В день, когда должны были дать ответ по анализам, Игорь и Наташа приехали раньше времени и полтора часа просидели у ординаторской, карауля Лену, молча.
Наконец, на том конце коридора появилась она. Торопливые шаги, знакомый до боли шум, каблуки по линолеуму. Тонкая шея, ворот того самого свитера торчал из-под халата. Игорь встал навстречу Лене, крепко обнимавшей папку, в которой были результаты анализов.
Несколько минут назад, когда Лена сообщила результат врачу, Александр Иванович изрек уверенное «Не может быть». Елена Сергеевна закусила губу. Само собой, он имел право так ей сказать: опыта у нее кот наплакал, а Сушков – первый пациент. Но за три года практики она успела научиться отличать рецидив от ремиссии. А кроме того, Александр Иванович прекрасно знал, как дорого Лена отдала бы за саму возможность вот так ошибиться. Проглотив обиду, Лена тихо продолжила:
-У него стопроцентный рецидив. При таких анализах ему можно дать максимум две недели, и то только с учетом его…
-Лена, этого не может быть! – Александр Иванович схватил со стола папку с ответом.
-Сушков ездил к морю. Он полторы недели провел на солнце. Потом почувствовал слабость, вернулся и сдал анализы, - Елена Сергеевна старалась говорить как можно тверже и спокойнее, но боль сдавливала горло, и она никак не могла этого скрыть.
Александр Иванович стиснул зубы, развернулся и молча вышел из лаборатории, кинув папку на стол.
Лене предстояло сказать обо всем больному. По дороге она успела унять слезы, но страшная обида, злость за всю нелепость такого финала била в висках сильнее пульса. Она шла, искусственно замедляя собственные торопливые шаги, казалась сама себе куклой на деревянных ногах. Комок в горле заставлял ее поминутно сглатывать.
В прогретом воздухе коридора пахло как всегда кислыми щами, смертью и медикаментами. Солнце ярко светило в грязные окна. Стертый паркет поскрипывал, стук каблуков отражался от стен, выкрашенных в розовый цвет, а потом таял на полосках протертого линолеума.
У ординаторской ждал Игорь, за правую руку его держала Наталья.
-Пойдемте за мной, - не останавливаясь, глухо произнесла Елена Сергеевна и промчалась мимо них, решительно распахнув дверь ординаторской. Там она выпустила из рук папку, положила ее на стол, развязала веревочки. Ей требовалась еще хотя бы минута.
-Садитесь, - сказала она, не оборачиваясь.
Игорь с Наташей послушно сели в кресла возле стола. У Лены дрожали руки, она подбирала слова, торопливо перебирая листки в папке. Наконец, она поняла, что промедлить еще хотя бы мгновение было бы жестокостью с ее стороны. Лена набрала в грудь воздуха, обернулась, и, присев на столешницу, сказала на выдохе как можно тверже:
-Игорь, мы проиграли.
-…
Горе должно было бы вырваться с хрипом из груди, срывающимся криком. Наташа должна была бы схватить его, прижать к себе крепко, как никогда в жизни, вцепиться изо всех сил, и держать, целовать, захлебываться от слез.
Но все трое – Игорь, Наташа и Лена - сидели в оцепенении. А новость металась в душной комнате от стены к стене под потолком, как фантастический зверь с синеватой шерстью.
Послышался глухой стон, странный, будто вопросительный. От Наташиного всхлипа, нелепо громкого, неуклюжего, у Игоря потемнело в глазах. Его бросило в жар, как когда-то утром, когда он едва проснувшись понял, что проспал экзамен... В долгом взгляде Елены Сергеевны ему в глаза было только: «Как ты мог?». Потом она извинилась и торопливо вышла.
В коридоре, уверенно шагая к лаборатории, Лена приложила ладонь к губам и зажмурила глаза, стараясь очнуться от дурного сна, который все не уходил.
-Первый снег растает, Леночка, - послышалось за ее спиной.
-Что?
Александр Иванович закрыл пустую палату, вручил ключи Лене и тихо повторил, отводя взгляд:
-Первый снег растает. И это тоже забудется.