(Написано в 2005 г. после возвращения из суздальского Ризоположенского монастыря.)
Я тут вкусила, можно сказать, полноценной монашеской жизни. Опишу впечатления, поскольку они определенно есть в некотором количестве.
В Суздале служат полный суточный круг богослужения, а именно, когда не В. пост, то вечером 9-й час, вечерня, утреня и 1-й час, а утром — 3 и 6 часы и литургия. В В. пост литургия по будням не служится, и порядок меняется: утром 3, 6, 9-й часы, изобразительные и вечерня (в среду и пятницу к этому прибавляется литургия Преждеосвященных Даров); вечером — великое повечерие и утреня. Сокращают только 2 кафизмы на утрени (а не в пост 1) и, кажется, в пост кафизму на 9-м часе (ведь она там должна быть? забыла).
Миряне, естественно, ходят в храм, как хотят и могут, а монахам желательно ходить на все службы. Плюс еще у них монастырское правило — утром утр. молитвы и полунощница. А в Ризоположенском читают еще дополнительно кучу каких-то молитв, в т.ч. «Пяточисленные» Богородице и какие-то полурусские недавно составленные и т.п.; зачем это нужно, не знаю, видимо, чтобы подольше было правило, но лучше бы они св. отцов читали, а не это; а также 2 главы из Апостола и главу Евангелия ежедневно. А вечером повечерие с 3-4-5 канонами (а иногда и с акафистом) и вечерними молитвами. В общем, замолиться можно.
Вот я и замолилась. Потому что — что получается? Встаешь в 4 (!) утра каждый день, в лучшем случае в 4.10. В 4.30 начинается утр. правило, часа на 1.5. Служба в храме начинается по будням в 7, а по сб.-вс. в 7.30. В любом случае от окончания правила до службы остается еще время, которое совершенно непонятно, на что тратить. На чтение, на келейную молитву? В сб., правда, поскольку до службы оставался час, меня послали стелить по кельям чистое постельное белье. Самое то занятие в 6 утра, надо сказать.
Ым. Зачем они так рано встают? Зачем такое длинное правило? Зачем они выходят в храм за полчаса до службы, хотя до храма идти 5 минут (и тебе приходится со всеми уходить, а не то вообще закроют в обители и на службу не попадешь)?
Служба в соборе длится где-то до 9.30 или и дольше. Потом завтрак в трапезной. Причем ризоположенские монахини в общую трапезную почти не ходят, а едят у себя в обители почему-то. Дальше начинаются послушания. Некоторые в трапезной. Причем пока я была, все те же и они же трое сменяли друг друга, а некоторых, напр., келейницу игуменьи, в трапезную на послушание не посылают вообще; а это послушание — с утра и до вечера на целый день, и на службы не попадешь. Одна в соборе целый день почти. Остальные идут в обитель. И там с утра и до обеда варят супы и каши. Каждый день. И разговоры разговаривают. И еще канты напевают. Старушки, коих большинство, вообще спят по кельям целый день. Когда суп сварен, они его едят, это уже в 14-15.00. В это же время в общей трапезной тоже обед. В 16.00 в соборе вечерняя служба начинается и идет до 6 вечера. Уже в 15.30 из обители выходят в храм. Дальше ужин, то-се, а в 20.00 в обители вечернее правило опять на 1.5 часа, которое читается уже по сути в полусне, и дальше уже спать.
Т.е. в сутках часов 8 уходит на молитву, около часа на всякие хождения в храм и обратно, 6 на сон, 1.5-2 на всякое междуделье, примерно 1.5 на еду. Итого на работу остается 6 часов, а на самом деле часто и того меньше, если где-то с кем-то разговоришься и т.п.
А потом они удивляются, почему это ничего не успеть. Игуменья вот сидит на кухне в обители, 3 часа дня, поели, она и говорит: «Вот скоро уже на службу идти, и день прошел, а ничего не успели сделать...» Так и хотелось сказать: «А что ж вы хотели, матушка, при таком-то распорядке?» Хм.
Это одна сторона вопроса. А другая та, что от такого количества правил и служб не только ум не «просвещается», но наоборот, как-то окончательно тупеешь и перестаешь вообще что-либо воспринимать. Пододеяльники гладить после таких молитвенных трудов, может, и можно, да и то ноги болят, а уже умственной работой заниматься... Проблематично.
Нафига тогда столько богослужений и, главное, такие огромные молитвенные правила? Впрочем, владыки со своими монахами на правило встают в 6 утра, и оно у них гораздо короче, равно как и в обители св. Иоанна Шанхайского. А вот ризоположенские изощряются в подвигах. Только на кой эти подвиги нужны, коль скоро на правилах старушки спят, а молодежь зевает и с ноги на ногу переминается, — непонятно.
Владыка Ф. в защиту длинных молитвенных правил мне привел такой аргумент: это всегда было свойственно подвижникам — много молиться; вот, мол, и в житиях читаешь, что такой-то святой молился, уснул во время молитвенного подвига и удостоился чудесного видения.
Но если я не хочу видеть видения?..
Это мне напоминает, как одна ныне покойная монахиня рассказывала случай из собственной жизни. Когда она еще была в тайном постриге, она ходила в монастырь на Карповке причащаться. И вот, был там батюшка (Николай, что ли?), который славился своей якобы духовной прозорливостью и т.п. И вот, на очередной исповеди он ей сказал:
— Тебе надо много-много молиться! Чтобы скорее выйти замуж!
Она потом рассказала об этом знакомому монаху и спросила:
— Отче, может, мне тогда поменьше молиться, а?..
Третья сторона вопроса это чтение святых отцов. Какое без этого монашество? По-моему, никакого. А монахини там почти ничего не читают. Во-первых, некогда, во-вторых, и сил нет. Надо же на правиле стоять и супы варить. Нет, некоторые читают, но это как-то не поощряется даже. Одна молоденькая послушница сбежала из Ризоположенской в Иоанновскую, в частности, потому, что игуменья отобрала у нее книгу аввы Дорофея, которую ей дал о. Ф. Мол, как это ты у батюшек книжки выпрашиваешь, «ты бы еще у митрополита попросила! Верни обратно. У меня эта книга есть, я тебе ее потом дам, когда сама дочитаю». (Интересно, а что, она ее за всю жизнь до сих пор не прочла?..)
Все-таки надо ко всему разумно подходить, к богослужению в том числе. Или я чего-то не понимаю, или полный круг служб по нашим временам — роскошь, доступная только каким-нибудь пустынникам. Конечно, одна вечерня или повечерие ежедневно — это тоже не богослужебная жизнь; но надо избрать-таки царский путь, в зависимости от того, чем вообще монахи занимаются, сколько им нужно на эти послушания сил итп. Еду надо тоже с этим соизмерять, постный устав. Умственная работа вообще, по-моему, требует больше калорий, чем физическая, так что...
Теперь, значит, о еде. Еда там не совсем по уставу, т.е. без сухоедения, но и слава Богу, что без. И так-то всю неделю без постного масла, суп-каша, суп-каша-картошка, кисель «с таком» или с леденцами, которые я не ем — зубы берегу. Ни тебе чаю нормального, а о кофе уж и говорить не след. У игуменьи, правда, там на кухне припрятана банка растворимого, но это только для почетных гостей. Вот владыка Ф. приходил, так за счет того, что он согласился выпить кофе, а я с ним говорила, и мне кофе досталось. И даже — надо же — с орешками. Зато приехала я тут в Москву и никак наесться не могу, хотя даже рыбу лопаю второй день. «Поститесь хорошенько, почтеннейшие, как перед смертью!»
А вот у митрополита в синодальном дому, между прочим, круглую неделю с постным маслом едят...
Это в пост. А не в пост общая трапеза от постной практически не отличается, разве что масло постное всегда и сметана иногда с рыбой. (Надо говорить: «с рыбою»; ну, ладно :) Сыр? Творог? Да вы что. Неее. Может, в синодальном дом это и бывает, не знаю.
Электрических розеток в кельях нет, кстати, так что не особо и почитаешь долго, глаза устанут; а чтоб мобильник зарядить, мне приходилось ухищряться по-всякому, потому что показывать его матушкам о. Ф. категорически отсоветовал, ибо это все не одобряется. Равно как и компьютер, особливо интернет. О музыке лучше и вовсе не заикаться. (Хотя по мне, лучше петь Цоя, чем канты или иеромонаха Романа.)
Разговор с игуменьей. Зашла речь о моей жизни в Петербурге, в частности, о том, что я в библиотеки хожу. А она:
— А что ты там читаешь в библиотеках? Не мирские книги?
— Исторические разные, наукой занимаюсь.
— А зачем?
Этот вопрос меня убил, честно говоря.
Я уж не стала говорить, что я не только исторические, а и романы почитываю иной раз. Но вообще сам подход. Зачем заниматься наукой? Зачем что-то изучать? Разве это монашеское занятие?
— Но, матушка, — говорю, — ведь святые отцы тоже бывали очень учеными. Вот сегодня, например, память патриарха Никифора, а он был очень ученым, по тем временам все науки изучил.
— Э-э, ты бы еще себя со святым Василием Великим или Иоанном Златоустом сравнила!
— Так я же не сравниваю! Я просто говорю, что это не грех — науками заниматься.
— А вот святой Антоний Великий что, ученым был?
Нет, граждане, это грех — науками заниматься. Монах отрекается от мира, поэтому он не должен читать светских книг. Он должен стоять на правилах и службах до потери пульса, а потом варить супы и гладить пододеяльники.
При этом мне ставится в вину еще и то, что я езжу по городу и вижу всякое-разное, а на мир тоже нельзя смотреть. Надо в монастыре сидеть и молиться. «А ты про Бога-то помнишь?» Да нет, не помню я про Бога. Я хожу и рассматриваю рекламные щиты и Цоя распеваю. Или роман обдумываю. Про любовь и сопутствующие товары.
А они там на мирское не смотрят. Только вот когда я приезжала в декабре прошлого года, и прилетел вертолет с елкой, ставить ее перед торговыми рядами, ризоположенские матушки так и прилипли к окнам и смотрели на этот вертолет. Должно быть, не забывая при этом об умной молитве.
Впрочем, что это я. Осуждение это грех. «Даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего». Да. Причем есть такие вещи, за которые нельзя осуждати, а есть такие, за которые осуждати можно и должно. За работу на компьютере, например, или там за чтение мирских книг. Или за то, что человек пытается указать на какие-то недочеты в делаемом общем деле. И это называется обличение согрешающего. Для его душевной пользы, ага.
Граждане, озабоченные моей душевной пользой и всякое такое, шли бы все далеко и лесом. О своей бы душе промышляли и о своем смирении. Но у нас народ православный почему-то горазд смирять других — в целях их душевной пользы, конечно же. А то ведь она погибает, как же, надо ее спасать. А то она ж гордая и неадекватная. И мы ее будем лечить. Через битье по голове. Чтоб она превратилась в деревянного солдата Урфина Джюса и не возникала, а принимала все как есть и считала, что это вообще лучше не бывает.
Пошли все нафиг.
И если это монашеская жизнь, то я, определенно, не монах.
Так что пойду в свой угол к своим книгам. А кто будет приставать с духовной жизнью, смирением и послушанием, тому дам по лбу Дунаевской библиографией исихазма. Мало не покажется, бо она тяжелая и толстая, в твердой обложке.
Св. патриарх Фотий когда-то в ссылке очень страдал от того, что его лишили вообще всех книг. Он писал императору и сетовал, что «от века не было такого мучения, и его изобрели специально для меня». Знал бы он, что когда-нибудь это в иных местах станет почти что нормой монашеской жизни, он бы еще не так сетовал.
А еще про него рассказывали всякие истории, да такие и столько, что тоже мало не покажется. И обвиняли в таком, что...
Это утешает. «Инде еще побредем».
30.03.2005