Эзра

Эзра (новая редакция)
Виктор Фомин
(http://www.proza.ru/2010/12/30/732)

Они прошли по тропинке через ухоженный сад, к дому. Входная дверь была незаперта.
– Странно.
 
В холле раскачивался старый передатчик, подвязанной ниткой к потолочной балке.

– Старик решил поиграть с нами в кошки-мышки.
Сандра оборвала нитку, взяв радио:
– Эзра! Где вы?
Раздались треск, шипение. Далекий голос ответил:
– А, вы уже здесь. Попробуйте найти меня.
– Эзра, чего вы добиваетесь? Вы должны были понимать, что мы придем. Уступите другим место. Будьте человеком, наконец.

Двумя часами ранее. Штаб-квартира МИ, северный район

– Сегодня идем за Эзрой, – сказал, входя в столовую, Алексеев.
Ложки, подносимые ко рту, замерли на полпути. Мельнико подавился и закашлялся.
– Ууу – мычал он, размахивая руками. – Уэээ!

Андре, ухмыльнувшись, двинул его по широкой спине кулаком. На стол вылетели комки соевой каши и освободившаяся глотка Мельнико издала торжествующий вопль:
– Да-а-а!

Огромной ручищей он сгреб Сандру со скамейки и закружил в танце. Алексеев поморщился:
– Не спеши, я должен увидеть точный график – сухо сказал он и вышел. Андре вытащил из кармана плеер.
– Сейчас… – бормотал он, прокручивая записи в меню.
– Нашел! Заткнитесь, пожалуйста.

Положив плеер на стол, он замер в мечтательной позе. Мельнико, Ворон и Сандра с любопытством на него уставились. Аппарат щелкнул, и запись пошла.

«Не будьте идиотами, – вещал хрипловатый старческий голос. – Боритесь с тем, что вам пытаются навязать. Это трудно, я знаю. Они давят на жалость, на любовь к детям. Молодым семьям негде жить, – говорят они. – То, что вы потребляете, нужно стране…»

Мельнико скривился. Сандра удержала его руку, которая потянулась к столу, и тихонько спросила:
– Почему его не глушат?
– Шеф говорит, это старая технология – ее списали в утиль. Радио никто не слушает.
– Кроме них.
– Да, кроме них.

«… подумайте вот о чем. Сейчас новый человек не рождается, пока не умрет старый. Но скоро люди забудут – кому говорить спасибо, и будут считать, что это – нормально. Дети откажутся от родителей еще до того, как сами станут ими! Если захотят становиться…

Какое поколение  унаследует этот мир? И зачем?»

Запись кончилась.

– Ты хранишь его передачи? – спросил Ворон.
– Да, – кивнул Андре. Это отсроченное удовольствие. Знаешь, вроде как если намазать хлеб маслом, положить сверху ветчину и смотреть, пока тебя не скрутит от желудочного сока.

Мужчины расхохотались. Сандра забрала плеер со стола.
– Э-э! – заволновался Андре. – Что ты хочешь?
– Скопирую и верну.
– Она коллекционирует отмазки, – пояснил Ворон. Мельнико хлопнул в ладоши.
– Пошли к шефу на брифинг.

Алексеев сидел в кабинете, изучая график. Свет был потушен. На большом портретном экране светилось досье Эзры. Разноцветные линии пересекали вертикальную и горизонтальную разметки.
– Можно?
– Да, – отозвался Алексеев. – Заходите, садитесь.

Ворон задержался у монитора.
– Я думал, не доживу. Уровень пригодности нулевой? Я ослеп! Кто-нибудь, скорее – Это правда? Андре вытянул губы трубочкой, изображая ноль.

– Что там с графиком? – нетерпеливо спросил Мельнико.

– Все правильно. Индекс нулевой. Соседи подали аппеляцию, и комитет назначил внеочередное слушание. Его профессиональная сертификация еще действует, но прокурор надавил на болезнь и соотношение возраста к жилплощади. А альтернативная пригодность ему уже не светит.

– Он хоть на слушание пришел?
Алексеев вывел запись на экран.

– С ним связались по видеофону. Это самый конец.
На экране появилась лысая голова.

– Ну и вошь, – скривился Мельнико.
– Господин Эзра! Камера показала белый зал и председателя медицинского совета.

– Пожалуйста, поймите нас правильно. Мы бы дали вам работу в области современного развития флоры – тем более, учитывая ваш опыт, но…

Старик, побагровев, перебил его.
– Позвольте узнать, – ядовито осведомился он. – Что именно из современного дерьма у вас хватает совести называть флорой? Может, этот чахленький понос, который висит у вас над головой?

Председатель вздохнул.
– Но ваш мозг не сможет принять гипнометодику. У нее максимальный порог индекса – пятьдесят. У вас – восемьдесят плюс. Вы обуза. Вы прожили долгую жизнь и сделали много полезного – примите мое искреннее уважение – но сегодня ресурс, которые страна может потратить на молодого, перспективного гражданина, уходит на вас. Знаете, какой размер очереди на ваш дом?

Председатель заглянул в документы.
– Семь молодых семей.
Было видно, что Эзра дышит с трудом. Жилы на его лбу напряглись.
– Я умру в своем доме и ваши семьи могут отыметь мой вонючий труп. Им понравится.

Алексеев выключил запись.
– Я думаю, картина ясна.
– Я его не таким представляла, – сказала Сандра.
– В смысле?
– Его передачи лучше. Ну, он говорит лучше.
– Он дряхлая, эгоистичная скотина, – сказал Ворон. Хочет еще пожить, надо же! Восемьдесят три года ему мало.

Алексеев усмехнулся.
– Старая закалка. После работы заходите в бар – я угощаю. Это чертово радио наконец заткнется.

Дом Эзры, окраина Нолодайка

– Вы уже пришли, – повторил голос.
– Ничего личного, – устало ответила Сандра. Ей вдруг стало жалко его.
– Молодые стервятники!
– Эзра, успокойтесь.
– Скоро, девочка. Ты же пришла меня успокоить. Тебе не кажется циничным так меня торопить?

Сандра показала двумя пальцами: “Ищите!”. Мельнико, Ворон и Андре рассеялись по дому.

– Цинизм происходит из боли, Эзра, – ответила она. А практичность происходит из трезвого видения боли, и причин, ее породивших. Знаете, как нас обучают? Исполнителей МИ? Нам показывают, как это – занимать чужое место.

Когда мы были студентами, нас заперли в комнате, разделенной диполярным стеклом. Во второй половине жил больной. Он не знал, что в другой комнате – люди. Он видел только матовую поверхность. А мы видели его, как на ладони.

Знаете, что там было? В другой комнате, где жил один человек? Еда, чистое белье, телевизор, книги, ванная! А у нас не было ничего, и нас было тридцать.

Мы понемногу зверели. Через три дня мы ненавидели его каждую секунду. Мы пытались разбить перегородку – если бы не армированное стекло, дело закончилось бы плохо. Мы, молодые, полные сил, умирали от голода. Понимаете? А этот человек ничего плохого нам не сделал – даже наоборот, он был очень приятным. Они знали, каких людей выбирать.

Я спорила с преподавателями. Я говорила, что такие условия – искусственные, что так нельзя оценивать человека. Что есть жалость, самопожертвование и терпение.

– Сандра, – отвечали мне. – То, что вы испытали – ускоренная версия событий. Это живет в глубине каждого, и рано или поздно, выходит наружу. Мало того – если бы не было объекта, который удерживал ваше внимание, вы бы начали есть друг-друга!

Страна перенаселена. Общество разваливается на куски. У нас слишком много детей и стариков, и между ними – огромная пропасть. Дети будут идти вперед, а старики тянут назад. Нужен социальный ремонт.

Несмотря на все вопли о человеческом достоинстве, которые поднимают активисты по защите прав человека и пресса, когда мы освободим место, нам скажут спасибо. Конечно, показывая пальцами и крича: “Подонки!”, – но в глубине души они будут благодарны.

Вопрос в том, кому перекрыть кран. Если мы запретим рожать – сотни тысяч женщин вцепятся тебе в глотку. Как ты думаешь, чей кран мы перекрыли? Наша организация сбросит старое бремя с молодых плеч и возьмет вину на себя… на первое время.

– И знаете, что? Они оказались правы. К нам приходят. Люди мнутся, им неудобно говорить, но заканчивается все одинаково, что-то вроде: “Вы понимаете, я люблю бабушку, но мы с женой хотим второго ребенка. Я уже не знаю, что делать…”

Передатчик молчал.
– Я догадываюсь, о чем вы думаете, – сказала Сандра. – Как поступили бы ваши дети? Пришли бы они в МИ?
– Они давно умерли.
– Я знаю.
– Ты умна, – сказал голос. – А ты представляла себе день, когда придут за тобой?
– Иногда. Но вас это не касается.
– Боишься, девочка, – хохотнул голос.
– Нет, не боюсь… почти. У меня все впереди. А когда время придет – я надеюсь, у меня хватит мужества не позорить себя, цепляясь за жизнь, как клещ. Что вы можете, Эзра? Что вы можете сейчас дать людям?
– Обрати внимание, – тихо сказал голос, – на то, что я никому не обязан что-либо давать. Я уже все отдал.
– Поэтому мы с вами не можем найти общий язык. Со всеми вами.
– Ты просто слишком молода. У меня были хорошие друзья, девочка. Шестьдесят лет мы трудились на благо общества. Это мало? А пока мы работали, мир не стоял на месте! Ты права, мы не могли найти с вами общий язык. Единственное, что нам осталось – память. Мы собирались здесь, в гостиной, открывали вино и вспоминали хорошие дни. Закат осенью семьдесят четвертого. Кота Мелинды, Пушистика – путь ему в кошачьем раю всегда дают колбасу на первое, и сливки на второе…
– Чем это может помочь нам, Эзра? Сегодня? – мягко перебила Сандра.
– Прости, девочка. Ничем.

Голос помолчал.
– Ты знаешь, а хотел уйти как все.

Сандра насторожилась.
– Андре, Мельнико, Ворон! – шепнула она в коммуникационную бусинку. – Где вас черти носят?
– Я сел в кресло, взял плед. Даже стихи написал на клочке бумажки, и стал ждать. Правда, красиво? Я романтик. Вы сделали бы укол, и я уснул, а в моей руке вы нашли бы стихи. Я пишу стихи! Клавдия говорила – неплохие. Послушай:

Когда-то был я молод
Весь мир любил меня
Теперь я старый молот
Кующий без огня.

– Как тебе?
Сандра начала беспокоиться.
– Ворон, Мельнико… – снова зашептала она.
– А потом я подумал – почему? Вы так самоуверенны, так нахальны! У меня был друг, девочка. Военный сапер. Он жил в Липецке…

Сандра побледнела.
– Господи…  Ворон, Мельнико, Эстет! – закричала она, уже не скрываясь. Бусинка не отвечала.
– Локальные направленные мины. Он показал мне, как их активировать… давно. Он всегда боялся новой войны. Их почти не слышно, но у молодых чересчур хороший слух – в этом вам не откажешь. Поэтому я повесил передатчик. Я знал, что его кто-то возьмет. Вы не выйдете из дома, но мне хотелось с кем-то поговорить. Напоследок. Я же понимаю, что за мной снова придут.
– Ты… ты… ты! Я найду тебя! Я выдавлю твои гла..

В передатчике Эзры щелкнуло, раздался хлопок.
– Ну, вот и все, – тихо сказал он. Помедлил, немного посидев в кресле, затем спустился с чердака и начал обходить дом.

Первым он нашел Ворона. Маленький парень с черными волосами лежал на пороге туалета, в луже крови, вытекшей из его развороченного живота. Недалеко от него лежал Андре.
– Этот любил выпендриться, – пробормотал Эзра, переворачивая тело носком тапка. По полу зазвенели монетки и бусы на ниточках, высыпавшиеся из карманов разноцветного жилета.

Последним был Мельнико. Крупный, похожий на быка. При взгляде на него Луку затошнило. На слишком крупную массу сработало две мины.

Но старику не хотелось искать Сандру.
– Нет, я должен, – покачал головой он. – Я сам этого захотел.

Она лежала в гостиной, раскинув руки и ноги, как морская звезда. Старика вдруг пробрала дрожь. Он вцепился за стол, напрягая пальцы до боли в костях, и закричал сам на себя:
– Держись. Держись! Ты не виноват! Это все они!!

Его вдруг страшно потянуло к девушке. Сначала он боролся, потом отцепился от стола и присел возле нее на корточки, охнув от прострела в коленях. Отвел упавшую на белое лицо мокрую прядь. Поднял форменную блузку. На него смотрел красивый, гладкий живот.

Он прошелся пальцами по нему, пытаясь найти послеродовые шрамы. Тщетно.
– Она еще не рожала, – пробормотал старик.
– Что я наделал? – спросил он себя. – Что я наделал? Что. Я. Наделал.

Разум Эзры, верно служивший своему хозяину восемьдесят три года, устал от переживаний – слишком многое он видел и помнил. Древняя тоска поднялась в нем, как живая волна. Он вспомнил своих детей.

– Я старый идиот, – бормотал он. – Решил еще раз вспыхнуть напоследок. Подумаешь, сказали тебе, что ты старый. Будто сам не знаешь. Просто сказали немного грубо – и ты обиделся. А нечего было, тебе действительно пора.

Старик смотрел на девушку, но перед его глазами встали давно ушедшие лица.
– Доченька! – шептал он, улыбаясь, глядя на Сандру. – Внученька! Эх, молодежь. Да, они всегда спешат. Всегда торопятся. Они такие.

Он погладил Сандру по щеке и нежно спросил:
– Рахиль! Зачем ты легла на пол? Холодно, простудишься! Рахиль?! Почему ты не отвечаешь мне?

На мгновение туман прояснился, и он увидел, что девушка мертва.

Разум старика переполнился белым пламенем. Он упал возле трупа – раскачиваясь, подвывая, словно раненый зверь. Огонь вспыхнул. Все, что было Эзрой, вышло наружу в страшном крике, но в последние мгновения, заваливаясь на бок, он успел обнять Сандру морщинистыми руками.

Наступила темнота.