За Яузой, в глухой окраине стоит дом Шелепуги. Внушительного в жилище Проньки мало. Так себе строение: мрачное, узенькие распашные оконца, как бойницы. Давно уж не только тутошние знали, какие внутрях закатывались отвратительные гульбища. Окрестный люд стоном стонал от кровавого непотребства Шелепуги. Бродили слухи, что в подклети кромешников тюрьма местится.
Нескоро добралась забавная пара до логова Пшибожовского подручника. Савва приник к массивной двери. Изнутри сочился заунывный густорёвок. ТО Сема Валенок пробовал себя в песне. Скорей всего, внутри никого кроме. Собственно, и для двоих штурм маленькой твердыни - дело несподручное. С возвращением же поплечников Шелепуги, промышлявших сейчас по темным углам, удача свелась бы к нулю. Быстрота - залог успеха. Памятуя о том, Кожан шепнул что-то в ухо Толстопятого. Тот кивнул, с разбегу саданул в дверь плечом, пьяно матюгнулся. Наглость пришлась ко двору.
Суровый Сема как раз любовно выбивал полукафтан и справедливо почел, что на такую дерзость способен лишь кто из подгулявших дружков. А если чужой - того след и поучить.
- Щас намну бока, твою в шесть корыт через перекладину! - пообещал он, отворяя запор.
Вышло обратное. Сзади под ноги громиле катнулся целый кабан, но с железными хваталками. В грудь шарахнули без взмаха, но, по меньшей мере, наковальней. Сема, весело раскидывая лавки, семипудовым валенком заскользил по нетесаному полу...
Впереди золотилась щель. За неплотно пригнанной дверью кто-то шуршал. Кузя так мило щупнул ее плечиком, что влетел верхом на "плоту". В дальнем углу просторной горницы скрючился Шелепуга. Перевязанный, в одной руке - лучина, в другой - самопал. Нервно хохотнув, он направил дуло в лоб наваждению. Убью-за-алтын растерялся. Он застыл на четвереньках, огромные лапы повисли изогнутыми плетьми. Пронька измывательски щурил уцелевший зрак, медленно приближая палец к спуску. Кузя заворожённо переводил взор от кривого ока к самопальному.
И тут из раздавшихся коленок Толстопятого выскользнуло нечто столь отталкивающее, что пришел уже Шелепуге черед стекленеть. Двух мгновений замешки Савве хватило для меткого броска. От боли Пронька взвизгнул, в плече по рукоять стрянул кинжал. Самопал сорвался, угодивши дулом по босой ступне.
Захлебываясь от воя, Шелепуга распахнул окно, нырнул в темь. Боль глушил неизъяснимый ужас перед лыбящимся обрубком со свирепыми глазками. Увы, проем был узок. Аршинная грудь засела в древесных тисках. Свеча с шипом потухла. Но Савва - истый кожан - видел и в темноте. Подскочив к окну, ухватил бешено трепыхающуюся ногу разбойника. Из последних сил Шелепуга рванул и выпал, оставив в руках карлика штанину.
***
…Время работало не на "освободителей". Вломились в подклеть, - куда просторней наземной части. За отсутствием ключей приспособили топор с ломиком, и давай наудачу двери вышибать. Под напором такой "отмычки" не устояла ни одна.
Связанный Бердыш сыскался в третьей клетушке. Разрезали веревки. Ноги Степана к передвиженью были годны. А вот глаза заплыли - хоть пальцами растягивай. Оглядев спасителей, он только покачал головой, А, может, лишь размял затекшую шею. Потянулся встать, охнул, но вроде без переломов.
- В Кремль сам? - осведомился Кожан.
- Впервой ли? - Кивнул Степан.
- Ступай тогда. Чего сидишь? У Годунова нужда до тебя. На карауле Пахом Говядин и Гнат Арсеньев. Позывной: "кречет". В сенях сабля кинута валяется. Подбери...
Бердыш давно привык ничему не удивляться. Только еще разок качнул он головой и почти без прихрома вынесся наверх.
Кожан о чем-то пошушукался с приятелем. Оба замешкались. Чуток.
***
Когда охающий Пронька прикандёхал с десятком молодцов, его крышу облизывали дымные щупальца и алые языки. Не ласковые, а очень жаркие. Сдирая с пораненной головы тряпку, Шелепуга дико взревел и ну скакать, выстанывая, вкруг потрескивающей хаты. Молотил по затворенной снутри двери и стенам здоровым кулаком. Оголтело взывал спасать добро. Требовал воды, которой поблизости не оказалось. Десять недоумков, привыкших только жечь, отнимать, бить да пить, беспомощно перетаптывались: нет-нет да, подкинут в бушующее пламя горсточку земли.
- Братцы! Дверь ломай, спасай добро! Половина вам пойдет! - наконец сдался хозяин.
Добро не спасибо: поплевав на ладони, трое здоровил схватились за мощное наружное кольцо со стукальцем, повисли тупым углом к двери. Качались недолго. Вывернутое с корнем кольцо изогнулось в шести ручищах, а три задницы сплющились о порог. Оставалась, правда, толстая замочная скоба.
- Веди лошадей! - бесился Пронька. - Привяжите их что ль, пущай дернут!
Но кони брыкались, остервенело косились, не желая подходить к жареву. Тогда кто-то догадался привязать к скобе бечеву в кисть толщиной. За нее уцепились всей улицей. От мощного рывка тянульщики попадали. Дверь вылетела. Успели едва заметить, как в сенях потолок протаранила громадная тумба. Тотчас под балкой глушильно грохнула звонница.
Позже выяснилось: воспарившей горой был Сема. Валенка связали, залепили рот, поставили на рундук, накинули на шею петлю. Хвостик веревки продели через торчащий из потолка крюк и дотянули его до внутреннего кольца двери. В довершение маковку Валенка украсил казан. Таким образом, чтобы отворить дверь, требовалось вздернуть грузного Сему. Что и было блестяще проделано его подельщиками. Которым предстояло теперь до скончания гадать, что послужило смерти приятеля: дым, жар, петля или страшный удар о потолок? С другой стороны, кое-кто и позавидовал столь праведному концу: жил грешником, а ушел, поди ж ты, колоколом!
Сени только дымились, но и сюда местами врывались алые всполохи. Остальные помещения спасению не подлежали. Ничего и не спасли, если не считать блестящего казана, ставшего посмертным шеломом Валенка. Бездомному Шелепуге оставалось по достоинству оценить остроумие поджигателей.
Эпизод романа «Степан Бердыш, или Горький мед Жигулей» (1985)
http://proza.ru/avtor/plotsam1963&book=26#26