О наших газетах

Г.Вормсбехер
О наших газетах
Выступление на IХ Международной научной конференции 5.11.2002 г.
в дискуссии по докладам Т.Шатских «Краевая немецкая газета «Арбайт» как национальный и оппозиционный орган»
и Т.Иларионовой «Газета «Нойес лебен» и ее роль
в формировании национального самосознания российских немцев
 в годы «оттепели» и «застоя»».

После 1941 года у российских немцев национальных газет не было: они сами не имели возможности создавать и выпускать газеты, не могли определять и их содержание. Они могли только выписывать их и читать да иногда писать в них по узкому перечню дозволенных тем.
Это были газеты не российских немцев, а для российских немцев. Они были просто частью государственной советской прессы, которая вся была партийная: с одним руководством, одной идеологией, одним источником финансирования, одной цензурой. Различия в ней заключались лишь в статусе (центральная печать, республиканская и местная) да в читателе, определенном по сфере деятельности («Крестьянка», «Работница», «Советская культура», «Социалистическая индустрия» и т.д.) или по возрасту («Комсомольская правда», «Пионерская правда»). Особенностью изданий для российских немцев было то, что они делались для специфической национальной группы и выходили на немецком языке.
Газеты для российских немцев создавались не по решению российских немцев и не для освещения жизни российских немцев и их проблем; они создавались по решению ЦК КПСС и для политико-воспитательной работы среди немецкого населения.
Не были российскими немцами и тогдашние главные редакторы газет. И первую послевоенную немецкую газету «Арбайт» на Алтае, и центральную «Нойес лебен», и затем «Фройндшафт» в Казахстане возглавляли бывшие политработники советских оккупационных войск в Германии. Отсюда и менталитет газет, особенно в первые годы – разъяснение «местному населению» политики «военной администрации» своим языком.
В редакции «Нойес лебен» долгое время вообще не работали российские немцы, что тоже ясно говорит о том, насколько она могла считаться газетой российских немцев. Лишь после того, как вопрос о национальных кадрах в газете был поставлен в 1965 году делегацией советских немцев как один из фактов дискриминации, в редакцию были приняты и российские немцы; максимум был достигнут, когда в ней установилась красноречивая пропорция: треть русских, треть евреев, треть немцев. Но на высших трёх должностях двадцать лет не было российских немцев,  даже в редколлегии первый немец появился тоже лишь почти через двадцать лет после основания газеты.
Впрочем, даже наличие в штате российских немцев могло тогда проявляться больше в инициативах, чем в результатах: всё зависело от руководителя газеты, от того, насколько строго он соблюдал партийные установки.  Это мы могли видеть на примере газеты «Фройндшафт», где кроме главного редактора практически все были немцы. Партийно-цензурный пресс и надзор были тогда такими, что русский человек во главе газеты был даже предпочтительней - он вызывал у властей меньше подозрений, а значит, мог быть смелее там, где немец втягивал голову в плечи.
Не могли быть немецкие газеты национальными и по содержанию. Потому что им разрешалось писать не о том, как немцы живут, что их волнует, какие у них проблемы, а о том, как они работают. Можно сказать, что газеты писали о российских немцах не как о немцах, а как об обычных советских гражданах, только с немецкой фамилией. Причем эти газетные граждане не имели никакой истории, никакого прошлого, не имели и в настоящем кроме работы никакой жизни, тем более национальной.
Даже о немцах - деятелях культуры, интеллигенции, депутатах и редких партработниках писали не как о людях, занятых национальной культурой, национальными проблемами, депутатах от немецкого населения или работниках немецких партийных организаций (таких вообще не было), а как об обычных представителях этих сфер, только имевших немецкую фамилию.
       Одна из главных задач этих газет была формирование у немецкого населения иллюзии равноправия с другими народами страны, активной включенности в жизнь страны, иллюзии о том, что у российских немцев как у всех есть свои депутаты, своя интеллигенция, свои работники культуры и т.д.
На самом деле они были не у российских немцев, а из российских немцев. И были не потому, что они российские немцы, а вопреки этому. И многие из таких людей очень не хотели, чтобы о них писали как о немцах. Когда, например, по свидетельствам очевидцев, первого после войны Героя Социалистического труда и депутата Верховного Совета СССР из российских немцев тракториста Александра Беккера Хрущев как-то спросил: «Так ты что, немец что ли?», Беккер был очень смущен: «Да ну что вы, да какой я немец…». Отказывались, чтобы о них писали как о немцах, и ряд видных деятелей советской культуры из числа российских немцев.
Совершенно запрещено было газетам писать об истории российских немцев, о том, что у них была когда-то своя республика на Волге. Даже слово «Волга» до начала перестройки не пропускалось на страницы газет. Показательный пример: популярнейшая песня на стихи Л.Ошанина «Течет река Волга…», прекрасно переведенная на немецкий язык И.Варкентином, долгое время не публиковалась в «Нойес лебен», чтобы не вызывать ностальгии «по прежним временам».
Нельзя было писать о проблемах российских немцев, о их тогдашнем положении, о ситуации с национальной культурой, с изучением родного языка.
Когда я предложил для публикации в «Нойес лебен» первую главку из моей повести «Наш двор» о военном детстве, в которой отец маленького героя повести, отпущенный как дистрофик из трудармии к своей семье в сибирское село, умирает, - главка была воспринята очень тепло, но мне предложили «чуть поправить» ее: пусть отец возвращается не из трудармии, а из фашистского концлагеря. Так маленькой повести дали большой срок ждать публикации - 16 лет…
Или когда я подготовил очерк о состоянии преподавания немецкого языка как родного в ряде областей Казахстана, показывающий, что преподавание это за десять лет сократилось разительно, - зам. главного редактора вполне по-человечески мне объяснил, что можно бы что-то напечатать об одном конкретном случае в одной конкретной школе, но «77 интервью по одному вопросу» (так назывался очерк) о ситуации вообще печатать нельзя. Так очерк вместе с командировочными блокнотами и черновиками лежат в перевязанной папке до сих пор.
Даже когда я однажды после семинара наших писателей, где слишком много, на мой взгляд, говорилось о форме и слишком мало о содержании нашей литературы, написал на диалекте шванк о том, что “wenn die Moddr am Sterwe ist, schwetzt mr net iwr Riwwelsupp” (когда мать, т.е. народ,  при смерти, не говорят о достоинствах похлебки) – это не решились опубликовать, - даже в такой иносказательной форме, даже на диалекте, которым ни руководство газеты, ни цензоры не владели.
Это лишь несколько примеров из собственной практики – практики сотрудника редакции, знавшего все рогатки и имевшего возможность отстаивать свой материал в самой редакции, и тем не менее… О том, сколько по этим причинам отклонялось материалов нештатных корреспондентов, можно только догадываться.

И тем не менее, роль этих газет для российских немцев была очень велика. Они давали людям хоть какой-то материал для чтения на родном языке кроме уже редкой, прихваченной как драгоценная реликвия при выселении, напечатанной еще готическим шрифтом, фамильной Библии.
Газеты вызывали несомненный интерес у людей: действительно часто возникало ощущение, что это «наши» газеты, что это забота о нас, что мы действительно имеем право писать и читать о собственной жизни.
Газеты, пусть виртуально, но сближали своих подписчиков; через постоянные в течение нескольких десятилетий объявления в газетах о розыске родственников, а также среди авторов и героев публикаций, многие находили своих близких и друзей.
Несмотря на все трудности, газеты всё же содействовали тому, чтобы поддерживались национальная художественная самодеятельность, преподавание родного языка, издание нужных учебников, подготовка учителей.
Даже то, что о российских немцах постоянно писалось как о хороших работниках, пользующихся уважением, что их тоже награждают орденами и медалями, что их куда-то избирают, что у них есть свои писатели, которые регулярно публикуются на литературных страницах газет, - морально поддерживало народ в те трудные годы. Думаю, к нашим газетам вполне можно отнести высказывание классиков: религия – это вздох угнетенной твари, религия - это душа бездушного мира, религия – это опиум для народа, если заменить слово «религия» словом «газеты». Потому что наши газеты выполняли в эти трудные безнадежные годы в определенной степени очень схожие поддерживающие функции религии.
Через газеты приходили к своим читателям и наши писатели. Хотя ни одна национальная литература в стране не находилась в таких чудовищно узких рамках по издательским возможностям и по тематике, когда всё, что питает нормальную литературу, было для нее табу: история народа, жизнь народа, проблемы народа, надежды и чаяния народа – писатели тем не менее пробивались к своим читателям, доносили до них свои мысли и переживания – в подтексте, между строк, потому что иначе было нельзя. И они могли надеяться, что читатели их поймут, потому что писатели были плоть от плоти народа, прошли с ним через все его страдания, и их понимали с полуслова.
Могли ли наши газеты быть тогда в оппозиции к власти? В сегодняшнем, обычном понимании этого слова, предполагающем открытую критику власти и ее действий, - конечно, нет: ни одна из многих тысяч советских газет не могла быть тогда в оппозиции к власти, тем более газета, издаваемая для российских немцев.
Но газета могла быть неравнодушной к проблемам своих читателей, могла содействовать решению этих проблем, могла ходатайствовать перед властью за своих читателей – хотя бы под тем же флагом выполнения решений партии об улучшении политико-воспитательной работы среди немецкого населения.
То есть газета могла себе позволить иногда выступить с предложениями по повышению эффективности проводимой среди немецкого населения работы в конкретном селе или клубе – не обобщая, не критикуя местное начальство и линию партии. В этом смысле и в такой форме газеты могли себе позволить «оппозиционность». И тут очень многое зависело от личности главного редактора.
Газета «Арбайт» действительно активно выступала за улучшение положения немецкого населения в Алтайском крае. Совсем в духе ленинских требований, оставаясь на почве официальной идеологии, она выступала часто не только как «коллективный пропагандист и коллективный агитатор», но и как «коллективный организатор» – культурных мероприятий, вечеров как части читательских конференций, что вызывало небывалую активность у немецкого населения и всё большее беспокойство у краевого начальства. Естественно, руководству края это не нравилось, и газете это всё больше давали понять, чтобы она знала своё место. Но, видимо, главный редактор – Пестов – был достаточно масштабной фигурой, имел опыт даже зарубежной работы, поэтому относился к этим указаниям местного начальства без должного пиетета туземного жителя. И при первой возможности она была закрыта.
Помню, в 1967 году мне пришлось на несколько месяцев заместить заведующего отдела писем в газете «Фройндшафт», и тогда я узнал, что несмотря на жесткое подавление всяческих инициатив после двух делегаций советских немцев, ставивших в 1965 году в Москве вопрос о восстановлении автономной республики, в редакцию всё же приходят письма по этому вопросу, по ряду других серьезных проблем немцев Казахстана и советских немцев вообще. И раза два я с изумлением видел, какие закрытые (т.е. не для публикации, а только для  начальства) обзоры писем читателей посылал в ЦК КП Казахстана наш главный редактор А.Шмелёв – русский, представитель власти в национальной газете.
Фактически обзор писем превращался в жёсткую записку о серьезных недостатках в работе с немецким населением, о грубых нарушениях прав советских немцев, о неправильных действиях местных властей – как конкретных проявлениях нерешенности главной проблемы немецкого народа. По этим «обзорам» главному редактору приходилось потом беседовать и в самом ЦК, и у меня вызывало глубокое уважение то, что человек, не являясь российским немцем, не боялся вызвать на себя ради них гнев начальства.
Помню также, как я принес главному редактору «Нойес лебен» Г.Пшеницину очерк о селе Подсосново на Алтае – немецком селе, тогда передовом в крае по экономическим достижениям и самом красивом по благоустройству. Прочитав последнюю фразу о том, как же сделать, чтобы «было как нужно, чтобы было как у всех? Чтобы, как в далекой и суровой Кулунде – зоне рискованного земледелия, - цвело, и хорошело, и ставило рекорды, и говорило на родном языке Большое и Прекрасное Подсосново?..» - он как бы мимоходом заметил: «Хм, тут вы, конечно, опять о своей автономии… Ну да ладно…». И показав таким образом, что его не проведешь, всё же подписал в печать. И читатели тоже поняли, о чём речь.
Помню и пришедшего на смену Пшеницину В.Цапанова. Он не был журналистом,  он был помощником секретаря ЦК Кулакова, которого убрали из ЦК, и поэтому Цапанова нужно было где-то «пристроить». Человек он был сложный, самолюбивый, опытный интриган и вдобавок  достаточно смелый. С ним приходилось уже работать иначе. Когда еще до перестройки у нас был подготовлен для альманаха очерк «Изобразительное искусство в АССР немцев Поволжья», цензор, естественно, завернул его нам, потому что упоминать о республике было нельзя. Мне удалось «убедить» Цапанова, сыграв на его самолюбии: как же так, ведь он всё же главный редактор, он политический руководитель газеты, он подписал очерк в печать, а какой-то формалист-цензор вмешивается в вопросы, о которых не имеет представления. Ведь если читатель не увидит в очерке названия бывшей республики, какие эмоции это вызовет у него и по отношению к газете, и по отношению к её руководству, и по отношению к линии партии, которая не насмелится даже через сорок лет назвать то, что было и что всем читателям известно? Цензор исходит только из своих инструкций, руководитель же газеты исходит из авторитета партии…
И Цапанов взял на себя ответственность, очерк вышел без цензурной правки. Так, впервые за все послевоенные годы, в советско-немецкой печати появилось название республики немцев Поволжья и был напечатан целый очерк об одной из сторон ее культурной жизни…
(Для справки: если начальный период работы Цапанова был довольно эффективный: газета стала значительно смелее и активнее, был проведен первый после войны семинар по истории российских немцев, за что Цапанов получил нахлобучку, был создан литературный журнал – альманах «Хайматлихе вайтен», сыгравший большую роль в литературном процессе 80-90-х годов, - то второй период его правления был просто катастрофичен по расколу коллектива редакции, по установлению в ней атмосферы 30-х годов, по преследованию всего национального).
О том, как много в роли газеты зависело от главного редактора, мы видели потом и на преемнике Цапанова – В.Чернышеве, который панически боялся всего, что ему было непонятно, и в первую очередь национальной проблематики российских немцев. Его «правление» – самый черный период в истории газеты: по трусости, по конформизму, по отставанию от общего процесса гласности и перестройки  в стране, а главное – по разгрому, который был учинен им в редакции, когда из нее вынуждена была уйти почти половина творческого состава, причем ведущие работники и в основном немцы – такого невозможно было ожидать даже в самые «застойные» времена.
Не лучше было и в редакции «Фройндшафт», когда интеллигентного, умного, профессионального журналиста и писателя А.Шмелева (Дебольского) сменил графоман и самодур Л.Вайдман, так третировавший боль и трагедию российских немцев в собственной газете, что вызывал даже коллективные письма протеста читателей и писателей – небывалое явление в нашей прессе.
Всё это ещё раз подтверждает сказанное вначале: у российских немцев не было своих газет, потому что направление, содержание этих газет и положение в них ни в коей мере от них не зависело. Так было при Советской власти, но ещё хуже стало потом, когда газеты стали частными: их направление, их содержание, их уровень целиком стали зависеть от уровня и материальных интересов их владельцев, видевших в них только частный бизнес, и от тех, кто платил.
Нет у российских немцев и сегодня ни одной общенациональной газеты. Мы совершенно лишились нашей центральной печати: худший образец того, во что она превратилась, являет собой газета «Нойес лебен», приобретенная в частную собственность В.Бауэром. Ни «Московская немецкая газета», ни «Moskauer Deutsche Zeitung» также не имеют отношения к российским немцам – ни по своим задачам и целям, ни по своим издателям, ни по источнику финансирования, ни по адресату, - хотя и издаются обе эти газеты на средства, выделяемые для российских немцев, и часть тиража рассылается в регионы проживания российских немцев.
Частные газеты в регионах, несмотря на все потуги, остаются больше органами удовлетворения амбиций их владельцев и средством для их пропитания. Лишь газеты двух национальных районов, являясь официальными изданиями, могут считаться локальными национальными газетами, да мужественная «Цайтунг фюр Дих» на Алтае продолжает удивлять своей стойкостью и верностью проблемам российских немцев, их родному языку.