запирает дверь кабинета и уходит.
   Кристин замечает время: Шерт будет гулять в саду ровно полчаса. Он садится и быстро пишет все имена, которые может назвать без утайки; на это уходит десять минут. Затем Лис берет железную скрепку, распрямляет и с ее помощью открывает кабинет Шерта. Он бегло оглядывает его. Все вещи в кабинете в строгом порядке. На столике у камина лежит толстая книга в черном переплете. Кристин заглядывает в нее и убеждается, что это какой-то мрачный труд, утверждающий правомерность и необходимость всякого греха и воспевающий язычество во всех его видах как единственно возможную религиозную форму.
Кристин закрывает книгу и быстро пишет на листке бумаги: «Господин Шерт! На мой взгляд, эта книга никуда не годится уже потому, что она банальна. Как человек проницательный Вы не можете этого не понимать. О более высоких и тонких материях я не упоминаю. Лучше не читайте ее. К.Г.»
   Он кладет записку в книгу так, чтобы она была видна, выходит из кабинета, запирает дверь скрепкой и снова садится за свой стол в приемной. 
   Вскоре возвращается Шерт. Он берет у Кристина листок с именами и скрывается у себя в кабинете.
   Минут через пятнадцать он вызывает к себе Лиса. Лис входит, как ни в чем не бывало. Шерт сидит у камина, держа черную книгу на коленях. Против ожидания вид у него довольно веселый, и он посматривает на своего секретаря с явным одобрением.
- Так вы полагаете, это банальность? – спрашивает он, указывая на книгу.
- Да, - отвечает Кристин. – На мой взгляд, слог простоват, а утверждения, которые я успел прочесть, консервативны и неглубоки.
- Что ж, я согласен с вами, - роняет Шерт и, к изумлению Кристина, без всякого колебания бросает книгу в огонь.
- В самом деле, в этом труде философия вырождается в какие-то слабые и сомнительные формулы, - замечает Шерт. – Но давайте поговорим о другом: как вам удалось без ключа открыть мой кабинет?
- Я мастер в этом деле, - отвечает Лис. – Но у меня есть профессиональные тайны.
   Шерт смеется.
- Так и быть, храните их. Это, конечно, ответ на мое вторжение в ваш дом. Что ж, смело и логично. Но вот вам тогда достойное вас профессиональное задание: проникните этой ночью в кабинет Эммануэля Клава и принесите мне оттуда все письма на чешском языке, если таковые найдутся.
   «Он уже знает и это! - вихрем проносится в голове у Лиса. – Надо будет предупредить Дэльфа».
- С вашего позволения, - говорит он вслух, - я не отличу писем на чешском от любых других писем из славянских стран.
   Шерт подает ему листок, испещренный письменным чешским текстом.
- Вот вам образец, - говорит он. – И я уверен: вы ничего не перепутаете.

   Этой же ночью, тихо и незаметно, как это подобает настоящему лису, Кристин потихоньку пробирается в кабинет министра народного доверия. Он добросовестно ищет, но не находит ни одного письма от князя Арвида. Он был заранее убежден, что так будет; этих писем вообще нигде нет, они сжигаются адресатами почти что сразу после прочтения. «Если бы и имело смысл обыскивать какой-либо дом или комнату, - думает Лис, - то это квартиру Джакоза и усадьбу Дэльфа. Впрочем, я уверен, что и там ничего нет. Но откуда же тогда Шерт знает о переписке на чешском языке? Может, он перехватил гонца?» Лис предупредил сегодня днем Карну об осведомленности Шерта: незаметно сунул ему в руку записку. Дэльф, конечно, успел принять меры. Интересно, какие выводы он сделал, и что собирается предпринять?
   Кристин вздыхает. Он садится на ковер возле стола, где трепещет свечной огарок, и обхватывает руками колени. Всё-таки Одо Шерт слишком быстро идет по следу. «Может, ослушаться Дэльфа? – спрашивает себя Лис. – Попытаться самому убрать с дороги Шерта?» И вдруг он ясно понимает, что не сможет этого сделать. Не потому, что возможности не будет, а потому что ему жаль этого опасного человека, который сам никого не жалеет и при этом так неприятно улыбается. «Он одинок, - говорит себе Лис. – Да, одинок и бесстрашен. Можно было бы убить его хоть завтра: взять из тайника мой пистолет и прикончить его – выстрелить в глаз. После этого он вряд ли бы выжил, впрочем, как и я; его телохранители разорвали бы меня. Ничего, если бы Дэльф приказал, я пошел бы на это… а сам – нет. Не хочу ни своей, ни его смерти. Но как же быть? Либо мы уничтожаем его, либо он нас. Третьего выхода из ситуации я не вижу. Наверно, у Дэльфа с Клавом уже есть какой-нибудь план насчет Шерта. Конечно, есть, можно не сомневаться в этом. Но вдруг он опередит нас? Мне искренне жаль его, но тех, кого я люблю, мне жаль еще больше».
   Так ничего и не решив положительно, Лис гасит свечу, на ощупь запирает кабинет снаружи отмычкой и идет по коридору. Спускается на второй этаж и слышит: из-за дверей личных апартаментов Шерта слышатся негромкие звуки фортепьяно. Кто-то очень верно и мягко играет романс «Розовые облака». Кристин замирает, прижавшись к стене, и слушает с наслаждением, удивленно спрашивая себя: неужели это Шерт играет? Впрочем, ничего удивительного, думает он тут же; все настоящие злодеи сентиментальны. «Пример тому французские революционеры, - говорит он себе. – Они придумали гильотину, а кто-то из них (может даже, не один) мог в то же время до слез умиляться всякими чувствительными мелочами. Кажется, с Шертом дело обстоит так же. Впрочем, он замечательно играет. Да и он ли это? Но тогда кто? Не телохранители же. А женщины к нему не ходят».
   Послушав еще некоторое время музыку, Лис спускается на первый этаж и путями, известными только ему («лисьими тропами») выбирается из дворца и возвращается к себе домой.
   

   На следующее утро Шерт первым делом спрашивает его о чешских письмах. Когда Лис отвечает ему, что таковые не найдены, Шерт кивает головой без тени разочарования, но несколько задумчиво, словно желая сказать: «Так я и полагал». Видя его в довольно-таки добром расположении духа, Кристин осмеливается сказать:
- Я слышал, вы вчера играли на фортепьяно, господин Шерт.
   Черные глаза Шерта смотрят на него спокойно.
- Да, играл. И что же?
- Мне очень понравилось, - признается Кристин. – Я и не думал, что вы так хорошо играете.
- Это мой вид отдыха – музыка, - без всякого энтузиазма говорит Шерт. – А вы играете, Кристин?
- Немного, - скромно отвечает Лис. – Никакого сравнения с вами.
- Да что вы, - Шерт усмехается. – Спасибо; люблю комплименты.
   Некоторое время они молчат. Затем Кристин, сделав над собой усилие, решается спросить:
- Какие будут задания, господин Шерт?
- Никаких, - отвечает советник Готтхольда. – Я возвращаю вас его превосходительству. Я пришел к убеждению, что на своем прежнем месте вы и нужней, и полезней не только его светлости, но и мне.
   Лис на минуту немеет от неожиданности. Потом осторожно спрашивает:
- Я в чем-нибудь провинился?
- Нет, - отвечает Шерт. – Решительно ни в чем. Возвращайтесь на свое прежнее место, Кристин.
- Но я хочу остаться с вами, - возражает Желтый Лис.
- Чтобы погубить меня? – мягко спрашивает Шерт, подходя к нему и глядя на него с пониманием. – Или способствовать моей гибели?
- Я не понимаю вас, - с достоинством отзывается Лис. – Но если вам угодно подозревать меня в чем-то, я не могу вам помешать.
- И никто не может, смею вас уверить, - говорит Шерт. – Но вы правы: я совершенно не верю ни вам, ни прочим умным людям, проживающим в столице и близ нее. Это не значит, что я отношусь к вам плохо, Кристин. С каждым днем, скажу вам честно, я отношусь всё лучше и к вам лично, и к вашим друзьям. Ступайте. Жалованье за неделю, отработанную вами, вы получите завтра.
   И он улыбается своей внезапной хищной улыбкой. Кристин учтиво кланяется ему и уходит обратно, в кабинет старшего секретаря барона Готтхольда.


   Спустя два дня они собираются у Джакоза: Карну, Клав, Фортунат и Желтый Лис. Они напряжены и задумчивы; все пятеро ясно чувствуют, как вокруг них затягивается неумолимая петля Одо Шерта.
   Они сидят в гостиной Джакоза, при плотно закрытых дверях, за небольшим столом, под уютно горящим абажуром с бахромой и пьют кофе со сливками и сдобными золотистыми сухариками, тающими во рту.
- Да, Одо Шерт никому больше не верит, - говорит Карну. – Даже мне. О политике он со мной уже не разговаривает. Он очень любезен со мной, а я с ним, но о политике мы ни полслова. Говорим об оружии, о моде, об искусстве, о театре. Даже о женщинах как-то разговорились. Он спросил, где моя семья. Я ответил, как и его превосходительству, что моя жена после ссоры со мной забрала детей и уехала за границу, узнав, якобы, о моих тайных изменах. Он заметил, что я показался ему образцовым семьянином. Я сказал, что это обманчивое впечатление, и в свою очередь спросил, есть ли семья у него самого. Он ответил, что не существует более тяжкого бремени, чем жена и дети, а на случайные приключения ему жаль тратить силы и время. Такое впечатление, что он когда-то очень сильно разочаровался в женщинах. Вот, о чем мы в последнее время беседуем с Одо Шертом, господа. Это крайне зловещий признак: потеря его доверия ко мне и к Кристину Горсту (остальным он с самого начала не доверял). Я предлагаю не ждать, когда он первым нападет на нас, а напасть на него самим. Мне известно, что через три дня он намерен поехать кататься за город, ниже течения Короны. Там он собирается переправиться через мост на другую сторону. У меня есть отличное вещество, которое, подожженное в должном количестве, дает необыкновенной силы взрыв. Мой Рудольф установит это вещество под бревнами моста, там, где я ему укажу, и Дэмьен подожжет его за несколько минут до въезда кареты на мост. Уверяю вас, от кареты и Шерта ничего не останется. Разумеется, шестеро его телохранителей также будут убиты, но тут уж ничего не поделаешь: лес рубят, щепки летят.
- Отлично, - глаза Джакоза заблестели. – Нам следовало сделать это с самого начала. Правда, мы ничего не знали о его бронзовом панцире и закаленном организме. Но если Шерт погибнет, боюсь, барон начнет сильно подозревать тебя, Дэльф.
- Меня найдут на месте взрыва, раненого, истекающего кровью, с трудом избежавшего смерти, - возражает Карну. – Разумеется, это будет обман, но обман убедительный. До июня я буду «выздоравливать», то есть, безвыездно сидеть в Старом Саду. Это, конечно, скучно, но дело стоит того.
- Безусловно, - соглашается Клав. Его зеленые глаза с воловьим разрезом уважительно смотрят на Карну. – Молодец, Дэльф, ты быстро принимаешь решения.
- Только бы всё получилось, - говорит Карну. – Я постоянно боюсь, что какая-нибудь мелочь помешает. Если и это покушение каким-то чудом сорвется, единственный выход будет подложить в карман Шерту письмо, написанное его почерком, то есть, подделанное под его руку. В этом письме он будет грубо предавать государственные интересы княжества. Тогда я выстрелю ему в лоб прямо в кабинете его превосходительства, а когда меня схватят, заявлю, что действовал в интересах барона и государства и расскажу о письме, которое, скопировав почерк Шерта, напишет Кристин… Справишься, Крис?
- Справлюсь, - отвечает Кристин. Он понимает, что Карну совершенно прав, что тянуть с Одо Шертом нельзя, и всё же ему жаль Шерта, а почему, он и сам не знает.
- Этот Шерт уже приметил, что у меня что-то с рукой, - ворчит Джакоза. – Мне ее немного больно поднимать – та царапина от кинжала всё еще ноет. Я стараюсь и виду не показывать, что мне больно, да разве его проведешь! Стоит мне показаться во дворце, как он с меня прямо-таки глаз не сводит. Так и жду, что меня арестуют по его приказу.
- Он действует по закону, - качает головой Карну. – Пока что у него нет доказательств нашей вины. Как я убедился, у него нет и писем на чешском. Возможно, ему случайно попался какой-нибудь подозрительный обрывок письма (не знаю, каким образом это могло случиться), но этот обрывок ничего не дал ему, кроме новых подозрений. Даже Крису он дал для образца совершенно посторонний текст, выписанный его, Шерта рукой из какого-то чешского романа.
- Да, - подтверждает Лис. – Он дал мне текст, не имеющий отношения к князю Арвиду. Это был просто отрывок из чьих-то мемуаров, насколько я понял, с трудом разобрав два-три слова.
- Решено, - говорит Клав, тряхнув белыми волосами. – Через три дня состоится покушение на жизнь Одо Шерта.

                4.

   Спустя три дня, когда Кристин Горст сидит в приемной его превосходительства и разбирает бумаги, из кабинета правителя выходят сам барон Фердинанд и Одо Шерт.
- Кристин, - любезно обращается к Лису Фердинанд. – Господин Шерт попросил меня отпустить вас на весь сегодняшний день. Вы будете сопровождать моего советника в загородной прогулке.
   Лис чувствует, как внутри него всё разом обрывается. Солнечные блики, играющие на стенах приемной, кажутся ему вдруг не золотистыми, а совершенно белыми. Но он не выдает своего смятения. Он встает и очень спокойно отвечает:
- Я весьма благодарен за честь, оказанную мне господином Шертом, но я сегодня очень неважно себя чувствую и просил бы ваше превосходительство, - он смотрит на барона, - отпустить меня домой.
   Готтхольд удивлен: Лис до сих пор никогда не жаловался на здоровье. Но он уже готов согласиться отпустить своего секретаря, однако Одо Шерт, усмехаясь, говорит:
- Нет, Кристин, вы поедете со мной. Я уверен, что свежий воздух и отдых на природе вернут вам силы. Разве существует на свете лучшее лекарство?
   И он с едва уловимым торжеством смотрит в глаза Лису. «Откуда он знает, что его собираются взорвать? – как во сне, думает Лис. – А ведь он знает!»
- В самом деле, - подхватывает Фердинанд. – Вам нехорошо, потому что вы сутками сидите взаперти. Съездите, проветритесь.
   Лис хочет что-то возразить, но барон твердо добавляет:
- Это приказ.
- А с моей стороны просьба, - кротко замечает Одо Шерт. – Но очень убедительная. Мне сегодня, как никогда, нужен такой попутчик, как вы, Желтый Лис.
   Кристин понимает, что возражать бесполезно.
- Хорошо, - говорит он равнодушным голосом. – Ехать так ехать. Я буду готов через десять минут.
- Я подожду вас внизу, - Шерт улыбается ему своей внезапной улыбкой - и уходит.
   Готтхольд тоже скрывается в своем кабинете. «Я сбегу», - думает Кристин. Ему известно, что в конце коридора, по соседству с последними дворцовыми покоями, есть небольшой чулан. Там, снаружи, прямо возле окна, громоотвод, который спускается в гущу сада.
   «Я слезу по нему вниз», - решает Кристин.
   Так он и поступает. Осторожно выходит в коридор, добирается до чулана, открывает окно и по громоотводу спускается в сад, покрытый совсем молодой, едва распустившейся зеленью. Но не успевают его ноги коснуться земли, как чья-то рука опускается ему на плечо. Сердце его падает. Он оборачивается и видит перед собой Шерта и двух его телохранителей. Они стоят так, что он понимает: ему не убежать.
- Никогда не подумал бы, что вы, Кристин, предпочтете громоотвод  лестнице, - мягко говорит Шерт. – Я вижу, вам действительно не хочется ехать со мной. Но придется. Позвольте мне взять вас под руку, иначе я вынужден буду поручить вас вот этим молодцам, а это и неприятно, и унизительно. Они поведут вас, точно арестованного. Я этого не хочу, а вы?
- А я хочу, - Лис с вызовом смотрит ему в глаза. – Если меня что-то заставляют делать, то пусть все видят, что я действую не по своей доброй воле, а по принуждению.
- Как угодно, - улыбается Шерт.
- Хигг и Марсель, - обращается он к телохранителям, - возьмите господина Горста под руки и отведите его в мою карету.
   Железные руки тотчас завладевают руками Лиса с обеих сторон. Он не сопротивляется. У него только одно желание: чтобы разведчики увидели, что он едет вместе с Шертом. Если они увидят и узнают, то, конечно, не взорвут мост. Если же они не успеют передать Дэмьену и Карну, что Лис едет с Шертом, то он, Лис, и Одо Шерт сегодня умрут вместе, и смерть их будет страшна и внезапна.
   Лиса подводят к карете и вталкивают внутрь. Рядом с ним садится широкоплечий угрюмый Марсель, а напротив – Одо Шерт. Дверцы кареты по его приказанию запираются снаружи.
- Все готовы? – спрашивает Шерт в окошко. – Тогда в путь!
   Карета трогается с места. За окном проплывает сад, дворцовая площадь, дома и людные улицы столицы. Сердце Кристина бьется медленными тяжелыми толчками.
- Что-то вы бледны сегодня, - заботливо говорит ему Шерт. – Не хотите ли груш? Я приобрел их специально для вас.
   И он протягивает Лису небольшое лукошко, наполненное великолепными оранжерейными грушами – золотистыми, почти прозрачными. Лис с тоской отворачивается от них.
- Не хотите? – Шерт удивлен. – Ну, тогда я съем одну. Не возражаете?
   Лис не отвечает ему. Он смотрит в окно, на залитые солнцем молодые зеленые деревья и кусты – и не видит их. Перед его глазами стоит одна и та же мрачная картина: взрыв – и он, Лис, разлетается на тысячи кусков вместе со всеми своими мыслями, чувствами, привязанностями, грехами и добродетелями. Смерть, вот что его ожидает, если не случится чудо. Что ж, он постарается приготовиться к ней. Он умрет дворянином, умрет достойно, а не так, как этого хотелось бы Шерту. Поэтому Кристин расправляет плечи, и на лице его появляется суровое и торжественное выражение.
- С вас бы сейчас портрет писать, - говорит ему Шерт с одобрительно-иронической улыбкой. – Под названием «Смерть героя». Отлично держитесь, так и продолжайте.
   И он откусывает большой кусок от свежей сочной груши. Кристин закрывает глаза, чтобы не видеть его, но не слышать не может. Тяжелый баритон назидательно роняет в тишине экипажа веские слова:
- Кто же пытается сбежать по громоотводу? Это достойно десятилетнего мальчика. Вам следовало уходить через крышу дворца, потом – на колокольню, а оттуда – на крышу первого же дома. Это, конечно, один из вариантов побега, далеко не самый лучший. Но о других пяти известных мне я вам не скажу, а то еще запомните. Ведь вы всё на лету схватываете, прямо, как Фортунат Ортолани, которого, как мне известно, учит господин Эрнст Блэйк. Зачем же он учит его? Как много причудливых загадок вокруг меня! Господин Карну старинного дворянского рода едва ли не усыновляет маленького безродного вора, потом берет в друзья вас, своего бывшего противника. Зачем он это делает, как вы полагаете?
- Затем, что он достойный человек, - холодно отвечает Лис. – Гораздо более достойный, чем вы.
- Но я тоже много кого спас, - замечает Шерт, выбрасывая в окно огрызок груши и вытирая руки платком. – До чего сочная попалась… Да, я не только губил, но еще и охранял… правда, не получил за это ни малейшей благодарности. Как вы думаете, ваши друзья взорвут вас вместе со мной – или не смогут? Хватит ли у них духу пожертвовать вами ради блага отечества?
- Не понимаю, о чем вы говорите, - ровным голосом отзывается Лис.
- Не понимаете? – Шерт делает вид, что удивлен. – Тогда почему же у вас такое решительно-героическое лицо? Ведь вы готовитесь умереть, не так ли?
- По закону я как человек, арестованный вами, имею право хранить молчание, - отчеканивает Лис, глядя в глаза своему губителю. Шерт отвечает ему взглядом, полным веселого понимания, потом говорит:
- Неправда, вы не арестованы. Завидую я вам: у вас замечательные друзья. Настоящие. Правда, неизвестно, пощадят ли они вас сегодня. Но… - он смотрит на часы, - через пятнадцать минут это окончательно выяснится. Тогда мы с вами погибнем вместе. Вы взлетите в Рай ( вы же стали такой нравственный, что вам хоть крылья пришивай к лопаткам), а меня, вероятно, ждет ад. Правда, я верю в Бога, хотя редко бываю в церкви, но всё же верю. Даже иной раз с удовольствием хожу послушать хор в кафедральном соборе. Если же нас с вами пощадят, мы непременно отметим это, не правда ли?
- Я ничего не буду отмечать с вами, - говорит Лис. – Хотя бы потому, что вы заставили меня ехать в этой карете. Остальные ваши слова для меня загадка.
- Упорствуйте, стойте на своем,  - кивает головой Шерт. – Это у вас хорошо получается.
   Наконец, они подъезжают к роковому мосту. Лисом на мгновение овладевает безумный страх, но тут же этот страх сменяется смирением и необыкновенным спокойствием. «Господи, да будет воля Твоя, - говорит он про себя. – В руки Твои предаю дух мой». Карета с грохотом катится по бревенчатому мосту. Проходит минута, долгая, как сама вечность. И вот экипаж уже на другом берегу Короны – стремительно летит вперед. Лис слышит, как катятся по земле колеса, как стучат по ней копыта лошадей… но ничего не чувствует. Он сидит, смертельно-бледный, откинувшись на подушки сиденья и закрыв глаза, а Шерт, такой же бледный, с мелкими каплями на лбу, не сводит с него глаз.
   Ни он, ни Лис не произносят ни слова, пока карета, наконец, не останавливается. Тогда Лис открывает глаза, а Шерт, уже несколько минут как окончательно пришедший в себя, говорит ему со своей обычной улыбкой:
- Поздравляю себя и вас, Кристин, с уцелением! Ваши друзья действительно любят вас.
   «Он безумец», - подумал Кристин, чувствуя невероятное облегчение оттого, что смертельная опасность миновала, и в то же время удивляясь поведению Шерта: почему тот решился сегодня рисковать своей жизнью?
- Я не понимаю, - сказал он. – Если вам казалось, что вы можете погибнуть, зачем вы вообще поехали?
- Знаете, - задумчиво молвил Шерт. – Во-первых, риск был не так уж велик, во-вторых, мне хотелось посмотреть, как вы будете держаться. Что ж, вы держались отлично. Но мы с вами оба, пусть всего на один процент, но всё-таки оба сомневались, будем ли мы живы после этой прогулки. А один процент сомнений (теперь вы убедились в этом!) – это много для человеческой души. Одна минута сомнения и ожидания подчас стоит очень дорого. Но мы с вами ее пережили, эту минуту. Слава Богу!
   Он высунулся в окошко и окликнул:
- Хигг! Выпустите нас. Мы с господином Горстом хотели бы отдохнуть в спокойной обстановке.
   «У тебя был один процент сомнения, а у меня все пятьдесят, - мысленно сказал Лис Шерту. – Но ты, видимо, позаботился о том, чтобы Дэльф узнал, что я еду с тобой, иначе не пошел бы на такой риск».
   Они вышли из кареты. Лис увидел, что они в глухом лесу, на лужайке, рядом с каким-то высоким домом. Дом вполне походил бы на замок, если был бы немного выше и больше. «Это чье-то охотничье поместье, - догадался Желтый Лис. – Интересно, чье?»
   Марсель и Хигг опять было взяли его под руки, но Шерт, засмеявшись, сказал:
- Не беда, если господин Горст теперь сбежит от нас. Правда, ему трудновато будет это сделать.
   Он жестом пригласил Лиса следовать за собой. Они подошли к беседке, старой, но чисто вымытой к их прибытию: видимо, людьми, посланными Шертом вперед. В беседке уже был накрыт стол, и лакеи-телохранители с угрюмо-замкнутыми лицами выносили из дома и ставили на красивые дорожные тарелки из серебра другие, фарфоровые, поменьше и поглубже. Среди прочих блюд Лис заметил судок со своим любимым французским супом с креветками. На столе уже стоял рейнвейн, и поблескивали бокалы.
- Садитесь, - радушно пригласил Кристина Одо Шерт. – Сегодня вы мой гость.
- Полагаю, вы и сами в гостях, - усмехнулся Лис. – Могу ли я узнать, чье это поместье?
- Господина Губерта Грая, - ответил Шерт, садясь за стол. – Один из его охотничьих домов.
   Лис сел за стол напротив Шерта. Он вдруг почувствовал сильный голод и решительно взялся за ложку, тем более, что тарелка супа уже стояла перед ним.
- Постойте, сначала выпьем, - предложил Шерт, внимательно глядя на него.
- За что же? – Лис посмотрел ему в глаза.
- За наше с вами здоровье, - молвил Шерт.
- За свое здоровье я выпью, - ответил Лис. – А за ваше и не подумаю.
- Какой вы недобрый, - засмеялся Шерт. – А я вот выпью и за вас, и за себя. Вы, конечно, скорбите, что я остался жив; я же, напротив, очень рад, что вы не погибли.
- Ну, это не ваша вина, - улыбнулся Кристин, - то, что я не погиб. Вас мне благодарить не за что.
   Он сделал глоток из бокала, Шерт тоже; оба принялись за еду. Обед прошел в молчании, каждый думал о своем.
   Потом Шерт откинулся на спинку кресла и вытащил портсигар.
- Угощайтесь, - сказал он Кристину.
- Благодарю, - ответил тот. – У меня есть свои.
- Тогда не угостите ли вы меня?
- Мои сигареты хуже ваших.
- Вы полагаете? Покажите мне их. Да нет, ничуть не хуже. Такие же.
   Они закурили, каждый свою сигарету. Шерт прикрыл глаза и сказал:
- А знаете, Кристин, мне ведь уже всё, абсолютно всё известно. Все вы – участники заговора против его превосходительства. Во главе заговора стоит Фидэль Карну. Остальные: вы, Клав, баронессы Делор, Рита Фран, еще два-три дворянина и слуги маркиза де Руа. Где сейчас находится Гофредо Сальгари, мне неизвестно, но он либо в Мунлайте, либо в Кэвин-Лодже. Карну ведет переписку с князем Арвидом, собирающим армию на островах. Вы уже убрали Нэя и Шассэ (полагаю, они в плену у князя), а теперь хотите убрать меня. Это логично, я для вас человек опасный. Оставить меня в живых маркиз де Руа никогда бы не рискнул. Предположим, вы меня убираете. Вашим единственным препятствием в этом случае остается дворцовая гвардия, слепо преданные его превосходительству шестьдесят тысяч человек ликардийской армии и… еще один господин, который, в своем роде, для вас опасней, чем я. От него я узнал о вас очень много, ибо он постоянно следит за вами, и вы об этом даже не подозреваете.
- Я ни о чем вас не спрашиваю, потому что я вас не понимаю, - отвечает Кристин равнодушно. Ему в самом деле уже всё равно, потому что «Железный Тигр» «раскусил» и его, и других.
- А я вам всё-таки скажу, - говорит Шерт. – Скажу имя этого очень умного и очень опасного господина, который сумел провести самого маркиза де Руа, вас, Кристин, и даже Эммануэля Клава. Ведь это именно он снесся со мной, дал совет написать его превосходительству, приехать и расследовать, что происходит в Короне. Ну, сказать вам его имя или, может, сами догадаетесь?
- Незачем мне ни слушать вас, ни догадываться, - устало отвечает Желтый Лис. – Я вижу, вы намерены посадить меня и моих друзей в тюрьму. Что ж, это ваше дело.
- Я действую по закону, - отвечает Шерт. – У меня против вас нет улик. Я никого не могу посадить в тюрьму, особенно Фидэля Карну, которого так любит его превосходительство. Я мог бы посадить вас по подозрению в мелких внутриполитических интригах, но, поверьте, не хочу. С удовольствием посадил бы Клава, но на него это не подействует, тюрьмой его не сломаешь. А остальных я и ломать не желаю, они мне нравятся. Итак, сказать вам имя самого опасного человека? Ведь вам это интересно, Желтый Лис, вы же разведчик, я знаю.
- Говорите, что хотите, - отвечает Лис. – Я ваш пленник, мне ничего другого не остается, как слушать вас.
- Так вот, - Шерт смотрит ему в лицо. – Имя этого человека: граф Кингмор.
- Кингмор?! – на лице Кристина против его воли отражается бесконечное изумление. – Но ведь он глуп, как пробка!
   Шерт с наслаждением смеется, потом говорит:
- Это ж надо! Как он вас всех провел. Вы считали его глупым, потому что он хотел этого; на самом деле он хитрый, коварный, злобный. Он чрезвычайно много сообщил мне о вас. Половина тех сведений, которыми я сейчас располагаю относительно заговорщиков, получена мной от него через одного чрезвычайно верного и хитрого человека. Это лакей Джек Стоун, помните его? Незаметный человечек – и при этом опаснейший шпион. Впрочем, у Кингмора много доносчиков.
- Зачем вы мне это говорите? – Желтый Лис проницательно взглянул на Шерта. – Зачем выдаете его?
- А вот это уже мое дело, - Шерт встает. – Пойдемте, осмотрим дом Губерта Грая. Он его совсем забросил. И очень напрасно: отличный дом.
- Пойдемте, - решительно соглашается Лис.
   Они идут осматривать дом. Большинство комнат заперто, а те, что открыты, чрезвычайно заброшены. Кое-где в окнах выбиты стекла, не чищены дымоходы, обои отсырели, покрылись мхом и плесенью - и отстают от стен. Но в целом дом производит богатое и уютное впечатление.
- Если здесь сделать ремонт, дом еще постоит, - говорит Шерт.
   Лис с этим совершенно согласен, но он пока что думает о другом. Например, о том, зачем Одо Шерт раскрыл ему тайну Кингмора. Снова проверка? Или Шерт в чем-то не сошелся с графом и решил его «убрать» чужими руками, то есть, руками Карну и его друзей?
   Шерт, напротив, не задумчив, а весел, словно сбросил с себя какой-то груз, давивший его, мешавший ему дышать.
   Они забираются на крышу – плоскую, замшелую, гладкую. Один край парапета здесь отломан: неподалеку от одной из труб, сделанных в виде древнегреческих колонн. Кристин медленно идет в одну сторону крыши, Шерт – в другую, к тому месту, где откололся парапет. Когда Кристин отрывается от раздумий и смотрит, где Шерт, то, к своему великому удивлению, он его не обнаруживает. Последний раз он видел его у места скола, поэтому, прихрамывая, отправляется туда. И видит: Шерт висит над пропастью, уцепившись руками за неровный край крыши. Он смотрит прямо на Кристина, а Кристин на него. Лицо Шерта, удлиненное, худощавое, смуглое, с черными небольшими усами и окладистой бородкой, спокойно.
- У меня вдруг закружилась голова, - объясняет он Лису.
     В глазах Лиса тотчас мелькает не просто радость, а жадное упоение. Один толчок – и его враг окажется внизу, на земле, разбитый вдребезги, мертвый! Он, Лис, совершит подвиг, князь Арвид и Дэльф будут довольны. Он станет героем! Неслыханная удача сама идет ему в руки; ситуация работает на него, как еще никогда…
   И вдруг, неожиданно для самого себя, он советует:
- Подтянитесь на руках.
   Шерт улыбается ему своей неожиданной улыбкой и отвечает:
- Если бы я мог подтянуться, я давно это сделал бы, не так ли? Не притворяйтесь, Кристин, я же вижу, что вы рады. Столкните меня вниз. Я проиграл, тут уж ничего не поделаешь; не всё же выигрывать. Признаю вас победителем. Ну, давайте, - и он закрывает глаза.
   Радость гаснет в глазах Лиса; в них появляется тревога. Он быстро спускается с крыши на третий, последний,  этаж, сдергивает с окон несколько тюлевых штор, быстро связывает их между собой крепкими узлами, возвращается на крышу, привязывает свой импровизированный канат к трубе-колонне и с трепетом в душе подходит к краю крыши, держа в руках другой конец каната. Он не будет героем. Пусть князь Арвид и Дэльф сердятся. Он не может поступить иначе.
   Он осторожно заглядывает вниз: не упал ли еще Шерт? Шерт на месте.
- Кристин! – восклицает он, не веря своим глазам. – Да вы, никак, собираетесь спасти меня! Это очень нелогично. Я опасен для вас и ваших друзей, подумайте об этом.
- Держите канат и не разговаривайте со мной, - Лис начинает чувствовать нарастающую внутреннюю дрожь. Он бросает конец каната Шерту, но вдруг неожиданно поскальзывается, точно на льду, и, выпустив из рук тюлевый жгут, летит вниз… но тут же останавливается. Он висит высоко над землей, а Шерт, который в таком же положении, смеется и держит его навесу, обхватив руками. Сам он каким-то чудом прилепился к стене и не падает.
   Он подтягивает Лиса к свисающему с крыши канату:
- Хватайтесь, да покрепче.
   Лис молча и крепко хватается за канат без единой мысли в голове и так же, без всякой мысли, на одном инстинкте, принимается лезть вверх, очень умело и быстро. Шерт же подтягивается на руках, оказывается на крыше раньше Лиса и окончательно помогает ему выбраться на ровную плоскость.
   Они садятся рядом.
- Ну, как вы? – Шерт дружески заглядывает ему в лицо. Лис, с трудом шевеля губами, отвечает ему:
- Идите вы к черту с вашими проверками. Я хорошо отношусь к людям, но вас просто ненавижу.
   Он закрывает лицо руками.
- Бросьте, - Шерт встает и отряхивается. – Скоро вам некого будет ненавидеть. Пойдемте вниз.
- Идите, куда хотите, я с места не сдвинусь, - отвечает Кристин, не отнимая рук от лица.
- Вы бы лучше спросили, каким чудом я держался на стене, - говорит Шерт. – Это была ловкость рук, разумеется, заранее продуманная. На мне был страховочный пояс, а в стене – крюк. И плохой бы я был полицейский, если бы не умел подтянуться на руках. Ну да, я хотел проверить, сбросите вы меня вниз или нет. И был уверен, что сбросите. Право, Кристин, я очень тронут вашим великодушием и находчивостью. Вы догадались сделать канат из тюлевых занавесок, причем сделали его за восемь минут, я засек время. Это была последняя проверка. Теперь всё для вас и ваших друзей пойдет очень хорошо, можете передать это Карну.
- Зачем вам понадобилось, чтобы я падал вниз? – глухо спрашивает Кристин. – Ведь это тоже было подстроено!
- А, - Шерт смеется. – Это я вас приручаю. Хочу, чтобы вы были мне благодарны за то, что я спас вас от смерти. А мог бы не спасти. Вам не приходило это в голову?
- Нет, - отвечает Лис. – Вы бы обязательно спасли меня. Не знаю, почему, но я уверен в этом.
- Вы совершенно правы, - подтверждает Шерт. – Я бы спас вас, даже если бы вы столкнули меня вниз. Другой вопрос, почему бы я это сделал? Я, как и вы, не знаю ответа. Нам многого не дано понять. Порой между людьми существует определенная мистическая связь, которую трудно объяснить. Вставайте, Кристин, пойдемте вниз.
   Желтый Лис встает, и они спускаются вниз. Кристин уже овладел собой и теперь глубоко задумался. Почему Шерт старается опутать его этой цепью опасностей и спасений, какова его главная цель, чего он хочет?
- Давайте мне ваши груши, - грубо требует он внизу.
- С удовольствием дам, - Шерт очень доволен. – Марсель, принесите груши из кареты. Пойдемте, выпьем вина, господин Горст. Или, может, устав от всего пережитого, вы хотите вернуться домой? Я охотно одолжу вам лошадь одного из моих телохранителей.
- Нет, - отвечает Лис. – Не понимаю я ваших игр, господин Шерт, но домой не поеду: я хочу, чтобы вы живым вернулись во дворец.
- Видите, я завоевал-таки вашу преданность! – торжествует Шерт.
- Ничего подобного, - возражает Кристин. – Самое большее, что вы завоевали, это мое любопытство. Вы загадочный человек – и не должны умереть прежде, чем я вас разгадаю.
- Что ж, может, у вас это и получится, - соглашается Шерт. Они снова сидят в беседке, едят груши и пьют вино.
- Знаете, Кристин, - говорит Шерт. – Когда меня завтра не станет, откройте тайник в полу вашей квартиры и прочтите письмо, которое я там для вас оставил.
- И что я узнаю из него? – интересуется Лис. – Что вы граф Калиостро или Вечный Жид?
- Наконец-то вы начали отвечать мне по-человечески,  - смеется Шерт. – К сожалению, я не Калиостро, а до Агасфера мне далеко. Боюсь, что я простой смертный. Но всё-таки из моего письма вы кое-что узнаете.
- А где будете вы сами? – спрашивает Крис.
- Говорю же вам, меня не станет.
- Неправда, - отвечает Кристин. – Я Лис-Колдун, так что, вы будете жить на свете, пока я не узнаю всех ваших тайн.
- Ну, если вы Лис-Колдун, значит, вас не обманешь, - Шерт одобрительно смотрит на него, и Лис с удивлением замечает, что улыбка Шерта вдруг перестает быть неприятной.
- Я ведь тоже колдун, - задумчиво признается Шерт. – Так что, будем вместе колдовать.
- Только не по вашим черным книгам, - заявляет Лис.
- Они больше не нужны мне, - качает головой Шерт. Он смотрит, как Лис ест груши, такие же золотистые, как его волосы, смотрит на его лицо, на ясные, словно вдруг ожившие синие глаза и неожиданно спрашивает:
- Ваши родители, вероятно, гордились вами, когда вы были ребенком?
- Ну, еще бы, - беззаботно отвечает Лис, отбрасывая ложную скромность. – Правда, у меня внешность немного портретная. Вот Дэльф – тот действительно красавец.
- У господина Карну одно очарование, у вас другое, у Фортуната третье, - Шерт закуривает. – Все вы очень милы; я давно не встречал таких людей, и рад, что встретил. Баронессы Делор также очаровательны. Жаль, что я поставил крест на женщинах и не общаюсь с ними. Мне осталось одно: мужская дружба, ибо любовь меня обманула. До встречи с вами, господа заговорщики, я полагал, что дружба – это чепуха, но теперь вижу, что поспешил с выводами. Жаль, что вы не мой сын, Кристин.
- Усыновите меня, - разрешает Лис. – И тогда я, наконец, узнаю ваши тайны.
- Вы уже слишком взрослый, - вздыхает Шерт. – А потом, вы и без того узнаете мои тайны.
- Женитесь, и у вас будет сын, - искренне советует Лис.
- Женщины обманщицы, - качает головой Шерт. – Они уходят от нас, мы для них ничто, - в его голосе звучит горечь. – Их память изумительно коротка, а благодарности они и вовсе не знают.
- Мы часто обманываем их еще хуже, - возражает Лис.
- Я не обманывал, - отчеканивает Шерт. – Да и вы тоже. Я знаю решительно о всех ваших похождениях. Все ваши дамы довольны и вспоминают о вас очень тепло, без малейшей грусти или обиды. Но будьте бережны с Иветтой Стрендж: она заслуживает настоящего чувства…
- Я это знаю, - быстро говорит Лис. - Можете не беспокоиться. Если вам известна вся моя жизнь, будьте, по крайней мере, скромны и не говорите со мной о том, о чем никто не стал бы говорить… если вы мне друг, - тихо добавляет он.
- Друг, - решительно соглашается Шерт. – Хорошо, я буду молчать; тем более, что вы и без меня всё чувствуете и понимаете.
- Спасибо, - Лис протягивает ему руку, и Шерт пожимает ее.
   В скором времени они уезжают обратно, в той же карете, и приблизительно через час прибывают во дворец.

                5.

   Ночью Лис никак не может уснуть. Ему не дает покоя мысль о письме, которое Одо Шерт оставил для него в тайнике. Но он не смеет нарушить слово, данное Шерту и заглянуть в письмо прежде, чем наступит завтрашний день. В голове Кристина тысячи вопросов, и один из них: что собирается делать Шерт? Лис уверен, что ничего плохого, но даже это его тревожит. Что заставило Шерта изменить свое поведение, мало того, самому измениться внутренне? «Может, всё очень просто, - размышляет Лис, - просто мы ему понравились, вот он и решил примкнуть к нам? Ведь я в свое время поступил так же. А может, есть что-нибудь еще. Что же он задумал? И ведь мне никому ничего нельзя сказать…» Последняя мысль тоже мучает его: ведь Дэльф и все остальные еще ничего не знают. У него не было возможности связаться с ними сегодня, он даже не видел Дэльфа. А вдруг они, ничего не зная, попытаются убить Шерта этой ночью – и убьют? Нет, успокаивал себя Лис. Его друзья, конечно, просто затаились в ожидании. Что ж, правильно делают. А завтра… завтра будет видно.
   Наконец, сон одолевает его, и он кое-как засыпает.
   Рано утром его слуга Рольф будит его.
- Вставайте, ваша милость! За вами из дворца прислали. Там несчастье: господин Шерт сгорел ночью в своей постели. Его превосходительство сам не свой.
   Кристин быстро одевается, думая: «Так. Вот он и исчез, как обещал. Неужели вправду сгорел? Нет, быть этого не может!»
   Он уезжает во дворец. На крыльце он сталкивается с маркизом де Руа. Они быстро здороваются за руку; при этом Кристин ощущает в своей ладони бумажку. Мгновенно и незаметно он прячет ее. Они поднимаются  покоям Шерта. Спальня черна и обуглена. Врач осматривает что-то черное, отдаленно напоминающее человеческое тело. Везде мокро, всюду сажа, пепел, грязь. Правитель Ликардии, Фердинанд Готтхольд, вытирает платком покрасневшие глаза и с трудом произносит сдавленным голосом, обращаясь к Карну:
- Вон, что происходит, де Руа! Мои лучшие люди погибают! Вчера еще был жив и весел, а сегодня – взгляни! Причина, конечно, не случайна; это был поджог, говорю я тебе, поджог! И знаешь, кто это сделал? Джек Стоун, мой лакей. Я почти убежден в этом, потому что он бесследно исчез. Конечно, сбежал! Вероятно, Одо Шерт в чем-нибудь разоблачил его, и негодяй решил с ним расправиться. До чего же мне тяжело, Фидэль, знал бы ты!
   Карну молча и крепко пожимает ему руку. Его лицо сурово, глаза недоверчивы. Он подходит к врачу и внимательно осматривает тело, не прикасаясь к нему. Затем возвращается обратно.
- Да, - говорит он траурным голосом. – Похоже, это действительно господин Шерт. Мне очень жаль, ваше превосходительство. Но не сокрушайтесь. Обещаю вам: мы найдем виновного, я позабочусь об этом.
- Друг мой, - барон обнимает его. – Только ты у меня остался. Прошу тебя, будь осторожен! Джек Стоун, вероятно, участник какого-нибудь заговора против меня. Он не остановится; они не остановятся! Разве внезапная гибель не преследует всех верных мне людей, точно какое-нибудь чертово проклятье? Нэй, Доминик, а теперь и Шерт! Кто же следующий, как не ты, Карну!
- Если это заговор, ваша светлость, - отзывается Карну, - то мы, я и верные вам люди, по милости Божьей, непременно раскроем его. Господин Горст, - холодно обращается он к Лису. – Не стойте, как столб. Подите, распорядитесь насчет похорон, уборки, отделки покоев и прочего.
- Слушаю, господин маркиз, - кланяется Кристин и спешит в свой кабинет. Раздав поручения младшим секретарям и лакеям, он остается один и читает записку де Руа: «Крис! Вчерашнее покушение не удалось, т. к. он откуда-то проведал о нем и взял тебя с собой за город. А сегодня он сгорел. Что происходит? Я перестаю верить собственным глазам и рассудку. Может, ты знаешь больше меня? Сегодня в семь соберемся у Эма и обсудим происшедшее. Мне очень не нравится всё это. Д.»
   Желтый Лис перечитывает записку три раза, чтобы запомнить, потом сжигает ее в камине.
   Весь день ему не терпится поскорее вернуться к себе домой, чтобы узнать, что же написал ему Одо Шерт. Как нарочно, события минувшей ночи без конца задерживают его. По совету Карну и Клава в столице временно вводится комендантский час. Все лица, более менее приближенные к его превосходительству, получают особые разрешения или пропуска – для того, чтобы полиция не задерживала их. Лис тоже получает пропуск.
   Наконец, с трудом освободившись в шесть часов вечера, он летит к себе домой, достает из подпольного тайника плотный конверт и, волнуясь, распечатывает его.
   «Здравствуйте, Кристин, - читает он знакомый четкий почерк. – Если вы читаете это письмо, значит, вы живы, чему я очень рад, и чего нельзя сказать обо мне (во всяком случае, прилюдно). Вам уже, конечно, известно, что несчастный случай сократил мой унылый земной путь? А теперь читайте внимательно.
a) Граф Кингмор и лица, которые тайно служат ему (список их имен я прилагаю ниже) должны быть уверены в том, что сгорел именно я, а не лакей Джек Стоун; в ваших интересах не разуверять их.
b) Граф Кингмор не догадывается о роли Фидэля Карну, но Клав и Джакоза, а с недавних пор и вы, Кристин, у него на подозрении. Господа, делайте вид, что ничего не знаете о нем, работайте, как прежде. Если вы попытаетесь «убрать» его, вся ваша деятельность пойдет прахом. Прошу и молю: не трогайте этого человека.
c) Граф Кингмор верит мне и рассчитывает на меня; моя гибель будет для него ударом. Он попытается найти мне замену в лице некого `Ингваля `Эдэ, бывшего начальника тайной полиции князя Арвида. Не бойтесь, Ингваль далеко не такой проныра, как я. Дайте ему укорениться в его должности.
d) Лакей Джек Стоун понял, чью сторону я держу и пытался шантажировать меня. За это он был убит мной, положен в мою постель и сожжен. Этого еще не случилось, так как я пишу письмо заранее, но случится обязательно.
   И, наконец, последнее. Почему я окончательно решил взять вашу сторону? Ответ прост: потому что вы лучше. Я, правда, несколько сердит на Эммануэля Клава, так как не обнаружил его слабых сторон, но, думаю, что со временем прощу ему его внутреннюю неуязвимость. Повторяю: вы лучше, чем люди Готтхольда и Кингмора. Чем лучше? Не могу дать полного ответа на этот вопрос. Вы сильнее, честнее, умнее, нежели ваши враги, и не в пример более сердечны, чем они… но, может, есть еще что-то, что привлекает меня ко всем вам. Я мог бы стереть вас с лица земли за какую-нибудь неделю. Не сочтите за хвастовство; это истинная правда. Мог бы, но не хочу. Без вас в мире станет удивительно пусто, и моя жизнь потеряет смысл. Вы достойны победы, к которой идете. Я хочу, чтобы вы победили, и намерен всячески содействовать вашему успеху. Если вы верите такому загадочному союзнику, как я, подайте мне знак, а именно: поезжайте отдохнуть в Мунлайт. Тогда я, как Феникс, восстану из пепла и появлюсь среди вас. Советую вам сделать это в середине или в конце мая.
   Господин Карну! Если Вас тревожат мои «цинизм и жестокость», о которых упоминал князь Арвид, устраняя меня от должности начальника полиции, то уверяю Вас: я изменился, и отчасти – благодаря Вам и Вашим друзьям. Если Вас угнетает воспоминание о моем бывшем секретаре, которого повесили, скажу Вам правду: он был виновен в смерти молодой женщины, которую я довольно близко знал. Что еще? Да, честолюбие и атеизм. Я не атеист, уверяю Вас. Я был им какое-то время, но теперь для меня всё изменилось. Честолюбие осталось, но оно не играет для меня такой роли, как прежде. Я стал философом и теперь увлеченно изучаю человеческие характеры. Право, нет ничего увлекательней этого!
   Еще раз советую всем вам: остерегайтесь Кингмора! но не мешайте ему. Пусть делает свое дело. Его цель: ликардийский престол. Поговорим об этом подробнее в Мунлайте.
   Последний совет: пусть молодые баронессы пригласят Иветту Стрендж погостить в Мунлайте или Кэвин-Лодже. Это важно.
                Прощайте. С уважением, Одо Шерт».
   Далее шел постскриптум, где перечислялись имена помощников и агентов графа Кингмора. Все эти имена были знакомы Кристину. Читая их теперь, он невольно удивлялся: а он-то всегда считал, что эти люди - просто серенькие чиновники средних способностей, поэтому никогда не обращал на них внимания.
   Последний совет Шерта - пригласить Иветту Стрендж погостить в Кэвин-Лодже или Мунлайте - тронул Лиса. В этом совете ясно проглядывала забота Шерта о нем, Кристине, да и об Иветте тоже. «Он славный, - решительно подумал Кристин. – Каковы бы ни были его тайны, он, бесспорно, свой человек. И поразительно умен!»
   Он спрятал письмо за пазуху и поспешил к Джакоза, чувствуя себя Али-Бабой, несущим домой заветные сокровища Сезама.   
   … Когда, сидя за столом в гостиной Джакоза, он подробно рассказал о своей вчерашней прогулке за город с Одо Шертом, а после зачитал его письмо, в комнате долго царило молчание. Все были потрясены до глубины души, всех крайне удивило и взволновало поведение Железного Тигра; все были заинтригованы.
   Первым заговорил Карну.
- Да, - уронил он с улыбкой, - такой человек не промах, господа. Ну, как вам всё это?
- Это здорово, - признался Клав. – Знаете что? Я ему верю.
- Я тоже, - спокойно молвил Карну. – Одо Шерт очень помог нам. Если не ошибаюсь, лучшего союзника нам не найти.
- Да, - проворчал Джакоза. – А мы-то чуть не отправили его на тот свет.
- Слава Богу, что не отправили, - засмеялся Фортунат. – Надо будет утешить Дэмьена, а то он сам не свой после вчерашнего неудавшегося покушения.
- Утешим, - взгляд маркиза де Руа стал ясным и умиротворенным.
- Что ж, господа, - сказал он. – Предлагаю последовать совету господина Шерта и уехать в середине мая в Мунлайт, оставив столицу на Ингваля Эдэ. Наверняка, он в это время уже прибудет и вступит в свою новую должность: станет преемником Шерта. Теперь мы знаем людей Кингмора и близко не подпустим их к Мунлайту.
- Пусть тогда приедут и наши семьи, Дэльф! – взмолился Джакоза. – Я уже сам не свой без Элен и Лоренцо.
- Разделяю твои чувства, - согласился Карну. – непременно постараюсь сделать так, чтобы наши семьи приехали.
   Он посмотрел на Кристина Горста и с улыбкой пожал ему руку:
- Спасибо, Крис! Ты, сам того не зная, сделал великое дело: привлек на нашу сторону драгоценного союзника, который стоит едва ли не целой армии. Я обязательно напишу о твоих заслугах князю Арвиду.
- Спасибо, Дэльф, - сказал Лис.
   Когда он вышел от Джакоза, то полной грудью вдохнул чистый майский воздух, в котором смешались запахи молодой травы, цветов и листьев. В небе сияли теплые ласковые звезды; мягкий ветерок коснулся лица Кристина. «Бог мой, а ведь скоро лето!» – подумал он с неожиданной радостью, и душа его бурно возликовала. Почти месяц жил он, совершенно не ощущая природы, не чувствуя благодатных перемен поздней весны; но теперь эти перемены охватили всё его существо. Мгновенно исчезли напряжение, печаль, страх, неуверенность, тревога: всё, что так мучило его в последнее время. Душа его раскрылась навстречу майской ночи и любви. Он засмеялся, точно весь оживая, и еще раз вдохнул в себя блаженный ароматный воздух. «Иветта Стрендж», - прошептал он с улыбкой – и пешком отправился домой.

                6.

   В первых числах мая Фортунату исполняется семнадцать лет. Он получает подарки, один из которых – самый лучший! – добавочный выходной. Он проводит его с Алисой.
   А спустя еще две недели они уезжают в Мунлайт.
   К этому времени в столицу действительно приезжает Ингваль Эдэ. У него солидный умный вид. В связи с этим сердце барона Фердинанда немного успокаивается, и он вполне спокойно отпускает на летний отдых всех своих приближенных.
   Карну весел, Джакоза тоже: они получили от князя Арвида позволение пригласить в Мунлайт и Кэвин-Лодж свои семьи. Доволен и Клав; Рита Фран, с которой он обручен, согласилась ехать с ним. Ликует и Элетта: ее жених Арленд Минг сообщил ей, что также приедет в Мунлайт. Иветта Стрендж с благодарностью изъявила свое согласие погостить в имении Карну. Желтый Лис, узнав об этом, стал молчаливым, задумчивым и мечтательным. С Алисой и Элеттой на этот раз едет госпожа Флёр; всё устраивается как нельзя лучше.
   День отъезда – солнечный, чудесный, веселый, совсем летний. Очень тепло, почти жарко, поэтому на Фортунате вместо синего суконного сюртука и таких же панталон – легкий костюм из светлой парусины, тонкие льняные чулки и кожаные башмаки с множеством отверстий. Несмотря на летнюю обувь, ногам всё равно жарко – из-за чулок. Фортунат твердо решает избавиться от них, едва они приедут в Мунлайт. Карну также одет очень легко, одеты по-летнему и Лис, и Рудольф с Дэмьеном, и Бен. В целях конспирации решено, что Джакоза привезет молодых баронесс и госпожу Флёр, а также Клава и Риту несколькими днями позже. Карну же со своими приближенными уезжает уже теперь. Фортунат прощается со Старым Садом, который ему всё равно, что родной дом, со слугами и Эрнстом Блэйком. Старый учитель остается в усадьбе. Перед отъездом он дает Фортунату наставления: пусть ежедневно повторяет в Мунлайте всё, что они прошли с осени. Фортунат обещает.
   Карну велит им с Лисом садиться в карету и ждать его. Они послушно занимают свои места в экипаже. Лис очень весел и оживлен, Фортунат также. Образы Иветты Стрендж и Алисы Делор не дают им покоя, вселяют в них не просто радость, а настоящее предчувствие счастья. Но порой Лис становится задумчив. Его мучает вопрос: полюбит ли его Иветта? И еще: как смог Одо Шерт узнать о них так много? Он молчит об Иветте, но спрашивает мнение Фортуната об осведомленности Шерта.
- Она у него прямо-таки сверхъестественная, - добавляет Лис.
   Фортунат пожимает плечами.
- Что ты хочешь, Крис? Он вообще человек загадочный.
- Такое чувство, что он иной раз просто подслушивал нас, - замечает Кристин.
- Это было невозможно, - возражает Фортунат.
   Лис задумывается, потом решительно встряхивает золотистыми вихрами, отгоняя от себя образ Шерта и думы о нем. Если он начнет размышлять об этом человеке, то просто утонет во всевозможных догадках, и в результате так ничего и не поймет. Нет, сейчас не время думать о нем, не время разгадывать его секреты. Лучше дождаться, когда Шерт, выполняя свое обещание, «восстанет из пепла» и появится в Мунлайте.
   Вскоре приходит Карну в белом костюме и белом цилиндре. Он садится рядом с Фортунатом. Карета и возок с багажом трогаются в путь.
- Тебе не жарко, Дэльф? – спрашивает Кристин. – Парик, да еще цилиндр…
- Переживу, - отвечает Карну. – В Мунлайте я сниму с себя решительно всё; оставлю, разве что, какую-нибудь набедренную повязку.
- Здорово! – Фортунат тотчас увлекается этой мыслью. – В таком случае, мы с Кристином тоже нарядимся дикарями. Будем все ходить в набедренных повязках…
   Лис заразительно смеется.
- Ну, нет, - говорит он. – Я не согласен. Я не хотел бы смущать дам.
   Карну подмигивает ему:
- А дамы, по-твоему, что, хуже нас? Вот увидишь, они наденут на себя тростниковые юбки, а грудь прикроют листьями лопуха.
- Нет, - вдохновляется Фортунат. – Лучше так: мы все будем в костюмах древних греков, и дамы тоже.
- Дамам-то хорошо, - вздыхает Карну. – В древней Греции они носили длинные легкие полупрозрачные одежды. А мужчины – короткие туники с поясами. Хорошо бы нам устроить всё наоборот: дамы в туниках, а мы в длинных одеждах…
- В тогах, - уточняет Лис. – Но если дамы облачатся в туники, они станут амазонками и пойдут на нас войной.
- Ничего, ты будешь нашим миротворцем, - улыбается Карну. – Ты очаруешь всех дам, и они поневоле сложат перед тобой оружие. Не зря же, Крис, ты похож на языческого бога Аполлона.
- Аполлон не хромал, - вздыхает Лис. – И другие боги не хромали, кажется…
- Как знать, - не соглашается Карну. – Может, очень даже хромали, только мифы об этом умалчивают.
   Они смеются, потом затихают, увлеченные быстрой ездой по великолепной луговой дороге. Фортунат и Лис, как дети, приникли к окну, не в силах оторвать восторженных глаз от чудесного луга в цветах, от красиво зеленеющей вдали светлой рощи, от темной полоски леса за этой рощей. Даже Карну жадно смотрит через плечо Фортуната на это роскошное, юное буйство свежей зелени. Скоро, совсем скоро он увидит Мари, Санди, Анну. Как же им будет хорошо, всем вместе! И он благодарно думает о Шерте: какой же тот молодец, что посоветовал им всем отдохнуть! Сами они вряд ли бы решились на такой смелый и заманчивый шаг.
   Весь день они в пути. Останавливаются только раз, на широком лугу близ леса, чтобы пообедать и выкормить лошадей. Дэмьен готовит походный обед, Фортунат помогает ему. Они разогревают на огне жаркое из куропатки, режут хлеб, расстилают скатерть прямо на траве и ставят на нее бокалы и графин с рубиновым вином. Потом все вместе, включая Рудольфа, садятся за импровизированный стол. Птицы неумолчно щебечут в листве ближайших деревьев, а по синему жаркому небу лениво тянутся белые облака.
- За вас, господин Шерт! – Карну поднимает свой бокал. – Вы такой человек, что можете сейчас видеть и слышать нас. Если вы нас слышите, знайте: мы пьем за ваше здоровье и ожидаем вас в Мунлайте.
   Все пятеро торжественно чокаются и пьют. На лицах – ни тени иронической улыбки. Они чувствуют, знают, что Шерт действительно может видеть и слышать их. Как это ему удается, для них загадка, но то, что его таинственные способности велики, ни у кого не вызывает сомнений.
   Они едут дальше до вечера, а на ночь останавливаются в уже знакомом Фортунату «Деревянном Орле». На этот раз снимают две комнаты: одну для господ, другую для прислуги. Фортунат пока еще не господин, но Карну и Лис про себя уже причисляют его к сословию господ; он ночует в одном номере с ними.


   Спустя сутки, утром, они приезжают в Мунлайт.
   Могучий старинный замок посреди зеленой долины, окруженной теперь не зимним, а веселым майским садом, кажется Фортунату совсем другим, чем зимой. У дома теперь гораздо более радостный, уютный вид. Да и сама долина, окруженная великолепными лесами, с рекой, обрамленной пышным кустарником и небольшими рощицами, предстает в ином свете: летнем, солнечном, благодатном.
   Желтый Лис впервые видит Мунлайт – и в восторге. Он с уважением смотрит на Карну, обладателя такого чудесного поместья.
   Экипаж и багажный возок на колесах быстро подлетают к заранее отворенным воротам и подкатывают по подъездной аллее к парадному крыльцу. Старый седой Альд стоит на крыльце, скупо улыбаясь; от улыбки его суровое лицо становится добрее и мягче. Рядом с ним – сияющий Гофредо Сальгари. Его белые зубы блестят, как у цыгана.
   Он сбегает с крыльца и порывисто обнимает всех, даже Дэмьена и Рудольфа.
- Господи, как я здесь скучал без вас! – восклицает он. Его черные глаза, похожие на жидкий огонь, излучают свет, подобный солнечному.
- С Альдом не поговоришь, - продолжает он. – До чего молчаливый. Где ты, Дэльф, нашел такого? Просто какой-то нелюдим. А остальные слуги или поденщики, как с ними говорить? Я совсем одичал в этом пустом дворце. Слава Богу, вы приехали, теперь здесь будет совсем хорошо.
- Мы больше не оставим тебя одного, узник замка Мунлайт, - обещает Карну с улыбкой.
   Потом они здороваются с Альдом. Карну крепко обнимает своего верного управляющего и пожимает ему руку.
   Они проходят в дом. Заранее извещенный хозяином о приезде его самого и гостей, Альд нанял поденщиц, вычистивших и вымывших весь замок, и приготовил всем гостям красивые комнаты: по две каждому, на втором этаже Мунлайта.
   Фортунат и Лис по обыкновению устроились рядом, Сальгари – напротив них, а де Руа - немного подальше, но в том же крыле, в раз навсегда выбранных им комнатах возле библиотеки. Он тут же занялся бумагами и деловыми письмами, скопившимися в его отсутствие, а Сальгари, Лис и Фортунат отправились осматривать дом. Сальгари, уже отлично знакомый с этими покоями и коридорами, взял на себя роль экскурсовода. Он показал Лису все четыре этажа огромного дома. Кристин Горст всем восхищался; всё казалось ему необыкновенно красивым и роскошным. Мунлайт чем-то походил на княжеский дворец в Короне, но был не в пример уютнее и, уж конечно, не мог сравниться со Старым Садом, который являлся просто трехэтажным, не слишком большим особняком.
   После обеда Фортунат не отказал себе в удовольствии принять ванну. В Старом Саду он мылся в прачечной, как это полагалось пажу. Де Руа не мог пустить его в ванную. В доме было много слуг, и такое «родственное» отношение к пажу немедленно породило бы сплетни. Обязательно стали бы говорить, что Фортунат для маркиза не просто любимый паж, а друг и брат, если не приемный сын. Такие разговоры не входили в планы Карну. Только друзья и приближенные могли знать об его истинной привязанности к Фортунату. Остальные должны были думать, что де Руа взял себе пажа из одного только каприза. Из каприза же он попросил Блэйка обучать его, из каприза иногда балует, но не более того. Лакеи в Старом Саду были твердо убеждены: Фортунату известно его место, и для маркиза он не более, чем любимый слуга.
   Здесь же, в Мунлайте, где постоянных слуг было всего пять человек, и все они были надежны и молчаливы, Карну и Фортунат могли не опасаться сплетен. Поэтому Карну сам решительно открыл перед Фортунатом дверь ванной, сверкающей розовым кафелем.
   Через несколько минут Фортунат уже с удовольствием утопал в душистой лавандовой пене. Желтый Лис в это время блаженствовал в ванной комнате второго крыла, а Сальгари, сидя для компании на скамеечке рядом с его ванной, самозабвенно слушал рассказ Лиса о Шерте, рассказ красочный, подробный и обстоятельный.
- Знаешь, у меня было чувство, что кто-то неустанно следит за мной, - признался Гофредо, зябко поеживаясь от одного воспоминания. – Я сначала решил, что мои нервы от одиночества совсем расшатались. Но теперь мне кажется, за мной действительно следили.
- Вряд ли это может быть, - возразил Лис. – Шерт до самого своего исчезновения не был уверен, в Мунлайте ты или в Кэвин-Лодже.
- Значит, его люди видели меня между Мунлайтом и Кэвин-Лоджем, когда я ездил прогуляться верхом, - пожал плечами Сальгари.
   Лис, подумав, согласился с тем, что это вполне могло быть.


   Проходит еще несколько дней, и тихий, огромный, пустынный Мунлайт наполняется гостями.
   Первой приезжает леди Карну с детьми.
   Де Руа с раннего утра ожидает их с нетерпением. Наконец, после полудня, две блестящих кареты въезжают на аллею, ведущую к крыльцу. Лакеи открывают дверцы, и красивая женщина лет тридцати, стройная, с самым нежным цветом лица, сероглазая, светловолосая, в летнем платье, легко выскальзывает из кареты прямо в объятия маркиза де Руа.
- Мари! – он подхватывает ее на руки, а она, светясь улыбкой восторга долгожданной встречи, обнимает его за шею. Он целует ее, она его, а рядом уже стоят мальчик и девочка и, держась за руки, с восхищением смотрят на своего отца. Одиннадцатилетняя Анна похожа на него, но его черты на ее личике по-женски и по-детски смягчены, а глаза такие же, темно-дымчатые. Александр, которому недавно исполнилось девять лет, напротив, похож на мать, но его черты не так нежны, как у нее, отрочески решительны. Волосы у брата и сестры прямые, темно-русые, как у отца. Он отпускает Мари и по очереди обнимает и целует детей, «Энн и Санди», как он уменьшительно называет их.
   Сальгари, Лис и Фортунат одиноко стоят в стороне, не желая быть навязчивыми, но Карну подзывает их и знакомит с женой и детьми. Мари очень ласково и дружески смотрит на друзей своего мужа; он писал ей о них так много хорошего! Фортунат хочет поцеловать ее руку, но она руки не дает, а целует его в щеку. Он нее пахнет ландышем. Фортунат глубоко взволнован. Он заглядывает ей в глаза: веселые, светлые, полные сердечной доброты, и ему на мгновение кажется, что перед ним его мать, которую он совсем не помнит: свежая, молодая, прекрасная.
   Лис с Мари по-светски галантен. Он целует ей руку, как и Сальгари, а она от всей души улыбается им. Энн серьезно, испытующе смотрит на друзей своего отца и важно здоровается с ними за руку, Санди тоже; но в отличие от сестры он всем улыбается, открыто и дружелюбно.
   Санди тотчас заводит дружбу с Фортунатом. Он не навязчив и не ищет его общества, но всегда, увидев его, подбегает к нему, крепко обнимает и бежит назад – играть. Если же Фортунат зовет его с собой, погулять по саду, Санди счастлив. Энн тоже радуется, когда Фортунат говорит с ней, он ей нравится, но она немного ревнует к нему отца и брата. Как девочка умная и справедливая она старается перебороть в себе чувство ревности, и постепенно ей это удается.
   … Еще через какое-то время, уже в конце мая, является Джакоза с сестрами Делор, госпожа Флёр, Клав с Ритой и Иветта Стрендж. Все они при слугах и служанках. Карну с удобствами размещает гостей в левом крыле замка, на третьем этаже. Теперь Лис и Фортунат в восторге. Они забывают всё на свете ради Алисы и Иветты и без конца сопровождают их в прогулках. В начале июня к Элетте Делор приезжает ее жених Арленд Минг, а Джакоза перебирается в Кэвин-Лодж: ведь к нему вот-вот приедут жена Элен и сын Лоренцо, которому уже двадцать лет.
   Теперь Мунлайт полон жизни. Давно старый замок не принимал столько гостей, давно не был свидетелем такого счастья, такой упоительной бури чувств. Он превращается в обитель любви и дружбы. Один Сальгари чувствует себя несколько одиноко на этом празднике жизни, поэтому перебирается к Джакоза в Кэвин-Лодж: там всё-таки меньше любви, страстей и прочих чувств, грустно волнующих одинокую душу. Там он пишет сонеты и длинные нежные письма своей возлюбленной, графине Веронике Гоцци, которая отвечает ему взаимностью, но пока что никак не может посетить Кэвин-Лодж. Она любимая фрейлина княгини Линды, супруги князя Арвида. «Мы с Вами встретимся осенью», - пишет Гофредо Вероника.
   Несмотря на ясное безоблачное счастье, Карну, Клав и Джакоза ни на минуту не забывают предостережений Одо Шерта. Днем и ночью оба поместья стерегут верные испытанные слуги. В Мунлайте это Дэмьен, Бен и Рудольф, а также Фортунат и Кристин Горст. Они еще крепче сдружились между собой за две недели, проведенные в очарованном летнем замке у реки Мун.

                7.

   Ясная летняя ночь: очень теплая, звездная, таинственная. Луна, золотистая, почти совсем круглая, ярко озаряет замок и долину, посреди которой он стоит. В саду заливаются соловьи, стрекочут кузнечики в траве. Легчайший ветерок слегка колеблет листья деревьев.
   Фортунат и Кристин обходят дозором сад Мунлайта снаружи ограды. Им в помощь Альд дал огромного пса, гладкошерстного, серого, мощного. Его зовут Порох: из-за внезапного громкого голоса, который он очень редко подает.
   Сад огромен. Озаренный луной, он кажется серебристым и сказочным. Фортунат и Кристин обходят его за сорок минут – так он велик. Наконец, ими всё проверено, и они садятся прямо на траву у запертых ворот. Трава благоухает в ночи, она почти не тронута росой. Темная полоса дальнего леса кажется сумрачной, загадочной.
   И Фортунат, и Лис одеты легко: в светлые парусиновые панталоны, легкие башмаки и рубашки из тонкого полотна. Рукава у рубашек засучены. Оба успели сильно загореть. Розовое лицо Лиса стало персиковым, а более темная кожа Фортуната – смуглой.
- Иветта не спит, - говорит Лис, глядя на одно из окон Мунлайта, самое дорогое для него.
- А Алиса спит, - вздыхает Фортунат, находя глазами другое окно.
   Кристин косится на него.
- Тебе-то хорошо, Алиса тебя любит…
- Ты Иветте тоже нравишься, - великодушно говорит Фортунат.
- Ей все нравятся, - Лис срывает ночной цветок и подносит его к лицу. – Ну, и я не исключение.
- Ты хочешь, чтобы она стала твоей за какую-нибудь неделю? – удивляется Фортунат.
- Ты еще молод, друг мой, - Лис ложится на спину, покусывая лепестки ночного цветка. – Такая девушка не станет ничьей до самого дня свадьбы.
- Ты испорченный, - смеется Фортунат. – Я не то имел в виду, Крис. Я хотел сказать: не влюбится же она в тебя всего за одну неделю дружеского знакомства!
- Мне кажется, наше знакомство так и останется дружеским, - роняет Лис. – Дурацкая у меня внешность. Ну, какой серьезной девушке понравится мой курносый нос и золотистые вихры? К тому же я невысокого роста и хромой… Вид у меня конфетный. Ей нужен настоящий мужчина, а не какой-то домашний лис, всеобщий баловень…
- Ты не прав, - решительно возражает Фортунат. Ты настоящий герой. Во всяком случае, мы с Дэльфом так считаем, и Алиса с Клавом говорят то же самое. И при чем тут «конфетная внешность»? Ты что, хочешь быть весь в шрамах, бритый и со сломанным носом? Да Иветта тогда просто испугается тебя!
   Лис громко смеется.
- Ты совершенно прав, - весело говорит он Фортунату. – И мне ли не знать, что за одну неделю ничего не делается? Это я так, болтаю от скуки, что на язык придет…
   Невдалеке за кустами вдруг хрустит сухая ветка. Фортунат вздрагивает. Лис тотчас настороженно приподнимается на локте и берет свой пистолет, всматриваясь в небольшой кустарник, растущий поодаль. Но Порох, который лежит у его ног, спокоен.
- Ложная тревога, - говорит Фортунат.
- Я всё жду Шерта, - признается Лис. – Пора бы ему уже появиться, а?
- Он появится в виде летучей мыши, в полнолунье, в пятницу, в ночь на тринадцатое число, - таинственно понизив голос, сообщает Фортунат.
- Не выйдет, - смеется Лис. – Ни одна пятница этим летом не придется на тринадцатое число, я смотрел по календарю.
- Ты как будто боишься, что он появится, - замечает Фортунат. Хотя совсем не бояться его, пожалуй, трудно.
- Да, - соглашается Кристин. – Я тоже его побаиваюсь. Но наших врагов, конечно, опасаюсь больше.
   Некоторое время они молчат, прислушиваясь к ночной тишине и приглядываясь к резким лунным теням. Слышно, как плещет в реке сонная рыба, а где-то далеко в лесу ухает сова. Торжественная звездная ночь княжеским шатром раскинулась над землей. Фортунат и Кристин чувствуют, как в их душах поселяется глубокий покой. Он опускается на них вкрадчивой дремотой. Их веки смежаются, они почти погружаются в сон; Лис – полулежа, Фортунат – сидя, уронив голову на руки.
   Вдруг Порох с громким сердитым лаем вскакивает и бежит к реке. Оба сторожа просыпаются, в один миг оказываются на ногах и бегут за собакой, сжав в руках заряженные пистолеты.
   Невзирая на хромоту, Кристин бежит едва ли не быстрей Фортуната. Они подлетают к реке и видят: Порох стоит на берегу и глухо, угрожающе ворчит, глядя на воду. Здесь, у реки, темно от разросшихся по обе ее стороны кустов и деревьев, поэтому на воде много теней  столько же, сколько лунного блеска. Невозможно разглядеть, есть кто-нибудь в воде или нет. Движения не чувствуется; кругом царит тишина, соловьи молчат, испуганные низким звонким лаем собаки.
- Кто здесь? – на всякий случай громко и сурово спрашивает Кристин.
   Ему никто не отвечает. Кусты на противоположном берегу неподвижны. Порох вдруг умолкает и, деловито отвернувшись, словно тревогу поднял вовсе не он, бежит прочь с берега, обратно, к замку. Лис и Фортунат идут за ним.
- Наверно, какого-нибудь зверя учуял, - говорит Кристин.
   Фортунат готов согласиться с ним: ведь ночь вокруг так мирна, ароматна, невозмутима. Но в то же время он твердо помнит завет Одо Шерта: «Остерегайтесь Кингмора!» и знает, что Лис его тоже помнит.
   Вернувшись к воротам Мунлайта, они снова садятся у решетки ограды, а огромный пес ложится у их ног. До самого рассвета уже никто не тревожит их.

                8.

   Спустя несколько дней Фортунат едет на встречу с гонцом князя Арвида.
   … Утро. Всё в природе словно притихло: ни ветра, ни движения. Птицы с коротким щебетом летают прямо у дороги, в воздухе духота. Небо чисто, только горизонт на северо-западе как-то угрожающе темен. «Я успею вернуться до грозы», - думает Фортунат. Он уже в третий раз едет за письмом от князя. Дорога неблизкая: пять часов езды верхом по лесным тропам, на юго-восток. Горец, легкий, литой, быстроногий, выносливый, несет своего хозяина. Фортунат в тонком костюме из полотна, а всё равно ему немного жарко. На голове его полотняная панама, точно у владельца американских хлопковых плантаций: от солнца. Он любуется своим Горцем, его дымчатой лоснящейся шерстью, его быстрым правильным шагом, который сменяется по желанию Фортуната рысью, галопом, иноходью.
   Фортунат чувствует, что не только Горец хорош, но и сам он тоже. За последние девять-десять месяцев он неплохо вырос, а за время беспечальной летней жизни в Мунлайте поздоровел, загорел и окреп. Теперь он полон сил и отваги. Кристин недавно научил его плавать красиво и быстро, а не так, как он плавал раньше, «по-собачьи». И теперь по утрам Фортунат часто плещется в Муне, один или с Лисом, Клавом, Карну. Клав плавает быстрее и лучше всех. Но он не часто составляет друзьям компанию. Он всё время гуляет с Ритой, чрезвычайно похорошевшей, веселой, счастливой. Они пока что не могут обвенчаться, но, едва князь Арвид придет к власти, обвенчаются непременно. А так они просто обручены, как и Фортунат с Алисой. Элетта же собирается обвенчаться с Арлендом Мингом, видным, красивым юношей.
   «Мы обвенчаемся сейчас, а свадьбу справим, когда вернется князь Арвид», - сказал Минг госпоже Флёр, и та дала свое согласие.
   Через десять дней, в конце июня, Алисе Делор исполнится шестнадцать лет. У Фортуната уже есть для нее подарок: гранатовое ожерелье и гранатовый браслет, на котором готическим шрифтом выгравировано изнутри ее имя. Она давно хотела иметь браслет и ожерелье для своего любимого шелкового платья, но всё не решалась купить, строго осуждая себя за кокетство. «Нечего мне наряжаться, - твердила Алиса. – Тетя Флёр говорит, что я и без этого бываю слишком весела и беззаботна».
   Фортунат же не видит ничего плохого в том, что красивая девушка весела и беззаботна. Он уверен, что ее очень порадует его подарок.
   Он задумывается о Лисе и Иветте Стрендж. Иветта девушка умная, серьезная и какая-то взрослая. Неудивительно, что Кристин робеет. Но она любит его общество, ей, как и всем нравится смотреть на него и беседовать с ним. Его вид, его голос неизменно утешают ее. Пока что она просто благодарна ему, и ей с ним интересно. Но Фортунат уверен: скоро ее чувства к Лису превратятся в настоящую любовь.
   «Я буду рад за него», - думает Фортунат.
   Он перекусывает на широкой поляне и едет дальше. Черные тучи движутся по небу довольно быстро. В их свинцового цвета клубящихся массах то и дело вспыхивают грозными огоньками зарницы. И они, эти тучи, уже совсем близко, когда Фортунат приезжает на место встречи с гонцом от князя Арвида и, обменявшись с ним словами пароля, забирает письмо, а гонцу передает письмо от Фидэля Карну. Они быстро прощаются и разъезжаются в разные стороны. Письмо от князя, на голубой бумаге, с адресом, написанном по-чешски, Фортунат кладет себе за пазуху.
   Он едет по лесу, обратно к дому, уже минут десять, когда всё вокруг темнеет. Небо над всадником становится свинцовым, громовые раскаты наполняют воздух, и крупные капли дождя с каким-то ожесточением падают на землю. Холодный воздух проносится по листве и кустарникам, обжигая Фортуната своим зловещим дыханием. Начинается гроза, которая в скором времени перерастает в бурю.
   Деревья вокруг начинают стонать и гнуться под ветром и ливнем. Ливень теплый, но гром грохочет так яростно, а яркая ветвистая молния вспыхивает в небесах так часто и грозно, что Фортунату становится как-то не по себе. Горец тоже испуган, но слушается хозяина и скачет во весь опор.
   Вот-вот они минуют самую густую часть леса. Но вдруг из-за кустов стремительно вылетают на дорогу несколько всадников в масках. Они окружают Горца. Фортунат выхватывает из-за пояса пистолет и стреляет. Он убивает или ранит двух человек, после чего кто-то выбивает из его руки оружие. Двое сильных мужчин хватают Горца под уздцы и удерживают, остальные, спешившись, стаскивают на землю Фортуната. Он ловким движением, как учил его Кристин, вырывается из их цепких рук, бежит за деревья и прячет письмо под корнями одного из буков, но сам убежать не успевает. Его хватают снова и валят на землю. Один человек сидит у него на ногах, двое держат его за руки, а четвертый обыскивает его, но ничего не находит. Это очень сердит людей в масках. Фортунат не слышит из-за шума и грохота бури, чт`о они ему говорят, но чувствует: от этих людей исходят бешенство и яростная угроза. Конечно, они хотят, чтобы он сказал им, где письмо; это понятно без всяких слов. Даже если бы он был глухим и слепым, он прекрасно понял бы, что им от него нужно. Но он делает вид, что не понимает, чего от него хотят. Тогда бешенство людей, схвативших его, усиливается. Его сперва грубо встряхивают, потом начинают бить. Он пытается с помощью обманных движений уклониться от ударов, как учил его Желтый Лис, но нос ему всё-таки разбивают. После этого, чувствуя ненависть к тем, кто схватил его, и бешеное желание жить, Фортунат делает вид, что понимает, о чем идет речь, и дает понять, что готов отдать письмо. Люди выпускают его – всего на одно мгновение, но этого ему достаточно. Сломя голову он бросается прочь и бежит так быстро, словно его несет ветром. Его не догнать, и преследователи, в отчаянии от того, что упускают его, стреляют ему вслед. Пуля сильно оцарапывает ему руку ниже локтя, ему больно, из раны течет кровь, но он продолжает бежать, не останавливаясь, пока не оказывается вне пределов досягаемости своих врагов. Тогда он забирается в какое-то дупло, полускрытое листвой, и сидит там, дрожа от напряжения, тесно прижавшись к внутренней части ствола. Дерево раскачивает яростный ураган, ствол скрипит и содрогается; Фортунату на мгновение кажется, что началось землетрясение.
   Ему больно, страшно, он весь мокрый от ливня, точно долго купался в реке, но всё-таки одна мысль служит ему утешением: те, кто схватил его и обыскивал, никогда не получат доверенного ему письма. Правда, может статься, Дэльфу оно тоже не достанется, ибо Фортунат уже не помнит, под какое именно дерево он сунул голубой конверт. Вряд ли он найдет письмо. И вряд ли снова увидит своего Горца. Думы об этих двух возможных потерях чрезвычайно тревожат его.
   Он слышит, как его преследователи всюду ищут его, слышит их голоса, даже видит их сквозь листья, слегка высунувшись из дупла. Они проходят мимо, увлеченные поисками, а гром всё грохочет. Лес стонет, трещат деревья, которые ломает буря, кусты едва не стелются по земле.
   Через некоторое время, кое-как перевязав руку обрывком рубашки, Фортунат выбирается из своего убежища и бежит, припадая к земле туда, где оставил Горца и письмо. Он вскоре оказывается на том месте, где, как ему кажется, спрятал конверт. Под громовые раскаты и сверкание молний он силится найти письмо, но у него ничего не получается; в лесу темно, грозно, и все деревья кажутся одинаково темно-серыми. Голова у него кружится, мокрая повязка на руке пропиталась кровью. Он выходит на дорогу. Горца нигде не видно, а искать его в этом стонущем грохочущем полумраке совершенно немыслимо. Вдруг где-то рядом раздается страшный удар, и огромный граб, вспыхнув, как исполинская свеча, начинает валиться прямо на него. Фортунат, оцепенев, не двигается с места, только в безмолвном ужасе смотрит, как к нему, рассыпая зловещие искры, приближается горящая смерть…
   Кто-то вдруг отталкивает его прочь с такой силой, что он отлетает далеко в сторону и падает на мокрый мох, ветки и прошлогодние листья. Горящее дерево, сломанное пополам бурей, проносится мимо него огненным столбом и тяжело обрушивается на дорогу. Кто-то ставит его на ноги. Фортунат видит человека в плаще, темный капюшон которого закрывает верхнюю часть лица незнакомца. Правда, его подбородок и губы открыты взору, но Фортунат убежден, что никогда не видел их прежде. Человек молча отдает ему письмо князя – мокрое, измятое, перепачканное в земле, затем крепко берет его за левую неповрежденную руку и ведет куда-то. Фортунат сует письмо в карман панталон, так как от его рубашки остались одни лохмотья, и следует за незнакомцем. Раз он нашел и отдал ему письмо князя, значит, этому человеку, скорее всего, можно доверять. А Горца его враги, конечно, увели с собой. Фортунат чувствует какое-то глухое отупение, тоску и тревожную усталость. Может, человек, ведущий его за руку, тоже враг, он не знает этого. Спросить же ни о чем нельзя: они просто не услышат другу друга.
   Идут они около десяти минут. Затем человек вдруг раздвигает кусты можжевельника, открывает деревянную дверь, вделанную в земляной холм, поросший кустарником, вталкивает Фортуната внутрь и, войдя следом за ним,  запирает двери изнутри.
   Фортунат оглядывается по сторонам. Землянка аккуратно обшита досочками, только пол земляной. Здесь есть очаг, лавка с застланной постелью, три стула, сундук, а на деревянных стенах горят зажженные медные канделябры: в каждом по три восковых свечи.
   Незнакомец сбрасывает плащ. Фортунат видит перед собой высокого стройного человека лет сорока, с гладко зачесанными назад черными волосами, почти полностью закрывающими сзади шею. Лицо его гладко выбрито и как-то особенно красиво, кожа смугла… кто же он такой?
   Звук грома, здесь, в землянке, при закрытой двери, очень приглушен. Фортуна даже слышит, как шелестит мокрый плащ, когда человек вешает его возле очага. На незнакомце легкая полотняная рубашка, темные рейтузы и высокие офицерские сапоги из блестящей кожи. Он поворачивается к Фортунату, стоящему у двери и говорит ему:
- Ну, здравствуй, Фортунат Ортолани, паж маркиза де Руа! Садись и не бойся, мы в безопасности.
   Голос незнакомца поражает Фортуната больше, чем гром, что рокочет над землянкой. Изумление, недоверие и, наконец, восторг охватывают его душу. Он и сам не знает, как это происходит, но в одну минуту он бросается на шею тому, кого так долго не узнавал, и твердит:
- Господин Шерт! Господин Шерт!
   Одо Шерт спокойно, никак не выдавая своих чувств, снимает руки Фортуната со своей шеи, сажает его на стул, сам садится напротив него и вдруг улыбается ему своей внезапной улыбкой, которая теперь, когда он без усов и бороды, становится менее хищной и удивительно обаятельной. Фортунат глубоко взволнован. Он сияющими глазами смотрит на Шерта, улыбается ему в ответ, но не может произнести ни слова.
- Спасибо, - говорит ему Шерт. – Я не ожидал, что вы будете так мне рады. Никак не ожидал. Мне, скажу вам честно, уже добрых двадцать лет никто не радовался, во всяком случае, бескорыстно. Что же… раз так, я тоже рад. Да, рад и тронут.
- А я вам благодарен, - отзывается Фортунат. – Очень. Вы спасли меня, спасли письмо князя. Без вас я никогда не нашел бы его.
- Это совершенно справедливо, - смеется Шерт. – Мне пришлось отметить дерево с письмом специальной вехой, чтобы не перепутать его с другими. А ты ловкий малый, Фортунат. Шесть человек не смогли справиться с тобой! Я знал, что ты обведешь их вокруг пальца и вернешься за письмом, поэтому заранее достал его из-под корней, когда убедился, что людям графа Кингмора тебя не догнать. Мне очень не хотелось стрелять в них, не хотелось обнаруживать свое присутствие; поэтому я дал им увести твоего коня. Но мои люди постараются привести его завтра утром, если он остался жив после урагана.
- Господи, как же я вам благодарен! – Фортунат протягивает ему руку и тут же морщится от боли. Шерт пожимает ему руку и говорит:
- Пустяки. Благодари лучше Бога за то, что я случайно оказался в той же части леса, что и ты. А теперь я тебя перевяжу, и ты переоденешься.
   Фортунат снимает остатки своей рубашки. Шерт прижигает его рану каким-то едким целебным составом и умело и быстро перевязывает пострадавшую руку. Потом достает из сундука свои запасные вещи: рубашку и темные рейтузы. Фортунат надевает их. Вещи ему велики, поэтому рейтузы он подворачивает до колен, а рукава рубашки - до локтей. Теперь на нем легкая сухая одежда, но он не думает о ней. Он думает о своем чудесном избавлении от смерти и о Шерте, который так сказочно изменился.
- Вы помолодели на десять лет, - признается Фортунат. – Без усов и бороды вам больше сорока и не дашь.
   Шерт ставит на стол вино и горячую оленину. Черные глаза его загадочно поблескивают.
- Что, лучше стал? – спрашивает он Фортуната.
- И сравнить нельзя! – горячо восклицает Фортунат. – Как хорошо, что вы появились. Вы приедете в Мунлайт?
- Да, пожалуй, - задумчиво роняет Шерт, садясь за стол. – Я собирался сделать это немного позже, ну да ладно. Мы завтра поедем с тобой вместе. Как там Кристин? – он улыбается.
- Очень хорошо, - отвечает Фортунат. – Он будет рад вам. Вы и представить себе не можете, как все вам будут рады!
   Шерт разливает вино по бокалам.
- Посмотрим, - говорит он испытующе, - сбудутся ли твои слова. Похоже, вам сейчас совершенно не до меня. Я никак не предполагал, что бедный старый Мунлайт наполнится женщинами, словно гарем султана. Пять или шесть женщин, не считая служанок! Да еще дети. Не рано ли вы решили расслабиться, господа?
- Мы вас устроим так, что вы не увидите ни одной дамы, - обещает Фортунат. – У Дэльфа отличные чердачные комнаты с отдельным выходом. Вы сможете там поселиться, если захотите.
- Что ж, мысль неплохая, - говорит Шерт. – Пейте, господин Ортолани, и ешьте. Будем проще, обойдемся без тостов. Я ведь помню, как вы пили за меня в день вашего отъезда из Старого Сада. Мне это было весьма приятно.
- Откуда вы знаете? – Фортунат изумлен.
- Я всё знаю, - Шерт подмигивает ему. – Знаю и другое: пока ваши люди в столице считают ворон, а сами вы прохлаждаетесь со своими дамами, Кингмор собирает тайные отряды возле Сорочьего озера, и уже собрал не одну тысячу. Я послал гонцов узнать о численности отрядов, так что скоро это будет известно. Куришь? – он открывает портсигар.
- Нет, спасибо, - отвечает Фортунат; он встревожен новостью, которую только что узнал. – Разве Кингмор знает о том, что мы связаны с князем Арвидом?
- Я уже говорил в письме, адресованном Кристину, - Шерт закуривает и, полузакрыв глаза, откидывается на спинку стула. – Он подозревает Лиса и Джакоза; Карну – пока что нет. Но, следуя логике, скоро начнет подозревать и его. Кингмора интересует престол. Не исключено, что часть своей армии он двинет на столицу, а часть отправит в Мунлайт. Впрочем, об этом я буду беседовать с Карну и Клавом, а не с тобой. Это долгая песня, и если уж петь ее, то днем, на свежую голову, - и перед людьми, которые возглавляют всю вашу компанию. То есть, нашу компанию, так как я теперь с вами.
   Фортунат согласен с Шертом: беседу на столь серьезные темы следует отложить до лучших времен. Поэтому он молча воздает должное оленине и вину, а Шерт неторопливо курит, то и дело потягивая вино из бокала. Его точеный профиль в мерцании свечей удивительно красив, молод, таинственен и как-то бездонно, беспредельно одинок. Он аккуратно стряхивает пепел в хрустальную пепельницу, которая на грубом дереве стола подобна розе, окруженной крапивой и лопухами. Фортунат впервые обращает внимание на тонкие длинные пальцы Шерта. На безымянном пальце поблескивает кольцо из черного камня с перламутровой монограммой. Молчание этого человека столь же бесконечно, как и его одиночество. Фортунат чувствует некоторую робость в его присутствии.
- Господин Шерт! – тихо окликает он.
- Да? – не поворачивая головы, отзывается тот.
- Можно мне вымыть посуду?
   Шерт, удивленно подняв брови, оборачивается к нему:
- Ты любишь мыть посуду, Фортунат?
- Терпеть не могу, - признается Фортунат. – Но сегодня могу сделать это за вас.
   Шерт не выдерживает и громко, с наслаждением смеется.
- Вы, вероятно, шутите, - говорит он Фортунату. – У меня, слава Богу, есть прислуга. Сам я мыл посуду только раз в жизни, по великой необходимости, десять лет назад, в Испании, выслеживая одного очень опасного человека… и с тех пор мне горько видеть людей, которые вынуждены заниматься чисткой тарелок и вилок. Я знаю, до чего это противно и скучно. Нет, Фортунат, в моем доме ты посуду мыть не будешь. Завтра мой слуга всё вымоет. Ты не слишком устал?
- Нет, - честно отвечает Фортунат. – Я совсем не устал. Наоборот, я поговорил с вами, вы меня накормили, и у меня прибавилось сил.
- Сейчас шесть часов вечера, - роняет Одо Шерт, взглянув на карманные часы. – Что ж, извлечем максимальную пользу из нашей с тобой неожиданной встречи. Будь добр, расскажи мне о Мунлайте и обо всех, кто там живет, в частности, о себе самом. Мне не просто интересно, но и очень важно знать это.
- С удовольствием расскажу, - отзывается Фортунат и решается добавить:
- Но мне кажется, вы и так знаете каждый наш шаг.
- Нет, я вас не видел и не слышал с того дня, как вы поднимали за меня бокалы по отъезде из Старого Сада, - отвечает Шерт.
- Может ли это быть? – в голосе Фортуната мягкая недоверчивая ирония.
- Может, - Шерт поворачивается к нему лицом. – Я не имею привычки шпионить за теми, кому всецело доверяю, потому что они и так скажут мне всё, что я должен знать. Так что, слушаю тебя.
   Фортунат начинает рассказывать обо всём, что происходило в Мунлайте за последние недели: подробно, обстоятельно, красочно. Шерт очень внимательно слушает; иногда задаст один-два уточняющих вопроса и снова погружается в молчание. В его черных глазах никакого выражения, они только загадочно мерцают из-под полуопущенных век, красивое лицо неподвижно. «Он похож на итальянца, - думает Фортунат, не прерывая рассказа. – Только улыбка какая-то азиатская. А еще он похож на пиратского капитана-португальца. До чего же он стал приятней и моложе; вроде как Дэльф, когда снимает парик».
   Он рассказывает в течение полутора часов. Упоминает и о ночной тревоге несколько суток назад, когда Порох учуял зверя или человека.
- Полагаю, что за нами следили не вы, - добавляет Фортунат.
- Не я лично, - уточняет Шерт. – Это были мои люди. Они жалели, что собака учуяла их.
   Фортунат удивлен.
- Так ваши люди следят за нами? А вы сказали, что всецело доверяете нам.
- Доверяю, - соглашается Шерт. – Поэтому мои люди не следят за вами, а незаметно, изо дня в день охраняют вас. Вы ведь поразительно беспечны, и даже вашего несгибаемого Клава заразили своей беспечностью. Только истинные дворяне на это способны: самоотверженно объявить себя разведчиками, рискуя жизнью, совершить несколько блестящих подвигов и тут же окружить себя женщинами и расслабиться в ленивом покое. О, сибариты! – он смеется. – Неисправимая, изнеженная, бесстрашная знать, отчаянно храбрая и столь же отчаянно беззаботная. Парадоксальная европейская знать. Непоследовательная, романтическая, обаятельная, беззащитная.
- Вот уж нет, не беззащитная! – вспыхивает уязвленный словами Шерта Фортунат. – Думаете, мы не справились бы без вас?
- Справились бы, - говорит, немного подумав, Одо Шерт. – Но это стоило бы вам больших потерь. Да. не узнай я замыслов графа Кингмора, князь Арвид, бесспорно, лишился бы со временем лучших своих дворян. О чем мы говорим, Фортунат? Я один – слышишь, один! – мог бы расправиться и с вами, и с Кингмором, и возвести на престол Ликардии, кого бы мне вздумалось… А сам бы взял на себя роль кардинала Ришелье при Людовике, стал бы вторым лицом в государстве. Головокружительный взлет, а? – и он с хищной улыбкой подмигивает Фортунату.
   Фортунат понимает, что этот загадочный человек просто дразнит его, но ничего не может с собой поделать. Его кулаки сами собой сжимаются, и он сдержанно говорит:
- Не стройте из себя, пожалуйста, властителя судеб. Вас бы просто рано или поздно убили, вот бы, чем всё кончилось. На всякую силу всегда найдется сила еще большая, и вам это известно не хуже моего.
- Ты прав, - примирительно говорит Одо Шерт. – Правда, пока бы эта «еще большая сила» нашлась, я успел бы прожить долгую счастливую жизнь и спокойно умереть в своей постели.
- В таком случае, почему вы помогаете нам? – Фортунат сердито смотрит на него. – Вы же сверхчеловек, а возитесь с какими-то ничтожными людишками. Вам это даже как-то не к лицу!
   Шерт смеется, очень довольный.
- Здорово я тебя разозлил, - говорит он весело.
   Тотчас его взгляд становится мягким и сердечным.
- Вы для меня не людишки, а прекрасные люди, - говорит он искренне. – Люди, среди которых я хотел бы стать своим, которым я не мешал бы, которые радовались бы мне, пока я жив. Вот, чего мне хочется больше всего прочего: карьеры, богатства и так далее. Пусть это звучит несколько сентиментально, даже, может быть, наивно. Я могу себе позволить такие речи, поскольку устал быть Железным Тигром, как вы меня прозвали. Мое дело теперь человеческое, а всякий человек по-своему нежен и слаб. Я не исключение. И рад этому.
   Фортунат смотрит на него, и гнев в его душе вдруг сменяется глубоким пониманием по отношению к Шерту и горячей, восторженной любовью к нему. Он и сам не понимает, откуда берутся эти чувства, что именно их пробуждает, но он смотрит на Шерта очарованно и восхищенно, как смотрел бы на ожившего героя какого-нибудь романа. Он чувствует: перед ним человек сильный, властный, умный; его находчивость и проницательность выше всякого разумения. Шерт видит его взгляд и испытывает глубочайшее удовольствие. Уже очень давно никто не смотрел на него так, а он истосковался по людскому поклонению и преклонению… а еще больше по дружбе, по любви. Но он и бровью не ведет: не в его характере показывать свои истинные чувства даже тем, к кому он расположен. И он спешит отвлечь Фортуната:
- Кстати, господин Ортолани, как вы попали на службу к Фидэлю Карну? Кое-что я знаю, но мало; мне интересно было бы узнать подробности.
   Фортунат охотно и добросовестно рассказывает о том, как попал к Карну, о первых днях жизни у него, о том, как решил примерить рыцарские доспехи, и чем это кончилось. История с доспехами очень веселит Шерта. Он смеется и просит Фортуната рассказывать дальше. Тот рассказывает: и про похищение Ричарда Нэя, и про то, как Шассэ, бывший секретарь барона Готтхольда, велел высечь его, и про то, как Лис был свидетелем этого, и про Эрику Грай, и про Рождество в Кэвин-Лодже…
   Шерт слушает его напряженно, внимательно, не перебивая, ибо Фортунат повествует о том, о чем он до сих пор при всей своей осведомленности не имел и понятия.
- Ты сильный человек, - признает он, когда Фортунат умолкает. – Значит, ты и был той удивительной красавицей, которая заманила Нэя в ловушку! Никогда бы не подумал. А Шассэ… Кристин прав, лучше вытерпеть побои, чем быть отравленным. Еще раз повторяю: ты сильный человек, и Кристин тоже; вы оба далеко пойдете. Значит, Желтый Лис уже дворянин… В таком случае, ты тоже скоро станешь дворянином, я не сомневаюсь в этом.
   Фортунат радостно улыбается: сам Шерт сказал, что он будет дворянином! Значит, его и впрямь ждет дворянство; ведь Шерт никогда не ошибается.
   Маленькая землянка полна табачного дыма: ароматного, но одурманивающего.
- Проветрим, - говорит Шерт и распахивает дверь. Свежий воздух, напоенный запахами леса, мягкой волной входит в жилище и очень скоро от запаха табака и следа не остается. Фортунат смотрит в открытую дверь: там глухая лесная темнота и тишина. Гроза ушла, слышно только гулкое уханье сов. В Мунлайте, наверно, немного волнуются за него, хотя и понимают, что он мог задержаться в пути из-за бури. Он говорит об этом Шерту.
- Да, я считаю, что буря задела и Мунлайт, - соглашается Шерт и смотрит на часы:
- Пора спать. Завтра вместе поедем к господину де Руа.
   Он уступает Фортунату свою постель на лавке, а сам, закрыв дверь и заперев ее на засов, стелет себе постель на кровати своего слуги – деревянной, откидной, похожей на койку в корабельной каюте.
- Вам там будет жестко, - замечает Фортунат.
- Не смеши меня, - отзывается Шерт. – Я могу спать даже стоя, если есть, за что держаться. Спокойной ночи!
- Спокойной ночи, - отвечает Фортунат.
   Шерт гасит свечи и ложится. Фортунат несколько минут думает о своих сегодняшних злоключениях, о Горце, об Алисе… и незаметно для себя засыпает самым крепким и мирным сном.
   Шерт около получаса лежит без сна, подложив под голову руку. Он размышляет о тех, с кем свела и связала его судьба. Его мысленному взору представляется Фортунат, его живое смышленое лицо, большие глаза, цвета черного кофе с легким рыжеватым оттенком, такого же цвета вьющиеся волосы и любопытный, как у лисенка, аккуратный нос. Как он обрадовался ему сегодня – ему, Железному Тигру! Шерт никогда не забудет этого. Может, настанет время, когда и сам он будет так же радоваться людям, но пока… пока он помедлит с этим, посмотрит, как примут его в Мунлайте.
   И он засыпает сном глубоким, но чутким, потому что даже во сне он научился улавливать приближение малейшей опасности.

                9.

   Утром слуга Одо Шерта приводит к землянке Горца, целого и невредимого, к великой радости Фортуната. Потом тот же слуга готовит завтрак, а Шерт тщательно бреется перед небольшим зеркалом. Еще до того, как Фортунат проснулся, он успел переодеться в темный фрачный костюм.
   Они садятся за стол и завтракают почти в полном молчании. После завтрака слуга чистит сапоги своего хозяина; затем Шерт и Фортунат уезжают. Лошадь Шерта похожа на Горца, но значительно светлее. Про себя Фортунат дивится, как Шерту не жарко; день обещает быть знойным. Но Шерта, видимо, не волнуют такие мелочи, он даже не думает о них.
   Они пускают лошадей галопом и едут без отдыха около трех часов: Шерт впереди, Фортунат немного позади. Наконец они останавливаются милях в двадцати от Мунлайта, ниже по течению реки Мун, чтобы дать отдохнуть лошадям. Сами они садятся в тени под деревом. Фортунат наливает Шерту вина и готовит сандвичи. Шерт принимает его услуги, как должное. Сам он и пальцем не шевелит, но Фортуната это нисколько не раздражает. Ему кажется, что такой умный загадочный человек именно так и должен вести себя.
   За завтраком они почти не разговаривают. Фортунат понимает: Шерт несколько напряжен, он не знает, как его встретят в Мунлайте.
   После того, как Шерт выкуривает сигару, они едут дальше и очень скоро оказываются у ворот Мунлайта. Молчаливый привратник, узнав от Фортуната, что Шерт «свой», открывает ворота. Оба всадника въезжают в аллею и скоро оказываются у крыльца.
   Карну выходит им навстречу. Он здоровается с Фортунатом за руку, пристально смотрит на Шерта с минуту, потом глаза его вспыхивают, и он говорит с улыбкой:
- Вот как! Господин Одо Шерт восстал-таки из пепла – да еще таким помолодевшим! Добрый день, мы ждали вас.
   Шерт улыбается ему своей неожиданной улыбкой, спешивается и, приблизившись к Карну, подает ему руку. Де Руа пожимает ее.
- Так и думал, что вы меня узн`аете, - говорит Шерт. – Добрый день, господин Карну. Вы тоже изменились и помолодели: прямо-таки древний римлянин. Слава Богу вы сняли свой светлый парик; вы в нем просто какой-то изнеженный болезненный бюргер. А так – настоящий идальго. Вот это я понимаю – метаморфоза.
- Считайте, что я тоже временно восстал из пепла, - смеется де Руа. – Ну, пойдемте в дом.
   Они проходят в дом. Там, в кабинете Крану, Фортунат рассказывает о том, как на него напали, и о том, как Одо Шерт спас его. Шерт слушает, изредка снисходительно добавляя одно-два слова. Карну тоже слушает очень внимательно. Потом говорит:
- Благодарю вас, господин Шерт, - и тут же хмурится:
- Необходимо будет поменять место встречи с гонцами от князя…
- Об этом не беспокойтесь, - заявляет Шерт. – Мои люди будут получать письма и доставлять их к старой графской сторожке в пятнадцати милях отсюда... помните ее?
- Помню, - отвечает Карну. – Это было бы прекрасно, но я не знаком с вашими людьми, поэтому не могу всецело доверять им.
- Если вы доверяете мне, значит, должны доверять и моим людям, - улыбается Шерт.
- Я никому ничего не должен, - с ответной улыбкой отзывается Карну. – Но я попробую довериться вам и тем, кто вам служит.
- Ваша светлость, - в голосе Шерта мягкий сарказм. – Где так вы крайне подозрительны и предприимчивы, а где – совершенно беспечны. Мои люди охраняют вас с самого вашего появления в Мунлайте, мои люди работают в столице вместо ваших, оставленных там, и, говоря по совести, никуда не годных, мои люди до сих пор оберегали в пути и Фортуната, и Дэмьена Кроу, когда те ездили на встречу с гонцами князя… А вы «попробуете довериться». Поверьте мне, время проб и ошибок давно миновало.
- Я не спорю с вами, - отзывается Карну. – Но я люблю во всём ясность. Если меня охраняют, я должен знать, кто это делает и зачем. Вы, кажется, не хотите, делиться со мной своими секретами, мало того, претендуете на роль старшего среди нас. Но если вы останетесь с нами, вам придется подчиняться мне.
- Я останусь с вами, хотите вы того или нет, - спокойно отвечает Шерт. – Но подчиняться никому не намерен. Я буду работать параллельно с вами, а ставить вас в известность относительно своих действий собираюсь только тогда, когда сочту это необходимым.
- Вот как, - Карну смотрит на него испытующе. – В таком случае, я соберу сегодня своих друзей, и мы все вместе решим, останетесь вы в Мунлайте или нет.
- Поступайте, как вам угодно, - отвечает Шерт. – Я не люблю быть навязчивым. Но даже если вы укажете мне на дверь, я всё равно останусь на вашей стороне и не перестану действовать в ваших интересах.
   Фортунат не выдерживает и вскакивает с места.
- Дэльф! – почти кричит он. – Да что же это? Мы не должны разделяться! Господин Шерт столько сделал для нас, а ты…
- Я не держу тебя, - резко останавливает его Карну. – Можешь отправляться туда, куда отправится господин Шерт и делать то, что он прикажет. Мне же, невзирая на мою благодарность этому человеку и симпатию к нему, придется с ним расстаться, если я не буду совершенно четко осведомлен обо всем, что он делает.
- Ты сам знаешь, что я не оставлю тебя, - Фортунат с упреком смотрит на Карну. – Но ты не прав. Не прав, понимаешь? Господин Шерт наш друг. Настоящий друг, преданный, истинный. Да он жизнь готов отдать за тебя, за всех нас… а ты…
   Его голос срывается, он не может больше говорить.
- Вы готовы отдать за нас жизнь, господин Шерт? – в голосе Карну жёсткая ирония. – Неужели это правда?
- Это мое дело, - Шерт улыбается ему, складывая руки на груди. – Я такой же игрок, как и вы, поэтому карт своих никому не открою. Я за вас, вот и всё; остальное – дело вашего доверия ко мне.
- Браво, - лицо и голос Карну вдруг становятся совершенно другими, дружелюбными и одобрительными. – Вы отлично держитесь. Я просто проверял вас, как вы недавно проверяли Кристина Горста. Мое доверие – ваше. И вот моя рука.
   Шерт пожимает его руку.
- Хорошая проверка, - хвалит он. – Я почти поверил, что вы не шутите. Пожалуй, я преувеличил вашу беспечность: вы более внимательны и проницательны, чем это может показаться с первого взгляда; так что, я поспешил с выводами, и признаю это.
   Фортунат облегченно вздыхает и радостно смотрит на обоих. Он чувствует, что встреча Карну и Шерта – событие историческое, и для него – честь присутствовать при нем.
   Карну, сердечно улыбаясь Шерту, говорит:
- Пойдемте, я устрою вас.
- Фортунат говорил мне о каких-то чердачных комнатах с отдельным выходом, - произносит Шерт; его глаза поблескивают, он доволен, что Карну рад ему и ценит его, как он того заслуживает.
- Чердачные комнаты? Ради Бога, они ваши, - тут же соглашается Карну. – Но… где же ваши вещи?
- Они будут доставлены к вечеру.
- Где вы будете обедать? С нами?
- Нет, у себя.
- Но вы, конечно, не откажетесь встретиться сегодня с теми, кому помогаете?
- Буду рад, - охотно отзывается Шерт. – Только дам я не хотел бы видеть; впрочем, это на ваше усмотрение.
- Вы не увидите дам, - обещает Карну. – Я хочу позвать Джакоза, Сальгари, Фортуната, Клава и вашего «приемного сына» Кристина Горста, - он смеется.
- Извольте, - усмехается Одо Шерт. – Правда, Кристин не мой приемный сын, и это жаль… но у меня нет к нему отцовских чувств. Скорее, братские. Впрочем, я ко всем вам так отношусь. Кроме, разве что, Клава, - он задумывается.
- Вам не нравится Клав? – уточняет де Руа.
- Уже нравится, - отвечает Шерт. – Но не так, как все остальные, иначе. Это совершенно не важно, господин Карну. Нашей общей работе такие мелочи ни в малейшей степени не помешают.
- Не называйте меня «господин Карну», - просит маркиз де Руа. – Пусть я буду для вас просто «Дэльф».
- Весьма вам признателен, - отвечает Шерт. – Но тогда и мне придется сокращать мое имя. Как же мне назваться? – в его голосе появляется коварная, смешанная с любопытством, насмешка. – Просто «Од»?
- Вы можете оставаться «господином Шертом», - великодушно позволяет Карну. – Но уверяю вас, «Од» – хорошее имя, короткое и значительное.
- Хорошо, так и зовите меня, - соглашается Шерт. – На мой взгляд всё это вздор, достойный десятилетних детей, но придется обращаться к вам так, как вы привыкли, и самому терпеть столь же фамильярное обращение.
- Не фамильярное, а дружеское, - примирительно возражает Карну. – Впрочем, как вы пожелаете быть названным, так вас и назовут.
- Всё это пустяки, - Шерт нетерпеливо поводит плечом. - Пусть каждый называет меня так, как ему этого хочется, не в этом дело. Мне нужно о многом поговорит с вами, Дэльф, и с теми, кого вы назвали; мне есть, что сообщить вам.
- Пошли Дэмьена за Джакоза и Сальгари, - просит Карну Фортуната. Тот кивает и спешит исполнить его просьбу, а Карну ведет Шерта в чердачные комнаты. Они очень уютны, их недавно как следует вымыли и прибрали.
- Благодарю вас, - говорит Шерт. – Четыре комнаты – это более, чем достаточно для меня. А теперь, Дэльф, прошу вас меня покинуть; я должен узнать, чем занят в настоящее время граф Кингмор.
   Де Руа весьма удивлен.
- Узнать? – вырывается у него. – Не выходя из комнат? Но каким образом?
- Я потом покажу вам, - обещает Шерт. – Потом, не сейчас. Время не терпит.
- - Хорошо, - Карну заинтригован. – До чего же вы необыкновенный человек, Од! В таком случае, помните: через два часа мы будем ждать вас в гостиной.
- Я непременно приду, - отвечает новый гость Мунлайта, осторожно ставя на диван переметную суму, которую взял с собой в дом. Его лицо сосредоточено. Карну аккуратно уходит, стараясь не скрипеть половицами.

                10.

   Через два часа все шестеро собираются в гостиной второго крыла, маленькой и уютной. Взволнованные неожиданным появлением Одо Шерта, они почти не разговаривают. Карну читает привезенное Фортунатом письмо от князя Арвида. По какому-то судьбоносному совпадению князь пишет там именно о Шерте – и пишет отрицательно. «Не верьте ему, - в очередной раз повторяет Арвид в своем письме. – Притворство и лицемерие этого человека ввело бы в заблуждение самого змея, виновного в грехопадении наших прародителей. Избавьтесь от него, не принимайте его помощи; он погубит всех нас. Только я знаю, насколько хитер и коварен этот человек». И всё письмо написано в таком тоне. Фортунату особенно горько слушать эти обличительные, а порой и гневные строки. Он свято верит в то, что Одо Шерт – друг, и ему можно и должно доверять. Он украдкой глядит на лица своих друзей. Они одинаково задумчивы, только лица Кристина и Карну другие. На лице Лиса Фортунат с радостью читает свои собственные чувства и мысли, а Карну так ласково и успокаивающе подмигивает ему, что Фортунат понимает: он целиком и полностью за Шерта, и уже не изменит своего мнения.
   Наконец, ровно в назначенное время появляется Шерт. Он входит спокойно и решительно и, поздоровавшись со всеми, садится на диван, рядом с которым заметил столик с фарфоровой пепельницей. Выражение его лица совершенно неуловимо.
   Все так изумлены видом этого удивительно помолодевшего, стройного, красивого человека, что в гостиной добрую минуту царит молчание. Шерт оглядывает своих новых друзей с легким вызовом, потом произносит своим тяжелым баритоном:
- Я вижу, молчание затягивается. Позвольте мне нарушить его и рассказать вам то, что мне известно.
- Постойте, господин Шерт, то есть, Од, - Карну встает с кресла и протягивает Шерту письмо князя. – Я хочу, чтобы вы ознакомились с этим документом: тем самым, который вы спасли заодно с нашим Фортунатом.
   Шерт берет письмо, читает его, потом, улыбнувшись своей внезапной улыбкой, как будто прочел нечто весьма приятное для себя, возвращает письмо Карну и с видом победителя откидывается на спинку дивана.
- Я уже имел честь сообщить господину де Руа, - говорит он, - что буду вашим союзником независимо от того, хотите вы этого или нет; то же самое относится к князю Арвиду. Как вы намерены относиться ко мне, это ваше дело, господа. Но я был бы рад убедиться в вашем ко мне доверии; разумеется, со временем. А теперь давайте, наконец, поговорим о нашем общем противнике, графе Кингморе. Вот, что я узнал за последние недели.
   И он начинает рассказывать об армии, растущей на берегах Сорочьего озера, близ густых лесов графства Уэлд, на северо-востоке Ликардии. Его слова, сухие, по-военному четкие, веские, определенные, падают в напряженной тишине гостиной, точно капли расплавленного свинца. Его слушают самозабвенно, не смея перебивать, бережно сохраняя в памяти малейшую подробность его речи.
- Сегодня в Мунлайт должны прибыть гонцы, посланные мной к Сорочьему озеру, - заканчивает свой доклад Шерт. – Прошу пропускать их ко мне беспрепятственно, как и всех остальных моих людей.
- Их пропустят, - говорит маркиз де Руа.
- И каковы ваши дальнейшие планы? – с интересом спрашивает Шерта Клав.
- Мои планы – не мешать вам, - уклончиво отвечает Шерт. – Одно могу сказать: не трогайте Сорочье озеро и Кингмора тоже. Я беру на себя слежку за этим человеком и его армией. А вы, пожалуйста, занимайтесь, чем занимались: бароном Фердинандом и Ингвалем Эдэ.
- Мы сами решим, чем нам целесообразней заняться, - говорит Клав, не спуская с Шерта своих воловьих зеленых глаз. – Я попросил бы вас не давать нам указаний.
- Когда я даю указания, - Шерт улыбается Клаву, - я делаю это так, что никто не смеет меня ослушаться. Но я не главный над вами. Я просто иду с вами бок о бок в одной упряжке, и потому даю советы, а не указания. Советы же мои очень ценны, поверьте мне.
- Одна упряжка – это хорошо, - роняет Клав. – Но меня интересует, какое место вы себе выбрали: в корне или на пристяжке?
- Сразу видно, что вы с детства были при лошадях, Клав, - смеется Шерт. – Ну, скажем, я пока пристяжная, а вы с господином Карну, то есть, с Дэльфом, - коренная.
- Ничего подобного, - хладнокровно возражает Клав. – Для пристяжной у вас слишком властный характер. Вы, конечно, желаете быть главным среди нас.
- Вам как крестьянину должно быть отлично известно, что добрые кони хороши только вместе и много теряют поодиночке, - отзывается Шерт. – Наше дело: привезти экипаж туда, куда следует, и не отвлекаться на мелочные выяснения отношений.
- Я далек от выяснения отношений, - спокойно отвечает на это Клав. – Если бы я собирался что-то выяснять, вы не сидели бы в этой гостиной, по крайней мере, без веревок на руках. Но я призна`ю вас нашим союзником.
- Меня уже признал господин Карну, - отвечает на это Шерт. – Так что, ваше дело, Клав, молча повиноваться своему начальнику; не забывайте об этом.
   В ответ на его слова Клав с улыбкой говорит:
- Не беспокойтесь, вам не разозлить меня, даже если вы будете очень стараться.
- Да, я еще не отыскал вашего слабого места, - признает Шерт. – Вот, разве что, мадмуазель Фран…
   И он испытующе смотрит на Клава. Клав в ответ улыбается еще шире.
- Недолет, - говорит он весело.
   Глаза Шерта тут же вспыхивают вдохновенным огнем азарта… но почти немедленно гаснут.
- Наша с вами дружба впереди, - зловеще обещает он Клаву. – Клянусь, чем хотите: я узн`аю всё, чего пока еще не знаю; во всяком случае, относительно вас.
   Клав торжествующе смеется. Карну спешит вмешаться в этот «поединок на тонком льду», как он называет подобные разговоры.
- Од, - говорит он дружески. – Всем нам очень интересно было бы узнать, что вы сумели выяснить о намереньях графа Кингмора, не выходя из моих чердачных комнат?
   Лицо Шерта мгновенно становится серьезным; на него едва уловимо ложится тень некоторой досады.
- Да что там узнаешь, - цедит он сквозь зубы. – Бывают дни, когда мне фатально не везет. Ничего не могу сообщить вам, кроме того, что этот старый мошенник посетил сегодня столичный дом терпимости, где провел целый час, развлекаясь сразу с двумя женщинами, а после отправился во дворец к Эдэ и еще один битый час терзал его всяким вздором. Они вспоминали поучительную историю Ликардии и пили бордо, провозглашая тосты  за «великого правителя Фердинанда». Более я ничего не могу сообщить вам об этом человеке. Может, вечером выйдет удачнее.
  Все, не исключая Карну, были так потрясены словами Шерта, что широко раскрыли глаза и подняли брови, а Фортунат даже рот приоткрыл от неожиданности. Шерт заметил всеобщее крайнее удивление и громко расхохотался. Его досада прошла, хорошее настроение вернулось к нему.
- Господа! – сказал он весело. – Я понимаю, что говорю загадками. Но сегодня же вы узнаете одну из моих рабочих тайн. Я некоторое время провел в цыганском таборе, когда жил и Испании, и научился от цыган нескольким весьма полезным для моей профессии вещам. До чего таинственные люди! Чего они только не умеют! И поверьте, я не вижу греха в том, чтобы пользоваться их секретным искусством. Убежден, что через лет двести-триста, а может, и раньше, то, чего эти люди сейчас достигают с помощью магнетизма, можно будет добиться посредством электричества и каких-нибудь еще физических сил и законов природы. Не бойтесь, я не колдун, просто талантливо перенимаю чужие достижения, и не ради своего удовольствия, а ради пользы дела. Когда стемнеет, в восемь часов вечера, я приглашаю вас всех к себе и обещаю: вы увидите то же, что и я.
- Мы придем с удовольствием, - молвил до глубины души заинтригованный маркиз де Руа. – Не знаю, как мои друзья, но я…
- Мы придем, все придем! – раздались взволнованные голоса. Шерт с удовольствием заметил, что на него смотрят с глубоким почтительным интересом, уважением и радостью. Эти люди постепенно начинали увлекаться им, он завоевывал их своими загадками, становился нужным, интересным для них. И от одной этой мысли на душе у него стало тепло и весело. Он вдруг почувствовал, что рад им, понял, что они тоже интересуют и увлекают его разнообразием своих характеров, своей силой и слабостью, а главное, своим расположением к нему. Один лишь Сальгари продолжал глядеть на него несколько строго, но и он был заинтересован. Карну угостил Шерта сигаретой, остальные тоже закурили, все, кроме Клава и Фортуната. Потом в гостиную был подан кофе, а к нему – сандвичи и печенье. Завязался оживленный разговор. Молчали только Фортунат и Желтый Лис. Они с благоговейным восхищением смотрели на грозного Железного Тигра, который так чудесно изменился и стал теперь таким своим для них. Оба были им одинаково по-детски очарованы. В глазах Джакоза, обычно быстрых, дерзких и насмешливых, теперь ясно читались любопытство, некоторая боязливость и симпатия к их новому союзнику, Клав глядел приветливо и одобрительно, Карну – с веселым и отважным ожиданием чудес. Он про себя удивлялся этому человеку и с каждой минутой всё лучше понимал его. Шерт говорил не много, но каждое его слово, веселое или серьезное, произносилось таким дружеским тоном, с таким мягким пониманием и уважением к тому, к кому он обращался (даже если это был Клав), что под конец застолья решительно все очутились в плену его обаяния – и сами не поняли, как это произошло. Его «азиатская» улыбка, одновременно жалкая и лукавая, обладала удивительной притягательной силой, теперь, когда он вынул из нее жало затаенной угрозы и беспощадности. Она по-настоящему пленяла. Все шестеро с изумлением думали о том, каким приятным оказался этот прежде столь неприятный человек. В его движениях появилась какая-то особенная аристократически-артистическая грация; с ним с удовольствием говорили, от него не могли отвести глаз. Он прекрасно чувствовал и видел всё это.


   В восемь часов вечера мужчины в том же составе, что и днем, приходят к Одо Шерту в чердачные комнаты. Там самая таинственная обстановка. Над круглым деревянным столом укреплены небольшие зеркала, на самом столе горит еще несколько свечей, а в центре стоит еще одно зеркало, побольше, и в нем отражается большая хрустальная чаша, наполненная водой; она находится рядом с зеркалом. В центре чаши, под водой лежит тяжелый золотой браслет. Шторы на окнах плотно задернуты; в комнате царит полумрак.
- Входите, - вполголоса говорит Шерт своим гостям. – Громко не разговаривайте; желательно вообще не говорить. Сейчас я сяду за стол, а вы, господа, встанете за моей спиной и будете смотреть в зеркало, на отражение чаши, внутрь браслета.
   Он садится на табурет перед зеркалом и чашей. Все шестеро его гостей становятся за его спиной и смотрят в зеркало, на браслет, как сказал им Шерт. Их лица напряжены. Клав и Джакоза украдкой крестятся.
   Шерт упирается взглядом в отражение браслета. Внутри золотого отраженного круга начинают бродить и смещаться светлые таинственные тени, а потом вдруг, точно на цветной картинке, возникает сад. Все отчетливо видят листву кустов, а на фоне их – графа Кингмора, сидящего за венским столиком, на таком же стуле. Рядом с ним сидит какой-то незнакомец в черном балахоне. Изображение людей медленно приближается. Все видят лицо незнакомца. На нем монашеская одежда с капюшоном. У него острый хищный нос, гладко выбритое лицо, узкие губы и небольшие, но проницательные глаза. Он делает глоток вина и кивает, точно соглашаясь с собеседником. Тут же в браслете появляется изображение графа Кингмора. Он шевелит губами, что-то говоря.
- По губам читайте, - тихо и коротко говорит Одо Шерт.
   Карну смотрит на губы графа и с изумлением, точно внутренним слухом, улавливает следующее: «… вас я прошу пробраться в Мунлайт. Переоденьтесь странником, или кем пожелаете. Нагоните туману. Я уверен, маркиз де Руа не откажет вам во временном пристанище. Узнайте всё, что можно узнать. Если де Руа стоит во главе заговора, сообщите мне об этом. И постарайтесь расправиться с ним и Клавом; прочих я одолею и сам. Уверяю вас, я не постою за деньгами».
   Тут же в браслете появляется лицо незнакомца. «Верю, не постоите, - отвечает он с усмешкой. – Но, сдается мне, ваш маркиз не дурак, его не так-то легко провести».
   «Вы сумеете, - возражает граф. – Право, сумеете. Уже темнеет, Гр`иммальд, пойдемте в дом».
   «Постойте, - говорит его собеседник. – Допустим, я сделаю то, что вы хотите. Сколько я за это получу?»
   «Сперва убейте фазана, а после требуйте платы».
   «Я не требую немедленной платы, господин граф. Я спрашиваю: сколько мне заплатят, когда дело будет сделано?»
   «Ну, хорошо. Сто тысяч дукатов вас устроят?»
   «Э, что вы, - Гриммальд снова усмехается. – Деньги неплохие, но мне хотелось бы, чтобы со мной рассчитались иначе».
   Глаза Кингмора становятся сумрачными и тревожными.
   «Какой же расчет устроил бы вас?» – спрашивает он.
   «Я хочу быть вашим министром внутренних дел», - спокойно заявляет Гриммальд. – И, разумеется, дворянином».
   «Это дорогая плата, - Кингмор покусывает губы. – Черт возьми, такое мне не по карману, слышите?»
   «Тогда прощайте», - улыбается Гриммальд, вставая.
   «Нет, нет, - Кингмор удерживает его за руку. - Дворянином вы будете непременно, но министром…»
   «Чего вы боитесь? Я обеспечу вам защиту, я возглавлю тайную правительственную охрану, и никто не сделает этого лучше меня».
   «Ну, хорошо… - вздыхает Кингмор. – Вы уговорили меня, я согласен. Пойдемте в дом».
   Они встают и идут к дому. Фортунат, как и все остальные, видит это очень отчетливо. Он видит, что на графе легкая рубашка, шелковый цветной жилет и светлые панталоны. На ногах у него что-то вроде древнеримских сандалий, а на ногах Гриммальда – кожаные тупоносые башмаки с пряжками…
   Но тут одна из свечей неожиданно гаснет. Изображение в отраженном браслете мгновенно исчезает. Все молчат.
- Ну, как? – Одо Шерт поворачивается к своим гостям с улыбкой. – Теперь придется ждать пятнадцать минут; раньше изображение не появится. Почему оно не появится, я не знаю, но это бесспорный факт.
- Это поразительно, - говорит Карну. – Да, это просто чудо.
- Колдовство, - ворчит Джакоза. – Уж наверное! Цыгане все колдуны… Но без этой штуки мы ничего бы не узнали, стало быть, она нам полезна.
- Так вот, с помощью чего вы следили за нами! – улыбается Клав. – Впрочем, не слишком важно, как это всё делается; лучше нам поскорее выяснить, кто такой Гриммальд.
- Садитесь, я расскажу вам о нем то, что знаю, - Шерт указывает рукой на диван. Все садятся: кто на диван, кто на кресла.
- Хорст Гриммальд, - начинает Шерт, - родом из Саксонии, но вот уже тридцать лет, как проживает в Ликардии. Сейчас ему около пятидесяти пяти лет, то есть, он немногим старше меня. Всю жизнь он занимался то частным сыском, то преступлениями; разумеется, ему платили и за то, и за другое. Он замешан во множестве темных дел, но я никогда не мог поймать его за руку – до того ловко и безупречно он заметал следы. Последние несколько лет ходили слухи, что он погиб, но я не очень-то верил этим слухам. Ведь Хорст Гриммальд не уступает мне в осторожности и живучести. То, что граф Кингмор позвал его на помощь, не удивляет меня. Я давно знал, что он собирается это сделать, но только сейчас, вместе с вами, я увидел, что он осуществил свое намеренье. Теперь мы вознаграждены за мою утреннюю неудачу.
- А как устанавливать зеркала для изображения? И вообще, как он получается? – с любопытством спрашивает Фортунат.
- Этого я сказать не могу, - отвечает Шерт, - иначе у меня самого, да и у вас тоже, ничего больше не выйдет. Цыгане убедили меня, что тайна должна оставаться тайной, и я им верю. Могу сообщить одно: установив зеркала и свечи в должном порядке, я сажусь перед чашей и, глядя в отражение браслета, представляю себе лицо человека, которого хочу видеть. Сила моего представления такова, что я вижу, что этот человек делает в данную минуту; мало того, вижу всё, что его окружает. Изображение не всегда бывает цветным, особенно, если я немного устаю. Впрочем, цвет редко меня интересует. Теперь вы можете понять, каким образом я следил за вами.
- Брр, - Джакоза зябко пожимает плечами. – Не по мне это всё. Интересно и полезно для нас, но - ох, как не по мне!
- Правильно, этим не всякий может заниматься, - соглашается Шерт. – Но я –могу. Вы же не только не можете, но и не должны этого делать.
- А если я попробую, - вдруг спрашивает Желтый Лис. – У меня получится?
- Не надо бы вам заниматься такими вещами, Кристин, - заботливо говорит Шерт. – Вы чистый человек; ну, и оставайтесь таким. Не трогайте магию, игры с ней опасны. Я могу позволить себе рисковать, у меня такое чувство, что мне дозволено, что мне попускается действовать подобным образом. Но вы – совсем другой человек.
- Я только хотел бы попробовать, - Лис смотрит на него просительно.
- Хорошо, - соглашается Шерт. – Сейчас попробуете. Но только один раз.
   Он вновь зажигает свечу. Кристин садится на место Шерта, а остальные, в том числе, сам Шерт, встают за его спиной.
   Кристин пристально смотрит в отражение браслета, пытаясь сосредоточиться на мысленном образе графа Кингмора; он убежден, что сейчас увидит его.
   Но вдруг происходит неожиданное. В отражении вместо Кингмора появляется Иветта Стрендж. Она сидит в комнате у Алисы, рядом с ней. Они беседуют. Лицо Иветты приближается, и все читают у нее по гулам слова, обращенные к Алисе: «Дорогая, я всё понимаю и думаю, что ты права. Кристин действительно настоящий друг, на него можно положиться. Но, видишь ли, я еще не нахожу в себе настоящей любви к нему, у меня к нему не такое чувство, как у тебя к Фортунату…»
   Лис в смятении вскакивает с места, красный, растерянный и крайне смущенный. Фортунат тоже багровеет до корней волос. Все старательно сдерживаются, но через минуту комнату потрясает такой громкий смех, что Лис готов провалиться сквозь землю, и Фортунат тоже.
   Шерт первым перестает смеяться и сердечно говорит Лису:
- Я предупреждал вас: с магией шутки плохи. Не грустите, Кристин, Иветта Стрендж скоро полюбит вас; почему-то мне сердце так подсказывает. Да будет же вам, очнитесь. Такое может быть со всяким. Боюсь, господа, что и вы все, – он окидывает взором присутствующих,  - не сможете увидеть в браслете никого, кроме тех, кто вам дорог. Лично я вижу то, что хочу, а не то, что мне покажут против моей воли, пользуясь слабостью моего подсознания. Если я, упаси Боже, влюблюсь в кого-нибудь, мне придется приложить немало усилий, чтобы заставить мою память не уклоняться от заданного ей прагматического курса, сухого и деловитого.
- Дайте, я попробую, - спокойно предлагает Клав. – Я влюблен, и очень сильно. Но я хочу проверить свою волю.
- Садитесь, - соглашается Шерт.
   Клав садится и устремляет пристальный взгляд на отражение браслета. Все с любопытством ожидают, что сейчас в золотом круге появится Рита Фран, но, к всеобщему удивлению, отражение четко показывает маленькую комнату в доме. Кингмор и Гриммальд сидят в комнате. Изображение цветное. Видно, как свечи слегка колеблются в бронзовом подсвечнике, на столе с пунцовой скатертью.
   «Итак, желаю вам счастливого пути, - явственно произносят губы Кингмора. – Помните, Хорст, вы должны изменить внешность и вести себя естественно. Карну трудно обмануть, но я верю, что это можно сделать. Во всяком случае, вам это по плечу. Вот деньги на дорожные расходы. Здесь четыреста дукатов. Хватит ли вам?»
   «Хватит, - отвечает Гриммальд, беря кошелек и подозрительно озираясь по сторонам. – У меня странное чувство, будто кто-то неустанно следит за нами».
   «Бросьте, - Кингмор смеется. – Это совершенно исключено. Я ведь расставил в саду и в доме самую надежную охрану. Ну, прощайте».
   Он пожимает Гриммальду руку. Гриммальд поворачивается и выходит из комнаты.
   Они еще некоторое время наблюдают за Кингмором, но тот вскоре ложится спать. Слуга гасит свечи, в браслете наступает темнота. Виден только слабый свет от садовых фонарей в щелях ставен.
- Довольно, - Шерт кладет Клаву руку на плечо. Взгляд его, обращенный на Клава, как-то особенно внимателен и уважителен. – У вас в самом деле очень сильная воля. Это хорошо. В случае необходимости вы сможете заменить меня у этого аппарата, как я называю данную систему свечей и зеркал. Думаю также, что и Дэльф способен это сделать. Вам двоим, господа, я дам понять о расположении вещей в этой системе – без слов, одними цифрами на бумаге. Таким образом, вы разберетесь в доверенной мне тайне, у вас будут ключи к ней – на всякий случай, для подстраховки.
- И всё-таки это неприятно, - сознается Клав. - Какое-то неуютное чувство. Будто я на спиритическом сеансе или вроде того, и совершаю грех.
- Просто это не ваше, Клав, - отвечает ему Шерт. – Повторяю: то, что мне попускается и можно каждый день, вам будет даваться только по крайней необходимости; скажем, если я попаду в беду. А теперь пройдемте в другую комнату, свободную от какой бы то ни было мистики, и обсудим то, что нам удалось узнать… если вы не возражаете.
- Мы только рады будем уйти отсюда, Од, - улыбнулся Карну. – А вы, оказывается, бесценный для нас человек. Мы узнали сегодня жизненно-важные вещи только благодаря вам. Трудно переоценить то, что вы для нас сделали.

                11.

   Так Одо Шерт, которого никто не называет больше «Железным Тигром», входит в жизнь обитателей Мунлайта.
   Он самый таинственный гость. Два раза в сутки к нему непременно приезжают гонцы и сообщают или передают новости о положении в столице и на Сорочьем озере. Выясняется, что Кингмор уже собрал десять тысяч человек; на озере только часть их, остальные разбросаны по другим точкам, которые Шерт отмечает на своей карте. Ежедневно, утром и вечером, он по два часа проводит в своей «зеркальной» комнате. Днем, по его словам, «аппарат» не всегда работает – в силу определенных причин, связанных с положением Луны и Солнца. Поэтому днем Шерт обычно свободен, но никогда не уходит далеко от Мунлайта. Он либо купается в реке (где именно, никто не знает), либо гуляет по саду в той его части, где редко бывают люди, либо забирается на плоскую крышу замка и отдыхает там в увитой ползучими розами плетеной беседке, сделанной для него его людьми, верными и крайне необщительными.
   Женщины и дети видят его только издали. Для них он личность гораздо более таинственная, чем для мужчин. Ни одна из дам не решается подойти к нему. В это человеке есть нечто такое, что удерживает самую смелую из них – Мари Карну – от близкого знакомства с ним. Детей просят не тревожить Гостя, как его называют в их присутствии. Но, здороваясь с женщинами издали, Одо Шерт всегда очень вежлив и учтив. Он низко кланяется и даже улыбается им с особенной светской галантностью, после чего исчезает так аккуратно, что возникают сомнения: в самом ли деле этот человек был в их поле зрения еще минуту назад?
   Дни стоят жаркие. Но дикарями никто так и не переодевается. Дамы не носят тростниковых юбок и не прикрывают грудь листьями лопуха, как мечтал об этом в шутку де Руа. На них, правда, легчайшие кисейные платья с короткими рукавами, соломенные шляпки и туфельки из тонкой материи. Мужчины ходят в парусиновых штанах до колен, батистовых рубашках и самой легкой обуви. Шерт долго не сдается под палящими лучами солнца, но, наконец, не выдерживает. Он облачается в такую же одежду, как и прочие, но обуви не носит вообще. Он ходит босой, к тайной зависти Фортуната. Последний тоже пробует ходить босым, но не может: мелкие камешки тут же дают себя знать. Вполне подражать Шерту способны только Клав и Рита Фран. Оба выросли в деревне, и оба могут прекрасно обходиться без обуви. Правда, в обществе дам Клав всегда в башмаках. Одо Шерт к дамам не подходит, поэтому с наслаждением забывает о какой бы то ни было обуви. Даже в замке, по коврам, он ходит без домашних туфель, что делает его шаг особенно бесшумным и мягким.
   Он чрезвычайно тщательно следит за своей внешностью; не менее тщательно, чем Желтый Лис. Его лицо всегда гладко выбрито, одежда всегда чиста и безукоризненно выглажена. Он уже не носит бронзовых шлемов и таких же рубашек, так как в Мунлайте опасность ему не грозит. Да и невероятно жарко и неудобно было бы носить их при столь знойной погоде.
   Общество людей Шерта утомляет, поэтому никто не тревожит его. Шерт тронут таким вниманием к его мизантропической натуре, поэтому по вечерам, когда он испытывает некоторое одиночество, он сам зовет к себе на крышу Лиса или Фортуната. Они никогда не отказываются. Как ни велика их любовь к Иветте и Алисе, им было бы так же грустно пропустить встречу с Одо Шертом, как древним эллинам – спортивные состязания, или их современникам, любящим играть в карты или рулетку, не поддаться игре. Обоим Шерт настолько интересен, что они всегда идут на его зов с радостью. Если с ними приходят Карну и Клав, Шерт также бывает доволен. Джакоза и Сальгари редко беседуют с ним, потому что оба живут в Кэвин-Лодже и бывают в Мунлайте лишь короткими наездами. Джакоза очень нравится Шерт. Гофредо Сальгари не знает, что думать об этом человеке. Честный, прямой, но немного ограниченный, Сальгари уважает его и побаивается. Ему не дают покоя слова князя Арвида о «змее-искусителе». Карну написал его светлости, что Одо Шерт действует в интересах князя против их воли, и избавиться от него пока что не представляется возможным. Впрочем, действия его приносят несомненную пользу. Письмо они составили втроем: он, Шерт и Клав. Оно получилось весьма умным, тонким и при этом каким-то успокаивающим.
- Оно должно подействовать на князя так, как это нужно ему и нам, - заявляет Шерт. – Он достаточно умен, поэтому рано или поздно начнет мне доверять.


   Ясный летний полдень, спокойный и тихий.
   Вчера Элетта обвенчалась с Арлендом Мингом. Это событие было отпраздновано так пышно, как это только возможно в уединенном загородном поместье. Поэтому сегодня в Мунлайте необычайная тишина.
   Одо Шерт, закончив утренние наблюдения за Хорстом Гриммальдом и за Кингмором, сидит в своей плетеной соломенной беседке, увитой плющом и ползучими розами, в обществе хрустального графина с лимонадом и такого же бокала; в жару он никогда не пьет вина. Откинувшись на спинку небольшого дивана без подлокотников, Шерт созерцает сад, равнину, поросшие кустарником берега Муна, саму реку, сверкающую в лучах солнца, и стада коров и овец, которые пасутся неподалеку от леса, на противоположном берегу реки. Плющ и ползучие розы, плотно опутавшие беседку снаружи, отлично прижились здесь, на крыше замка, и создают густую, уютную, ароматную тень. Беседка с дощатым каркасом напоминает домик европейца на каком-нибудь туземном острове. Шерту здесь хорошо, очень хорошо. На нем сегодня белая полотняная рубашка и темные, до колен, штаны, также из тонкого полотна. Одна его нога согнута в колене, другую он вытянул до самого низенького парапета, так, что босые пальцы слегка касаются теплого камня. Он задумчив. Мысли его текут в плавном однообразии. Он чувствует, как растворяется в этом июньском воздухе, в этой теплой ясной тени, испаряется, словно вода на солнце.
   Он почти погружается в дремоту, как вдруг слышит легкие шаги по крыше. Эту поступь нетрудно отличить от сотни других. Она подобно чередованию тире и точек. Тире, точка; тире, точка. Так ходят, только когда прихрамывают. Желтый Лис.
   Шерт слегка улыбается, потом громко говорит:
- Добрый день, Кристин.
   Шаги замирают у боковой двери в беседку, затем она отворяется, и входит Кристин Горст, веселый и удивленный.
- Как ты догадался, что это я, Од?
- Мы уже на «ты»? – Шерт удивлен и в то же время втайне восхищен нахальством и смелостью Лиса. Кроме него никто до сих пор не посмел обратиться к нему, Шерту, на «ты».
- Ну да, - беззаботно отвечает Лис, присаживаясь рядом с ним на диван. – Ты ведь не против? – добавляет он вкрадчиво.
- Нет, не против, - отвечает Шерт. – Ты, вы, - какая разница? Все вы здесь, как дети, для вас важны подобные пустяки. Скажи лучше, зачем ты пришел? Разве я звал тебя?
- Не притворяйся, что ты мне не рад, - Лис с удовольствием осматривается по сторонам. – Ты мне рад, и знаешь, почему? Потому что я никому не мешаю и всем приношу удачу. Всегда!
   И он смеется своим особенным легким смехом. Шерт не может сдержать улыбки. Когда Лис смеется, ему действительно нельзя не радоваться. Но Шерту хочется подразнить его.
- Не я тебе рад, а ты мне, - возражает он. – Я тебя приручил, как и намеревался, так что, ты у меня теперь в подчинении.
- Согласен, ты меня приручил, - с готовностью отвечает Кристин. – И всё-таки ты мне рад, а то бы и приручать не стал.
- Верно, - соглашается Шерт. – Раз ты сегодня так умен, придется предложить тебе лимонаду.
- Спасибо, - Лис берет чистый бокал, наливает себе немного из графина и делает несколько глотков душистой кисло-сладкой воды. – Эх, хорошо! Вообще у тебя здесь уютно. А умен я, между прочим, всегда.
   Шерт поднимает брови с деланным удивлением.
- Разве? Вот бы не подумал! Ладно, шучу, - он прикрывает глаза. – Ты умен настолько, насколько следует. Дэльф уже встал?
- Давно встал и завтракает в кругу семьи, - отвечает Лис.
- Послезавтра нам следует ожидать Гриммальда, - говорит Шерт. – Правда, не в образе монаха или странника. Он хочет изменить внешность иначе и прибыть в Мунлайт в качестве некого шевалье де Тюссо, француза, сторонника князя Арвида. Два дня он намерен входить к нам в доверие, а после… он не говорит никому, что у него на уме. Но это не так уж и важно, потому что мы захватим его, другого выхода у нас нет. Едва он окажется у нас в руках, как мы передадим его барону Фердинанду. Этим мы лишний раз докажем правителю свою преданность. Впрочем, я уже говорил об этом с Дэльфом и Клавом. Вы всё будете делать сами. Меня Гриммальд видеть не должен, даже когда окажется в плену.
- Где он сейчас? – спрашивает Лис.
- В десяти милях отсюда. Я с великим трудом определил это, так как зелень везде одинакова. Но я узнал старую березу рядом с его палаткой; у нее запоминающаяся форма ствола. Сомневаюсь, что точно такая же береза растет где-нибудь еще.
   Вдруг Шерт замолкает и, встав с дивана, быстро пересаживается на парапет. Он смотрит вниз, в сад, - смотрит с каким-то пристальным вниманием. Лицо его становится задумчивым, а в черных глазах появляется печаль, столь ему не свойственная. Лис удивлен, но молчит. Он прослеживает за взглядом Шерта и видит… Иветту Стрендж. Тотчас Лис тоже оказывается сидящим на парапете. Оба молча смотрят, как Иветта в своем легком лазурном платье, с маленьким зонтиком от солнца, прогуливается среди цветов.
   Шерт переводит взгляд на Лиса.
- Что вы теряете время, Кристин? – спрашивает он. – Идите к мадмуазель Стрендж; она, видимо, ждет вас.
- Не хочу быть навязчивым, - отвечает Лис, глядя в сторону. – Я ей не так уж нужен.
- А вы хотите стать нужным?
- Ну, положим, хочу, - вздыхает Лис.
- Тогда будьте навязчивым.
- Это не всегда правильно, - возражает Лис.
- В данном случае это будет правильно.
   Лис набирается храбрости.
- А ты, Од, - говорит он, глядя в глаза Шерту. – Почему ты так на нее смотришь? Почему говоришь о ней? Может, ты сам влюблен?
- Я? – Шерт смеется. – О, нет! А смотрю я на нее и говорю о ней в память о той, которая была очень похожа на нее… и которая оставила меня. На прощание она дала мне вот это кольцо, - и он кивает на свое кольцо из черного камня с перламутровой монограммой «М.Д.»
   Они с Кристином закуривают по сигаре.
   Кристину очень хочется вниз, к Иветте, но он выдерживает характер. К тому же, признание Одо Шерта тронуло и заинтересовало его.
- А сколько ей сейчас лет? Твоей даме? – осторожно спрашивает он.
- Сорок, - отвечает Шерт. – Если она еще жива. Я ведь двадцать лет ее не видел и ничего о ней не знаю. Да она и не была моей. Но она любила меня.
   Он резко умолкает, точно вспомнив, что он не один на этой крыше. Потом твердо говорит:
- Ступай, Крис, тебе пора.
- Сейчас уйду, - послушно говорит Кристин. – Скажи мне только: а кто же была тогда та женщина, которую погубил твой прежний секретарь? Помнишь, ты писал об этом Дэльфу?
- А, - Шерт встает. – Это была одна дама, которую я пытался любить так же, как ту, первую… и не смог. Я всё равно любил первую и, наверно, буду любить всю оставшуюся жизнь… А вторую, которая в самом деле была моей и любила меня больше, чем я ее, действительно погубил мой секретарь. Он сделал это из ревности. К сожалению, я узнал об этом, когда ее уже нельзя было спасти; она умерла от яда. Я смог только собрать против него улики, чтобы он был предан казни за то, что сделал… и его казнили. Но всё это совершенно не интересно и не стоит твоего внимания. Иди, Крис. Я знаю, ты сейчас нужен Иветте, а она тебе.
   Лис крепко пожимает ему руку и уходит. Через несколько минут Шерт уже видит их вдвоем, Иветту и Кристина, и почему-то ему становится легче от этого зрелища.
   «Иветта всё знает, - думает Шерт, вновь прячась в своей беседке. – Да, знает, что теперь с той, другой… Но разве я смогу спросить ее об этом? Это и тяжело, и бессмысленно; пожалуй, даже глупо. Мелани Дж`оэл. Не хотел бы я узнать наверняка, что ее уже нет на свете».
   Он вновь садится на диван. Да, он мог бы узнать о Мелани Джоэл от своих зеркал, но не покажут ли они ему вместо красивой веселой женщины какой-нибудь сырой склеп? Нет, он никогда не решится, устремив глаза в отраженный золотой браслет, вызвать в памяти ее образ. Он никогда не произнесет ее имени вслух; никогда…

                12.

   Спустя два дня великолепный шевалье де Тюссо прибывает в Мунлайт. В нем нет ничего общего с Хорстом Гриммальдом, лысым человеком с крючковатым носом и хитрыми глазами. Сейчас это кавалер, блестящий уланский офицер в шитом золотом и серебром синем ликардийском мундире с эполетами, в белых лосинах и высоких сапогах с высоким щегольским каблуком. Его голову украшает синяя с золотом треуголка, из-под нее на плечи ниспадают пшеничные кудри; светлые усы лихо закручены. Темно-карие большие глаза смотрят не хитро, а ясно и открыто. Его сопровождает свита из тринадцати человек. Привратник маркиза де Руа отворяет ворота «усталым путникам», те подъезжают к крыльцу, где Карну и Клав встречают их.
   Шевалье низко кланяется хозяину дома и с сильным французским акцентом, картавя и грассируя, сообщает, что он – кавалер Анри де Тюссо, командир отряда улан, прибывших на службу к его превосходительству Фердинанду из солнечной Франции. Он показывает документы. Карну знакомит его с Клавом и предлагает войти. «Располагайтесь, как дома», - говорит де Тюссо маркиз. «Мы только передохнём два дня и поедем дальше, - заверяет его мсье Анри. – Всё дело в том, что мы должны ожидать наших людей, здесь, на Муне, и я позволил себе искать вашего гостеприимства, господин Карну, в надежде на краткий отдых». Карну, широко улыбаясь, заверяет командира улан, что он и его доблестные офицеры и солдаты более чем достойны радушного приема и отдыха в «человеческих условиях».      
   Все дамы и дети Карну еще вчера были потихоньку отправлены к Джакоза, в Кэвин-Лодж. В Мунлайте остались только мужчины, исключая лишь повариху и двух почтенных горничных.
   Де Тюссо и его «уланы» располагаются в левом, свободном крыле. Они ведут себя очень предусмотрительно, а именно: не все вместе садятся за стол, ни разу нигде не появляются по одиночке, а уж де Тюссо всё время окружен двумя-тремя людьми. Карну с ним исключительно любезен: показывает сад и цветники, проводит по дому, минуя только чердачные комнаты, и часто, с большим увлечением и восхищением  говорит о «великом правителе бароне Фердинанде». Тюссо также увлечен Фердинандом и вторит Карну. Они точно хвалебную песнь поют; едва умолкает один, как тут же вступает другой. Карну явно доволен своим новым гостем и ревностно заботится об его удобствах: по всему видно, что он полюбил бравого француза как патриота Ликардии и сторонника барона Фердинанда. И когда паж маркиза де Руа Фортунат недостаточно быстро преподносит гостю чашу с вином, маркиз в гневе ударяет его по лицу своей светлой нитяной перчаткой, снятой с руки.
- Почитай моих гостей, как подобает, щенок! – грозно говорит он. Молодой паж, краснея, опускает голову. Он очень миловиден. Мсье Анри снисходительно треплет его по плечу, дарит ему серебряный дукат и просит маркиза «простить юношу».
- Только чтобы сделать вам приятное, - тотчас смягчается Карну.
   «А этого дурачка, пожалуй, довольно просто обмануть, - думает про себя Гриммальд, с чувством благодушного превосходства поглядывая на де Руа. – Граф Кингмор ошибается; Карну чист, да и эта деревенщина Клав тоже. Почему граф их подозревает? Впрочем, для его спокойствия я избавлюсь от них. Правда, не сегодня. Завтра».
   Он совершенно спокойно укладывается спать, выставив двух «улан» стеречь двери спальни и еще двух – под окнами, в саду. Засыпая, он чувствует сладкий запах роз, доносящийся из сада.
   А ночью начинаются чудеса. Всё крыло замка, занятое гостями, начинает благоухать розами. Аромат столь силен, что крепким сном засыпают не только «уланы», стерегущие дверь спальни, но и те, что тайно бодрствуют в своих комнатах по приказу Гриммальда.
   Двое стражей под окнами не засыпают, но они также неподвижны: их оглушают ударом по голове, связывают, сносят в подвал и там приковывают за ноги к заранее приготовленным, ввинченным в стену цепям. С остальными поступают точно так же, предварительно обыскав их как следует. Гриммальда, который крепко спит, как и его подчиненные, приковывают отдельно от них, в подвальной комнате с крепчайшей решеткой на окне. С него снимают усы и парик, чтобы, проснувшись, он сразу догадался о том, что Карну известно, кто он такой. Потом все окна гостей распахиваются настежь: аромат роз должен поскорее выветриться. Стеречь пленных ставят Дэмьена Кроу и Рудольфа, которые заранее выспались и теперь полны сил и энергии. Их вооружают, но ключей не дают из особой предосторожности: этих пленных ни в коем случае нельзя упустить.
   Когда Гриммальд просыпается и видит себя закованным, он сразу всё понимает – и приходит в ярость, бешеную и бессильную. «Я же чувствовал, что за нами следят, - думает он злобно. – А этот Карну не промах. Я очень сильно недооценил его. Похоже, это было мое последнее дело, и я отвечу за него головой. А, черт… ну, посмотрим».
   Внезапно, какая-то счастливая мысль приходит ему в голову. От этой мысли он вдруг успокаивается, его лицо светлеет, он даже усмехается.
   «Что ж, я еще поживу на свете, - говорит он сам себе. – И как я забыл о такой простой уловке? А между тем она уже два раза спасла мне жизнь».
   Подчиненных Гриммальда не посещает мысль о каком бы то ни было спасении. Они, все тринадцать, сразу же падают духом, как только просыпаются.
   Джакоза и Клав уезжают в столицу с письмом от маркиза де Руа к его превосходительству. В этом письме Карну уведомляет барона о поимке Хорста Гриммальда с его людьми и просит прислать стражу для перевозки преступников в Корону, в тюрьму.
   Через четыре дня Клав и Джакоза возвращаются с мощным полицейским отрядом и самым благодарным письмом от барона Фердинанда. Гриммальда и его людей, скованных по рукам и ногам, увозят в Корону. На всякий случай Клав сопровождает тюремные кареты вместе с Желтым Лисом. Спустя еще четыре дня Клав с Кристином возвращаются и докладывают Карну и Шерту о том, что пленники водворены в главную тюрьму, в самые надежные камеры, и обвиняются в заговоре против его превосходительства.


   Вместе с июлем в Мунлайт приходит затишье. Граф Кингмор в страхе затаился и пока что ничего не предпринимает. Дамы давно уже вернулись из Кэвин-Лоджа, а Арленд Минг, с недавнего времени супруг Элетты, и Лоренцо Джакоза, сын Эма, уехали к князю Арвиду, согласно распоряжению в его последнем письме. Джакоза остался с женой Элен. В сентябре князь намерен наступать. «Что касается нашего незваного союзника Одо Шерта, - сурово пишет князь, - то пусть будет уверен в следующем: ко мне ему не подольститься и карьеры не сделать! Самое большое, на что он может рассчитывать, это стать мелким чиновником и получить от меня медаль за отвагу. Если это устраивает господина Шерта, что ж… в таком случае меня почти устраивает его навязанная мне помощь».
   Одо Шерт читает эти строки и весело говорит Карну:
- Я согласен стать мелким чиновником, Дэльф; сообщи об этом его светлости.
- Сообщу, - отвечает Карну. – И буду также постоянно писать ему о том, чт`о ты делаешь для нас. Не может быть, чтобы князь не оценил твоей преданности.
- Мне это всё равно, - искренне признается Шерт. – Главное, чтобы мою преданность ценили вы, господа заговорщики. А вы цените ее, я вижу это. Бог с ней, с карьерой. Сегодня она есть, завтра нет. А вот люди… с людьми сложнее, хотя они еще более эфемерны, чем карьера.
- Философ, - смеется Карну. Они с Шертом уже несколько дней на «ты», да и остальные тоже.
   Дни стоят знойные, часто бывают грозы.
   Дамы изнемогают в этой жаре. Они по очереди плещутся в саду, в прозрачном водоеме для поливки цветов. Но водоем очень мал, и вода там сильно нагревается; она почти не освежает. Впрочем, все вполне довольны. Кроме Иветты Стрендж.
   Иветта привыкла к своей загородной графской купальне и теперь немного грустит без нее. Но она застенчива и никому, даже Алисе и Элетте, не признается в этом. Ей очень хочется съездить на Мун, подальше от людских глаз, и выкупаться там. Так она и делает: уезжает из усадьбы миль на пять вверх вдоль реки и плавает там в по-настоящему прохладной воде. Уже три раза она купалась в реке; вот и сегодня собирается выкупаться в четвертый раз.
   Это ее маленькая тайна. Даже Кристин Горст ничего не знает о ее послеобеденных прогулках, - так незаметно она отлучается из усадьбы. Правда, всевидящий Одо Шерт замечает с крыши ее отъезды, но он верен своему принципу «не следить за друзьями», к тому же, убежден, что Иветта просто совершает одинокую прогулку верхом.
   Сегодня он не видит, как уезжает Иветта, потому что и сам уезжает на своем светло-сером коне Доне на час раньше ее.
   Иветта тихонько ускользает из Мунлайта через черную калитку. Там, за оградой, ее верный лакей уже держит под уздцы ее лошадку Касси (Кассандру) темно-бежевой масти. Этот же лакей помогает Иветте, облаченной в золотистую амазонку, вскочить в седло и подает ей хлыстик. Она приветливо кивает ему, благодаря за помощь, и уезжает. Её темноглазому лицу с белой, чуть позлащенной загаром кожей, очень идет шляпка под цвет амазонки. Из-под шляпки падают на плечи светло-каштановые, мягкого оттенка завитки волос. Черты лица Иветты очень тонки и четки; в них сочетаются наивность и спокойная загадка еще не искушенной, но уже зрелой души. Память о женихе, который предал ее, становится с каждым днем всё слабее. Этому очень способствуют прогулки и беседы с Желтым Лисом. В его обществе она отдыхает душой. Его легкий, веселый и в то же время чуткий характер ей очень импонирует. Кристин часто заставляет ее смеяться, живо и остроумно рассказывая всякие занимательные истории; в то же время он очень бережен с ней. «Такого друга я больше нигде не найду, - часто думает Иветта. – Мне с ним хорошо, интересно, надежно, и он любит меня. Может, не ждать, пока я сама влюблюсь в него? Один раз я уже была влюблена; это едва не стоило мне жизни. Не лучше ли выйти замуж за веселого, чуткого, верного друга, чем беспрестанно грустить и вспоминать о том, чего уже не вернуть?»
   Вот и теперь она думает о Кристине Горсте. Да, он всем хорош. Вероятно, ее дядя Дэвид Стрендж, который, к тому же, ее опекун, не будет против этого брака, а если вначале и будет, она, Иветта, убедит его, и он с ней согласится, как всегда соглашается: так обычно разумны, живы и красноречивы ее доводы.
   … Иветта приезжает на берег Муна, уединенный, сильно поросший кустами тальника и еще какими-то, - она не знает их называния. Здесь всегда спокойно, тихо, и никто не мешает ей.
   Она привязывает лошадь к высокой липе, раздевается и быстрым движением соскальзывает в прохладную чистую воду, пахнущую солнцем. С удовольствием плавает рядом с берегом; даже не плавает, а погружается в воду и тут же встает, упираясь ногами в песчаное дно; плавать она не умеет. В этом месте Мун довольно узок, поэтому не внушает ей страха.
   Выкупавшись, она вытирается полотенцем, расчесывает свои длинные густые волосы и, одевшись, садится на траву – ждет, чтобы они высохли. Вдруг, совсем неподалеку от нее хрустит под чьей-то ногой ветка. Иветта вздрагивает. В ней тут же пробуждаются все ее страхи и опасения. Колышутся ветви ближайших кустов, окружающих рощу. Она в страхе встает, быстро отходит подальше и направляется к своей лошади, намереваясь вскочить на нее и поскорее уехать… но лошади не оказывается на месте. Бесконечный ужас охватывает Иветту. Она готова заплакать от чувства своей полной беспомощности перед неведомой опасностью. Ею овладевает растерянность зверька, который понимает, что вот-вот будет пойман. Она останавливается, не спуская глаз с того места, где шевелились ветви кустов. Вдруг чья-то рука быстро и осторожно зажимает ей рот, а чей-то голос возле самого уха шепчет:
- Доверьтесь мне, и мы спасемся.
   Она кивает головой в знак согласия. Что-то в прикосновении этой чужой руки, в интонации голоса, успокаивает ее. Тут же незнакомец отнимает ладонь от ее лица и берет за руку – так бесстрастно и вежливо, что она послушно следует за ним в заросли дрока, стараясь понять, кто же это; его лица она не видит. Но вот он слегка оборачивается, и она узнает Одо Шерта. Радость и некоторое успокоение овладевают ее душой.
- Сюда! – еле слышно говорит он, и они ныряют в какой-то небольшой овраг, весь заросший диким виноградом, лопухом и можжевельником.
   Шерт падает на колени и увлекает ее за собой. Теперь со всех сторон их скрывает густая зелень. Тут же они слышат голоса над оврагом. Кто-то говорит:
- Она только что была здесь! Ищите ее, она не могла далеко уйти.
   Сквозь просветы в зелени Иветта видит фигуры, одетые в темное, с матерчатыми масками на лицах. Она поневоле начинает дрожать от страха, но Одо Шерт крепко держит ее за руку. Его строгий взгляд точно предупреждает ее: молчи, не двигайся. Она прижимается к нему, как испуганный ребенок и зажмуривает глаза, чтобы не видеть больше этих ужасных темных фигур, которые ищут ее.
- Здесь трава не примята, - сипло говорит один из этих людей. – Она не проходила здесь.
   И они уходят прочь от маленького оврага. Иветта, скованная ужасом, готова провести в своем убежище весь оставшийся день, но Шерт вскоре выпускает ее руку и, мягко отстранившись от нее, говорит вполголоса:
- Пойдемте, они уже ушли.
   Она идет за ним; ее волосы цепляются за ветви кустов. Шерт смеется:
- Вы, как Авессалом, Иветта.
   И помогает отцепить их. Иветта так напугана происшедшим, что совершенно не смущается и не думает об Авессаломе, который погиб по вине своих длинных волос.
- Они увели мою лошадь, - шепчет она, цепляясь за рукав Шерта.
- Это я увел, - спокойно отвечает Шерт. – Я ведь заметил их раньше вас.
   Они идут в рощу. Там, скрытые кустами, стоят две оседланные лошади: Касси и Дон.
- Постойте, постойте! – умоляет Иветта. – Вдруг они еще не ушли?
- Ушли, - отвечает Шерт и улыбается ей своей неожиданной улыбкой. – Поверьте моему инстинкту зверя и многолетнему опыту. Вы что-нибудь оставили на берегу?
- Да. Шляпку и шпильки.
- Я принесу их. А вы стойте вот за этим деревом и ведите себя тихо. Я сейчас вернусь.
   Он уходит. Пока его нет, Иветта постепенно успокаивается. Когда он возвращается, она вдруг замечает, что на нем нет башмаков – и всплескивает руками:
- Вам же больно.
- Нисколько, - он подает ей шляпку, расческу, полотенце и горсть шпилек. – Я могу ходить босым даже по раскаленным угольям – и без всякого вреда для себя.
   Она быстро укладывает волосы, надевает шляпку и спрашивает с тревогой:
- Но кто были эти люди?
- Разбойники, - отвечает Шерт, не моргнув глазом. – Они узнали, что вы приезжаете сюда и купаетесь здесь.
- Боже мой, - Иветта краснеет и нерешительно спрашивает:
- А вы что здесь делали?
- Тоже купался, - отвечает он. – Но вылез на берег немного раньше, чем вы приехали. Хотел незаметно уехать, и тут увидел, что вам грозит опасность. И остался.
- И… вы видели, как я купаюсь? – она краснеет еще гуще.
- Вздор, - решительно возражает он. – Ничего я не видел. Не подумайте, что я подсматривал за вами; этого не было, клянусь, чем хотите.
- Я верю, верю вам, - ласково и виновато говорит Иветта. Ей неловко, что она заставила своего спасителя оправдываться. – Я вам очень благодарна, господин Шерт. Моя матушка будет рада узнать, что именно вы спасли меня.
- Ваша матушка? – переспрашивает он. Дыхание у него перехватывает, а сердце вдруг начинает биться очень сильно и ровно.
- Да, - точно издалека, доносится до него голос Иветты. – Вы должны помнить ее. До того, как она вышла замуж за моего отца, ее звали Мелани Джоэл.
- Да, я помню ее, - говорит Шерт очень равнодушно. – Вы на нее похожи. Но… где она теперь?
- Она вышла замуж второй раз и уехала в Италию, - отвечает Иветта. – Брак был неудачным. Синьор Ардженти оказался жестоким человеком. Но два года назад он умер, а матушка осталась в Италии. Она писала мне: «Если ты что-нибудь услышишь о господине Шерте, сообщи мне!» Я чуть не написала ей о вас весной, но не успела. Прошел слух, будто вы погибли, и я ничего не стала писать. А теперь, вот уже как десять дней, я написала, что отдыхаю в одном поместье с вами. Ответа я пока еще не получила. А вообще я каждый год езжу в Италию и вижусь с ней.
- Что ж, передавайте вашей матушке поклон и привет, - говорит Шерт, помогая Иветте забраться в седло.
- Но вы и сами можете написать ей, – оживленно откликается она. – Как бы она обрадовалась; она так тепло вспоминает о вас!
- Просто тепло? – он тоже вскакивает на коня.
- Матушка очень сдержанна, - Иветта внимательно смотрит на него. – Она никому не привыкла открывать свои чувства. Но мне кажется, она вас любила… и любит до сих пор, хотя никогда не скажет мне (и никому!) об этом. Ведь я вижу, вы тоже…
   Шерт поспешно дотрагивается до ее руки, и она умолкает. Он бледен: почти так же, как тогда, в карете на мосту через Корону, когда они с Лисом ожидали рокового взрыва.
- Будем молчать, - говорит он, глядя на Иветту. – Это лучше всего: молчать и не торопиться.
   Подъехав к ближайшей к поместью роще, Шерт останавливает коня и обращается к Иветте:
- Поезжайте в Мунлайт первая; будет лучше, если нас не увидят вместе. И запомните: никогда больше не уезжайте купаться одна.
- О, этого не будет, я вам обещаю! – горячо заверяет его Иветта. – Я вообще не покину больше поместья.
- Да, - подтверждает Шерт. – Вам лучше не покидать его, разве что, в обществе Кристина Горста, который сумеет вас защитить.
   Она розовеет.
- Я и с Кристином не поеду, - тихонько говорит она, - а то вдруг он не защитит…
   Шерт от души смеется.
- Поезжайте же, - говорит он ей.
   Она еще раз благодарит его взглядом и уезжает. Он выжидает десять-пятнадцать минут, потом, не торопясь, едет к замку.


   Весть о том, как Одо Шерт спас Иветту, мгновенно облетает весь Мунлайт.
   На следующее утро, когда Шерт гуляет в саду, Алиса, исполнившись свойственной ей временами дерзкой отваги, решается подойти к нему.
- Господин Шерт, - говорит она, бойко поблескивая веселыми глазами. – Позвольте к вам обратиться?
   Шерт слегка молча кланяется ей.
- Мы, все дамы, восхищены проявленным вами вчера мужеством, - продолжает Алиса, внутренне трепеща перед этим человеком, но стараясь, чтобы голос ее звучал беззаботно. – Вы спасли Иветту от людей графа Кингмора. И мы, дамы Мунлайта… - она смущенно опускает глаза, но тут же набирается решимости:
- Мы хотели просить вас выходить к общему столу и не чуждаться нас! Может, вы очень не любите дам, и у вас есть для этого основания, но мы… - ее лицо расцветает пленительной улыбкой, - мы просим вас сделать для нас исключение! Поверьте, мы любим вас; будьте нашим другом!
   И она протягивает ему руку. Он осторожно пожимает ее, испытующе глядя на Алису, потом отвечает:
- Хорошо. Если дамы Мунлайта так милы, что готовы видеть во мне друга, я обещаю ответить им взаимностью и выходить к обеду, но завтракать и ужинать буду всё-таки у себя. А вы смелая девушка, Алиса. Впрочем, удивляться здесь нечему; ведь вы с мадмуазель Элеттой разведчицы.
- Прежде всего мы действительно ваши друзья, - говорит Алиса. – И мы не будем навязчивыми. Мы просто хотим, чтобы вы хотя бы изредка радовали нас своим благосклонным вниманием и присутствием.
- Да будет так, - он улыбается ей. – Если от меня требуется столь мало, я буду только рад выйти к общему столу. Передайте это дамам.
- Ура! – весело говорит Алиса, приседает в реверансе и летит через сад: сообщить дамам, что «господин Шерт пошел на уступки».

                13.   
   Лето струится, течет, сверкает закатами, восходами, полуденным солнцем и дождями.
   В Мунлайте развлекаются, как могут. Тридцатилетняя Мари Карну как старшая среди дам, не считая госпожи Флёр, берет на себя устройство развлечений. Она ведет музыкальные вечера, организовывает пикники на ближайшем берегу Муна, возглавляет поездки в Кэвин-Лодж, где Джакоза, Элен и Сальгари принимают гостей с распростертыми объятиями. Мари руководит общими играми и чтениями вслух интересных книг, словом, она душа общества, и Карну втайне гордится ею. Он не может насмотреться на нее: до того она жизнерадостна и мила со всеми. Их дети тоже участвуют в развлечениях и прогулках взрослых. Дамы и даже Фортунат давно доверили Мари свои тайны. Она бережно хранит их, дает ценные советы тем, кто спрашивает их у нее, а к Фортунату относится внимательно и ласково, как старшая сестра. Он обожает ее, а она занимается с ним и Алисой французским языком, мирит их, когда они иной раз немножко ссорятся (это бывает крайне редко) и часто беседует с ними. От Мари они много узнают о князе Арвиде как о человеке, о его характере, привычках, склонностях, вкусах. Она дарит им его портрет размером с настольное зеркало. На портрете князь седой, мужественный, с суровыми глазами. Ему шестьдесят лет.
- Он очень добр, - задумчиво говорит Мари. – Добр и справедлив. Вспыльчив. но и в гневе не бывает жестоким. Изгнание сделало его подозрительным, но он умеет любить и охотно прощает чужие недостатки.
   Фортунату нравится князь: мужественный, с живым ясным взглядом синих глаз и какими-то молодыми чертами лица, аристократически породистого. Правда, в складках бровей и рта князя есть что-то жёсткое, бескомпромиссное. «Я хочу, чтобы он простил Шерта, - думает Фортунат. – Очень хочу».
   Шерт по-прежнему ведет отшельнически уединенный образ жизни. Выполняя свое обещание, данное дамам, он теперь каждый день спускается к обеду в столовую, но за столом говорит мало, - что с мужчинами, что с женщинами. Последние невольно робеют в его присутствии. Все дамы немного – совсем чуть-чуть! – влюблены в него, и когда он обращается к какой-нибудь из них, так потом весь день чувствует себя щедро награжденной.
   Иветта Стрендж с нетерпением ждет ответа от своей матушки, чтобы поскорее порадовать «господина Шерта». Она не решается назвать его просто «Од» и на «ты», как он позволил ей. Она всем сердцем чувствует, что он выделяет ее среди прочих дам, хотя он делает это очень корректно и незаметно. При виде ее его черные глаза теплеют, становятся приветливей и мягче. Он всегда рад ей, хотя и не ищет с ней встреч. Она уверена, что он был бы по-настоящему доволен, если бы она решилась навестить его в его затворничестве. Но она не решается. В ней нет Алисиной смелости, ее очаровательно-дерзкой решительности. Иветта робка и застенчива. Немного посмелей она держится только с Лисом и Фортунатом. Остальные мужчины внушают ей благоговение. Ей кажется, что они гораздо умнее женщин, во всяком случае, умнее ее, Иветты; она не решается «надоедать» им. Мужчины находят ее очень милой и привлекательной, но мало с ней беседуют, так как знают: Иветта – невеста Кристина Горста; не сейчас, так в будущем.
   В середине июля Желтый Лис делает ей предложение. К его восхищению Иветта тут же дает свое согласие, но говорит, что хочет еще испросить согласие своего опекуна и матушки. Матери она пишет в тот же день, а беседу с опекуном откладывает до своего возвращения в Корону.
   Теперь Лис счастлив. Он не знает, что Иветта не любит его, а просто решилась доверить ему свою судьбу как другу и защитнику. Но Одо Шерт всё замечает. «Не так уж и плохо для Кристина, - думает он, - быть больше другом, чем любовником. Такие узы иной раз прочнее, чем взаимная страсть, хотя, может, и не дают ослепительно-яркого счастья… зато дают любовь. А счастье… Его можно испытать от вида красивого цветка, от быстрой верховой езды, от хорошего вина и общества друзей и от множества других лучезарных мелочей. В любом случае, счастье никогда не бывает долгим; стоит ли гоняться за ним?»
   Он поздравляет Лиса, как и все остальные. В отличие от Иветты, которая остается почти такой же, какой была до обручения, Лис излучает теперь почти солнечное сияние. Он становится уже не Желтым Лисом, а Золотым – так окрылило его согласие Иветты. На него и раньше было приятно смотреть; теперь же все ищут встреч с ним, чтобы хоть немного зарядиться его счастливой упоенностью, его надеждами и торжеством. Иветта очень растрогана его любовью к ней и благодарна ему. Она старается проводить с ним как можно больше времени  - и сама не замечает, что с каждым днем всё глубже и крепче привязывается к этому человеку.
   Все эти дни Шерт не перестает следить за графом Кингмором и его армией. Все точки, нанесенные им на карту, увидены им в отражении браслета, и только одной он не может увидеть: той, в которой сосредоточились две тысячи наемников, - на юге, близ города Крибстона. Он никогда там не был, поэтому не может представить себе этой местности. Не бывал там и Клав, а Карну, хотя и посещал вышеназванные места, не может вызвать их в памяти достаточно ярко, чтобы браслет отразил то, о чем он думает. Но верные гонцы Шерта, побывавшие у наемников, постоянно доносят ему о планах и перемещениях крибстонских отрядов.


   … За окнами дождь. Над Мунлайтом нависли серые печальные тучи, и из них льет, как из ведра. Дождь теплый, ласковый, омывает сад и травы, луга, леса и рощи, поит жадную землю, истомившуюся по благодатной влаге.
   Одо Шерт сидит один в своих четырех комнатах. Он только что проверил, на месте ли Хорст Гриммальд, не сбежал ли из тюрьмы. Всё в порядке, Хорст в камере. Правда, выражение его лица несколько тревожит Шерта: уж слишком оно спокойное. Но он говорит себе, что Гриммальд, вероятно, надеется на помощь графа Кингмора. Если так, то надежды его напрасны. Граф из одной только осторожности не посмеет просить за него барона Готтхольда. Ради Гриммальда он никогда не поступится своими честолюбивыми замыслами, никогда не пойдет на риск. В столице же всё идет как нельзя лучше для князя Арвида. Неумело набранная тайная полиция бьет баклуши, следя исключительно за тем, чтобы о Фердинанде все отзывались не иначе, как очень почтительно. Вздор, кто же так работает?! Шерта порой охватывает профессиональная досада при виде этих «болванов», но в целом он доволен: чем они глупее, тем легче будет с ними справиться. Самодовольный Ингваль Эдэ, никогда ничего не видевший дальше собственного носа, сумел так успокоить Фердинанда и самого себя, что правитель теперь весел и всем доволен. Он даже не подозревает о войсках князя Арвида, постепенно оцепляющих Ликардию со всех сторон за приграничной полосой. Один приказ князя – и в страну хлынет здоровая, крепкая полумиллионная армия. Шерт с помощью своих людей заботливо освобождает для них стратегически удобные приграничные точки. Иногда он советуется с Карну и Клавом; те дают ему очень ценные указания.
   Сегодня Одо Шерт особенно остро чувствует свое одиночество. Душа его рвется к людям, но он не идет к ним: отчасти из гордости, отчасти оттого, что его настроение может измениться. Вдруг, едва он увидит их, ему снова захочется нырнуть в озеро покоя?
   Он подходит к окну и смотрит, как ливень омывает стекло прозрачной волной, как будто весь Мунлайт плывет, подобно кораблю, по какой-нибудь широкой реке. Сквозь мокрое стекло смутно проступает садовая зелень и белые, яркие пятна беседок, полускрытых деревьями. Серое небо в окне не имеет красок, и только плющ, прижавшийся к стеклу, нежно трепещет под дождевыми каплями, удивительно живой и зеленый в этом мире контуров и теней. Живой, как и та большая пчела, что сейчас грустно жужжит у верхней рамы окна, желая вырваться на волю. Шерт аккуратно ловит ее и выпускает на свободу. Пчела тут же пристраивается под одним из листьев плюща, смиренно пережидая дождь.
   Снизу, из гостиной, доносятся звуки рояля. Шерт узнает мелодию:
                Сыграй мне, шарманка, старинный напев,
                Я тихо тебе подпою.
                Любило нас, юношей, множество дев,
                А я лишь Марию люблю…
   Он отходит от окна и садится в кресло, полузакрыв глаза. Ему чудится, что безотрадное одиночество обступает, охватывает его со всех сторон. Он вдруг чувствует себя бесконечно старым, человеком без будущего, с запятнанным прошлым; и только здесь, в его настоящем, существует еще какой-то смысл, ибо три последних месяца он неустанно творил добро. Но зла в его жизни было сделано больше, да, больше…
   «Я люблю тебя, но ты слишком жесток к людям, - написала ему Мелани Джоэл двадцать лет назад. – Мы больше не увидимся. Я твердо решила принять предложение Артура Стренджа; он любит меня. Конечно, не так, как ты, но он несравнимо добрее и человечнее. Пойми меня, Од: я не желаю быть несчастной. С тобой я была бы несчастна, потому что люблю тебя, но ты чудовище… С Артуром мне будет гораздо спокойней».
   Да, он был жесток и циничен долгие годы, но время и опыт смягчили его душу, сделали ее мудрее. Теперь ему хочется любви, хочется добра – всего, от чего он так долго с пренебрежением отворачивался, не желая замечать. Почему Мелани так долго не отвечает Иветте? Может, она больна? Может, любит другого? Ему мучительно хочется вызвать в памяти ее образ, увидеть его в браслете… но он не делает этого. И знает, что никогда не сделает.
   Вдруг дверь его комнаты распахивается, и на пороге появляется Иветта – оживленная, радостная.
- Господин Шерт, - она подбегает к нему. – Матушка только что приехала!
- Что? – он быстро поднимается с кресла. У него возникает странное ощущение, как будто всё вокруг происходит во сне. – Синьора Ардженти здесь?
- Да, она приехала, - подтверждает Иветта. - С двумя слугами. И уже спрашивала о вас.
- Боже мой, - только и может произнести он.
   Иветта внимательно смотрит на него и спрашивает:
- Можно ей подняться к вам через двадцать минут?
- Да, конечно, - он смотрит в сторону. – Я благодарю вас. Я буду очень рад.
   И снова тихо произносит:
- Боже мой…
   И опускает голову. Взволнованная Иветта тихонько выходит из комнаты.


   Спустя двадцать минут дверь его комнаты тихо приоткрывается, и легкой поступью входит женщина, удивительно похожая на Иветту - и почти такая же молодая свиду. Она в темном блестящем платье, ее волосы аккуратно и строго уложены на голове, их наполовину прикрывает черная мантилья из тонкого кружева. Ее лицо кажется усталым, но, когда она видит Шерта, который стоит неподвижно и смотрит на нее, глаза ее чудесно вспыхивают, а лицо озаряется улыбкой, столь прекрасной, что сердце Шерта замирает, точно навеки перестав биться. Он не смеет улыбнуться ей в ответ, только смотрит на нее, как на видение, которое вот-вот исчезнет. Потом осторожно делает шаг ей навстречу и протягивает к ней руки. Она молча берет его руки в свои, и так они стоят несколько долгих минут, и не сводят друг с друга глаз. По лицу Мелани Джоэл медленно катятся слезы, хотя она продолжает улыбаться. Шерт тоже чувствует, что глаза его влажны. Он безмолвно склоняется к ее рукам.
- Как же я рада видеть тебя! – произносит она, наконец. – И до чего ты красив! Совсем молодой, почти такой же, каким я тебя знала… Только взгляд совсем, совсем другой.
- Ты тоже… такая же… - с усилием произносит он и снова они молча и жадно смотрят друг на друга. держась за руки. Слов им не нужно, беседа их душ нема, и в то же время несколько толстых томов не вместили бы этой беседы. Так продолжается довольно долго. Наконец, Шерт немного приходит в себя и говорит голосом, похожим на прежний:
- Садись, - и ведет ее к дивану. Она садится и робко спрашивает:
- А ты?
- Я тоже сяду, - он опускается на диван рядом с ней. – Ты надолго приехала, Джо?
   Он когда-то называл ее «Джо», сокращенно от фамилии.
- Я приехала к тебе, - отвечает она, вытирая глаза. – И никуда больше не уеду.
- А ты не боишься… - он пристально смотрит на нее и вдруг улыбается:
- … что я умру от счастья?
- Нет, - она смеется в ответ тихим счастливым смехом. – Поверь, Од, мне грозит та же опасность; так что, мы с тобой теперь на равных условиях.
   Он берет ее руку в свою и шепчет:
- Боже мой… Это какая-то фантастика. Это сказка, и я, наверно, до самой старости не поверю, что это явь и реальность. Скажи, это действительно ты?
- Я.
- И приехала ко мне?
- Да.
- И уже не оставишь меня?
- Нет.
- Боже мой… - снова повторяет он. – Как же это могло получиться? Через двадцать лет мы с тобой снова вдвоем, снова вместе… Нет, это сказка.
- Пусть будет по-твоему, - она смотрит на него. – Будем жить в сказке, жить по-новому.
- И ты станешь моей женой? – он смотрит ей в глаза.
- Ты такой ханжа? – поддразнивает она его. – Законный брак, иначе никакой любви?
   И смеется. Он тоже смеется.
- Нет. Моя любовь – твоя, какая хочешь и сколько угодно.
   Она не выдерживает и плачет, прижавшись лицом к его плечу, а он крепко обнимает ее, и чувствует себя растворяющимся в счастье и упоении.
- Тогда и я тебе скажу, - всхлипывает она. – Давай поженимся, как можно скорее. Только без всякой свадьбы; не те наши годы…
- Ну, нам еще рано годы считать, - он прижимает ее руку к своим губам. – А свадеб я тоже не люблю; к чему они? Знаешь, Джо: обвенчаемся завтра! Согласна?
- Согласна, - ее лицо словно нежно светится в пасмурных сумерках комнаты.
- А останешься ты у меня уже сегодня, - продолжает он и с несвойственной ему робостью добавляет:
- Если хочешь…
- Хочу, - отвечает она. – И останусь. Но Иветта…
- Иветте принадлежит весь оставшийся день, - мягко возражает он. – А вечер и ночь пусть будут наши. Мне так много надо сказать тебе: бесконечно много. Все эти двадцать лет я мысленно разговаривал с тобой. Думал о тебе. Ждал тебя. И вот ты пришла. Я не отпущу тебя, Джо. Пусть Иветта живет с нами, здесь, в чердачных комнатах, я буду только рад; но тебя уже не отпущу никуда.
- Я и сама не уйду, - отвечает она. – Никуда и никогда. Я теперь твоя жена и до самого своего конца останусь ею.

                14.

- Ты заметил, как изменился Одо Шерт с того дня, как Мелани Джоэл вернулась к нему? – спрашивает через несколько дней мужа Мари Карну.
- Заметил, - улыбается де Руа. – Я думаю, это все заметили.
- У него необыкновенная выдержка, - задумчиво произносит Мари. – Просто удивительная. Он говорит со всеми так же, как и раньше, так же сидит иногда один, в своей беседке на крыше… Но лицо! Какое у него стало лицо – словно из самого чистого хрусталя. А глаза… у меня даже слов нет, чтобы описать его взгляд. Впрочем, я лгу. Его взгляд можно описать одним коротким словом: любовь. Как же он нуждался в ней, как долго страдал без нее. А теперь… Мне кажется, он влюблен во всё, что его окружает. И во всех.
- Ну, ты по-моему немного преувеличиваешь, - мягко возражает Карну. – Просто Мелани Джоэл всё время стоит перед его мысленным взором, и через призму ее образа он воспринимает отныне окружающий мир.
- Да, это так, - соглашается Мари. – Он несколько раз за последнюю неделю поцеловал мне руку, чего раньше никогда не делал.
- При этом он всё равно не носит обуви, - замечает Карну. – Только к столу или в гостиную выходит в башмаках.
   «Он может себе позволить ходить босым, - думает Мари. – У него сложение, как у греческой статуи».
   Вслух она говорит:
- Он красив.
   Карну, смеясь, грозит ей пальцем:
- Смотри, не влюбись в него, Мари, не то я вынужден буду вызвать его на дуэль.
- Он для меня невероятно загадочный человек, - улыбается Мари, - но я вовсе не влюблена. Просто мы, женщины, очарованы той таинственностью, которой он себя окружил, его романтической любовью к Джо и…
- … и тем, что он ходит без башмаков, - договаривает Карну с озорным блеском в глазах.
   Мари краснеет и тихонько ударяет его по руке, смеясь и сердясь одновременно.
- Перестань, Дэльф, не дразни меня.
- Всё, всё, не буду, - он обнимает ее. – Я и сам прекрасно вижу, что Шерт – человек красивый и таинственный. А главное, волевой. Венчание с Мелани Джоэл и медовый месяц ни на час не отвлекли его от работы. Он в совершенстве владеет своими эмоциями и видит в браслете не Мелани, а то, что хочет увидеть. Да и медовый месяц… эти слова совершенно к нему не подходят. Он ограничивается в своей личной жизни ночами любви и недолгими прогулками с новобрачной днем; остальное его время отдано работе, друзьям и святому святых – его одиночеству, которое для него, по-моему, не менее дорого, чем Джо.
- Он привык к одиночеству и любит его, - замечает Мари. Она оживляется:
- А знаешь, Дэльф, Джо – прелесть! Она так мягкосердечна и добра, так умна, так любит нашу Иветту.
- Да, так любит, что наша Иветта выросла вдали от матери, под бдительным оком тетки и опекуна, - говорит Карну.
- И что, разве она стала от этого несчастной? – Мари слегка хмурится. – Нет, Дэльф, не осуждай Джо: она очень любит свою дочь, а если и не слишком много занималась ее воспитанием, то лишь потому, что была несчастлива. Не у всех нас, женщин, есть силы заниматься детьми, когда нас не любят и не поддерживают мужчины, которых мы любим.
- Дорогая, я не осуждаю Джо, - Карну целует Мари. – Я всё прекрасно понимаю. Она действительно очень хороша и мила, эта женщина. Я бесконечно рад за нее и за Шерта, но из мужской солидарности – больше за Шерта. Он заслужил свое счастье, он выстрадал его. Впрочем, она тоже. Вообще, Мунлайт превратился в какой-то храм любви. Недаром бедный Гофредо Сальгари сбежал отсюда в Кэвин-Лодж, где всего лишь одна почтенная супружеская пара – Эмилио с Элен.
- А ведь скоро мы расстанемся, Дэльф, - она печально смотрит на него. – Мы с Элен снова уедем к князю Арвиду…
- … чтобы вернуться вместе с ним через полтора месяца – и уже навсегда, - договаривает за нее Карну. Его лицо серьезно и также немного грустно. – Не переживай, Мари: скоро, совсем скоро мы встретимся снова – и уже больше не расстанемся. Держись, радость моя, и поверь: я тоже буду держаться.
- Только, пожалуйста, не за широкие плечи Эрики Грай, - смеется Мари, которой Карну рассказал о своем осеннем посещении Эрики вместе с Фортунатом.
   Карну тоже смеется:
- Нет, не за плечи Эрики, хотя у нее и добрая душа.  Я буду держаться за твой облик, Мари. За мысли о тебе. За твою любовь. И за размышления о наших детях. Пусть и тебе всё это поможет! А еще – письма. Как они целый год поддерживали нас с тобой!
- Да, - Мари ласково улыбается ему. – Письма и вправду великая поддержка.


   День прощания действительно наступает очень скоро. Мари уезжает вместе с детьми и Элен Джакоза; их слуги сопровождают своих хозяек.
- Фортунат, береги Дэльфа, - тихо просит Мари, глядя в глаза Фортунату и держа его за руки. – Я очень прошу тебя: будь для него такой же опорой, как был весь этот год.
   Фортунат обещает. Мари целует его в щеку. Дети не могут удержать слез, расставаясь с Мунлайтом и с любимым отцом. Элен и Мари прощаются со всеми обитателями замка. У дам на глазах слезы – у всех, кроме Мелани Джоэл: та слишком счастлива, чтобы плакать, но и она очень растрогана прощанием.
   Дамы уезжают. Карну провожает их до первого ночлега – и утром окончательно расстается с ними. Он возвращается домой немного печальный. Невнятная тоска сжимает его сердце. Тогда к нему и приходит Шерт – неслышно проскальзывает в полуоткрытый кабинет и говорит:
- Не стоит грустить в одиночестве, Дэльф; пойдем в мою беседку на крыше.
- И что я там найду, кроме тебя самого и хороших сигар? – спрашивает, улыбаясь сквозь печаль, Карну.
- Отличное вино, - отвечает Шерт. – Ликардийские виноградники, пятнадцать лет выдержки.
- «Лорена»? – Карну недоверчиво смотрит на него.
- «Лорена». Красное, как темный коралл.
- Откуда у тебя такая роскошь? – удивляется де Руа.
   Шерт подмигивает ему.
- Из ваших собственных запасов, господин маркиз. Альд – замечательный управляющий, поэтому он очень умело спрятал это вино, а я – матерая полицейская ищейка, поэтому я это вино так же умело нашел.
   Оба смеются.
- Значит, ты собираешься взбодрить меня моим собственным вином? – качает головой Карну. – Где твоя совесть?
- Если бы у меня ее не было, я бы всё выпил сам, - резонно возражает Шерт. – Я жду тебя, де Руа, приходи. И не подумай, что я могу лишь пользоваться чужими запасами. Когда мы вернемся в Старый Сад, я выставлю тридцатилетнее испанское, которым запасся в Кордове.
   И он уходит, таинственный, всё знающий и всё понимающий. Карну благодарен ему за поддержку и вскоре является на крышу с закуской: целым блюдом яблок, которые пахнут медом.
   Они долго сидят вместе, почти не разговаривая. Но от самого этого полумолчания, от присутствия рядом Шерта, от хорошего - нет, замечательного! – вина маркизу де Руа становится легче на душе.


   В начале августа все они покидают Мунлайт. Джакоза и Сальгари в этот же день уезжают из Кэвин-Лоджа. Всем им очень грустно расставаться с безмятежными летними днями у реки, вдали от столичной суеты; но им пора. Фердинанд Готтхольд ждет их.
   Из осторожности Шерт решает поселиться в Старом Саду. Мелани Джоэл не сможет оставаться там, чтобы не навлечь на себя подозрений. Шерт просит ее поселиться у Иветты, вернее, у Дэвида Стренджа, Иветтиного опекуна. Джо соглашается. Шерт обещал навещать ее, а что значат несколько месяцев разлуки, если они теперь муж и жена – и ничто, кроме смерти, уже не сможет разлучить их?
   В Старом Саду всё неизменно, всё, как прежде. Фортунат с удовольствием входит в старый дом, здоровается со слугами и с Эрнстом Блэйком, своим учителем. Тот очень рад видеть его, но Фортунат на этот раз как-то невесел. Ему грустно без Алисы, без Кристина Горста. У него такое ощущение, что после вольной веселой жизни рядом с любимой и близким другом его вновь засадили «в тюрьму» – милую и красивую, но всё-таки тюрьму. Он начинает всерьез тосковать, теряет аппетит и интерес к учебе. Карну приходится утешать его и вразумлять. Де Руа ласково говорит Фортунату, что и он, Карну, и Одо Шерт, и Алиса с Элеттой сейчас в таком же положении. Он повторяет вновь и вновь, что скоро всё изменится к лучшему, надо потерпеть еще немного. Фортунат ему верит и начинает постепенно успокаиваться. И вдруг ряд неожиданных событий совершенно переворачивает всю их жизнь.
   На третий вечер после возвращения домой Карну приезжает из Короны и говорит Фортунату и Шерту, вышедшим его встречать:
- Хорст Гриммальд повесился.
   Глаза Шерта тотчас загораются тревожным вниманием.
- Как повесился? Когда? – быстро спрашивает он.
- Два дня назад, в тюремной камере, - отвечает Карну. – Раздобыл где-то веревку – и конец. Его уже похоронили. Готтхольд не хотел огорчать меня, поэтому не сразу сообщил мне об этом.
   Шерт начинает волноваться.
- Это неправда, Дэльф, - говорит он убежденно. – Не мог Гриммальд этого сделать. Я сейчас узнаю, где он на самом деле.
- Ты полагаешь, он сбежал? – настораживается Карну.
- Да, я уверен в этом. Подожди-ка…
   Шерт быстро проходит в свою маленькую комнату, где у него установлен «аппарат» (зеркала и браслет), но вскоре возвращается удрученный.
- Ничего не видно, - говорит он спокойно. – Полная темнота. Видимо, он спрятался где-то под землей или вроде того. Дэльф, я не имею права приказывать тебе, но ты должен добиться эксгумации. Пусть Готтхольд убедится, что гроб пуст. Пусть немедленно объявит Гриммальда в розыск.
- А может, браслет просто показывает тебе могилу? – спрашивает Карну.
- Может быть, - соглашается Шерт. – Но это один процент из ста. Он никогда не покончит с собой, это не тот человек. Дэльф, заклинаю тебя, добейся эксгумации – и как можно скорее.
- Хорошо, - отвечает Карну.
   Он добивается вскрытия могилы на тюремном кладбище. Его превосходительство крайне удивлен, но дает своему главному советнику разрешение на это. Гроб вытаскивают из могилы и открывают его. Ко всеобщему изумлению он оказывается набит землей - и пуст. Кладбищенских сторожей и могильщика, которые никак не могут объяснить случившееся, сажают под арест, как и тюремного врача, засвидетельствовавшего смерть Гриммальда. Эти мероприятия нисколько не помогают вернуть сбежавшего преступника. Хорст Гриммальд исчез, как не был, и никто не в состоянии обнаружить его следов.
   Кроме Одо Шерта. Шерт отчетливо видит Гриммальда в браслете. Живой и невредимый, тот сидит в каком-то подвале, при свече, и никуда не выходит. Таких подвалов в столице тысячи. Шерт теряет сон и аппетит. Почти сутками он, не переставая, следит за Гриммальдом, но тот хитер, осторожен – и не покидает своего убежища. Люди Ингваля Эдэ и Шерта – все ищут его, но их попытки безуспешны.
   А через неделю разражается катастрофа.
   Начинается она с того, что ночью в своей постели неожиданно умирает от удара сам барон Фердинанд, его превосходительство, правитель Ликардии. Этой же ночью куда-то, словно сквозь землю, проваливается Ингваль Эдэ. И тогда же (вести привозит запыхавшийся Дэмьен) столицу занимают войска графа Кингмора. В стране объявляется военное положение.
- Господин Джакоза арестован и господин Сальгари тоже, - голос Дэмьена дрожит. – И еще… Фортунат.
   Услышав последнюю новость, Карну бледнеет и застывает на месте, как изваяние. Фортунат отпросился у него вчера повидаться с Алисой и Кристином Горстом – и вот…
- А господин Горст? – с трудом шевеля губами, спрашивает Дэмьена де Руа.
- Он успел убежать, его тоже едва не взяли… И господин Клав тоже.
- Слава Богу, - Карну проводит рукой по лицу.
- Кингмор и Гриммальд перехитрили нас, - спокойно признается Одо Шерт, который наблюдает за ним. – Вот оно – смутное время. Беги, Дэльф. Забирай Дэмьена и Рудольфа и беги. Пробирайся к границе, на юг, к морю. Есть у тебя там какое-нибудь тихое место на примете – место, где никто не найдет тебя?
- Есть, - отвечает Карну. – Дай мне карту. Спасибо. Вот оно, южное побережье. Смотри , Од: вот в этой точке – остров. Там древний разрушенный острог. На этом острове никто никогда не бывает, он довольно далеко от берега. Тюремная крепость или ее развалины, называется Грэймонстр (так ее прозвали узники).
- Отлично, я разыщу тебя там, - говорит Шерт. – А сам рискну: еще раз «восстану из пепла» и объявлюсь живым перед Кингмором. Он не даст меня в обиду Гриммальду. Я попытаюсь спасти всех троих, кто в тюрьме, а заодно связаться с Желтым Лисом и Клавом.
   Карну в ответ крепко обнимает его и пожимает ему руку.
- Наблюдай за мной через свой браслет и зеркала, - добавляет Шерт. – Каждый вечер, в десять часов, я постараюсь выходить с тобой на связь и сообщать новости.
- Хорошо, - Карну еще раз пожимает ему руку.
   Через два часа он, Дэмьен и Рудольф покидают Старый Сад: уезжают в спешке, захватив с собой только самое необходимое. Шерт уезжает вместе с ними, а к вечеру неожиданно объявляется в столице и требует провести его к графу Кингмору, которого теперь именуют «Жером Кингмор, правитель Ликардии».
   Кингмор изумлен появлением живого и невредимого Шерта и непритворно рад ему. Шерт объясняет новому самозванному правителю, что, опасаясь «негодяя Карну» и его сподвижников, вынужден был разыграть свою смерть. Кингмора трудно обмануть, но Шерту он безоговорочно верит – верит больше, чем Гриммальду, который помог ему захватить власть и который теперь министр внутренних дел.
- Видно, последние времена настали, - шутит Жером Кингмор, обнимая Шерта. – В Ликардии участились случаи воскресения из мертвых. Сначала мой Хорст (помните его?), теперь вы.
   «Ты прав, для тебя действительно настали последние времена». – думает Одо Шерт, а вслух со смехом говорит:
- Я думаю, мир постоит еще немного, чтобы вы, господин Кингмор, насладились всей полнотой власти.
- О, да, - соглашается Кингмор, и глаза его вспыхивают восторженным тщеславием. – Вы совершенно правы, Шерт.
   Гриммальд встречается с Шертом без особенного удовольствия, так как помнит, что этот человек опасен и ненасытимо честолюбив. Но Шерт пускает в ход всю свою дипломатию и личное обаяние. Не проходит и двух дней, как Гриммальд начинает видеть в нем доброго союзника и сам предлагает дать «господину Шерту» место первого тайного советника при новом правителе. За бокалом вина Гриммальд признается Шерту, что убил Ингваля Эдэ, но барон Фердинанд умер сам.
- И вовремя, - добавляет он весело. – Еще немного, и я вынужден был бы помочь ему. С баронессой фон Готтхольд я поступил по чести: дал ей пожизненную ренту и отправил в родовое имение: пусть отдохнет от ударов судьбы.
   И он усмехается жёсткой безжалостной усмешкой. Шерт в ответ улыбается ему своей отталкивающей улыбкой, которая (он это чувствует) должна нравиться такому человеку.
   Шерт снова поселяется во дворце. Он обнаруживает, что Кингмор и Гриммальд не в пример хитрей и осторожней барона Фердинанда. Они постоянно окружены телохранителями, добраться до них невозможно. Одно заставляет их очень сильно досадовать: исчезновение Карну, Клава и Кристина Горста. Они не знают, даже не представляют себе, что Клав и Желтый Лис с помощью Шерта нашли себе приют в одном из дремучих лесов по дороге на юг. Уйти к князю Арвиду они пока не могут: все дороги, ведущие к морю, оцеплены войсками Кингмора.
   Джакоза и Сальгари сидят в одной из самых крепких и надежных тюремных камер. Освободить их невозможно, Шерт убеждается в этом. Ему нельзя просить за них Кингмора, чтобы не вызвать подозрений. Единственное, чего окольными путями, с помощью тончайших ходов, ему удается добиться, это лучших условий жизни для них: и то он действует не сам, а через третьих лиц и своих двух-трех самых верных людей.
   С Фортунатом дело обстоит легче. Он как лицо совсем молодое сидит пока что в одной из общих камер, и Гриммальд намерен сделать его своим рабом. Вообще он собирается ввести в стране рабство для бедняков и бродяг. Шерт просит уступить ему Фортуната: он-де давно мечтал, чтобы паж де Руа был его слугой. Гриммальд сначала не соглашается: Фортунат слишком приятный, он был бы образцовым молодым рабом. Но Шерт настаивает, обещая, что отдаст Гриммальду в рабы Желтого Лиса, когда поймает его. Гриммальд помнит Лиса и сдается: Кристин Горст действительно ничем не хуже Фортуната, а такой матерый полицейский, как Шерт непременно поймает его, и очень скоро.
- Я подарю вам Лиса, - с улыбкой обещает ему Шерт и дает Гриммальду выкуп за Фортуната: пять тысяч ликардийских дукатов золотом.
- Хорошо, забирайте Ортолани, - соглашается Гриммальд, с удовольствием беря деньги. Они не слишком велики для него, человека богатого, который стал теперь еще богаче; но Гриммальд любит деньги. Даже тысяча дукатов прибыли доставляет ему радость. Правда, и расходы его велики. Он тратит огромные суммы на укрепление армии и личной охраны, потому что не меньше Кингмора жаждет насладиться властью, так легко давшейся ему в руки.
               
                15.

   Фортуната арестовали на улице, когда они с Кристином вышли утром из дома Желтого Лиса. Последний провожал Фортуната. Он сумел сбежать, а Фортуната отвели в тюрьму.
   Паж маркиза де Руа был так потрясен случившимся, что, попав в общую камеру к бродягам, ворам и убийцам, первое время оставался глубоко равнодушен к этому факту. Мрачные своды тюрьмы, цепь, к которой его приковали, - всё казалось ему дурным сном. Во время ареста он оказал сопротивление, ему глубоко рассекли кожу на руке чем-то острым, но он не чувствовал боли, хотя и успел подумать, что, наверно, ранен потому, что оставил дома чугунный образок, подаренный ему Лисом.
   У него было такое чувство, словно из ослепительного Рая какая-то злая сила вдруг перебросила его в ад. Дня три он не понимал и не видел, что происходит вокруг него. Его водили на допрос, пытаясь выяснить, где Карну, Клав и Горст, но Фортунат совершенно искренне говорил, что не знает этого. Ему поверили – и оставили в покое.
   Теперь он жил, как во сне, который из ночного кошмара постепенно превращался в тягостную явь. Рана на его руке загноилась и очень сильно болела, но он заметил и почувствовал это только через неделю своего заключения, когда начал, наконец, приходить в себя и осознавать, что с ним произошло.
   Его товарищи по заключению, бородатые мужчины с разбойничьими лицами и крикливые грубые женщины, относились к нему с участием. Они промывали его рану, которая становилась всё хуже, и старались развлечь его разговорами. Он всем нравился, никому не хотелось обижать его. Фортунат был им благодарен, но скорбь слишком сильно завладела им. Мысли о потерянном рае, об Алисе и друзьях были слишком мучительны. По ночам он долго лежал без сна, с широко открытыми глазами; он рад был бы заплакать, но слезы не шли к нему. Настоящее его было беспросветно, будущее – темно. Мысли его болезненно рассредоточивались, не давая обдумать его новое положение и  представить, что могли предпринять на свободе его друзья. Он мучительно пытался сосредоточиться – и не мог. Когда с ним заговаривали, он отвечал не сразу и очень коротко, а в волосах его появилась седина; они точно слегка запылились. Вся камера решила, что «малый не в себе», а может, помешался еще до заключения. Его стали угощать, чем могли, чаще всего, кислым вином. Он машинально пил его. Аппетита у него не было, он почти ничего не ел, похудел и осунулся.
   На второй неделе заключения ему стало немного легче – и вместе с тем тяжелее. Он вдруг отчетливо понял, что произошло и где он находится, мысли его пришли в строгий порядок. В эту ночь прозрения он впервые заплакал – и плакал до самого рассвета, потом незаметно уснул. Теперь он плакал каждую ночь, а днем молчал, как убитый, с трудом заставляя себя отвечать на вопросы сердобольных товарищей по несчастью. Иногда, чтобы его оставили в покое, он притворялся спящим. Спал он у стены, на охапке соломы, и спал теперь подолгу: отчасти потому что полюбил сны больше ужасной действительности, отчасти потому, что от незаживающей раны у него начался непрекращающийся жар.
   В середине второй недели тюремный врач как следует промыл его рану, смазал ее целебной мазью и перебинтовал. В этот день Фортунат почувствовал себя лучше; ему показалось, что он медленно пробуждается к жизни.
   В нем зашевелились надежды: одна за другой. Может, его скоро выпустят? Может, князь Арвид совсем скоро возьмет Ликардию и, конечно, в первую очередь, займет столицу?
   Но едва эти надежды начали крепнуть, как заключенный по кличке Мордаш, вор и мошенник, чаще других ходивший на прогулки, вернувшись однажды с тюремного двора, сообщил ему шепотом:
- Тебя, братец, Гриммальд хочет своим рабом сделать, стражники болтали. Да и все мы тут будущие рабы.
- Гриммальд? – Фортунат почувствовал невольную дрожь. – Рабом?
- Да, - охотно подтвердил Мордаш и не без зависти взглянул на Фортуната:
- Ну, и везет же тебе! Будешь при нем, как сыр в масле кататься. Гляди только, угождай ему…
   Дальнейших его наставлений Фортунат не слышал. Все его надежды разом поколебались, холодное отчаяние сжало сердце. «Я убегу от него, - мысленно поклялся он себе. – Убегу, хоть бы это стоило мне жизни».
   Несколько последующих дней он прожил в суровой внутренней подготовке к предстоящему побегу. Эта мысль всецело завладела им; он почувствовал, что непременно сбежит. Уверенность в успехе намеченного предприятия очень его взбодрила и в то же время мобилизовала. Взгляд его вновь стал внимательным и быстрым, движения точными и ловкими, а мускулы крепкими. Вялость и апатия пропали. Аппетита, правда, по-прежнему не было, но он не обращал на это внимания и заставлял себя есть, чтобы выжить и сбежать. И всё-таки мысль о том, что Гриммальд вот-вот пришлет за ним, не могла не внушать ему ужаса. С каждым днем в нем росли ненависть и страх к этому человеку. Он поневоле желал поскорее очутиться в его власти, чтобы поскорее сбежать от него к князю Арвиду – или умереть.
   К этому времени Фортунат имел вид настоящего бродяжки. Его волосы спутались, одежда порвалась, рубашка стала серой от грязи и только повязка, которую ежедневно менял тюремный врач, оставалась вполне чистой. К тому же, Фортунат очень похудел.
   И вот, в двадцатых числах августа дверь камеры открылась и в сопровождении стражи появились Гриммальд и Одо Шерт. Увидев Шерта, Фортунат сперва растерялся, но уже в следующий миг весь затрепетал от неожиданности и счастья. Огромным усилием воли он заставил себя принять угрюмый и испуганный вид, но сердце его ликовало. И когда Шерт улыбнулся ему своей неприятной улыбкой Железного Тигра, Фортунат совершенно не испытал прежнего страха перед ним, а только радость и счастливое облегчение.
   Гриммальд приказал одному из стражников отвязать Фортуната от цепи и подвести к нему. Стражник исполнил приказ.
- Здравствуй, Фортунат, - молвил Гриммальд, пристально глядя на него. – Я хотел сделать тебя своим рабом, но передумал. Ты будешь слугой господина Одо Шерта. Понял ли ты меня?
- Понял, - еле слышно отозвался Фортунат, искусно изображая страх.
   Гриммальду понравилось выражение его лица.
- Чему тебя учил Карну, волчонок? – спросил он. – Будь вежливым. Целуй руку господина Шерта; он теперь твой хозяин.
   Фортунат был в таком восторге, что готов был поцеловать не только руку Шерта, но и каменный пол возле его ног – от радости. Однако его роль требовала страха и сопротивления.
- Нет! – воскликнул он, с ужасом и отвращением отстраняясь от Шерта. – Я паж господина де Руа и не допущу, чтобы меня так унижали…
- Вот как, унижали? – жёстко усмехаясь, переспросил Шерт. – А тебе не приходило в голову, Фортунат, что я могу сию же минуту отправить тебя на виселицу? Господин Гриммальд прав, ты должен быть вежливым. А о своем бывшем хозяине Карну можешь забыть – и навсегда. Ну, выбирай: моя рука или виселица?
   И он надменно протягивает Фортунату руку. Фортунат делает вид, что глубоко уязвлен, но вместе с тем смирён и растоптан. Он с умело разыгранной ненавистью смотрит на Шерта, потом, словно с трудом пересиливая себя, склоняется к его руке и целует ее. Шерт с довольной улыбкой кладет ему руку на голову и обращается к Гриммальду:
- Видите, как легко сбить спесь с этих оборванцев? Он будет у меня ходить по струнке, обещаю вам. А после выучки у меня даже дикие волчата становятся домашними шпицами, уверяю вас.
- Я в этом не сомневаюсь, господин Шерт, - с жестокой усмешкой разглядывая Фортуната, говорит Гриммальд. – У вас есть власть над людьми, и она велика. Забирайте этого звереныша; я полагаю, вы сделаете из него всё, что захотите.
- Это так, - смеется Шерт. – Ступай за мной, Фортунат. И не вздумай бежать, не то мне придется усмирять тебя палкой.
   Они выходят из камеры. Шерт крепко, с явной брезгливостью держит Фортуната за локоть. Они выходят во двор, садятся в карету и уезжают из тюрьмы во дворец.
   Во дворце Шерт снова берет Фортуната за локоть и ведет его в свои апартаменты. Фортунат грустен и подавлен. Но едва они остаются одни в кабинете Шерта, как лицо Фортуната меняется. Лицо Шерта меняется тоже. Он улыбается Фортунату своей «азиатской» улыбкой, такой сердечной и дружеской, и говорит:
- Ну, давай теперь поздороваемся по-настоящему.
   И протягивает ему руку.
Но Фортунат не пожимает ее. Вместо этого он крепко обнимает Шерта и. не удерживая слез, шепчет:
- Од! Господи, как же всё это здорово! Ты уже не отдашь меня никому, правда? Не отдашь Гриммальду?
- Как знать, может, передумаю, - поддразнивает Шерт, стараясь высвободиться из его объятий. – Всё, довольно. Ты грязный, как поросенок; ступай мыться.
- Не пойду, - Фортунат еще крепче прижимается к нему. – И не вырывайся, я тебя всё равно не отпущу.
- Это спорное и опрометчивое утверждение, - спокойно говорит Шерт и быстро касается пальцами подмышек Фортуната. Тот вскрикивает и сейчас же отпускает его, нервно поеживаясь и смеясь.
- Иди, мойся, - Шерт заботливо отряхивает свой фрак и жилет. Фортунат, улыбаясь блаженной улыбкой, смотрит на него и не может сдвинуться с места. Тогда Шерт дает ему в руки нижнее белье, халат и полотенце и, держа его за плечи, приводит в ванную.
- Я буду ждать тебя в столовой, - говорит он. – Там же мы с тобой и позавтракаем.
   Фортунат моется очень тщательно, но быстро, хотя ванная во дворце по своим размерам и блеску не может сравниться с ванной в Старом Саду и даже в Мунлайте. Но Фортунату сейчас не до ванной. Он поскорее вытирается, переодевается в чистое белье и халат (этих вещей он никогда не видел, но они приходятся ему в пору) и, босой, проходит в столовую, где уже накрыт стол. Ему всё еще кажется, что он видит прекрасный сон. Но Шерт, ожидающий его на красивом стуле за столом, вполне реален.
- Покажи руку, - говорит он.
   Фортунат показывает ему больную руку.
- Рана запущена, - качает головой Шерт. – Пойдем-ка в кабинет.
   В кабинете он смазывает руку Фортуната каким-то жгучим снадобьем – таким же, как тогда, в июне, в землянке, - и перевязывает ее.
   Потом они садятся завтракать.
   За завтраком Фортунат узнает, что Алиса и Элетта целы и невредимы, хотя и переживают за него; что Карну, Дэмьен и Рудольф теперь на юге, на уединенном острове неподалеку от морского берега; что Клав и Лис временно прячутся в лесу; что Джакоза и Сальгари в тюрьме, но в довольно приличных условиях, что Эрнст Блэйк, Бен и Альд, управляющий Мунлайта, в безопасности.
- Гриммальд забрал себе Старый Сад, - спокойно говорит Шерт. – И я не стал мешать ему, чтобы он не помешал мне купить у него тебя, – это было для меня важнее; полагаю, что и для тебя тоже. Зато я приобрел твоего Горца, - он улыбается. – И заранее приготовил тебе одежду: сделал заказы портному, потому что знаю наизусть, какие размеры ты носишь. И обувь у тебя есть. Словом, скоро мы все отправимся к морю, заберем Дэльфа, сядем на корабль и уйдем к князю Арвиду к островам княжества.
- А Алиса, Элетта, Рита, Иветта? – спрашивает Фортунат и тихо добавляет:
- И госпожа Джоэл… Как же они?
- Они останутся здесь, - отвечает Шерт. – Их никто не тронет, потому что их никто не подозревает. Алиса передала мне письмо для тебя; можешь написать ей ответ.
- Спасибо, - Фортунат улыбается. – А увидеть ее нельзя?
- Нет, - решительно говорит Шерт. – Мы не увидим наших женщин еще, приблизительно, месяц. Ешь, тебе нужны силы; ты очень похудел.
   Фортунат охотно ест. По мере того, как он получает положительные сведения о своих друзьях и об Алисе, в нем снова пробуждается интерес к жизни и аппетит.
   Шерт задумчиво смотрит на него; сидит его словно слегка запыленные волосы, замечает нервные быстрые движения и немного лихорадочный взгляд и говорит себе: «Здорово он изнервничался. Что ж… он, скорее, актер, чем разведчик, человек искусства, чувствительный и ранимый. Фортунат, Фортунат…»
- Ты прекрасно разыграл сегодня страх и отвращение ко мне, - смеется он. – А затем сломленное упорство и смирение. Ты хороший актер. Но меня тебе не обмануть: я успел заметить, до чего ты мне обрадовался.
- Я и не собирался тебя обманывать, - смеется Фортунат. – А неплохая мысль. Надо попробовать.
- Обмануть меня?
- Да.
- Посмотрим, удастся ли тебе это, - с одобрением говорит Шерт. – А теперь слушай меня. Где бы мы с тобой ни появились, делай вид что боишься меня, но при этом по-собачьи предан мне. Что бы я ни приказал тебе, выполняй, не прекословя: это необходимо.
- Но я в самом деле по-собачьи предан тебе, - возражает Фортунат.
- О, нет, - мягко говорит Шерт. - Ты мне дружески предан, а должен изображать преданность рабскую, не рассуждающую.
- Это будет легко, - отзывается Фортунат. – Ведь я тебя люблю почти как Дэльфа, будто ты мне брат или отец…
- Рад это слышать, - глаза Шерта загадочно поблескивают. – Ты мне тоже нравишься почти так же, как Желтый Лис. Но никто не должен видеть твоих истинных чувств ко мне: одну только рабскую покорность и преданность.
- Я понял, - говорит Фортунат. – Ты увидишь, я всё сделаю, что ты прикажешь. Но… - он с некоторым беспокойством смотрит на Шерта. – Я надеюсь, ты не прикажешь мне чего-нибудь совсем уж унизительного?
- Не бойся, я никогда не перехожу границ, - отвечает Шерт. – Главное, не забывай, что ты побаиваешься меня.
- Не забуду. А скоро мы уедем к Дэльфу?
- В начале сентября. Мы поедем совершенно официально, якобы, с инспекцией юго-западного морского побережья… и там исчезнем. Мне нельзя надолго задерживаться здесь: Гриммальд рано или поздно заподозрит меня в двойной игре, и, если я останусь здесь, это плохо кончится. А теперь я должен тебя покинуть, мне пора к Жерому Кингмору. Чем ты можешь заняться без меня? Читай книги, повторяй языки, только не трогай фортепьяно – пока… Да, напиши ответ Алисе. И поиграй немного.
   Он достает из шкафчика и с улыбкой протягивает Фортунату письмо Алисы, золотые часы Джакоза, чугунный образок Кристина Горста и… любимую игрушку Фортуната, карету с елки, внутри которой беседуют молодая дама и господин в цилиндре. Фортунат на мгновение застывает от неожиданности, потом с нежностью берет игрушку и пожимает Шерту руку.
- Спасибо, Од, - говорит он с чувством.


   Оставшись один, Фортунат читает и перечитывает письмо Алисы, полное тревоги за него, скрытых слез и любви. Он садится за ответное послание. Его письмо дышит нежной заботой о ней, он успокаивает ее, находя для этого особенно убедительные слова, пишет о своей любви к ней, о Шерте и о том, что «всё будет прекрасно», пусть только она немного потерпит, пусть будет мужественной. Он передает сердечные приветы Элетте, госпоже Флёр и всем их общим знакомым. Затем запечатывает письмо сургучом и выводит на конверте: «Баронессе Алисе Делор».
   После этого он осматривает комнаты Шерта. Их целых пять: кабинет, гостиная, столовая и две спальни. Спальня побольше и пороскошней – конечно, Шерта, а поменьше и поскромней – его, Фортуната. Там, на полке стоит несколько книг по истории, по языкам (французскому и итальянскому), по математике; и несколько романов в стиле тех, которые Фортунат с увлечением читал в Мунлайте: о героических личностях и приключениях. «И когда Од успел заметить, что я читаю?» - удивляется Фортунат.
   Он берет роман, ложится с ним на мягкое шелковое покрывало своей кровати и упоенно погружается в чтение, но ненадолго. Мысли о смене власти, о новых порядках, о бегстве к князю Арвиду начинают так одолевать его, что мешают читать. Он откладывает книгу в сторону и тревожно задумывается: а вдруг всё сорвется? Вдруг кто-нибудь из людей Шерта предаст его, Железного Тигра? У тех, кто ему служит, всегда такие мрачные замкнутые лица, словно они не живые люди, а механизмы. Они не любят своего хозяина, это видно. Но они боятся его. К тому же, он очень хорошо платит им. Рудольф, Дэмьен и он, Фортунат, служили Карну из любви. Вряд ли Шерт жесток со своими людьми, но они не любят его, это очевидно, и он не добивается их привязанности. Для него они усердные живые машины – и только. Но всякий, даже очень хорошо отлаженный механизм может дать сбой, и Шерт, разумеется, это понимает.
   «Он полицейский, - успокаивает себя Фортунат. – Он сыщик, выдающийся игрок, гениальный разведчик… Нет, такой человек найдет выход из любой ситуации, сумеет, сможет! и никому не одолеть его. Если бы он оставался злым, он был бы очень опасным человеком, но теперь… теперь он и сам спасется, и других вытащит, а я помогу ему, чем только смогу».
   Он подходит к окну с видом на пышный, ухоженный дворцовый сад с постриженными деревьями. Погода сегодня пасмурная; скоро осень… Фортунату хочется немедленно действовать, хочется, чтобы они скорее уехали из настороженной, угрюмой, словно затаившейся в страхе столицы, еще совсем недавно такой мирной и благодушной. А он-то год назад сердился на Готтхольда! Вот теперь к власти пришли люди, которые гораздо более хитры и жестоки, чем был надменный барон Фердинанд; их армия сильнее и сами по себе они бдительны и опасны.
   В таких печальных раздумьях, предоставленный сам себе, он проводит весь день.
   … Наконец, часов в восемь вечера, возвращается Шерт. Фортунат бесконечно рад ему. Шерт видит эту радость, и она ему приятна. Его охватывает тепло, словно после глотка хорошего вина. Он ничем не выдает своей растроганности, только слегка дергает Фортуната за ухо в знак своего расположения к нему.
   Они вместе ужинают, потом Шерт идет в кабинет, устанавливает там зеркала и браслет в хрустальной чаше с водой и спрашивает Фортуната:
- Хочешь увидеть Клава с Лисом?
- Ты еще спрашиваешь! – загорается Фортунат.
- Тогда зажигай свечи, - приказывает Шерт.
   Фортунат зажигает свечи и садится на стул рядом с Шертом. Он смотрит в зеркальное отражение браслета и видит их! Клав и Лис в каком-то деревянном домишке посреди леса. Они что-то варят и, смеясь, переговариваются между собой. Шерт проводит рукой над браслетом, и изображения исчезают.
- Я не слежу за друзьями, - с улыбкой обращается Шерт к Фортунату. – Через час я выйду на связь с Дэльфом. Ты его увидишь и услышишь, и он тебя тоже. А пока что сядь на диван и веди себя тихо: я буду сейчас следить за Кингмором и Гриммальдом.
   Фортунат беспрекословно пересаживается на диван и с благоговением следит за красивым сосредоточенным лицом Шерта, озаренным свечами. Брови Шерта слегка нахмурены, он не сводит глаз с отраженного в зеркале браслета, который золотисто мерцает в блеске свечей и воды.
   Через час Фортунат снова садится за стол и действительно видит Дэльфа. Тот тоже видит его и весело здоровается с ним. Фортунат отвечает ему, спрашивает его, сам получает ответы. Эта восхитительная беседа продолжается пятнадцать минут, после чего Шерт велит Фортунату прощаться с Карну и начинает говорить с ним сам. Говорит он тихо и кратко. Де Руа внимательно слушает его, Фортунат тоже, хотя и не всё понимает: уж слишком Шерт лаконичен. Потом Карну и Шерт прощаются, а в браслете появляются Джакоза и Сальгари. Они в тюремной камере, но вид у них бодрый, спокойный и даже вполне ухоженный. Фортунат рад, что они не падают духом. Он не решается попросить Шерта показать ему Алису; пусть она лучше сначала получит его письмо.
   Он отдает его Шерту. Тот читает: «Баронессе Алисе Делор» и с улыбкой говорит:
- А почерк-то у тебя каллиграфический. Господин Блэйк в самом деле прекрасный учитель. А ты хороший ученик.
   Фортунат розовеет от этой похвалы. Шерт прячет письмо.
- Завтра я передам его по назначению. А теперь пора спать.
   И они ложатся. Фортунат засыпает быстро и так крепко, что не видит никаких снов.

                16.

   Так начинается для него двухнедельная жизнь во враждебном ему мире, мире новом и удивительно неприятном. Пожалуй, он не выдержал бы и недели этой удручающей сердце жизни, если бы не чувствовал, что не живет, а работает бок о бок с Одо Шертом, гением разведки. Сознание полезности собственной работы поддерживало Фортуната, дружба Одо Шерта питала его, подобно тому, как солнечные лучи и дождь питают дикое растение. Он прекрасно сознавал, какая для него честь работать с таким человеком.
   Шерт часто брал его с собой к Кингмору и Гриммальду, и Фортунат вел себя при них, как ему приказывал Шерт. Кингмор был к нему вполне равнодушен, но Гриммальд беспрестанно заигрывал с ним, как с домашней собачонкой, и с удовольствием помыкал им в тех пределах, какие допускал Шерт и его собственная нравственность. Гриммальд с наслаждением убеждался в том, что бывший паж маркиза де Руа, недавно помогший Карну захватить его, Гриммальда, в плен, теперь робок, пок`орен и безответен. Министр Кингмора развлекался, точно был не министром, а преступником в общей тюремной камере.  Он без конца ронял носовые платки, и Фортунату приходилось всё время поднимать их, он трепал Фортуната по щеке, и это приходилось сносить; он заставлял его пить коньяк залпом, и, когда Фортунат морщился, громко хохотал.  Гриммальд иногда приказывал ему читать вслух, но лишь для того, чтобы высмеять книгу самым пошлым образом. Фортунат чувствовал, что с каждым часом его ненависть к этому человеку растет и крепнет, и только из любви к Шерту он терпел выходки Гриммальда.
   Гриммальд, следуя захватившей его идее, уже обратил несколько заключенных в своих рабов и так безжалостно обращался с ними, что Фортунат выходил из себя. Дрожа от гнева и бесконечной жалости к несчастным, он смотрел на этого лысого рабовладельца с крючковатым носом и думал: «Если бы я стал его рабом, я не сбежал бы от него; я убил бы его!»
   Но за часы, проведенные в обществе Гриммальда, его всегда вознаграждали вечера, которые он проводил с Шертом.
   Они вели затворническую жизнь: гуляли только в саду дворца, да и то не каждый день, и почти ни с кем не виделись. Но Шерт всегда рассказывал Фортунату что-нибудь интересное из своих «испанских воспоминаний», сообщал ему малоизвестные факты из истории Ликардии, из жизни поэтов, художников, композиторов всего мира. Он знал о них необыкновенно много, и все его истории были удивительно красивы. Фортунат слушал его с жадным интересом, с самозабвенным вниманием. Иногда ради развлечения они часами беседовали по-итальянски. А однажды Шерт, сев за фортепьяно, заиграл вдруг какую-то мелодию – до того очаровательную, что у Фортуната слезы выступили на глазах от радости слышать эту музыку.       
- Что это? – едва сумел спросить он.
- Сам не знаю, - был ответ. – Я когда-то услышал этот вальс в Испании. Красивая девушка из Севильи исполняла его на гитаре. Я спросил ее, кто автор; она ответила, что не знает этого. Сказала только, что знает название: «Страна апельсинов».
- Я хочу выучить это! – загорелся Фортунат.
- Учи, пока меня нет дома, - согласился Шерт. – Вот ноты; я переложил эту мелодию для фортепьяно.
   С этого вечера Фортунат каждый свободный час разучивал чудесную мелодию. Он понимал, что не скоро сумеет сыграть ее так же хорошо, как Шерт, Карну или Сальгари, но он страстно желал знать ее наизусть.
   Шерт в эти дни был особенно мягок с ним, чувствуя, что Фортунату это сейчас необходимо. Он реже оставался один, видя, как охотно Фортунат проводит с ним время, угощал его вином, расспрашивал о его жизни «до Старого Сада». Фортунат рассказывал ему о своем бесприютном детстве, о театре, о приятелях-статистах. Но рассказывать ему нравилось меньше, чем слушать Шерта – так много тот успел узнать и повидать за свою жизнь.
   Как-то Фортунат решился спросить Шерта:
- Од, почему твои люди не привязаны к тебе? Ведь это плохо; они могут тебя предать. И ведь тебе ничего не стоит добиться их дружеской преданности.
   Шерт засмеялся и ответил:
- С меня достаточно дружеской преданности тех, кого я сам себе избрал в качестве друзей. А работники – это работники. Меня устраивает их корыстное служение мне, как и их устраивает то, что я плачу деньги и не лезу им в душу. Я специально подбираю себе людей жёстких, неразговорчивых и несентиментальных. Дружеская привязанность хороша, когда он естественна. Всё остальное – блеф. В данном случае корыстные отношения вернее, они нужнее мне. А для души у меня есть моя Джо и вы – друзья. Мне этого довольно. Я хорошо знаю одно: мои люди уважают меня. Я тоже уважаю их. Большего ни мне от них, ни им от меня не надо.
- Интересно, откуда у тебя деньги, чтобы платить им? – полюбопытствовал Фортунат.
- У меня четыре доходных предприятия в Испании, - пояснил Шерт. – Кроме того, я спас часть денег наших друзей (остальное успел прикарманить Гриммальд). Теперь эти деньги уже у Клава и де Руа; я знаю, они получили их.
- Сколько же это? – не удержался Фортунат.
- Всего два с лишним миллиона золотых дукатов, включая и твою долю: двести золотых, - ответил Шерт, закуривая сигару. – Что, тебе нужны деньги?
- Сейчас нет, - сказал Фортунат. - А дальше будет видно. Когда вернется князь Арвид, я, наверно, сразу стану богат.      
- Не люблю говорить о будущем, - заметил Шерт, - и тебе не советую. Может, это и суеверие, но… всякому дню довольно своей заботы. Давай сначала доберемся до нашего маркиза де Руа, а потом до князя Арвида, и только тогда начнем считать наши доходы и расходы; так оно вернее. Впрочем, я знаю, почему ты думаешь о деньгах, - он улыбается. – Ты уже мысленно подсчитываешь, хватит ли вам с Алисой Делор на первое время?
- Может быть, - краснея, уклончиво говорит Фортунат. – А вообще, я собираюсь поступать в университет; мне нужны будут деньги на учебу.
- Тебе на всё хватит, - кивает головой Шерт. – Но, повторяю, нам сейчас вредно думать о будущем, зато весьма полезно жить настоящим днем.
   … Шерта очень интересует, каким образом Гриммальду удалось сымитировать собственную смерть. Гриммальд очень охотно открывает ему свою тайну.
- Вот, - он показывает Шерту зеленовато-коричневые горошины. – Достаточно съесть две из них, чтобы тело совершенно одеревенело и похолодело. Не знаю, бьется ли в это время сердце, но сознания нет; во всяком случае, у меня его не было. Время действия этих пилюль (жители некоторых африканских племен называют их «х`ого») – ровно сутки. Затем человек просыпается и «оживает». Я проснулся в гробу и начал громко кричать. Конечно, сторожа услышали меня и откопали. Я сделал вид, что очень слаб и, когда они стали совещаться, что им теперь со мной делать, оглушил их обоих. Потом насыпал в гроб песку и вновь закопал могилу, а сам сбежал; ведь тюремное кладбище охраняется довольно плохо.
- Вы смелый человек, - искренне сказал Шерт. - Значит, вы бывали в Африке?
- Да, я жил там три года и многому научился от тамошних колдунов, - ответил Гриммальд. - Эти горошины, на которые я в свое время не пожалел золота, уже трижды спасли мне жизнь и вернули свободу. Правда, ими нельзя злоупотреблять, они крайне вредны для организма.
   «Он очень опасный человек, - подумал Шерт. – Но отважный, надо отдать ему справедливость».
   Он решил на всякий случай купить у Гриммальда несколько горошин хого. Гриммальд согласился продать десять штук, но заломил за них неслыханную цену: пятьдесят тысяч золотых дукатов. Шерт заплатил, не торгуясь. Действие двух горошин он проверил на цепной собаке. Собака проглотила их вместе с мясом и «умерла», но уже через два дня, вновь живая и здоровая лаяла на своей цепи. Шерт был удовлетворен результатами своих опытов.
   Наконец он объявил Кингмору, что хочет проверить, как обстоят дела на южном побережье: полицейские южного округа постоянно пишут ему, что берег совсем не защищен и подозревают всех и каждого; население волнуется.. Он представил Кингмору донесения полицейских, написанные его собственными людьми под его диктовку. Кингмор поверил и отпустил Шерта. Он предложил, чтобы главного советника сопровождали его, правителя, вассалы и наемники, но Шерт решительно заявил, что уверен в собственных людях. Кингмор, очень довольный тем, что Шерт так ревностно оберегает его власть и покой, охотно отпустил его.
   В этот вечер Фортунат получил позволение написать Алисе прощальное письмо и даже увидеть ее в отраженном браслете. Он написал ей пылкое письмо и целых двадцать минут любовался ею. Потом Шерт передал ему ее ответ, полный любви и светлых надежд. «Я с тобой всем сердцем, - писала Алиса, - и твоя, твоя до конца. Я верю, мы с тобой скоро встретимся, – и ничто уже не разлучит нас».
    С Мелани Джоэл Шерт тоже обменялся письмами. Он взял письма через своих людей также от Риты, Элетты и Иветты, написанные девушками для их возлюбленных.
   Прошло еще два дня, и наступил вожделенный для Фортуната час: они, наконец, покинули Корону и поехали навстречу своему спасению, в сторону южных лесов.

                17.

   Четвертое сентября.
   День теплый, безветренный, в густых кронах деревьев, в листве кустов почти что нет золотых осенних пятен. Небо вольно и жарко раскинулось над полями, лесами, лугами, царственно обнимая их своей синевой.
   Фортунат скачет рядом на своем Горце, любуясь тем, как крестьяне работают в полях и виноградниках. Перед копытами едущих немного впереди лошадей то и дело вспархивают осторожные лесные пташки, а над цветами и кустарниками вьются бабочки и пчелы.
   Фортунат всей грудью вдыхает свежий ароматный воздух. Душа его – вся до дна – напоена солнцем и каким-то удалым весельем; на сердце радостно и спокойно. Одет он теперь не как паж, а как слуга: в панталоны, жилет и фрак. На ногах его блестят новенькой кожей изящные дорожные туфли с серебряными пряжками. Он улыбается всему миру и даже двум телохранителям на запятках: дюжему Марселю и приземистому крепкому Хиггу. Те отвечают ему суровыми взглядами. Такое впечатление, что эти люди никогда не улыбаются, что они никого и ничего не любят, кроме, разве что, денег, которые им платит Шерт. Разговорить их невозможно. Фортунат про себя невольно дивится их неукоснительной сдержанности. Эти люди кажутся ему еще более загадочными, чем Одо Шерт.
- Как ты думаешь, Марсель, Хигг и кучер Мэтью – живые люди? – спрашивает Фортунат на привале, когда лошадей пускают пастись, а люди садятся закусить.
- А что такое? – спрашивает Шерт.
- Они всё время молчат и ничему не радуются.
- Я велел им сдерживать проявления своих эмоций и разговаривать только по необходимости, - отвечает Шерт. – Они получают за это деньги, это одно из условий их работы.
- Я хотел бы поговорит с ними, - несмело говорит Фортунат.
   Шерт смеется и подзывает Марселя.
- Сядь, - говорит он ему. – Господину Ортолани угодно побеседовать с тобой. Ответь на его вопросы; я тебе позволяю.
- Слушаю, - говорит Марсель Шерту.
- У тебя есть семья, Марсель? – спрашивает Фортунат.
- Есть, ваша милость, - говорит Марсель коротко.
- Из кого она состоит?
   Лицо Марселя из угрюмого становится задумчивым.
- Отец, мать да подружка моя, - отвечает он.
- Она не жена тебе?
- Нет. Но если господин Шерт позволит, мы в октябре повенчаемся.
- Как ее зовут?
- А вам на что, ваша милость? – слегка удивляется Марсель.
- Так, интересно, - отвечает Фортунат.
- Ну, Лиз ее зовут, - нехотя говорит Марсель. – Она из крестьянок. Работящая, - прибавляет он с одобрением.
- А отец с матерью у тебя хорошие?
- Подходящие, - Марсель пожимает плечами. – Землицы бы им побольше, так еще лучше были бы.
- Ты их любишь?
   Этот вопрос ставит Марселя в тупик. Он надолго задумывается, потом неуверенно отвечает:
- Господь всех велел любить, а как еще ответить, я не знаю. Мы не ругаемся никогда.
- Спасибо, что поговорил со мной, - говорит Фортунат. – Можешь быть свободен.
   Марсель кланяется ему и с явным облегчением отходит в сторону, к своим товарищам.
- Ну, что, живой человек? – подмигивает Фортунату Шерт.
- По-моему, он славный, - говорит Фортунат. – Простой. Настоящий представитель народа.
- Этот славный представитель простого народа усердно грабил чужой дом, когда я взял его с поличным, - смеется Шерт. – Я сразу оценил его по достоинству и не отдал под суд; словом, поступил, как наш Дэльф с Дэмьеном и с тобой. Остальные мои люди попали ко мне на службу приблизительно таким же образом. Ты прав, они просты, как дети, импульсивны, как дети, и по-детски верят в то, что им всё простится. Они безоговорочно доверяют мне и готовы отдать за меня жизнь. Их есть, за что уважать: хотя бы за одно то, что на них можно положиться. Они тоже могут положиться на меня и знают это. Что бы ни случилось, я их покрою, не продам и не выдам. Я скорее сам предам их казни, чем позволю судьям вынести им приговор. Короче, это мои люди в полном смысле слова. Мы бережем друг друга и несем друг за друга ответственность.
   Выкормив лошадей и пообедав, они отправляются дальше.


   К вечеру они прибывают в лес, к тому затерявшемуся в чаще бревенчатому домику, покосившемуся и старому, где их ждут Желтый Лис и Эммануэль Клав.
   Карету приходится оставить в целой миле от того места, где спряталась убогая хижина. За ней и лошадьми остаются присматривать люди Шерта. Шерт захватывает с собой лишь свой легкий саквояж и поручает Фортунату нести его.
- Младшие должны помогать старшим, - объясняет он, - даже если эти младшие собираются стать дворянами, а старшие еще нет.
   Фортунат рад помочь Шерту.
   Кристин Горст и Клав ожидают их на пороге хижины. Они улыбаются, завидев друзей, и спешат им навстречу. Клав забирает у Фортуната саквояж Шерта, стискивает его в объятиях и пожимает ему руку, затем, сияя улыбкой, здоровается  за руку с Шертом. Желтый Лис тоже обнимает Фортуната и  немного застенчиво пожимает руку Шерту. Шерт отвечает на рукопожатия и обнимает Лиса за плечо.
- Иди сюда, - говорит он, смеясь. – Что, уже отвык от меня?
- Да, - со смехом признается Лис. – Я привык к Клаву. Клав меня тут баловал без тебя. Всё за меня делал, а я лежал себе у очага и размышлял об Иветте, о Фортунате, о Джакоза и Карну… ну, иногда и о тебе, Од.
- Он врет, - говорит Клав, встряхивая белыми волосами; его зеленые глаза весело блестят. – Он работал не меньше меня. И про тебя, Од, вспоминал так часто, что надоел мне. Только и слышно было: «Ах, Шерт! Какой удивительный человек!»
   Лис тотчас слегка ощетинивается.
- Я не говорил «ах», - возражает он. – И вообще, ты всегда первый заговаривал про Ода.
- Не всегда, - возражает Клав, посмеиваясь. – Да ладно. Мы с Лисом оба ждали вас, Од: тебя и Фортуната. И страшно обрадовались, когда узнали от вашего гонца, что вы сегодня приедете.
- Я тоже очень рад вас видеть, - признается Шерт. – Так рад, что вы бы очень удивились, если бы могли почувствовать мою радость: удивились бы, что я способен испытывать столь сильные чувства.
- Нас уже ничем не удивишь, - смеется в ответ Лис. – Мы ведь знаем, ты только кажешься сдержанным и суровым, а на самом деле ты полон любви, дружбы и сострадания к людям.
- Я полон презрения к людям и некоторого расположения к вам, разведка, - уточняет Шерт. – Накормите нас?
- Накормим, - отвечает Клав. – Еще как! Я приготовил отличный деревенский ужин. Вам, городским снобам, никогда и не снилась такая здоровая вкусная еда.
- А Лис помогал готовить этот ужин? – спрашивает Шерт.
- Как же! Он носил воду и топил очаг.
- Ну, тогда вот вам обоим письма от ваших дам, - Шерт подает им конверты с письмами.
   Оба бурно благодарят его, но письма сразу не читают – оставляют «на сладкое». Их веселые лица тотчас начинают излучать еще большее сияние. Фортуната и Шерта усаживают за стол, на грубую лавку и ставят перед ними два глиняных горшочка, в которых  запеченное в сметане с картофелем мясо кролика. От горячих, осмугленных огнем, горшочков исходит чудесный аромат.
- Клав, да ты не только великий разведчик, ты еще и гениальный повар! – не без некоторого удивления восклицает Шерт.
- Ты же еще не пробовал, - Клав очень доволен.
- Я сужу по запаху, - говорит Шерт. – Не сомневаюсь, что и вкус окажется волшебным. Но я не привык есть, когда хозяева голодные. Садитесь за стол!
- Мы сыты, - отвечают «хозяева», но послушно садятся за стол и, отрезав себе ветчины с хлебом, с удовольствием смотрят, как их друзья едят нежное кроличье рагу, смакуя каждый кусок. Клав и Лис отлично их понимают. Они еще днем не удержались и съели свои довольно большие порции этого блюда, оставив (не без труда) только то, что причиталось гостям, которых они ожидали.
   Шерт вытаскивает из саквояжа две бутылки вина, и Лис с Клавом веселеют. Фортунат смотрит на их лица с огромным удовольствием. Всё кажется ему чудесным: и покосившаяся хижина с низким потолком, и грубая лавка, и дощатый неровный пол.
- Что, Крис, - обращается Шерт к Лису. – Может, ты не хочешь ехать с нами, а предпочитаешь остаться с Клавом?
- Нет, - с живостью отвечает Лис. – Я очень привязан к Клаву и не боюсь опасностей, но… мне хочется уехать с вами.
   Последние слова он произносит очень тихо и немного виновато; ему стыдно перед Клавом. Но Клав не расстроен. Он весело хлопает Лиса по плечу и говорит:
- Поезжай, поезжай. Од оставляет мне своих людей, да и наших, тех, что работали на Дэльфа, впридачу. С ними я создам отличный партизанский отряд. Это будет нечто грандиозное!
   Глаза его вспыхивают вдохновением. Фортунат, который выпил вина, исполняется великодушием и отвагой; он смотрит на Клава и решительно говорит:
- Можно, я с тобой останусь?
- Нет, - Шерт кладет ему руку на плечо. – Я обещал Дэльфу доставить тебя к нему – и поверь, я это сделаю.
- Что мы будем делать у князя? – негодует Фортунат. – Прятаться за спинами солдат, когда они пойдут в наступление?
- У нас будут дела поважнее, - отвечает Шерт.
- Какие? – тотчас настораживается Фортунат.
- Потом скажу. Будь уверен, тебя впереди ждет работа – и самая, что ни на есть, героическая.
- Честное слово? – спрашивает для верности Фортунат.
- Честнее не бывает, - торжественно заверяет его Шерт, с трудом скрывая улыбку. – Ты сыт? Иди спать. Где вы приготовили место моему слуге. господа?
- За печкой, милорд, - кланяясь по-придворному, отвечает Желтый Лис и смотрит на Фортуната:
- Спокойной ночи, брат.
   Все смеются.
- Гоните? – сурово спрашивает их Фортунат. – Думаете, вы взрослые, так вам всё можно? Вы ошибаетесь.
   И он с достоинством удаляется за печку, с твердым намереньем не засыпать, пока остальные тоже не лягут. Ему хочется узнать, каковы планы Одо Шерта. Но едва его голова опускается на подушку, как ее наполняет приятный перезвон; сон тут же окутывает его – он даже не успевает оказать ему сопротивление.
   А трое за столом еще долго беседуют о смене власти, об армии князя и о том, сколько им предстоит сделать, чтобы облегчить законному правителю путь к победе.

             

                18.

   Утром они уезжают. Клав провожает их до кареты и пожимает им руки на прощание. Вид у него самый что ни на есть «полководческий» – бодрый, уверенный, даже торжественный.
   На этот раз Фортунат не садится на Горца. Ему хочется поговорить с Желтым Лисом, и он забирается в карету. И вновь они едут: лесами, лугами, рощами, мимо озер и рек. Фортунат рассказывает Лису о тюрьме и о том, как Шерт спас его, Лис ему – о том, как Шерт нашел их с Клавом и поручил своим людям спрятать их. Шерт слушает беседу двух друзей, откинувшись на спинку сиденья и полузакрыв глаза; иногда он добавляет несколько слов к рассказу одного или другого.
   Они едут еще четыре дня, ночуя в трактирах и на постоялых дворах. И вот, наконец, перед ними открывается долгожданное морское побережье. Островок, на котором находятся Фидэль Карну, Дэмьен и Рудольф, едва виден отсюда, но Шерт бодр и весел. Цель их близка, скоро они окажутся на месте.
   Несколько людей Шерта, посланных им вперед, уже ожидают их на пустынном берегу. Они докладывают Шерту, что лодки куплены, и можно плыть.
   Карету с лошадьми оставляют на берегу, вещи переносят в лодки, Горца ставят на паром, сколоченный заранее. Шерт, Лис и Фортунат сидят в одной из трех лодок; Марсель и Хигг гребут в ней, а Мэтью правит рулем. Оставшиеся на берегу люди Шерта отправляются продавать карету и лошадей.
   Наконец, они достигают острова, где их встречают мрачные развалины Грэймонстра и… Карну.  Он стоит на берегу, удивительно элегантный для необитаемого острова, и ждет, когда они подплывут.
   Фортунат первый выскакивает на берег и крепко обнимает Карну. Карну целует его в щеку, весело оглядывает с ног до головы, потом здоровается с Одо Шертом и Лисом.
- Спасибо тебе, Од, - сердечно говорит он, - за всё, что ты сделал.
- Да, это стоит благодарности, - смеется Шерт. – Потому что это было нелегко. Ну, показывай нам свое новое имение, де Руа!


   … Солнце быстро клонится к западу; сумерки ложатся на сапфировое море. Оно постепенно темнеет. В густой синеве, под водой, загораются разноцветные огоньки. Небо тоже сапфировое и тоже стремительно густеет, меркнет. Мрачной черной громадой распластался на скале полуразрушенный Грэймонстр, который прозван Шертом «Руины де Руа». Вообще, остров не слишком красив. Он состоит из скал и окружающего их песчаного пляжа. Здесь нет ни одного дерева, ни одного кустика. Весь остров кажется огромным кораблем, который, как Летучий Голландец, беспрестанно плывет куда-то вдаль – и не может уплыть.
   Кристин Горст сидит на одной из нижних ступеней вырубленной в скале лестницы – крутой, грубой и без перил. Вернее, она была без перил, но Шерт нашел, что так недолго сломать шею и велел своим людям сделать простые деревянные перила – и вот уже два дня, как такие перила есть.
   Кристин смотрит, как солнце скатывается прямо в море и размышляет. Скоро за ними прибудет яхта, заранее нанятая Карну, и отвезет их на северо-запад, к островам Ликардии, к князю Арвиду. Его армии на островах уже нет, вся она распределилась на границе, кольцом окружив Ликардию. Б`ольшую  ее часть разместил сам Одо Шерт с помощью своих агентов еще в Мунлайте. Карну написал князю подробное письмо, к которому приложил доклад Шерта и начерченную им схему о положении армии «самозванца Кингмора». Князь ответил кратким благодарственным письмом и в конце приписал: «Моя армия уже начала захват Ликардии. Ожидаю вас всех к себе с нетерпением. Пароль: «Gloria et salus» («слава и спасение»). Ответ: «Recurrens» («возвращение»).
   Лису нравится на острове. Здесь всё поразительно необычно, даже тюремные камеры с низкими сводами. Там стало очень уютно, когда Рудольф, Дэмьен и Фортунат завесили жилые камеры с уцелевшими потолками и стенами дешевыми ковриками, купленными у рыбачек. Люди Шерта привезли им стол, стулья, матрацы – и мрачные казематы превратились в скромные мирные комнаты с решетчатыми окнами, которые к вечеру задергивались ситцевыми шторками.
   Одно было не слишком удобно: отсутствие питьевой воды. Ее приходилось доставлять с берега на пароме, в деревянных бочках, ночью, чтобы не слишком привлекать к себе внимание. Впрочем, привезли ее за две ночи много: десять громадных бочек, каждая выше человеческого роста. «Этого нам хватит до отъезда», - подумал Кристин Горст, и мысли его плавно обратились к Иветте: к ее нежному образу, к ее последнему письму. Лис очень тосковал без нее, но никому этого не показывал.
   … Кто-то спускается вниз. Лис оборачивается, поднимает голову и видит Фортуната. Опьяненный морем и островом, загорелый, овеянный романтикой, в одних холщовых штанах, Фортунат спускается по лестнице – окунуться на ночь. Он не ложится и не встает без того, чтобы не выкупаться в море. Он впервые столкнулся с этой водной стихией и теперь навеки покорен, очарован ею.
   Лис встает, уступая другу дорогу, и говорит:
- Я тоже пойду с тобой.
- Ты же акул боишься, - смеется Фортунат.
- Зато я люблю дельфинов, а их здесь больше, - возражает Лис.
- Ты их всё время принимаешь за акул, - напоминает ему Фортунат.
- Это ложь, - заявляет Лис. – Я ошибся всего один раз. Я гораздо больше боюсь этих ужасных медуз; они всё время норовят обжечь меня.
- Они забыли, что ты дворянин, - поясняет Фортунат.
   Они раздеваются и весело бросаются в темную и в то же время сверкающую воду. А наверху так же ярко блестят звезды.
- Кто так освещает море? – спрашивает Фортунат Лиса.
- Морские светляки, - отвечает тот. – Их как-то еще по-научному называют, да я не помню.
   И вздыхает:
- Вот бы Клава сюда, Джакоза, Сальгари…
   «И Иветту», - добавляет он про себя с тоской.
   «И Алису», - думает Фортунат.
   Оба с пониманием смотрят друг на друга, потом вновь ныряют и выныривают. Вдоволь наплававшись, они растягиваются на песке, чтобы обсохнуть. Теперь на берегу полная тьма; только наверху, на скале мерцают, точно огни святого Эльма, окна жилых камер, превращенных в комнаты.
- Од колдует с зеркалами, - сонно говорит Лис, лежа на спине и глядя на окно Шерта. – Как он может каждый день заниматься этой чертовщиной, да еще так подолгу?
- Сам знаешь, что с нами всеми было бы, если бы он ею не занимался, - так же сонно отвечает Фортунат.
   С этим Лис не спорит: ведь Шерт отыскал его и Клава именно с помощью зеркал и браслета.
   Обсохнув как следует, они одеваются и поднимаются по лестнице вверх – в свои благоустроенные казематы.


   Спустя два дня, когда все сидят за завтраком, в большой камере, заменяющей столовую, вдруг появляется Одо Шерт (он завтракает позже всех, отдельно, занятый слежкой за неприятелем через браслет).
- Господа! – говорит он спокойно и торжественно. – Хорст Гриммальд едет за нами: в карете и с взводом солдат. Нас предали. Я полагаю, это сделал один из моих людей, и почти уверен, что знаю, кто именно.
   С минуту за столом царит глубокая тишина. Ее нарушает Карну.
- Далеко ли Гриммальд, Од? – спрашивает он. Голос его так же спокоен, как голос Шерта. – И сколько при нем людей?
- Он выехал из столицы сегодня рано утром, - поясняет Шерт. – Стало быть, будет здесь через четыре дня. А людей при нем двадцать человек. Не знаю, почему он взял с собой так мало. Вероятно, Кингмор отказал ему в большем количестве солдат. Граф не верит, что я обманщик, а потом, он не любит Гриммальда как своего постоянного и очень опасного соперника.
- Яхта «Улисс» придет за нами через неделю, - Карну хмурится. – Убегать не стоит. У нас есть оружие, и мы примем бой.
- Браво, - говорит Шерт. – Отличное решение. Но я могу предложить нечто лучшее. Давайте пожертвуем двумя бочонками моего испанского вина тридцатилетней выдержки, и все наши враги полягут, точно трава под косой; мы возьмем их без единого выстрела.
- Твое испанское вино столь крепко? – удивляется Лис.
- Нет, - говорит Шерт. – Дело не в вине, а в неком веществе, которое я приобрел у того же Гриммальда. Я много экспериментировал с этим веществом, и вот, теперь могу вас заверить: каждый, кто его примет, уснет на пять-шесть часов.
- Мы не можем рисковать, - возражает Карну.
- Никакого риска, - Шерт садится на стул и победным взглядом обводит присутствующих. – Давайте проведем опыт… на ком бы?.. ну, хотя бы, на Дэмьене Кроу…
- На мне? – Дэмьен сурово сдвигает брови и решительно возражает:
- Не пойдет, ваша милость. Лучше бы вы свои колдовские штучки сами на себе проверяли, а я душу губить не желаю.
- Хорошо, - соглашается Шерт. – Я согласен провести опыт на себе самом, но кто будет в это время наблюдать за противником и за мной?
- Проводи опыт на мне, - решается Кристин Горст, доверчиво глядя на Шерта. – Только дай мне честное слово, что я не умру. Я тебе поверю.
- Честное слово, ты не умрешь, - обещает ему Шерт. – Человек, который так любит жизнь, Иветту Стрендж и спелые груши, просто не может умереть.
- Я готов, - Кристин, прихрамывая, храбро выходит из-за стола: невысокий, стройный, с золотистыми вихрами до плеч. Все смотрят на него с уважением.
   Шерт встает, наливает ему вина в бокал и бросает туда едва различимую крупинку какого-то вещества; оно тут же растворяется в вине.
- За ваше здоровье, друзья мои! – говорит Кристин, обводя всех взглядом. – За победу князя Арвида! И да поможет мне Бог.
   Он залпом выпивает бокал отличного вина. Шерт берет его под руку и отводит к креслу. Кристин опускается на него и почти тут же засыпает. Все с любопытством обступают его. Постепенно дыхание Кристина становится неслышным, руки и лицо из розовых становятся мертвенно-белыми, на губах появляется легкая синева. Карну с всё возрастающей тревогой следит за ним. Он берет холодную руку Кристина, пытаясь нащупать пульс, - и не находит его.
- Он же умер, - с трудом произносит де Руа.
- Да, это похоже на клиническую смерть, - хладнокровно соглашается Шерт с видом исследователя. – Мало того, что мы не слышим его дыхания и биения сердца: скоро начнется окоченение. Вот, смотрите, - он приподнял веко Кристина, - зрачок не реагирует на свет. Полная, абсолютная имитация смерти.
- Господи, Од, - Карну поморщился. – Ты в самом деле бываешь циничен.
- Это не цинизм, а здоровый энтузиазм наблюдателя, - возражает Шерт. – Пока наш Кристин… как бы лучше выразиться?.. отсутствует, - сядем, и я расскажу вам подробно всё, что знаю об этом удивительном веществе. Оно называется хого. Слушайте.
   Все садятся на стулья, не без трепета глядя на Шерта, а он начинает рассказывать им о том, как с помощью хого Хорст Гриммальд спасся из тюрьмы, как он, Шерт, купил у него небольшое количество африканского снадобья, и про то, какие опыты он, Шерт, провел с хого и что сумел понять и установить.
- Будь у меня на руках побольше этого вещества, - звучит в тишине низкий бесстрастный голос Шерта, - наши противники заснули бы на большее количество времени. Но вещества у меня мало, а противников много, поэтому они уснут всего на пять или шесть часов; мы же на это время спрячемся. Здесь, в Грэймонстре, отличное подземелье. Мы будем следить за нашими недругами через зеркала и браслет. Может, кое-кто из них не выпьет вина и не уснет; что ж, думаю, таких будет немного и мы быстро одолеем их.
- Од, - голос Фортуната предательски дрожит. – А сколько будет спать Крис?
- Полагаю, к вечеру он проснется, - отвечает Шерт.
- А вдруг у него сердце не выдержит? – тихо спрашивает Рудольф. – Или еще что-нибудь откажет?
- Нет, - уверенно отзывается Шерт. – Хого – великое алхимическое достижение, можно сказать, универсальное. Я, разумеется, и близко еще не изучил всех его свойств. Но одно могу утверждать со всей ответственностью: практически любой взрослый и молодой (сравнительно) организм может перенести действие этого вещества. Конечно, лично я предпочитаю свою сонную розовую эссенцию, которой мы в первый раз усыпили Гриммальда, но, увы, она у меня кончилась. Как она изготовляется, я точно не помню. Я купил ее уже готовой у одного испанца, увлекающегося синтезацией всяких веществ. Он объяснил мне, и я многое запомнил, но, к сожалению, две-три детали выпали из моей памяти.
   Он смотрит на своих друзей. Они почти так же бледны, как Желтый Лис, и так же неподвижны. 
- Ничего, - ободряюще улыбается Шерт. – Самое главное, никому не причинять зла, мучений и несчастий, не правда ли? Мы ничего этого не делаем, наши цели благородны, помыслы чисты и, я бы даже сказал, человеколюбивы. Мы усыпим врагов и, таким образом, сохраним жизнь им и себе. Я считаю, что это более угодно Богу, чем перестрелка, которая со всех сторон нам не выгодна.
- Ты прав, - соглашается Карну. – Но уж слишком много мистики во всём этом.
- Не мистики, - поправляет его Шерт, - а научной медицины и не известных нам пока что физических законов природы. Бодрей! Будем немного выше своего века и царящих в нем предрассудков.
   Все согласны с Шертом и готовы быть выше своего века, но, тем не менее, вид Кристина Горста действует на общество крайне удручающе. У людей пропадает аппетит и желание разговаривать. Все с нетерпением ждут, когда Желтый Лис «оживет».
   Часам к трем дня Лис начинает потихоньку розоветь. Исчезает окоченение членов, появляется дыхание, сердце бьется ровно и спокойно. Все (даже Шерт, немного беспокоившийся про себя) вздыхают с огромным облегчением: жив! Фортунат и Карну почти не отходят от Лиса, охраняя его всё еще очень крепкий сон, похожий на беспамятство. Проходит еще час. Наконец, Кристин открывает глаза, зевает, потягивается и говорит:
- А здорово я спал.
- Что ты видел во сне? – смеется Шерт.
- Я летал в небе над какими-то горами, и мне было очень хорошо, - отвечает Кристин.
- Слава Богу, ты жив и здоров! – Карну целует его в щеку. – Голоден?
- Да, - Лис удивлен такой необыкновенной сердечностью де Руа. Еще больше он удивляется, когда Фортунат с самым радостным лицом бросается ему на шею и крепко обнимает его.
- Да что с вами? – недоумевая, спрашивает Кристин.
   Ему рассказывают, какой ужасный у него был вид, и как все переживали за него. Кристин слушает друзей с изумлением, потом говорит:
- Странно. Сам-то я для себя и ни на минуту не умирал. Говорю вам, господа, я летал в прекрасном солнечном небе, и мне было сказочно хорошо. Я даже вспоминал вас. Но где вы, и что с вами, мне было как-то не очень важно. Помню, мне хотелось найти в небе Иветту, а еще матушку с отцом. Я почему-то чувствовал, что они где-то близко, и знал, что они точно такие же живые, как были на земле, может даже, еще живее. Вообще, помню, я как-то не очень думал, а больше чувствовал, вернее, мыслил чувствами; это странное выражение будет точнее всего.
   И он обращается к Шерту:
- Спасибо тебе, Од, я в жизни еще не видел таких прекрасных снов. Мне даже жаль, что всё кончилось, и я снова на грешной земле.
- Зато нам не жаль, что ты снова с нами, - Шерт пожимает ему руку. – Мы рады, что ты вернулся на землю, Крис.
   Лис смеется:
- Да уж вижу, что вы рады, - просто сияете! Тогда призн`аюсь вам: я тоже бесконечно рад, что вас вижу. Давайте сядем за стол и отметим мое возвращение к вам вином из Кордовы, гордостью Ода, если он, конечно, не возражает.
- Не возражаю, - отвечает Шерт. – Дэмьен, будь добр, принеси бочонок испанского из моей камеры. Мы выпьем за твое здоровье, Крис: оставайся с нами так долго, как только сможешь.

                19.

   Через несколько дней Хорст Гриммальд вместе с двадцатью солдатами прибывает на остров.
   С опаской, неторопливо, настороженно гребут солдаты к Грэймонстру. Ружья нескольких человек в каждой лодке нацелены на крепость. Но там царит тишина. Берег кажется совершенно необитаемым, полуразрушенная тюремная крепость – пустой.
   «Неужели они узнали о нашем приближении и успели уйти? – с тревогой думает Гриммальд. – Или просто затаились? В таком случае, мы найдем их».
   Они высаживаются на берег и поднимаются по высеченной в скале лестнице прямо к Грэймонстру. Входят внутрь со всеми предосторожностями. Никого нет. Гриммальд распоряжается внимательно осмотреть весь остров, скалы и камеры. Солдаты выполняют его приказ, но никого не находят. Правда, в нескольких камерах на стенах коврики, есть мебель, и вообще, здесь явно кто-то был еще несколько часов назад. Гриммальд находит на столе письмо, обращенное к Карну: «Господи де Руа! Я забираю своих людей; мы проведем разведку в западной части берега. Когда вы с нашими друзьями вернетесь, вы вряд ли застанете нас; ожидайте нас к ночи! Одо Шерт».
- Отлично, - Гриммальд усмехается. – Эти господа вернутся прямо к нам, а уж мы встретим их со всеми подобающими им почестями. Право, они здесь недурно устроились: пьют кофе под крики чаек и принимают морские ванны. Я прямо-таки готов позавидовать им.
   Очень довольный, он велит затопить лодки и расставляет на скалах и на берегу десять человек: внимательно следить за морем со всех четырех сторон света. Сам Гриммальд вместе с оставшимися десятью солдатами садится за обед, приготовленный одним из них тут же на очаге. Кто-то приносит и ставит на стол бочонок с вином, найденный в одной из комнат. Гриммальд пробует вино; оно ему чрезвычайно нравится.
- Я возьму это вино с собой, - говорит он. – Оно слишком хорошее для вашего брата; пейте то, что взяли в дорогу.
   Такое решение совсем не нравится солдатам, поэтому, обнаружив второй бочонок, видимо, с таким же вином, они ничего не говорят о нем Гриммальду, а делят вино между собой по-братски.
   «И где они достали такое вино? – думает Гриммальд, смакуя каждый глоток. – Вкус просто волшебный. Когда вернусь, угощу им Кингмора, чтобы не дулся на меня».
   Спустя несколько минут решительно все солдаты и вместе с ними Гриммальд уже крепко спят, постепенно бледнея и застывая. Тут в подземелье открывается незаметный для глаза люк и на волю выходят все их девять противников, во главе с Карну и Шертом. Марсель аккуратно несет за своим хозяином зеркала и браслет, через которые Шерт следил за незваными гостями тюремного острова.
- Блестяще, - говорит Карну, глядя на спящего Гриммальда. – Од, ты действительно гений разведки.
- Благодарю, Дэльф, - Шерт от души улыбается ему, и они пожимают друг другу руки.
   Затем все принимаются за работу. Не проходит и часа, как все двадцать вражеских солдат и Гриммальд оказываются крепко связанными по рукам и ногам толстыми прочными веревками. Их запирают в двух просторных камерах – и на время забывают про них.
   Операция проведена безукоризненно. Все девять разведчиков поздравляют друг друга и в честь своей победы над отрядом противника устраивают торжественный и изысканный обед.


   … Фортунат стоит на корме, у борта великолепной торговой яхты «Улисс» и смотрит, как постепенно всё дальше и дальше уплывает прочь остров с тюремной крепостью. Погода прекрасная, ветер весело надувает ослепительно белые под солнцем паруса. Чисто выдраенная палуба блестит. По ней прохаживается капитан Кроссби, глубоко преданный Карну человек, и напевает вполголоса свою любимую песенку «По воле волн плывет наш челн». У него холеный барственный вид, но кожа загорелая, обветренная, глаза внимательные, а голос подобен Иерихонской трубе: громкий, властный, уверенный. Он и матросы живут душа в душу. «Наш Кроссби – лучший в мире капитан», - говорят про него подчиненные. Фортунат им верит. Вообще, он счастлив: красивая яхта, словно чайка, несет его вместе с друзьями к князю Арвиду, а на груди у него награда на шелковой ленточке: орден Белой Астры, переливающийся всеми цветами радуги.
   Гриммальд и его двадцать солдат, связанные веревками, сидят в трюме под стражей. Каждый час Шерт, Карну, Лис и Фортунат проверяют, как чувствуют себя их пленные. А те угрюмы и озлоблены. Особенное бешенство испытывает Гриммальд. Он ругает себя самыми последними словами. Как он мог не проявить осмотрительности, так глупо попасться! И теперь уже ничто не может спасти его. Правда, Шерт и Карну обещали, что попросят князя Арвида сохранить ему жизнь. Но Гриммальд не очень-то рассчитывает на милость князя, человека сурового и далеко не снисходительного.
   Разведчики очень довольны. В их распоряжении три каюты, и они разместились в них по четыре человека в каждой. Только Шерт, любящий комфорт и одиночество не меньше, чем ближнего своего, устроился в каюте один. Капитан Кроссби говорит, что будет рад видеть их за своим столом. Во время обеда они угощают его испанским вином Шерта. Капитан наслаждается этим вином от души. В ответ он предлагает своим высокопоставленным пассажирам необыкновенно ароматные тонкие сигары.
- Гавана, - не без гордости представляет он их, точно некое аристократическое семейство с кубинской фамилией. В самом деле, это сигары-аристократки. Карну и Шерт, оценив их тонкий вкус и аромат, немедленно покупают у капитана по целому ящику сигар, не торгуясь. Капитан рад услужить им и сам сбрасывает цену, не ущемляя, впрочем, своих интересов.
   Через десять дней «Улисс» входит в маленькую бухту северо-западного острова Ликардии под названием Эйч. Это один из островов княжеского архипелага.

         
                20.

   На берегу их  встречает суровая стража. Суровая только свиду: все охранники узна`ют Карну. Скрывая радостные улыбки, они хмурят брови и говорят на звучной латыни:
- Servus! (Привет вам!). Gloria et salus! (Слава и спасение!)
- Recurrens (возвращение), - отвечает маркиз де Руа… нет, на этой земле уже просто граф Карну.
   Тут стражники уже не сдерживают улыбок. Карну знает пароль, значит, они могут открыто ему радоваться.
   Пассажиры «Улисса» прощаются с капитаном и высаживаются на берег. Матросы перевозят на шлюпках пленных; их тут же берут под стражу.
   Все восемь человек садятся в кареты, только Фортунат едет на своем Горце, которого взял с собой. И вот, их везут в глухой лес, который начинается в трех милях от берега, к замку в лесу, - временной резиденции князя Арвида Ликардийского и его супруги, княгини Линды.
   Замок князя производит впечатление подавляющей мощи. Невысокая каменная крепость чем-то похожа на Грэймонстр и окружена высокой каменной стеной, увитой по гребню ветвями терновника. Двое крепких часовых еще раз спрашивают пароль и, получив ответ, открывают тяжелые железные ворота. Кареты, стражники, пленные, которых посадили на лошадей: все въезжают во двор – широкий, мощеный, без единого дерева, настоящий военный плац.
   Князь, окруженный своей свитой, вместе с княгиней, уже встречает их на крыльце. Высокий, в белых лосинах, в мундире с эполетами, седой и суровый, он протягивает руки навстречу Карну.
- Фидэль! – глухо говорит он, и его большие голубые глаза вспыхивают радостными слезами. – Родной ты мой!
   Они крепко обнимаются, и Карну чувствует, как и его глаза застилают слезы. Он целует руку князя и преклоняет перед ним колено. Все восемь разведчиков невольно склоняются перед своим правителем, обнажив головы. Фортунат невольно всхлипывает, а Лис кусает губы. Один Шерт испытующе, с некоторым вызовом посматривает на князя.
   Его светлость поднимает Карну с колен и, уже справившись с собой, весело говорит:
- Ну, довольно слез, граф, терпеть их не могу. Покажи-ка мне своих людей, которым я стольким обязан.
   Все по очереди подходят к князю и целуют его руку, а он обнимает их. Когда подходит Фортунат, князь ласково и сердечно смотрит в его взволнованное лицо, обнимает и говорит:
- Так вот он какой, знаменитый паж графа Карну! И с моим орденом на шее! Что ж, здравствуй Фортунат Ортолани. Знай же, что с этого дня ты дворянин, богатый дворянин. Я жалую тебе два славных поместья и деньги; будь счастлив.
Фортунат благодарит князя прерывающимся голосом. Потом князь так же сердечно здоровается с Лисом.
- Теперь ты не только дворянин, мой друг, - говорит он ему. – С этого дня ты граф, и я беру тебя в свою свиту. Ты согласен?
   Кристин Горст молча целует его руку; говорить он не может.
- Граф Карну, - обращается князь Арвид к своему верному вассалу; голос его звучит торжественно. – Я подтверждаю титул «маркиз де Руа», который ты получил от Фердинанда. Ты теперь воистину маркиз, к тому же мой советник и – что там говорить! – мой незабвенный ближайший друг.
- Благодарю, ваша светлость, - голос Карну срывается.
   Последним подходит Одо Шерт. С непроницаемым лицом он учтиво преклоняет перед князем колено и целует его руку, но в его взгляде – по-прежнему испытующий вызов. Затем он легко поднимается на ноги и встает перед князем.
- Господин Одо Шерт, - князь сморит ему в глаза. – А вы удивительно помолодели и похорошели, - он слегка щурится. – Но по-настоящему меня удивляет в вас другое. Скажите по чести и по совести, что заставило вас служить мне, что привело вас к моим друзьям и вассалам? Почему вы вдруг стали помогать им?
   При этом вопросе наступает мертвая тишина; слышно только, как щебечут птицы за оградой крепости.
   Одо Шерт глаз не опускает. Глядя в лицо князю, он спокойно отвечает:
- Может показаться странным, ваша светлость, но я привязался к вашим людям. Они мне нравятся. Я решил стать для них другом, и я стал им.
- И ради них вы готовы быть простым помощником секретаря при моей дворцовой канцелярии? - спрашивает князь.
- Я несколько далек от делопроизводства, - отвечает с усмешкой Шерт. – От меня было бы больше толку в полиции. Но – как будет угодно вашей светлости. Я останусь доволен любым назначением.
- Этот человек сказочно изменился, - весело обращается Арвид к маркизу де Руа. Затем снова поворачивается к Шерту; глаза его блестят.
- Значит, вы желаете служить в полиции? Не выйдет, господин Шерт, который – пусть все слышат и знают! – с этого дня дворянин! Барон Г`омбаргский, министр внутренних дел Ликардии! и мой приближенный советник  наравне с маркизом де Руа!
   Шерт побледнел, дыхание у него перехватило. Огромными глазами он смотрел на князя Арвида, онемев и не в силах сдвинуться с места.
- Что? – князь засмеялся. – Не ожидал ты от меня этого, а? И напрасно! Только благодаря тебе моя армия сейчас с самых удобных позиций захватывает Ликардию! Только благодаря тебе, Одо Шерт, я получу власть обратно на полгода раньше, чем предполагал! Да знаешь ли ты, что тебя мне послал сам Бог? Ты – избранный, сильнейшее орудие, дарованное мне Провидением. И если так изменился ты, беспощадный некогда человек и чернокнижник, то, тем более, мне, твоему государю, пора меняться – и воздать тебе должное на этой земле. Ну, давай же руку и скажи, что ты рад получить всё, что я тебе сейчас даю!
   И он протянул руку Шерту.
- Мой государь… - только и смог произнести новый барон фон Гомбарг. Он хотел упасть на колени, чтобы снова, и на этот раз с самым искренним смирением и любовью, поцеловать руку Арвида, но тот обнял его и сказал, волнуясь:
- Да будет тебе на колени становиться. Скажи лучше, твой ли я теперь правитель?
- Мой, - ответил Шерт. – Мой до самого последнего часа. Наш! – он оглядел лица своих друзей. – И все мы, государь, как один человек, любим тебя и готовы служить тебе, пока живы, и готовы умереть за тебя… потому что ты умеешь прощать. Ты наш, а мы твои. Правь нами!
   Князь Арвид улыбнулся ему царственно и нежно, и все заметили, что лицо его точно озарилось изнутри солнцем.


   Когда волнение и потрясение от встречи с князем немного поутихло, Карну встретился с Мари и детьми, жившими тут же, в крепости, встретился с Элен и Лоренцо Джакоза, с Вероникой Гоцци, возлюбленной Сальгари, и рассказал им об участи тех, кого они любили.
- Вы скоро увидитесь, - твердо пообещал он им.
   За торжественным ужином, на который князь пригласил своих верных разведчиков, Арвид объявил, что все они уедут в Ликардию, едва только прибудет гонец от главнокомандующего Джироламо Роветта с вестью, что столица взята.
- От столицы до островов немалое расстояние, государь, - покачал головой Одо Шерт. – Мы сегодня до ужина посоветовались с Дэльфом… и теперь просим вас: отпустите меня с Фортунатом Ортолани и Кристином Горстом в страну: мы поможем армии и сделаем так, чтобы вы вернулись в Корону целым и невредимым.
- Хорошо, - ответил на это князь. – Поезжай, Гомбарг! Я во всём доверяюсь вам с Фидэлем. Только не вздумайте там погибнуть, - он погрозил Шерту пальцем. – Я не переживу этого. Один Бог знает, как я люблю вас и как хочу, чтобы мы были вместе – все те годы, что нам еще остались…

                21.

   Спустя неделю Корона взята армией князя Арвида. Еще через месяц страна свободна. Кингмор, Гриммальд и их приспешники в тюрьме. Князь торжественно возвращается в гудящую от восторга столицу, возвращается домой.
   Маркиз де Руа получает назад свой Старый Сад, где вновь с удовольствием поселяется вместе со всей семьей.
   Фортунат Ортолани, возведенный в дворянское звание, тоже устраивается в своем очаровательном (он убежден, что самом лучшем на свете!) поместье близ столицы, неподалеку от поместья, где проживает семья Горстов: Кристин и Иветта. Фортунат поступает в университет и в скором времени женится на Алисе Делор. Госпожа Флёр согласилась назначить их венчание на следующий день после того, как Алисе исполнилось семнадцать лет.
   Эммануэль Клав был так же, как Фортунат, произведен в дворяне и женился на Рите Фран, а Гофредо Сальгари – на Веронике Гоцци. Джакоза был произведен князем в графы, получил новые поместья и деньги. Дэмьен Кроу, Бен, Рудольф, Марсель, Хигг, Мэтью и прочие люди Карну и Шерта получили звание почетных граждан Ликардии, ордена и деньги. Некоторые из них стали зажиточными горожанами Короны, а другие остались верно служить своим господам, с которыми не пожелали расставаться.
   Князь Арвид, вернувшийся в страну гораздо более милосердным и мудрым правителем, чем был до своего изгнания из Ликардии, не пожалел денег и трудов, чтобы жители его страны не были больше бедны и несчастны. Он провел в жизнь несколько смелых реформ, которые дали возможность людям даже самых низких сословий жить безбедно. Он построил школы, больницы и приюты для сирот. Слава о благих мероприятиях князя прокатилась по всему миру. Смертная казнь за воровство и мошенничество была отменена. В тюрьмах, где стало теперь гораздо меньше заключенных, воцарились порядок и чистота.
   Барон Гомбарг, он же Одо Шерт, на посту министра внутренних дел проявлял необыкновенное по тем временам милосердие и снисхождение к преступникам, но в то же время был с ними строг и справедлив. Очень скоро простой народ и аристократы глубоко полюбили его. Многим он спас жизнь, многих избавил от суда и тюремного заключения. Его было невозможно обмануть, и тем, кто говорил ему правду, он всегда давал возможность исправиться, помогал найти работу и крышу над головой.
   Через год после того, как законный властелин Ликардии вернул себе власть с помощью своих верных сподвижников, у барона фон Гомбарг и баронессы Мелани Джоэл родился сын, о котором так долго мечтал Одо Шерт. Это был крепкий здоровый мальчик. При крещении ему дали имя Себастьян Арвид. И вовсе не потому, что Шерт хотел выслужиться перед князем. Это имя ребенок получил в знак великой любви господина советника к своему государю, умеющему прощать, - любви самой искренней, беззаветной и преданной.


                КОНЕЦ

Начало: 06.09.2008 г.
Конец: 16.11.2008 г.