(рассказ из цикла "Песочный человек")
Посвящается моей матери -
"Прости, что все дальше отдаляюсь от тебя".
Почему-то мне всегда казалось, что ребенок должен чувствовать определенную вину пред родителями, за все то, чего не смог добиться, каких целей не смог достигнуть, с каких высот скатился до самого дна. Я ее чувствую и чувствовал всегда, каждый день, каждый раз, когда открывал глаза, понимал – вот он свет и вот оно чувство, заставляющее мою совесть все сильнее и сильнее пилить нервы, задевая самые больные струны моего сознания. Я плакал, хотя слезы высыхали, не успев образоваться, мне просто было больно за то, что предал чужие идеалы, разрушив чье-то представление о мире.
Она всегда была рядом, даже в моменты полного одиночества. Говорят, что шизофреник никогда не бывает, одинок, однако в моем случае это, скорее всего исключение из обще-выдвинутого правила, ведь не смотря ни на что, все чаще и чаще я доводил себя до такого мерзкого состояния, превращаясь в буквальном смысле из человека в рыбу, что и самому не хотелось себя ощущать. Хотелось выпрыгнуть из тела и убежать, куда глаза глядят, но, увы, не всего можно достичь.
Подводя итог всем моим галлюциногенным похождениям, хотелось бы поблагодарить ее, и только ее одну. Ведь, черт возьми, именно благодаря ней я появился на этот свет! Вырос, попробовал первые пирожки из теплой духовки, ощутил запах ее дивных волос, прикосновение нежных рук и услышал сказки на ночь. Я очень сильно люблю тебя, и ненавижу…
Ты всегда говорила, что в жизни необходимо добиться большего, нужно карабкаться по лестнице вверх и, невзирая на прочие трудности, преследовать главную цель. И что в результате? Я уже и не помню, какой была моя цель. Просто жил изо дня в день, переезжая с места на место, уходя от одних друзей к другим. Ты проклинала себя за все то, что происходило со мной, но почему? Неужели с позиции матери ты готова была, есть землю и пить протухшую воду, лишь бы я всегда был одет и обут? Словно в этом твоя главная цель! Боже мой, я даже не могу этого уместить в своем крошечном мозге, забитом всевозможными глупостями.
Я не стану повторятся и пересказывать все то, за что ты возненавидела мой мир, но, тем не менее, была со мной. Не стану придаваться воспоминаниям, ведь единственное что смог подарить тебе я – это твои ночные кошмары, твои обмороки и истерию. Мне не забыть того, как ты била меня половником по голове, что-то кричала, рвала на себе волосы, а я молчал, ощущая, как по лбу течет теплая кровь. Ты сошла с ума лишь благодаря мне. Лишь благодаря тому слову, тем жестам, моему смеху. Я путал реальный мир и мир, возникший в моем воображении. Вся жизнь проходила вдали от тебя, с другими людьми, которых я уважал и любил больше чем кого-либо на этой планете, и да, в те моменты мать для меня не существовала.
И мне нечего тебе сказать в этом разговоре с тишиной. Ты же это прекрасно понимаешь? Мама, одно слово и я стал бы хорошим. Пожалуйста, открой глаза! Мама…
Когда шел дождь, ты читала умные книги и всегда бросала неровные взгляды на капли, разбегающиеся по стеклу. Отец много работал, а я был рядом, играл в солдатиков или же просто наблюдал за тем, как двигаются твои губы при прочтении слов. Мило. Боже, ты была единственной женщиной, которая бескорыстно верила в мои усилия, подарила мне грамотность, одела и обула. Еще ни кто в моей жизни не смог осчастливить меня больше чем ты, дать чего-то такого, что могло бы стать лучше всех тех навыков, которыми меня наградила твоя безграничная щедрость. Пусть иной раз твоя рука била мои щеки, бралась, за ремень и твой рот извергал ужасные звуки, дабы остановить мои шалости. Мне будет страшно без тебя, всегда было страшно, но я так и не осмелился сказать тебе этого лично! Мама, прости меня…
Детская пора, и снег так уютно запорошил все вокруг, превратил город в снежное королевство, позволили построить сотни снеговиков, крепостей и снежков. Деревья застыли в неподдельном серебристом блеске, и напоминали множество фигур из старинных сказок, где полным-полно добрых фей, говорящих животных. И вот в таких условиях рос я. Бегал, подбрасывая охапки белого золота в воздух, и смеялся. Мои пухлые щеки мерзли от холода, варежки свисали с резинки почти до самой земли, и пальтишко промокло насквозь. А где была ты? Не со мной. Увы. И вот, когда ночные фонари начинали медленно зажигаться, и звездное небо приобрело подлинную красоту, и принялось одаривать всех нас очередной порцией снежинок, твой крик пробудил меня ото сна. Я пошел домой.
Ах да, еще прошу простить за то, что воровал твои деньги. Просто в голове маленького мальчика что-то замкнулось, он не понимал, что творит и ведь все вокруг всего-навсего игра. Но мама наказала его очень жестоко. Ему всего четыре годика от роду, а она уходила на работу и врала, что скоро будет с кульком конфет, запирала двери на ключ. Это было ужасно. Кругом голые стены, серая мебель, одиночество и вид из окна на пустырь. Я чах в свои годы, мне не хватало тепла. И я искал тебя за шторками, за дверьми комнат, под столами и диванами, даже в ванной и под ней. Залезал на стул и думал, что так буду выше и может быть, обнаружу тебя на люстре, под потолком. Но нет, тебя там не было. Где ты? Именно с того времени вера во мне умерла.
Потом еще больше. Я рос, я боялся ночных кошмаров, ты меня утешала, как могла, но была такой далекой, ведь в них тебя не было. В них были дикие, непонятные создания, которые рвали тело на куски, высасывали мозги и писали кровавые надписи на стенках. Еще эти долбаные разговоры с тишиной! До двенадцати лет играл в игрушки, представляя себе параллельный мир, а кукол видел в роли людей, живущих жизнью и решающих проблемы. Ненавижу!
Изрезала кучу моих журналов и комиксов, чтобы выкинуть и освободить место для книг, неужели это так было необходимо? Ты же меня калечила! Я хотел их, а не гребанные рассказы про «Робинзона Крузо и Пятницу», про «Буратино» и прочих бредовых персонажей! Да, с возрастом я понял, что важны именно они, но до всего необходимо дорасти, всему свое время, ма! Господи, неужели это было так трудно понять?
И вот юность. Ушел из дома, или все еще был в нем. Я не понимаю… Много наркотиков, игр на гитаре, беспощадного секса и прочих извращений. Я терпел такое, от чего нормального человека вывернуло бы на изнанку. Видел во снах умирающих людей, и исчезающую империю. Наблюдал, как гаснет солнце, хотя может им была обыкновенная лампочка над головой. Встречал странных мужчин, измалеванных женщин. И как тебе удавалось все это время спасать меня от них? Ты воистину богиня!
В пустых комнатах дома, где мы все были счастливы, теперь гуляет ветер, и мебель вся затянута тряпками. Видна паутина, куча мусора, грязные старые газеты и разбросанные порванные книги. Ты ушла и отец ушел. Я проходил на кухню, садился за стол, разговаривал с вами. Было весело, как в детстве.
- Как учеба в школе, сынок? – спрашивал отец.
- Хорошо, - пищал я, молясь о том, чтобы он не обнаружил моего дневника с кучей двоек.
- Сегодня в футбол играть будете? – спрашивала ты.
- Да, думаю после обеда.
- Хорошо. Хорошо. – Ты кивала головой. – И не прилизывай челку, тебе и так идет, с растрепанными волосами.
- Ладно… - я смотрел в свою тарелку.
Знаешь, а ведь теперь нащ обеденный стол покрыл вековой пылью. Сквозь окно пробиваются солнечные лучи, там, на улице, бабье лето. Листья все еще падают с деревьев, хотя довольно тепло. Лужи практически высохли и отсюда слышно, как ходят трамваи по своим маршрутам. Так трогательно.
Здесь тепло, наверное из-за того что пахнет тобой. И что меня заставило сюда придти? Пробежаться по улицам города примерно с четырех часов утра, чтобы добраться до этого места, уловить твой легкий, призрачный силуэт, попросить прощения за все, что между нами было. За все скандалы, за обзывания, упреки. За то, что Серега, вынес в моем красном рюкзаке все ценные вещи из дома и продал, вместе с рюкзаком. Помнишь? Ты помнишь, тогда твоя ярость не знала границ. Мы обдалбались героином и пели песни весь день, а ты убежала. Не смогла вынести всю эту боль. Мама, моя мама. Та, что терпела, и казалось – могла бы камень в крошку растереть, устала и поддалась панике. Я выбежал следом, но в наркотической феерии, тело меня плохо слушалось. Было море галлюцинаций, даже стены казались живыми. Теперь я вижу, что они были оранжевого цвета, и совершенно холодные.
Ты исчезла из поля зрения моментально. Не знаю через, сколько времени я выбежал на улицу, выбив ногой дверь подъезда, но тебя там не было. Уже тогда ты верила в голоса и в то, что твоим сыном движет зло. А я, как последний мудак, подыгрывал этому! И что дальше? Бежал по узенькой тропинке, по мостовой, по пустым улицам, наблюдая, как вокруг вертятся дома и в разные стороны разлетаются автомобили? Кеды износились до безобразия, и мне казалось, что я бегу по асфальту голыми ногами. Отмеряя все это расстояние, я думал над своим поведением. Наверное, сегодня я прошел полгорода пешком только лишь потому, что хотел почувствовать этот город, его дыхание, имея здравый рассудок.
Тебя я так и не заметил, хватался руками за стены, за ограды, мир вокруг сошел с ума. Поднимался по высоким лестницам вверх, задирал голову к небу, улыбался птицам и щурился от яркого света. Все вокруг казалось цвета ретро. Такое возвращение в далекое прошлое, когда даже ты была еще ребенком. Ты убежала в неизвестность. Зажав в руках книгу, великого классика, Набокова. Собрание сочинений, целый том. Твердый, черный переплет. Я запомнил. Ее ты сберегла от рук Сереги, и от продажи мелкому барыге.
Мама, прошу тебя. Теперь уже можно, теперь уже можно вздохнуть.
Боже мой! Боже ты мой!
Да открой, ты эти чертовы глаза! Увидь меня!
*****!!!!! ****ь!!!!
Очнись! Ты не можешь меня оставить, умоляю! Мама!!!!!!
Как ты смогла убежать так далеко? Или это я был слишком медлителен, восторгаясь той малой частью сознания, которая во мне еще осталась. Ты просто плыла по проспектам, и не было ни единого прохожего, в этом огромном городе! В охренительно-огромном городе ты была одинока! Даже сын, твоя плоть и кровь, тебя оставил… Я ненавижу себя. Просто готов сдохнуть, мне паршиво. Эмоции через край.
Почему, ты думаешь, я пришел, вернулся в дом скорби? Спустя столько времени? А? Я не смог простить себе твою жизнь. Не смог простить того, что так и не узнал твой любимый фильм, какие конфеты ты любишь, кем была до замужества и какова твоя точка зрения о современном мире. Подумать только, я ведь никогда не разговаривал с тобой. Всегда приходил, игнорировал вас с отцом. Садился за стол, ковырял вилкой салат, грубил и не мог разглядеть ваших лиц, словно их кто-то стер. Звуки меркли, перерабатывались, резали слух. И я проваливался. Я не знаю, как у меня все это получалось, честно. Я просто умирал внутренне.
Никакого интереса к вашим делам, равнодушие к вашим мнениям. Наверное, твоя закалка сделала меня жестким, но ведь мне хватало ума понять, что когда тебя не станет – я сойду с ума и буду сожалеть о тех моментах, когда мог подарить тебе мир, но поленился повернуть голову в твою сторону.
Теперь я здесь. Сижу в старой ванной, заросшей плесенью и молча, смотрю на стену. С нее падает облицовка, кусочки плитки и побелки. В наушниках играет музыка, мне кажется, что единственное, чем должен гордиться человек – это его память. Ведь жизнь – это кусочки прошлых событий, скрепленных воедино.
Мне нечем гордится, у меня было все, и я всего этого и лишился.
Когда я выбежал из двора и заметил тебя, перебегающую улицу в одном халате, с книжкой и заплаканным лицом, я замер. Вокруг порхали бабочки, летали зеленые листья, собираясь в кучки у моих ног. Их потом уберет дворник, сгребет и подожжет. Запахнет осенью. Но только не в тот момент. Нет, прости, но так не должно было случиться.
Народу было много, именно там, именно в этой части города! Автобус влетел в толпу, наверное, пострадали многие, даже слишком многие, но я молился, чтобы тебя среди них не было. Я стоял со слезами на глазах, сжимая кулаки, и думал только о том, как в детстве моя качелька взлетала выше всех остальных, и с той высоты я мог наслаждаться видом детской площадки. Как это было прекрасно. Иногда ты была рядом, и что-то говорила про меры безопасности. Но мне было так хорошо, так хорошо, что даже время останавливалось, давая мне шанс перевести дух.
Так было и тогда, все произошло слишком быстро, и в считанные секунды картинка сменилась воплями и плачем. Я проснулся, словно качели остановили и спустили на землю. Не было колебаний, мир пришел в нормальное движение.
Ноги подвели меня к народу, где уже появилась милиция, скорая помощь и мне ничего другого не оставалось, как выкрикнуть «мама» и искать тебя печальным взглядом. Как в детстве, хватаясь за каждого прохожего, пытаясь увидеть твое лицо, я испуганно дышал и все кричал и кричал. И наконец, я заметил тебя. Ты лежала на спине, ноги были вывернуты в разные стороны, из головы шла кровь. Вокруг пахло машинным маслом, раздавались, плачь и стоны. Твой сын упал на колени рядом с тобой, кричал, теребил твои руки, некогда лелеющие его. Он хотел, чтобы ты открыла глаза и улыбнулась, простила его. Разве много он просил? Ты все сделала для того, чтобы он ни в чем не нуждался, радовался и жил полноценной жизнью. Ты была для него идеалом, которым он не замечал. И под конец ты всего лишь хотела уйти, дать остыть нервам, а что сделал он? Кинулся преследовать и искать. Мать пыталась забыть ребенка, а ребенок пытался вспомнить мать.
Море слез, океан эмоций, и твое бездыханное тело.
Никогда в своей жизни я так сильно не кричал, не ругал себя, свой мозг, свои фантазии и тебя. Да, мама, я ругал тебя. Ругал за то, что ты не смогла до конца уберечь от ненавистного мира. Не смогла задушить, когда была такая возможность. Ругал за то, что в детстве я нуждался в твоих взглядах, но их было мало; в юности ты нуждалась в моих, но я игнорировал тебя. Ненавидел всем сердцем этот миг, ведь в душе образовалась огромная пустота. Невыносимая боль. Тебя не стало. Как такое возможно?
Очень часто я пропадал месяцами, не думал о тебе, тонул в приходах, но знал, что ты жива. А что теперь? Что!? Ты мертва. Эта фраза не укладывается в мое сознание. Человек, являющийся богом, творцом твоей жизни - покидает сцену и умирает. Очень тяжело.
Теперь я тут. Провожу рукой по стенному шкафу, рассматриваю несколько пыльных томов мировой классической литературы. Мирюсь с тем, что ты ушла, отец пропал, и все что было до того дня был всего-навсего сон. Или нет, скорее всего, я хочу верить, что сплю сейчас, а наяву ты жива и ждешь меня к обеденному столу.
Я исследую частички памяти. Эту квартиру, эти голые оранжевые стены, этот старый запах и все то, что могло бы здесь находится. Ведь после тебя, пришлось переехать. Осталась лишь малая часть мебели, к которой я прикасаюсь. Ты существуешь в этих тумбочках, креслах, на страницах книг, которые перечитывала сотни раз. Неужели я все-таки воссоединился с тобой, хотя бы сейчас? Да, пожалуй, все именно так. И не будем больше думать о плохом, итак причинили друг другу слишком много зла.
Тихонечко прикрывая входную дверь, я покидаю квартиру, оставляя небольшую записку, которую возможно вскоре сорвет ветер. Буду верить, что этим ветром стала ты и теперь хочешь прочитать мои извинения.
На улице хорошо. На шее у меня висит фотоаппарат, за спиной клетчатый рюкзак, на ногах узкие джинсы, кеды, выше них одета желтая футболка, с изображенным на ней якорем, на глазах солнцезащитные очки. Ненавидь меня теперь таким. Теперь думаю можно. Я сказал все что хотел, и, не смотря ни на что, ты была великолепной женщиной, чудесной матерью. А я был проказником, твоим милым пухлечком, который всегда радовался твоей улыбке.
И думая только над всем вышесказанным я шагаю тем же самым маршрутом, что и энное время назад. Теперь город выглядит иначе, но в памяти он все еще прежний. Уже через десять минут я дохожу до той самой остановки, где мы с тобой расстались. По пути я сделал множество снимков, на память, в копилку жизни. Их я буду беречь. Мне одиноко, мама. Услышь меня.
Я сажусь на скамейку, подъезжает автобус, плавно перебираюсь в него. Двери закрываются, я упираюсь лбом в стекло и смотрю на наручные часы.
10.30 – Что я знаю о своей матери?