Долгое эхо.
Дворе Василяуски, рассказавшей эту историю.
Я расскажу вам всё, как было, как мне рассказала Двора. Я не писатель. И Двора как я… Поэтому, что знаем, о том и поведаем, как сможем. История, нам показалось, того стоит.
Это было в 1984 году. Наверное, в апреле. Потому что была уже свежая листва и воздух пах чем-то необычно приятным.
Научная конференция в Еврейском университете. Тема… Что-то по эволюции органического мира. Рабочий день кончился. Шимон, знакомый Дворы по университету, вышел из корпуса. Сегодня он сделал сообщение в своей секции и «контент» был принят аудиторией весьма благосклонно… Один, какой-то чудак, стоя аплодировал… Ну, бывает… Нервы не в порядке… Или ещё что-то…
– Сэр Ш;мон! Сэр Ш;мон! Вэйт ми плис! Подождите меня, пожалуйста. Я хотел… Ай вонт…
Это тот самый чудак!
– Говорите по-русски. Мне нравится русский!
– Хорошо! Русский у меня не самый лучший. И акцент литовский не самый красивый. Но сказать понятно, кажется, могу… Шимон! Вы отлично пробежались по эмерджентной эволюции! Просто и ясно! Как доктор прописал! И зачем ещё какие-то эволюционные концепции, если есть та, которую мы с Вами исповедуем!
И они оба рассмеялись как-то открыто и радостно. И обоим от этого, вроде бы неоправданно весёлого смеха, стало неловко. Они посмотрели друг на друга и опять рассмеялись, только уже сдержанней и как бы над самими собой.
– Ш;мон! Мы, литовцы, не любим русских и евреев. Мы и себя-то любим раз в году…Но вы мне так симпатичны, что о чём бы ни говорить с Вами, лишь бы говорить, лишь бы общаться. Как ещё говорят по-русски, нам куда бы ни идти, лишь бы с вами по пути…
– Тогда идём ко мне.
– Я счастлив! Спасибо, Шимон! У меня такое чувство, будто мы где-то встречались и при каких-то радостных обстоятельствах. Но ничего вспомнить не могу…
– Странно!.. Вы мне тоже очень симпатичны. Мы даже внешностью несколько похожи: наши лбы до затылка, вытянутый овал лица и подвижность... Только Вы выше меня. И кажется мне, что мы знакомы… Игра психики! Дежа-вю!
– Может быть! А может и не быть!.. Вы были на конференции в Иллинойском университете?
– Нет. А Вы были в Париже в позапрошлом году?
– Нет. Больше я нигде не был. Разъезды – не по мне. Но Иерусалим я не мог пропустить! Меня сюда как будто какая-то магическая сила влекла… Значит, мы не могли встречаться где-то раньше. Я всю жизнь живу в Литве и закончил биофак Вильнюсского пединститута.
– А я всю жизнь в Москве и закончил биофак МГУ. И вот в Израиле семь лет…
– Опять никакого объяснения!..
– Я думаю, само как-то выяснится… Не будем напрягаться. Тем более, что мы уже пришли… Лиечка-Лапочка! У нас гость! Вот познакомься и познакомь с ним меня. Мы не успели это сделать…
– Понятно! Всё теории да концепции – где там о себе помнить!
– Меня зовут Эвалдас. Я из Литвы.
– Очень приятно! Проходите. Сейчас будем обедать. Готовьтесь.
После обеда попадали в кресла.
– Шимон, Ваши дети на фото прелестны!.. У вас так уютно!
– Шимон! Мама пришла! – Это Лия сообщила.
– Мама, у нас гость из Литвы, Эвалдас.
– Очень приятно! Мария! Вы из какого города? Из Вильнюса? Вы мне коротенько расскажете, как там сейчас? Одну минутку, пожалуйста!
– Мама ходит на уколы. Уже два инфаркта пережила… Вот она!
– Эвалдас, попейте яблочного сока!
– Спасибо!
– Ах!..
Она упала к ногам Эвалдаса… Лия звонит в скорую помощь. Эвалдас принёс стакан воды. Шимон ищет пульс.
– Нет пульса… А вот зеркало!.. Не дышит…
Скорая констатировала смерть. Вероятно, на почве третьего инфаркта.
Маму Шимона похоронили. Эвалдас уехал в свой Вильнюс. Прощались тепло.
Эвалдас писал Шимону.
«Дорогой Шимон! Меня до сих пор греет тепло нашего общения. Нигде раньше я не находил этого. И, конечно, терзает недоумение… Мне кажется, я виновен в смерти Вашей мамы. Но я никак не пойму, каким образом?
Она подала мне на подносике стакан с соком. Естественно, она смотрела, как я с ним справляюсь. Всё! Ни в чём не вижу ответа на мой вопрос! Ни в чём не было чего-то особенного!!! И вместе с тем, у меня на душе камень…»
«Эвалдас, отвечал Шимон, традиция угощать соками мужчин, входящих в наш дом, появилась у мамы, когда ко мне домой стали заходить мои школьные товарищи.Отрок, входящий в наш дом, должен был обязательно получить стакан питья. Потом этой чести стали удостаиваться более взрослые молодые люди… Странно!.. Я никогда об этом не думал: прибавлялись её годы – прибавлялись и годы тех мужчин, которых она удостаивала угощением… Но и в этом я не вижу разгадку!.. Мама оставила довольно большой архив. Конечно, я всё это прочту. Может быть, там найдётся объяснение… Понятно, читать надо с начала. А на каком этапе будет разгадка – не известно. А скорее всего… Просто пришло время… И совпало оно с тем , с чем могло совпасть.»
Прошло около трёх месяцев. Шимон очень взволновано говорит по телефону:
– Эвалдас! Посмотри на кончик указательного пальца твоей правой руки. Что особенное ты там видишь?
– Ничего!.. Ну, вот ноготь чуть-чуть короче, чем на левой руке… Ну, и что? Ну, ещё на кончике кожа почему-то светлее… Никогда не обращал внимания… Это для тебя имеет значение? Ты ищешь признаки моего генетического вырождения?
Мне нравится, что ты говоришь со мной на «ты». Это давно надо было сделать!
– Я нашёл в тебе кое-что для меня более интересное, чем генетическое вырождение ! Пересылаю тебе дневник мамы. Сядь покрепче и читай.
Эвалдас открыл письмо.
«Фашисты привели нас в Панары, местечко под Вильнюсом, и устроили там наше гетто. Я шла из Вильнюса, как все, пешком, с полуторагодовалым Эли на руках. Многие женщины оставляли своих детей, где только могли. Говорили, что нас всех расстреляют… Я тоже, в конце концов, не выдержала и передала Эли какой-то женщине, из тех, что подходили к колючей проволоке и совали нам лепёшки, хлеб… Кто что. Их прогоняли, но они не слушались и подкармливали нас. Это были и русские и литовки. Мне кажется, я отдала Эли литовке. Она хорошо говорила по-русски. Я больше не видела её. И никто ничего не мог сказать мне о ней. Так мы потерялись…И вероятно, навсегда».
Дальше описываются ужасы гетто. И потом…
«Из нашего гетто нас увозили в товарных вагонах, говорили, на работы в Германию, а тех, кто для работы был слаб – в Освенцим. Потом узнали, что всех увезли в Освенцим. До меня очередь не дошла. Нас освободили советские войска. Первое, что я сделала после реабилитации (спасибо русским), я пошла в Панары. Улица за улицей я обошла все дома посёлка. Я не нашла ни Эли, ни той женщины. Несколько раз мне говорили, что соседи взяли мальчика из гетто, но потом их самих арестовали немцы или они уехали куда-то. Документы в поселковом совете о жителях посёлка были сожжены. Старых, знающих работников не осталось… Я использовала все способы поиска. Я каждый раз указывала особую примету
Это было месяца за два до войны. Я шинковала капусту для засолки в трёхлитровую банку. Стол был большой, и я взяла на него Эли. С одной стороны стена. С другой – я. У него много игрушек. Мне казалось, это совершенно безопасно. И я о чём-то размечталась. Вдруг его рука оказалась под ножом. Я в ужасе, вместо того, чтобы остановить нож, надавила на него.Эли был очень подвижным. Он убрал руку. Но кончик указательного пальчика я отрезала! Господи! Я остолбенела на миг. Затем схватила его руку. Увидела ранку и вместо того, чтобы принять меры, как безумная, рыдая, стала обнимать его и целовать…
Всю жизнь я жду встречи с Эли. Я знаю, что он жив и здоров! Я заглядываю на указательный палец его сверстников, когда вижу их впервые. На рынке, на вокзале, в магазине. Нет моего Эли. Но где-то он жив и здоров! Я это знаю! Может быть, останься я в Литве, я встретила бы его. Но так сложилось, что второй мой муж (первый погиб на фронте) должен был жить и работать в Москве… И у нас с ним был уже Шимон. И вскоре должен был появиться второй ребёнок.»
– Эвалдас! Ты понял? Ты всё понял? – спрашивал по телефону Шимон.- У тебя нет причины винить себя в чём-нибудь. Ты дал возможность маме увидеть тебя при жизни. Это хорошо… На крайний случай…
Приезжай к нам с семьёй!
– Я… пока не могу…