Присяга

               
    Шелест колёс об асфальт укачивал, двигатель ровно гудел, в салоне было тепло. Муж сосредоточенно смотрел на дорогу, молчал. Рита, откинув спинку переднего сиденья, вытянула ноги, устроилась удобно, закрыла глаза. И сейчас же перед ней появилось лицо сына. Он смотрел на неё, слегка улыбаясь, как на первой своей солдатской фотографии, которую прислал через два месяца после призыва. Рита тяжело вздохнула: Господи, как же она не хотела, чтобы Юрка шёл в Армию! Газетчики и тележурналисты сделали своё дело: вот уже лет десять проводы на службу больше напоминают похороны, причём плачут на них не только родные, но и сами будущие защитники Родины. Она помнила, как провожали в Армию её одноклассников: звуки духового оркестра, торжественные лица отцов, сияющие – парней, которые снисходительно и даже полупрезрительно поглядывали на своих сверстников,  забракованных военкоматовской комиссией.
  На проводах Рита стойко держалась до последнего момента. Глядя на смеющегося сына, который разговаривал о чём-то с друзьями, она горестно думала: «Ну почему мой Юрка, наделённый большими способностями к точным наукам, так не любит учиться? Бросил университет и теперь с явным удовольствием идёт служить в Армию, хотя прекрасно знает, что там сейчас творится». На двух других пареньков тяжело было смотреть: один, в усмерть пьяный, грязно ругался, отталкивая лезущего к нему с поцелуями такого же пьяного отца, а другой, с застывшей гримасой ужаса на лице не отходил от горько плачущей матери.
  Рита стояла рядом с хмуро молчавшим мужем, бессильно опустив руки, и не сводила с сына глаз. Зная, как Юрка не любит слёз, она держалась, запрещая себе плакать. Но когда перед тем, как сесть в автобус, сын обнял её, поцеловал в голову и дрогнувшим голосом сказал: «Мам, ты что-то у меня совсем белокурая стала», - Рита не выдержала и разрыдалась, обхватив сына за тонкую юношескую шею, припав к его широкой и мускулистой, как у отца, груди. Юрка, пытаясь осторожно разжать её руки, дрожащим голосом уговаривал:
- Мам, ну не надо, ну не плачь. Вот увидишь, всё будет хорошо. Я тебя очень люблю. Прости меня. Наверное, я  дурак. Но вот увидишь, всё будет хорошо!
Прапорщик нетерпеливо и требовательно прокричал из автобуса фамилию сына, и тот судорожно прижав Риту к груди и ещё раз чмокнув её в мокрую от слёз щёку, взмолился:
- Папа, возьми её!
Муж расцепил Ритины руки, обнял её, не давая бежать за сыном. Юрка вскочил в двинувшийся с места автобус; дверцы, лязгнув, захлопнулись. Рита, закрыв лицо руками, заплакала в голос. Толпа провожающих разошлась. Муж потянул Риту за руку к машине.
  Два месяца она не жила. Дни и ночи тянулись бесконечной чередой. Писем от сына не было. Рита обивала пороги военкомата, пытаясь узнать, куда же направили Юрку. Там ей неохотно отвечали, что пока ничего неизвестно, надо ждать. И вот, наконец, - письмо без марки, фотография, с которой чуть насмешливо из-под надвинутого на лоб берета смотрят синие Юркины глаза, и скупые строчки о том, что всё хорошо, и дата присяги.
  Они приехали на место в шесть часов утра. Перед железными воротами с нарисованной на створках белой пантерой уже стояла толпа людей с взволнованными и усталыми лицами. Говорили, что присяга назначена на одиннадцать часов. Муж, который провёл ночь за рулём, теперь спал в машине, а Рита бродила в толпе, вглядываясь в лица собравшихся людей. Какая-то очень скромно одетая женщина бранила явно смущённого  седоватого мужчину: «Ну, говорила же я тебе, не надо такси брать, успели бы на автобусе! На эти пятьсот рублей лучше бы сынушке чего-нибудь купили бы!» Совсем ещё молоденькая беременная девчонка нервно курила сигарету за сигаретой.
   Внимание Риты привлёк один из караульных солдат, стоявших у ворот. Он смотрел на всех с такой невыразимой тоской, что сердце её дрогнуло от жалости к этому обритому наголо мальчишке в камуфляже. Рита подошла к нему, заговорила, стала расспрашивать, как им тут живётся. Паренёк охотно отвечал на её вопросы. Сказал, что живётся сносно: дедовщины нет, каждую неделю проверяют медики (смотрят, нет ли синяков, следов от уколов). Кормят, правда, плоховато, но они уже привыкли. И в город не пускают: «молодые» часто сбегают, а из-за них – постоянные карантины.
- А Вы к сыну в гости приехали?
- На присягу.
- А ко мне никто не приезжал и не приедет, - парень вздохнул. – Родители у меня пенсионеры, и сеструха в институте учится. Тут не покатаешься. Им и на хлеб-то не всегда денег хватает.
У Риты сжалось сердце. Она кинулась к машине, насобирала в пакет понемногу ото всего, что привезли сыну, принесла солдату. Тот страшно смутился, стал отказываться, она почти насильно всунула ему в руки пакет. Второй караульный с явной завистью поглядывал на них.
- Спасибо Вам большое! Я скоро сменюсь, могу Вас по гарнизону поводить, - смущённо улыбаясь, сказал паренёк.
Но тут в дверях пропускного пункта показался офицер, зычно пригласил приехавших на присягу следовать за ним. Люди заволновались, торопливо собираясь группами вокруг солдат с номерами частей на табличках.
  Рита разбудила мужа, и они пошли за маленьким солдатом в больших кирзовых сапогах, который нёс над головой фанерку с номером части сына.  Их привели на плац, разрешили встать у кромки и ждать ещё час начала торжественного действа. Риту колотило от волнения. До боли в глазах она вглядывалась в серо-зелёную массу солдат, пытаясь увидеть лицо сына. Рота за ротой солдаты печатали шаг следом за знаменосцами мимо взволнованной толпы родителей, сестёр, братьев, невест. Обнажённые по локоть руки крепко сжимают автоматы, глаза ребят устремлены вперёд, лица сосредоточены, серьёзны. И все похожи, как близнецы! Рита чуть не расплакалась с досады: ну где же её Юрка, где он? Стоящая рядом пожилая женщина, заглянув ей в лицо, сочувственно сказала:
- Да Вы не расстраивайтесь, сейчас они встанут на свои места, и нам разрешат подойти поближе. У меня уже второй служит. Я знаю.
  И в самом деле, солдаты построились поротно вокруг вынесенных из казарм столов, на которых лежали какие-то бумаги, и родным разрешили подойти ближе.  Рита, забыв о муже, бросилась вперёд, и, наконец, увидела своего мальчика. Он стоял по стойке смирно вторым в шеренге солдат, совсем близко от неё. Юрка, не мигая, смотрел на что-то говорящего перед строем командира. Черты сыновьего лица заострились, кадык треугольником выпирал на тонкой мальчишеской шее.
- Сыночек, Юрочка, я здесь, кровиночка моя, - громко зашептала Рита, улыбаясь дрожащими губами и делая приветственные движения руками.
Что-то дрогнуло в Юркином лице, но глаза его всё так же были устремлены вперёд, и что-то незнакомое, строгое было в облике сына.
- Сыночек, это я, мама! Ну, посмотри же на меня! – жалко сморщив лицо, громко сказала Рита.
Муж положил ей руку на плечо, произнёс, наклонясь к самому уху:
- Рита, ну подожди, не отвлекай парня. Ему это важно.
Командир громко назвал фамилию сына. Юрка, печатая шаг, подошёл к столу, взял папку с текстом присяги и начал читать, чётко произнося каждое слово.
Глядя сквозь слёзы в торжественное и суровое лицо сына, Рита вдруг поняла: её любимый озорной мальчик вырос. Он стал мужчиной.
                2001г.