.
К средине восьмидесятых у Любы и Роберта была удобная трехкомнатная квартира, машина, сад: все внешние атрибуты благополучия. Они вели насыщенную событиями жизнь, посещали театры, литературные вечера, новые музейные экспозиции, иногда выезжали в отпуск по туристическим путевкам за границу.
Большой областной город, доступные цены на билеты и путевки, все это давало возможность жить интересной культурной и духовной жизнью. Но не заметно, исподволь отношения в семье усложнялись. Люба много работала, уставала, часто не было ни времени, ни сил вникнуть в семейные проблемы. Роберт работал не меньше, да еще тянул на себе почти все заботы о саде, машине, гараже. Придя после напряженного приема больных или ночного дежурства в стационаре домой, Люба часто раздраженно делала замечания то кому-нибудь из дочек, то Роберту по поводу не прибранной квартиры, не вынесенного мусора и т.п. Никто, наверное, не припомнит, когда произошла первая общесемейная ссора.
Скорей всего это было связано с Натой. Еще подростком она начала пренебрегать своими домашними обязанностями: не прибирала в девичьей комнате, когда была ее очередь, не помогала на кухне ни сестре, ни матери, перестала мыть за собой посуду. На просьбы и замечания либо отмалчивалась, либо дерзила. Чем старше становились дочери, тем труднее было регулировать многосторонние отношения в семье: между сестрами, между матерью и дочерьми, между Любой и Робертом из за различия взглядов на истоки семейных конфликтов. Кто кого больше любит, кто кому мог бы уступить, кто под чью дудку пляшет, выясняли довольно часто.
В результате, когда дочери повзрослели, оказалось, что под все дудки пляшет Роберт: жену он любил, старшую дочь обожал, младшую жалел. Ради своих родных девочек он стал «буфером», старался смягчить все «наскоки», «толчки» и «тычки», которые перепадали им друг от друга. Постепенно дом становился менее уютным и желанным местом для отдыха и общения, все реже они рассказывали друг другу о своих заботах и проблемах, делились новостями. Просить совета у матери дочери перестали, потому что следовало после этого поступать непременно так, как она рекомендовала: ее «рецепт» – единственно верный. Если дочери поступали по-своему, то Любе хотелось, чтобы их вариант не прошел. После их неудачи, она говорила тоном некоторого превосходства: «Я же советовала сделать не так, но вам все хочется по-своему делать».
Это, конечно, вызывало еще большее отчуждение между матерью и дочерьми. Но они по-прежнему жили под одной крышей, у них были общие дела. Они и для себя и для окружающих были семьей. Поэтому, когда старшая дочь, Катя, закончила консерваторию, вышла замуж и переехала в другой город, все почувствовали брешь в привычной для них цепочке семейных связей. С ее отъездом в квартире воцарилась тишина, стало просторнее в гостиной: «уехало» вместе со своей хозяйкой пианино.
Любе и Роберту не хватало Катюшкиного веселья и задора, компаний ее друзей. Оказалось, что семья держалась не только на властном Любином характере, на ее возможности «достать» для комфортного существования родных ей людей необходимые товары и продукты, но и на Катином щебетании, лукавом блеске ее карих глаз, на цокоте ее каблучков. Больше всех скучал о дочери Роберт. Был он человеком домашним, любил проводить вечера в гостиной, смотреть телевизор, слушать Катину игру. После обязательных занятий, Катя исполняла просьбу отца. Это называлось у них «концерт по заявкам».
Катя, подражая манерам дикторов радио, объявляла: «А сейчас по просьбам членов бригады плотников-универсалов для их бригадира Робертино Молоткова мы исполняем блюз «Уральская рябинушка». Поет его земляк и однофамилец Вахтанг Кикабидзе». Исполнялась другая песня, могли быть использованы различные варианты, как профессий заказчиков, так и смешение жанров и исполнителей. Но получалось всегда смешно и забавно. С отъездом Кати домашнее вечернее пребывание для Роберта, как выразилась бы Катя, потеряли свой шарм.