Опубликовано: Сборник рассказов "Запредельный градус", 2011 г.
Всё началось обычным зимним утром. Доцент Елена Борисовна и её ученица, ассистент Катя, пили чай на кафедре психологии и беседовали. За окнами заметало белой мукой дворик со статуей великого Праотца университета, отлитого из бронзы. В коридоре висела хрустальная тишина, извещавшая об учебных занятиях. Всё вокруг было настолько обычным, что настораживало (во всяком случае, потом, задним числом, Кате казалось, что было именно так).
Разговор психологов вертелся вокруг душевных расстройств, связанных с уходом в воображаемый мир.
– Я всё-таки думаю, что не всегда следует прибегать к радикальной терапии, – сказала Елена Борисовна. – Есть, конечно, способы вернуть в реальность человека, живущего вымышленной жизнью. Но зачем?
– Как зачем? – Катя пожала плечами. – Разве это не очевидно?
– Ну, хорошо, допустим, мы заставим его признать реальность, которая его не устраивает, с которой он не в состоянии смириться. И что дальше? Что это даст нам, а главное – ему? Станет ли он счастливее, поблагодарит ли нас за «чудесное исцеление»?
Катя только открыла рот, чтобы возразить: ну как же, больного необходимо лечить и возвращать в реальность, даже если разрушение иллюзорного мира для него будет сопряжено со страданиями и болью… но в этот самый момент…
В этот момент в дверь нерешительно постучали, почти сразу же раздался скрип, и в образовавшейся щели показалась лысая голова. Катя узнала преподавателя с юридического факультета.
– Разрешите? Меня декан послал к вам, э-эээ… по делу…
– Заходите, конечно. – Елена Борисовна сделала приглашающий жест рукой.
Когда преподаватель, переступив порог, обозначился в дверном проёме, они увидели, что за его спиной стоит ещё кто-то.
– Подожди тут, – бросил преподаватель этому кому-то, закрывая перед ним дверь.
Он подошёл к столу и, волнуясь, заговорил:
– Вы извините, мы понимаем, что это не ваши проблемы, но вы ведь психологи… Нельзя ли… протестировать одного нашего студента? Декан считает, что у парня… гхм… проблемы на курсе. Студенты уже десять жалоб на него написали.
– А на что они жалуются? Да вы садитесь. Попейте с нами чаю…
Кате потом казалось, что уже в этот момент она почувствовала неладное. Гость как гость, и проблемы студентов – обычное дело. Народ разболтанный, нагловатый, потому что обучение в вузе платное и недешёвое, как и машины, припаркованные за территорией.
Однако когда гость заговорил, Катя почувствовала нарастающую тревогу, для которой, вроде, не было причин.
А он, прихлёбывая чай, рассказывал о проблемах студента, который, переминаясь с ноги на ногу, ждал в коридоре.
Парень приехал из Баку, зовут его Магомед. На втором курсе перевёлся с заочного отделения на очное. В прошлом году, естественно, никаких проблем с ним не было, поскольку видели его редко, платежи поступали в срок, и экзамены сдавались вовремя. Но сейчас…
Вроде не агрессивный молодой человек, улыбчивый, спокойный, немного вялый, однако «давит на психику» другим ребятам. Хочет, чтобы все обращались к нему на «Вы». Что-то говорил о своей престижной работе на родине, правда, никто не понял, что за работа. Якобы все должны были видеть его по телевизору и узнавать при встрече. Поскольку учился он в последнем семестре слабо и уже завалил два зачёта, то сессию наверняка не сдаст. Какая там работа, какой кабинет? Ох, чурки, чурки (на этом месте Елена Борисовна и Катя одновременно поморщились, но промолчали), до какой степени у них всё покупается и продаётся, если даже такой недоучка занимает престижную должность?
– Дошло до того, что он студентам угрожает отчислением, набирает при них телефонный номер и с кем-то долго по-своему говорит. А сегодня самому декану заявил: раз так вы ко мне придираетесь, значит, придётся снимать вас с должности. Вот тут декан и понял, что это уже явно э-э… неадекватность. Прошу вас, от имени всего факультета, протестируйте его, мы уже просто не знаем, что нам делать! От вашего мнения будут зависеть и наши выводы.
Тут преподаватель оборвал свою речь, махнул рукой и вытер пот со лба.
Елена Борисовна и Катя переглянулись.
– Ну, Катя, вот тебе и практика, – проговорила Елена Борисовна. – Мне на учёный совет пора, а ты помоги коллегам. Бери любые тесты, только чтобы инструкция была попроще. Возьмёшься?
– Да, конечно, конечно! – обрадовалась Катя, но тут же почувствовала новый приступ тревоги.
Тем временем преподаватель выглянул в коридор и окликнул застывшего у окна студента. Тот вошёл, поздоровался с приветливой улыбкой. Со слов преподавателя, ему было восемнадцать лет, но Катя отметила, что парень выглядит постарше. Впрочем, это этническая особенность, у них и девушки рано зреют, в отличие от Кати, в свои двадцать восемь напоминавшей отличницу средней школы.
У юного Магомеда были грубоватые черты лица. Он не носил очков, но его лёгкий прищур и лучики ранних морщин у внешних уголков глаз говорили о небольшой близорукости. Это придавало даже трогательность его облику, который вообще-то был довольно мужественным, из-за развитой мускулатуры под рубашкой и синеватого, хоть и тщательно выбритого, подбородка.
– Здравствуйте, – проговорил он с еле заметным акцентом.
– Здравствуйте, Магомед. – Катя постаралась придать улыбке открытость. – Как поживаете?
Но вот, этот этап ещё даётся ей с трудом, мелькнуло в голове. Как начинать диалог? На что жалуетесь? В чём проблема? Чёрт возьми…
– У меня большая проблема, – внезапно заговорил Магомед, и улыбнулся ответной обезоруживающей улыбкой.
Катя облегчённо вздохнула.
– Расскажите об этом, – попросила она.
– Со мной никто на факультете не дружит, – начал Магомед, – никто не хочет понимать меня, никто не слушается моих наставлений.
– А к чему сводятся ваши… наставления?
– Я хочу быть главным в группе. Объяснять ребятам, что к чему, мирить их, руководить.
Эта фраза совершенно обескуражила Катю, и ей с трудом удалось заставить себя улыбнуться.
– А вы считаете, что сможете руководить, справитесь?
Магомед посмотрел на Катю снисходительным взглядом.
– Конечно. На родине мне всегда приходилось руководить, – произнёс он, и Катя почти стушевалась.
–Вы когда-нибудь обращались к психологу? – спросила Катя, решив на время свернуть со скользкой темы и постаравшись придать голосу как можно больше дружелюбия.
– На меня работали психологи. – Магомед кивнул. – Я их сам принимал на службу. Но меня они не изучали, нет.
– А кем вы работаете? – поинтересовалась Катя.
– Я – председатель Ученического Парламента Азербайджанской республики, доверенное лицо президента, – важно произнёс Магомед.
Вот те раз, растерянно подумала Катя, какая фигура! Только с чем едят этот «ученический парламент»?
Впрочем, про функции парламента Магомед ей объяснить не смог: ему помешал языковой барьер.
– Наверное, ваши близкие гордятся вами. – Осторожно, как по минному полю, Катя подбиралась на более интимное расстояние к «объекту».
– У меня нет по-настоящему близких людей, – вздохнув, произнёс Магомед, и в его лице что-то дрогнуло. – Я не встречал человека в своей жизни, который бы любил меня самого. Всем от меня что-то было нужно…
Ага, одиночество, которое компенсируется комплексом власти. У Кати в голове потихоньку выстраивалась картинка из пазлов. Она решила, что пора переходить к тестам.
– Магомед, ваш преподаватель предупредил вас, что вы должны будете отвечать на наши вопросы, выполнять наши задания?
Магомед кивнул головой. Готов сотрудничать, и это хорошо.
– Тогда давайте порисуем, – Катя достала из ящика стола стопку бумаги и цветные карандаши. – А начнём… пожалуй, с рисунка вашей семьи. Представьте, что вы вернулись домой, в Баку, и проводите вечер… кто в составе вашей семьи, Магомед?
– Мама и брат.
Отца у него нет, понятно…
– Вы знаете, только ведь я с ними несколько лет не жил. – Магомед застенчиво улыбнулся. – У меня был государственный дом.
– Ясно... – Катя досадовала на себя за промах: парень давно не живёт с семьёй, обитает на какой-то казённой хате, а она…
Однако девушка тут же нашлась:
– Ну, вы же можете представить, что приехали в гости к матери? Например, на день рождения…
В лице Магомеда что-то неуловимо изменилось. Словно закрылась невидимая дверь.
– У меня есть охрана, и я приезжаю в дом своей матери, как в дом любого из своих граждан, – проговорил он, и голос его дрогнул, – под охраной.
Ходячий комплекс власти, боже мой…
И тут тревога Кати достигла своей пиковой точки. Она решила взять себя в руки, ведь ей всё равно предстояло продержаться до возвращения Елены Борисовны.
– Хорошо, давайте рисуйте, – сказала Катя, придав тону строгость. – Здесь, на первом листке, нарисуйте, как вы приезжаете… со своей охраной к матери и брату. Здесь рисуйте дерево, здесь – человека под дождём, а тут – несуществующее животное. И вот ещё вам тесты…
Магомед, покорно засопев, склонился над столом…
Когда Елена Борисовна вернулась на кафедру, Катя сосредоточенно грызла ногти. Перед ней валялся целый ворох бумаги.
– Он в соседней аудитории, пишет автобиографию, – почему-то шёпотом произнесла она, повернувшись к своему научному руководителю. – Полюбуйтесь на это.
Елена Борисовна подвинула стул и села, внимательно изучая тесты.
– Вот по этой шкале его интеллект на уровне двенадцатилетнего мальчика, – проговорила она после паузы. – А здесь что? О, какое примитивное мышление. А тревожность, навязчивые мысли, бо-оже… Ну, кем надо быть, чтобы вырисовать на небе двести звёздочек? А эта штриховка…
На рисунке, дочерна затушёванном простым карандашом, под проливным дождём брёл человечек. Его полностью укрывал купол зонта, разрисованного восточным орнаментом, так, что только ручка, держащая зонт, и пара чахлых ножек, были видны снаружи.
– Видишь, – Елена Борисовна согнула лист бумаги пополам, – весь рисунок ушёл в нижнюю часть, заниженная самооценка…
– Деревце схематичное, маленькое, без корней, – подхватила Катя, взяв в руку другой листок.
– А здесь, – Елена Борисовна ткнула пальцем в бланк следующего теста, – если выбрать понятия, которые он ставит на первые позиции: «власть», «отношения в группе»… и понятия, которые у него на последних позициях: «счастье», «я в настоящем»… то можно составить связную фразу: «Я несчастлив в настоящем, потому что не имею реальной власти над товарищами в группе». Все его проблемы понятны, комплекс власти и одиночество. Стереотипный случай.
В дверь тихонько поскреблись, и она приоткрылась. Магомед возник на пороге. Елена Борисовна и Катя одновременно повернули головы.
– Я дописал, – сказал Магомед, продолжая стоять в дверях.
– Хорошо, – ровным голосом поговорила Елена Борисовна. – Отдайте это нам, и можете идти. Если понадобитесь ещё что-либо, мы вас вызовем.
– Спасибо за сотрудничество! – чирикнула Катя. – И успешной вам сдачи сессии!
Смуглый юноша помолчал ещё несколько секунд. А затем произнёс:
– Уважаемые педагоги, то, что я сейчас написал, довольно личное. Вы ведь не покажете это никому?
– Никому! – хором заверили Елена Борисовна и Катя.
– Спасибо. – Магомед улыбнулся открытой улыбкой, от которой вокруг глаз образовались тонкие лучики. Он подошёл к столу и положил перед ними написанную от руки автобиографию.
– Удачи и вам, – тихо проговорил он, повернулся и вышел, бесшумно закрыв за собой дверь.
Две пары глаз – тёмные, миндалевидные, умело подкрашенные – и прозрачные, круглые, обрамлённые бесцветными ресничками – устремились к исписанным листкам.
Елена Борисовна испуганно прикрыла рот рукой. Катины глаза стали ещё больше и круглее.
– Автобиография, – медленно прочитала вслух Елена Борисовна – Я родился в…
Несколько минут они читали вслух, перебивая друг друга.
– «Отец мой был директором винзавода и полковником милиции»… Ни фига себе… «Мама была учительницей фортепианы… семья была богатая»…
– У него такая путаница в голове, ох… В школе учился на одни пятёрки… нет, ты послушай: «любамом предметом была Русский язык и Литературы», ну, оно и видно, как он знает русский язык.
– «Когда мне было двенадцать лет, мой отец покинул семью. В это время моя мама часто меня била из-за всякой пустяки, и даже младший брат уже унижает и не уважает меня»…
– Компенсация унижений, отказ принять реальную ситуацию? – еле слышно спросила Катя.
Дальше Магомед с увлечением описывал, как на школьном утреннике он прочитал стишок про родную школу в присутствии президента Азербайджана, Гейдара Алиева, и тот прослезился, а затем «взял меня за руку, и мы погуляли по городу, после этого все стали на меня обращать внимание».
– Так… мальчик наш, похоже, сумасшедший, – произнесла Елена Борисовна слабым голосом. – А появились первые ростки сумасшествия, видимо, после ухода отца из семьи… Читай дальше!
«Через год в наш город приехал уже новый президент Азербайджана, Ильхам Алиев, и я на линейке вручил ему цветы. Тогда он спросил при всех мэра, кто этот мальчик, и ему ответили, что я – активист, отличник и любимый ученик общенационального лидера Гейдара Алиева. И президент тут же издал указ, чтобы меня назначили директором Ученического Комитета страны! Он дал мне охрану, состоявшую из четырёх милиционеров, подарил личную машину и государственную квартиру. Вскоре мне присвоили «Государственного служащего 1 степени», вручив медаль «За заслуги перед отечеством»…».
Сердобольная, хоть и сдержанная Катя успела всплакнуть, а безупречная во всех отношениях Елена Борисовна – выкурить сигарету в форточку, когда дверь открылась, и на кафедре появилось новое действующее лицо.
Это был Борис Ежов, скандально известный психолог, манипулятор и гипнотизёр-самоучка, в ковбойской шляпе, в плаще, с трёхдневной щетиной. Вместе с ним в дверь вошло облако крепкого сигаретного выхлопа, коньячного перегара и дорогой туалетной воды. К этому амбре примешивался лёгкий аромат ещё какой-то эссенции, скорее всего, из смеси нагловатого самолюбования и первородного мужского начала.
– Что стряслось, почему хлюпаем носом? – гаркнул Ежов вместо «здравствуйте», едва бросив взгляд на Катю. – И что читаем? Ну-ка, выкладывайте, в чём дело.
Катя быстро вытерла глаза и еле заметно поморщилась. Ежова она недолюбливала за нахальную самоуверенность, хотя никому бы в этом не призналась, поскольку, как и все её молодые коллеги, втайне сама мечтала поучиться у восходящего светила гипнозу и умению «исследовать тёмные глубины», как выражался Ежов.
Однако Елена Борисовна, выбросив в форточку хабарик, всплеснула руками с выражением искренней радости:
– Боря! Вот уж кого не ждали! Тебя, наверное, сам Бог прислал. Катя, налей Борису Борисовичу чайку и покажи все бумажки. Садись, Боренька, садись…
– Лучше кофе, – бодро произнёс Ежов, сбрасывая ошеломлённой Кате на руки свой прокуренный плащ, – и коньяку добавь, детка.
Некоторое время на кафедре стояла тишина, которую периодически прерывал Ежов, громко отхлёбывая из кружки. Катя и Елена Борисовна старались не дышать.
– Ишь ты, – наконец проговорил Ежов, резким движением руки отодвигая исписанные бумаги, – Государственная дума на очередном заседании (даже дата указана!) рассмотрела вопрос о его переводе с заочного отделения на очное, и дала «академическую отпуску» на рекордное время – четыре года. Мания величия и, очевидно, параноидальная шизофрения.
Ежов фыркнул, вскочил с места и принялся расхаживать по кабинету, жестикулируя и вещая хорошо поставленным баритоном, как на лекции:
– Итак, по тестам мы видим, что парень в своём развитии остался на уровне двенадцатилетнего ребёнка. При этом все его первые… эээээ… фантазии тоже относятся к двенадцати годам. Интересно было бы узнать, что произошло с ним в двенадцатилетнем возрасте, после чего его реальность так исказилась… Ну-с, что мы о нём знаем?
– Отец ушёл из семьи. – Елена Борисовна полистала записи. – Мать унижала его и била. Ещё он постоянно жалуется на одиночество: говорит о том, что никто не хотел дружить с ним самим, а все – «только с его креслой», и что «единственный близкий друг – это бабушка, и оно живёт на родине».
– «Оно» живёт на родине, – задумчиво повторил Ежов. Судя по тому, как резко поубавилось у него активности, скандальный учёный уже весь ушёл в рабочий процесс.
Они помолчали некоторое время.
– Так что ты об этом думаешь? – нарушила тишину Елена Борисовна.
– В такие тёмные глубины небезопасно соваться без акваланга, – ответил Ежов, барабаня пальцами по крышке стола.
Катя почувствовала, как мурашки пробежали по её спине.
– Что вы имеете в виду? – тихо спросила она.
– Я имею в виду, что фантазии и другие картинки иллюзорного мира могут быть заразными, – отозвался Ежов, и вдруг улыбнулся, увидев широко открытые Катины глаза.
– Он шутит, – Елена Борисовна нахмурила брови. – А теперь скажи серьёзно, что нам с этим делать?
– Я хочу его загипнотизировать, – произнёс Ежов. – Это возможно?
– Конечно, – сказала Елена Борисовна после паузы. – А что это тебе даст?
– Надеюсь узнать правду. Получить информацию. В идеале – встряхнуть его. Это будет своего рода шоковая терапия.
И гипнотизёр, потирая руки, возбуждённо прошёлся по кабинету.
– Значит, вы хотите его «расколоть»? – тихо спросил Катя. – Но будет ли это… гуманно?
Елена Борисовна подняла на неё удивлённые глаза:
– Катя! А кто только что говорил о том, что больного необходимо возвращать в реальность, чего бы это ни стоило и ему, и врачу?
Катя в ответ только пожала плечами и отвернулась к окну.
– Все мы были сентиментальны, пока не стали профессионалами, – отреагировал Ежов с усмешкой в голосе. Катя промолчала.
– Хорошо, Боря, – сказал Елена Борисовна, – я позвоню декану факультета, и его вызовут к нам.
– Тогда давайте завтра же, пока моя энергия не рассеялась в пространстве. – Ежов хохотнул. – Ладно, счастливо оставаться, я ушёл.
Ежов схватил свой плащ и пронёсся мимо Кати, успев привычно хлопнуть её по заднице. Катя сжалась, в глазах появилось злое и затравленное выражение. Елена Борисовна ничего не заметила. Она уже набирала телефонный номер.
На следующий день в медицинском кабинете вуза, на удобной кушетке, расположился смуглый юноша. Кабинет был небольшой, двенадцать квадратных метров. Из мебели в нём были только кушетка, платяной шкаф и письменный стол. По кабинету, потирая руки, расхаживал Ежов. Во всем его облике сквозило нервное возбуждение.
– Закройте глаза, – произнёс он торжественно.
Магомед послушно закрыл глаза. На его смуглом лице не читалось ни страха, ни тревоги.
– Вы расслаблены и спокойны. Вы дышите ровно и глубоко. Ваши руки и ноги становятся лёгкими и тёплыми…
Голос чародея-гипнотизёра был вкрадчивым и негромким, в этих стенах он, казалось, приобретал стереофонический эффект.
– Все тревожащие вас мысли покидают сознание…
Магомед беспокойно заворочался.
– Не беспокойтесь, отпустите свои тревоги, избавьтесь от них. Представьте свои мысли в виде зверушек, выглядывающих из норок. Мысленно прикрикните на них: брысь! Сейчас вы увидите, как они выбираются из норок и убегают, покидают вашу голову. Вы их видите?
Магомед кивнул головой. Его губы медленно шевелились, глазные яблоки подрагивали, прикрытые веками.
– Теперь вы не тревожитесь ни о чём, Магомед. Теперь вы можете спокойно спать. Вы уже спите. Вы видите во сне зелёный луг, залитый солнцем, тропинку среди луга. Вы слышите, как журчит ручей в траве, как щебечут птицы. На душе у вас легко и радостно.
Дыхание Магомеда постепенно выравнивалось и становилось глубже, грудная клетка мерно приподнималась и оседала.
Гипнотизёр наклонился над распростёртым на кушетке телом и забормотал, разводя руками.
За стенкой что-то мирно скрипнуло. От кровли крыши над оконным проёмом отделилась сосулька и ухнула вниз с шумом проносящегося поезда.
Этот резкий звук послужил для гипнотизёра своего рода сигналом. Он понял, что пришёл черёд рискнуть. Никакой боязни, неуверенности не было, поскольку и рисковать ему предстояло не самим собой, а...
– … здесь и сейчас! – выкрикнул он, повысив голос и завершая фразу, начало которой мог слышать только пациент, уже спящий крепким, хоть и беспокойным сном.
Магомед судорожно сглотнул и дёрнул рукой; взмыв над телом, она на несколько секунд осталась висеть в воздухе, и только потом мягко опустилась на кушетку.
– Вам двенадцать лет, – продолжал Ежов, не меняя тональности, с резкими, почти командными интонациями в голосе, – и вы находитесь у себя дома. Вы – обычный мальчик, школьник. В вашей жизни прежде никогда не происходило ничего чрезвычайного. А сейчас вы в том ярком дне, изменившем вашу жизнь. Что вы видите?
– Мама, – пролепетал Магомед; его лицо болезненно покривилось. Губы быстро и беззвучно задвигались, как у человека, произносящего речь, сбивчиво и взволнованно.
– Магомед, вы – двенадцатилетний мальчик. Вы находитесь дома. Кто окружает вас? Что вы сейчас видите? – допрашивал Ежов, у которого от возбуждения пот проступил на лбу. Если бы сейчас можно было взять у него кровь и измерить уровень адреналина, то он соответствовал бы норме адреналина в крови охотника, загнавшего зверя в глухую чащу, отбросившего ружьё и доставшего из-за пазухи топорик.
Магомед тяжело задышал и заговорил на своём родном языке; слова посыпались с его губ быстро-быстро, заметались в четырёх стенах тесного пространства. Ежов, подавшись вперёд и вытянув над лежащим руку с открытой ладонью, внимал непонятной речи, среди которой, впрочем, проскальзывали и отдельные русские слова.
– Скажите МНЕ, что с вами происходит. Немедленно отвечайте! – потребовал, наконец, гипнотизёр.
Напряжение, повисшее в пространстве между ними, как грозовая туча, стало почти невыносимым.
– Нет, нет! – внезапно выкрикнул юноша, – Нет!!
И заметался, запричитал на своём родном языке, как тяжелобольной в бреду.
– ЧТО ВЫ ВИДИТЕ? Отвечайте! – рявкнул гипнотизёр, уже не сдерживая нетерпения, склоняясь над кушеткой с растопыренными руками.
Со стороны могло показаться, что ещё секунда – и он не справится с адреналином, клокотавшим в его крови, бросится на беспомощную жертву, как коршун на ягнёнка.
– Нет!!! – опять выкрикнул юноша, выгнувшись всем телом, – Неееет!!! Мама, не убивай папу!!!
Крик оборвался на такой высокой ноте, что ещё какое-то время звенело в ушах.
Наступила тишина, прерываемая только свистящим дыханием гипнотизёра. Обмякшая на кушетке добыча не подавала признаков жизни. Настенные часы тяжело и звонко отсчитывали секунды.
Ежов протянул руку и сжал запястье юноши. Пульс Магомеда едва прощупывался, на лбу блестели капельки холодного пота.
Ежов открыл шкаф, несколько секунд постоял, глядя в тёмное пространство. Потом усмехнулся, вытащил из шкафа плед и набросил его на лежащего.
– Вылезай, – произнёс он будничным тоном.
Катя выбралась из шкафа, встала перед ним, переминаясь с ноги на ногу.
– Что ж… у меня, похоже, появляются ученики, даже поклонники, – сказал Ежов и усмехнулся. – Ну, и как тебе мастер-класс?
Катя молчала. Ей было явно не по себе. Красная, с дорожками слёз на щеках, она избегала смотреть на Ежова, покусывая губу.
– Ладно, всё в порядке, – проговорил Ежов примирительным тоном, хлопнув её по плечу. – Пошли, покурим, пока он спит.
– Я не курю, – отказалась Катя и дёрнула плечом.
– Перестань, – сказал Ежов. – Наша работа – это минное поле. Всё нормально.
Катя промолчала.
– Может, выпьем? – без особой надежды в голосе предложил Ежов, и даже не стал дожидаться ответа:
– Нет? Ну, как хочешь.
Катя пальцами вытерла дорожки слёз. Провела по бокам, отряхиваясь, достала из шкафа сумочку, повернулась и нетвёрдой походкой вышла из кабинета.
Ежов посмотрел ей вслед, кривая усмешка всё не сходила с его лица. Потом он закрыл за девушкой дверь.
Пациент крепко спал на кушетке. Лицо его было белым. Ежов открыл окно и закурил прямо в кабинете. Он смотрел, как Катя идёт через университетский дворик, на ходу застёгивая пальто.
Катя шла и думала:
«Разрушать этот мир… Лезть без акваланга в мутную глубину, где плавают подводные монстры… нарушать их покой, вытаскивать их на поверхность, подвергать вивисекции… действительно, зачем? Имеем ли мы, вообще, на это право?»
Снежная мука оседала на её лице. Катины волосы вскоре стали похожи на старинный напудренный парик, как у Праотца университета. Всё было, как вчера. И снег тот же, и двор, и статуя посреди двора – всё.
Всё вокруг было прежним. Изменилась только сама Катя. Правда, она ещё об этом не знала. И обледенелая усмешка на губах Праотца университета казалась ей всего лишь игрой воображения.
Праотец, как и Ежов, проводил Катю долгим взглядом. Ему тоже хотелось курить, но он был отлит из бронзы и умел бороться с искушениями.
К тому же, простояв здесь не одно столетие, он и не такого навидался.