Мало того, что Горбатко значился геморроидальным актером в театре Звягинцева, с длинным, пожухлым носом и желтою, неприятной шеей, так он еще и казался зрителям: убого-разлатым, растопыренным ничтожеством по своей играемой роли.
Одна симпатичная девушка, в беленьком кружевном платочке, удостоила чести назвать Горбатко: лягва огромадная.
И Горбатко заплакал по-настоящему.
Роль, которая ужасно истребляла в нем приличного от Бога человека, и превращала его в существо неверное, безликое, нестерпимо сердила.
И вот, пожалуйста:
На стене театрального кабинета сцены, перед уймой зрителей с раскрытыми глотками, висела повешенная Антонина Гертрудовна Шпац!
Дряблое, изорванное платье её, дополняло уродливое, перекошенное лицо и белые, чуть покачивающиеся ноги, наполняли грязную картину настоящим ужасом.
На буфете сценической бутафории стоит большой образ в киоте, наполненный светом позолот. Рядом актер Мегелев в черной рясе служителя Господня читает вслух акафист, трясет кадильницей - кадит вокруг ладаном.
Горбатко стоит на коленях пред висящим телом Антонины Шпац и что-то мычит. Горбатко гол.
Он медленно снимает свой парик: сжимает его. Начинает стонать так, что некоторые сентиментальные лица, не сдерживая эмоций, выбегают прочь из зала, чтоб не видеть этого режущего кошмара.
И тут Антонина Гертрудовна Шпац открывает свои безумные глаза: уставляется в пустоту, пущей нагоняя жути.
Будто снизу откуда-то, словно бестия из бучила, она начинает смеяться невесело, и треснуто, и надменно и горько одновременно.
Тухнут свечи, сыплется с потолка штукатурка. Дрожит пол.
Покойная Шпац заглядывает в прошлое Горбатко.
Горбатко коробит и мутит от колдовского гипноза.
Ему становится плохо, истерично плохо.
Его выворачивает наружу и катает по полу.
Антонина Гертрудовна Шпац варит в нем внутренности.
Переставляет органы чувств: размешивая тем самым своё отвратительное и грубое зелье.
Она корит трясущегося на коленях Горбатко длинным черным когтем и нервически бьется на веревке, словно ведьма, обрастая проклятиями, заклинаниями, испарениями окружающих страхов.
Мегелев начинает читать громче: голос испуганно путается в словах, прерывается и...
Публика, вжавшись в кресла, закрывает ладонями лица.
Что-то вспыхивает: делается хлопок – второй!
Дым, много дыма!..
И!..
Горбатко превращается в маленького-маленького кролика – в белоснежный комочек пушистого существа.
Антонина Гертрудовна Шпац остывает. Дергается несколько раз.
Замирает без движений.
Мегелев тут же падает на пол замертво...
Зрители поднимают головы: шепотом переговариваются, озираются друг на друга. Скрип веревки сопровождает их взгляды, прикованные к спокойно жующему белому кролику. Дым потихоньку рассеивается над сценой, а кролик становится на задние лапки; умывает свои бусинки и юрко убегает прочь.
Занавес.
Аплодисменты!