Елена Сомова Метка богемы.
Ты смотришь на меня хищным взглядом истерзанной богини, мой первенец, моя дочь, вытрепанная ветрами жизненных перемен, двумя родами с кесаревыми, двумя любимыми мужчинами-варварами, двумя любовями, пьющими твою молодую кровь. Что я могу против тебя, чем помогу или обрадую? Я всего лишь твоя мать, родила тебя в адских муках, пытаясь отвоевать у своих родственников право на самостоятельность. Моя малышка, тебе ведь отдашь половину, а ты требуешь оставшееся, ты, красавица-амазонка с меткой богемы в крови и обостренно развитым чувством ущемлённого правосудия. Ты и не знаешь, что означает твоё стремление обличить и облачить в свою коронацию любой предмет внимания. Ты и не в курсе, что это могут быть корни развивающейся болезни, но слава Богу, это не вырождение.
Я за свою жизнь перечитала столько книг, что теперь моими знаниями питаю многих пьющих из колодца знаний, и у меня они находят себе основную мысль и главную каплю света.
Ты требуешь, не давая пощады, распиная мою кровь в любви к тебе, моя маленькая доверчивая глупышка, дважды поверившая самцам и обманувшаяся в пути по накатанной дороге. Не бывает без мучений роста. Не бывает без учёбы взросления. Ты выбираешь взросление через оглупление, обманывая себя усталостью, не желая себе выбрать занятие по душе кроме домашнего бдения над маленькими своими сыновьями. Мальчикам своим ты больше дала бы, став образованной женщиной, а не только обманутой своим же недоверием к образованию и жизни красавицей- матерью, оставившей двух мужей на распутье, по дороге к твоей душе. А твоя душа жаждет познания, но требует его, а не пытается заслужить. Заслуживают через терпеливое постижение и чтение, углубление в труды мудрецов. А твои глупые подруги осмеивают образованность, пропивая свои скудные средства, выкраденные у своей судьбы брошенок и разведёнок.
Чем ты ещё опозоришь меня и моё имя, сделанное долгими трудами над книгами, попытками постигнуть смысл жизни через образование и духовный труд? Я умилялась над тобой растущей и хорошеющей, так нелепо делающей ошибки в правописании, которых не было у меня оттого что я имею врождённую грамотность благодаря генам своего папы. Я виновата во всём, я ведь не пыталась его понять, легко поверив злым наговорам и первому взгляду напуганной женщины, которая была моей матерью. Папой я стала называть отца уже после его кончины. Он безгранично любил меня, единственную его дочь и наследницу, оттого и пугал меня своим варварским вниманием, лишающем меня право на своё мнение и желание. Давая мне дорогу, он отрубал к ней мои пути своим алчным стремлением идти по ней моими ногами.
Я сделала наоборот и обманулась: я дала дочери право выбора и она выбрала самый лёгкий путь, противоречащий статусу пути, выламывающийся в тропку на краю овражков, куда грохаются от бессилья бороться вечные трудоголики нравственности, опрокинувшие понимание таковой, обернувшие мораль противоположной стороной к бытию и своему сознанию.
Отсылаю тебя на путь постижения смысла жизни и терплю твои оскорбления. Помогать твари, показывающей матери средний палец, устав материться, не имеет смысла. Вся помощь обернётся противоположной стороной.
Я вижу тебя, человека с опрокинутой совестью, своим противником – не помощницей, которой ты была в детстве, радостно подметая в комнате и с удовольствием протирая тарелки. Ты против меня и делаешь свою жизнь противостоянием добру, которое тебе несу я, твоя мама. В оправдание твоей злости ставится развод с твоим отцом, который погубил во мне ощущение жизни. О его «подвигах» мною написана «Судьба» - читать ты не хочешь, потому что ты не умеешь читать мыслью, - утомляешься моментально, не привыкая думать логически. У тебя своя логика женщины, получающей от жизни всё, что пожелает мизинец правой ноги. Ты была дважды любима, и ты не поняла, что любя, мужчины пытаются исправить в тебе твоё стремление к независимости, сделав тебя матерью, твои мужья пытались тебе доказать свою преданность, а ты, выкормив малыша, пускаешься в разгул, прикрываясь детскими сосками от своей потерянной совести. Ты попытайся, и правда, подумать о детях, пожелать дать им больше, чем ты можешь сейчас, не имея образования и дороги в жизни. Это трудно представить, но ты не знаешь или обманываешь себя в незнании того, что ты ограничиваешь и себя и своих детей в открытости пути, когда отказываешься чему бы то ни было поучиться прежде чем сказать: «Я имею право». Ведь не усваивается – это не значит всё, крах, - дура непроходимая. Не усваивается – значит, ещё предстоит понять и усвоить. Мир стоит на преодолении, - не на болоте отверженности попыток. А ты лишаешь себя попыток и обнажаешь своё презрение к учёбе, соглашаясь тем самым с предписанием старушек-сплетниц, - их поперечное мышление отбросило тебя в загон для гулящих и пьющих паразитирующих существ.
Человек родившись, приобретает право заслужить уважение окружающих людей. Но когда окружают человека люди, не уважаемые обществом, то в их сторону либо не смотрят вовсе, либо указывают на него как на отрицательный субъект, не достойный подражания. Ты становишься таким субъектом и пытаешься увести за собой моих внуков. Дай им Бог терпения в общении с тобой. Получая от тебя оплеухи, которые ты сама заслужила своим отрицанием своих же способностей, твои дети станут злее, и ты можешь добиться от них ненависти и деградации. Человека делает мыслящим тростником доброта и взаимопонимание. Ты не желаешь приобрести взаимопонимание своим терпеливым желанием понять больше, чем ты можешь на данный момент понять. Ты не жила ещё человеческой жизнью, ты не сопротивлялась действительности, принимая её такой,какая она давалась тебе в руки без боя. И ты давалась без боя, принимая всё лучшее и приятное за должное тебе от судьбы. Ты изнежена половым счастьем, телесная бравада уже сделала из тебя животное, потребляющее и поглощающее. От половой жизни не сильно умнеют, приобретают лишь физическую стойкость и умственную апатию.
СУДЬБА.
Это не женский роман, это просто о жизни, где нет места троллям, правда жизни в неприкрытой форме.
Многие женщины знают или догадываются об этом, но мысль еще не нашла словесную формулу для выражения. Кольцо, одеваемое на палец, застревает, сначала удерживаемое складкой кожи перед фалангой на пальце, затем чуть медлит на пригорке косточки пальца, далее, продвинутое, обретает смысл. Снимать его бывает легко или больно с кровью содранной кожи. Факты бытия толкают на разные поступки людей взбалмошных и недоверчивых. Жизнь диктует или они диктуют ей – всё в ладонях судьбы, человек сам её моделирует согласно своим устремлениям и способностям. Наличие оптимизма - всегда выигрышный фант в играх человека и судьбы.
Дорина мечтала выйти замуж и родить двух или трёх детей. Девочка росла в бедной семье, где на обед были только щи из кислой капусты, а на ужин макароны с сыром, приправленные скандалами на почве взаимных упрёков. Школьницей она мечтала о братике или сестрёнке, обеспеченной жизни, какой не было у неё самой, чтобы её дети ни в чём не нуждались. Мечта о высшем образовании долго оставалась недосягаемой. Детей из бедных семей, несмотря на хорошую успеваемость, в восьмидесятых годах прошлого века заставляли после восьмилетней школы идти учиться в ПТУ, профессионально-техническое училище. Несмотря даже на страстное желание учиться и успехи в учебе, давили на понимание о бедности родителей, вдавливали, как кнопку, в незавидное "место под черным солнцем", которое проклинали предки из-за его неуютности. Такое было время, когда юного человечка лишали возможности ступить на шаг выше, получить заветное высшее образование. Среда, в которую попадал ученик ПТУ, перекраивала из него себе подобие, и работа строгала личность под себя, и усталость после рабочего дня брала своё, даже молодые силы подкашивала эта досадная усталость, не давая двигаться дальше по жизненному пути, обрывая учебные тропы в мозгу. Это было почти смертельным ударом для Дорины, - она училась всегда хорошо и очень старалась «выйти в люди», а учёба в ПТУ понаслышке сопровождалась гуляньями, выпивками и общением с трудными подростками. Дорина же не привыкла вести праздный образ жизни, училась обдуманно, старалась получить хорошую базу знаний и постоянно укрепляла её новыми приобретёнными в учениях знаниями. Кроме школы общеобразовательной Дорина училась ещё и в музыкальной школе, играла на пианино произведения классиков. Каково же было ей идти после восьмого класса в ПТУ?!. Это был ад, - вместо игры на пианино, вместо Баха, Моцарта, Бетховена её каждый день ожидала швейная машина, на которой она вынуждена была шить: строчить, как из пулемёта по нелепой бедности её родителей. Бедности, которая затолкала девочку-музыканта и поэта в «шаражкину контору», как тогда называли пэтэушники своё училище. Помогая своим родителям выкарабкаться из бедноты, лишая себя при этом возможности роста, девочка надеялась в тайне всё-таки улучшить свою жизнь, но не знала, как. Нашла однажды в журнале «Работница» статью о колдуне Иване, послала ему письмо, в котором рассказала о своей жизни. Иван позвонил ей и сказал, что всё хорошее возможно, только нужно верить в свои силы. И он будет бороться вместе с ней, но на расстоянии, что поможет ей не только он, колдун, но и её личное участие в её судьбе, всегда попытка, но не сидение на месте и ожидание счастья с неба.
Дорина стала следить за фигурой, познакомилась с парнем, другом её троюродного брата, на проводах братишки в армию, решила, что он – её судьба. Паренёк был из благополучной семьи, Дорину очень порадовало, что его родители вместе ездят в отпуск, берегут и благоустраивают свой семейный очаг. Она вцепилась в Мишутку всеми своими силами, расточая волшебство чар.
Дорина посещала тогда литературное объединение, но её парень никогда не хотел вместе с ней участвовать в дискуссиях и поэтических чтениях, приходил только встречать её после занятий. Это их обоих устраивало. Парни в клубе тоже были, но никто из них к девушке даже на день рождения не пришёл, хотя она всех приглашала, сказала всем свой адрес и приготовила шикарный стол на заработанные честным швейным трудом деньги. Не пришёл никто. Торты были розданы соседям большущими кусками, салаты отданы родителям и тем же самым соседям. Оскорблённая девушка не захотела даже нюхать свои любовно нарезанные салаты, когда счастливчики, которых она угощала, восхищались красотой и ароматом свежих овощей и специй. Своим коллегам по работе, которую Дорина получила после окончания училища, она рассказала всё как есть. Умудрённые опытом женщины посочувствовали, поздравили, слёзы ей утёрли, носик подняли и посоветовали обязательно выйти замуж: раз нет друзей, то никто не помешает личной жизни, не будет в семье пьянок (потому что все посиделки сводятся к пьянству), и дети будут расти здоровыми и пригожими.
Девушка поверила вековой мудрости своих старших сотрудниц, и вцепилась в Мишутку, видя в нём своё и его спасение, потому что он в своей семье был не единственным, а родители больше внимания уделяли его младшей сестре. Вот и решила Дорина, что станет спасением и отрадой своему суженному, и получит высшее образование, и родит малышей. Так и случилось, но какими боями достаётся счастье человеку…
Дорина, почувствовав беременность, обратилась снова к своим коллегам: что делать? Ответ был один: родить, и даже самая лучшая подруга из клуба по интересам тоже сказала: «Роди от любимого, ты же любишь его, он крепкий, каких нет в богеме, прокормит семью, а ты учиться сможешь, когда дети подрастут немного». Одна только сотрудница, урождённая Карелии, всё время мучилась вопросами, как же она, Дорина, будет растить ребёнка, где столько денег-то взять, чтоб его вынянчить, и как вообще жить-то, если маленький ребенок будет мешать работе, а родители деньгами никогда не смогут помочь? Но мудрые швеи сказали Дорине: «Её судьба это её личная судьба, ты не задавайся чужими вопросами, возьми своё счастье и держи его крепко-накрепко, не отворачивай лица и рук своих от своего счастья».
Молодая счастливица носила ребёночка и верила, что будет очень счастлива, даже если её Мишутка не женится на ней. Она малыша любит, и сказала всё своему парню, а он замедлил, но Дорина крепкое слово сказала, как впечатала: «Сейчас откажешься от меня – ни ребёнка не увидишь, ни меня. Уеду от позора в Москву к тетке, не надейся, не найдешь, а найдешь – не приму». Парень удивился такой силе слова его девушки, и тоже твёрдо сказал: «Пойдём в ЗАГС…». Тогда еще аббревиатуры писать положено было с заглавной буквы каждую буковку.
Деньги на работе платили исправно, покупала Дорина всё, что необходимо было семье и будущему малышу (такой дефицит был кофточки маленькие да ползунки, а костюмчиков шерстяных и вовсе не было ни в одном магазине, - всё везли из Москвы, из Киева, и даже там в очередях стояли), но дети тогда и их родители чувствовали поддержку государства, подарки на праздник всегда были всем детям в детсадах и школах, малообеспеченным семьям помогало государство так, что эта помощь ощущалась не один-два дня, а на весь месяц хватало.
Когда молодая женщина несла домой новый пылесос, немолодой мужчина задал ей вопрос: «А чего ты так стараешься, деточка? Всё тащишь куда-то, домой что ли? А в нашем государстве счастье только партия дает, а не семья».
Дорина опешила: «А я ребенка жду, и муж у меня есть, я буду счастлива без партии, потом вступлю, когда из декрета выйду». «А вот и не выйдешь», - был ответ, - «муж говоришь? Такая ты молодая, а в хомут лезешь… Муж твой драться начнёт и года не пройдёт. В нашей стране все мужики дерутся, в этом наша сила».
«А мой муж хороший, он драться не будет, он на работе сейчас, поэтому я одна пылесос несу из магазина».
«Раз одна сейчас, беременная, несёшь, то уж потом и вовсе одна будешь. Хорошие несут сами, а не жена у них носит тяжести».
«Да я просто купила этот пылесос, и не знала, что он такой тяжёлый, а муж у меня хороший, он деньги зарабатывает днём, но вечером всегда приходит ко мне, домой».
«А если не придёт, что тогда? Выбросишь ты мысли о ребёнке?»
«Ни за что не выброшу. Я люблю мужа и ребенка нашего будущего, а с Вами больше разговаривать не буду, если будете мне гадости говорить».
«Да это не гадости, а правда жизни».
«Я сама правду жизни своей делаю», - твёрдо ответила Дорина.
На том и расстались. Забыла Дорина разговор с тем попутчиком, но всплыл тот разговор в памяти неожиданно, когда муж действительно стал через день ночевать, а говорил, что просто устаёт и после работы заходит к родителям поесть, отдохнуть, чтобы её молодую-красивую не нагружать трудностями, там и засыпает.
Однажды позвонил друг мужа и взволнованным голосом попросил её приехать, назвал известное место в городе, где якобы в настоящий момент отдыхает её муж с девицей лёгкого поведения. Дорина выслушала, но твёрдое решение пришло само и неожиданно для неё самой: «Я никуда не поеду. Это его жизнь, и вмешиваться в его развлечения не буду. Детей буду растить без него. Я хотела иметь детей, и я их родила. Он не достоин быть отцом», - и положила трубку.
Горячая волна гнева улетучилась, когда увидела спящих ребятишек. «Обойдусь без него и точка!»
Финансовые проблемы нахлынули одна за другой и грозились утопить судёнышко, в котором плыла юная мама с двумя ребятишками по бурной горной реке судьбы с водопадами. Дети подрастали, в школе училка физики требовала платить ей за репетиторство, но Дорина решила, что это несправедливо. Дочь поняла тему, написала проверочную работу правильно, как объясняла учительница, но та решила, что девочка всё списала, и поставила ей плохую оценку. Школьница обиделась, и решала, что учить физику не надо совсем, - сколько не слушай училку, сколько не учи – всё равно ей будет поставлен неуд. Физичка в разговоре о справедливости нашла веский довод: «Девочке достаточно иметь тройку и можно ничего не учить, зачем напрягать мозги, всё равно эта физика в жизни ей не пригодится».
Феноменально! Оказывается, школьную программу корректирует учительница физики, которая, не хочет работать «забесплатно», как принято называть на бирже труда малооплачиваемый труд, учительница, которая, чтобы угомонить класс, встаёт перед своими учениками и орёт во всё горло с ударением на каждом слоге: «Я хочу есть! Я хочу есть!» Кто-то из учеников бросил ей прямо на стол, из-за которого она вышла, обглоданную ватрушку. Никто этого не заметил.
Обида сожгла в ученице желание учиться, а в учительнице такая же обида на маленькую зарплату выжгла кодекс чести педагога. Это ведь как у медиков клятва Гиппократа «Светя другим, сгораю сам», - а клятва педагога в мудром понимании ученика и наставлении его на путь истинный. Как ветки тянутся к солнцу, так ученики тянутся за учителем в их начинаниях, стремятся постигнуть азы грамотности. А куда приведёт отчаяние? Обидно получать маленькую зарплату за квалифицированный труд. Не менее обидно родителю, оставившему ребёнка на попечение педагога, который о его ребёнке-орлёнке просто забыл, просто обошёл вниманием, не оценив стремления к твёрдым знаниям, выраженное в вопросе: «А почему у меня тройка?»
О всеобуч! И я вышла из твоих застенок!.. И я знаю, как бывает обидно за несправедливую оценку. Знаю, и как трудно угомонить разбушевавшуюся детскую стихию, рвущуюся наружу детскую душу во имя справедливости, во имя неосознанного ребёнком стремления к радости жизни. Ничто не утешит горя неразделённой уверенности в своей справедливости и в настороженном непонимании со стороны взрослого. Обида глушит крохотную рыбешку самоуверенности, и на её место приходит злость, кулаки под партой сжимаются и рвутся в невидимый бой. В атаку! Ура!.. Но грозная фигура мучительницы уже перед родителями вопрошает своим огромным ртом, желающим пищи: «Она у Вас ничего не учит и ничего не слушает на уроке, грубит мне, на перемене не повторяет непонятые вопросы, ничего не пытается понимать. Полу-спит».
А она просто хочет умереть от несправедливости. Разве она не человек, и её мнение должно оспаривать? Почему она, девочка, не имеет права перед учительницей физики знать физику, если её соседка по парте физику знает, и оценку ей не снижают?..
Эта битва за справедливость погашена не будет, разве только на миг, когда старшие школьницы дадут выпить. Буря негодования затихает, но возвращается в юное сердце борца.
Если девочке, по словам её учительницы, не обязательно знать физику, её родители отказалась платить за репетиторство, - у них просто нет финансовой возможности, ребёнка просто забывают на парте до окончания школы. Диплом получает школьник с огромными пробелами в знаниях. Мать при этом не зовут даже на выпускной. Ко дворцу, откуда выходят разгулявшиеся выпускники после банкета, приглашены только дедушка с бабушкой, те, что не захотели мириться с невесткой, и оставили её без поддержки, всегда устраивали скандалы, но своим внучкам расти духовно не дали, и в музыкальную школу водить девочку отказались. «У нас Андрюшка!..», - был ответ свекрови Дорине, когда она попросила её водить дочку Яну в музыкальную школу во время её сессии, когда сама она сдавала зачёты и экзамены в Университете, слушала лекции и участвовала в семинарах.
Свекровь и свёкор были уверены, что учить ребёнка музыке или ещё чему-то кроме общеобразовательных предметов не нужно. «А то слишком далеко уйдёт, а нас кормить в старости некому будет», - от такой чудовищной формулировки Альбины Васильевны, её свекрови, Дорина просто офонарела. Оказывается, они растили своего сына не чтобы он был счастлив, а из скупердяйских своих намерений иметь на свою глотку смачный кусок пищи. Как же живуча проглотская прорва… Как она рвётся наружу в дворовых скандалах, губит семейное счастье, разрушает всё доброе и светлое, что накапливается по капле и поддерживается годами в семье, а разрушается одним лужёным воплем дебелой бабы полудикого образования.
Учиться… А зачем?.. Всё равно хорошую оценку поставят Маринке, родители которой платят репетирорам, мать её работает уборщицей в специализированном детсаду, она и брата Маринки вырастит, у неё же нет даже начального музыкального образования, она не горела от вдохновения Бетховена, Моцарта, играя на фортепиано. Матери Маринки всегда помогает её муж, а у её мамы Дорины теперь никого нет, Бог только в помощь.
Вот это «всё равно» обкарнало не только интересы девочки Яны, старшей дочери Дорины, её первенца, но и её судьбу. Ростки неразвитых знаний дочери зачахли, их растоптали боты пьяного автозаводского сообщества трудяг и развеял сопливо-гриппозный осенний ветер. Теперь делать действительно было нечего – пришлось устраивать личную жизнь. Мать уже не авторитет, бабка вообще дура, а дед идиот. Они ничего не знают. Вот Ирка – человек, может пожрать дать, когда в желудке урчит. Макс тоже человек. Кормит. На каруселях в парке катает. Скоро трахнет. Страшно: девки говорили, больно. Пока приручает. Старше на девять лет, ну и что, что не работает – не берут, за пьянки ему поставили увольнительную статью в трудовую книжку. Зато любит. Губит. Погубил. Избил. НЕ видно белого света от побоев и его пьянок. Ребенок плачет один, голодный… сын…обкаканый лежит, руки устали от стирок и качания сына и от сопротивления грубости мужней…
Девочка-малышка, недоросток-недоумок, долго ли тебя будет крутить эта рулетка русской планиды, где прав сильный, а слабого забивают в угол? Физичка была сильнее. Забила в угол, как мяч в пустые ворота. Кровавые локти ей бы в морду, не дала зелёную дорогу в учение. Трудно, практически невозможно было ей, специалисту-педагогу, объяснить, что сама школьница написала эту контрольную, потому что слушала внимательно первый и последний раз её, учительницу физики, до расправы с девочкой-недоростком, школьницей, из которой сделали недоросль, чтобы отомстить её образованной матери, защищающей собственную дочь на родительском собрании.
А ребёнок-то похож на отца… Непослушайка… Деда в гости захотел… растить свою дочь не хотел, репетиторов посылал к нехорошей матери, а тут приплёлся поглазеть, что же вышло из его гулянок по девкам. Из-за чего и подала на развод жена, - недолюбленная, обиженная, с двумя малолетними дочками оставшаяся в поле русских смертельных ветров перестроечных, понять нетрудно. Как жилось без помощи мужа с двумя дочками? Пока были алименты, кое как выживали. Далее, после голодных обмороков в магазин самообслуживания стала ходить не за покупками – поесть. На покупки денег не было. Детей кормила на нищенское детское пособие, детям самим-то еле-еле хватало, не то чтобы ей, взрослой женщине-матери, рот разивать на детскую еду.
А кто первый-то нарушил её личное счастье? Ведь не тот звонок друга её мужа, приглашающий женщину лично убедиться в измене, забрать мужа из объятий любовницы, - нет. Её личный дружок под бочок пригреться пришёл. Настаивал на встречах, звонил-перезванивал, убеждал, что ей самой эти встречи необходимы, что поможет уехать с автозавода в верхнюю часть города, где ей и её детям лучше будет жить, и школы посильнее, и театры рядом, больше условий для хорошего развития детей. Не помогали никакие советы дружка и пожелания встреч. Твёрдо решила Дорина никогда не встречаться со своим горем. Но его образованность и желание иметь теплое местечко для личного отдохновения оказались сильнее. Он прибёг к шантажу: «Если не будешь со мной встречаться, погубишь своих детей. Им наделают прививок таких, что будут они по миру ходить, как Наташа Морякова, инвалидка, которую всю трясёт от паралича, и её мама несчастная возит такую дочь в инвалидной коляске. Ты что, хочешь своих двух так же возить в коляске? Двойных еще не изобрели, но могут смастерить».
Что делать? Как помочь детям стать людьми и спасти их от угрожающей беды? «Ладно, приезжай, только ненадолго, а то муж в любой момент может вернуться».
Не помог ничем, ни в верхнюю часть города перебраться жить, поменять квартиру, ни детям дать образование… В постель только грохнул и на этом его обещания закончились. И с мужем пришлось разводиться. Мишутка узнал о встречах от соседей: подзорные трубы не дремлют никогда. Бойтесь их зоркости и зависти нечеловеческой от людей-человеков с хищными лицами алчных желаний иметь то же самое: двух детей, квартиру хоть здесь, на автозаводе, не в деревне же, тьму-таракани, мужа красивого денежного; не иметь, так навредить, успокоить разбережённое чёрной завистью нутро. Насладились её горем, глазами заплаканными, телом избитым. Дальше пакостить пошли, - где ещё восстановить баланс их личной несудьбы?.. Не знали, что так выйдет?! – ложь! Знали и желали разорения её судьбы, и совали свой пакостный носище в чужую жизнь.
Дочери Дорины были рассержены на мать, что она развелась с их отцом. Она же сама психологически настраивала детей на хорошее отношение к их отцу: не знала, что придётся разводиться. Давала старшую, Яну, ему на руки качать, когда малышке не было и месяца, с мыслью о том, что дочь будет любить отца, и он, Мишутка, сам притянется к ней сердцем, не обидит и не оставит в трудный час. Но вышло иначе. Обидел и оставил, гулял по девкам, не приходил ночевать, перестал оказывать финансовую помощь, а главное – любить перестал ту юную Дорину, её мамочку, которая не покладая рук трудилась над детскими рубашечками и штанишками: стирала-гладила, а ещё варила-лечила-сказки на ночь говорила, пока Мишутка очередную красавицу обхаживал. Но ещё большая несправедливость ожидала Дорину, когда подросли дочери: вместо благодарности за счастливое детство с игрушками самыми лучшими, конфетами самыми сладкими, не макаронами с сыром и щами надоевшими, а жареной курицей и вкусными-полезными салатами, дети отплатили неприязнью к матери. Они сочли за её катастрофическую ошибку развод с отцом, слушали речи его родителей (дома-то на одной улице стояли – никуда не денешься от встреч) и «на ус наматывали», что мать негодная, а папа труженик. На самом деле наиболее горячий фронт его работ – это поить спиртным друзей и баб обхаживать, пока жена кормит-спать укладывает, сказки читает перед сном и чёлочки гладит светленькие.
Во внимание не шла даже причина развода: систематические избиения, попытки защитить маленьких дочек от бушующего отца, синяки-ссадины-шишки на голове и по телу матери. Не однажды подвыпивший Мишутка жену избивал прямо в супружеской постели за то, что отворачивалась от перегарных поцелуев и грубость не терпела. Было и такое, что и «погреть» решил «фригиду»: включил духовку газовой плиты, вынул все протвени и сковородки, и потащил Дорину к нагретой плите, жарко пышащей пламенем. Пьяная кровь гнала по жилам алкоголь, а Мишутка, избивая молодую жену, продвигался с упирающейся в стены, хватающейся за косяки женщиной прямо к невечному пламени их разбитого домашнего очага. Хотел головой вперёд сунуть, но Дорина в ужасе осознавала, что ногами вперёд лучше, ноги покалечит, так хоть голова останется, а, может, и жизнь ещё не закончится от его чудовищного пьяного гнева, наверняка подпитанного соседскими сплетнями. Хорошо, что была в спортивном костюме, кожа на ногах не пострадала, только на шерстяном синем костюме остались рыжие подпалины в месте икр и щиколоток, да искалеченная судьба скулила битым щенком в груди.
Дорина проклинала тот день, когда согласилась стать женой этого зверя. Её обманула врач, у которой молодая женщина, почти девчонка, советовалась о здоровье мужа: в детстве, учась в начальной школе, он переболел серозным менингитом, и Дорина сомневалась, можно ли будет жить с таким человеком, не повреждена ли психика её парня. Вера Максимовна, подруга её бабушки, работала в детской районной поликлинике, и она-то должна всё знать о болезнях и их последствиях. Но Вера Максимовна уверила Дорину, что всё будет в порядке, что менингит проходит в возрасте начальной школы как любое другое инфекционное заболевание без особых последствий. «Он же учился в школе, общался с друзьями, значит, не опасен». Женщина и не думала, что поврежденная перенесённой болезнью психика её супруга, постоянно угнетаемая спиртным, даст такие результаты: чудовищные расправы над бывшей любимой, которая ждала мужа своего, в начале их жизни горячо любимого, с работы. Муж приходил вепрем и разрушал её жизнь, стал приносить существенные угрозы и здоровью жены, и детям, бывало, доставалось, но они были тогда маленькими: младшей два года, старшей три с половиной, - не помнят дикого поведения своего отца. Не однажды Дорина получала оскорбления. Вот один из многочисленных случаев психологической травли со стороны Мишутки, её любимого в прошлом супруга. Дорина никак не могла накормить старшую дочку, - у малышки резались зубки, и она отказывалась от всей предлагаемой пищи. Тогда мама решила накормить её прямо в кроватке. Девочка в ползунках стояла в своей малышовой кроватке и с трудом кушала овсяную кашку, которую её мама Дорина с любовью сварила и предлагала с ложечки дочке. Муж вошёл в комнату и, увидев картину нестандартного кормления, рассвирепел. С воплями «Я сказал, где кормить ребёнка! Сука! Вот тебе!» пиннул прямо по ясельной кастрюльке. Посудина взлетела в воздух, забрызгав кашей обои в комнате, маленькую напуганную девочку и её мать с наплывающим на глаз синяком: кастрюля, падая, попала по глазу. Теперь из дома без тёмных очков не выйти.
Сейчас эти взрослые женщины - её дети, и они упрекают мать в том, что она развелась с их отцом. Да её уже и в живых-то не было бы, если б не развелась, или инвалидкой сделал бы он Дорину, да и детей покалечил бы: младшую в грудном возрасте едва не задушил, когда она сильно плакала в ясельной кроватке. А старшую, когда она болела, её рвало от высокой температуры, разгневанный отец резко швырнул «блевать на пол, а не на палас», который он купил, хотя он этот палас и не стал бы мыть, всё мытьё и стирки лежали тяжким грузом на плечах Дорины.
«Заучка», - так называл Дорину её бывший муж Мишутка, когда они уже были в разводе, она уже окончила Университет, но живя на одной улице и имея общих детей, волею случая им приходилось видеть друг друга. Детям он тоже передавал своё негативное отношение, даже презрение к бывшей жене.
В самый трудный час Дорина вспоминала своих родственников по материнской линии, побывавших в боях Великой Отечественной войны: тётю Тасю, дядю Кузьму, дядю Ваню, дядю Славу, без вести погибшего родного брата её бабушки Анны Александровны Черкашиной. О тёте Тасе и дяде Кузьме я рассказала в главе «Каждый прочитавший содрогнётся» в своём романе «Растянувшееся харакири». О дяде Ване… Это был сморщенный старик, часто пьяный, но добрый. Он всегда угощал конфетами детей на улице. Пройдя военные битвы, он рассказывал на кладбище, куда вместе с родственниками приезжал помянуть память ушедших, о фронтовых боях и фронтовой крепкой дружбе. Однажды на могиле моей прабабушки, Евдокии Николаевны Шепелёвой, и я помню это, дядя Ваня сказал: «Я затем всё это рассказываю, чтобы наши потомки не забывали друг друга, держались крепко и были вместе, помогали в жизни друг другу. Алёнка, ты Вадику помоги если что, и он тебе поможет, и Наташку не оставь в помощи, и она тебя не забудет, ты же старше их обоих, умнее, запомни, как мы тут все сидим, тётю Тасю с дядей Кузьмой помни. Они тебе рассказывали о фашистах? Тася, рассказывай Алёнке о концлагере, не здесь, дома у себя, она умная девочка, не забудет. Вадьке вон что ни говори – ему всё хрен по деревне, а Наташка ещё маленькая, - от горшка два вершка».
«В лихую годину», как говорила баба Лиза, Елизавета Орефьевна Селина, бабушка по отцу… имея в виду голод и нужду военных лет, - когда малыши, мой папа, дядя Толя и маленькая Ниночка, погибшая во время Великой Отечественной войны, вздрагивали во снах от бомбёжек, когда ночами среди сна их вынуждена была будить моя бабушка, красавица-бурятка Елизавета, и бежать с ними, едва одетыми и голодными, в бомбоубежище, - вот там-то проявлялось человеческое сострадание, - голодным детям всегда искали хлеб, и люди делились с чужими малышами своими скромными припасами, не то что в капиталистической России 21 века, изо рта готовы соску вынуть у ребёнка и себе приставить… Дорина из многочисленных рассказов родственников помнила, что людям на войне было куда труднее. «Сейчас хоть бомбы не взрываются и пули не свищут», - думала Дорина. Насчёт пуль и бомб было верно: не взрывались-не свистели рядом, но однажды во время их супружеской битвы жизни Мишутка принёс домой газовый пистолет. Дорина узнала об этом случайно. Она и дети крепко спали, когда вдруг Дорину как-будто какой-то взрывной волной подкинуло с кровати. Беспокойство овладело всем её существом: во дворе их подъезда дрались. Звуки кулачного боя были прерваны громким выхлопом, сердце дрогнуло. Снова кулачный бой и крики врывались в сознание. «И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди…», - разрывался в памяти на осколки голос радио-песни. Вдруг сумасшедшие стуки и звонки во входную дверь. Как страшно было открывать, но Дорина подлетела к двери: «Только бы не разбудили детей, не напугали бы малюток моих».
То, что оказалось за дверью, было страшнее беспокойства и звуков драки с улицы. Перед лицом молодой испуганной женщины возникло сильно избитое и значительно опухшее с одной стороны под разбитым в кровь глазом лицо её Мишутки. За шиворот мужа держал здоровенный парень, рядом на лестничной площадке стояли еще двое парней. Это твоё сокровище? Плати за доставку. Дорина бросилась к сумке, дрожащими руками вынула кошелёк и отдала значительную сумму громиле. Тот отпустил Мишутку, который тут же мягким мешком грохнулся к её ногам.
«Вот, этим твой хахаль угрожал мне в лицо, когда я попросил у него на опохмелку», - громила держал в грязном ободранном до крови кулаке пистолет. Дорина почувствовала, как ноги подкашиваются, но её поддержали парни, с которыми Громила привел её суженного. «Не бойся, это газовый пистолет», - сказал один из парней. И нас не бойся, мы тебя не тронем, хотя некоторые нам платят знаешь чем, спросил он с остервенением на прожжённом лице, слегка вскользь проведя тыльной стороной ладони по лицу Дорины слева от подбородка до виска. Наркотики, выпивка есть дома?» Дорина отрицательно покачала головой. «Проверь», - лаконично скомандовал Громила. Тощий паренёк живо прошмыгнул в комнату, покрутился по углам, заглянул в холодильник, вынул несколько свёртков, и со словами: «Всё чисто, пошли отсюда!» вывалился пластичным кульком на лестничную площадку, заухал ботами по ступеням.
Избитый Мишутка отлёживался, ничего не ел, иногда просил попить водички. Через три дня начал потихоньку вставать, но Дорина сразу почувствовала плохое настроение супруга, - в его поведении не было ожидаемой поверженности, наоборот, резкая агрессия шокировала своей обнажённой логикой неминуемой расправы. И эта расправа пала не на обидчика, а на саму Дорину, безвинно принявшую на себя ярость рассвирепевшего мужа. Мишутка ругался из за всего, что попадало в зону его внимания. В тот день он уже окончательно оклемался и даже собирался назавтра выйти на улицу. Дорина уложила детей спать и собиралась вскоре сама ложиться, но её не отпускали ещё мелкие дела по хозяйству. Мишутка вёл очередной разговор о жизни, цеплялся за слова, с нескрываемым раздражением обрывал жену, и вскоре, как это бывало и раньше, зародился скандал. Муж схватил Дорину за грудки, выхватил пистолет и приставил к виску, приклоняя жену к постели. «Не любишь меня?!.» - почти утвердительные слова Мишутки, обращённые к Дорине, отражали истину. Раздался резкий хлопок. Дорина обмякла и повалилась на кровать без чувств. Только так муж заставил её стать покорной женой.
Приходила в себя мучительно долго, но когда раскрыла глаза и увидела лицо мужа, обезображенное страхом, всё вспомнила и попыталась резко встать. Муж не пустил. Полежи, Дорина. Я был не прав. Пистолет действует, проверил. Ты помнишь, что было? На вопрос мужа Дорина ответить не смогла, - по телу разливалась нестерпимая усталость, так что не было сил даже открывать рот для беседы. Помотала головой. Она помнила только момент скандала и приставленный к виску пистолет. Хлопок выстрела из газового пистолета сам по себе в памяти оставался лишь непонятным шумом, а время без сознания казалось почти нирваной, - тогда не было нестерпимой душевной боли за испоганенную ненавистью жизнь. Дети спали. Оказывается, они просыпались и прибегали в комнату, но Мишутка проводил их в спальню, лживо успокоил и закрыл за ними дверь. Так в неведении, отчего мама лежит как мёртвая в нелепой позе на кровати, они и заснули в ту ночь.
Другой жуткий случай, произошедший с Дориной во время замужества, потрясал своей безнаказанностью. Женщина читала детям сказку на ночь, когда в дверь позвонили, а затем ключ стал царапать по замочной скважине. Ввалились трое подвыпивших мужчин, среди которых оказался Мишуткой, но с первых мгновений их появления чувствовалось их отчуждение окружающей обстановке. Двумя другими оказались друзья Мишутки Андрей и Борис. Мы с работы, - охрипло заскворчали дружки.
- А почему не домой? - спросила удивлённая Дорина.
- Гуляем вот… - сказал Андрей, разведя руками.
- Мы посидим на кухне, поедим, поговорим, ты укладывай детей и ложись спать, - промолвил Мишутка.
- Дяденьки, а почему вы такие страшные, - на пороге из маленькой комнаты стояли маленькие дочки Дорины в ночных пижамах.
Ответа не последовало. Три однозначные фигуры устремились к своему источнику, питавшему их извращённое сознание. Послышались выхлопы шампанского, затем восторженные крики «Водочки-водочки!», звон рюмок и радостные всхрюкивания. Компания так и уснула бы за столами, если бы Дорина не постучалась в дверь кухни.
- Пожалуйста, не шумите, ребята, детей не будите.
Разве за этим она замуж за Мишутку выходила? Для такой жизни старалась, мыла, тёрла, скребла грязь со стен и потолка, ремонт затеивая, на новую счастливую жизнь надеясь? Жалко молодости. Деды и отцы на фронтах Великой Отечественной жизни свои оставляли не для того, чтобы их потомки вот так позорно прожигали свои молодые годы! Не бывать тому! Дорина будет учиться, будет! И получит высшее образование, и работать будет среди уважаемых людей! А эти пьяные рыла ей будут казаться страшным сном из прошлого. Господи, помоги выбраться из этого кошмара, Господи, не оставь! Ты выводил на тропу Великой Победы русские войска в боях с фашизмом, ты давал пищу младенцу, тыкающемуся в голодную пустую грудь матери военных горьких лет. Ты, Господи, питал души человеческие надеждой и жизнью, так не оставь, направь стопы мои на пути верные, - Дорина плакала в подушку, помолившись перед бабушкиной иконой.
Завозился Мишутка в пьяном сне, встал с дивана, на котором штабелями поперёк, в поганой свалке спали пьяные дружки. Пьянство – это не дружба, это предательство, потому что в момент поднятия рюмки плачут дети по загулявшим отцам и матерям, плачут матери и жёны по пропавшим в кущах зелёного змия мужьям.
Шатаясь, Мишутка шёл к Дорине. Алкоголь гонял по голове дурные мысли.
«Ты хочешь меня?» - прохрипело чудовище, воняя жутким болотным свинским чем-то…
Дорина сопротивлялась, как могла, отворачивала лицо от мокрых позорных шлёпков этих губ, которые раньше ей шептали слова любви, а теперь кроме ревности в нём не осталось ничего, кроме злобной ревности и чувства бравады. Побеждённая, она захлёбывалась слезами, размазывая по лицу грязные поцелуи Мишутки, пахнущие водкой и подгнившим салатом.
Выпускной вечер в школе
Но ведь не всегда было так гадко, был же и луч надежды, озаряющий жизненный путь, и свет любви, когда двое молодых людей клялись друг другу в любви и верности у Вечного огня после откровений из души в душу. Деды и с материнской и с отцовской сторон у Мишутки погибли в Великой Отечественной войне, похоронки на них родители хранят, и дети знают о горе утрат. Утрата любви и надежды на счастье – тоже горе. И дети ведь тогда теряют свой ровный путь, если родители в страшной ссоре или в разводе. Две половинки не склеить, и кто теперь над их ребячьим путём будет держать охранительный навес любви? Мама держит, а папа не дотянется, если и держит, то кривовато получается: мама-то далеко. Так навес над судьбами двух девочек покривился: мама осталась без средств к существованию, в то время как папа разбрасывал свои средства по друзьям и случайным подружкам.
- Завтра выпускной, - это выросла и младшая дочь Дорины. – Но ты не ходи ко Дворцу, не позорься, у тебя даже и платья нет никакого… А причёску в парикмахерской ты никогда не сделаешь, бабок не хватит...
А можно ли вот так отстранить мать от дочернего праздника за неимение денег? Это ли не кощунство? В старорусские времена именитые помещики, князья приглашали за стол простолюдинов, отведя им специальное место, и это считалось благородством. Не брезгливость, а понимание и уважение порождают ответное уважение к человеку. Матери не было на торжественном выпускном вечере у дочери, но зато там были все родственники со стороны её отца: и бабушка, и дедушка, и сестра бывшего мужа со своим сыном, и даже двоюродная родня деда. Стыд и позор людям, отогнавшим мать от её ребёнка. Праздник себе устроила родня бывшего мужа, который отказался быть честным отцом и любить жену и детей, а вот праздник у матери его детей отнял, как красивый платочек. Дорина в слезах сидела у окна, когда зазвонил телефон. Из школы спрашивали, когда она придёт. Но как придти, если дочь стыдится своей матери, а родня бывшего мужа этим гордится и пользуется? Слёзы застилают лицо, и горло сдавленно шепчет:
- Я не могу придти, меня не приглашали.
- Мы Вас приглашаем!
- Но меня просили не появляться, я не могла дать дочери денег на выпускное платье и причёску, мне приходить запретили её родственники со стороны бывшего мужа, он там со своими родителями, сестрой и новой женой пошёл фотографировать выпускников.
- Какой стыд! Что же Вы позволяете себя уничтожить?!
- Я не позволяла, но их больше…
Так отвратительно видеть презрительную усмешку дочери в лицо постаревшей за эти два дня матери…
Катаклизм доброты. Зубы дракона
Всё доброе, что мы пытаемся взрастить в своих детях, бывает потоптано временем перестроек и общественных катаклизмов. Как важно беречь мир, нам, людям-гомосапиенсам, говорили и Лев Толстой, и автор «А зори здесь тихие», и множество писателей и поэтов, воистину героически сражавшихся за правду слова и чувства. В России быть поэтом или писателем – героизм, чаще неоправданный: потомки мнут книги, библиотекари отправляют в топку порванные книги гениев русской словесности, а учителя зачастую наскоро составляют уроки по новым программам, утверждённым РОНО. Вычёркиваются имена великих мыслителей, на их места заносятся коммерческие писатели и новые предметы, далёкие от литературы и души человека.
Вот что порождают такие перекраивания истории, когда до детей времени нет, а во весь рост восстаёт жизненная проблема недостатка финансов на питание, проживание и образование. Это письмо Дорины:
«Добрый день, уважаемые работники коммунальной службы, с Новым годом, с новым счастьем!
Обращаюсь к Вам с просьбой разделить лицевой счёт между мной и моей старшей дочерью, так как она никогда не помогает платить за квартиру, нигде не работает, её ребёнок тоже прописан у меня, но они уже пять лет не живут со мной, а платить за квартиру и газ вынуждена я одна. Со мной в квартире живут и прописаны кроме старшей дочери Яны, её сына от первого брака Саши и меня, моя младшая дочь Ася и её двухлетний сын и мой младший внук Вадик. Я кормлю младшего внука, потому что моя младшая дочь фактически является матерью-одиночкой, алиментов не получает, приставы никак не реагируют на заявления по поводу взыскания алиментов с биологического (это доказано экспертизой) отца моего младшего внука. В последней оплаченной мной квитанции значится сумма 7859.78. В предыдущей квитанции, оплаченной опять же мной, 10263.60, за газ я 28.12.2010 заплатила 719.64. Я не ишак, и одна платить за всех не могу. Мне обидно, что моя старшая дочь Яна оскорбляет меня, не пустила со мной на кремлёвскую рождественскую ёлку пятилетнего внука (я договорилась со знакомыми, меня и внука пригласили на ёлку в кремль, нас ждали, а она Сашу не пустила и устроила очередной скандал). От неё я слышу и вижу только негативную оценку моей жизнедеятельности, так почему я должна терпеть оскорбления и при этом платить за эту хамку и за квартиру и за газ?
Пожалуйста, разделите лицевой счёт, а ещё лучше выпишите её из моей квартиры, иначе она мне в старости устроит концлагерь на дому. Я уже сейчас не знаю, куда мне деваться от её хамства.
С уважением и надеждой на помощь в труднейшем вопросе. Подпись».
Не особенно красноречиво, но выразительно.
Обидные слова, сказанные детьми, больно ранят сердце матери. Растила птенцов, а из них выросли хищные коршуны. Вспомнилась легенда Древней Греции, та, где посеяны были зубы дракона, и выросли воины. Зубы Дракона… да, муж был действительно почти драконом, и его дети – это его зубы. Мудрости Древних Греков можно поражаться и восхищаться, это ведь нам, людям ныне живущим, предупреждение и наставление доброе от предков: посеете от злого, будете раздавлены ростками. Так и случается. Ничто не утешит эту боль за погибшие души. Факты собственной беспомощности ощущать невыносимо, когда на мать глядит полоумное лицо пьяной дочери в истерзанной одёжке, перестёгнутой наскоро, а на кофте и бюстгальтере грязные следы пальцев незнакомого чужого человека… Глядит вызывающе, с усмешкой, сменяющейся на презрение и яростный гнев, - и это то самое существо, которое смотрело из кружевной бело-розовой шапочки так весело и задорно улыбалось беззубым ртом, ласковое, глядя на молодую счастливую мать соловьиными глазками. Так уютно ей, крохе, было в заботливо постиранной и выглаженной утюгом ясельной одёжке…
- Ты лишила нас отца, ты не мать вообще…
А она так радовалась её живым толчкам из набухшего живота, своему белому молоку из молодых сосков… Теперь её молоко дочь заменила на спиртное пойло, эту грязную жижу смерти.
Одно спасение – во младшей дочери, та хоть понимает, что делает. Учится сознательно, желая стать человеком. Стать человеком. Это же нужно заслужить, называться человеком. Сначала младенец, затем малыш, помощник, ученик, выпускник, абитуриент, студент, снова выпускник, служащий, и тогда уже человек. С этой градацией не согласны. С ней борются и упорно пытаются привести мнение к нужному знаменателю: я уже человек. Птенец надевает очки профессора и, маленькие ласты отрывая, влезает целиком в ботинок философа.
В младшей тоже раз от раза вырываются грозные мотивы поведения. Где ты, дочь, где твоя любовь и тяготение к маме? Ёж беспощадный в своей правоте пройти и исцарапать всё живое вокруг своими острейшими иглами. Смертельные раны наносятся только любимыми людьми. А она жалела детей, пытаясь защитить их неопытность, охраняла их от чужих нападок, считая, что издержки воспитания порождают комплексы, а комплексы у ребёнка вызывают заболевания.
Теперь дети большие и здоровые, мать свою презирают.
Радость доставляют только внуки
Радость доставляют только внуки, своим непреодолимым стремлением обратить на себя внимание невинной шалостью или требованием ласки. Младший, двухлетний Владик, тянет махонькие ручонки кверху и уверенно говорит: «На ручки!» Не поспоришь. Сразу протягиваешь руки к этому забавному существу, доброму и всегда готовому попрыгать и побегать, пошалить, - и в глазах огонёк: шалит сознательно, с уверенностью в своей правоте, именно это необходимо сегодня и сейчас. Он главный в доме. Чем меньше малыш, тем главнее он в доме.
Но эта радость очень трудно досталась и мне и моей младшей дочери.
Ася влюбилась: в глазах «цветочки», щёки горят, не ходит – летает на крыльях любви. Походка грациозная и лёгкая. Мальчик, бывает, звонит, но когда я беру телефонную трубку, не может сказать ни слова, только дышит. Никакие мои слова не заставят его открыть себя: как тайный лазутчик, пригнув голову, чтобы не зацепиться за провода под током, он пытается найти наощупь коды понимания. Это очень трогательно. Когда молчательные звонки затягивают паузу, приходит мысль о его трусости. А когда речь идёт о трусости, то это не вселяет оптимистичных мыслей.
Появился пред мои очи неожиданно: дочь привела на чай гостя. Кушает хорошо, без комплексов. Вскоре каждый день я стала обнаруживать, что холодильник пуст капитально. Работают профессионалы. Сколько еды в него не положи – в следующий заход за дверцей холодильника не окажется ничего. Сколько у них желудков?
Ночами до двух часов стоят в подъезде, целуются. Выглянула: не одни, с ними ещё парочка и подружки-девочки. Значит, можно жить спокойно. Спать не дают, ходят до двух часов ночи то в подъезд, то на кухню, то в комнату – погреться. Спать не дают совсем. Корректорская работа требует внимательности и хорошего самочувствия. Как работать, если спать не дают, и не выспавшийся организм пытается добрать недостаток сна в течение дня? Носом клюю в тексты. Скоро выгонят с работы. Выгнали.
Через полгода смотрю – пузо. Догадалась, но мой вопрос был отклонён: «На работе привезли орехи в шоколаде, мы с девчонками расковыряли дырку в мешке и едим, вкуснятина!!!». Значит не то, что я подумала. Наверное, меняется фигура, из худышки произойдёт фигуристая дама. Дочь объявляет об отпуске, покупает путёвку на юг. Едут с двоюродным братом Андреем, сыном сестры бывшего моего супруга. Пусть отдохнут, они же не одни там будут, едут с группой отдыхающих.
Вернулись. Пузо стало больше. В глазах ни тени сомнения: всё нормально. Уговорила пойти к врачу. Пошли вместе просто убедиться, что всё нормально, только откуда такой живот, что там, может, опухоль?..
- Рожать через два с половиной месяца. Ты работаешь или учишься?
- Как это? Ведь организм устроен так, что если не хочешь ребёнка, то его и не будет…
Я в шоке. Но лучше ребёнок, чем опухоль. Мальчик. Будем ждать вместе. Я счастлива. У меня будет ещё один внук.
Дочь расстроена. С тем парнем даже и не встречается давно, - решили расстаться мирно еще четыре месяца назад. Ловок прохвост, понял, что девчонка беременна и смылся. Профессионал-производитель. Парень так и не пришёл, даже узнав о том, что станет папой. Сначала пообещал и успокоил по телефону, но духа не хватило придти. До двух ночи дочь рыдает, не может заснуть. Я пытаюсь её успокоить, наливаю чай с мятой и прошу попить чайку. Какой тут чай… Рыдания не шуточные. Любила…
После проверки дочери у врача в коридоре поликлиники я увидела объявление: «Православный христианский центр оказывает помощь молодым мамам в психологической подготовке к родам». Позвонила. Это настоящая помощь. Благодаря этим людям моя дочь доходила свою беременность и родила мне внука. Нам обеим была оказана не только психологическая, но и материальная помощь: даже детскую одежду и игрушки дали не только для новорождённого, но и для старшего внука. Нет границ благодарности.
Поскольку Ася узнала о своей беременности в семь с половиной месяцев, и почти сразу поняла, что она одна, он не придёт, и ей придётся самой выкручиваться из ситуации, её рыдания до двух ночи и крайне подавленное состояние в течение почти месяца, Вадик родился с очень грустным выражением лица. Когда при выписке из роддома мне на руки дали моего внука, на меня смотрели глаза младенца, полные горя и тоски, причём абсолютно невинное и, вместе с тем, извиняющееся выражение этих глаз я не забуду до своей смерти. Моё сердце сжалось от нахлынувшей нежности и сочувствия этому крохотному ребёночку, моему продолжению. Я сказала ему прямо в его малюсенькое личико с огромными страдающими глазами: «Я не дам тебя в обиду. Мы вместе. Ты – мой малыш». Он на мгновенье прикрыл глаза, и ровно столько длилось моё страдание и опасение. Когда открыл, я снова ощутила его боль и горе матери. Вадик переживал вместе со своей матерью предательство его биологического отца. В утробе матери малыш всё чувствует и страдает вместе с ней, об этом говорили глаза моего внука, круглые, большие, с грустным-грустным знаком вопроса в них. Говорящие глаза новорождённого – это и страшно и больно, и одновременно моментально активизирует всю нервную деятельность порывом защитить, обогреть, накормить и пожалеть малыша.
Внуки – это счастье. Раньше я думала, что дети – это счастье. Что я думать буду, когда они вырастут?
2011,4 – 25 января