Иван Гогочев, выпускник художественного училища, был доволен новым местом жительства. Небольшой провинциальный сибирский городок, едва дотянувший до своего статуса, принял радушно. Здесь Иван получил то, что хотел. А хотел он очень мало: крыши над головой да зарплаты небольшой. Почему небольшой? Считал, что деньги развращают человека, дают возможность полениться, а это несовместимо с его представлением о настоящих художниках, которые чаще всего были бедны. Да и вообще, как там Горький писал? «Человек должен быть выше сытости». Эту точку зрения Иван разделял, потому, что приличной суммы в руках никогда не держал.
В городской администрации определили школу, которой нужен учитель рисования. Её убогий вид не смутил Ивана Петровича. Раньше в этом помещении Колчак лошадей держал? Ну и что? Когда это было? Было и быльём поросло. А сейчас, слава Богу, шестидесятые.
Директор школы Пётр Николаевич определил учебную нагрузку: два урока в день, выходных тоже два. Жильё дал. Конечно, не палаты белокаменные, а всего-навсего маленькую избушку, с подслеповатыми, давно не мытыми окнами. Увидеть что-либо через них почти невозможно. А на что смотреть-то? Одно окно выходит на школьный огород, где буйствуют подсолнухи, другое щурится на деревянное сооружение, культурно называемое туалетом.
Одним словом, устроился Иван Петрович. Директор ему понравился: свой мужик, хотя внешность самая заурядная. Цепкий взгляд художника определил, что за ней прячется богатая душа. Захотелось, не откладывая, нарисовать портрет, вытащив из пластов сознания то, что глубоко спрятано. Сложно это сделать, но Ивану иногда удавалось.
А вот он директору не понравился. С осуждением посмотрел Пётр Николаевич на длинные космы Ивана, по-бабьи собранные на затылке в пучок и перетянутые тонкой резинкой, на старенькие брюки с вытянутыми коленями, давно не стиранную клетчатую рубашку, застёгнутую на одну, болтающуюся на нитке пуговицу, на растоптанные пыльные шлёпанцы. Правда, с одобрением взглянул на мольберт, в задумчивости покачал головой и… ничего не сказал. С дороги человек. Запылился.
В течение двух дней коллеги по просьбе Петра Николаевича несли Ивану необходимые для жизни вещи. Он искренне благодарил, смущаясь и краснея.
Бедно Иван жил всегда. К бедности привык давно и просто её не замечал. Он родился в семье деревенского сторожа и доярки. До него у родителей был сын, и тоже Иван, вернее, Ванечка. Умер он в три года от какой-то непонятной болезни, потому что понимать было некому: в деревне одна медичка, да и та только-только училище окончила, аспирин от анальгина не отличала. Очень родители по Ванечке тосковали и второго ребёнка назвали тем же именем, хотя близкие не советовали. Примета плохая.
В детстве Иван постоянно слушал о том, какой умерший Ванечка был молодец, каким он был красавцем. « Что вы, что вы? – говорила мать людям, - Иван – жалкая тень Ванечки.
Время шло, память о сыне не умирала, не зря её называют вечной. В конце концов, потеряв надежду хоть чем-нибудь понравиться родителям и окружающим людям, Иван замкнулся в себе. Он жил в мире только ему понятных образов, которые придумывал. Для Вани дождь - серебряные нити, соединяющие небо с землёй, продуктовые ларьки – нахохлившиеся воробышки, утренняя заря у него по утрам умывается, ветер шалит. Близким другом стал альбом для рисования. С ним он не расставался. Кроме самого мальчика, никто в альбом не заглядывал, пока не приехал к Гогочевым в гости дядя Коля, брат отца. Он-то рисунки Вани внимательно рассмотрел:
- Ваня Гогочев, да ты настоящий Ван Гог! Учиться тебе нужно. Замечательный художник должен получиться.
Листая альбом, он удивился:
- Какая любовь к пейзажам!
Про себя отметил:
- Только странный и наивный человек может написать такое небо и такие деревья.
А вслух сказал:
- Собирайся, поедешь со мной в город. Учиться в художественной школе будешь.
Родители не возражали. Иван взрослый, а живёт – ни Богу - свечка, ни чёрту – кочерга. Ни к чему интереса нет: знай, целыми днями картинки малюет. А тут нежданно-негаданно такая возможность появилась!
Сдал Николай племянника в школу да и забыл о нём. Так что Ваня карабкался по жизни сам, как мог. Довольствовался малым. Ничему не удивлялся. Чаще всего молчал. Всё больше удалялся от людей и рисовал, рисовал… Мазок за мазком, как слова в устной или письменной речи, – и готов портрет, мазок за мазком – картина. Иногда, чтобы не умереть от голода, кое-что из нарисованного за копейки продавал. Покупали охотно. Выжил Иван, профессию получил, а теперь и работу, и жильё имеет.
Иван Петрович занялся подготовкой к школе. На первый аванс приобрёл кое-какую одежонку и впервые в жизни пожалел, что не имеет в своём жилище зеркала. С нетерпением ждал Иван первой встречи с учениками. Детей он любил, и было у него страстное желание научить их всему, что умел. С коллегами близко не сходился. Иногда обращал на кого-то внимание, но только, как художник, подбирающий интересную натуру. Пышные формы физички Анны Петровны напоминали Данаю, просилась на холст аккуратная головка и тонкий римский профиль лаборантки Люси, удивляло формами атлетически сложенное тело физрука Славика. Но больше всего Ивана привлекал пленэр. Всё свободное время он искал новые ощущения в природе. И однажды нашёл.
Ничто не предвещало дождя. Вдруг в течение нескольких минут небо заволокло тучами. Началась такая буря! Кусты гнулись под неистовым ветром, дождь колотил по мольберту, а художник не спешил. Он воспринимал происходящее всеми органами чувств, чтобы потом перенести ощущения на холст.
Буря успокоилась неожиданно, как и началась. Чтобы не растерять переполнявшие его чувства, Иван поспешил домой. Работу над картиной начал днём, но продолжал и ночью: краски наносил плоскими мазками, появились волнообразные линии, динамические пучки, неистовые завихрения. Не понравилось - смыл нарисованное, и всё нарисовал заново. Хотелось не простого описания бури, а проявления на холсте чего-то загадочного, неизведанного. Чувства рвали его на части. Бешеная энергия просила выхода. Чтобы успокоиться, пропустил стаканчик вина, потом другой. Погас свет. Пришлось укрепить на мольберте свечи и продолжать работу при свечах. Но вдохновение почему-то пропало. Кисть выпала из рук. Свечи одна за другой погасли. Им на смену спешил рассвет, закрашивая белым цветом то, на что смотреть художнику не хотелось.
Лето сменила осень. Начались занятия в школе. Учеников несколько шокировала небрежность в одежде нового учителя. Но в скором времени в школе началась мода на длинные волосы, собранные в пучок. Это не обрадовало Петра Николаевича. Но, поразмыслив, решил, что ничего криминального в этом нет. Работой Ивана он был доволен: вон какую выставку детских работ организовал! Об этом даже в городской газете писали.
В начале декабря выпал первый снежок. Лёг он на застывшую землю и, похоже, до весны не растает. Утром, как всегда, Иван спешил на урок. Выходя из дома, открыл дверь и замер от удивления: на припорошенном снегом крыльце лежали два ярко-оранжевых апельсина, а на снегу написано поздравление с днём рождения.
Весь день Иван думал о том, кто его мог поздравить. Он внимательно присматривался к каждому учителю, вопросительно заглядывал в глаза учеников, но ответа на вопрос не находил. Теперь Иван смотрел на окружающий мир сквозь призму оранжевого цвета. В оранжевый цвет окрасилось всё: дома, кусты во дворе школы, ученики, их работы.
Иван понимал язык красок.
- Так, - рассуждал он, стоя в коридоре школы. - Оранжевый цвет – прежде всего цвет солнца. Он символизирует грядущие перемены, развитие, направленность на успех, ассоциируется с огнём и роскошью.
Заулыбался:
- Роскошью… Это уж точно ко мне никакого отношения не имеет.
- Может быть, постараться угадать, кто подарил апельсины? Обычно, насколько я помню, это любимый цвет людей, обладающих интуицией, и страстных мечтателей, - сразу же исключив учеников (они не могли знать о дате рождения), он мысленно стал перебирать имена коллег.
По коридору шла лаборантка Люся. В её руках - сетка с апельсинами.
- Она. Конечно, она! Только она могла купить апельсины – настоящую редкость в этих краях – в запретной зоне, где жили её родственники! – обрадовался Иван, поймав себя на мысли, что этот факт ему очень приятен.
- Люся, - заволновался он. – Спасибо за праздник! Ты бы не согласилась его продолжить у меня дома?
- А почему бы и нет? Жди, - улыбнулась Люся.
Домой Иван летел на крыльях. К нему сейчас придёт такая девушка!
Пригласив Люсю , Иван рисковал прослыть неряхой: кровать не убрана, посуда не мыта, на стене у мольберта - фуфайка, о которую он вытирал кисть. Фуфайка давно превратилась в шедевр. Краски на ней сияли, бунтовали,кричали, извивались, струились, плакали.
Сначала всё привести в порядок: грязную посуду - в таз с водой, фуфайку - под кровать, в руки - веник. Потом на стол поставить бутылку вина и два стакана, положить апельсины. Хотелось сделать Люсе что-нибудь приятное. Вспомнив, что он всё-таки Ван Гог, на большом листе ватмана Иван нарисовал фломастером огромные оранжевые подсолнухи.
- К вам можно?
На пороге стояла улыбающаяся Люся.
(Автором использована иллюстрация "Памяти Винсента" из коллекции Льва Верабука).