Конечно, время упущено. Нельзя ссориться осенью. Ссориться надо летом, когда все оппоненты на юге и никто не прочтет, не взъярится.
Но время упущено, городская осень пахнет нафталином, оппоненты вернулись с юга домой, и теперь, безусловно, не исчислишь обид. Узнаешь много нового о себе. ("Дерзкие и бессмысленные взгляды опубликованных вами раздумий…". "Недаром стоит символ отрицания "А" перед фамилией этого…". И т. д. Тем не менее, как любил говаривать т. Сталин: хочется поговорить о фельетоне. Предложить немного "дерзких и бессмысленных". Зайти на кухню жанра и поднять крышки. Рассмотреть, как это делается.
С некоторых пор утвердилась точка зрения, что без фельетонов выходить неприлично. И все газеты, журналы любых толщин и направлений завели даже специальный раздел. На узких внутренних совещаниях давалось много торжественных, почти кровавых клятв. Всюду редакторы заверяли, что отныне фельетону будет "зеленая улица". Даже магистраль. И пусть отдел наметит острые темы. Острые, разноплановые. И давать фельетон каждую субботу. Каждую субботу на одном и том же месте. Читатель это одобрит. Откроешь газету - и будто возвратился к себе домой: тапочки, как всегда, стоят возле комода.
Поклялись, засели творить. А читатель вскоре заметил:
А. Тапочки опять не стоят возле комода. Регулярный субботний фельетон пропал. На привычном месте фельетон появляется теперь с такой железной нерегулярностью, будто его публикацией ведает Бюро прогнозов.
Б. Не стало разнотемья. Тема наметилась, вызрела одна. И в обеденный перерыв подписчик центральной газеты дудел:
-Ого, вскрыли фурункул в системе "Оплодовощторга"! Двести тысяч похитили.
На это подписчик республиканской газеты откликался небрежительным "пхэ!" и заявлял, что это еще ерунда - двести тыщ, а вот его газета оповещает о краже четырех миллионов.
Но всех перешибал патриот городской вечерней газеты: -Семь миллионов, не то что у вас! Вот у меня слямзил так слямзил! А это его фотография в газетке, ищут милягу. Нуте-с, товарищ Скунсов, нуте-с, я вас сличу, чтой-то профиль у вас не в порядке…
И посеревший товарищ Скунсов уже весь день не работал, убеждая всех, что не крал семи миллионов, все последние четыре месяца разводился с женой, и что ему вообще велика его зарплата, и он просит ее урезать.
Словом, фельетон задавила одна тема - жулик. Почти исчезли фельетон-ревю, обозрение, литературный, обобщающий, моральный и лирический фельетоны. Дело дошло до того, что писатель Рыклин, отправивший из Москвы телеграмму:"Выезжает Рыклин, обеспечьте жильем", - был встречен на месте крайне забавно. Перед ним положили тяжелую папку уголовных дел.
-На кой ляд они мне? - удивился Рыклин.
-Да как же, - ответили ему. - Вот она, ваша депеша:"Выезжает Рыклин, обеспечьте жульем".
-Жильем! - закричал Рыклин. - Жильем, а не жульем!
-Ну, - развели встречающие руками, - а мы подумали - опечатка.
Так воспитался взгляд на фельетон как на припорошенное беллетризацией, переведенное со смутного юридического языка на общедоступный - "Уголовное дело №"…
-Ведь кто его знает, - рассуждали в редакторатах, - с этими обобщениями, с ревю…И потом вечно в них какие-то словеса, бубенцы. А действенность прежде всего - это вы забыли? Сегодня звонили из суда, Комолов-Коровин украл вагон теса. Вот разоблачили бы его, сорвали маску.
При этом подразумевается:
А. Что опровержения не будет, ибо Комолов-Коровин уже сидит.
Б. Что читатель, одолев фельетон, подумает: смела, смела газета. Крушит - невзирая на лица! Во вскрыла!
В. Что этим абсолютно ясным и зряшным псевдофельетоном (ведь все уже сделали суд и милиция) можно вытеснить какой-то сомнительный обобщающий. С которым, того гляди - неприятности.
Так чудесное, нужное сочинение оказывается в корзине. На его месте длинно и нудно распинают жулика. Происходит это от робости. И она крепнет, она становится даже стилем работы, переплавляясь в перпетуум-робость. Она простирается так далеко, что после некоторых фельетонов двум негодяям, упомянутым в них, проводят на дом горячую воду.
Ниже докладываются два сухих факта и ставится вопрос: зачем? Зачем это было сделано? Факт первый, мелкий. Почтенный столичный журнал предложил автору тему. Автор за нее ухватился.
-С темой вы сладили, - признал через месяц редактор. - Только начало у вас слишком…того. И стишок резковат. Я, конечно, понимаю, что юмор. Но надо бы смягчить, подрессорить.
Начало было такое:"Есть вещи, которые возникают сразу во множестве. Первой, родоначальной, не было «. Даже ведущий диалектик Кремля не стал бы оспаривать такой довод. Скажем, мог ли быть на Земле первый комар? В это трудно поверить. Они сразу вылетели роем".
Так было в рукописи. И в журнале было без малого так. Иначе звучала только третья фраза:"Даже диалектик не стал бы оспаривать такой довод". Слова "ведущий" и "Креиля" выкинули. На всякий случай. Вдруг ведущий Сурков обидится и даст выволочку!
Поэтому есть просьба к ведущим. Ведущим в области диалектики и во все остальных областях науки, культуры, производства! Напишите, понимаете ли вы юмор? Обидел бы вас первый вариант фельетонного начала или же нет? И, как говорят, если кто угодно во глубину веков поколупает свою родословную - то непременно на донышке обнаружит татарина. Но вдруг да не татарина, а китайца? И похоже, во многих сидит потаенный ген от династии Цинь, а генетически китайцы вне понимания юмора.
Теперь докладывается другой факт подрессоривания, не мелкий. В редакцию знатного московского журнала наведался железнодорожник.
-Я начпоезда, - представился он. - С восемнадцатого ускоренного. Кому рассказать безобразный случай?
И он рассказал. Едет поезд. Ускоряется. Все честь по чести. Вдруг на разъезде получена телеграмма:"Освободите купе - к вам сядет депутат"
-Депутату я всегда! - объяснял в журнале начпоезда. - Взял троих из одного купе и рассовал по другим..
-У них и билеты были?
-Были. Как без билетов.
-И никто не протестовал?
-Один военный блажил. Ну, мы его по хулиганской статье…
-Угодить, значит, хотели? Народному избраннику?
-Ну да. А тут возьмись - безобразие. Поезд подкатил к станции, а он и лезет в вагон, парень один, наш профсоюзник с дистанции дороги. Жена при нем в ботиках, сын спеленатый. Прямо лезет в то купе. "Куда? - я ему воспрепятствовал. - Я купе для депутата чистил!" А он мне шепотом:"Не дури, какой депутат, это я телеграмму давал". И так ехал до самой Москвы. Нахальный без меры. Чего ж я для депутата людей мордовал? Военный меня за грудь придавил. А все из-за профсоюзника. А начальство он, разобраться, не важнее меня. Вы ему сатирически всыпьте.
-Так, - сказали начпоезда в редакции. - Уж мы опишем. А как вы себя чувствуете в этой истории? Вы какое имели право сгонять с места людей? Хоть для депутата, хоть для Чубайса? Кто вам дал право? Это вам даром не пройдет!
Намечалась большая, интересная тема. Может быть, без зубовного скрежета ее поддержали бы человек пять депутатов и пара министров.
Но не поддержал редактор. Он ее, что называется, подрессорил, а фельетониста командировали из Москвы в селение Циммермановку на Дальнем Востоке, где процветал страшный беспорядок: одна женщина в агрогороде вылавливала из соседской кастрюли суповые созвездия жира.
Так мелкотемье потеснило проблематику. Фельетонист из исследователя превратился в следователя. Вместо педагогической функции фельетону навязали милицейскую. И уже бубнил теоретик, подводя бетонную базу:
-Фельетон как чтение? Кусочек худлита? Хотите худлита - читай те Бабеля. Фельетон - это конкретное принятие конкретных мер. Так сказать, "обсудив напечатанный в вашей… - с-кая губерния сообщает: факты, изложенные в… подтвердились. Банщик Эдвин с работы снят. Мозолисту Пудову сделано внушение. С потолка больше не капает на нервы холодная вода". Вот что такое фельетон. Доходчивость. Действенность. Простота!
Но навязывается вовсе не та простота, что у Чехова. Навязывается простота, которая хуже воровства. Читателя лишают возможности читать думая.
Нынче в среде низовых начальников прозы наметилась отвратительная повадка. Выступая на форумах, они умильно радуются тому, какой у нас пошел замечательный, массовый, чуткий, культурный читатель. Однако, стоит начальнику прозы вернуться на службу - как он уже не тот.
-Вы для кого это писали? - спрашивает он автора, принесшего вдумчивую, настоящую прозу. - У нас читатель - рабочий, крестьянин. А вы принесли? Это трактат доктора наук, написанный для кандидатов наук. Массы этого не поймут!
Таким образом, массы огульно подозреваются в невежестве, серости и тупизме. И фельетонисту от имени этих широких масс преподносится лакированный кукиш.
Чтобы рьяным начальникам прозы было полегче, заметим, что они не одиноки в борьбе за простоту. Во многих местах тоже держат осаду и говорят:
-Журнал "Горожанин" все публикует для снобов. У нас, в "Аграрнике", анекдот начинается так:"Один крестьянин сказал другому"… А в "Горожанине" тот же анекдот подается так:"Однажды Бернард Шоу сказал Оскару Уайльду"…
Вот такая есть редакторская любовь к опрощению. И хорошо еще, что где-то для читателя, подозреваемого в бескультурье, печатается анекдот. Человеку не отказывают в праве немножко понимать смешное. Хотя зачастую дело обстоит гораздо хуже. Смех в фельетоне приравнивается к чему-то недостойному.
Сухая конкретность, статейность задавливает фельетон. Но деться автору некуда.
-Вот у вас написано:"Телефон подпрыгнул и зазвонил". Вы знаете, что получено опровержение? Подкреплено технической экспертизой. Они пишут: телефон не подпрыгивал. Что вы на это скажете?
На это можно сказать только одно. Надо радеть в фельетоне не об одной голой действенности, но также о читабельности, о вкусных подлежащих и сказуемых. Об остротах. Обыгрышах. Темах.
Однако, есть другие точки зрения. Воспитанные на дурном примере старших братьев. Сколько-то лет назад свершилось злодеяние. Старшие братья писатели, схватив томагавки, бердыши и топоры, набросились на беззащитный роман. Они щепали его - как лучину для самовара. И из бедняги романа получились: роман точностей, роман действия, роман потока сознания, роман непрерывности ощущения и еще многие романы. Имел место бессердечный, нелепый акт. Ибо что за роман с точностями, но без действия? Или с непрерывностью ощущения, но без точностей? Курам насмех такой роман!
То же самое случилось с фельетоном. Бедняга подвергся. Его стали щепать. Отщепили уголовный фельетон. Конкретный. Потом решили: чурка осталась еще достаточно толстая. Можно продолжить. Отщепили газетный фельетон и журнальный фельетон. Они отличались друг от друга тем, что журнальный фельетон мог быть плох, а газетный плох - дальше некуда. Придумали оправдание: мол, если не смешно, - так мы и не задавались целью. Мы - газета. Наше дело - разить. А юмор и всяческие размышлянсы - это пусть журналы радеют.
И берет газета "чистую ситуацию". Упаси Бог свести воедино две темы. Упаси Бог использовать всю палитру: иронию, сарказм, насмешку. Они от лукавого, эти полутона. Зачем нам юлить? Пишите в два цвета. Либо черное, либо белое. Нешто мало тут двух цветов? Вот Джерми тоже все делает в черно-белом, а как получается? Видели "Развод по-итальянски"? Ну вот, это при капитализме-то! А вы вертикально воткнутый журналист. У вас получится куда жарче. Кройте принципиально, без этих недомолвок, вам ничто не мешает.
И кроют. И в появляющихся якобы фельетонах за читателем не оставлено права думать, размышлять. Это сочинения на случай поездки в гортранспорте. Прочел между остановками Колхозная площадь - Самарский переулок, скоротал время - и выкинул из головы. Бессонницы от таких сочинений не водится.
Их становится все больше, сочинений с правом, так сказать, решающего голоса. А те, что с правом совещательного - вымирают. Хотя именно они заставляют думать, спорить, формируют вкусы и мнения. И наверняка крестьянин понял бы Бернарда Шоу, скажи он все это крестьянину. Более того. Есть другая, совершенно еретическая мысль: возможно, нынешний крестьянин сам сказал бы все это Бернарду Шоу, а тот - понял.