Розанов Василий (1856, Костромская губ. - 1919, Сергиев Посад), философ.
У Философова зонт был с дырочкой.
Но такая прелестная палка, черная
с рубчиками, не вертлявая (полная в теле)
и необыкновенно легкая. Эти декаденты
умели выбирать необыкновенно изящные
вещи. Простые и стильные.
* * *
«Помпеи»(1902) - фрагменты
Устроение жилища удивительно связано с нашей психологией. Оно и вытекает из нее;
а раз уже установилось и окрепло, в свою очередь влияет на нее обратно.
Психология моллюска, таскающего за собою раковину, независимо от прочих причин, должна единственно
от этой причины быть совершенно иною, чем психология рыскающего по лесу волка. Человек всегда несколько
похож на свой дом. По крайней мере это столько же верно, как и то, что дом человека похож на своего хозяина.
Когда, бывало, в детстве давал я из рук корове огромные лопухи травы – между нами было все-таки понимание.
Ей приятно съесть, а мне приятно ей дать.
Но когда умерший Цицерон (преподаватель гимназии - Пр.) закатывает передо мною период в 13 строк…
- точно ставит меня на колени, и ничего больше! Ровно больше ничего! Ни сочувствия, ни понимания…
Никакого чувства тоги. Никакого чувства форума. Ничего античного, все русское или русско-немецкое.
Не могу я постигнуть необоримой потребности христиан закрываться от прямого солнечного света,
выражающейся в драпировке окон. У нас, например, в Петербурге и без того свету мало, и этот ничтожный
свет еще загорожен домами… но даже и в первом этаже, и в бельэтаже, где свет в окно идет какой-то мутный,
от земли, всю верхнюю половину окна заделывают гардинами, занавесками, полотняными, бесконечно
пыльными тряпками, кружевами, тюлем; не хотят света от солнца, а хотят его отраженным или от земли,
или от стены противоположного дома.
* * *
«Флоренция»(1902) – фрагмент
Чтобы построить «Duomo», нужно было начать трудиться не с мыслью: «нас посетит гений», а с мыслью,
может быть, более гениальною и, во всяком случае, более нужною: «мы никогда не устанем трудиться
– ни мы, ни наши дети, ни внуки». Нужна вера не в мой труд, но в наш национальный труд, вследствие
чего я положил бы свой камень со спокойствием, что он не будет сброшен, забыт, презрен в следующем году.
Это-то и образует «культуру», неуловимое и цельное явление связности и преемственности, без которой
не началась история и продолжается только варварство.
* * *
«Золотистая Венеция»(1902) - фрагменты
Перенесите Василия Блаженного в Лондон или, особенно, в Нью-Йорк, и он не только испортится сам,
но и испортит ту площадь, на которую вы его поставите.
Башня, не имеющая ничего красивого в себе и столь непропорциональная окружающим ее зданиям,
удивительно с ними гармонирует. Гармония эта так велика, что просто больно думать, что, выйдя на
площадь св. Марка, не увидишь ее. (В 1902 году колокольня собора святого Марка в Венеции обрушилась)
Через несколько времени седина этого места, удивительная его архитектурность, непосильная
личному гению и доступная только гению времени, начинала в вас действовать.
В странах
тумана, сырости и холода редко смотришь на небо, и не хочется ничего послать в небо. Здания здесь
широкие, распластанные по земле. Это – мужик, которого порют, а не жаворонок, который подымается
в лазурь. Может быть, природа действует на историю, на нравы; а история и нравы – на архитектуру.
К Василию Блаженному ничто не приближается. Он один. Каприз времени, чудачество эпохи возвело вещь…
И в архитектуре закон этот действует: хотят великолепное построить – выйдет претенциозное,
холодное, деланное, нравственно убогое. Но дикарь-архитектор строит дикарю-герцогу: вдруг
выходит тепло, осмысленно, воздушно – выходит единственная вещь на свете.
Можно было выбрать белый: «молочная белизна каррарского мрамора» - это все знают, это элементарно.
Но, например, хочется не белого, но яркого, цветного: выбирай камень красный, зеленый, голубой,
комбинируй их или оставь в один тон. Наконец, выбери камень с тонкими прослойками, жилами цветными.
Но остановиться на камне, который, при разглядывании вплотную, являет грязно-белый цвет, а в общем
(в стене) чуть-чуть заметно розовый, - кажется невозможно, особенно невозможно в проекте,
когда задумываешь здание; и можно быть уверенным, что камень был взят таким ненамеренно, без всякой
мысли о нарядности. Между тем всякий знает (т.е. сейчас, в XIX-XX веке), как хороши так называемые
линялые цвета; т.е. где цвет сбежал почти, вылинял, остались лишь следы его, камень…
Когда Дворец дожей был кончен, со всех концов мира потянулись и до сих пор тянутся на него смотреть.
Невозможно ни задумать когда-нибудь еще такого (ученому-архитектору нужно для этого с ума сойти,
т.е. все сперва забыть и затем лишиться употребления всяких способностей), ни где-нибудь приблизительно
подобное найти. Да, архитектура есть вдохновение. И ей так же невозможно научиться, как писать стихи,
молитвы, музыку и великие картины. Бог знает, как и откуда это приходит.
Стекло это – колоссальный полукруг – велико и мрачно, как ворота железнодорожного депо, откуда выходят
паровозы. И оно почему-то и как-то необходимо, незаменимо. Не понимаешь, а любуешься. Точно черное
пятно – спуск в ад; вокруг пятна расцвела земля. Это сам собор. Он до того цветочен, цветист,
стар, светел, в желтом, голубом, более всего в белом, в позолотах, почерневших в веках, - так он
весь мягок и нежен… св. Марк – точно обливает душу материнским молоком. Это что-то вечное и старое;
не личное, а народное, не сделанное, а как бы само родившееся.
* * *
Материал взят из статьи "Архитектура и революция" размещенного на
сайте http://www.konstr.narod.ru