Страна амазонок сигареты и кофе

Таня Тавогрий









СТРАНА АМАЗОНОК

Сигареты и кофе

























1. В тот вечер они сидели на сверкающий Софкиной кухне, где, как всегда, было холодно, и молча курили. Чашки были перевёрнуты, пауза в разговоре возникла сама собой, потому что Неля исчерпала весь запас ярости на тему: "Все мужики - козлы, а Ашот - ну особенная сволочь",- Таня, как природный жаворонок уже клевала носом, и осталась у Софы только ради кофейной чашки, а сама Софа философски грызла семечки, глядя в одну точку.
Вечер был холодный, да и год выдался холодный и дождливый - май напоминал март, а июль пошёл уж совсем в ноябрь.
- Ну что, смотрим? - оживилась, наконец, Неля,- Так, начинаем с Тани, пока она не уснула.
Таня напряглась и даже слегка проснулась.
Напрячься было от чего. Будущее, как водится, лежало в потемках, простираясь от завтрашнего утра, с которым еще было более-менее ясно, но как-то сумеречно, до завтрашнего полудня, скрывающегося во тьме безлунной ночи, а далее шел такой густой мрак, изредка озаряемый молниями ожидаемых политических и финансовых потрясений, что Таня сама не смогла бы ответить на вопрос - а хочет ли она на самом деле туда заглядывать с карманным фонариком кофейной чашки. Но невозможность отстать от всех, когда кофе пьётся, пересиливало природный страх, и чашка неизменно переворачивалась.
- Так, так... В дом тебе небольшие денежки: ежик такой маленький, но симпатичный…
Таня потянулась тоже заглянуть в чашку, и с недоумением попыталась вообразить среди кофейных разводов, представлявшимися ей сплошными горными цепями, встающими одна из-за другой - что вообще-то наиболее точно отражало её проблемы - ежика, пусть даже маленького, но ещё и симпатичного.
- ...А ещё будет разговор с мужчиной. Скорее всего, это Алексей. Но он как будто с рюкзаком - в дорогу собирается. Не переживай - уедет он.
Эта ситуация повторялась из чашки в чашку вот уже на протяжении трёх - четырёх месяцев, но никогда не происходила в действительности.
Алексей был бывшим мужем Тани. Когда они познакомились, был он художником, занимался иконописью, носил длинные волосы и романтическую рыжую бородку. Влюбленная Таня бросилась в самую строгую религиозность: соблюдала посты, ходила в церковь каждое воскресенье, а мысль, что "Домострой" несколько устарел, и мало подходит к современной жизни, казалась ей абсолютно еретической. Кроме того, Таня, что было вполне логично, оказалась ещё и противницей абортов, а муж её, что было вовсе не логично, учитывая их доходы, ещё и противником контрацепции в любых видах. В результате за восемь лет жизни у них родилось пять детей, но здесь материальное положение ухудшилось настолько, что Алексей ушёл в затяжную депрессию, сопровождавшуюся безобразными скандалами - с вызовом милиции, фиксировавшей разбитую мебель и Танины синяки, а затем и вовсе из семьи.
Через год после развода, гуляя с детьми, она обнаружила супруга, гружённого сумками с продуктами, которые он тащил за какой-то вертлявой девицей - в их семейной жизни ситуация бывала прямо противоположной. Бывший муж оказался чисто брит, и не только лицом, но и налысо, да и глаза у него были какие-то чумные. Увидев её, он слабо дёрнулся, неопределённо развёл руками, насколько позволяла тяжесть пакетов, и побежал дальше. Потом потрясенная Таня узнала, что с иконописью, "Домостроем", Ветхим и Новым Заветом покончено - он перешёл в кришнаиты, которые учат "не привязываться ни к чему", особенно подразумевая под этим жён, детей и алиментные обязательства. Однако эта непривязываемость отнюдь не распространялась на недвижимость, о чём она узнала в суде, куда её вызвали повесткой, и с тех пор тянулся абсолютно безнадёжный процесс раздела квартиры.
Алиментов не было. Дети оказались полностью на её обеспечении, в результате "Домострой" был забыт, юбки до пят заменены джинсами-стрейч, узел из волос под платком - модной стрижкой, а профессия биолога, полученная в дозамужнее время, и не дававшая никаких шансов обеспечить пять детей хотя бы хлебом насущным, на нервную работу маникюрши.
- Нет, нет, Алексей точно уйдёт, только когда - не могу сказать.
- Ерунда всё это,- перебила Таня,- Что там, на работе - деньги будут?
- А на улице какие-то проблемы у твоего начальства.
- Да и фиг с ним, с начальством, заработки есть?
- Подожди, не перебивай, дались тебе эти деньги! Тут у тебя мужчина интересный...
- Зачем мне мужчина?
- Денежный!
- О!
- Но ты на него особо не смотришь, а вообще он в виде большой белой собаки и тобой будет очень интересоваться.
Для Тани, которая вот уже пять лет после развода не видела мужчину ближе, чем случайней прохожий на улице, вопрос об интересе был не актуальнее, чем наличие жизни на Марсе. Но ежиков больше не было, и она потеряла к словам Нели всякий интерес и дальше слушала уже рассеянно, поддакивая только чтобы её не обидеть. В гадание на кофейной гуще она не верила и относилась к этому как к сеансу психотерапии.
- Открой, - приказала Неля.
Таня провела пальцем по дну чашки и с отвращением стала выковыривать кофейную гущу из-под ногтя.
- Деньги есть?
- Слушайте, остановите эту алчную, жадную женщину!  Сребролюбие грех, или ты этого не знаешь? Значит так: белая собака -  это мужчина у тебя, однозначно, новый, ты его ещё не видела.
Софа при этих словах судорожно вздохнула.
- Боже мой! Ну откуда у меня мужчина!
- Не знаю. Это же твоя чашка, значит и мужчина твой,- отрезала Неля.
- Заканчивай, мне всё понятно.
- Заканчивай, так заканчивай,- легко согласилась она, и уже беря Софкину чашку, добавила, - Не веришь, нечего чашки переворачивать.
Софа бросила грызть семечки и потянулась к сигаретам.
Она была образцовой армянской женой нового типа. Тип этот выкристаллизовался за прошедшие Горбачево-Ельцинские перемены и существенно отличался от армянской жены советского времени. В прежние времена, ставшие уже баснословными, армянская жена была обязательно полной меланхолично-медлительной женщиной, никогда не работающей. Всё лето она производила фантастически вкусные компоты и соленья объёмом в продукцию небольшой консервной фабрики. На семейные торжества умела накрыть стол человек на двадцать, а то и пятьдесят, и всех удивить потрясающей выпечкой. Главной её заботой было искусство по выкармливанию толстеньких, щекастых детей - все остальные проблемы решал муж.
После известных перестроечных и постперестроечных событий, оказалось, что мужья могут решить далеко не все проблемы, а то ещё и создать новые; что полнота - признак плохого обмена веществ и ведёт лишь к камням в желчном пузыре, да инсультам; что излишняя полнота детей может пригодиться разве что для призывной комиссии, от которой легче откупиться, чем вылечить ребёнка от ожирения или диабета; и, наконец, потребление домашних консервов в неумеренных количествах приводит к язве желудка!
Образцовая армянская жена нового типа обязательно работала на какой-нибудь очень престижной работе - приёмщицей в ювелирной мастерской, например, а, скорее всего, держала магазинчик или парикмахерскую. Кроме того, она заметно похудела. Главной её заботой стало искусство состыковывать все секции, репетиторов, учебу в лицее для детей. Этот процесс нужно было контролировать самой, иначе дети так и норовили вместо занятий английским, плавно перетекающим в тренировку модным дзюдо или урок сольфеджио, свернуть после школы в компьютерный зал и резаться в "Контр-страйк" до темноты, пока не кончатся карманные деньги.
Кроме того, абсолютно незыблемые семейные ценности, по сравнению с которыми Танин "Домострой" был просто пособием по сексуально-феминистской революции, не обсуждавшиеся армянскими жёнами прошлого типа, нынешними трактовался довольно вольно, хотя и трактовки эти отличались от прежних примерно как "Библейские легенды для детей" в изложении Корнея Чуковского от кровавых драм "Бытия" или "I Книги Царств". Результатом этих вольных трактовок и явились загоревшиеся ожиданием Софины глаза.
- Так. Денежки тебе в дом,- повторилась Неля,- Приличные и быстро: черепаха, но с иголками как у ежа.
Этот невиданный зверь случайно напомнил Тане что-то из детства, из Киплинга, но ей хотелось спать и вспоминать дальше сказку про Ягуара и броненосцев не было сил.
- Да что мне эти деньги! - мгновенно вспылила Софа,- Чувства, чувства там есть?
- Вот проститутка,- парировала Неля, покусывая ноготь и не отрываясь от чашки. После паузы этого ей показалось мало, и она добавила с вздохом,- Шалава.
Оба эти эпитета были абсолютно неприменимы к Софе и считались лишь за вольную шутку, допустимую в столь тесном кругу. Но причины её болезненного интереса имелись.
Муж Софы Рома, которого она именовала не иначе как "Ромуальдо" в хорошем настроении и "Ричардсон" в плохом, был выращен образцовой армянской мамой старого типа. Он не знал английский, не играл в теннис и не владел приемами дзюдо, в отличие от собственных сыновей. В молодости он обладал приятной полнотой и отменным аппетитом послушного армянского мальчика, что с годами привело бедного Ромуальдо к одышке, ожирению, плоскостопию, а после рождения двух сыновей, и к импотенции. Софа сокрушалась, но сделать ничего не могла. Потом терпела, но сделать опять ничего было нельзя. Гром грянул внезапно. Последний из диагнозов Ричардсона оказался выдумкой самой Софы, и она с ужасом, последней в городе узнала подробности его амурных похождений, что, учитывая ожирение и одышку, поставило в тупик всю нашу троицу, но факты были столь неопровержимыми, что Софа собрала детей и съехала к маме. Но тут включился другой фактор. Сама Софа была из многодетной армянской семьи, что, конечно, спасло её братьев и сестёр от лишнего веса, но категория семейных ценностей была всё так же незыблема, к тому же подкреплялась полной невозможностью решить жилищную проблему. Помыкавшись год и сменив работу официантки, бармена и продавца в круглосуточном магазине, Софа оказалась перед необходимостью принятия решения. У Ричардсона была квартира, к тому же сыновья скучали по отцу, в отличие от Таниных детей, относившихся к бритоголовому кришнаиту с каким-то энтомологическим интересом - как к необычному, но опасному членистоногому. Софа опять собрала детей и совершила обратный переезд. Теперь они с Ромуальдо жили в параллельных мирах, но она получила компенсацию  в виде евроремонта (хотя кухня, пристроенная к их старому дому на крышу общественного туалета, так и осталась неотапливаемой и вечно холодной) и стабильной работы в модной компании сотовой связи с приличным окладом, которого вполне хватало на косметику, краску для волос и маршрутку до места работы. Но… Компенсационный евроремонт так подорвал финансовые возможности семьи, что её зарплата временами оказывалась единственным источником доходов. Шикарный холодильник "Бош" цвета мокрого асфальта, стоял пустой, Софе пришлось отказаться от репетитора по английскому для мальчиков, а краска для волос покупалась самая дешевая, отчего отчаянно лезли волосы. Помыкавшись еще полгода, теперь уже Рома принял решение и уехал в Москву на заработки.
Личная жизнь Софы от постановки ею ошибочного диагноза до проводов сувенирного мужа в Москву не претерпела никаких изменений. Учитывая возраст и южный темперамент, ее интересы в кофейной чашке были прямо противоположны Таниным.
- Ну что ты от меня хочешь? Ни одной «тройки», хоть убей,- цифра три в кофейной чашке означала многообещающее знакомство,- Вот тут на работе у тебя перемены, но тебя не коснутся. Кто-то уедет, место освободится: стул красивый с гнутыми ножками, но не твой.
Дальше в чашке следовали какие-то разговоры, дороги, хлопоты, опять же о деньгах.
- Ну что, ни одного мужчины?
- Нет. С Ромой, вроде бы, телефонный разговор, но очень неожиданный и какой-то странный.
- Всё, заканчивай. Давай свою чашку.
- Открой.
- И открывать не хочу. Любви нет.
- Ну, открой.
- Ладно,- Софа провела по дну чашки и стенкам жирную спираль, что дало повод Неле ещё минуту всматриваться, а потом возмутиться:
- Ну, кто так открывает! Стёрла даже всё что было. Мужиков нет.
- Всё,- Софа повернула к себе Нелину чашку. Таня подавила зевок и глянула на часы. Полдвенадцатого.
- Знаешь, на работе мужчина, которого ты очень ждёшь, даст тебе ключ.
- Поскорее бы, - вздохнула Неля.
- Ты будешь сомневаться, пойти ли на его предложение, но Ашот подтолкнёт тебя к этому своими поступками.
- Да уж, он постарается,- вздохнула Неля.
Она была самой старшей из их троицы и с самым большим семейным опытом. Три замужества, кроме того, романтические приключения, каждое из которых вполне могло бы стать сюжетом для женского романа, а Нелино жизнеописание вполне могло сойти за серию, объединённую именем одной героини, вроде приключений Анжелики. Да она и внешне была похожа на Мишель Мерсье, если можно представить себе Мишель Мерсье сорокалетнего возраста, обременённую массой проблем (а когда их у Анжелики не было), но без богатых покровителей полукоролевских кровей. Вместо этого был Ашот, который хоть и обладал замашками армянского принца, но дальше этого дело не шло. Кроме того, если какая-то страсть мужчины - к вину, азартным играм, наркотикам, женщинам - для любой семьи оказывалась губительной, то Ашот самозабвенно предавался сразу двум: пьянству с еженедельными запоями и азартным играм, куда спускалось родительское состояние. Его отец разбогател в советские времена, изготавливая в подвале собственного дома фосфоресцирующие статуэтки орлов, терзающих змею, которые украшали телевизоры во всех квартирах от Калининграда до Владивостока. Видно третьему пороку – женщинам, Ашот тоже мог бы предаваться не менее упорно, но тут внешность Анжелики сыграла свою роль - Неля его вполне устраивала.
Как назло их семейный бизнес представлял собой крошечную забегаловку, именуемую "Рюмочная", а в простонародье называемую "Разливайка". Надо полагать, что отношения Ашота с работой были сложные, Неля мечтала найти себе другого компаньона и развила втайне бурную деятельность в этом направлении.
- Так что всё у тебя получится. Вот и дома тоже самое. Перемены, все дороги открыты, на работе какие-то люди с разговорами о делах, ну да это всегда… Открой.
Неля взяла чашку в руки, приставила большой палец ко дну, замерла на несколько секунд, мечтательно закатив глаза, как ребёнок, загадывающий желание под новогодней ёлкой, и резко повернула.
Софа внимательно посмотрела на жирную запятую, оставленную её пальцем:
- Так, открыла рост, денежки, вот - смотри: грибочек, всё будет хорошо.
Помолчали. Курить больше не хотелось, от семечек першило в горле, идти по домам - Тане на третий этаж, а Неле на первый - не было сил, часы показывали чёрте-сколько времени.
- Знаете что, я думаю,- подала голос Таня,- По-моему, у нас у всех одна проблема, только в разных интерпретациях.
- На философию потянуло,- хмыкнула Софа,- русский похмельный синдром, ты вроде кофе пила.
- Это не смешно,- Таня воодушевилась,- Вокруг нас, по-видимому, идут процессы вырождения мужской половины человечества. Может правда, что мужчины и женщины – пришельцы на Земле, но с разных планет.
- Из разных галактик,- уточнила Неля.
- Да что там галактик! - южный темперамент Софы прорвался и здесь,- Просто разные вселенные! Антимиры!
- Нет, если бы антимиры, тогда была бы, аннигиляция, а ведь всё наоборот - ещё и дети получаются. Может этот процесс вообще только в России идёт. Вон - знакомства по Интернету, каким спросом пользуются. Неужели там мужики другие? Или женщины? А у нас здесь - страна Амазонок. Кто ее описывал? Еврипид? Геродот?
- Неля, ты уверена, что кофе был без коньяка?
- Да ну вас! Представьте, может, древние греки как в Скифию попадали, сразу в будущее переносились и описывали потом современную Россию. Ну, чем не страна Амазонок!


II
Если вы думаете, что им дали выспаться, то это не так.
Таню, стоило ей уснуть, разбудил телефонный звонок.
- Э-э-э-э, Танечка!
- Да,- только и смогла сказать она в трубку.
- М-м-м-м, ты что, уже спишь?
- Федька! Ты знаешь сколько времени!?
- Не знаю.
Таня всмотрелась в циферблат часов, еле видный в полутьме.
- Полвторого ночи!
- Ой, прости, пожалуйста, Танечка, - проникновенно начал Федька.
- Ты что, пьяный?
- Нет.
- Что тогда случилось?
- Да ничего. Как у тебя дела? О Леше ничего не слышно?
- Ты звонишь среди ночи, чтобы спросить – не слышно ли чего о Леше?
- Ну, не сердись.
Федька был однокурсником Алексея по художественному училищу, а Таню знал с детства – их родители дружили семьями. Он–то в свое время и познакомил Таню с Алексеем, и был крестным их старшего сына Елисея.
Если вы читали хотя бы первую часть романа Гончарова «Обломов», в продолжении которой главный герой так и не находит в себе силы подняться с дивана, то можете себе представить характер Федора. Внешне он пошел, если не в Илью Муромца, то точно в Добрыню Никитича. И рост, и плечи, и кулак с голову трехлетнего ребенка, да и лицом Федька вышел хоть куда. Недоброжелатели, однако, старательно распускали слухи о его еврейском происхождении, но это, скорее всего, по причине яростной борьбы с силами международного сионизма, которую Федька упорно вел в одиночку на протяжении последних лет. Потому что русые кудри, голубые глаза и румянец во всю щеку, как у застенчивой девушки, говорили сами за себя. Всем был бы он хорош, если б не бородка неопрятного вида в стиле «а ля-рус» - все, что ни растет на лице, все борода, какое-то сонное выражение глаз, из-за которого и цвет их не запоминался, да жуткий запах нестиранных носков, распространяемый везде, где бы Федька ни появлялся.
- Нормально у меня дела, Федя,- сказала Таня, так как ругаться с ним было бесполезно.
- Так Леша не появлялся?
- Федя, ты издеваешься? Леша не появляется здесь уже несколько лет, а ты все спрашиваешь: где Леша, где Леша?
- Ну а вдруг пришел? Вы же семья все-таки, венчанные…
Передавать дальше этот разговор было бы совершенно бессмысленно. Таня по причине врожденной деликатности терпела эти ночные звонки, а Федька, такой деликатностью совершено не обладавший и маявшийся от скуки по ночам, беззастенчиво пользовался ее добротой.
Софе тоже не дали спать.
Неля, видимо, предусмотрительно выключила телефон, и Ашот, по обыкновению, разыскивал ее по соседям. У Тани телефон был занят, так что разбудили теперь Софу. Раза три она вскакивала к телефону, но в трубке слышалось только тяжелое сопение. На четвертый раз Ашот овладел своим голосовым аппаратом и смог произнести:
- Эт-т-та кто? Таня, Софа?- он, видимо, забыл, чей номер набирал.
- Ашот, это Софа.
- А-а, где эта… Как ее…
- Неля?
- Ну да.
- Спит.
- Спит?
- Ашот, ты знаешь, сколько времени?
- Подожди, подожди,- он уже овладел голосом,- ты уверена, что она дома? Я звоню, звоню, никто не отвечает.
- Она была у меня, полчаса назад ушла.
- А сейчас она где?
- Да дома, спит!
- Ты уверена?
- Уверена!
- Ну не нервничай… э-э-э… Софочка… А ты не можешь в окно выглянуть – свет у нее горит?
Софа от души швырнула трубку на рычаг и пошла спать. Телефон звонил еще раза четыре, но она не подходила: разговаривать с пьяным Ашотом мог не каждый.
В семь утра Таню снова разбудил телефонный звонок. Она разлепила глаза – под веки, словно песка насыпали – посмотрела на часы, пробормотала: «О, Боже мой!», и потянулась за трубкой.
- Таня, ты что спишь еще?
Мысленно Таня издала стон, но вслух сказала довольно бодрым голосом, опять закрывая глаза:
- Нет, мамочка, я давно уже встала,- тут она услышала звук льющейся воды из ванной, и добавила,- Умываемся.
- Таня, я вчера была у тебя. Это ужасно. Не удивительно, что дети все время болеют. В холодильнике я нашла кастрюлю абсолютно засохших макарон.
- Мама! Я сварила их вчера утром.
- Не знаю, когда вы их сварили, но они были в таком виде, словно валяются в холодильнике неделю. Еще там была морковка…
Таня отключилась. За закрытыми веками плавали желтые круги, она только время от времени поддакивала: "Да, мамочка. Хорошо, мамочка". Все было не так. Дети не воспитаны, порядка в доме нет, мальчики дрались между собой, а Марта – старшая дочка Тани не умела вышивать (сама бабушка тоже), но обожала детективы.
Елисей, а по-домашнему Елька, заглянул в комнату и шепотом спросил:
- Бабушка?
Таня только махнула рукой. Сделав страшные глаза, Елисей исчез за дверью.
- Да, мама, хорошо, извини, у меня сейчас каша подгорит,- с облегчением опустив трубку на рычаг, она перевернулась на спину.
"Так, вчера обпились кофе и гадали полночи, вот три дуры!",- в сердцах подумала Таня, и тут вспомнила свой сон, который был так нелеп и странен, что это пугало, ставшую суеверной после всех свалившихся на нее забот, Таню и требовало разъяснения. "Не мудрено, что снилась какая-то белиберда!"- сказала она сама себе:  "Надо до работы к Софе заглянуть, у нее сонник есть". Она крикнула:
- Елька!- но совершенно безрезультатно,- Марта! Гурий!
В комнату, наконец, вбежала Марта, которую в минуты нежности Таня звала на русский манер Марфушей. Это была одиннадцатилетняя худенькая девочка - подросток с колючими ключицами, длинными ногами, которыми она ещё не вполне владела, постоянно спотыкаясь или оступаясь, сероглазая, и похожая на Таню в одиннадцатилетнем возрасте как две капли воды.
- Марфушенька, скажи Ельке, чтобы кофе сварил. Просто встать не могу.
Кофе в постель, конечно, совершенно не вязалось с образом многодетной матери, это было из какой-то совершенно другой жизни, но Таня считала, что на такую мелочь, как утренняя чашка кофе от детей, она уже заработала.
Софа так не считала, она просто ещё спала - дети были у бабушки - образцовой армянской мамы старого типа.
А Неля сидела на кухне над чашкой кофе с сигаретой. Ей предстоял хлопотливый день, а главное - нужно было решить: будить Ашота сейчас и начинать всю бодягу с расспросами: «Где ты была всю ночь? Где я был всю ночь?»,- или по-быстрому уехать в "Разливайку", пока он сам не успел позвонить, и заниматься с утра не пробуждением Ашота, а делами.
"Разливайка", разумеется, работала с семи утра - на час раньше аптеки, ну да разве можно сравнить значение для организма аптеки и "Рюмочной"!
Завсегдатаи Нельку любили, уважали и звали по отчеству "Леонидовна". Ее наряды, причёски и очередной цвет волос всегда обсуждались всем разливаечным обществом.
Наконец она приняла решение, быстро одела босоножки на изящном каблучке, и поехала на работу – дела обещали больше проку чем утренние объяснения с мужчиной.
Когда она вошла, привычно задерживая дыхание, чтобы адаптироваться к смеси ароматов, всегда царящих в этом месте, Гена с оригинальным прозвищем "Крокодил" и Рыбаков - в простонародье "Щука", уже вели в углу вполне связную беседу с оттенком философичности.
- Леонидовна! - обрадовался Щука, когда Неля вошла,- А что бы тебе аквариум не купить? Для интерьера.
- Да, налить его водкой, и тебя туда запустить вместо золотой рыбки - в рекламных целях,- ответила ему Неля.
Гена - рослый молодой парень с невинно-голубыми глазами, одетый в неизменные серые мятые брюки и рубашку неопределенного цвета, только что обсуждал классическую проблему "Отцы и дети". У его отца был джип – классические "Мерседесы" он недолюбливал. Занимался он бизнесом, имел железную хватку, волчий нюх и совершенно беспутного сына, который унаследовал лишь громадный рост и могучие плечи. Семья не особо доверяла ему свободу собственных передвижений, особенно после случая со "Стинолом".
Отец купил холодильник, присмотрел за грузчиками и уехал закупить продукты, чтобы было, чем заполнить приобретение. Когда он вернулся, "Стинола" уже не было. Генка успел продать его за смешную, но вполне пригодную для недельного существования в "Разливайке", цену. После этого случая он несколько раз уже спускался с третьего этажа, зажав в зубах шлёпанцы, так как родственники предпочитали держать его под замком - безопаснее для мебели и домашней техники.
А Софа на кухне уже докрашивала левый глаз, когда Таня забежала к ней перед работой.
- Соф,- не здороваясь, влетела она,- Где у тебя сонник?
- О, Боже мой! - только и ответила Софа,- В комнате, на полке. Но я сомневаюсь, чтобы после вчерашнего приснилось что-то стоящее таких треволнений.
- Вот именно,- Таня уже листала сонник, возвращаясь на кухню,- Ты даже не представляешь - что!
- Ну-ну,- Софа послюнявила ватную палочку и принялась осторожно стирать с века попавшую на кожу тушь.
- Значит так, с чего начать?
- По алфавиту.
- "Узел", "верёвка", "носки",  "президент",  "чёрный".
- Что-о?
- Короче, снится мне сегодня Путин...
- Нет, кофе по ночам определённо пить не стоит,- Софа даже оторвалась от зеркала и посмотрела на Таню разными глазами.
- Даже не так. Я работаю у Путина. Непонятно кем... Что-то вроде жены... Ну не жены, а я в номере убираюсь - он где-то в поездке был, вещи складываю в шкаф...
- Это называется домработница. Жена у Путина занимается немного другими проблемами.
- Нет, не домработница, скорее экономка - слишком уж хорошо я была одета. Знаешь, такой костюм строгий, но юбка мини, жакет, всё из плотной ткани мелкими-мелкими "лапками", пуговицы чёрные, крупные, такие, знаешь, с рельефом...
- Дальше что было? - Таня так долго обходилась одними джинсами и одной юбкой в гардеробе, что могла описывать свой суперэлегантный костюм путинской экономки до бесконечности.
- Ничего. Пришёл Путин. Усталый такой, печальный. Сел в кресло, а я опустилась на одно колено и поменяла ему... носки. Черные!
Софa молча сосредоточенно красила правый глаз.
- Представляешь! Я – Путину! Носки!
Софа молчала.
- Так, слушай, "президента" нет, есть "политик". "Если вам приснился политик, то вас ожидает принятие важного жизненного решения. Причём, чем выше ранг политика, тем более важное решение вы должны будете принять". А мне президент приснился! Это что же - полная перемена жизни? Ага, а "носки" - "дорога". Куда это? А если носки чёрные, то что? Безнадёжная дорога? Ну не белые же! Или это тапочки должны быть белыми?
- Слушай, Таня, мне ещё сегодня до семи вечера объяснять полным дундукам, как пользоваться сотовым. Это покруче, чем твои чёрно-белые носки у Путина. Не грузи меня. Давай - по чаю, и на работу.
- Чай не буду,- обиделась Таня,- Лимон отрежь.
- В холодильнике.
Таня полезла в холодильник.
- Кстати, там ещё туфли рядом стояли. И что характерно: остромодные, но поношенные. Я еще подумала: у президента, и такие туфли старые.
Она отрезала дольку лимона, макнула в сахарницу и положила в рот, Софа зажмурилась.
- А что самое удивительное - на руке у Путина была верёвочка, знаешь, такая, я завязываю, когда у меня сустав болит, и вся в узлах! И как это понимать?
Оставив сонник на краю стола, Таня ушла на работу.
Завершив макияж, пошла на работу и Софа. В голове вертелась какая-то белиберда: пустой стул в кофейной чашке, Ричардсон, гад, не дающий вестей из Москвы вот уже две недели: то ли денег нет, то ли личная жизнь так захлестнула, что не до жены; Путин с верёвочкой на запястье и в чёрных носках, Ашот, разыскивающий Нельку.
На работе первым делом поднялась в Интернет-кафе к администратору Инне.
- Доброе утро! Инна, пожалуйста, можно по Интернету найти посольство Бельгии?
- Кто ехать собрался? Ты, что ли?
- Нет, соседка у меня мечтает за бугор свалить. Что-то она решила, что в Бельгию это будет проще сделать.
- Странная какая-то логика,- ответила Инна, щелкая клавишами. Отпечатанные листы полезли из принтера. Софа бегло просмотрела первый, второй.
- Слушай,- А что они не пишут - какие условия для въезда с детьми?
- А какие условия? С родителями ребёнок въезжает.
- "Ребёнок", это не про нас, и "родители" - то же. Она с мужем в разводе, он исчез в неизвестном направлении, а дети с ней.
- И она хочет их в Бельгию тащить? Хотя как сказать... Насколько я слышала, в таких случаях нужно разрешение от отца, нотариусом заверенное.
- Исчез отец.
- Может и лучше,- засмеялась Инна,- Нет человека, нет проблемы. А детей сколько? Двое?
- Пятеро,- и оставив, опешившую Инну, за компьютером, Софа спустилась к себе в офис.

Таня открывала маникюрный кабинет, когда к ней подбежала уборщица Маша - талисман их санатория. Работающая чуть ли не с 18 лет, она к 50 пережила стольких главных врачей, начмедов, завхозов и сестёр-хозяек, что перестала бояться кого бы то ни было, да и к ней относились как к чему-то незыблемому, вроде пыльной бронзовой люстры на потолке, покрытом лепниной, оставшейся санаторию в наследство от бывших хозяев особняка - купцов Шаповаловых. Маша улыбалась во весь рот.
- Таня! А ты не знаешь, какая новость! К нам в санаторий, делегация из Германии приехала!
- В честь чего это? - она, наконец, открыла заедающий замок и вошла в свой неказистый, давно требующий ремонта кабинет.
Единственное, что производило впечатление, были цветы. Вдоль окна в белых пластиковых вазонах росли диффенбахия, папоротник и лилейник так буйно, что на стены, выкрашенные масляной краской неопределённо-бежевого цвета, уже не обращалось внимания.
- Делегация из Германии,- повторила Маша, заходя следом,- Приехали отдохнуть. Все такие важные, мужики толстющие, бабы в шортах.
- И не холодно им в июне на югах? - Таня отвечала почти машинально, раскладывая инструменты, думая о своём.
- Не знаю. Но у них-то холоднее.
- Ты откуда знаешь?
- Племянник служил в Германии. Рассказывал: сырость, пасмурно, холодно.
- Правильно, Маша, ничего хорошего в их Германии нет. Сыро да пасмурно. Чего туда все рвутся, прямо удивляюсь.
- Смотри, а вдруг кто захочет педикюр сделать...
- Не захочет. Они уже все напедикюренные. А если кто захочет, так ты бы, Маша, помыла у меня полы.
Машу, конечно, после этого как ветром сдуло. Таня села за стол и задумалась.
Два года назад она работала в летнем ресторанчике. Однажды за столик села приятная, полная, светловолосая женщина, заказала чашку чая и сказала:
- Девочки, я неплохо гадаю. Если есть желание - 50 рублей. Проверяйте, как хотите.
Официантки пошептались и выдвинули Таню как самый экстремальный вариант для любой гадалки.
К их удивлению она справилась. Гадалка сказала не только, что у Тани пятеро детей, а конкретно три мальчика, две девочки, но и описала характер каждого ребёнка, озадачила Таню, сказав, что она очень самоуверенная женщина (она-то считала себя образцом закомплексованности, а что вы хотите при маме – психотерапевте), не стала врать, отрезав, что мужчины нет в обозримом будущем ни в виде мужа, ни в виде любовника, ни даже в виде случайного флирта, наконец, раскладывая уже напоследок карты, произнеся сакраментальное: "Чем дело кончится",- вытащила пиковую шестерку.
- Это что? - спросила Таня, ошарашенная от всех этих манипуляций с прошлым и будущим.
- Уедешь ты отсюда.
- В каком смысле? Куда-то съезжу, и это будет так важно?
- Нет. Ты вообще уедешь, и очень далеко. Переедешь в другой город.
- Это невозможно.
- Уедешь,- гадалка начала сердиться,- Далеко, только будет это не сейчас. Точно не скажу - когда, но через два, может три года.
В том же году Танина мама, большая любительница астрологии, что в «домостроевский» период Таниной жизни было ещё одним поводом для ссор, общаясь со своим знакомым астрологом, попросила сделать для Татьяны гороскоп. Мужчины в обозримом будущем не было. А через три года открывалась дорога для переезда очень далеко. По звёздному небу определить земные дороги невозможно, поэтому "очень далеко" внушало смутные, но отчаянные надежды.
Таня прикинула сроки и решила, что раз уж "очень далеко", то это обязательно за границу, но так как национальностью она не обладала ни еврейской, ни немецкой, что не давало повода для переселения на историческую родину, то значит - к новому мужу, который появится в её жизни через знакомство по Интернету. Такое заключение казалось ей вполне логичным и единственно возможным.  Сроки укладывались в предсказанные три года: год - на поиск, год - на переписку, год - на поездку для знакомства куда-нибудь в Париж пли Лимож и утрясение всех проблем с переездом.
Таня сфотографировалась. Она уже работала маникюршей, но ещё не в санатории, а в салоне, где были должность косметолога-визажиста, которую исполняла разбитная, самоуверенная девица. Та в плохо освещенном кабинете, так раскрасила Таню, что прохожие на улице оборачивались, а приемщица в фотоателье вздрогнула, увидев её, и отвела глаза. Фотографии лежали в шкафу тяжёлой памятью об этом позоре. С них смотрела немолодая, солидная дама, обладающая вторым подбородком и печалью во взгляде. Карамельные губы были обведены черным карандашом, что могло быть расценено как принадлежность к секс-меньшинствам. Ничего общего с реальной Татьяной эта фотография не имела. Тем не менее, за неимением выбора и из-за отсутствия денег на другой вариант, она была помещена в Интернете, где безрезультатно провисела несколько месяцев. Выбор мужчин, присланных агентством, был настолько разнообразен и абсолютно не применим, что ни по одному из так называемых "бесплатных" адресов, Таня так и не написала.
Пожилой бельгиец был жутко некрасив, даже исходя из собственного фотографического опыта, Таня не могла его вообразить рядом с собой за столиком кафе где-нибудь в центре Брюсселя, с видом на знаменитую скульптуру писающего мальчика. Никакой Брюссель этого не смог бы скрасить.
Другой дедушка был с Кипра, требовал девушку до 30, и категорически без детей. "Он что, издевается",- с обидой подумала Таня о компьютере: "Я же ясно написала: 35 лет, пять детей. Вот тупая железяка!"
Единственным более-менее приемлемым вариантом был безработный американец, мечтавший поселиться с русской женой в маленьком городе или на ферме и заниматься сельским хозяйством. Языковой барьер его при этом не смущал, «Действительно»,- думала Таня: "К чему общаться на ферме? Он - на тракторе по кукурузному полю, я - в птичнике, или там в коровнике. "Hello",- утром друг другу скажем, и «Good notch» - вечером, вот и весь язык".
И совсем уж напугал жених 25 лет ("этому-то, что в Интернете понадобилось?"), живущий в Далласе, штат Техас ("они там своего президента не уберегли"), в графе "вероисповедание" стояло совсем уж загадочное "агностик", почему-то так напугавшее Таню, начитавшуюся к тому времени Льва Гумилёва, с его теорией этногенеза, и понятием "антисистема", куда входил и агностицизм, что поиск мужа за границей как-то сам собой прекратился.
В понятие "очень далеко" вполне укладывался и переезд в Москву, но представить себе, что нужно будет самой тащить табор из детей, снимать квартиру, решать бытовые проблемы, было очень тяжело, а оставлять детей на бабушку невозможно из-за полного нежелания самой бабушки. Правда, в Москве имелся родной папа - филолог и историк, но Таня - дочь от первого брака, для папы, женатого уже в пятый раз, была практически дальней родственницей, и прекрасно понимала, что ничего там ей не обломится.
Так прошло два года. Оставшегося времени уже не хватало на знакомство по Интернету. Тане пришла в голову отчаянная мысль - уехать на свой страх и риск, как это и делали многие, в экскурсионную поездку за границу, после чего остаться там эмигрантами. Для этого Софа и распечатывала сегодня утром информацию из посольства Бельгии.
Сейчас Таня сидела за столом и думала о превратностях судьбы, предсказаний, и экономической политики России последних лет. Дверь приоткрылась, заглянул немолодой мужчина, очень аккуратно подстриженный, словно сейчас из парикмахерской, хотя там он явно не был - за стеной только что было тихо. Цвет кожи у него был слишком уж светлый, какой-то молочный, и во всем облике была какая-то гладкость, лоск, словно он только что снимался для рекламного ролика зубной пасты. Очень неуверенно он сказал:
- Мош-шна-а... ноги,- толстым, молочно-белым пальцем указал на кроссовки, которые тоже сверкали, словно находились не в реальной жизни, а на экране телевизора.
"А вот и немец с необработанными пятками",- подумала Таня: "Повезло?"
Почему-то многие считают, что главная проблема в жизни - исполнение желаний. Скорее, главная проблема не в исполнении, а в правильном их загадывании. Ведь самое страшное в любом желании то, что оно всегда исполняется.

Софа была ещё на работе, когда завибрировал сотовый.
- Алло,- она только что в семнадцатый раз за этот день активировала карточку клиенту, и голос у неё был неприветливый и усталый от человеческой тупости.
- Софа, ты домой собираешься? - Рома произнес это так буднично, словно ждал ее с работы каждый день.
- Ромуальдо, ты, что ли? - не поверила она.
- Ну, я, я. Ты домой собираешься?
- Ты где?
- Да буквально через дорогу.
Софа сорвалась со стула, подбежала к окну, раздвинула жалюзи и увидела мощную фигуру Ромы на противоположной стороне улицы.
- Блин, ну и шутки,- бросила она в телефон, но губы уже сами собой расплывались в улыбке, и эта глупо-счастливая улыбка была на лице, пока она отпрашивалась с работы, схватив зонтик и сумку, сбегала по ступенькам, перебегала через дорогу, и уже, подбежав, остановилась. Роли образцовой жены было уже слишком мало для их отношений.
"Вот черт, что я всегда так радуюсь",- с досадой подумала Софа, а вслух сказала:
- Привет,- и разозлилась еще больше, почувствовав, что тон взяла уж совсем фальшивый.
- Пошли,- сказал Рома и вздохнул: то ли после Москвы давление шалило, то ли угадал Софины мысли.
В такси они почти не разговаривали и, только придя домой, она устыдилась собственной холодности: дети с упоением пели в микрофон под караоке. Но уже в следующую секунду, прикинув мысленно стоимость подарка и оценив его полную ненужность в хозяйстве, почувствовала, что раздражение заполняет ее с новой силой, подступая к горлу противным комком. Натянуто улыбнувшись, Софа пошла на кухню. Ей смертельно хотелось курить, но при Ричардсоне она себе этого не позволяла. Не то, чтобы он запрещал ей или из-за этого мог бы возникнуть скандал, просто это было одно из условий игры, в которую давно превратился их брак.
Холодильник был пуст - Рома приехал слишком неожиданно.
- Я в магазин,- крикнула Софа в комнату, сунула пачку сигарет в карман, захлопнула дверь и спустилась к Неле.
Таня была уже там и если бы Софа не была так поглощена собственным сумбуром эмоций, она бы смогла заметить, что та как-то уж слишком задумчива и рассеяна. Но Софе было не до чужих состояний.
- Ричардсон приехал.
- Вот так новость,- Неля внимательно посмотрела ей в глаза,- и что у нас теперь - торжество или траур?
- Я не знаю,- ответила Софа, и, помолчав, добавила,- Караоке купил. Дети в восторге.
- И надолго он домой?
- Не знаю. У него день рождения через месяц.
- А караоке - подарок самому себе?
- Скорее всего,- Софа усмехнулась, чувствуя, что тяжесть, сдавившая горло, постепенно уходит,- У меня холодильник практически пустой, я сказала, что в магазин пошла. Чем его кормить, сразу и не соображу.
- Овощным и лёгким,- подала голос Таня.
- Овощное и лёгкое готовить долго, а пельменей он и в Москве наелся. Таня, ты чего не в себе? - заметила, наконец, Софа.
- А это она сегодня педикюр немцу делала.- Софа чуть не выронила сигарету:
- Молодому?
- Да откуда у нас молодым взяться?- в сердцах отозвалась Таня,- Старый. Гладкий такой, что и не определишь, сколько ему лет. Прямо как с рекламы. "Тур по Европе": Краков, Брюссель, Амстердам, Франкфурт-на-Майне. Всего за 599 долларов 99 центов."
- Да что за сарказм такой? Он что, неприлично себя вёл? Или слишком прилично?
- Слишком. Да что мне до его приличия? По-русски двух слов не свяжет, пялился на меня, пока я ему пятки чесала, а потом на пальцах пытался выразить что-то вроде: "Вы на кого-то очень похожи". Это что? Комплимент по-европейски? Тоже мне, открытие для немца. Да я когда в университете училась, ко мне вечно из немецкого землячества приставали - за немку принимали и не верили, что я русская. Да и отца моего, тоже. Я когда к нему в Москву ездила, по центру гулять невозможно было: нас за иностранцев принимали - то жвачку выпрашивали, то матрёшек предлагали. А вообще-то он и в молодости - если на фотографию посмотреть – вылитый фриц, только пилотки со свастикой не хватает. Так что немецкий гость меня не удивил.
- Сколько ты с него взяла?
- По тарифу. Ни копейки чаевых не оставил, гад.
- Ты поэтому так распереживалась?
- Я?! Абсолютно спокойна.
На самом деле Таня была взвинчена и не могла понять причин своего состояния, хотя, скорее всего всё было из-за того, что она подержала в руках ногу человека "оттуда" - как с другой планеты, из недосягаемого и так желанного далека.
- Кстати, ты свой сон помнишь?
- Сон? - Таня начисто забыла все события своей жизни до 10 часов утра, этого дня.
- Ну, про Путина!
- А-а, да, помню.
- Что ты у меня вычитала? Радикальные перемены в жизни? Может этот немец...
- Хватит про немцев! Ничего я не хочу!
- Нет, ты видишь, что с человеком делается! У меня Ашот запил, и то я так не нервничаю.
- Ну ладно,- Софа уже окончательно овладела собой после внезапного приезда Ромы,- пошла я в магазин, куплю пачку макарон.
- Самая пища для Ромы.
- Ничего страшного, а макароны он любит.
Поздно вечером Софа ещё сидела у себя на кухне. Вначале выдумывала дела, но потом остановила эту плавно начинающуюся генеральную уборку и без того хирургически чистой кухни, и просто сидела, бесцельно глядя в одну точку, располагающуюся где-то среди лилово-серых разводов модного пластикового покрытия столешницы. Дети с Ромуальдо перепели все песни, которые были на диске, и уснули. Рома долго принимал душ, громко требовал то полотенце, то шлепанцы, то расчёску, потом невозмутимо прошествовал в спальню. Что-то там падало, стукало, скрипели ножки кровати, щёлкал выключатель, Рома вздыхал, наконец, захрапел.
У Софы шумело в ушах как после перелета на самолёте. Она никак не могла избавиться от неизвестно как появившейся в голове фразы откуда-то из курса геометрии старших классов: "И тогда две прямые пресекается... пересекается... пересекаются..."! Но только двум вселенным уже не суждено было пересечься, пожалуй, никогда.
За окном послышался шорох, потом тонкий звон первых струй из собравшихся на шифере крыши капель. Шум нарастал, мягкий ночной дождь быстро переходил в ливень, наконец, по небу сверкнуло, раздался гром, еще и еще, потянуло холодом и свежестью.
Софа вздохнула. Она совершенно не умела плакать и вообще как-то по-женски выражать свои эмоции, и эти небесные слезы принесли ей долгожданное облегчение. Она встала, закрыла окно, погасила свет на кухне и прошла в спальню. При свете ночника нашла плеер, поставила любимую кассету, одела наушники и уснула под шум дождя и музыку.
«...Прямые пересекаются...»

Гром и вспышки молний, успокоившие Софу, разбудили Таню.
Это была странная, абсолютно одинокая ночь. Одиночество можно было пить, намазывать на хлеб и утолять им голод. На вкус оно было совсем не пресное, как думают устроенные замужние женщины, у которых все понятно и с ночью, и с утром. На самом деле одиночество - пряное, слегка горьковатое и довольно пикантное блюдо для тех, кто его ел довольно долго и успел распробовать.
Гром грянул еще раз и, чтобы унять нарастающую тревогу, Таня провела ладонью по груди, замерла на секунду, прислушиваясь к себе, другой рукой погладила живот, соскользнула к внутренней поверхности бедра и медленно раздвинула колени. Когда её мама пыталась с показным профессиональным равнодушием спросить что-то вроде: «А как ты решаешь свои сексуальные проблемы?»,- или вдруг, под настроение, которое менялось часто и прихотливо, вздыхала по-матерински, по-женски, что выходило у неё еще хуже: «И что же ты - ни жена, ни вдова, ни монашка! Так же не должно быть всегда! Когда-нибудь ты найдёшь достойного мужчину! Не век же соломенной вдовой сидеть!»,- Таня пыталась представить себе, что скажет мама и с профессиональной и с бабьей точка зрения, если вдруг узнает, что давно уже возбуждают её только три малазийки в красных кимоно.
Сцену эту она видела в одной из серий «Эммануэль» и так изумилась, что теперь могла получать удовольствие только под переливчатый смех трёх смуглокожих, черноволосых филиппинок, которые настолько знали своё дело, что это не шло ни в какое сравнение с простеньким сексуальным опытом самой Тани.
Это не был секс в полном понимании этого слова. Да и как можно считать сексом одинокие, пусть даже очень экзотические фантазии. Это была приправа - корица и ваниль одиночества.

Неле снилось море. Волны, шурша, накатывали на золотистый песок, она сидела на большом камне, нагретом за день ласковым солнцем. Время остановилось в этой сияющей точке бытия. Всё было пронизано золотом: песок, солнечный свет, морская вода. Может быть, эта минута была в реальности давно, когда она только познакомилась с Ашотом и ездила с ним в Юрмалу. Или в Юрмале она была не с Ашотом, а со своим вторым мужем? Или... Но всё тонуло в золоте и ласке солнечного тепла до мелодичного звона в ушах, уводящего куда-то далеко из реальности этого сновидения, в еще более скрытые закоулки сознания, где уже и море, и песок, и небо превращались во что-то эфемерное, не имеющее названия в человеческом языке.
Дождь кончился только под утро.


III

Через неделю, придя домой с работы, Таня с изумлением обнаружила на кухонном столе маленькую, толстую книгу в чёрном, ужасно засаленном переплёте и с ржаво-красным обрезом потрёпанных листов. Раскрыв её Таня почувствовала запах сырости и удивилась ещё больше, увидев, что это - старинный молитвослов на церковно-славянском. Даже страницы были пронумерованы не арабскими цифрами, а буквами кириллицы.
Дома были только средний сын – девятилетний Гурий, в противовес необычному имени, обладавший банально-шкодливым характером, да малыши - семилетняя Аннушка и пятилетний Николай. Как - видно, на младших детях фантазия их родителей заметно истощилась, имена у них были вполне обычные, хотя младшего Таня всё-таки звала не иначе как Найк.
- Гурий! Что это такое?
Гурий вышел из комнаты, встал как-то очень уж правильно – руки по швам, глубоко вздохнул, как всегда перед вдохновенным враньем, и сказал:
- Мама, я эту книгу из земли выкопал.
В первую секунду стены кухни слегка качнулись, но Таня вовремя ухватилась за стол.
- Как это - из земли?
- Во дворе ковырялся палкой в земле, смотрю - что-то твёрдое,- Гурий вошёл во вкус и рассказ лился складно, с выражением, отдельными подробностями, явно повторяя что-то из Стивенсона,- Ну, я и стал копать дальше, и выкопал целую книгу. Смотрю - священная! - на этих словах он сделал особое ударение, даже глаза округлились, что должно было выражать благочестивый трепет,- Ну, я её и принёс домой.
Воцарилась тишина. Таня с ужасом осматривала книгу и, наконец, спросила:
- Где земля?
- Какая земля?
- Гурий! Не валяй дурака! Ты выкопал книгу из земли - она должна быть запачкана.
- Я её вымыл.
- Где?
- Во дворе, под краном.
- Вымыл?! Почему она сухая?
- Высохла!
Мальчик смотрел ей прямо в глаза таким ясным взглядом, спорил с такой горячностью, что она засомневалась.
- Подожди, а где ты её выкопал, говоришь?
- Во дворе, возле старых сараев.
Таня выглянула в окно:
- Где это - возле сараев? Земля нигде не вскопана. Хватит мне голову морочить, откуда ты взял эту книгу!
- Да говорю тебе - выкопал! - тоже повысил голос в ответ Гурий,- Вон там доска лежит - видишь? Я ее поднял, земля под ней рыхлая, ну я и стал копать, вижу – книга…
- Так под доской?
- Ну, да, я сразу тебе сказал: «Под доской».
Таня опустилась на стул и уставилась на молитвослов. В голове всё переворачивалось. Старые сараи когда-то были квартирами, и доска, на которую указывал Гурий, когда-то была порогом.
- Подожди, эта доска при входе в сарай – порог, Значит, ты хочешь сказать, что кто-то подложил молитвослов под порог дома?
-Не знаю.
Таня вспомнила, что она уже что-то подобное слышала о книгах, крестах, иконах, подкладываемых под порог, как особого вида богохульство, практиковавшееся, по рассказам, то ли в молельном доме у баптистов, то ли в синагоге. Кто ей это рассказывал? Федька! Нy, конечно же, он был крупным специалистом в подобного рода вопросах и вечно пугал леденящими душу таинствами, в которых мы непроизвольно участвуем, покупая в магазине то банку «Нескафе», за которую обещают одну из 666666 красных кружек, то батон, заплетенный в косичку и оказывающийся ритуальным хлебом тайного общества каббалистов, не говоря уже о конфетах "бон-бон", являющихся жертвоприношением одному из божеств таинственной и экзотической религии Вуду. Гурий и не представлял, до чего он договорился. Теперь Таня смотрела на древний фолиант с ещё большим ужасом. Вдруг её осенило:
- Постой! Сколько же времени она в земле пролежала, и не сгнила и даже не заплесневела!
Сын невозмутимо пожал плечами. Его непоколебимая уверенность опять смутила Taню.
- Знаешь что, вынеси-ка молитвослов в коридор на всякий случай, а я спущусь к тёте Неле, а то у меня мозги всмятку.
Неля была дома и выслушала рассказ о выкапываемых из-под земли молитвенниках, к Таниной досаде, с живейшим интересом. Однако мысли ее приняли не мистически-пугающее, а совсем иное, неожиданное направление:
- Надо пойти и покопать там еще!
- У тебя что, заодно с Гурием? – покрутила пальцем у виска Таня.
- Да нет, ты не понимаешь! Обычно вот такие святые книги закапывают сверху кладов - как оберег.
- Что?! - Таня почувствовала, что теперь качнулись стены уже Нелиной кухни. Такого поворота темы она никак не ожидала.
Они вышли во двор и приблизились к заветной доске. Таня первой перевернула её, ожидая увидеть мокриц и сороконожек, но увидела только взрыхлённую землю.
- Слушай, он, правда, здесь копал.
- Да, только не видно, что бы что-то выкопал.
- Так,- Неля с опаской оглянулась на окна дома,- Мы сейчас всех соседей переполошим и завтра, нет - сегодня ночью, весь дом будет копать под этой доской.
- Что, все так верят в клады?
- А то! Это ты у нас женщина наивная. Знаешь, сколько всего находят вот в таких старых домах. Ладно, пойдем, кофе попьём, пока никто внимания не обратил. Только доску на место положим.
И уже над чашкой кофе Неля поведала необычайные истории:
- Была у меня одна подружка - Ира Ладыгина. Получили они квартиру в старом фонде - давно, ещё в брежневские времена, ей тогда лет 15 было, и дом был вроде нашего: старожилы въехали, когда он  под снос предназначался, до сих пор стоит. Стали они ремонт делать, а порог в квартире, как наступишь на него, качался. Ну, они и решили его заменить, а когда подняли, там коробочка жестяная из-под конфет, дореволюционных. Открыли, а там! - глаза у Нели засверкали не хуже тех же сокровищ, которые она описывала,- Колье старинной работы в виде дубовых листочков из белого металла с мелкими алмазами, им потом сказали, что это платина. Её мать колье разделила: себе, дочкам и племяннице сделала по кулону, я caмa видела. Красота! Ещё была цепь золотая, подвески, но самое главное - перстень с прозрачным камнем,- она выдержала паузу поэффектнее,- Вот таким,- тут Неля, которая конечно жe перстня этого в глаза не видела, показала двумя пальцами размер, явно раза в два превосходящий знаменитый алмаз «Орлов», хранящийся в Алмазном фонде,- Шесть карат,- Таня знала, что такое караты только понаслышке и уставилась на Нелин жест с уважением,- Вначале думали, что это горный хрусталь - слишком уж камень был крупный и чистый, но огранка у него была "розочкой", такую драгоценным камням делают. Иркиной сестре тогда было уже года 23, она его быстренько сцапала, никто больше не видел перстня. Через много лет Ира пошла к одному старому ювелиру - колечко на своём кулоне подпаять,- история приобретала все более захватывающий характер,- Он очень удивился и сказал, что это - старинная работа, он такую второй раз в жизни встречает. Тут Ира у него и спросила, не было ли в его практике случая, чтобы он оценивал старинный перстень, и описала тот - из клада. Он сказал, что да, был такой случай, только камень оказался не горным хрусталём, а бриллиантом, таким огромным, какого он в жизни больше не встречал. Приносила его молодая женщина, просила бриллиант распилить.
- И что? - Таня даже про сигарету забыла, и пепел упал ей на колено.
- И ничего,- вздохнула Неля,- сестра не призналась. Стояла на своём: мол, был это хрусталь, перстень ничего не стоил и, вообще, она его потеряла. Только потом, когда перестройка началась, и сбыть алмаз стало намного проще, они с мужем вдруг дом отгрохали в два этажа, машину купили, а Ирке – шиш.
Помолчали.
- Дa что там, у меня самой случай был, когда я эту квартиру получила, здесь до меня жила древняя бабушка.
- Я её помню,- подхватила Таня.
- От нее мебель оставалась. Что-то мы сразу выбросили, что-то оставили, и мне стало сниться каждую ночь, что я открываю тумбочку, а там - деньги. Мужу рассказала, мы с ним осмотрели эту тумбочку, и представь себе - в ящике было двойное дно. Фанеру вытащили, а там пачка двадцатипятирублевок. Жаль только – старых. Я их потом друзьям раздавала – как сувениры.
- Ну, надо же! Я и не думала никогда, что клады так часто встречаются. Прям как в романе!
- В романе! В жизни все куда интересней, так что под этой досточкой покопать нужно. Ещё Ашот не узнал, что Гурий эту книгу нашёл, он бы уже копал. Он к кладам очень серьёзно относится.
- Ашот?
- Ну да. У него у самого где-то отцовское золото спрятано, да так никто и не нашёл пока.
- Почему?
- Отец его умер внезапно, сообщить не успел где золото, а он коллекционировал ювелирные украшения,- это явно было неплохое хобби для производителя фосфоресцирующих орлов, - Представляешь,- продолжала Неля,- не просто деньги в золото вкладывал, а коллекционировал! Но самое интересное, что с этим как-то связана я.
- Ты? - насколько Таня знала, Неля познакомилась с Ашотом, когда его отец был уже много лет как в могиле.
- Да, и мне до сих пор это покоя не даёт. Было мне лет 20 и снится мне сон отчетливый такой, как наяву. Стою я где-то вроде как в подвале и предо мной мужчина немолодой, армянин с фонарём в руках, и вижу его ясно, как тебя сейчас. Он мне под ноги посветил, смотрю - крышка люка. Вроде канализационного, но форма необычная: не круглый, а квадратный, и узор из расходящихся лучей. Всё так отчётливо - до сих пор помню, прямо врезалось в память. Он поднимает этот люк, а под ним трёхлитровые баллоны, а в них - золото, и говорит мне: "Это всё будет твоим",- я удивилась, отвечаю ему: "Откуда?" в моей семье никогда таких сокровищ не было",- а он мне опять: "Это всё будет твоим, запомни". А когда я шесть лет назад с Ашотом познакомилась, он меня как-то повёз на могилу к отцу, а там памятник гранитный с портретом. Я как увидела, чуть в обморок не упала. Это тот самый армянин и был, который мне приснился. Я потом весь двор у Ашота облазила. Там люков много, только такого, как мне приснился, нет.
- А под обычным не смотрела?
- Да что ты! Они после его смерти всё вверх дном перевернули, во все люки yж точно позаглядывали, пропала коллекция, и всё!
Таня почувствовала, что с неё довольно.
- Ну ладно, я пойду. У меня еще ужина нет, а рассказами о золоте-бриллиантах сыт не будешь.
Придя домой, она ласково посмотрела на Гурия и сказала медовым голосом, не предвещавшим ничего хорошего:
- Ну, дружочек, пока за тебя кладоискатели не принялись, лучше расскажи, где ты молитвослов взял?
В конце концов, Гурий признался, что нашёл его у отца в коробке с вещами. После исчезновения Алексея от него осталось несколько коробок со всяким хламом, которые Таня не выкидывала, зная мелочный и скандальный характер бывшего мужа, и никогда не заглядывала туда. Видимо, перейдя в кришнаиты, Алексей решил, что православный молитвослов ему уже никак не нужен, и оставил его в коробке, где и раскопал свой клад Гурий.


IV
За время пребывания немецкой делегации в санатории почти все её члены переделали у Тани маникюр и педикюр, так что она даже устала от общения с иностранцами. Потрясенная такой жаждой её услуг, Таня узнала, что в Германии уход за собой стоит баснословно дорого, к тому же педикюр имеет право делать человек только с высшим медицинским образованием. Так что Таня пользовалась большим успехом, конечно не без участия Йохансона - первого её клиента, явно разрекламировавшего её среди остальных. Он заглядывал несколько раз, пытаясь что-то сказать на смеси русского с английским, приправленной еще и немецким.
Таня только дружелюбно улыбалась, кивая. Из немецкого она не знала ни слова, английский, хотя и учила в университете, но поняв слоган из рекламы «J7»: «Eveready love at,s freedom» была очень удивлена собственным способностям, а русский в исполнении Йохансона был с таким чудовищным акцентом, что оставалась только улыбаться и кивать. Его поведение и интерес к её особе будили отчаянные надежды: "Вот оно, исполняется!",- поэтому в свои улыбки Таня старалась вложить всю симпатию и миловидность добропорядочной фрау и многообещающую обольстительность русской женщины, не избалованной мужским вниманием.
Йохансон ей не нравился никак – ни как возможный муж, ни как возможный любовник, к тому же по возрасту, он явно был ровесником ее отца, но Таня заткнула рот всем возражениям сердца и рассудка. Бедность затягивала как трясина, помощи ждать было неоткуда, на детское пособие можно было купить рукав от свитера Елисею на зиму (ему, как старшему, одежда иногда покупалась, потом её донашивали остальные), и мысли о жизни на Западе были подобны гастрономическим видениям голодающего.
В конце июля погода внезапно наладилась. Светило солнце, дождей больше не было. Немцы съездили на экскурсию в Домбай и Приэлъбрусъе. 20 июля Йохансон пришёл с утра с переводчицей.
Как только Таня увидела эту неулыбчивую молодую особу в больших очках и с цепким, внимательным взглядом, она ощутила, как внизу живота появилась ледышка, которая почему-то увеличивалась и увеличивалась в продолжение их разговора, да и сам разговор приобрёл какой-то странный характер, ну совсем не тот, который предполагала Таня.
- Господин Йохансон хотел бы узнать, в каком году вы родились?
"Может у них так принято: при ухаживании никаких секретов",-с тоской подумала Таня: "Сейчас ещё справку от венеролога потребуют",- а вслух сказала?
- В 1967.
- А на кого вы больше похожи - на папу или маму?
"Приехали! Это-то ему, зачем нужно?"
- Вообще-то все говорят, что очень похожа на отца, а мой старший сын,- "Пусть знает, что у меня ребенок, и не один",- так просто вылитый дедушка в детстве.
- А какого года рождения Ваш отец?
"Нет, они что - издеваются?"
- 1946 года, в июле.
Йохансон посмотрел на нее как-то ну совсем уж странно "Да что в конце-концов происходит?"
- А в каком городе родился Ваш отец?
- В Краснодаре.
Они перебросились несколькими фразами, потом переводчица уточнила:
- Краснодар – это где-то здесь недалеко.
- Да.
- Господин Йохансон просит Вас оставить ему свой адрес, он Вам напишет из Германии после уточнения кое-каких деталей.
Девушка стала совсем уж бесстрастной и смотрела теперь на растерянную Таню точно как на гусеницу.
- Каких деталей?
- Он не уточняет,- не переводя ее вопроса, сказала та.
Таня вырвала страницу из блокнота и крупным почерком написала адрес.
- Это по-русски. Вы ему переведёте?
- Переведу,- она небрежным жестом взяла листок с адресом и внимательно его перечитала раз, потом ещё раз.
"Она что - наизусть его учит? Что ж так откровенно-то?" – мысленно возмутилась Таня, но, конечно, промолчала. Немец с переводчицей ушли, напоследок она обернулась и посмотрела на Таню так внимательно и холодно, что той стало нехорошо.
Оставшись одна в кабинете, Таня сидела, глядя на широкие листья деффенбахии, в голове вертелось из Пастернака: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?" Тысячелетье было третье, и год уж точно не из семидесятых, но поведение переводчицы напомнило что-то давно забытое, из студенческой жизни. Таня училась на Украине, и молодость пришлась на самое весёлое время - перестройку. В год окончания университета СССР рухнул, как леса после завершения строительства, и пыль, поднятая при этом, только стала рассеиваться, открывая глазам нечто странное. Но речь сейчас не об этом. За время Горбачёвского правления на Украине, как и в других "окраинах", очень усилились националистические настроения, для студентов выражающееся в целой обойме новых анекдотов, да новом словосочетании «жовто-блакитнiй» по цветам национального флага. Всё было очень весело, очень свободно, летом была практика на биостанции, где, как водится, проводилась студенческая вечеринка «День Биолога», и Танина подружка из Черновцов – кто знает географию Украины, тот поймёт, оделась в синюю рубашку, из-под которой игриво выглядывали жёлтые трусики купальника, одолженного, кстати, у Тани, несколько ребят щелкали фотоаппаратом, в том числе и Алексей Черноморд (из забавных украинских фамилий Таня несколько раз порывалась составить сборник), взгляд у которого ну очень был похож на манеру, давешней переводчицы, смотреть на мир. В сентябре Таня узнала, что однокурсницу вызывали в кабинет без номера на двери, где ей были предъявлены фотографии и проведена соответствующая беседа о порочности пристрастия к сочетанию синего и желтого в одежде. Через год всё это было уже просто смешно, но тогда Таня приобрела еще один кусок жизненного опыта, хотя непонятно было -пригодится ли он ей в дальнейшем, особенно при начавшейся вседозволенности, когда стало возможным рассказывать политические анекдоты по телефону, что для бывшего советского человека было верхом бытовой демократии. Но серый, холодный, цепкий взгляд она запомнила.
Кстати, Алексей Черноморд, после отделения Украины неплохо устроился. После университета он попал в какое-то НИИ, подозрительно быстро защитил диссертацию, потом пропал из виду года на три, и всплыл уже в Киеве, в университете на кафедре физиологии, но занимался он не научной работой, а без конца мотался в Польшу - не за барахлом, разумеется, как тогда делало пол-Украины, а налаживать связи с Краковским университетом. Связи, видимо, наладились.
"Да нет, это же смешно, сколько народу уже выехало на Запад, сколько женщин вышло замуж за иностранцев... У меня приступ паранойи. Постсоветской паранойи. Вот до чего доводят сны про Путина..."


V
20 июля Софа направилась после работы в универмаг через дорогу. На лице ее застыло озабоченное выражение, а на душе было очень уж кисло. В кошельке лежала совершенно смешная сумма, но самое неприятное - сегодня был день рождения Ромы. 3а месяц, который он провёл дома, отношения, которых практически не было, зашли в тупик, выражавшийся во взаимном молчании. Он то приходил домой в 2 - 3 часа ночи, то сидел сутками дома, щёлкая пультом от телевизора, и молчал. Денег не было, видимо, предполагалось, что караоке решило все хозяйственные проблемы. На все попытки Coфы, заговорить о финансах, Ромуальдо отмахивался или нехотя отвечал:
- Будут скоро деньги. Долг мне должны отдать.
Кто этот мифический должник, Софа не знала и сильно сомневалась в самом факте его существования, дети опять были у бабушки, и неумолимо набирали вес. Последняя неделя была совсем невыносима. Рома молчал, Софа курила у Нельки или глотала по ночам валокордин. Никаких распоряжений относительно семейного праздника Рома не давал, и Софа сама решила, что это означает: денег нет, и не будет, и не до праздников сейчас. День зарплаты еще не наступил. Софа сэкономила рублей 400 и сейчас шла в магазин, куда толкал её скорее инстинкт, чем желание действительно сделать Роме приятное.
Обойдя полупустые отделы, и поняв, что денег хватит разве что на голландскую туалетную воду - судя по слухам - конфискат с новороссийской таможни, а судя по жизненному опыту - разлитую в замысловатые бутылочки где-нибудь на окраине, в одном из выросших за последнее время особнячке в псевдо - модерновом стиле.
Софа купила флакон, попросила упаковать его в сверкающую красным и зелёным бумагу и направилась домой. Шла она медленно, потому что совершенно не представляла, что скажет Роме и зачем она это делает.
Придя домой, открыла дверь своим ключом, и пока разувалась в прихожей, отметила про себя, что телевизор не работает. Это было очень странно и означало только одно: Ромы нет дома. Обойдя комнаты, она убедилась, что его действительно нет. "Ну что же, так даже лучше",- подумала Софа и с наслаждением выкурила сигарету на кухне.
Когда за окном стемнело, Софа уже капала себе валокордин и раздумывала - с чего начать, когда он явится - уж точно не с одеколона. В 12 часов ночи она лежала на диване, бездумно глядя в экран телевизора. Показывали что-то документальное из истории дореволюционной России, для Софы не представлявшее никакого интереса. "Не могут ночью показать ничего поприличнее",- подумала она, и вроде бы ещё додумывала эту мысль, как глаза ее сами собой закрылись, она вздрогнула, с усилием открыла их и вдруг обнаружила, что часы показывают 5 часов.
Софа подскочила, выбежала на кухню, там часы показывали пять минут шестого. Фонари за окнами не горели, и было тихо, как в деревне. "Что за чертовщина",- выругалась она. Такого Ромуальдо давно себе не позволял. Софа схватила сотовый и набрала его номер. "Абонент временно недоступен",- ответил бесстрастный женский голос. "Ну да, будет он доступен, как же",-обозлилась Софа. Что делать дальше в этой ситуации она не представляла. Особенно жёг душу проклятый одеколон, унизительный в своей дешевизне и неуместности. "Ничего не надо было покупать, дура и дура!",- металась Софа, по квартире. Наконец она распахнула дверцы шкафа, чтобы повесить одежду - она так и уснула в джинсах и футболке, щедро украшенной стразами - и остолбенела: Роминых вещей в шкафу не было.
До утра она так и не уснула, а в полвосьмого, еле дождавшись приличной для звонка цифры, набрала телефон свекрови, и, слушая долгие гудки, вдруг почувствовала, что её бьет крупная дрожь.
- Алло,- наконец она услышала в трубке.
- Мама,- Софа еле сдерживалась, чтобы не стучать зубами,- Вы не знаете, случайно, где Рома. Он дома не ночевал, и вещей в шкафу нет.
- Вы что, поссорились опять?
- Нет, у него же вчера день рождения был, но я работала, пришла, а его нет...
- Вы что, поссорились? Он тебе не сказал?
- Что?!
- Он вчера в Москву уехал!
Софа молча, положила трубку на рычаг и бессильно опустилась на табуретку. В Москву! Это был удар ниже пояса, - Она взяла в руки прохладную бутылочку, испытывая чувство такой брезгливости и отвращения, словно держала в руках дохлую змею.
В Москву! Первым порывом было разбить это вещественное подтверждение своего позора о кафель туалета, но Софа сдержалась. Она аккуратно поставила одеколон в шкаф, на пустую полку, где ещё вчера лежала стопка его белья, пошла на кухню и поставила турочку с кофе на огонь. Уже через минуту Софа вбежала опять в комнату, схватила несчастный одеколон и швырнула об пол. Бутылочка не разбилась, а лишь проехалась по ковру, улетев куда-то под кровать. Из кухни донеслось шипение сбежавшего кофе.


VI
Ашот пил вторую неделю,
Вся наша троица сидела на кухне у Нели, где хоть и не было евроремонта, как у Софы, но для жизни она была приспособлена всё же лучше, чем кухня Тани.
Одна рука Нели была опущена в миску с мыльной водой, и Таня, склонившись над пальчиком с длинным ногтем, делала эй маникюр. Другой рукой, уже обработанной, она держала тонкую женскую сигарету со столбиком пепла. Неля смотрела в окно застывшим взглядом, иногда глаза сощуривались в такт мыслям. Видимо, в такие минуты, они приобретали особенно кровожадный характер. Воображению было от чего разыграться.
Ашот начинал с того, что забирал свою долю выручки, считая её своей законной зарплатой, и если уходил после этого в запой, то исключительно на продукции родной забегаловки, так что запасы самой дорогой водки (дешёвки он не признавал ни в чём) истощались в два дня. Поэтому после всех приключений деньги у него были, и стоило попасться на глаза игровому автомату или казино, происходила одна и та же ситуация: Ашот в два часа ночи приезжал к Неле, требуя оплатить свой проезд на такси. Но это было ещё в лучшем случае. В худшем он садился за руль сам и ехал до первого поста ГАИ. После этого Неля среди ночи ехала вызволять Ашота и машину во избежание больших неприятностей. Пока длился этот хлопотливый процесс, подходил срок платить поставщикам.
Неля смотрела в окно и курила, денег не было, товар был частично распродан, частично выпит Ашотом, требовали своего фирмы «Дон Табак» и «Волжанин», отпустившие товар в долг, а этой ночью она совершила очень познавательную поездку в городской вытрезвитель, куда ушла последняя наличность из кошелька.
- Может чайник поставить,- подала голос Софа. Это вывело Нелю из ступора.
- Да, поставь. А кофе хотите?
- Нет, лучше чай,- отозвалась Таня, не поднимая головы.
Софа пошла ставить чайник, Неля в конце концов стряхнула пепел с сигареты и сказал без всякого перехода:
- Представляете, обычно всех за 150 отпускают, а за этого потребовали 500 рублей!
- Дорогой мужчина,- хмыкнула Таня.
- Я даже догадываюсь почему,- добавила Софа: Ашот в паяном состоянии был редкостно бесстрашен и говорлив, а за его монологи вполне полагалась приличная компенсация морального ущерба.
Таня закончила обрабатывать последний пальчик и пошла выливать мыльную воду из мисочки.
- Я даже не стала спорить.
Зазвонил телефон.
- О! Проснулся! Он хоть помнит, что вчера было?- Неля подошла к телефону и рявкнула в трубку - Да! - но в следящую секунду лицо её изменялось,- Да... Да... Понятно... Они еще там? Задержи!
Бросив трубку, она заметалась по кухне.
- Ой, девочки! Только этого не хватало!
- Что случилось?
- Софа, даже не спрашивай! Полная ж...! П...ц!
- Да что такое?
- Проверка в магазине! Менты с «левой» водкой накрыли! Ой!
Неля метнулась в комнату, захлопали дверцы шкафов.
- Нет, так просто не бывает,- Таня собирала инструменты,- Все разом на одного человека. Блин! На хрен ей сдался этот Ашот! Турнула бы его давно! Дешевле бы обошлось!
- Для этого ей надо его долю отдать: покупали-то «Разливайку» вместе.
- И что? Заколдованный круг? По-моему это просто психологический фокус. Неля сама зарабатывает деньги, решает проблемы, но когда под рукой мужчина, увереннее себя чувствует.
С Таней, как с дочкой психотерапевта, никто не стал спорить о психологических фокусах. Неля вбежала на кухню, пудрясь на бегу:
- Софа, ты дома будешь? Ключи для Сережки я у тебя оставлю.
Сергей был сыном Нели - он учился на втором курсе юридического факультета. Институт был платный, образование стоило бешеные деньги, но Неля оплачивала его пополам с бывшим свёкром, который всё-таки принял участие в судьбе внука после того, как дочь и второй сын поочерёдно произвели на свет двух внучек, и Сергей оказался продолжателем фамилии.
Софа с Таней проводили совершенно заполошённую Нелю до такси. Вечером она сообщила, что всё равно опоздала: протокол уже составили и делу дали ход. Единственным спасением было то, что продавщица взяла на себя ответственность за наличие в магазине спиртного в пластиковой бутылке с этикеткой "Дасси". Это могло обойтись Неле в полторы - две тысячи. Одно радовало: Ашот протрезвел и сидел тихо дома, подсчитывая в проясняющейся голове убытки последних дней.
Если бы они знали, что это было только начало!

Август разразился совсем уж невиданной жарой, как компенсация за холод первой половины лета. Дети с визгом обливались водой во дворе целыми днями.
Софе задерживали зарплату, и она тянула деньги из последних сил. На работе менялось начальство, всплывали какие-то давние финансовые скандалы, концы с концами в бухгалтерских ведомостях не сходились, поэтому о зарплате не было и речи.
У Тани был пик сезона, она работала как сумасшедшая, убегая к восьми, утра и возвращаясь в девять вечера, падала на постель, и перед закрытыми глазами плавали ноги, руки, ноги... С детьми она общалась по телефону и совсем забыла обо всех проблемах и надеждах этого года.
Через две недели после скандала в «Разливайке», Неле приснился очень неприятный сон. Она сидела за рулём машины и кружила по центральной площади. Ей нужно было ехать дальше, но она забыла, куда ей поворачивать и проезжала круг за кругом. Наконец ей стало понятно, что дорога, идущая под арку железнодорожного моста - это дорога домой, но руль не поворачивался, машина не слушалась её и ехала по кругу раз за разом. Вдруг Неля увидела открывшуюся прямо перед собой в асфальте траншею, похожую на огромную рваную рану. Она попыталась нажать на тормоз, но машина неслась вперёд. Когда передние колёса уже проваливались вниз, Неля вскрикнула и проснулась.
Она была на работе, когда пришла вторая проверка. Увидев входящих в "Разливайку" мужчин в джинсах, светлых рубашках и с одинаковыми серыми глазами, застыла возле кассы. Менты, едва махнув перед лицом удостоверениями, прошли сразу к полке за стойкой, где стояли всё те же бутылки из-под лимонада "Дасси". "По кругу!"- кто-то крикнул в мозгу громко и насмешливо: "По кругу!"
Она не могла не торговать безакцизной дешёвой водкой, отличающейся от фирменной только тем, что она была вынесена в канистре через проходную с водочного завода, на котором производилась, а не ехала на склад, разлитой в бутылки. Разница в цене была настолько значительной, что от продажи "левой" водки она получала такой же доход, как от всей остальной продукции «Рюмочной»
Отмерла Неля только, когда на прилавке разложили бланки протоколов. Не слушающимися губами она сказала:
- А…. можно нам вначале поговорить на эту тему?
Бледный парень с тонкими, нервными губами, посмотрел на неё долгим взглядом и ответил:
- Ну конечно. Пойдём в машину.
В салоне белой, довольно потрёпанной "Волги" пахло табаком и ещё чем-то неуловимым, но очень неприятным. "Протоколами",- подумала Неля: "Дерматиновыми папками, дешёвой бумагой и чернилами".
- Ну что, Неля Леонидовна, мы не пишем протокол...
- Сколько?
- Семь.
- Сколько! - У Нели перехватало дыхание. Из-за Ашотовых загулов у нее не было сбережений на черный день. У нее вообще ничего не было кроме ежедневной выручки, из которой она раздавала долги и покупала продукты на один день. А ведь еще был сын, который учился.
- Ты пойми,- голос ревизора стал мягче,- Я не один. Знаешь, с кем делиться придется...
Неля помолчала. Передача дела в суд означала лишение лицензии.
- Ладно, завтра я подвезу деньги. Где вас найти?
- Ты не поняла? - в голосе опять зазвучал металл,- У тебя час.
- Час?
- Да.
- Я не смогу найти деньги за час. Их у меня нет! - от отчаяния Неля чуть не заплакала.
- У тебя час.- тут в машину ввалился второй милиционер - потный, усатый армянин.
- Ну что? Решили проблему?
- Нет! - резко ответила Неля.
Первый вдруг положил ей руку на колено и сжал пальцы. Неля замолчала. Пальцы, сжимавшие её колено, были неприятно холодными, ногти какого-то лилового оттенка. "Ничего не понимаю",- мелькнуло в голове у Нели. Ей некогда было обдумать ситуацию, и она чисто интуитивно ощутила, что что-то не так.
- Практически уже решили, правда, Неля Леонидовна?
- Я... Я хотела спросить еще кое-что... Можно сделать так... чтобы эта ситуация не повторялась?
Она тщательно подбирала слова. Её выводила из равновесия холодная рука на колене.
- Конечно можно. Каждый месяц,- тут он вытянул вперёд два пальца,- ко мне в кабинет, и всё. Ты моя родственница.
- Это сложно, - Неля мучительно пыталась собрать в кулак всю свою волю и говорить спокойно,- Может, можно меньше?
- Нет. Меня зовут Андрей. Вот тебе номер сотового, домашнего, служебного,- он наконец убрал руку с её колена, чтобы записать телефоны,- Вот, возьми. Как решишь - позвони.
Неля взяла бумажку и стала машинально ее складывать.
- Ну, что мы ждем?- подал голос второй,- Если всё понятно, то давай!
- У нее нет в наличии.
- Вот е-моё!
- Неля Леонидовна, мы можем подождать час, - насмешливо напомнил Андрей.
Она вышла из машины в горячий воздух летнего полдня. В голове была совсем неподходящая для добывания семи тысяч рублей мысль:"Черт, почему у него ногти такие синие?"
И на следующий день утром, когда весь этот ужас был позади, её личный подвиг, сравнимый разве что с подвигами Красной Шапочки, Карлсона и Алисы из страны Чудес, был выполнен, деньги собраны у всех знакомых в городе, она, рассказывая Тане о произошедшем, сказала совсем неподходящие слова:
- Ты знаешь, я только теперь поняла, что же мне приснилось.


VII.
Софе в конце концов заплатили зарплату, что оказалось очень кстати: её пригласили на свадьбу.
Выходила замуж очень дальняя родственница. Был снят самый большой ресторан в городе и приглашена такая уйма народу, что легче было назвать тех из армянской диаспоры, кто в эту субботу оставался дома.
Софа лихорадочно готовилась к торжеству. Чтобы выглядеть прилично, нужна была обнова, и она бегала по вещевому рынку в поисках приличной шмотки, но ничего не могла выбрать. Потом обходила рынок вдвоём с Нелей, наконец, они купили белоснежную блузку, расшитую квадратиками блёсток, отливающими золотом и бирюзой.
Таня сделала ей нежнейший французский маникюр, а подруга парикмахер Эля соорудила фантастическую причёску из тонких, склеенных гелем прядей, прихотливо вьющихся вокруг головы. Это был хит сезона, и Софа выглядела бесподобно.
Собирая её на свадьбу, все дурачились, пили кофе, выкурили кошмарное количество сигарет и смеяться могли уже только, придерживая щёки руками. Центром этого веселья была, конечно, Эля, Это была женщина-праздник. Всего в ней было в избытке: смех необыкновенно заразительный, голос громкий, сама она полная, но живая и подвижная как ртуть, с огромным бюстом - общаясь с ней, всё время казалось, что она сейчас прижмёт тебя к своей необъятной доброй груди, а огромные карие глаза смотрели весело и чуть насмешливо.
Она вышла замуж в 17 лет за мужчину, которому было 35. Всё у них было - двое сыновей, дом, машина, а также страсть мужа к азартным играм. По молодости Эля не понимала, с какой проблемой столкнулась, тем более, что каждый выигрыш превращался в щедрый семейный праздник, но со временем выигрышей стало всё меньше, а потом начался кошмар. Муж мог уехать в командировку в Москву вечером, а наутро возвратиться домой на попутках без денег и вещей, всё спустив каталам. Утром мог уйти на работу, вернуться через три дня в чужом тренировочное костюме пузырями вздувшемся на коленях, неся домой лишь огромные долги. Вначале они приехали из дома в квартиру, потом в квартиру поменьше, потом и этого не стало, квартиру пришлось снимать. Эля выучилась на парикмахера, неожиданно оказавшись первоклассным мастером, и начала кормить семью. Дети окончили школу, но образование давать было не на что. И тут муж, справив 52-летие, спустив всё, что было возможно, объявил, что нашёл себе новую жену, девочке было 19 лет, в приданое давали квартиру, и его Эля могла ещё понять, но девушку...
Муж ушёл, и Эля вдруг поняла, что вместо отчаяния или хотя бы обиды, испытывает огромное облегчение. Характер её от всех испытаний только улучшился, как вино от плавания в трюме парусника из одного полушария в другое, превращаясь в мадеру.
- Таня, ну как там твой Интернет? – спросила у нее Эля.
- Никак. Там такие кадры приходят, закачаешься... или обхохочешься,- Таня рассказала о заграничных женихах. Софа стонала от смеха и только говорила:
- Девочки, я не могу, я на свадьбу опоздаю, дайте накраситься!
Потом они в упоении потрошили Софину косметичку, в которой почему-то оказалось так много губных помад, что каждая ушла с сувениром, а Софа, наконец, поехала на свадьбу.
Торжество было необыкновенным. Начать с того, что молодые ехали не в традиционном "Мерседесе" с букетом белых роз на капоте, а в открытом "Кабриолете" цвета морской волны. В его бирюзовых лакированных боках отражались пыльные улицы, превращаясь в фантастическое зазеркалье. Машина была украшена гирляндами из белых и зелёных воздушных шаров, чего не делала ещё ни одна пара в городе. Жених был в кремовом костюме, что избавило его от сходства с итальянским мафиози, а невеста, её платье, фата, букет... Ну как можно описать облако на заре, перламутр раковины, ещё не поднятой со дна моря, пену цветов яблоневого сада.
После всех ритуалов, скучнейшей церемонии в ЗАГСе, где самым интересным было фотографирование на ступенях парадной лестницы, поездок по городу гудящей кавалькадою мимо пораженных прохожих, сроду ничего подобного не видевших, кругов по центральной площади, все оказались в ресторане.
Из-за большого количества начальственных гостей свадьба была на европейский лад, лишь с лёгким кавказским акцентом. Не было аришта-лапши, но долма была, а кроме того была икра всех расцветок, балыки, сёмга, невероятные салаты, закуски, названия которых Софа не знала. Вообще такого изобилия она никогда еще не видела. Не было и выноса приданного, и танцев с веерами купюр в руках. Были бесконечные тосты, преподнесение подарков, представление "свадебных генералов", перемены блюд, и танцы, танцы.
Софины сыновья - Оник и Артур пришли с бабушкой, у которой они жили летом. Подарок Софа дарила не сама - это было бы невозможно, а вместе с семьёй - мамой и братьями: микроволновую печь. Старший ее сын Артур, которому исполнилось 13, танцевать стеснялся и сидел за столом, сколько его ни звали, а 10-летний Оник танцевал всё подряд, и даже на медленные танцы приглашал девочку из-за соседнего стола в белом атласном платье, с цветами в чёрных блестящих волосах.
Веселье приобретало всё более непринуждённый характер, молодёжь танцевала, уже и не садясь за столы. Дурачились и шутили, почти не обращая внимания на тамаду. После очередного танца, когда зазвучала медленная музыка, Софа вернулась на своё место, отпила апельсинового сока, и вдруг услышала:
- Разрешите вас пригласить.
Она обернулась.
Каждая женщина вкладывает свой смысл в понятие "мужчина моей мечты". Для Софы это был молодой, худощавый и широкоплечий мачо - черноволосый, с серьёзным взглядом карих глаз и модной двухдневной небритостью. Что-то такое мелькало обязательно в бразильских сериалах и что-то подобное было в молодом Тони Бандерасе времён "Однажды в Мексике", и именно такой мужчина стоял сейчас перед ней.

Вечером следующего дня Таня и Неля пили чай у Софы и слушали захватывающий рассказ. Ее щёки горели, глаза сверкали.
- ...Самое смешное, когда мы сели опять за стол, он сел рядом. Болтали, смеялись, как будто сто лет знакомы, а Оник мне рукой помахал, подмигнул, и ещё воздушный поцелуй послал. Андроник спрашивает: "Что это за мальчик?" - а через стол сидела тётя Роза - троюродная сестра моей мамы, она засмеялась и говорит: "Это же её сыновья - вон второй рядом сидит". И вы знаете, он даже не вздрогнул.
- Что, вообще никак не отреагировал,- спросила Неля.
- Нет! Засмеялся.
- Засмеялся?
- Ну конечно? - вступила Таня - для тебя логичней было бы, если бы он заплакал. Желательно, если бы ещё волосы на груди начал рвать.
- Ну, хватит вам!- воскликнула Софа,- Засмеялся потому что смешно. Я на свои 27 не выгляжу, ну никак.
- На сколько?
- Ну, хорошо, хорошо, я не выгляжу на свои года.
- И кто только эту Розу за язык тянул,- смеялась Неля,- нельзя же так сразу, люди только познакомились, а она: "Это её дети". Дети! Ещё и Артура показала, чтобы всем было понятно - либо ты в 14 лет замуж вышла, либо тебе не 28.
- Фотографии Ричардсона у неё с собой не было? Совершенно случайно? Потом объясняла бы Андронику, что у него нет дана по борьбе сумо,- веселилась Таня.
- Да что толку скрывать? Все равно он узнал бы - город слишком маленький.
- Кстати о маленьком городе. Ты ему хоть координаты оставила?
- Он знает, где я работаю.
- Этого достаточно?
- Вполне. А что ты хотела, чтобы он проводил меня домой и остался на ночь?
Это было бы прекрасно,- промурлыкала Таня, вдруг ощутившая, что три малазийки - ерунда по сравнению с таким вот красавцем, которого описывала Софа. Было в этом что-то давно и старательно забытое.
- Таня, очнись,- засмеялась Неля,- Софа, посмотри на неё - как кошка возле блюдца сметаны. Она уже всё представила себе в пять секунд.
- И даже больше, чем вы думаете,- вздохнула Таня,- Я успела представить себе весь роман: первую встречу, первый букет кроваво-красных роз, ну и... дальнейшие отношения. Потом - первое непонимание, первую размолвку, первую ссору, потом - первую мысль, что он совсем не идеал, всё заканчивается отчётливым осознанием того, что же ему на самом деле было от тебя нужно - денег, безопасного секса, просто развлечения, ну и естественно - трагический разрыв.
- Вот поэтому у тебя и нет мужчины. Зачем он тебе - такая виртуальная реальность за пару секунд. Ты слишком умная и ленивая, тебе просто недосуг проживать всё это в реальности и не приходит в голову, что на самом деле ситуация может развиваться по-другому.
- Да ладно тебе, Нель, ситуация всегда одинаково развивается.
- Это вы обо мне? - включилась наконец Софа,- Я тут вся в розовых мечтах, а вы ...
- А что - мы? Тебе нужна любовь? Или стабильность? Стабильность у тебя с Ромуальдо, а любовь субстанция тонкая и опасная, для семейной жизни не предназначенная.

На следующий день Софа вышла из стеклянных дверей офиса, и первое, что увидела - был Андроник с букетом кроваво-красных роз.


VIII
- Ты, подумай, Таня, о таком варианте. Съездила бы, посмотрела всё своими глазами. Тебе понравится. Места там такие - закачаешься! Озеро чистейшее, рыба, в лесу грибы, ягоды.
- Федь, да я подумаю, подумаю. Только и ты подумай – ну что я там делать буду? Педикюр коровам? Чтобы в деревне жить – мужик нужен.
 - У тебя три мужика!
- Ага! Одному - 13, другому - 10, третьему - 5.
- Вот им сейчас и надо начинать. Пока вырастут - привыкнут.
Федя отхлебнул пива. Таня тоже сделала глоток, посмотрела в глаза, стараясь не опускать взгляд на его давно не стриженые усы, неизменно опускавшиеся в стакан и после каждого глотка покрывающиеся белой, медленно тающей пеной.
Он только что вернулся из поездки во Владимирскую область, где жили его странные друзья, и делился впечатлениями. Таня никак не могла уловить - что это за общество и чем они занимаются. Объединил их всех пожилой художник, по политическим взглядам, по-видимому, крайне правый монархист, по характеру - насколько могла судить Таня - нереализовавший себя диктатор. Всё это было круто замешано на религиозности очень странного толка. В своей семейной жизни она сталкивалась с чем-то подобным, когда взаимоотношения человека и Бога виделись как система запретов, причём почему-то основная масса их касалась женской половины человечества. Таня сразу могла назвать несколько, нарушение которых грозило ослушавшимся немедленной карой: косметика, особо - губная помада, окрашивание волос, стрижки, и вообще причёски - желательно было носить платок, выщипывание бровей, и, конечно же, брюки, как часть гардероба, исключались совершенно. Ах да, контрацепция исключалась совершенно, как Таня могла это забыть! Разрешено было: рожать детей, воспитывать их, заниматься домашним хозяйством, если ещё при этом работать и зарабатывать деньги - это только приветствовалось, ещё было разрешено слушаться мужа, какую бы ахинею он ни нёс, терпеть любые его выходки, прощать мелкие, да и крупные грешки.
Таня в своё время объелась этой чепухи до тошноты. Самое смешное, что речь не идёт о секте пятидесятников или баптистов. Зайдите в любую церковь, и в каждом приходе найдёте людей с такой же кашей в голове. В основном это, конечно, женатые мужчины, чьи амбиции оказались не реализованы, заработки и уровень жизни оставляют желать лучшего, зато есть время и силы проявлять свое благочестие. Их жёны, как правило, обременены детьми, и не имеют сил и решимости Таниного характера, чтобы прекратить эти нелепые игры. Встречаются и холостяки, которым не повезло встретить в жизни ангельски терпеливую супругу, но они пребывают в неустанном поиске. Главным условием для будущей жены они, конечно, считают девственность, ну и желание создать «благочестивую семью» - миниатюрную диктатуру латиноамериканского типа с русским акцентом. Остаётся только удивляться - с чего бы это 36-летнему бородатому слесарю или грузчику вздумалось, что он достоин ломать жизнь 17-летней девушке из приличной семьи, или что вообще таковая посмотрит в его сторону, но надежду они не теряют.
Федька раз в год ездил за духовным опытом, приезжал каждый раз со свёрнутыми набекрень мозгами, и яростно призывал всех срочно ехать в деревню, так как скоро наступит Апокалипсис, и уберечься от всех бедствий, предсказанных Иоанном Богословом, можно будет только на просторах Средне-Русской равнины.
На столе лежали листы, отпечатанные на компьютере: "Пророчества старца Нектария", "Видения старца Феофания", "Письма к духовным чадам старца Олимпия". В них не было ни слова о поистине эсхатологическом исчезновении любви - в первую очередь среди самых близких людей в современных семьях, не было в них и советов по преодолению духовных болезней нынешнего века - унынии, депрессии, об обесценивании духовных ценностей при материальном изобилии. Не было и о том, как должна чувствовать себя современная женщина, исполняющая обязанности и жены, и мужа. Они представляли собой чудовищные описания грядущих бедствий, по сравнению с которыми американские фильмы - антиутопии казались детскими страшилками.
Тане очень хотелось сказать, что она сама, при желании может набрать на компьютере сколько угодно видений и пророчеств, особенно если ей это поможет манипулировать людьми, что нужно же хоть чуть критически мыслить, но она взглянула в Федькины серые и какие-то сонные глаза, и с тоской, отвернулась к окну, за которым уже сгустилась темнота летней ночи.
- У вас там хоть священник есть?
- Есть, конечно! Церковь новая, батюшка отец Евграф. Строгий такой! – Федька аж зажмурился от удовольствия, - Из казаков. О своих духовных чадах печется! Каждую неделю исповедует, и чуть что не так, сразу епитимью накладывает - по сто поклонов в день на неделю, а то и на две.
«Так, еще один Сталин или Пиночет несостоявшийся»,- подумала Таня. Фёдор, видимо, почувствовал ее недовольство:
- Ты зря так иронично относишься. Епитимья - великое благо. Она такой мир в душу вносит.
«Ага, самому-то думать не надо: съел конфету без спроса - постой в углу, и дальше беги в солдатиков играть».
- Оно и в семейной жизни так же. Вот Николай Михайлович,-  «Это их главный» - поняла Таня,- У него вторая жена, так что опыт есть. Они вообще не ругаются. Как она начинает ворчать или скандалить, он ей говорит одну фразу: "Сто поклонов",- a, если она не прекращает, он просто к цифре нолик приписывает, и так пока она не замолчит. Потому у них всегда покой.
- И что она - все эти поклоны кладет?
- Ну, конечно!
- Хоть 10 000?
- Ну да!
- А кто считает?
Федька растерялся. Ему такая простая мысль в голову не приходила.
- Ну, она сама и считает.
"Либо полная дура, либо очень умная женщина. Тогда eй выгоден этот брак, и она просто подыгрывает этому идиоту".
- Ты не понимаешь, Таня, в современном мире столько заблуждений, так легко согрешить, пусть уж лучше духовный отец накажет, чем это будет на твоей совести.
- Какие это такие «современные заблуждения?» Не убивать, не лгать, не красть - это было во все времена.
- Нет. Всё очень тонко делается. Вот, например - есть такое опасное заблуждение считать, что Земля вращается вокруг Солнца.
- Федька! Не хочешь же ты сказать...
- Да, есть новейшие научные данные, но их тщательно скрывают, сама понимаешь, кто,- он сделал многозначительную паузу,- На самом деле Земля, как это в Библии описывается, находится в центре мироздания, и вся вселенная, и Солнце, и планеты, вращаются вокруг неё.
- Что-то в Библии я такого не читала.
- Значит, невнимательно читала.
- Ладно, Федь, хорошо, Ты знаешь, мне завтра на работу...
- Да, извини, Танечка, но ты подумай о переезде. Тебе с твоей семьёй самое лучшее - в деревню перебраться.
- Да, да, конечно, только давай мы следом за тобой поедем. Ты там поживи сезон, один урожай с огорода собери, вот тогда и поговорим.
- Да совсем необязательно там урожай собирать!
- Как это? В деревне-то, где работать?
- Нужно всё по уму делать. Вот Николай Михайлович - он творчеством занимается. Жена только когда грибы соберёт, насолит, из ягод варенье сварит, и всё. Землю они не пашут.
- На что же они живут?
- Так Николаи Михайлович квартиру сдает.
- Какую квартиру?
- В Москве у него квартира.
- Федька! Ты издеваешься! За квартиру в Москве платят 400 долларов! Да на эти деньги в деревне можно на печи лежать и по 1000 поклонов в день класть - ради развлечения.
- А я знаю, почему ты не хочешь,- вдруг сказал он,- ты ещё не потеряла надежду, что будешь когда-нибудь по Парижу гулять.
Это прозвучало с такой издёвкой, а, главное, было правдой, что Таня сразу вскипела:
- Неизвестно ещё, кто, где будет гулять.
- Ох, Таня, ты оставь эти мысли. Весь Западный мир погибнет. Не дай Бог там оказаться! Англия, Япония все под воду уйдут, большинство Европы - тоже. Экономика рухнет, энергоснабжение откажет, земля не будет плодоносить...
- Федя, мне, правда, завтра на работу пораньше, давай мы потом как-нибудь поговорим.
Федька ушёл недовольный тем, что не смог убедить её в благотворности сельской жизни.
Таня, оставшись одна, с облегчением, закурила. Она была сильно раздражена его визитом. Её всегда просто трясло, когда она видела, как оболванивают человека. Хотя, с другой стороны, они, по-видимому, очень желают быть оболваненными. Тот же Федька. Ну, как ещё ему почувствовать себя значительным, дающим советы, поучающим кого-нибудь. Пусть даже о строении Солнечной системы. Семьи нет - кому он такой нужен - с бородой и претензиями. Ни жены, ни детей, ни работы толком. Сколько уже зим ходит в одной и той же куртке, и Таня слышит одну и ту же фразу: "Вот картину надо закончить - заказчик ждёт, а я не могу - то одно, то другое..." Таня даже подозревала, что, и картина эта была одна и та же, потому что за последние годы она ни одной новой Федькиной работы не видела.
"Лень",- со злостью подумала Таня: "Лень и бледная немочь. Какая-то духовная импотенция!" Конечно, если дают готовое мировоззрение, идеологию и даже космогонию - только уши подставляй, главное - думать не надо, только смотри вокруг, да знай, подтасовывай теленовости под "видения" и "пророчества".
Таня прихлёбывала тёплое пиво и с тоской думала: что же это происходит, как так вышло, что за деформация происходит в современной России, что мужчины превратились во что-то непонятное и для жизни мало приспособленное. У кого алкоголь, у кого наркотики, азартные игры, или увлекательные духовные поиски, но всё это неприменимо ни для обеспечения семьи, ни для воспитания детей.
Она часто, идя по улицам, ловила себя на том, что не может задержать взгляд ни на одном мужском лице. Если же кто-то вдруг привлекал внимание симпатичным видом, живыми, осмысленными глазами, то в голову лезли совсем неподходящие мысли: «Интересно, а каков он, когда злится? Приходит в ярость? Можно ли представить себе, как он ударит жену или ребёнка?» Представить всегда было можно, нарисованное воображением было ужасно. Конечно, Таня была жертвой семейной войны, собственного печального опыта, но удержаться не могла, предпочитая роли благочестивой, терпеливой, великодушной жены, роль новой амазонки.

На следующий день утром, когда Таня собиралась на работу, в дверь позвонили. На пороге стояла их почтальон и протягивала длинный, обклеенный марками конверт. Адрес был написан по-немецки.


IХ
Утро было свежим, как лёд в стакане апельсинового сока, лёгкий ветерок колыхал кружевную занавеску на кухонном окне, принося с собой запах листвы и травы, и ещё чего-то неуловимого. Тяжёлая, пряная, восточная нота кофе оттеняла лёгкую утреннюю сюиту. Софа сидела на диванчике, положив ноги на табуретку, пила кофе и улыбалась. Занавеска вздувалась как парус на яхте. И всё было так легко и свободно, что хотелось улыбаться, пить кофе и не думать ни о чём.
В дверь позвонили. "Меня нет дома",- Софа закрыла глаза и откинулась на спинку диванчика. Звонок повторился. "Меня нет дома".- Через две минуты, потребовавшиеся Тане, чтобы подняться к себе в квартиру, зазвонил телефон. "Даже если это Андроник, меня нет дома"…
Софа прислушивалась к новым эмоциям, заполнявшим её. Порой ей казалось, что она летит над морем и изумрудные волны вскипают белыми барашками, потом сердце сладко сжималось, и она опять сидела на диване с чашкой кофе в руках, кухня покачивалась, как каюта на яхте, сердце падало вниз, Софа сладко улыбалась, и с удивлением думала: "Ведь ничего же не было, ну ничегошеньки!.."

Через двадцать минут Таня была уже у Нели.
- Нелька, у тебя есть кто-нибудь, кто немецкий знает?
- Немецкий? Подожди, дай подумать... Нет. Английский есть, а вот немецкий…
- Английский не нужен.
- А тебе зачем?
- Письмо пришло.
- Письмо?! От этого... Он что, не знает, что ты языком не владеешь? По-моему ему легче было там русского найти, их сейчас в Германии хватает.
- Ага, по одной домработнице на каждую немецкую семью, и по одной судомойке на каждое кафе. Слушай, а неплохой слоган для повода ко Второй Мировой: "Каждой немецкой хозяйке - русскую домработницу".
- Э! Э! Таня! Если ты в Германию нацелилась, да ещё он письмо тебе написал, ты, пожалуйста, Вторую мировую из головы выкинь, как и битву под Сталинградом, иначе жить там ты не сможешь, это я тебе точно говорю!
- Да, ты права. Что-то меня занесло... За державу обидно! Это я вчера с Федькой переобщалась.
- А-а, с этим твоим... кумом.
- Да.
- Слушай, а большое письмо?
- Большое, блин, я ни одной буквы не понимаю! Слушай, а куда Софка пропала? Я ей звоню, звоню. Дома должна быть.
- Не знаю, куда эта гулёна пропала. Ты слышала - Андроник к ней явился с букетом роз.
- Не может быть!
- Да, и они вчера весь вечер в кафе сидели.
- В каком?
- Не знаю - у неё спроси.
- Это же самое главное - куда он её повёл! Да уж, новости! А ты как?
- Не спрашивай! Каждый день отдаю долги. Главное – ничего не перепутать и никому два раза не отдать. Это еще ничего, мне за Сергея подходит срок платить в институт, а свёкор не чешется - деньги кончились.
- Ага, деньги у мужиков рано или поздно кончаются. Только у нас их, видимо, неистощимые запасы. Ладно, пойду я - хочу на работу пораньше прийти и убрать кабинет. Так заработалась, веришь – пыль вытирать некогда, цветы сохнут.
- Ничего, за зиму отойдут. Вот тогда поливай, пыль вытирай, пасьянсы раскладывай, кроссворды разгадывай...
- И не говори! Я прошлую зиму вспомнить не могу. Как мы с детьми выжили, просто не понимаю.

Таня любила приходить на paбoтy пораньше, спокойно открывать окно, протирать подоконник и журнальный столик от пыли, красиво раскладывать журналы - у неё лежали только дорогие, и на все вкусы: "Плейбой", "Космополитен", "Гео",- потом, надев перчатки, отмывать раковину. Ей даже синтетическая свежесть чистящего средства нравилась.
Уже всё убрав, Таня сняла фартук, намазала руки кремом, включила приёмник. "Асе оf basе" с утра окончательно подняли ей настроение, она забыла и своё раздражение после Федькиного визита, и письмо Йохансона, лежащее на полке и хранящее до поры свои страшные секреты.
Ещё не было десяти, когда в кабинет вошёл долговязый, худощавый, седой мужчина. Одет он был совершенно по-курортному: в потёртые джинсы и футболку, настолько вытянутую и даже чуть выгоревшую на плечах, что сразу можно было догадаться: носить такое будет только москвич, и наверняка это - стопроцентный хлопок, и куплено не на Черкизовском рынке. "А на джинсах, небось, лейбл "Гуччи", и вполне вероятно, что это не подделка",- подумала Таня.
- Позвольте спросить,- голос у него был густой и звучный, как у оперного певца, Тане даже почудилось, что в холле звякнули бронзовые висюльки на люстре,- Вы сейчас свободны?
Это прозвучало так церемонно, словно он приглашал Таню на котильон или мазурку.
- А что вы хотели?
- Ноги обработать.
Обработать! Таня уже привыкла, что мужчины безумно боялись ее профессиональных терминов, и если "маникюр" еще могли как-то выдавить, то уж произнести "педикюр" не мог никто.
- Только педикюр, маникюр не будем делать?
- Нет-нет, только ноги.
"Только ноги!" Таня, хмыкнув, пустила горячую воду.
- Разувайтесь, Мужчина с утра - прекрасная примета,- она тут же скривилась от пошлой банальности, но он очень жизнерадостно улыбнулся и ответил:
- Рад быть для вас хорошей приметой.
Когда он уже опускал ноги в ванночку, благоухающую персиковым мылом, изящным движением руки поддергивая старенькие джинсы, Таня заметила на запястье часы, и остолбенела. Круглой формы, крупные мужские часы на кожаном ремешке, циферблат был цвета старого золота, с рельефным изображением двуглавого орла. "Такие часы ни в одном бутике не купишь",- подумала она - их дарят, а, скорее, вручают в Георгиевской зале, за особые заслуги".
В приёмнике запел Макаревич.
-"Не стоит прогибаться под изменчивый мир,
Пусть лучше он прогнётся под нас"...
- Красивые, и абсолютно бессмысленные слова!- загремел посетитель, легко перекрывая фальцет Макаревича,- Имея таких маму и папу, можно нос задирать, а попробовал бы он родиться в маленьком курортном городе, да пробиться куда-нибудь в жизни, посмотрел я бы я как бы он прогнулся!
- У меня есть последний номер «АиФ», там очень интересное интервью с Шевчуком.
- О! Вот кого я уважаю, так это Шевчука - человек, который действительно сам себя сделал, и сам всего достиг.
- Вы случайно не из шоу-бизнеса? - не удержалась Таня.
- Нет, что вы! - засмеялся он,- Не дай Бог! Они мне так все надоели, не хватало ещё на работе ими заниматься.
- Хлопотливое, наверное, это занятие, - поддакнула она.
- Поверьте мне,- его голос разносился, наверное, по всему этажу,- ничуть не хлопотнее работы адвоката.
- Так вы адвокат!- поняла Таня. Вот откуда и хорошо поставленный голос, словно из зала суда, и убедительность каждой фразы, и жесты все такие выразительные и законченные, словно он на сцене Гамлета играет, или Ричарда III.
"Да уж, профессионал",- восхитилась она.
- Знаете, на моей работе так устаёшь, что порой хочется просто уйти в башню из слоновой кости.
- А неплохое, говорят, место. Сэлинджер там прекрасно себя чувствует, и даже творит, судя по слухам,- произнеся всё это, Таня осталась очень довольна собой.
Он внимательно посмотрел на нее и сказал:
- Меня, кстати, Михаил зовут.
- Очень приятно, а меня – Таня
От дальнейшего разговора у неё закружилась голова. Михаил учился на курс старше Путина, и даже был с нынешним президентом в одном стройотряде. Во время Ельцинской неразберихи он прожил восемь лет в Лондоне, развёлся с женой, не узнал страну, в которую вернулся, спас от смерти близкого друга, и никого не предал. Он сыпал байками об истории приватизации в России и из рядовых случаев своей обширной практики.
- И вы ни разу не были в нашем городе?
- Представьте, ни разу, хотя это и всемирно известный курорт. Я был большой любитель экстремальных видов спорта, особенно горных лыж, ездил постоянно в Домбай, Приэльбрусье, а вот к вам не заезжал.
- С Путиным на лыжах не катались?
- Нет, - засмеялся Михаил,- с президентом я после студенческих лет не виделся.
Поговорили о мистике, гороскопах, а когда дошли до религии, Михаил вдруг загрустил:
- Вот знаете, Танечка, я не могу последнее время преодолеть одни грех. Он может показаться незначительным, а на деле - один из основных, и от него происходит множество других. Грех этот - уныние. Знаете, потерял вкус к - жизни!
"На тебе!",- ахнула Таня: "Кто бы мог подумать! А впрочем, всё закономерно: он просто объелся жизнью. Как от обжорства случается несварение желудка, так и от обилия впечатлений - уныние. Ещё бы! Тут тебе и Путин, и Лондон, и лыжи, и работа такая, что скучно не будет",- а вслух сказала:
- Вы знаете, Михаил, чем особенно знаменит наш город? После нарзана, разумеется.
- Чем, если не секрет?
- Парком. Он у нас самый большой в Европе, и есть центральные аллеи, терренкуры, с необыкновенно красивыми видами, а есть масса боковых тропок, не менее интересных, но знают их только особые любители, и показать вам их может лишь местный житель. Ну, всё, можете обуваться,- последнее относилось к его ступням, которые Таня привела в блестящее состояние.
Он молча обулся, поднял глаза на Таню, и спросил:
- А если я попрошу вас быть моим проводником? Мне очень было бы интересно посмотреть на всяческие закоулки вашего парка. У вас найдётся для меня время?
- Да, конечно! К тому же, смею вас заверить, я большой специалист по вкусу к жизни.

Генка - "Крокодил" - превысил кредит доверия у родственников, и его опять заперли в квартире. В "Разливайке" он не появлялся. За ним скучал особо Макарыч по прозвищу "Домовёнок" - он был как две капли воды похож на героя рекламы чая "Беседа", характером обладал ласковым и незлобивым, а продавщицам всегда приносил маленькие подарки или конфетки. Он выпивал сегодня вместе с Арамом - молодым, но уже безвозвратно спивающимся армянином, который, однако, сохранил нежнейшую любовь к женскому полу, выражающуюся очень своеобразно: всех женщин, не взирая на возраст и социальное положение, он называл очень ласково: "Писюленьки".
В дальнем углу за липким столиком стояли пожилой дагестанец Мурза, приехавший на заработки из какого-то глухого аула, и попавший на стройку, и Вася – молодой и тоже, как и Арам, очень быстро спивающийся. Мурза заходил редко, выпивал - обычно 50 грамм водки и почти сразу уходил. Завсегдатаи относились к нему с уважением, как к человеку спокойному, работающему ради семьи, и никаких иных слабостей себе не позволяющему.
Васька же был парень пустой, нигде не работавший, живущий за счёт матери, а, напившись, ещё частенько затевавший бурные ссоры, когда Ашоту приходилось приезжать в "Разливайку" самому и выкидывать его из заведения во избежание ненужного вызова милиции. Но сейчас сам Ашот вошёл в следующий запой, и Неля с неудовольствием прислушивалась к диалогу за дальним столиком.
О ежемесячной «дани» Андрею ещё ничего решено не было - Ашот успел дойти в своих логических построениях до решения: «Это слишком дорого, нужно поискать другие варианты?»- и оказался снова в состоянии, не способствующем принятию решений, а без него Неля не хотела себя связывать окончательным словом.
- Ну вот ты мне скажи… Скажи… У вас там че – в ауле – совсем делать нечего? Че - бараны кончились? И чё вы все сюда едете? Заработать, заработать... - распалялся никогда не работавший Васька. Неле это очень не нравилось.
- Писюленьки, сделайте нам ещё по сто портвешка.
- Арам, я тебе говорила, чтобы ты меня так не называл,- рявкнула она, прислушиваясь к разговору Мурзы и Васи.
- Вася, ты не горячись...
- Ну да, понаехали тут, русскому человеку вздохнуть нельзя спокойно.
- Вась, это ты, что ли, русский? - возмутилась Неля: всем было известно, что у Васьки русской была только мать. Отец всю жизнь живший отдельно, в другой семье, был карачаевцем.
- А кто я, по-твоему?
- Так, Света, - обратилась она к продавщице,- Ваське больше не наливай. Хватит, пока вменяемый.
- Это как это!? Вы что здесь - вытрезвитель? Мало того - всяких чурок пускаете,- он кивнул на меланхоличного Мурзу, -Да ещё и "не наливай!" Да я в этом городе родился и вырос! И что же - 100 грамм не могу выпить?
- Света, сколько он уже выпил?
- Триста. И пришёл сюда уже хороший.
- Так, Вася, пойди, погуляй. Свежий воздух на тебя хорошо подействует.
- Чего!?
- Не быкуй! - крикнула Неля, потеряв терпение. Васькино поведение нравилось ей все меньше и меньше, какой-то он был сегодня странно-агрессивный, взведённый, и явно нарывающийся на скандал. Неля уже хорошо знала, что это одна из стадий опьянения для людей, неуклонно идущих к белой горячке.
Сотовый вдруг вздрогнул и разлился "Контрдансом" Моцарта, не уместном в этой обстановке, словно канарейка в трактире.
- Алло!
- Слышь, Вась, - подал голос Макарыч,- Ты успокойся. Леонидовна правильно говорит - походи, проветрись, не шуми. Ничего ж хорошего не будет. Ашот приедет, драка будет, ментов вызовут - ну что хорошего? Пойдём.
- Ты мне тут...
- Вася,- сказал Мурза,- пойдём вместе. Я тебе другой раз сам 200 грамм налью, но сейчас - пойдём.
- Вместе? - Вася неожиданно стих,- Ну пойдём.
"Русский" Вася и "чурка" Мурза, обнявшись, вышли из "Разливайки".
- Алло, это Неля? - голос был знакомый, собеседник тянул слова, словно был в состоянии подпития.
- Кто это?
- Это Андрей.
- Ой, прости, я тебя сразу не узнала,- поспешила оправдаться Неля, потому что голос таких людей надо узнавать сразу же, а про себя подумала: "Он что, пьяный?"
- Ну и как там... наше дело?
Он делал длинные паузы между словами, но язык у него не то, чтобы заплетался... "Да он обкуренный!"- вдруг поняла Неля: "Именно, что не пьяный, а обкуренный, или, может, уколотый. Вот почему у него руки такие холодные!"
- Андрей, к тебе приду буквально на днях. Сам пойми - я только долги отдала.
- Ну, ты думай скорее. Из края скоро ревизия приедет. Давай.
Неля выключила телефон.
- Писюленьки, вы ж мои лапочки! Налейте нам с Матвеичем ещё по сто...
Вася с Мурзой, ближе к вечеру, приходили опять и уже оба были в сильном подпитии. Нели в "Рюмочной" не было, и Света налила им ещё. Выпив, Васька стал опять агрессивным, размахивая руками, кричал на Мурзу что-то обидное о "приехавших чурках", от которых русскому человеку житья не стало. Все, кто был рядом, кинулись их разнимать. Потом, естественно, выпили "мировую".
Ночью Мурзу нашли недалеко от "Разливайки", за гаражами. На теле насчитали восемь ножевых ранений, лицо было все исполосовано и изуродовано так, что труп с трудом опознали. Продавщицу Свету милиция буквально вытащила из кровати, и до двух часов ночи допрашивали как свидетельницу. Под утро Ваську - бледного до синевы и абсолютно трезвого привела в милицию мать - сухопарая седая женщина со строгим взглядом серых глаз и сжатыми в нитку губами. Он сразу написал сам добровольное признание и отправился в КПЗ.


Х.
- Алло! Таня! Ну, где ты ходишь? - заорала Софа в трубку так, что та подпрыгнула,- Я тебе переводчицу нашла, где твоё письмо?
- Нашла? Ты откуда про письмо знаешь?
- Нелька сказала. У неё, кстати, опять жуткие неприятности, Мужика в "Разливайке" убили.
- Ужас!
- Они выпивали у неё, потом вышли, и один другого ножикам исполосовал.
- Да... У неё что-то, прям одно за другим. Подожди! Ты-то как? Что там твой Андроник?
- Не буду говорить. Ничего, гуляем.
- Ну было хоть что-то?
- Таня! - Софа засмеялась,- Ты не поверишь, но почти ничего.
- И насколько почти?
- А ты как думаешь?
- Да ладно, Софа, я на такие темы уже давно не думаю, и не представляю, что такое "почти". Может это два поцелуя, а может...
- А если всё, что "может" от двух поцелуев? - смеялась Coфa, Таня заметила, что ещё не слышала от неё такого искреннего смеха.
- Ну, знаешь, учитывая наш образ жизни, можно и от одной мысли о двух поцелуях все удовольствия получить. Я-то это хорошо знаю. Кстати, знаешь, как ты смеёшься?
- Как?
- Смехом счастливой женщины. Это такая редкость в наше время, что сразу заметно. Будь осторожна. Первая улика - счастливый смех.
- Ой, ладно, неси свое письмо, завтра перевод получишь.
- Завтра когда?
- Вечером.
- А я не знаю, буду ли я завтра вечером дома.
- Это почему?
- На свидание иду.
- Танька! Это что - правда?
- Ты не радуйся так искренно. Свидание, по-моему, чисто платоническое… Что-то мне это подсказывает. И ещё, он, по-моему, ровесник моего отца.
- Это ничего не значит. А что, это кто-то из клиентов, да?
- Да ладно, я сейчас принесу письмо, а завтра, если вдруг меня вечером не будет,- Таня засмеялась,- отдашь перевод детям.

На следующий день Таня крутилась перед зеркалом, поправляя причёску. Елька скептически смотрел на неё поверх "Гарри Поттера".
- Мам, ты когда придёшь?
- Не знаю,- отрезала Таня,- Еда у вас есть, станет скучно – во двор выйдете, поиграете.
- Мама, ты куда,- воскликнула восьмилетняя Аннушка, вбегая в комнату. Она прибежала со двора, попить воды, щеки у неё раскраснелись, глаза сверкали.
- Аннушка, я по делу.
- Гулять она идёт,- буркнул Елисей.
- Гулять? А я?
- Елька! Прекрати! Я иду по делам, когда, вернусь, не знаю.
- Ну, по каким делам можно идти в воскресенье,- парировал старший сын,- В бриджах со стразами! Ты знаешь, сколько духов на себя вылила! Дышать нечем.
- Это не духи. Это - поддельная туалетная вода, которая выветривается через пять минут после того, как я выйду на улицу. А ты ворчишь, как старый дед.
- Мама! Возьми меня с собой,- заныла Анечка,- Ну пожа-а-луйста!
- Аня! Я не могу тебя взять.
- Да, Анечка, мама не может тебя взять, она по делам идёт,- с издёвкой поддакнул Елька.
- Всё, хватит. Я и так: работа - дом, дом - работа. Не младенцы.
- Мам, ты видишь, что я читаю?
- Да, вижу - "Гарри Поттера". Откуда взял?
- Одноклассник дал почитать. Мама, знаешь как интересно!
- И что?
- Тебе самой понравится.
- Хорошо, я как-нибудь ещё раз попробую почитать, первая попытка была неудачной, но я могу быть необъективна.
- Мама, а ты не хотела бы иметь дома всего "Гарри Поттера"?
- Елисей, ты видел, сколько он стоит? И вообще Роулинг ещё не дописала до конца всю историю. И нечего требовать компенсацию за один вечер свободы, я на него и так имею право. А ты - мелкий шантажист.
- Мама! Я не шантажист. Ну, все ведь будут читать. Найк вырастет, и ему будет интересно. Ты же "Мумми-троллей" купила!
- Сравнил! "Мумми-тролль" - шедевр, а "Гарри Поттер" - однодневка.
- Откуда ты знаешь? Всем нравится.
- Всем много чего нравится. Бразильские сериалы, например. Ты в курсе, что многие мамы, придя с работы, смотрят какую-нибудь жуткую историю: "Земля любви", например, или "Клон", и не пропускают ни одной серии! Так что тебе ещё очень повезло с мамой.
- Ну, ты же ещё не читала!
- Я пыталась.
- Ну, мамочка!
- Да ты не хуже Аннушки! Ты знаешь, сколько пять книг стоят? 725 рублей! Я удушусь за такие деньги!
В комнату вошла Марта. Они играли в мяч, и Марта тоже была раскрасневшаяся, растрёпанная и запыхавшаяся.
- Ой, мама, какая ты красивая! Ты куда идешь?
- Ну, вот,- возмутилась Таня,- ещё одна! Зови уж Гурия с Найком, пусть вся семья соберётся. Бабушке позвонить не забудь.
- Что такое? - Марта явно не ожидала такой реакции.
- Ну, всё. "Гарри Поттера" я не куплю...
- А что, ты хотела его купить?- перебила Марта.
- Нет! Всё, я пошла, если бабушка позвонит - я в магазине.
- А если ещё раз позвонит,- съязвил Елисей.
- Я в круглосуточном магазине!
На улице налетевший порыв ветра растрепал ей только что уложенные волосы, но она лишь улыбнулась - Таня любила ветер, и направилась в сторону парка.
Михаил был всё в тех же потёртых джинсах, правда, футболку одел другого цвета, но не менее заношенную, чем первая. Странно, но это его совсем не портило, он выглядел, по меньшей мере, как особа королевских кровей в изгнании.
Они прошли нижний парк с его беседками, прудами и ажурными мостиками над речкой, потом свернули с оживлённой центральной аллеи, в честь воскресного дня заполненной торговками орешками и платками из козьего пуха, уличными музыкантами и Свидетелями Иеговы, раздающими всем аляповатые рекламные проспекты Царства Божия. Аллея, обсаженная каштанами, увела их в сторону. Прохожих здесь было значительно меньше, а торговцев не было вовсе. Дорога пошла вверх, потом изогнулась вправо, влево, наконец, от неё отделилась тропинка, посыпанная красным песком, на которую свернула Таня.
- Ну вот, теперь вообще можем никого не встретить, кроме, разве что конной милиции. Это мой любимый уголок парка.
Михаил, развлекавший её случаями из практики, и несколько утомивший юридическими тонкостями, из которых он всегда с блеском выпутывался, замолчал.
Сосны уходили вверх чешуйчатыми колоннами, лиловыми внизу, и янтарными ближе к кроне. Пахло смолой. Корни выступали из земли, отполированные ногами прохожих - тропинка была вовсе не так безвестна, как хотелось бы того Тане. Они прошли совсем немного, тропинка круто повернула, сосновый бор внезапно кончился, справа открылся крутой склон оврага с ручейком на дне, по берегам которого росли старые ивы, а слева дорожку обступили дикие груши. Чёрные стволы поднимались над пушистым ковром травы, в канавке по краю тропинки лежали прошлогодние листья - круглые, тёмные, как старинные монеты из забытого клада.
- Удивительное место,- восхитился Михаил,- и пахнет здесь... Знаете, у моей бабушки на даче был такой запах - сухофруктами и сосной. Полы были сосновые, и в летний день от них шёл такой смолистый дух, а на подоконниках стояли жаровни с нарезанными грушами и яблоками. Осы летали стаями...
- Чудесно! Уже начались банальные воспоминания,- улыбнулась Таня,- Бабушка, дача, деревенские запахи...
- Бабушка моя была профессором. Биохимиком. А дедушка - генерал в отставке.
Повисла пауза.
- Простите, это действительно не банально, и не обычно. Нет. Ваша жизнь - просто сюжет для романа. У меня такое чувство, словно я попала не в свою историю,- Таня запнулась, словно вдруг поняла что-то важное, потом медленно договорила,- А вообще-то у меня постоянно такое чувство. Как я раньше не догадалась? Я просто из другого романа... Всю жизнь. Михаил, бывает такое?
Он внимательно, чуть улыбаясь, смотрел на неё, потом сказал:
- Таня, вы знакомы с театром абсурда?
- Да. "В ожидании Годо", "Женщина в песках"...
- Потрясающая эрудиция! Но если вы знаете так много, почему удивляетесь? Мы все - персонажи пьесы абсурда, а там, как известно, все герои не из своих романов.
- О, Боже мой! - Но это так странно! Мои родители - образованные люди, я сама окончила университет, а ныне... Мама – врач-психотерапевт. Да, да, не смейтесь! Это не смешно! А знаете кто у меня отец? Он в австрийском посольстве работает.
- Серьёзно? - удивился Михаил,- Он что, дипломат?
- Нет. Вы не поверите, но он простой филолог и всю жизнь занимался творчеством Лермонтова. Сменил пять жён, объездил полмира, год работал в Америке, а теперь оказался в посольстве.
- Так он не заканчивал МГИМО?
- Нет. Он заканчивал педагогический, филфак.
- А что ещё?
- Ничего.
- Так не бывает. Вы уж поверьте моему опыту, а он у меня всё-таки есть, но после филфака пединститута мотаться по миру в те годы, попасть на работу в посольство Австрии сейчас, можно было только одним способом...
Таня остановилась. Ей внезапно стало холодно. Она внимательно посмотрела Михаилу в глаза и прошептала:
- Каким?
- Через КГБ, а теперь ФСБ. Где он ещё работал?
- Ну, я не знаю, он очень часто менял место работы... Ах да, ещё в Патриархии - в отделе гуманитарной помощи.
- Насколько я понимаю, священного сана у него нет?
- Нет.
- И он работал в Патриархии?
- Да, но там и миряне работают.
- Ага, с погонами... Только не подумайте плохого. Наш президент тоже из этой структуры, и ничего. Я о нем могу сказать только хорошее, а я его немного знаю ещё по институту.
- Да нет, это невозможно!
- Почему?
- Всё наоборот. У меня диссидентская семья. У нас был обыск в 1974 году! Он тогда ещё с матерью жил.
- Обыск? Почему?
- Отец привёз из Москвы какой-то роман Солженицына. А ещё у нас были "Роковые яйца" Булгакова и "Собачье сердце". Кто-то донёс и был обыск.
- Какие были последствия?
- Да никаких...
- Так не бывает. Ваша мама - психотерапевт? Она не была членом партии?
- Нет.
- И после обыска она продолжала спокойно работать? Психотерапевтом?
- Да.
- Это невозможно. Я знал учительницу русского языка, которую в 75-м разжаловали в библиотекари, когда завуч заметила у неё нательный крестик. А психиатрия - это же была насквозь идеологическая профессия. Знаете что такое идеология в тоталитарном государстве? А тут - Солженицын, запрещённые романы Булгакова, обыск, и потом она спокойно работает дальше.
Нет, что-то здесь не то. Видимо, тогда, в 74-м всё и случилось.
- Что?
- Что? Ну, я думаю, самое вероятное, что вашего отца завербовали, а теперь, учитывая сколько прошло времени, и учитывая его нынешнее место работы, он явно пошёл на повышение.
Таня, наконец, заметила скамеечку.
- Давайте присядем,- она опустилась на скамейку, рассеянно глядя под ноги.
Михаил вдруг рассмеялся:
- Таня! Вы реагируете как наивная девочка! Нy-ну, посмотрите какая красота кругом! Какой лес! А знаете что, давайте выпьем,- он весело подмигнул,- как говорит Жванецкий: "Но у нас с собой было..."
Он вытащил из кармана джинсов плоскую металлическую фляжку.
- Ага,- отмерла Таня, - а у меня вот что,- она поискала в сумочке и вытащила плитку шоколада.
- Совершенно российский вариант: мужчина предоставляет выпивку, а женщина - закуску.
Пробка от фляжки превращалась в две рюмочки, вставленные одна в другую.
- И что во фляжке?
- Коньяк.
- Какой?
- О! Это не Франция, не "Камю", и не "Реми Мартин", и даже не "Хеннеси". Это армянский коньяк из старых запасов,- с гордостью ответил Михаил.
- "Ахтамар",- проявила эрудированность Таня.
- Нет – «Арарат».
- А запасы настолько старые, что можно считать советским антиквариатом.
Они выпили по глотку душистой, терпкой жидкости. Таня положила в рот кусочек шоколада, а Михаил отказался.
- Отказываться от женской доли в совместной выпивке, это не демократично!
- Это прекрасно! И вообще у нас замечательная прогулка, мне нравится эта аллея, без вас я бы никогда здесь не побывал.
- Это ещё не всё. Пойдёмте дальше,- Таня встала и неожиданно взяла его под руку.
- У вас чудесные духи!
- Очень банальный комплимент. И это не духи, а поддельная туалетная вода,- рассмеялась она, и вдруг добавила,- С вами так легко! Хотя, наверное, оттого, что это первая и последняя наша встреча.
- Ну что вы! Я далеко не последний раз в вашем городе.
- Значит, это просто действие коньяка.
- Или горного воздуха.
Тропинка внезапно вынырнула из грушевого сада на открытое пространство, они оказались на вершине холма. Здесь был крутой поворот, и дорожка убегала обратно. Слева открывался великолепный вид на горный хребет и весь парк.
- Здорово, правда! Вот посмотрите, издали видно, что весь парк посажен вручную, местная природа - это горы, поросшие травой, какими-то колючками, да случайное деревце алычи. Зона альпийских лугов. Всю эту роскошь пришлось сажать. В природе так деревья не растут. Вон там - несколько елей, а рядом с ними кусочек берёзовой рощи, потом - белолиственный тополь, и опять - ельник. Всё аккуратно, группами.
С этой точки парк и впрямь был похож на лоскутное одеяло из разных оттенков зелёного. На фоне тёмного ельника выделялась нежная зелень берёз. Вдали по серой ленте серпантина двигалась машина, похожая на белого жука.
- Очень красивое место!
- Это, конечно, не Домбай, но здесь своя прелесть. Вообще, у нас есть уникальные места. Вы знаете, что здесь проходил Великий Шёлковый путь?
- Неужели?
- Да. За городом находится курган Красивый. Он насыпан вручную как ориентир для караванов. А вот за этим хребтом есть гора со срезанной вершиной, там был аланский жертвенник Солнцу. Здесь в древности жили огнепоклонники. А еще за городом есть ущелье реки Берёзовки, так это просто Большой Каньон в миниатюре!
- Большой Каньон в миниатюре - засмеялся каламбуру Михаил.
Он смотрел ей в лицо. На вершине холма дул ветер, трепал её волосы. Он наклонился и поцеловал Таню. Губы у неё были мягкие, и во рту оставался вкус шоколада. От волос еле уловимо пахло розмарином, или это ветер, шумевший в ушах, принёс запахи горячей земли, травы, цветущего луга.
Она немного отстранилась, глянула на него смеющимися глазами:
- Вы совершенно неотразимый мужчина, просто Билл Клинтон.
- Невероятный комплимент, но вы не похожи на Монику.
- Нет, я похожа на Хилари.
- Ого! Я подозревал, что вам нужно всё или ничего, но что до такой степени!
- Ой, я не подумала: Хилари ведь жена. Нет, можете не бояться, я не хочу замуж даже за вас.
- И не знаю - радоваться этому или обижаться!
- Лучше обрадоваться. Вы же не знаете, какие проблемы я могу создать в качестве жены.
- Это что ещё за намёк? Ах да! Я, кажется, понял - у вас же есть ребёнок!
Тут уж Таня расхохоталась так, что на глазах выступили слезы:
- Нет, нет, не пугайтесь, но это действительно смешно. Нет, я не буду уточнять ничего о ребёнке, это совершенно не нужно.
Они стояли на ветру, смеялись и целовались, пока она не устала.
- Пойдём дальше, у меня уже ноги болят стоять.
Стоило тропинке опять нырнуть под сень старых груш, ветер мгновенно утих. Они присели на первую же скамейку, пили чудесный коньяк, развеселившаяся Таня все-таки накормила его шоколадом.
- Мне очень стыдно, - смеялась она, - но я ужасно голодная. Просто как с необитаемого острова.
- А сколько ещё до цивилизации?
- Совсем немного, а там - очень уютный ресторанчик. Ой, жаль, сегодня воскресенье!
Но, несмотря на воскресенье, свободный столик на открытой площадке под старыми соснами нашёлся. Увидев меню, Таня смутилась:
- Нет, нет, я не умею заказывать! Вы это сделаете гораздо лучше меня.
- Таня, вы ставите меня в неловкое положение. Теперь я вынужден буду заказать икру, французский коньяк и ананасы.
- И рябчиков!
- И шампанское!
Официантка с все возрастающим раздражением смотрела на них.
- Ой, простите, - наконец взяла ситуацию в свои руки Таня,- принесите для начала кофе, а мы пока определимся с заказом.
Хмурая официантка принесла кофе и пепельницу, взяла заказ: овощи, шашлык и красное вино. Таня с облегчением закурила тонкую сигарету "Вирджиния" и с удивлением посмотрела на Михаила, он развёл руками:
- Типично русская ситуация: женщина курит, а мужчина нет.
- Вот такого подвоха я от вас не ожидала. Но курить не брошу. Пока, по крайней мере. Слишком много с этим связано.
- Воспоминания?
- Нет. Воспоминания - это прошлое, а я имею в виду только настоящее. Воздух свободы. Вы, наверное, уже догадались, что я ценю в жизни больше всего.
- Hу, конечно. Только я бы не хотел, чтобы ваша свобода предполагала и свободу от воспоминаний.
- Боитесь забвения?
- Боюсь. Это естественно. То, что мы называем страхом смерти, на самом деле - страх забвения.
Таня стряхнула пепел с сигареты:
- Как далеко может завести разговор о табачном дыме.
Она подумала, что, по меньшей мере, в течение месяца, а то и двух, он точно будет героем её ночных фантазий, но вслух, разумеется, этого не сказала: сомнительно, чтобы его это обрадовало. Вместо этого она сказала:
- Как странно. Не я - женщина боюсь, что меня забудут, а вы. По-моему всё должно быть наоборот. Хотя меня такой вариант устраивает.
- Так ведь у нас, Танечка, Страна Амазонок.
- Как вы сказали? - Таня даже подалась вперёд от удивления.
- Страна Амазонок. Разве нет?
- Это мои слова, Миша! Я действительно всегда говорю: Россия - Страна Амазонок.
- Ничего удивительного. Идеи витают в воздухе.
Принесли шашлык. Михаил разлил вино по бокалам. На белой поверхности столика мерцал рубиновый блик от солнца, прошедшего сквозь вино в бокале, и Таня вдруг поняла, что никогда не забудет этот день - солнце, залах дыма, сосновой смолы, печёного мяса, и это потрясающее чувство полной свободы.
- Страна Амазонок... - Таня взялась за нож и вилку,- А скажите мне, Михаил, вот вы были на Западе, вам есть, с чем сравнить, к тому же у вас широкий кругозор, и вы очень эрудированны...
- К чему такие китайские церемонии?
- Вот именно - китайские... Как вы считаете - Россия - азиатская страна или европейская? Поверьте, я не из праздного любопытства. Я к тому, что знаменитый советский менталитет, который, по слухам, не пускает нас в цивилизованный мир, и мы с трудом приживаемся на западной почве, это на самом деле совсем не совковый, а русский, хотя, судя, по размерам эмиграции из России - это просто миф. Но может быть...
- Вы что, хотите уехать?
- Нет! Нет, нет!
- В качестве кого? - он словно не слышал её восклицания,- Вы знаете язык? У вас есть образование, специальность, которая котируется на Западе? У вас есть здоровье, чтобы работать судомойкой или стоять у конвейера? Или вы хотите выйти замуж по Интернету? Это мышеловка. Туда нельзя даже заглядывать, если вы не хотите потерять себя, детей, оказаться в одном доме с извращенцем.
- Я не об этом спрашивала.
- Таня, я бы не хотел отплатить за эту чудную прогулку чёрной неблагодарностью, и мне очень хочется предостеречь вас от опрометчивого решения.
Таня смотрела, как он во всё время разговора расправлялся с шашлыком. В его тонких, аристократических пальцах нож смотрелся как скальпель в руках опытного хирурга. "Возьми себя в руки и ешь",- приказала она себе, берясь за столовые приборы, но печёное мясо, препарированное ножом и вилкой на фарфоровой тарелке, теряло половину своего вкуса.
- Вообще-то мы говорили о взаимоотношениях мужчин и женщин. Согласитесь, в Европе и Азии они должны быть разные. Но я не знаю, как это происходит на Западе, и как на Востоке, но я знаю - как в России, и мне интересно: а по этому признаку мы кто?
- Определение географического положения страны по половому признаку? - улыбнулся Михаил,- По этому признаку мы, Таня, Западный Восток. Мужчины у нас западные, но проявлять себя должны как восточные - так уж требует от них сложившаяся ситуация в стране - и политическая, и экономическая. Поэтому они так непоследовательны в роли домашних тиранов, и так не уверены - я не имею в виду экономическую элиту - это исключение - в роли бизнесменов, проще говоря – кормильцев семьи.
А вот женщины у нас восточные по сути, но западные по своей роли в этой игре под названием русская семья. По своим душевным качествам - таким как верность, преданность мужчине - любому: посмотрите вокруг - сплошь и рядом женщины терпят возле себя алкоголиков, лентяев, мужчин, которые им изменяют с каждой юбкой. Это всё - признаки восточного характера. Но реалии жизни таковы, что они должны, как западные феминистки, воспитывать детей, принимать решения, зарабатывать на жизнь наравне с мужем, проявлять себя на работе. Вот и смотрите - мы Восток или Запад? Но, Таня, не вздумайте никуда уезжать!
- Есть такой странный эффект у всех желаний: они всегда сбываются. Боюсь, если я чего-то очень сильно хотела, то это непременно произойдёт. Только вот зачастую подарок судьбы оказывается шуткой. Уже или слишком поздно, или мы не можем воспользоваться даром судьбы, или не можем насладиться им в полной мере.
- Да, да, об этом ещё писал Вольтер. У него есть роман "Кандид", так вот...
- Да, я читала: "Кандид, или оптимизм".
Михаил удивлённо поднял брови:
- Таня, я согласен, что каждая женщина загадка, но вы... Перефразируя Булгакова, позвольте спросить: "Может вы и "Фауста" Гете читали?»
- И «Фауста», и Библию, и Германа Гессе,- Таня не выдержала и расхохоталась,- Ой, Миша, простите, у вас такое лицо! Учтите, что вы и четверти обо мне не знаете. Давайте выпьем за тайны. Нет! Это будет слишком банально. За причудливость литературных вкусов.
- Нет, давайте выпьем...
Но Таня вдруг рассмеялась, бесцеремонно показывая пальцем на соседний столик. Там сидела явно курортная компания: трое мужчин с пивными животиками, облачённые в дорогие спортивные костюмы, две женщины, одетые тоже по-спортивному, но с тщательно уложенными причёсками и макияжем, явно не для пробежек по парку. В тот момент, когда Таня показала на них, мужчины вдруг встали и выпили водку с необыкновенно торжественными лицами.
- За присутствующих здесь дам!,- прокомментировала увиденное Таня,- Любимый тост всех курортных компаний. Я надеюсь, вы избавите меня от необходимости лицезреть, как вы изображаете из себя гусара?
- Нет, давайте выпьем за нежных и слабых женщин, это прекрасно,- Михаил разлил оставшееся вино по бокалам,- Вы что-нибудь ещё хотите?
- Конечно! Я абсолютно свободна, так что никаких церемоний. Я очень хочу ещё кофе, но он здесь безобразный. Предлагаю спуститься в город, я знаю место, где варят исключительный кофе.
Они спустились вновь по центральной аллее, и вышли на бульвар, где было не протолкнуться от лотков с бижутерией, сувенирами и книгами. Над всем этим сверкали вывески дорогих магазинов. Когда они проходили мимо ювелирного, Михаил сказал очень церемонно:
- Танечка, я бы хотел, чтобы у вас осталось что-нибудь на память о нашей встрече. Таня остановилась.
- Вы знаете, я давно не смеялась столько, сколько сегодня, но сейчас будете смеяться вы. Думаете, я попрошу на память колечко с блестящим камушком? Или серёжки? Я предупреждала, что вы не знаете и четверти обо мне. Хотите сделать мне приятное - купите "Гарри Поттера" - вон на лотке стоит "Волшебный сундучок": здесь пять книг вместе. Уверяю вас, я никогда не забуду этого.
- Да уж,- озадаченно пробормотал он, - я этого тоже никогда не забуду.
Было уже неприлично поздно или очень рано - смотря как посмотреть - когда Таня открыла своим ключом дверь и на цыпочках, чтобы не разбудить детей, прошла на кухню, прижимая к груди увесистый "Волшебный сундучок". Включила свет и увидела на столе вскрытый конверт с письмом Йохансона и сложенный вдвое лист. "Перевод",- догадалась она. Поверх письма лежал тетрадный лист в клеточку, на котором было написано крупными буквами, в которых размер выражал эмоции:
«ГДЕ ТЫ БЫЛА !?»
Таня засмеялась. Она совершенно правильно сделала, выбрав в подарок "Гарри Поттера".
Письмо вызывало отвращение на фоне сегодняшнего дня. Это было такое предательство себя, что Таня не смогла его взять в руки.
- Сегодня - день свободы,- пробормотала она,- Русские не сдаются! По крайней мере, так скоро.


XI.
Утром в понедельник в "Рюмочной" сменялись продавцы, это всегда был самый тяжёлый день. Пересчитать все сорта сигарет, все пачки, все бутылки, литры и порции. Дело это было хлопотное, на каждом товаре, кроме, разве что, пяти бутылок шампанского и трех - дорогого коньяка - продавщицы сбивались, пересчитывали заново, яростно спорили. Неля, ругаясь, на чём свет стоит о бестолковости населения современной России, пересчитывала по пятому разу бутылки с самой дешевой водкой. Хлопнула входная дверь! Неля, не оборачиваясь, закричала:
- Подождите ещё пятнадцать минут, терпения нет совсем? Знаете, что по понедельникам, пока не посчитаемся, не открываем, что за бестолочи! - тут поняла, что опять сбилась, плюнула и стала считать по новой.
От двери приближались тяжелые шаги, да и продавщицы примолкли. Неля выдержала характер, досчитала до конца, и только тогда обернулась.
Облокотившись о прилавок, стоял темноволосый мужчина лет 45. Одет он был слишком шикарно для случайного посетителя "Рюмочной". Пахло от него головокружительно. Взгляд серых глаз был такой тяжёлый, что Неля выпрямилась и придала, лицу максимально надменное выражение, на какое только была способна.
- Что вы хотели? У нас учёт.
Он молча смотрел ей в лицо. Неля расценила это как вызов, отвернулась и сказала продавщицам, застывшим с открытыми ртами:
- Ну, мы будем сегодня заканчивать? Портвейн осталось посчитать.
Они засуетились и начали пересчитывать бутылки одновременно, начав с разных краёв полки. Неля обернулась к странному посетителю, и бросила уже раздражённо:
- Что-нибудь вам дать? Я могу отпустить товар.
Он ещё секунд пять смотрел ей в глаза, явно с интересом ее рассматривая, потом сказал негромким, неприятно низким голосом:
- Так вы и есть Неля Леонидовна?
- Да, это я. А что, на меня уже смотреть ходят? Надо брать деньги за этот аттракцион.
- Я наслышан о вас. Вот - зашёл посмотреть.
- Леонидовна, - шепнула сзади Ленка - Это отец Гены!
Неля посмотрела в окно. Под окнами "Разливайки" стоял сверкающий джип.
- Н-да, а вы действительно "Мерседес" не любите, мы тут уже об этом наслышаны...
По лицу мужчины пробежала тень:
- Я слышал у вас сейчас проблемы.
- Боже мой! Как широко известны подробности моей жизни! Но тут вы ошиблись. У меня всё прекрасно! Нет никаких проблем. Так вы что-нибудь брать будете?
- Нет, я в таких местах не отовариваюсь, к тому же, я думаю, мой сын здесь скупился за двоих.
- Ну, простите,- Неля съязвила,- что у меня не бутик французских вин,- её уже злил этот тяжёлый, мрачный человек.
В это время сотовый загудел, и аккорды Моцарта вновь огласили мрачные стены "Разливайки".
- Да!
Неожиданно в трубке раздался голос Тани:
- Неля! Ты когда дома будешь?
- Я скоро приеду, девочки уже посчитались,- Неля чувствовала, как он внимательно смотрит на неё и специально пользовалась безличными предложениями.
- Нелечка! Приезжай скорее, у меня тут такое! Просто голова кругом!
- Да что такое? А, это тебе перевод сделали!
- Ой, Неля, ты даже не представляешь, что там! Приезжай, у меня такие новости!
- Ладно, не рассказывай, а то деньги капают, я к обеду буду,- Неля выключила телефон, подняла глаза на Генкиного отца, и спросила,- Значит, ничего не надо, а то купили бы хоть пачку "Мальборо" Краснодарского производства,- от раздражения яду в словах прибавилось. Телефон заиграл опять.
- Да! - на этот раз это уже был Ашот.
- Алло, девочка моя,- судя по вступлению, был он уже в подпитии, - а-а скажи мне, пожалуйста, как мою собаку зовут?
- Что? - растерялась Неля,- Какую собаку?
- Ну, мою собаку! Как эту проститутку зовут?- Полгода назад ему подарили месячного щенка стаффордширского терьера. Из-за крайне бурного образа жизни Ашота, крупная по природе собака развилась в нечто изящное, скорее похожее на левретку. Когда Таня увидела это создание, то, отсмеявшись, спросила:
- И как это Ашоту удалось такую француженку вырастить?
Та в ответ глянула на Таню полными грусти большими, карими глазами и ушла в свой угол. Ашот очень гордился своей собакой, хвастался перед всеми гостями, однако, бедная псинa росла как бурьян - не знала ни ошейника, ни поводка, и Неля с ужасом думала, что начнётся, когда ей исполнится год, и появятся первые женихи - процесс явно обещал быть неконтролируемым, и ласковый эпитет Ашота мог стать пророческим:
- Адела. Твою собаку зовут Адела, и ты не забыл, куда нам сегодня ехать?
- К ментам - деньги везти? Помню, как же!
- Я чувствую, ехать придётся на такси, - в ней накопилась злость и в висок уже впивалась горячая игла мигрени.
- Нет? Я разве не довезу мою девочку сам? Мы тут только по пиву...
- Не надо! На такси дешевле будет. Я устала ГАИ кормить.
Неля в сердцах нажала кнопку отбоя и посмотрела на Генкиного отца, тот без усмешки посмотрел на неё, потом сказал:
- А я, честно говоря, вас другой представлял.
- А какой?
- Я представлял вас Сонькой - "Золотая ручка", а вы – Анжелика.
- Какая Анжелика,- не поняла Неля.
- Ну, «Анжелика, маркиза Ангелов», я еще помню такой фильм.
- А-а,- только протянула Неля, не зная, что на это сказать.
- Если я вам буду, нужен, найдите меня. Поверьте, я мало кому в жизни это предлагаю.
Он повернулся и не спеша пошёл к выходу.


Софу разбудил звонок телефона.
- Алло!
- Софка, ты сегодня выходная, что ли?
- Да, - это был её старший брат Артём.
- Я к тебе сейчас приеду.
- Сейчас? Я ещё сплю.
- Ну, значит проснёшься. Кофе мне свари, я уже еду.
Отбой. Софа, чертыхаясь, вылезла из постели, накинула халат и пошла в ванну. То, что глянуло из зеркала, заставило издать сдавленный стон: «Ну да, не восемнадцать же!»,- Софа наклонилась над раковиной, поплескала холодной водой в лицо, выпрямилась, посмотрела на своё отражение. В зеркале мало что изменилось. "Где мы вчера были? В "Эльдорадо"? Пили там шампанское с мартини. Какой ужас!"
Телефон опять зазвонил. Софа с трудом дошла до аппарата:
- Алло!
- Софа! - это была парикмахер Эля,- Софа! Как там Таня?
- Кто? - Софа с трудом пыталась сообразить - кто такая Таня, потом догадалась, что речь идёт о её соседке, и удивилась ещё больше,- А что тебе Таня?
- Ну, я же нашла переводчицу, она ей письмо из Германии переводила.
- А-а, не знаю, я ее ещё не видела.
- Ой, там что-то такое, девчонка, что переводила, вся извелась, говорит - чистый детектив.
- Да? А что там?
- Не знаю, я у тебя хотела спросить.
- Эля, мы вчера выпили, а ко мне сейчас едет старший брат, извини, мне нужно себя хоть чуть в порядок привести.
- Софа, ну ты Таню-то найди. Как она там? В письме этом что-то не то.
- Найду, не волнуйся! Всё в порядке, и с Таней вашей всё в порядке! Пока!
Софа притащилась на кухню, но тут раздался звонок в дверь. Пришлось идти в прихожую, открывать. На пороге стоял Артём.
- Проходи, но кофе я ещё не варила. Элька позвонила, болтали.
- Ну и видок у тебя! Что вчера пили?
- Вчера?
- Ну, я же не спрашиваю - с кем? И так ясно, что вчера.
Артём прошёл на кухню, сел на диванчик, не спеша достал сигареты, закурил. Софа насыпала в турку кофе, сахар, налила воду из чайника, зажгла конфорку.
Артём курил. Софа помешала кофе, поставила на стол чашки, пепельницу.
- Ну, что скажешь? Как дела?
- Дела хорошо,- Артём откинулся на спинку дивана,- Племянников вчера видел у мамы. Оник подрался с двумя мальчишками сразу.
- Да? И что?
- Навтыкал им. Не зря год на дзюдо ходит.
Софа усмехнулась, и разлила кофе по чашкам.
- Если не секрет - с кем это ты вчера?
- С девчонками на работе.
- Что отмечали?
 - День связиста. Ничего не отмечали, так, само собой получилось,- Софа отхлебнула кофе и тут же обожгла себе язык.
- Соф, помнишь свадьбу Эрика и Лили?
- Помню, а что?
- Ты ещё с парнем танцевала - Андроником, помнишь?
- Как ты сказал? Андроником?
- Да, ты что, его не знаешь?
- Нет. Видела первый и последний раз в жизни.
- Ну, хорошо,- вдруг легко согласился Артём, и эта его покладистость насторожила Софу,- я не об, этом... А что, ты, правда, Андроника не знаешь?
- Нет!
- Вы так на свадьбе отплясывали, что я подумал, вы, по меньшей мере, знакомы.
- Я что, неприлично себя вела?
- Нет,- усмехнулся Артём,- просто, ты же знаешь, там вся родня была. Одна тётя Роза чего стоит...
- Да уж! Что, обо мне до сих пор сплетничают? Вот старые перечницы! Делать им больше нечего.
- Ага, и не говори! Так ты ничего об этом Андронике не знаешь? Слушай, сестрёнка, если бы я вдруг мог подумать, что ты не разыгрываешь всех на свадьбе, я же тебя знаю, ей-богу, я бы поверил, что между вами что-то было.
Софа подняла, наконец, голову, посмотрела на брата и расхохоталась:
- Ну, ты даёшь! Ты на что намекаешь? Ой, не могу! Эти армянские номера, просто блеск!
Артём помрачнел.
- Ладно, Софа, я тебя просто предупредить хотел на всякий случай…
Зазвонил телефон.
- Ну, что такое! С утра прямо Дом Советов,- в сердцах выговорила телефону Софа,- Алло!
- Софа, ты дома?
- Таня, что у тебя с голосом?
- Да ничего, просто, когда вы нужны, вас нету!
- Что случилось? Как свидание? Ой, постой, мне сегодня утром Эля звонила, о тебе - переживала.
- Эля? Обо мне?
- Ну да, это же она переводчицу нашла, которая тебе письмо переводила. Она еще что-то там сказала… Послушай,  а что тебе этот немец написал?
- Софа, приходи ко мне, я по телефону такое рассказать не могу.
- Ко мне с утра брат приехал, я позже поднимусь.
- Постарайся скорее. У меня такие новости - с ума сойти,- Таня отсоединилась.
Софа села за стол, посмотрела на Артема.
- Больше не будешь ко мне со всякой ерундой приставать?
- Ладно, извини, послушал бабских сплетен. Просто этот Андроник…
- Да не хочу я слушать про этого Андроника! Хватит!
Артём отхлебнул кофе.
- Как твой сосед по квартире? Не приехал?
- Нет, тишина. Звонил свекрови, с детьми разговаривал, а я в опале.
- Ну ладно, я пойду, - он полез в задний карман брюк, вытащил заготовленную тысячерублёвую купюру, - Это тебе -до зарплаты дожить.
- Спасибо, не дашь умереть.
Когда Артем ушёл, Софа набрала Танин номер:
- Алло, ну спустись ко мне, я сейчас не в лучшем виде.
Таня прибежала через три минуты. Была она и правда, какая-то странная. Бледнее, чем обычно, и слишком спокойная для человека, который минуту назад горячо просил выслушать все новости. Она села за стол, не глядя Софе в глаза, сразу закурила, так глубоко затягиваясь, что та испугалась.
- Да что случилось-то?
- Даже не знаю, с чего начать. Нелька ещё не пришла?
- Нет, она к обеду будет, кофе сварить?
- Свари.
Софа опять взялась за турочку.
- Ну, так что - едешь ты в Германию?
- Ой, Софа, даже не знаю.
- Что так? Передумала?
- Помнишь, я говорила, что меня все за немку принимают?
- Да. Ты, если в Германию уедешь, точно за свою сойдешь.
- Ну вот... - Таня запнулась,- Понимаешь, это очень давняя история. Я очень похожа на папу, а он родился в 1946 году, летом - через год после войны, а брат его - мой дядька - в 44-м. Они друг друга терпеть не могут...
- Таня! Я вчера в кабаке была, пила шампанское с мартини. Утром приехал Артём с каким-то странным разговором, по-моему, кто-то видел нас с Андроником, знаешь у нас какие сплетники в армянской диаспоре! Можно тебя попросить не начинать с семнадцатого года!
- Мой дед - пленный немец.
Софа охнула и еле успела подхватить турку с убегающим кофе с огня.
- Это как?
- Вот так. В Краснодаре были пленные немцы, строили там что-то после войны, а бабушка работала в лагере медсестрой. Там у них любовь и случилась. Не знаю, дедушка догадывался о чём-то, или  нет.
- А бабушка жива?
- Нет. И дед, и бабка уже умерли. Спросить не у кого.
- А отец?
- Ну, он ведь может и не знать. Кстати, о нём вообще такое узнала, прям в голове не умещается.
- Что ещё?
- Ну, я вчера гуляла по парку с этим - Михаилом, помнишь, я говорила...
- Это с клиентом, которому ты в дочки годишься?
- Да, и знаешь, что он мне сказал про отца?
- Вы что, ничего другого не могли обсудить?
- Ну, к слову пришлось.
- Ага, так, случайно, к слову папа пришёлся!
- Так вот! Не перебивай меня! Михаил пришёл к выводу, что мой отец ещё с 1974 года сотрудничает с КГБ, с того момента, когда у нас был обыск.
Таня остановилась, чтобы закурить новую сигарету. Софа допила вторую чашку кофе и тоже закурила. Помолчали.
- Слушай, а этот твой немец - он тебе кто? Не дедушка же.
- Дядя. Как я сразу не поняла, что он на отца похож! Он знал, что в России у него брат, и могут быть племянники. Он знал, в каком городе был его отец, как звали женщину, с которой была любовь.  И нанял в России женщину – работницу архива, она ему и раскопала все данные про родственников, поэтому он в наш город приехал и именно в тот санаторий, где я работаю – заранее все знал. Вообще, я не знаю, так в жизни не бывает...
- Бывает, скажи, а вчера с этим Михаилом было что-то?
- Ой,- Таня махнула рукой, и вдруг залилась краской,- Не спрашивай. Всё хорошо.
- Ну, так было или нет?
- Софа! Я дура! Представляешь, он мне на пороге ювелирного магазина предлагал память о себе оставить, а я попросила "Гарри Поттера".
- Кого?
- "Волшебный сундучок" - пять книг о Гарри Поттере.
Софа расхохоталась. Она смеялась, и не могла остановиться.
- Ой, не могу! Ненормальная,- стонала она, повалившись на стол,- Мама наша многодетная! Ой, держите меня, ты у него погремушек бы ещё попросила!
- Софа, мне ничего не надо, ты же знаешь, я к золоту равнодушна,- оправдывалась Таня,- а "Гарри Поттера" дети просили. Знаешь, сколько он стоит?
- Ой, умру сейчас! Он-то что сказал? Купил?
- Купил.
- Рад был, небось, что дёшево отделался,- Софа успокаивалась.
- Не буду больше ничего рассказывать,
- Таня! Расскажи. Он тебе больше ничего не предлагал? А то бы ещё велосипед попросила.
- Самокат! Я же сказала - я дура, просто ситуация такая была необычная.
- Ага, значит было!
- Тебя это больше всего волнует?
- Нет, меня волнует, ты у нас теперь кто - последний пленный Второй Мировой? Или просто из обрусевших немцев? Уезжать-то ты собираешься?
- Не знаю.
- Как это? Ты же этого хотела.
- Хотела, но не таким же способом! Ведь это бомба! Для всех - и для мамы, и для отца, и вообще ему нужно, чтобы у него в Германии родственники оказались? Знаешь, я даже не рада.
- Правильно, зачем тебе ехать в Германию? Напиши, чтобы тебе выслали тирольскую шляпку или банку пива, и хватит для жизни. Ой, извини! Ну не обижайся!
- Пойду я,- встала Таня,- я не пойму - мне сейчас лучше одной побыть или потрепаться с кем-то?
- Ты бы на работу пошла.
- Да какая сегодня работа! Я в пять утра домой пришла!- В дверь позвонили.
- Это Неля, наверняка,- Софа пошла открывать. Неля вбежала на кухню:
- Ну, что, сплетницы, всё обсудили? Теперь давайте, мне рассказывайте!
- Ой, нет, все снова! - застонала Таня.
- А придется!


ХII.
Взрыв бабахнул сзади, он успел упасть, и комья земли посыпались градом на спину. Приподнял голову, оглядел полого уходящий вниз склон высоты, на которой они держались уже два дня. В какую-то замершую секунду увидел качающиеся на ветру в полной тишине стебли прошлогодней сухой травы. Чуть дальше зияла воронка чёрной, вывороченной взрывом земли, а левее - еще одна.
Звук тихий и далёкий проник в оглушённое сознание, и вместе со звуком время, совершавшее до этого затяжной прыжок, вдруг обрушилось на него, и понеслась скачками. У подножия склона, за чёрным шоссе двигались фигурки людей, кто-то, пригнувшись, перебегал от одной гаубицы к другой, и он не успел подумать, что это ошибка - не нужно бежать, а он должен ползти, как человек дёрнулся, согнулся ещё больше, и упал на бок.
Звук нарастал, и стал слышен свист пуль, грохот орудий - одно из них внизу подпрыгнуло и просело назад, и тут же, но теперь далеко правее жахнул взрыв, не оглушивший, но заставивший содрогнуться - не мог он никак привыкнуть к этим страшным, смертоносным звукам, да и невозможно это, всё равно вздрагивал всем телом и закрывал глаза.
Автомат лежал рядом, он нащупал пальцами его горячее тело, потянул к себе. С его стороны орудие молчало - кончились снаряды, и противник расстреливал высоту. У тех-то снарядов было достаточно, и ещё подвезут, а надеяться, что за ними вернутся, уже не приходилось: наступление было мощным, и они зацепились за этот холм, чтобы дать возможность основным силам уйти по чёрному, разбитому шинами и сапогами, шоссе, а сами не успели. Сегодняшний день наверняка был последним в этом отчаянном бою за склон, поросший жёсткой, сухой травой, да колючками, впивавшимися в тело даже сквозь чёрное сукно формы. Ещё чуть ближе к вершине росло невысокое деревце, тоже колючее, как и всё в этой чужой земле, ещё не успевшее распуститься, на ветках болтались оставшееся с прошлого года сухие чёрные плоды, похожие на сливу. Впрочем, деревце ужу и не распустится никогда, оно было выворочено взрывом, и лежало возле воронки, корни изгибались как пальцы худой старческой руки, сжимая в приступе агонии последний ком земли. Автомат был еще слишком горячим, а скоро начнётся последний штурм, и нужно будет отстреливаться. Он ещё подтягивал автомат к себе, когда вторая гаубица подпрыгнула, откатываясь от отдачи, раздался быстро нарастающий свист, и наступила темнота...

Таня открыла глаза. Сердце бешено стучало, в ушах стоял свист, луч солнца, пробившись в щель между шторами, падал на её правую руку, неудобно вывернутую ладонью вверх. "Что это свистит?",- подумала она, с трудом выпрямляя затёкшую руку, и поняла, что это будильник - Гурий с Елисеем собрались в бассейн, а теперь спокойно спят, не слыша сигнала. Таня села на постели, потёрла виски: "Ну и сны! Это что же, мне теперь будет сниться война, да ещё с немецкой стороны. Сны Альфреда Йохансона, увиденные его внучкой".
Она встала, босиком прошлёпала на кухню и поставила турочку на огонь. Гурий, наконец, проснулся, выключил пищащий будильник, и мрачный от недосыпа прошмыгнул в ванную. Следом прошел, не менее мрачный, Елька, и тут же между ними завязалась перепалка из-за места возле раковины.
Таня пила кофе, пытаясь прогнать видение сухих стебельков травы, качающихся под ветром: "И приснится же такое?!"
- Мама! Скажи Гурию, он меня "женщиной" обзывает!
Таня поперхнулась кофе от смеха, и склон, изрытый воронками взрывов под ярко-синим небом весны, растаял бесследно.
- Вот ты всегда смеёшься, а он издевается! Говорит: "Елька - Лерка"! Назвали меня женским именем! - и старший сын в сердцах хлопнул дверью ванной, откуда сразу донеслись звуки какой-то возни и возмущённые возгласы Гурия.
- Ничего себе женское! Пушкина почитай – «королевич Елисей».
- Королевич, - Елька вышел из ванной,- кто только придумал так назвать!
- Папа,- парировала Таня,
- Что, правда, папа?
- Да. Гурия тоже он называл – в честь известного иконописца Гурия Никитина, и покровителя семьи - мученика Гурия, да что-то сохранению семьи это не помогло.
Из ванной вышел Гурий, потирая затылок.
- А как бы ты меня назвала?- вдруг спросил Елька.
- Я? Да уже и забыла, как хотела.
- Нет, ну, правда?
- Александром.
- Сашкой? - он задумался,- Нет, это просто как-то.
- Ну, тогда Акакием или Ананием, а можно еще Сосипатром.
- Издеваешься.
- В бассейн опоздаете.
Мальчишки, всё ещё переругиваясь, собрались и ушли, наконец, на тренировку.
Таня, оставшись одна, с грустью посмотрела на календарь. До I сентября осталось две недели, а потом...
Она ещё несколько секунд пялилась в календарь, и вдруг вскочила:
- Ничего не начнётся! Какое первое сентября! Какая школа! Мы уезжаем в Германию! Срочно в ОВИР - оформлять загранпаспорт!
И напевая любимого Шевчука: "В последнюю осень, ни строчки, ни вздоха..." побежала одеваться.
Марта, проснувшись, увидела склонившуюся маму, уже причёсанную, накрашенную и одетую.
- Марфушенька, я побежала по делам, свари макароны, сделай салат, целую, моя девочка!

На работу она, конечно, опоздала. Шла расстроенная. Начальственная дама в ОВИРе, увешанная золотом, как новогодняя ёлка, сказала, строго, глядя поверх очков:
- Если вы хотите взять детей с собой в поездку, у вас должно быть нотариально заверенное разрешение от их отца, что он не возражает.
-Как - от отца? - растерялась Таня,- Мы с ним давно в разводе.
- Ну и что?
- Но он не платит алименты, и я вообще не знаю, где он находится!
Чиновница посмотрела на длинный список детей в паспорте, потом опять на неё, уже как на редкостный случай тихого помешательства:
- Если у вас не будет нотариально заверенного разрешения на французском языке, вы не сможете пересечь границу с детьми. Я вас предупредила. Ищите бывшего мужа, берите с него бумагу, и езжайте куда хотите.
Это неожиданное препятствие так расстроило Таню, что, выйдя на улицу, она чуть не расплакалась.
Открывая ключом дверь маникюрного кабинета, даже не заметила подошедшего молодого человека, и невольно вздрогнула, когда он обратился:
- Простите, пожалуйста, вы - Таня?
- Да,- дверь, наконец, открылась,- Проходите. Что вы хотели?
- Я от Михаила.
Таня обернулась и внимательно рассмотрела его. Был он светловолос, с короткой аккуратной бородкой, которая не прибавляла его лицу солидности, а ещё более романтизировало, но голубые глаза смотрели строго и холодно.
- Он уехал вчера, просил вам передать.
Положил на стол сложенный вдвое лист бумаги, коробочку, и поспешно вышел.
Таня развернула записку. Была она очень короткой, а, собственно, могла состоять из одного слова: "Спасибо! Надеюсь, в следующий приезд мы встретимся снова". В коробочке на вишнёвом бархате лежали серёжки - изящная золотая веточка с каплями мелких сапфиров. "Голубые камни к голубым глазам",- подумала Таня, касаясь пальцем мерцающих камешков. В следующую секунду они рассыпались миллионами мелких синих искр, и слезы - такие горячие и такие горькие - потекли по лицу.

Вечером Андроник ждал, как всегда, у входа. Софа поймала себя на мысли, что начинает привыкать к этому. Вчерашний разговор с братом не напугал её, а только разозлил и, подойдя к Андронику, она с вызовом оглядела площадь. Однако никого из знакомых не увидела. Они спустились по широким ступеням, и вышли на бульвар.
Теплый летний вечер мягко шелестел ветерком в листве раскидистых ильмов, золотил закатным солнцем стёкла витрин. По бульвару прогуливалась молодёжь. Девушки цокали каблучками по плиткам тротуаров, смеялись, картинно откидывая пряди волос. Софа ловила взгляды, бросаемые на её спутника, и улыбалась.
- Куда сегодня тебе хочется,- спросил он.
- Не надо ни кофе, ни шампанского, а хочу покататься на "чёртовом колесе"!
- Удивительно, какое простое желание!
Они повернули к пригорку над бульваром, где располагались аттракционы, и медленно вращалось огромное колесо.
- Я не каталась лет с пятнадцати,- призналась Софа.
Андроник купил билеты, и они заскочили в ярко раскрашенную кабинку. Пальчатые листья каштанов поплыли вниз. Ветки были так близко, что казалось – протяни руку и сорвешь зеленый колючий плод, но Софа побоялась. Андроник, улыбаясь, смотрел на неё. Глаза у него были изумительно красивые - тёмно-карие как две перезрелые вишни, большие, в тени густых как у девушки длинных ресниц, белки отливали голубизной. Широкие брови разлетались к вискам, и складка между ними не портила, а лишь придавала ещё большее обаяние. Они миновали верхушки деревьев и стали подниматься над городом. У Софы перехватило дыхание.
- Покрутимся? - предложил он, и, не дожидаясь согласия, повернул руль в центре кабины.
Мир дрогнул и поплыл куда-то вбок. Софа вцепилась в поручни, небо плыло над головой, город, вершины каштанов, горы на горизонте, всё кружилось в тошнотворной карусели, перекладины "чёртова колеса" угрожающе поскрипывали, кабинка раскачивалась и ползла вверх, Андроник, улыбаясь, и не сводя с неё глаз, поворачивал руль.
- Не надо бояться,- тихо сказал он.
- Я не боюсь,- с достоинством ответила Софа, сильнее впиваясь в поручни,- У меня великолепный вестибулярный аппарат.
- Дай мне руку,- он протянул ей руку, другой, продолжая поворот руля.
Софа с трудом оторвала пальцы от горячей железки и схватила его ладонь, которая, казалось, висела над пропастью.
- Ты же спокойно сидишь в кресле. Ничего не случится! Не держись за бортики. Ну, давай, положи руку на руль. Будет здорово, обещаю!
Она, не отрывая взгляда от его глаз, единственной опоры в этом танцующем мире, положила, пальцы на металлическое кольцо.
Они кружились над бульваром, дорогой, по которой катились вереницы машин, фонтаном, крышами домов, гуляющей толпой, закатным солнцем. Его ладонь крепко сжимала её руку, и словно ток тек между пальцами.
- Закрой глаза,- шепнул он.
Софа послушно закрыла глаза. В первую секунду стало ещё хуже. Лёгкое покачивание кабины отзывалось тошнотой. Ощущение пустоты вокруг заставляло сжиматься желудок. Но он слегка сжал ее руку, а другую положил на колено. Исчезли звуки, страхи, исчез весь город, осталось только медленное, горячее и нестерпимо желанное движение ладони по ее бедру. Ничего подобного в жизни с ней еще не проделывали.
- Посмотри!
Она открыла глаза. Они висели на самой высокой точке. Все звуки города остались внизу. Здесь было тихо, только ветер свистел в перекладинах креплений. Андроник вдруг поднялся, наклонился, кабинка угрожающе закачалась, Софа хотела крикнуть: "Что ты делаешь?",- но горло перехватило, и она, не в силах вымолвить ни слова, вжалась в кресло, а он припал губами к её виску, где билась тонкая, нервная жилка.
- Сядь, пожалуйста,- выдавила она.
Он сел и расхохотался. Это было как стакан холодной воды в лицо.
- Что смешного? Напугал меня до смерти!
- Только напугал?- смеялся он,- Это не могло не понравиться! Не понравилось?
Это был уже вызов. Софа подалась вперед, враз подобралась, глаза ее засверкали.
- Нет! Всё было великолепно! Экстремальный секс - как раз то, что мне нужно в жизни!
- Я знал,- безмятежно улыбнулся он, словно не замечая её сарказма,- Ты мне не оставила выбора.
Они снижались. Волнами накатывался шум машин, гомон толпы, грохот американских горок и визг катающихся детей. Наконец окунулись в зелень деревьев, и тут он потянулся, опасно изогнувшись, и сорвал с ветки зелёный ёжик каштана. Софа только хмыкнула.
- Это тебе сувенир - на память о сегодняшнем свидании.
Они опустились. Андроник помог ей выйти из кабинки и, крепко взяв под локоть, свел с помоста. Софа, наконец, подняла на него глаза:
- Я никогда не приглашала тебя домой?

Ашот, абсолютно трезвый, ел плов с таким аппетитом, что Таня даже засомневалась - а не презреть ли свою почти безуспешную борьбу за фигуру, но Неля решила эту диллему, поставив перед ней тарелку.
- Ну что, немка, собираешься,- хитро взглянул на неё Ашот.
- И не говори,- Таня вздохнула и взялась за вилку,- Я, конечно загранпаспорт получу, но, знаешь: "чем дальше в лес, тем ну его к чёрту!"
- А ты думала!- подхватил он.- Ты же не одна, пять граждан будущих вывезти хочешь. Это сейчас тебе платят по 70 рублей за каждого, и этого… их папашу разыскать не могут. А вот придет время в армию идти, или работать, налоги платить, чтобы чиновники кушали хлеб с чёрной икрой, так сразу твои дети понадобятся. На них уже планы составлены. ГОЭЛРО! А ты хочешь их из-под носа увезти!
- Самое смешное - это разрешение от отца. Где его искать?
- Ну, ты даёшь,- развёл руками Ашот,- Тебе нужно его найти, или детей через границу перевезти?
- А что, одно от другого не зависит? - спросила Таня, не донеся вилки до рта, что-то уже забрезжило в её голове от этого замечания.
- Что, на, границе проверять будут - сам Алексей у нотариуса был или без него обошлись? Нотариус, тебе нужен всего-навсего.
- Как всё просто! - засмеялась она,- А я голову сломала - что делать?
- За деньги все просто в этой жизни, а особенно в этой стране,- философски изрек Ашот.
- Да, но это же не сто рублей стоить будет! Где я деньги на всё возьму! Да и родственнички новые еще даже не пригласили, и неизвестно - деньги на дорогу вышлют или я на свои поеду...
- Нель, ты слышишь? Она ещё рассчитывает, что ей дорогу оплатят.
- Да уж, Таня, ты даром, что немка, а мыслишь как самая что ни на есть русская,- отозвалась Неля,- знаешь, какое у русских самое любимое слово? «Халява».
- Ну, ладно, не нервируйте меня, я сегодня уже плакала.
- Плакала! Это оттого, что ты на свидание сходила, да? Как всегда, одним разом всё и ограничилось?
- Как всегда! У меня было первое свидание за пять лет!
- Так нельзя. Крышу сорвёт,- очень серьёзно прокомментировал их разговор Ашот.
- Крышу у меня сорвёт от другого: от полного идиотизма нашего государства.
- Это не у одной тебя, это у всех жителей нашего государства. Такая уж у него особенность.
- Тем более нужно прилагать все усилия, чтобы вырваться отсюда.
- Ты что будешь кофе или чай,- спросила Неля, убирая co стола пустые тарелки.
- Чай, если есть лимон.
- Лимон есть,- Неля поставила перед ней нарезанный цитрус, и Таня тут же отправила в рот жёлтую дольку.
- Слушай, Татьяна, а твой отец знает обо всех этих событиях,- спросил Ашот.
Таня вздохнула:
- Нет, не знает. И я даже не могу решиться с ним поговорить.
- А что так - не могу решиться! Не ты же дитя от немца рожала.
Таня опять глубоко вздохнула и ничего на это не ответила.
- Нет, правда, - вмешалась Неля, - по-моему, первое, что нужно сделать - поговорить с отцом. А мама что – тоже ничего не знает?
- Понимаете, я совсем не хочу ни с кем разговаривать. Слишком уж давняя и слишком скандальная ситуация. Во-вторых, я не знаю, как вообще отнесётся к этой новости мой папаша. А в-третьих, это вообще моё личное дело. Отец с матерью разошлись, когда мне было семь лет, и с тех пор вообще ни от одного мужчины в своей жизни я ничего хорошего не видела. Отец оставил - с глаз долой, из сердца - вон. Мать замуж вышла - отчим дождаться не мог, когда я вырасту, чтобы сбагрить куда-нибудь. До сих пор с матерью раз в месяц вижусь, и дети к ней тайком приезжают. Муж - наплодил детей, наставил синяков, и оставил на вольное жильё. Ни один начальник - мужчина - ничего хорошего не сделал. Президент! И тот не может детского пособия больше 70 рублей заплатить!
- Да уж, и президент виноват!
- Ну, он же мужчина!
- Резонно!
- Конечно! Была бы женщина, уже давно бы детское пособие в раз десять подняли бы.
- Вот-вот,- поддакнул Ашот,- Уедешь в Германию, там тебе на пять детей такое пособие платить будут – можно дома сидеть и не работать.
- Эту сказку я уже слышала, и что-то мне сомнительно, чтобы это было правдой.
- Ну, это же очень просто,- засмеялась Неля,- Кто в войне победил? Мы. Значит, кому надо народонаселение восстанавливать? Им. Вот они и восстанавливают. А нас и без того слишком много. Скоро налог с детей будут брать - как в Китае. В Китай, не хочешь эмигрировать?
Таня задумчиво размешивала сахар в стакане:
- А пока только расходы. Письмо в Германию написать - деньги. Ответ перевести - деньги. Загранпаспорт получить, нотариусу взятку дать, а после всего - где я возьму деньги на билет?
- Знаешь что,- рассердилась Неля,- кончай ныть. То ей папа не такой, то президент мало платит. Ты двигайся к своей цели, А там видно будет. Вдруг Алексей за два года алименты принесет или всем многодетным мамам премию выплатят…
- Билетами в один конец,- усмехнулась Таня и встала,- ладно, пойду я.
- А чай?
- Спасибо, - Таня вышла из-за стола.
- Ты что, обиделась?
- Нет, нисколько, просто мне срочно нужно побыть одной, иначе случиться что-то ужасное. Я или в обморок упаду, или скончаюсь от инфаркта, или расплачусь. Пока!


XIII.
Софа была абсолютно счастлива. Они гуляли по парку, объедаясь мороженым. Вечером, в каком-нибудь кабачке, пили терпкое красное вино. Два раза ходили в ночной клуб, где пульсировала музыка, мерцал нереальный свет, тела танцующих извивались, слов не было слышно, но столики тонули в полумраке, и над бокалом пива можно было целоваться сколько угодно.
Утром, просыпаясь в измятой постели, вечером в темноте, когда только глаза мерцали как звезды, задыхаясь от страсти в объятьях, и утром, зевая над чашкой кофе, она была абсолютно счастлива.
И в это утро они курили на кухне, пили кофе и кормили друг друга конфетами из огромной, щедро раззолоченной сусальным золотом коробки, когда зазвонил телефон.
Софа вначале даже не поняла - что происходит. Оказалось, за последние дни она и забыла, что в мире существует такая штука как телефон.
- Алло,- сказала она забытое слово из прошлой жизни.
- Мама! - это тоже было из другой жизни,- Нам сегодня в обед приезжать или вечером?
- Что - что?
- Ну, ты работаешь сегодня или дома?
- Сегодня?
- Мама! Ты что! Это я - Оник. Нам когда домой приезжать – в обед или вечером?
- А в честь чего это вы домой собрались?
- Мама! Завтра - I сентября!
- Завтра... I сентября?..
- Мама, ты с кем там разговариваешь?
- У меня тётя Таня сидит.
- А у нее дети что - в школу не идут?
- Да я не знаю, мы тут как-то, не о школе говорили с утра.
- Мам! Нас во дворе мальчишки ждут - в футбол играть. Последний раз. Скажи скорее - нам приехать днём или вечером?
- Вечером.
Софа с облегчением разъединилась, запустила пальцы в волосы и уставилась на блестящий бок холодильника.
- Завтра - I сентября! Боже мой! Я выпала из жизни на две недели! А что происходит в мире? Что там Таня, что Неля? Она потянулась за телефоном.
- Ты куда собираешься звонить?
- Соседке. У неё пять детей, и сам понимаешь, I сентября для нее - просто день стихийного бедствия.
- Пять детей? Она что - баптистка?
- Между прочим, нас в семье тоже четверо, и мы к баптистам тоже отношения не имеем.
В трубке звучали длинные гудки.
- Странно. Никто трубку не берёт. Куда они все делись? Вроде в Германию рано еще уезжать.
- В Германию? – для него было явно чрезмерно 
- Да. Андроник, я тебе после как-нибудь расскажу,- Софа торопливо набрала Нелькин номер, в ухо понеслись длинные гудки,- Чёрт! Да они что, пропали все! Что происходит?
- Просто все на работе и тебе пора.
- Да, только я вначале приму душ.
- Душ? - он притянул её к себе и усадил на колени,- В душ мы пойдём вместе.
- Я опоздаю на работу.
- Ну, и что? Завтра - I сентября, или ты уже забыла?

На работу Софа шла в очень странном состоянии. Губы её сами собой улыбались, а брови хмурились. Солнце светило совсем еще по-летнему, но в листве деревьев появилась желтизна. Лето катилось на убыль, и она этого даже не заметила. Еще в глубине сердца засело беспокойство из-за молчания телефонов у своих беспокойных соседок. Это было очень странно. К тому же и они ей за две недели не позвонили ни разу. А может, звонили и не застали дома? Ну да всё равно. А вот сегодня утром… И она опять улыбнулась, вспомнив тугие струи душа, пресный, отрезвляющий вкус воды на губах, такой странный после острого, пряного вкуса поцелуев.
Рабочий день пошёл своим чередом. Людей было больше обычного - школьники покупали карточки, подключались к сети, кто-то покупал новые телефоны. За всей этой суетой Софа только пару раз смогла набрать Танин и Нелин домашние телефоны, но никто по-прежнему не отвечал. Беспокойство всё увеличивалось. Софа отгоняла это никчемное чувство, но что-то было не так.
Уже после обеда, когда она заполняла очередному клиенту бланк договора, к соседней стойке подошёл посетитель. Софа глянула на него мельком, опять склоняясь над документом.
- Карточку за 150, пожалуйста,- услышала она, и голос показался ей настолько знакомым, что невольно подняла голову.
Он стоял спиной к ней, видно было только бритый затылок и пёструю, но довольно застиранную рубашку в тропическом стиле.
- Девушка, я тороплюсь,- сказал её клиент. Софа опять склонилась над договором, украдкой поглядывая на посетителя. Тот расплатился за карточку, повернулся, и она чуть не выронили ручку. Это был Алексей - бывший муж Тани. Всё такой же бритый, на шее деревянные кришнаитские бусики. Он, не глядя на Софу, на ходу стирал серебристый защитный слой с номера на карточке, выходя в стеклянные двери.
«Деньги на счет отправляет»,- со злостью подумала Софа: «А многодетная мама себе сотового телефона позволить не может».
Едва отпустив клиента, набрала номер Тани. Тишина. "Ах да, она же на работе»,- набрала рабочий телефон, но и там никто не отзывался: "Да они что, провалились все!"
Уже ближе к вечеру, когда наплыв людей схлынул, а Софа вся извелась от сжигавших её душу новостей и неизвестности, ее сотовый завибрировал.
- Алло!
- Софа! Ты куда пропала?- Нелин голос был сух и напряжен.
- Я пропала?! Да я сегодня все телефоны оборвала,- закричала она в трубку.
- Не знаю... У тебя две недели сотовый был отключен.
- Как - отключён? Я его не выключала...
Софа запнулась. Ей пришло в голову, что сотовый мог отключить Андроник. Но тогда он его и включил сегодня утром - она этого точно не делала. Но зачем? Чтобы им не мешали? А сегодня включил потому, что позвонили дети и завтра, нет, уже сегодня -он не придёт...
- Софа, алло, что ты молчишь?
- Я думала.
- Ты звонила, наверное, мне домой.
- Ну да, куда же ещё.
- А мы у Ашота.
- Кто - мы?
- Ну, я, Таня и её дети.
- Они что - в гостях у него весь день? А я звоню, звоню, ни Тани, ни детей дома нет.
- Нет, они живут пока здесь.
- Как это - живут?
- Софа, можешь вечером к Ашоту приехать?
- Могу… Да что у вас там происходит?
- Узнаешь. После работы - к нам.
- Я не могу сегодня: дети от свекрови возвращаются.
- Значит, детей встретишь, вызовешь такси, и к нам.
- Я же сегодня Алексея видела! Он карточку покупал.
- Ха! Это давно не новость.
- Так Таня от него у тебя прячется?
- Нет. Приезжай, всё узнаешь. Ладно, пока.
Софа сидела за столиком, тупо глядя на сотовый. Зеркальная поверхность посылала ей озорные лучики, словно подмигивала. Что происходит? Две недели у нее был отключен сотовый, да и домашний, наверное, тоже. Она об этом не знала, да ей и не до того было, но Андроник-то каков! Тут Софа похолодела - а если бы ей позвонил Рома, если бы он внезапно приехал, как всегда это делает? Нет, об этом даже думать не хотелось, хотя... Нет, ну не мог же Андроник знать, что Рома не приедет, значит, он поступил в высшей степени легкомысленно, и просто чудо, что всё обошлось. Она вспомнила разговор с Артёмом. Сплетни всё равно будут, но сплетни - это одно, a муж, вернувшийся из поездки и заставший утром жену в неглиже с молодым мужчиной на кухне за чашечкой кофе, это совсем другое. Софа даже поёжилась. Тут её мысли перескочили на другую тему: что могло случиться за две недели с Таней и Нелей, из-за чего они живут у Ашота, да еще со всеми Танькиными детьми. От кого она там прячется? От бывшего мужа? Да с чего бы это? Он никогда большой любовью к детям не пылал, только к процессу их появления на свет. Но то, что Алексей в городе, она уже знает.
Еле дождавшись конца рабочего дня, Софа выскочила из офиса. Уже, сбежав по ступеням, вдруг поняла: Андроник её не встречает, а она, оказывается, уже к этому привыкла. Но зачем же он отключал её мобильный!
Едва прибежала домой, как приехали сыновья. В квартире сразу стало шумно и тесно. Дети распаковывали вещи, которых за лето, казалось, прибавилось вдвое, и раскидывали их по всей квартире.
- Сложите свои вещи в шкаф!- надрывалась Софа. Ее колотил озноб, голова болела, и хотелось курить.
- Мам, не ругайся, мы сейчас,- откликнулся Оник, но тут Артур шлёпнул его футболкой пониже спины, и они кинулись гоняться друг за другом по комнатам.
- Дурдом,- сказала Софа, заходя в ванную, чтобы умыться - голова должна была пройти от холодной воды.
На полочке, на фоне матовых тубов с кремами, шампунями и бальзамами что-то посверкивало. Софа, похолодев, протянула руку и взяла часы Андроника. Браслет блестящей змейкой лег ей в ладонь. "Только этого не хватало",- со злостью подумала Софа.
- Мам, твой мобильный звонит,- крикнул Артур, просовывая в дверь трубку с телефоном.
В трубке раздался голос Андроника:
- Привет? Я уже соскучился.
Софа стояла, прижав одной рукой к уху сотовый телефон, в другой сжимая холодный браслет, голова шла кругом, и она рявкнула первое, что крутилось на языке:
- Ты рехнулся, да? Не говори, что всё это случайно!
- Софа, ты что? - совершенно спокойно отозвался Андроник, - казалось, её ярость только веселила его.
- Ты часов не хватился? - прошипела она в ответ,- а мой мобильник? Ко мне две недели никто дозвониться не мог! А если бы муж позвонил, что тогда?
- Ах, часы:- лениво протянул он,- Я что - у тебя их оставил? После душа голова совсем кругом пошла...
- Не ври! Ты ещё ничего не забывал. А если бы кто-то из сыновей их нашел? Ты представляешь - что было бы? Это что - такой ловкий ход? Ты же меня просто подставил этими часами!
- Софа, ты что такая нервная сегодня? Ты две недели жила в свое удовольствие, и никто не мешал. Это был мой подарок тебе. А часы я забыл случайно.
Софа в сердцах выключила телефон, сунула часы и мобильник обратно на полочку, поплескала в лицо холодной водой, и уставилась на своё отражение в зеркале. Сегодняшний день напоминал американские горки. Из зеркала на неё смотрела довольно растерянная и довольно, растрёпанная женщина, с подплывшей под глазами тушью, отчего взгляд делался ещё более отчаянным.
- Ужас! - фыркнула Софа, сдёрнула с крючка полотенце и быстро вытерла чёрные круги на веках, решительно взяла сотовый и часы, сунула в карман,- Артур! Я уезжаю к тёте Неле, а вы приготовьте сами одежду на завтра, разберите сумки и разогрейте в микроволновке котлеты, или пельмени сварите - в морозилке пачка.
- Мам, как это,- оторопел Оник,- завтра же...
- Знаю, I сентября,- рявкнула Софа,- но вам же не по семь лет!
Она набрала номер из одних шестерок и сказала:
- Такси, пожалуйста, и поскорее,- назвала в трубку адрес.
Пока ехала к Ашоту, ни о чём не думала. За окном мелькал вечерний город. Дети играли на улицах, молодежь прохаживалась по тротуарам. Девушки, похожие на стайки птичек, щебетали, поглядывая на мрачных, сплёвывающих сквозь зубы парней. Город наслаждался последним летним днем. "У одной меня сегодня всё через ж…",- злилась Софа. Машина неслась, по синим, от сумерек улицам, навстречу летели машины, свет от фар качался в темнеющем воздухе. Было что-то нереальное в этой поездке, словно время замерло сине-жёлтой пятнистой змеёй за окнами автомобиля, и все, что с нею и её подругами происходило за последние два с половиной месяца, это просто сон. Да и вся остальная жизнь - сновиденье, потому что не может быть это реальностью. Не такой должна быть её жизнь, и ей всё приснилось. Замужество, ссоры, его измены, молчание, периоды жуткого безденежья, и совершенно безрадостного изобилия, наконец, знакомство с человеком, всё поведение которого напоминает сложную игру, и она словно была одной из фигур в шахматной партии - она вдруг отчетливо почувствовала это, и сама удивилась, как она раньше этого не замечала. Все это был сложный и запутанный сон, как и все сны, абсолютно лишенный всякой логики и последовательности, и сейчас стремительная поездка вынесет её за границы страны миражей, из этих сумерек в яркую, ослепительную реальность...
Визг тормозов, её сильно толкнуло вперёд, она стукнулась лбом о ветровое стекло, и даже не успела испугаться.
Шофёр, высунувшись из машины чуть не по пояс, орал на кого-то.
- Ты куда... поворачиваешь? Ты что... не видишь... Я с пассажиром! Сейчас бы три трупа было! ..! ..!
«Мы чуть не разбились»,- поняла Софа: «Вот и было бы пробуждение ото сна».
Темно-бордовые "Жигули", так некстати выехавшие на трассу из переулка, развернулись наконец-то на встречную полосу, и поехали подальше от греха, так как никаких повреждений не было - шофёр такси успел затормозить.
Они доехали до дома Ашота, Софа расплатилась и вылезла из машины на негнущихся ногах. Шофер тоже вышел, присел, рассматривая бампер и фару.
Дом Ашота строили в 70-е, и по тем временам он был очень хорош. Но времена изменились, и на фоне современных трёхэтажных коттеджей с балконами и черепичными крышами, выглядел уже довольно средненько. Одноэтажный, пятикомнатный, с большим холлом, обставленным ореховой мебелью, снаружи отделанный "под шубу", с маленьким садиком, тесно засаженным вишнёвыми и абрикосовыми деревьями.
На звонок к калитке вышла Неля.
- Ну, наконец-то! Уж думали - не явишься! – но, увидев бледное лицо Софы, воскликнула,- Что это с тобой? А на лбу что?
Софа потрогала лоб:
- Да мы сейчас чуть в аварию не попали. Представляешь, какой-то придурок выехал сбоку прямо к нашей машине. Хорошо, шофер успел затормозить, но я лбом влетела в ветровое отекло. Теперь буду красивая!
Во дворе играли Марта, Аннушка и Найк. Увидев Софу, помахали ей, крикнув хором:
- Тётя Софа! Здравствуйте!
- Привет, привет,- ответила она.
- Скорее проходи в дом, я тебе лёд приложу,- засуетилась Неля.
В холле за столом сидела Таня и спокойно курила, стряхивая пепел в массивную хрустальную пепельницу. Рядом с Таней, к изумлению Софы, сидел Федор и с достоинством пил чай. После всех перипетий сегодняшнего дня, она даже не поняла с первого взгляда, что изменилось в Татьяне, только отметила про себя, что та как-то не так выглядит. Неля, тем временем, вытряхнула кубики льда, в салфетку, ловко свернула компресс и протянула ей.
То, что это именно Фёдор почему-то у них в гостях, Софа догадалась сразу, как только увидела русую бороду и зачёсанные назад волнистые волосы. К её удивлению взгляд Федьки совсем не походил на грозные взоры протопопа Аввакума, он смотрел почти весело на все происходящее, и в глубине глаз даже прыгали азартные искорки. «Да он совсем не так прост, как Танька о нем рассказывает»,- подумала Софа, опускаясь на стул и прикладывая ледяной компресс ко лбу.
- Что случилось,- спросил он.
- Да ничего,- устало отмахнулась Софа,- машина резко затормозила и я лбом ударилась.
- Ой, слава Богу, что всё обошлось!- сказал Федя с таким чувством, что Софе стало не по себе: она действительно сегодня легко отделалась.
- Софа, это - Фёдор,- запоздало очнулась Таня, и только тут она поняла, что Таня, наверное, просто не накрашенная: без косметики лицо ее было проще и как-то беззащитнее,- Федя, это - Софа, моя соседка.
- Да я уже поняла,- сказала Софа,- а где Ашот.
- Спит,- коротко бросала Неля, и это означало "пьёт",- А ты куда пропала?
- Мне сотовый отключили,- сказала она, покосившись на Федьку,- я даже не в курсе была.
- А-а, понятно, отчаянные вы, однако.
- Кто пьёт чай, тот отчается,- вдруг сказал Фёдор.
- Чай сейчас будет,- отозвалась Неля, видно он был здесь не в первый раз, и она успела привыкнуть к его чудачествам.
- Ох, и везёт же мне на мужиков в духовном поиске,- вздохнула Таня,- прям с самой юности,- и, посмотрев на ошалевшую Софу, добавила,- Это что, сейчас моя мама придёт.
- Так, хватит, говорите быстро, что произошло. Я сюда летела с риском для жизни, а вы что-то городите несусветное. Таня, ты знаешь, что я сегодня Алексея видела - он у нас карточку покупал.
- Интересно. Но что он в городе, я знаю, кроме того - активно ищет контактов с семьей. Вот Федька - наш посредник. Мы без парламентера уже и разговаривать не можем.
- Ты из-за него у Нельки живешь?
- Что ты! Алексей - это уже цветочки?
- Ага, после ягодок,- поддакнул Федя,- Мутантные.
Софа рассмеялась.
- Тань,- попросила Неля,- пока мама не пришла, расскажи ты ей все новости, а то, сама знаешь, потом не до того будет.
- Ну ладно, согласилась Таня,- Слушай, гулёна, и в другой раз за сотовым следи получше.


XIV.
Таня отхлебнула из чашки, посмотрела на дно, повернулась к Федьке, заглянула ему в чашку, и вдруг нагнулась, пошарила под столом и вытащила початую двухлитровую бутылку «Клинского», невозмутимо налила себе, плеснула Федору, и только тут Софа окончательно поняла, что она сразу не заметила: Танька была пьяна. Абсолютно, то есть до такой степени, что едва сидела за столом. "Поэтому и у этого её... Фёдора так глаза блестят",- подумала она, прижимая ледовый компресс ко лбу.
- Софа, тебе, может, кофе,- спросила Неля.
- А пиво из чайных чашек они пьют из соображений конспирации: вдруг Ашот проснётся, а здесь все так чинно - благородно, да?
- Ты правильно понимаешь ситуацию,- кивнула Таня,- даром, что головой ушибленная.
Федька только отхлебнул пива, счастливо щурясь.
После этого вступления Таня начала свой рассказ, многократно прерываемый комментариями Фёдора и Нели.

- Вот знаю, что никого нельзя слушать,- начала она,- но, ничего не поделаешь - бывает, что задушишь голос собственного инстинкта и сделаешь то, что все советуют, а потом - вот,- она кивнула на чашку с пенной жидкостью,- Расхлебываешь…
После разговора с Нелей и Ашотом, Таню взяли сомнения: а правильно ли она делает, что историю Альфреда Йохансена - солдата III рейха, контуженного при обороне высоты, прикрывая отход основных сил где-то по Ростовом-на-Дону, попавшего в плен наступающей Красной Армии, и уже после войны, сильно поранившись на стройке разрушенных «немецко-фашистскими захватчиками» железнодорожных путей, и попав в санчасть из лагеря, среди серых стен, лежа на сбитом в комки матрасе, обильно политом до него чужой кровью, он увидел склонившееся над собой симпатичное, голубоглазое личико в обрамлении белокурых локонов, и прошептал в полубреду от поднимающейся температуры: «Гретхен…»,- эту историю, в результате которой на свет появилась она – чужая и неприкаянная в родной стороне, все время одолеваемая сомнениями: «А где же то место, где нас ждут?»,- хранит в тайне.
Бабушка её, попавшая медсестрой в лагерь для пленных, была действительно очень хороша: совсем ещё молоденькая, восемнадцатилетняя, но уже успевшая выскочить замуж за вернувшегося с войны после ранения капитана танковых войск, который был старше ее на 10 лет, и даже уже родив ему сына, а  после рождения первенца, распустившаяся точно бутон розы, которая плелась по красной кирпичной стене санчасти - белой, в глубине тугих шелковых лепестков кремовой, и вдруг так остро, так сильно пожалевшая худого, кареглазого фрица, метавшегося на драном матрасе с ужасной раной на ноге, верно, уже не жильца на этом свете, потому как откуда же ему взять пенициллин, и нормальное питание, и уход, одна ему дорога была: в общую могилу, он уже и бредил, называя ее, видимо, именем своей невесты. Чего ей стоило выходить его, меняя яйца от домашних кур на лекарства и бинты. А через год она родила кареглазого мальчика со светлыми, пепельно-русыми волосами.
- Хорошо, что не с Турцией воевали,- вставил Федя.
- Короче говоря,- развела Таня руками,- Ашот меня вполне убедил, что я нехорошо с отцом поступаю, я ему и позвонила...
Папа, однако, не вполне оценил романтизм истории своего появления на свет. Вначале он пытался образумить Таню своим скепсисом, но та, уже успев написать Йохансону, что хочет приехать в гости с семьей, не собиралась признавать всю эту историю ошибкой. К концу разговора он даже вышел из себя, чего не бывало с ним, насколько Таня помнит, ни разу, обозвал её дурой, и потребовал, чтобы она эту чепуху выбросила из головы, и не вздумала никому рассказывать эту «опереточную мелодраму в стиле мыльной оперы»,- да, филолог в нём сказывался... Таня его призывам не вняла, в ответ сказала, что уехать на Запад - это мечта всей её жизни, а тут такой шанс представляется, и она не отступит от своего никогда. Короче, поругались.
- Это я потом поняла, что ему, конечно же, вся эта история без надобности, и даже может очень повредить: не будет он больше в посольстве работать, а у него столько жён, детей, и все, кроме меня в очереди стоят…
- За пряниками.
- Вот именно. У человека всё так хорошо по жизни складывалось, а тут я со своими новостями.
Через несколько дней после их разговора, вечером, Таня шла с работы. Метрах в десяти от дома возле неё затормозила машина. Мужчина чуть приоткрыл дверцу и, улыбаясь, сказал:
- Девушка, вас подвезти?
К Тане уже лет пятнадцать никто не приставал на улице, и она рассмеялась, указывая на окна своей квартиры:
- Нет, не надо, я здесь живу.
- Да садитесь, я вас просто покатаю,- не унимался автомобильный приставала, что выходило уже за рамки простого здравого смысла и житейского опыта всей Таниной жизни, это и насторожило. Она повнимательней заглянула в машину, отметила чисто выбритый подбородок, странное, какое-то абсолютно не запоминающееся лицо и неприятные, бесцветные, слегка выпуклые глаза.
- Вы меня с кем-то путаете,- строго сказал она,- Я уже вышла из возраста, когда катаются в машинах.
- Я вас ни с кем не путаю, - спокойно сказал он,- мне очень нужно поговорить с вами, а дома-то дети не дадут...
После этой фразы она уже просто бежала к родному подъезду, ибо такая осведомленность о её семенных проблемах, не предвещала ничего хорошего.
- Таня, у тебя паранойя,- возразила Софа,- нельзя же так реагировать, может ты, действительно, мужчине понравилась.
- Этому Чикатилле? Да у него на лбу крупным шрифтом было три буквы набрано, угадай, какие?
- Чикатилло – пощекотилло,- вставил Федя,- а какие три буквы могут лицо мужчины характеризовать? Нос? Лоб? Рот?
- Кэ - Гэ - Бэ.
- Это точно паранойя,- не унималась Софа.
На следующий день, когда Таня шла на работу, на бульваре к ней подошёл другой человек - этот уже был явно казачьих кровей: темноволосый, с щегольскими черными усами и нахальным взглядом карих глаз. Этот сразу представился «старинным другом» ее отца, взял под локоток и довольно развязно стал объяснять, что за границу, конечно, многие стремятся, и многие уезжают, но есть определённая категория граждан, которым, такое развитие событий было бы нежелательно. Но это еще полбеды, а вот объявлять своим дедушкой фашиста, попавшего в плен, в любом случае неразумно, и совершенно безответственно по отношению к предкам. "Ну, ты подумай, кем твоя бабка-то представляется, а? А отец? Это ещё вилами по воде писано, и, вообще, неизвестно, что у этого немца на уме. Может, они хотят, почему-то, отца твоего скомпрометировать. Ты же знаешь, где он работает?" "Знаю",- ответила Таня, пристально глядя ему в глаза: "В посольстве Австрии, не имея на то никаких оснований, что позволяет сделать свои предположения о его истинном месте работы. А ещё, знаете, что я ему, собственно, ничем не обязана. Дети от других жён получили с него каждый своё: кто образование в Москве, да потом и работу, кто жильё. И никто, кроме меня, заметьте, чужие пятки не чистит. А я не умею с него вытягивать. Я всю жизнь старалась всех понять, со всеми жить в мире, никого не обидеть, войти в положение. Я, когда ему звоню, даже просто – с днем рождения поздравить, или с Новым годом, знаете, что он мне сразу отвечает: "Лапулечка, денег нет",- это притом, что я ни разу, ни разу в жизни его ни о чём не просила! Так что единственное, что он мог для меня хорошего сделать - родиться от фрица, за что я ему очень благодарна, а всё остальное, не его забота, так что пусть не трясётся за своё тёплое местечко". Черноусый посмотрел на неё с осуждением: "У тебя какие-то детские претензии к отцу, а вопрос стоит нешуточным. Ты смотри - муж твой неизвестно где, а кто тебе позволит с детьми выезжать без его разрешения?" "Это уже не ваша забота",- со злостью отрезала Таня: "Документы у меня будут в полном порядке, не придерётесь, и уедем мы совершенно спокойно". "Отчаянная ты, девка, как я посмотрю, только мой тебе совет: выбрось ты это из головы". На том и расстались, а через два дня, в семь часов утра к ней нагрянула милиция - проводить «оперативно-розыскные» мероприятия по розыску её пропавшего бывшего мужа, почему-то в её же квартире. Полусонная Таня в накинутом поверх ночной рубашки халате, с изумлением взирала в строгие лица защитников правопорядка, пытаясь возразить, что она же его в розыск и объявила, так что ей скрывать этого злостного алиментщика просто глупо, и искать его надо где-то совершенно в других местах. "В каких" - очень серьёзно спросил немолодой капитан, что-то записывая себе в блокнот. "А вы что, не знаете, где находится ближайший центр "Общества Сознания Кришны"?",- удивилась Таня: "У вас-то такие сведения уж точно должны быть. Там его и найдёте, если конечно хорошо поищете". Вобщем каждый день стал приносить свои сюрпризы: то "белоглазый" проезжал мимо на машине, то "чернявый" звонил и спрашивал - какие планы на ближайший месяц. Таня боялась выпустить детей во двор, стала нервной и раздражительной, плохо спала, ей всё чудилось, что кто-то лезет в окно или ходит по комнатам. Пришлось пить валерьянку, отчего и днём хотелось спать, что на качестве работы положительно не отзывалось. А через неделю в дверь позвонил Алексей. Таня его, конечно же, не пустила, через закрытую дверь послала куда подальше, на что он ей ответил: а правда ли, что она хочет уехать куда-то с детьми, и как это она собирается сделать без его отцовского согласия. Таня почувствовала себя жителем осаждённой крепости: весь день не выходила за дверь, на звонки не отвечала, в доме все разговаривали шёпотом. К вечеру в дверь опять постучали. Это была Неля, спохватившаяся, что уже неделю не видит ни подругу, ни её детей во дворе.
- А у меня шли свои беды,- подхватила Неля,- И даже поделиться не с кем было? Ты ушла в загул, Таня в подполье, а у меня все по-прежнему.
Ашот в конце-концов решил, что лучше платить ежемесячную мзду и спокойно заниматься бизнесом, созвонился с Андреем, и оплатил первый взнос. Приехав на работу, деловито поинтересовался у Нели: "А ты не знаешь - он курит травку или уже колется?"- Неля опешила от такого вопроса, но заметила, что и она что-то подобное подозревала. «Да он в кабинете сидит в темных очках, весь синий, и двух слов связать не может",- сказал Ашот. Но, тем не менее, Андрей был, видимо, достаточно убедителен и Ашот совершенно успокоился, завез в «Разливайку» уже канистру "левого" спирта, которую через неделю и обнаружила очередная проверка. Были написаны протоколы, и дело пошло по инстанциям. Андрей, обратившимся Ашоту с Нелей, только и мог сказать, разводя руками: "Ребята, ничего сделать не могу - это из другого отдела". Поняв, что их оставили в дураках, да ещё таким примитивным способом, Ашот, разумеется, ушёл в очередной запой, что решению проблем не способствовало. Запой был такой яркой эмоциональной окраски, носил такой буйный непредсказуемый характер, что Неля решила держать все под своим личным контролем, и переселилась к Ашоту в дом, чего раньше не делала.
Увидев подругу, с посеревшим от расшатанных нервов лицом, выслушав ее историю, вдруг сказала: "Таня, собирай детей, и поедем к Ашоту. У него дом большой, всем места хватит, а там тебя искать ну никто не додумается".
Такое простое решение не приходило в голову Тане, но, как ни странно, оказалось самым верным. Собрав шесть зубных щеток и сумку со сменой белья на каждого члена семьи, они вышли из дома. Ни Алексея, жаждущего увидеться с детьми, ни машины с "белоглазым" не было. Они совершенно спокойно сели в маршрутку и приехали к Ашоту.
- Ну, хорошо, а как здесь этот парламентер оказался,- махнула в сторону Феди Софа.
- Ты не поверишь, но я сама ему позвонила,- со вздохом объяснила Таня,- Я знала, что потеряв нас, Лёша обязательно свяжется с Федькой, даже может просто зайти к нему по старой дружбе. А у Феди телефон без определителя. Я спокойно позвонила, рассказала все свои шпионские страсти, он приехал сюда, и мы разработали план: Федя находит Алексея и морочит ему голову, а все их разговоры передаёт мне, ну и служит связью с внешним миром. Вот сегодня маму пригласил.
- А ты уверена, что за мамой не следят "друзья" твоего папаши?
- Не знаю.
Помолчали. Таня опять налила пива себе, Феде. Софа отложила промокшую салфетку, вытащила из сумочки сигареты, тоже закурила. За окнами уже окончательно стемнело, Марта с малышами пришла со двора.
- А где мальчики? - спросила Софа.
- В компьютер играют,- ответила Неля.
- Я одного не могу понять, - сказала Софа, затягиваясь,- А чего вы все, собственно, добиваетесь? Долго так продолжаться не может, а у тебя что, появились деньги на билеты? Завтра -I сентября, детям пора в школу...
- Я написала в Германию, чтобы мне выслали денег на билеты, немного описала своё бедственное положение, да они, может, мне помогут, а я им потом отработаю...
- И когда придёт ответ?
- Не знаю.
Да уж. Ситуация явно зашла в тупик. Раздалась трель звонка.
- А вот это уже моя мама,- сказала Таня, поспешно гася сигарету.
Неля вышла открывать калитку, Фёдор заёрзал на стуле. Со двора донеслись голоса: Нелин, усталый и демонстративно вежливый, и в ответ ему – звонкий, почти по-девичьи, сопровождаемый легким смехом.


XV.
В холл вошла Мадлен Григорьевна. В отличие от Тани - высокой, со светлыми волосами, её мама была изящной, смуглокожей женщиной, и только ясный, открытый взгляд голубых глаз был у матери дочери общим, к тому же и все Танины дети унаследовали глаза своей бабушки. Необычное имя она получила от своей мамы - Таниной бабушки, большой любительницы оперетт, в честь какой-то "прекрасной Мадлен". Поэтому свою дочь назвала чисто русским именем, терпеть не могла оперетт, да и любых произведений легкого жанра, предпочитая что-нибудь очень драматичное, а лучше трагическое. В ответ на это сама Таня принципиально смотрела только комедии и читала исключительно детективы Дарьи Донцовой. Понятно, что отношения в этой семье были сложными, а мужчины, попадающими к ним, усугубляли ситуацию каждый в своем роде.
У бабушки было три мужа. Первый сгинул в 37-м в лагерях, так как был сыном сельского священника, её со старшим сыном спас только своевременный развод. Второй, покинувший семью в годы войны во время эвакуации, умер вскорости после Победы от туберкулёза. Третий - весёлый, смешливый, и не дурак выпить, заведовал складом, попался на недостаче, неизвестно кем устроенной, и исчез бесследно за колючей проволокой. Жене через год пришла лаконичная справка, что он умер в тюремной больнице. От этих трёх браков у бабушки осталось трое детей - старший сын с красивой польской фамилией и звучным голосом, которым можно было бы каноны в храме петь, дочь от второго брака - щупленькая, болезненная после голодной жизни в Намангане, и третий - весёлый и смешливый запойный алкоголик.
Мадлен Григорьевна тоже трижды выходила замуж. Первый брак был покрыт тайной - детей от него не осталось, и Таня по детству помнила только, что бабушка первого маминого мужа называла «очень странным». Вторым был Танин отец. Этот брак продолжался семь лет и распался по причине неумной слабости её отца к представительницам прекрасного пола любого возраста, что  явилось причиной его последующих четырех браков. Третий муж - Танин отчим был полной его противоположностью. Худощавый, довольно мрачный мужчина с мефистофельской бородкой, он сразу завёл свои порядки. Таня всё детство составляла распорядки дня, планы на месяц, списки домашних дел и своих обязанностей. За малейшее отклонение от намеченного был свой список наказаний, который неукоснительно соблюдался. Таня не могла вспомнить своё детство без головной боли. Уже после её замужества Алексей из-за чего-то повздорил с отчимом, и тот объявил семью падчерицы вне закона. С тех пор прошло 14 лет, у Тани родилось пять детей, сам Алексей давно исчез с горизонта, но с отчимом она так и не общалась, да и мама бывала у неё тайком, а к ней в гости они приходили только тогда, когда он был на работе. Таня понимала, что дело тут не в болезненной гордости и не в злопамятстве, а, скорее всего в элементарном удобстве: ему было проще объявить очень красиво, в духе классической литературы XIX века: «Они для меня не существуют», чем принимать участие в беспокойной жизни падчерицы.
Мадлен Григорьевна вошла в квартиру, поморщилась, сказав:
- Ох, как тут у вас накурено,- строго посмотрела на Федьку, на Таню для начала даже не взглянула, и села за стол рядом с Софой. Та, спохватившись, тоже затушила недокуренную сигарету. Эта маленькая женщина явно обладала железным характером и умела внушить уважение к себе, даже не произнося ни слова.
- Вам кофе, чай,- предложила Неля.
Мадлен Григорьевна потянула носом воздух и вдруг сказала:
- По-моему здесь пьют пиво. Я с удовольствием выпила бы кружечку.
Федя вскочил, сбив ногой под столом пустую бутылку, которая с тихим шелестом покатилась по полу:
- Я сейчас сбегаю. Тут рядом ларёк круглосуточный.
- Хорошо. А тебе, моя дорогая, - наконец обратилась она к Тане,- явно уже хватит,- и, уже обернувшись к Софе,- Вы что курите?
- "Вирджинию",- растерявшись, ответила та.
- Я курю очень редко, но только самые лучшие сигареты,- Мадлен Григорьевна вытащила из сумочки сверкнувшую позолотой букв пачку "Давыдофф - лайт",- А зажигалки у вас есть?
Неля спешно поднесла ей закурить. Она выпустила первое облачко дыма и сказала:
- Ну а пока единственный мужчина бегает за пивом, Таня, объясни, в конце концов - что опять с тобой происходит?
После того, как Таня завершила свой рассказ, её мама какое-то время молчала, сосредоточенно потирая мочку правого уха, что служило признаком усиленной мыслительной деятельности, потом сказала:
- Таня, у меня такое ощущение, что ты всю свою жизнь не живешь, а тушишь пожар. Женилась - как на пожар: страстная любовь, три дня знакомства, три недели переписки, свадьба. Детей рожала - как будто на тот свет опаздывала: одного за одним, - Таня равнодушно смотрела в окно, маленькими глотками прихлёбывая пиво, которое ей Федька всё-таки налил,- Вот разводилась долго. Но это был такой кошмар, что точно как пожар, затянувшийся года на три. Потом - то кто-то болеет, то ты работу ищешь, только найдёшь, опять кто-нибудь тут же заболеет... Страшно вспомнить! Ну ладно,- Мадлен. Григорьевна распалялась все больше и больше, Таня же продолжала старательно смотреть в окно, - подросли, хоть не так уже болеют и не такие уже беспомощные, у тебя какая-никакая работа есть, ты себе новую заботу нашла. Какая-то дикая история, я не представляю вообще, как в это можно было поверить, но теперь ты хочешь прямо сразу, в течение недели оказаться в Германии. Ну что тебя подгоняет? Я понимаю, что здесь очень сложно жить, а как там - я не знаю, но можно всё делать спокойно? Отцу дозвонилась, я представляю, как он испугался за свою задницу, в какую-то непонятную историю себя втравила, не успела ещё толком списаться с этими немецкими родственниками, может они и не ждут тебя вовсе, ну остановись! Скажи этим отцовым "друзьям", что ты передумала, напиши пару писем в Германию, получи ответы, начни учить немецкий, в течение года ситуация утрясётся, там, может и поедешь, да ещё никто и знать не будет. А то - с пятью детьми в чужом доме, ну что ты вытворяешь!
- Знаешь, Тань,- нервно крутя в пальцах салфетку, сказала Неля,- ты, конечно, не обижайся, и можешь жить здесь, сколько нужно, я понимаю, но мама, может, права. У тебя в конце концов и денег нет на дорогу, и я не знаю, кто бы тебе их занял.
- А я вообще не понимаю,- пожала плечами Мадлен Григорьевна,- чего ты Алексея так боишься? По-моему тебе нужно собраться и поехать домой. Ну что он тебе сделает? Опять в суд подаст на вселение в квартиру? Это уже было. Пережили. Он сам алиментов тебе столько должен, что это он тебя боится.
- Да-да, Танечка, мама права,- поддержал её Федя.
- Ой, ты уж молчи,- буркнула Таня.
- И Феде ты совершенно зря хамишь. Он всего лишь, как настоящий христианин, говорит тебе, что родителей нужно почитать.
- Ну, я так и знала! - не выдержала Таня,- Христианство тут же приплетается. Это просто поразительно, какая удобная религия! Когда нужно: "Почитай родителей", когда не нужно: "Не мир принёс Я в мир, но меч!", "Враги человеку - домашние его!" Как удобно! Под любую семейную драму подходит! Только вот странно, что я как-то никогда цитаты из Евангелия к бытовым нуждам не притягиваю. Это как-то...
- И совершенно зря,- перебил её Фёдор,- Это всё-таки истинное знание, значит и отвечает на все вопросы, даже в повседневной жизни. Как раз самые обычные, ежедневное дела и проблемы служат для воспитания души. Это как маленький наждачок для шлифовки.
- "Наждачок",- передразнила его Таня, - поживи у меня недельку, я потом спрошу, как тебе этот наждачок показался.
- Каждому Господь даёт испытание по силам. Раз тебе дано такое - одной пять детей поднимать - значит, ты сможешь. Нужно только не отчаиваться, а молиться.
- Этот диалог мне напоминает "Книгу Иова", - пробормотала Таня с горечью.
- И за границу ехать не нужно,- продолжал он,- православие только в России. Здесь от Антихриста и спасёмся.
- Ну вот, куда ж мы без Антихриста! Где Библии не хватило, там точно Антихрист поможет - как самый последний аргумент!
Софа почувствовала, что глаза у неё закрывается. Ей даже показалось, что она задремала в какой-то момент, а теперь проснулась и никак не может вникнуть в смысл происходящего.
- Вы знаете,- тихо сказала она,- Я, пожалуй, вызову такси, завтра вставать рано.
- Да, давно уже пора разъезжаться, кстати, и Фёдора захватите, безопаснее будет ехать.
Софа недоверчиво посмотрела на него, подумала, что за поездку, наверняка, платить придется ей, но возражать Мадлен Григорьевне как-то не хотелось, и она молча пошла к телефону.
- Да, Федя, ты так и не сказал, а как там Алексей? Ты с ним разговаривал?
- Разговаривал... - нехотя ответил Фёдор,- Он говорит, что за детьми скучает...
- За жилплощадью он скучает,- фыркнула Таня,- да за моей скалкой.
Скалка действительно имела место в их отношениях с бывшим мужем, но только один раз, чем Таня очень гордилась, даже не взирая на то, что за пробитую голову супруга её долго таскали в милицию и чуть было не довели дело до суда.
- Ну, почему же, может он и вправду за детьми соскучился,- возразила ей мать.
- Ну, ты даёшь! Ты вообще понимаешь, что ты творишь!
- А почему ты отказываешь ему в обычных человеческих чувствах? Он же не автомат, и не монстр какой-нибудь. Он просто очень слабый человек.
- Монстр.
- Ну, Таня!
- Конечно, очень легко объявить себя слабым человеком, поднять лапки кверху, сказать: "Я не могу заработать денег",- потом уйти в духовный поиск, который почему-то неизменно приводит к девкам, а там уже никто и не вспомнит - с чего всё начиналось.
- Мадлен Григорьевна,- вмешалась Неля,- Сейчас уже так поздно, и Таня в таком состоянии, что все равно ни до чего не договоримся. Утро вечера мудренее.
На Нелину реплику она ответила почему-то Тане:
- Вот видишь, нужно вернуться домой, и не забивать голову ненужными приключениями. Со временем всё образуется.
- А я хочу сейчас,- упрямо повторила Таня.
- Ну, ты как маленькая, ей-богу!
- Мадлен Григорьевна, такси сейчас подъедет, так, может, мы все вместе и уедем? - предложила Софа.
- Да, конечно, Таня, завтра - I сентября! Из-за своих капризов ты лишила детей праздника!
- Добавила день каникул,- буркнула в ответ Таня, но тут с улицы донёсся автомобильной гудок, Федя и Мадлен Григорьевна поднялись, засуетились. Неля встала, чтобы их проводить, одна Таня продолжала сидеть, грустно глядя в окно.
Когда они все уехали, Неля заперла калитку и дверь, подошла к Тане, похлопала её по плечу:
- Я тебя где-то понимаю, с твоей мамой не очень просто общаться.
- Профессионал,- ответила Таня,- попробуй ей возрази, такое начнётся! Я уже пробовала.
- Ну, ты же с ней сегодня не особо соглашалась.
- Это у меня настроение какое-то финальное. Хотя никакого повода для этого нет.
Помолчали.
- А знаешь, я сегодня столько пива выпила, что мне теперь сладкого хочется. Даже не сладкого, а чего-то фруктового... Или шоколадного.
- Фруктового могу предложить - компот. Абрикосовый или персиковый. В тебя после пива полезет?
- Вполне. И не переживай за мой ночной сон - туалет я в вашем доме найду.
Подруги засмеялись.
- Только сама лезь в подвал.
- Ладно,- нехотя встала из-за стола Таня.
Неля открыла крышку подвала, включила там свет. Вниз вела крутая лесенка.
- Не свались.
- Обижаешь,- Таня полезла вниз,- а где здесь компоты стоят?
- Дальше пройди, там, на полках должны быть. Выбери, какой тебе нравится.
- Ага, вижу, только здесь какие-то тряпки свалены, ящик старый, сейчас подвину, иначе я не достану,- из-под пола донёсся звук возни.
- Не надорвись там! - крикнула Неля,- может помочь?
- Нет, тут ничего тяжёлого нет... Неля!
- Ну, чего ещё?
- А что за люк может быть в подвале? Первый раз такое вижу. Знаешь, старый такой, и не круглый, а квадратный...


ХVI.
Макарыч пил с утра пиво, а Арам зашёл перед работой, чтобы выпить сто грамм водки. Он уже собирался сказать старику, что жизнь - полное дерьмо, но если её скрасить с утра, то ещё ничего, как в "Разливайку" вошла Неля с таким лицом, что все просто замолчали.
- Леонидовна, случилось что? - робко спросила Лена. Она ещё никогда не видела свою начальницу в таком состоянии.
- Bсе – в порядке,- раздельно сказала Неля в ответ, прошла за стойку, хмуро бросила взгляд на бардак за прилавком, но промолчала.
- О, как!- прошептал Макарыч,- Да-а, с таким мужиком, как у нее…
- Я всё слышу! - громко сказала Неля, и Макарыч примолк.
- Писюленьки, - оживился Арам, - а дайте, пожалуйста, шоколадку.
- Какую?
- Девочка, а вот самую лучшую – для любимой женщины.
Ленка положила на прилавок плитку "Русского шоколада", сорт – «черный пористый». Арам расплатился, передвинул шоколадку поближе к Неле:
- Леонидовна, угостись с утра. Хочешь, еще кофе куплю?
- Спасибо, что хоть не "писюленька" наконец-то! - огрызнулась Неля.
- Н-да,- только сказал Арам и поспешил ретироваться из "Рюмочной".
- Макарыч, ты не знаешь, где Генка живёт? - спросила она.
- Как не знать! Знаю.
- Ну найди мне его, пожалуйста, и передай, что его отец мне нужен срочно. Лена, когда Макарыч вернется, налей ему 50 грамм за счёт заведения, а если появится Генкин отец, дай ему номер моего сотового, а я поеду - пусть он со мной свяжется.
- Так передайте с Макарычем…
- Лена! Номер моего сотового только Генкиному отцу лично в руки, и никому больше, а у меня сегодня дел невпроворот.
С этими словами Неля вышла из "Разливайки", и Лена увидала в окно, как она голосует, ловя попутку.

В тот же день вечером к дому Ашота подъехал сверкающий черный джип, Неля нырнула в салон, обтянутый тёмной кожей, и долго не выходила. Таня смотрела в окно, куря сигарету за сигаретой. Потом Неля выглянула из машины и молча махнула ей. Она затушила окурок в переполненной пепельнице и, быстро выйдя из дома, перебежав через двор, тоже села в джип. Гурий с Елисеем наблюдали за этими манипуляциями из другого окна молча, наконец Гурий спросил:
- Как ты думаешь, мы, правда, в Германию уедем?
- Не знаю,- поморщился Елисей.
- А ты хочешь?
Елъка молча пожал плечами, он явно устал от всей этой нервотрепки.
- А я не хочу,- вздохнул Гурий.
- Что, с папой хочешь остаться?
- Нет, при чем здесь папа... Я о нём вообще не думаю. Просто как представлю, что там всего этого не будет... - он неопределённо кивнул подбородком в сторону окна.
- Ну и дурак. Там всего с избытком будет,- равнодушно обнадежил его старший брат,- О, куда это они?
Джип тронулся с места и покатил по дороге, набирая скорость.
- Елька, а как ты думаешь, они скоро вернутся? - с тревогой спросил Гурий.
- Трудно сказать, но, думаю, в Германию мы уедем.

В джипе витал запах дорогой жизни: кожи и сандала, дорогого табака. Салон был обтянут кожей цвета кофе с молоком. Таня даже растерялась от этого великолепия и сидела тихо, втянув голову в плечи.
Неля нервно кусала губы, а на переднем сиденье вполоборота к ним сидел мрачный, темноволосый мужчина.
- Сергей, представился он, и Таня еще больше сжалась от его низкого голоса.
- Таня, - пискнула она в ответ.
- Это и есть ваша многодетная мама? Вы что, действительно в Германию собрались? Хорошо подумали?
Таня только кивнула.
- Ну, ладно, - он хохотнул, но глаза оставались холодными,- Значит у вас есть решение проблемы?
- Да,- Неля вытащила из кармана куртки увесистый сверток.
- И что это? Надеюсь, не героин?
- Золото.
- Ого! Уже интересно. Турецкое, греческое?
- Нет. Советский Союз. 70-е.
- В таком количестве? Откуда?
- Это образец.
Сергей, зажав сигарету в зубах, взял в руки пакет, заглянул, щурясь от табачного дыма. Вытащил двумя пальцами цепочку, тускло сверкнувшую в неярком свете.
- Милые дамы,- он поднял глаза на притихших подружек,- а вы действительно такие отчаянные или просто глупые?
Повисла тягостная пауза. Сергей вдруг молча повернул ключ, и машина тронулась с места.
- «Образец», передразнил он Нелю, - а что еще – как у Али-бабы в пещере? Знаете, что с ним хотели сделать?
Джип мягко катил по улице. На перекрестке вместо того, чтобы повернуть на проспект, он вдруг резко крутанул руль, и они покатили по переулку, даже не заасфальтированному, к выезду из города.
- Сережа…_ Нелин голос приобрел тот спокойно-самоуверенный тон, который появлялся у нее только в минуты самой позорной паники,- Сережа, а куда мы едем? Нам надо решить проблему Тани: ей нужен нотариус и билеты до Берлина на всю семью…
Сергей опять хохотнул:
- Так ты Анжелика или Сонька – Золотая ручка? Если первое, так не спрашивай, а приказывай, а если второе, тогда тем более.
- Что - тем более?- спросила Таня, но ей никто не ответил.
Дальше ехали молча.
За окнами тянулись заборы, сады, неказистые домики окраин. Сергей повернул в переулок, потом еще, дорога сузилась и, наконец, окончилась густо заросшим лебедой тупиком. Среди калиток и покосившихся штакетников высились крепкие синие ворота.
Сергей вышел из джипа и постучал. Раздался громкий лай.
- Куда это мы попали:- прошептала Таня.
- Не знаю,- тоже шепотом ответила Неля.
Наконец из-за ворот, видимо, что-то спросили, потому что Сергей крикнул:
- Это Сергей Николаевич,- и калитка открылась.
Он махнул рукой и вошел. Неля с Таней тоже вылезли из машины и проскользнули за ворота.
Двор был маленький, густо засыпанный опавшей листвой, на цепочке бесновался дворовый пес. Возле ворот, придерживая калитку, стоял седой, сутулый старик в старом жилете, на котором поблескивала цепочка от часов, уходящая в кармашек. На лице выделялись густые черные брови. Карие глаза смотрели внимательно.
Сергей шел уже к дому под старыми грушами, и Неля потянула за собой застывшую Таню.
За дверью был полутемный коридорчик, пройдя который они попали в маленькую комнатку. Стол был освещен яркой лампой, на краю стояли весы, в специальных подставках поблескивали странные инструменты. «Ювелир»,- догадалась Таня.
Старик пошел вслед за ними, сел на старый стул и сказал скрипучим голосом:
- Ну что, Сергей Николаевич, что на этот раз привело вас ко мне, да еще с такими очаровательными спутницами?
Сергей положил перед ним сверток. Старик ювелир, вставив в один глаз лупу, другим глазом, прищуриваясь, рассматривал цепочку. Таня с тоской начала оглядываться. Стеллажи были заставлены коробочками, ящичками с наклеенными ярлычками, на которых были сделаны надписи бисерным почерком таким мелким, что прочитать написанное было невозможно. В углу висели старинные часы в деревянном корпусе с тускло поблескивающими латунными гирями. На журнальном столике лежали каталоги.
- Нель, посмотри,- дернула ее Таня, взяв в руки увесистый каталог часов.
На глянцевых страницах обнаженные негритянки лежали среди соколков льда, небрежно держа в тонких пальчиках нечто необыкновенное и замысловатое, что с трудом можно было бы принять за прибор, измеряющий время. Часы лежали среди раковин и жемчужин, груд лебяжьего пуха, поверх красиво треснувшего стекла и заполняли собой богемскую вазу. Пока они рассматривали это великолепие, Сергей тихо переговаривался с хозяином. Подняв голову, он что-то хотел спросить, но так и остановился, глядя на них, и на губах вдруг появилась такая редкая для него улыбка. Таня, почувствовав его взгляд, подняла глаза и толкнула Нелю коленом, но вышло это так заметно, что, смутившись, она опять уставилась в журнал.
- Что, Сережа, можно начинать совместный проект?
- По спасению утопающих?
- Можно и так сказать.
- Ну, соломы у нас достаточно.
- У нас.
- Ох, простите, у вас.
- Так золото предоставили эти милые девушки?- вступил в разговор ювелир,- Однако, странные сюрпризы преподносит мне жизнь.
- И не говорите, Мовсей Симеонович. Сам удивляюсь,- Сергей уже смеялся.
- Моисей Семенович!- вдруг вступила в разговор Таня,- А вы не помните, случайно, не чинили ли вы когда-то кулончик в виде дубового листочка – платина и мелкие бриллианты?
- Дорогая девушка, я за свою жизнь перевидел столько кулончиков, что все не запомнишь.
- Ну, ты спросила,- прошипела Неля,- ты бы еще про распиленный бриллиант поинтересовалась?
- Ну что, Мовсей Симеонович, мы не будем больше отнимать у вас время,- церемонно сказал Сергей,- позвольте нам откланяться.
- Исида Соломоновна,- крикнул старик,- проводите молодых людей, пожалуйста.
- «Исида Соломоновна», - прошептала Таня,- это что – память о египетском рабстве?
- Что – что,- не поняла Неля, но в дверях уже возникла полная седая хозяйка дома, и они пошли обратно.
В машине Сергей, так развеселившийся теперь, сказал Тане:
- Между прочим, его зовут не Моисей Семенович, а Мовсей Симеонович. Это очень важно, я даже удивился, что он не обиделся.
- А почему он так живет – ни решеток на окнах, да и район какой-то странный. Он не боится?
- Татьяна, он делал и делает вещи таким людям в городе, что одно упоминание их имени защитит лучше целой своры бультерьеров.
- Ну, есть же случайные – всякие наркоманы, заезжие гастролеры.
- На самом деле ничего случайного в этой жизни нет. А если вы еще этого не поняли, то я вас высажу возле ближайшей церкви – поставьте свечку, а мы с Нелей Леонидовной,- он при этом хохотнул опять,- поедем решать ваши проблемы. Золото-то действительно, настоящее.

Таня немного потопталась на тротуаре, но потом, махнув рукой, зашла в ворота церковной ограды. Нерешительность объяснялась просто: она была одета совсем неподобающим образом - в джинсы и без платка. В первые же дни сентября резко похолодало, и лёгкий ветерок перебирал пожелтевшие листочки берёзы, посаженной у самых ворот. Она медленно поднялась по широким ступеням и потянула на себя тяжелую створку огромной двери.
Как ни странно, самым набожным в её семье был отец. Ещё до его развода с матерью, Таня смутно помнит, как её вносили в церковь - огромную, полную людьми, странными голосами, колышущимся пламенем свечей. Все иконы почему-то казались живыми. Богородицы смотрели на неё печальными карими глазами, прижимая к себе младенцев со строгими, серьёзными лицами. Николай Угодник поднимал два перста и имяславном благословении. На позолоченной ризе плясали отблески горящих свечей. В лампаде теплился рубиновый огонёк, и это всё был чудесный, сказочный мир. Здесь всё было не так: окна так высоко, что в них нельзя было заглянуть, лампочки в огромных паникадилах, спускающихся из-под высоких сводов на толстых цепях, походили на свечки, просфора, хоть и была по виду хлебом, по вкусу с хлебом не имела ничего общего, была сладкой, хотя сахара в ней не было, свечи пахли мёдом - хоть ешь их, но делать этого не следовало - Таня уже пробовала, во время службы звучала музыка, но никто не играл ни на одном музыкальном инструменте, она долго не могла поверить, что эту музыку создают человеческие голоса.
После того, как отец исчез из её жизни, в церковь никто больше не водил. Бабушка ходила сама два раза в год: на Вербное воскресенье, принося в дом веточки вербы, которыми не больно била её по ногам, спине, приговаривая: "Верба-хлёст, бьет до слез, не я бью, верба бьёт",- это значило, что через четыре дня её поднимут затемно, понесут в ванну, быстро, пока не взошло солнце, искупают - это уже будет Чистый Четверг, и на Пасху рано утром бабушка опять пойдет в церковь – святить куличи, а вернувшись, разбудит Таню, и на всю жизнь запомнит она вкус праздника: сладкий кулич, мягкое, оттаявшее сало и крутое яйцо, в разводах краски, просочившейся сквозь трещины скорлупы.
Пока Таня училась в университете, что-то произошло дома. Она не знала, да так, и никогда и не узнала - что же случилось с её мамой, но Мадлен Григорьевна, до этого времени увлекавшаяся западной философией и восточным дзен-буддизмом, вдруг стала рьяно исполнять все церковные предписания, а так как была по характеру максималисткой, вся семья должна была поступать так же. Перемены эти не коснулись только отчима, который снисходительно смотрел на это как на новое чудачество своей беспокойной жены. Таня же неожиданно легко прочитала "Литургию" Шмемана и "Основы православия" Иоанна Дамаскина, причём в последнем поразило то, что эта книга, написанная много столетий тому назад, была необыкновенно современна по стилю и языку. Приход в церковь был как воспоминание о детстве, как ожидание праздника, который обещал быть тем прекраснее, что всё было понятно, объяснимо, знакомо - хор пел уже на родном языке, понятны были все тонкости иконописи, узнаваемы святые, и жития их известны. Это была самая чудесная пора для любого неофита - когда приходишь в церковь, словно к близким, которых давно знаешь. Всё становиться родным, душа рвётся в заоблачные, сияющие выси. Короче говоря, этот этап бракосочетания между Небом и Землёй можно сравнить с медовым месяцем, когда новобрачные еще не знают, что невеста плохо готовит, а жених не собирается по воскресеньям ездить к теще на дачу. И на этом эмоциональном подъёме в ее жизни появился Алексей.
Служащая в свечном ящике узнала Таню, удивилась:
- Танечка! Давно тебя не видела. Как детки, как ты?
- Все хорошо,- коротко ответила она, быстро расплатилась и прошла в храм.
После развода с мужем она долго не приходила в церковь. Несколько лет. Слишком много всего накопилось. В первые годы, пришедшиеся на глобальный экономический кризис, когда средняя зарплата составляла 1000 рублей, её мужу платили за работу над иконостасом 100 рублей в месяц. Таня даже попыталась побеседовать на эту тему с отцом настоятелем, но к тому было не пробиться через заслон секретарей, приближённых, дьяконов, когда она всё-таки смогла перехватить его после обедни в коридоре, и запинаясь и краснея под строгим взглядом, изложить свои пожелания относительно заработков мужа, ей объяснили, что денег нет, и то, что ему платят - это всё, на что хватает церковной казны. Денег, однако, хватало на обновление гаража - настоятель через месяц после их разговора ездил на "мерседесе". Таня - что ни год, рожала то девчонку, то мальчишку, цены каждую весну вырастали в десять раз, а мужу платили уже по 300 рублей. Начались скандалы, всё пошло наперекосяк. Она не могла ещё выйти на работу - только родился младший сын - Найк, да и кому нужна была многодетная мама 30 лет, пусть даже и с высшим образованием, а жить дальше с Алексеем становилось уже просто опасно. Она бегала в церковь, отстаивала службы, читала акафист Гурию, Самону и Авиву - покровителям супружеств, по сорок дней читала Псалтирь - всё напрасно. На исповеди спрашивала совета: "Что же мне делать?". Обычно после этого выслушивала стандартную проповедь о пользе кротости и смирения в семейной жизни, и о награде в загробном мире тем, кто претерпел до конца все горести жизни. Но однажды вечером муж явился в дом особенно злым. Дальнейшее Таня вспоминать не любит. Алексей провёл 10 суток в милиции, и они, в конце концов, развелись. На очередной исповеди Таня покаялась, что выгнала законного мужа - главу семьи - за дверь. Молодой священник, наклонившись к ней, тихо прошептал: "И правильно сделали... Вам давно это советовали все окружающие, а вы не слушали..." Таня, не дожидаясь конца службы, вышла из церкви, на ходу снимая платок с головы. "Как все просто?",- думала она: "А что же раньше-то они мне пели о святости брака и невозможности развода! Я ведь действительно совета спрашивала!"
В следующий раз она пришла в храм, только когда Елисею исполнилось 11 лет, и он захотел посмотреть пасхальную службу. Они с сыном купили по свечке, обошли с крестным ходом церковь, Таня посмотрела на знакомые лица священников, и с облегчением почувствовала, что все обиды отпустили её. С. теx пор она ходила на службы по большим праздникам, стараясь ни с кем не разговаривать: многие из служащих помнили её, становилась где-нибудь с краю, молча молилась, и молча уходила.
Таня подошла к большому образу Николая Угодника, перекрестилась, поцеловала край иконы, поставила свечку, постояла немного, затем прошлась по церкви, расставляя свечи. В церкви было тихо и прохладно. Уходить не хотелось, но дела не ждали.
Она постояла в центре храма, подняв голову, рассматривая золотые звёзды на куполе, но это не помогло, слезы всё-таки побежали по щекам. "И чего я плачу, ведь всё хорошо",- уговаривала она себя: "Всё очень хорошо, мы уезжаем, всё устроилось. Ну не плачь!"

В день отъезда Тани погода была на редкость скверная.
- Это хорошо, это к удаче,- приговаривала Неля.
Таня металась между сумками. Мрачные дети, на которых мама накричала с утра уже раз десять, чинно сидели на диване, Елисей меланхолично ковырял в носу, Гурий щипал себя за руку и с интересом наблюдал, как белое пятно на глазах краснеет и опять сливается по цвету с кожей. Аннушка, напряжённая, хмурая, с отчаянием во взгляде смотрела прямо перед собой. Марта читала какой-то журнал, один Найк спокойно сидел, сложив ручки на коленях, и с любопытством наблюдал за мамой.
Звякнула щеколда на калитке и через минуту Coфа стремительно вошла в комнату.
- Ну что - готовы? А на чём поедем? За воротами - это Ашота машина? Мы же все в неё не поместимся!
- Чуть-чуть помедленнее,- раздражённо бросила Неля,- и так голова кругом. Сейчас ещё такси подъедет, и мы все погрузимся.
- Таня, а тебя мама не провожает?
- Нет, мы вчера у нее были, попрощались.
- Почему так? – опешила Софа.
- Не знаю. Ей так удобнее. Да и что особо прощаться. Не на другую планету улетаем, и даже не в Америку. Сколько я слышала - эмигранты из Германии запросто мотаются туда-сюда. Так что ничего страшного.
- Ой, не знаю, как - то это странно... - Софа села, вытащила сигареты,- А покурить сейчас можно?
- Если успеешь,- буркнула Неля.
- Таня, а что вы решили с Алексеем, с квартирой?
- Ничего. Я вчера Федьке звонила. Сказала, что уезжаю. Он, конечно, в обмороке. Ну, ты же слышала: "Западный мир - царство Антихриста, скоро всем под кожу чипы вошьют и будут дистанционно управлять"... Насилу отбилась. Сказала - как начнут вшивать - сразу сюда. Передала через него бывшему отцу семейства, что я не навсегда, и пусть квартирой пользоваться не вздумает.
- Как это - не навсегда?
- Да это, чтобы он не расслаблялся. Вообще-то официально через неделю вернёмся, мы же, как туристы едем - недельный тур по Европе, а в Берлине останемся.
- А как с бумагами? Ну - разрешение от отца?
- Всё сделали. Неля, помнишь, какая у нотариуса цепь была? Coфa, я такого в жизни не видела,- Таня вдруг запнулась и как-то странно посмотрела на Нелю.
- Конечно, ты такого не видела, откуда тебе,- отозвалась Неля,- Знаешь, Софа, ну в палец толщиной, плоская, такое переплетение сложное, я сама такого в жизни не видела.
- За сколько же он вам сделал разрешение?
- Ну, учитывая количество детей...
- Она что, скидку сделала вам по многодетности?
- Шутишь! Но, учитывая, что на границе с каждого ребёнка взяли бы три тысячи взятки, мы ещё легко отделались.
- Но откуда деньги! Взятки, путёвки - тур по Европе на всю семью? Я что-то пропустила?
Таня вздохнула:
- Спонсора нашла.
- И кто же этот мизантроп?
- Филантроп,- поправила Таня,- мизантроп - это что-то совершенно другое.
- Софа, я в курсе событий, и всё тебе потом расскажу,- добавила Неля.
С улицы донёсся гудок.
- Такси!
- Такси!
- Такси! Такси! Такси! - загалдели дети, разом вскакивая с дивана.
На улице лил дождь. Таня смотрела в мокрое стекло на разлетающиеся из-под колёс лужи, и ей почему-то было так тошно, что хоть возвращайся обратно. "Что я делаю? Куда я еду? Кто меня ждёт?",- это была паника или почти истерика, разрядка после треволнений последних дней. Мимо летели мокрые липы проспекта, уже сбрасывающие первые бледно-жёлтые листья, мокрые витрины, зонты прохожих, и чтобы сейчас Таня ни испытывала, но её дорога уже началась, она уже ехала навстречу своему будущему, о котором уж точно нельзя было прочитать ни в какой кофейной чашке.
Проводы были из-за дождя очень короткими. Дешёвые клеенчатые сумки быстро покидали в багаж; дети заскочили в автобус, Таня быстро чмокнула подруг, и потом уже из-за стекла жестами объясняла им, как она их любит, что позвонит при первой же возможности. Те жались под одним зонтом, и хотелось только одного, чтобы автобус поскорее уже тронулся, и это прощание, в конце концов, закончилось.
Даже когда уже габаритные огни автобуса начали стремительно удаляться по трассе, они все смотрели вслед.
- Улетела птичка,- вздохнула Coфa.
- Kypица с цыплятами!
- Ну, какая она курица, скорее уж дикая утка «Серая шейка».
- Да ну тебя, ничего поэтического не понимаешь! Они засмеялись.
- Знаешь, Неля, я уж при Тане не стала говорить - ей не до моих проблем было, но мне сегодня утром Андроник позвонил. Я его так с I сентября и не видела - пропал куда-то, а сегодня позвонил, сказал, что уезжает в Москву на заработки...
- Софа, это заразное. Эпидемия какая-то! Все твои мужчины уезжают в Москву на заработки. Что ты с ними делаешь?
- Ага, скажи ещё, что все подруги - в Германию, так и тебе пора собираться.
- Ну, что мы стоим как две дуры под дождём! Пошли в машину.
- Слушай, а что это за история со спонсором для Тани?
- Даже не спрашивай!
Они медленно шли к машине, дождь лил с серого неба, грязные ручьи текли под ногами, автобус уже давно скрылся из глаз.


XVII.
Время пошло своим чередом. Лили дожди, горы стояли, укутанные белым туманом, к концу сентября потеплело, туман поднялся облаками, небо раскинулось ярко-синим шатром, наступило бабье лето. Деревья стояли в золоте и багрянце, воздух был чист, как горный хрусталь и солнце грело почти по-летнему. Таким простоял весь октябрь.
Второго ноября Софа сидела в парикмахерской, укутанная в тёмно-серый пеньюар, и невидящим взглядом смотрела куда-то сквозь зеркало. Эля быстро орудовала расческой, щелкали ножницы, она болтала без умолку.
- ... А он мне говорит: «Я же отец детям! Как это они не хотят меня видеть!» «Ну, тут сын выходит и говорит ему: «Ты знаешь, сколько мать за меня в военкомат отнесла? Ты хоть копейку туда положил? Так что считай, что я в армии, и в ближайшие два года сюда не приходи.» Ну, разумеется, того аж затрусило, я думаю - всё, или сейчас подерутся, иди его удар хватит, но ничего, зубами поскрипел и ушёл. Нет, ну ты представляешь! А помнишь Эрика и Лилю? - Софа пожала плечами,- Oй, ну помнишь ты! Вот в августе свадьба была, ты на ней плясала. Что, забыла?
- Помню, помню.
- Ну, то-то же! Они разводятся! Трёх месяцев не пожили! И знаешь из-за чего? Изменил он ей! Да если бы из-за этого все разводились, я бы со своим разбежалась на вторую неделю. Ну да им терять нечего - оба молодые, богатые, ещё по одной свадьбе сыграют.
- Может, сойдутся ещё?
- Сомневаюсь. Лиля очень уж оскорбилась, да и он на коленях перед ней не ползает. Это я тётю Розу встретила - вот сплетница? Ну, про всех знает. А помнишь Андроника?
- Кого? – Софа, наконец, оторвала взгляд от невидимой точки в глубине зеркала и посмотрела в глаза Элиному отражению.
- Ну, красавчик такой, он ещё пару раз с тобой танцевал тогда, на свадьбе. Помнишь? - Софа только кивнула,- Тётя Роза говорит, что его мать видела, она на всех углах хвастается, что сын её уже второй месяц по свету разъезжает. Был в Турции, потом в Испании на каком-то крутом курорте, теперь вроде как на Канарах...
- Как это – на Канарах,- машинально переспросила Софа.
- Да, представь себе! А я так думаю - зря она всем об этом рассказывает. Ну, сама посуди! Откуда у мальчишки такие деньги? Это же привилегированные курорты! Туда только нувориши ездят, а здесь мальчик из провинции. Любой дурак сразу поймёт, что дело не чисто. Я думаю, он туда не отдыхать поехал. С его-то внешностью! Сопровождает кого-нибудь или там находит... Вот так будет,- это уже относилось к прическе,- Челка не слишком длинная?- Эля схватилась за фен,- По-моему, так надо... Так что понятно, почему он такой красавчик. Его внешность - его деньги.
Софа вышла из парикмахерской и первые два квартала просто пробежала, потом сбавила шаг, пытаясь привести в порядок разбегавшиеся мысли. Тут было все: катание на «чертовом колесе», интимные подробности, от которых мороз пробегал по спине, отъезд в Москву, Испания, Канары и Турция... Она вдруг сообразила, что в сумке давно играет сотовый телефон. Расстегнула сумочку, и первое, что увидала на дне - серебристая змейка металлического браслета часов Андроника.
- Настоящий мачо! - прошипела Софа,- Алло!
- Мама! - это звонил Артур,- Ты где?
- Здесь,- рявкнула Софа.
- Скоро придёшь? - нимало не смущаясь, спросил он.
- Уже иду. Вам-то что надо?
- Папа приехал.
- Папа приехал,- эхом отозвалась Софа. Ромуальдо не звонил с самого своего скандального отъезда,- Передай папе, чтобы открыл шкаф. Там его подарок на день рождения стоит.
Она отключила телефон и медленно пошла вниз. "Зачем",- думала Софа: "Ради чего?" Она действительно не знала, чем он занимается в жизни, как-то её это не очень волновало за всю короткую историю их отношений. А может он, искусно обходил этот вопрос? Она представила себе, чтобы он мог ответить, спроси она его о профессии. Хотя это было проще простого. Сказать, что в бизнесе с каким-нибудь двоюродным дядей: договора, поставки... Это и проверить невозможно. Но то, что сказала Эля, просто не укладывалось в голове.
Софа опустилась к бульвару и медленно пошла по тротуарной плитке, густо усыпанной жёлтыми листочками уже почти облетевших ильмов. Колесо обозрения нависало над бульваром, но кабинки не двигались - никто не катался сегодня вечером. В кафе, где они пили шампанское с мартини, было пусто, только в самом углу сидела малопривлекательная компания, больше подходящая к Нелиной "Разливайке". Вспомнив о "Разливайке", вспомнила и о Неле. Вот бы с кем сейчас поговорить... Впрочем, лучше не надо. Что она ей скажет? Что крутила любовь с профессионалом? Ничего и придумать глупее нельзя. Да и Нелю не застать последнее время. Сразу после отъезда Тани у Нели вдруг появились деньги, и немалые. Она раздала, долги, проблемы с милицейским рэкетом как-то решились, более того, она закрыла "Разливайку" и начала грандиозный ремонт, переделывая это сомнительное заведение в кафе "Горячее молоко". Стены покрывались пластиком цвета топлёного молока, она выбирала столики, оборудование. Предполагалось, что это будет семейное кафе - рядом была школа, а в трёх кварталах - институт, и студенты тоже забегут на чашку горячего молока с круассанами.
Софа ее теперь почти и не видела.
Приезды Ромы разнообразием не отличались. Только на этот раз был домашний кинотеатр. С экрана рычала какая-то жуткая тварь, из невероятной пасти капала жуткая слизь.
- Мама! Смотри - это "Чужой против хищника"! - завопил Оник, когда она вошла в прихожую.
Ричардсону в этот раз повезло. Софа застала его на кухне, самозабвенно поедающего котлеты и пюре. Она швырнула сумочку на диванчик, села, глядя в глаза мужу, спросила:
- Ты одеколон нашёл? - Рома кивнул,- Понравился?
- Ничего....
- Ну, с днём рождения тебя!
- Ага,- Рома равнодушно поедал котлеты.
- Ты растолстел ещё больше. На диету надо садиться.
- Я чай привёз - "мате". От него худеют.
- Да, но не тогда, когда им булочки запивают.
- Ты центр видела?
- Да, очень необходимая вещь в хозяйстве. Как и караоке.
- Софа, я уехал внезапно, у меня дело на волоске висело...
- Получилось?
- Что?
- Дело.
Рома отложил вилку.
- Софа, я тебе говорить не хотел, у меня был очень серьёзный проект: в нашем городе организовать строительство Ледового центра.
- Чего? - вскочившая было Софа, опять опустилась на жёсткое сиденье кухонного уголка.
- У нас же курортный город, высокогорье, спортсмены на сборы приезжают, представь, если ещё каток поставить. Будет просто Медео! Это же такие деньги принесёт!
- Подожди, как это... На какие деньги? Это же миллионы.
- Ну не на свои. Я в Москве встречался с Виндаловым, ну с этим - фармацевтическим магнатом, что у нас антикварную дачу купил. Он бы выделил деньги, а я - руководитель проекта, строительства. Это были бы гигантские перспективы - для детей, для нас.
- И что? - растерянно опросила она.
- Ничего. Боятся наши миллионеры сейчас на родине деньги вкладывать. Ты новости смотришь? Знаешь, кто сейчас в Бутырке сидит? Поздно я со своими планами подъехал. Годиком бы раньше...
- Так я бы стала богатой женщиной? - вдруг спросила Софа.
- Нет, ну кто про что! - Рома опять принялся за еду.
Софа достала из сумочки сигареты, зажигалку, спокойно закурила. Рома с изумлением смотрел на неё.
- И я что - по Канарам смогла бы ездить? Говорят там весело. Мальчиков красивых много... Ты, Рома, не расстраивайся, что ничего, не вышло, всё к лучшему. Да, и знаешь, я давно уже курю, бросать не собираюсь, так что придётся тебе к этому привыкнуть. А если захочешь у нас во дворе космодром для запуска спутников строить, хоть со мной посоветуйся. Я, может быть, политическую ситуацию на тот момент лучше тебя знать буду...

История с Андроником имела странное завершение.
26 декабря, на следующий день после Рождества, Софа смотрела очередные новости. По всем каналам показывали одно и то же: страшное цунами в Индийском океане. Назывались астрономические цифры погибших и пропавших без вести.
- Мама, тебе сообщение пришло,- Артур протягивал ей мобильник.
"Привет! Надеюсь, ты не поменяла номер. Со мной всё в порядке. Улетел с Пхукета 24 декабря. Спасибо за везение",- в конце стояло ужасно легкомысленное: "Пока..."


XVIII.
В отличие от холодной весны прошлого года, май в этом году выдался не таким дождливым и тёплым. В благодарность за это природа ответила таким бурным цветением, какого давно не помнили. Сирень изнемогала под тяжёлыми кистями соцветий, каштаны стояли, усыпанные белыми свечками цветов, тюльпаны на газонах качали алыми головками на хрупких, нежных ножках. По бульвару, на рынках, да и просто на каждом углу стояли старушки с цинковыми вёдрами, заполненными пионами. Их пышные цветы клонились почти до асфальта под тяжестью лепестков.
Воздух был наполнен такими ароматами, что кружилась голова.
Молодая женщина стояла на набережной, перегнувшись через каменный бордюр. Внизу речка делала изгиб, образовывая небольшой кусочек берега. Он был недоступен для ног прохожих, напоен водой и прекрасен, как только может быть прекрасна первозданная, не тронутая облагораживающим влиянием человека, природа. Борщевик раскинул свои светло-зеленые резные листья таких размеров, что под стать им были только его же зонтики размером со столовую тарелку на мощных стеблях, явно выше человеческого роста. Тёмно-зелёный окопник уже выбросил фонтанчики розовых и синих цветков. Среди травы высились изумрудные столбы чертополоха, усаженные ажурными листьями, изящно оканчивающими каждый зубчик длинным шипом. Возле самой воды примостился ещё молодой, по размерам пока не больше чертополоха, куст ракиты, покрытый серебряной, трепещущей листвой.
- Как прекрасно,- прошептала она,- никаких газонов... Страна нетронутой крапивы и чертополоха.
Она выпрямилась и пошла дальше, блаженно улыбаясь.
Особняк, в начале прошлого века принадлежавший купцам Шаповаловым, ничем не изменился. Бронзовая люстра, однако, не такая пыльная, как обычно – наверное, после генеральной уборки, проведённой к первомайской Пасхе, всё так же торжественно и величаво вздымала канделябры к потолку.
Маникюрный кабинет блистал евроремонтом. Белые стены, белые жалюзи на окнах, сверкающие никелированные трубочки белого экрана, закрывающего громоздкое кожаное кресло для педикюра...
- А где цветы? - невольно спросила женщина, заглядывая в это великолепие.
Черноволосая девица, ловко орудующая пилочкой над ногтями клиентки, подняла голову и недовольно спросила:
- Вы что хотели? У меня только по записи.
- Нет, ничего,- растерянно пробормотала та,- Как у вас всё изменилось...
- Таня! - раздалось у неё за спиной. Уборщица Маша, всё в том же стареньком, застиранном халате стояла, обнимая швабру,- Я тебя сразу узнала.
Таня провела рукой по слишком коротко стриженым волосам, улыбнулась:
- Не изменилась?
- Изменилась, но я тебя узнала. Ты куда пропала? Говорили - уехала.
- Вот теперь приехала…
- А тебя здесь искали.
- Клиенты помнят?
- Ну, клиенты- то помнят, тебя недавно мужчина искал.
- И что?
- Такой, знаешь, молодой, с бородкой, голубоглазый.
- Это не муж ли мой бывший!? Хотя, он теперь навряд ли опять бороду отрастил.
- Не знаю - муж, не муж, спрашивал Таню, я говорю: "Уехала Таня, а куда - не знаю",- а он мне: "Ну, вдруг вернётся, передайте ей, чтобы позвонила". Хорошо, это недели две назад было, я ещё записку не успела потерять.
Маша завела её в подсобку, остро пахнущую порошком и хлоркой, порылась в старом, ободранном столе и выудила мятую бумажку. На ней были записаны цифры сотового телефона. Таня выудила из кармана маленькую сверкающую коробочку мобильника, потыкала в кнопочки и приложила к уху. Вначале неслись гудки, потом что-то щёлкнуло и голос, довольно громкий, хорошо поставленный, как у оперного певца или стареющего артиста, с неподражаемым бархатным тембром, произнес:
- Алло! Слушаю.
- Это Таня, мне оставили ваш телефон.
- Удивительно, что вы нашлись!- Михаил выражался все так же церемонно и витиевато,- Я уже и не представлял, что можно с вами встретиться! Даже подумал - не за границу ли вы сбежали?
Таня засмеялась, но ничего не сказала по этому поводу, а только спросила:
- Вы где сейчас?
- Я опять в вашем чудесном городе, но пока искал вас, отпуск мой закончился - через два дня улетаю, но это не важно, теперь мы увидимся, я надеюсь. Нам надо многое обсудить, Танечка. Смешно, но я даже курить начал. Правда, не как вы – "Вирджинию", а "Мальборо".
- Знаете что, я не то, чтобы вас обманывала, но просто многое недоговаривала. А теперь сообщаю сразу: я действительно была за границей, только что приехала. Мой дед был пленным немцем, если вас это не смущает, и я ездила к родственникам. Да, и ещё, у меня пять детей... - трубка молчала,- Я не шучу - пять чудесных детей от 14 до 6 лет. Это тоже, я надеюсь, вас не смущает... Алло!
- Да, Танечка, я помню, что вы - женщина-загадка... Но это ничего не меняет, нам тем более нужно встретиться. Вероятно, всё это и есть источник вашего потрясающего жизнелюбия. Где вас найти?
- По телефону. Сами понимаете, раз я только что приехала, дел у меня много, и всё так неопределённо во времени и пространстве, как может быть только в России.
- Таня, вас найдёт мой племянник, вы его видели год назад.
- А-а, помню, помню. Он меня в этом году разыскивал.
- Да. Он будет на машине и привезёт вас ко мне.
- Ну, запишите мои телефоны, я буду ждать. Таня продиктовала цифры и закрыла сверкающую коробочку аппарата.
- Машенька! Кажется, ты меня спасла! Как хорошо, что я решила на работу заглянуть!
- А ты где теперь будешь?
- Не знаю, - легкомысленно махнула рукой Таня,- где-нибудь да буду.

Во дворе дома клубился сизый дым - кто-то из соседей решил делать шашлыки. Таня с наслаждением втянула носом смолистый запах и позвонила в дверь.
- Кто там? - бдительно раздалось с той стороны.
- Софа! Открывай!
Софа открыла дверь, несколько секунд смотрела на Таню, потом издала радостный вопль, и подруги кинулись друг другу на шею.
- Как ты? Надолго? Почему не позвонила! Мы тут все извелись! Уехала и пропала...
Кухня, как и год назад, сверкала. Через несколько минут прибежала Неля. Подруги смеялись, целовались, рассматривали друг друга.
- Ты с этой причёской просто как подросток,- говорила Неля, трогая оставшиеся три сантиметра волос на её голове.
- Нет, я ещё очень похудела. Не замечаешь?
- За твоей экстремальной стрижкой ничего не заметно.
Софа уже варила кофе, они с Нелей закурили, на что Таня только вздохнула:
- А я бросила.
- Как это?
- Вот так. Там сигареты дорогие, да и особо никто не курит - дурной тон. В моде здоровый образ жизни. Все хотят жить вечно.
- Рассказывай, рассказывай,- нетерпеливо требовала Софа,- разливая кофе по чашкам,- Ты на сколько приехала? С квартирой разобраться, да?
- Навсегда приехала,- тихо сказала Таня.
Повисла пауза. Соседки смотрели на нее с изумлением.
- Как это - навсегда? - наконец спросила Неля.
- Я вернулась и больше никуда не поеду, ну разве что в гости, дня на три.
- А дети? - пробормотала Софа.
- Что - дети? Куда они денутся? Дети со мной.
- Но - как? Из-за чего?
Таня опять вздохнула:
- Ну, как вам это объяснить... Нужно там побывать, чтобы понять меня.
Она не стала рассказывать, как обалдел её дядя, когда она со всем выводком свалилась ему как снег на голову, да ещё с намерением остаться в Германии эмигрантами. Для начала он в первый же день сплавил их в недорогой частный пансион на окраине Берлина, и помог с официальной стороной дела, за что Таня останется ему благодарна на всю жизнь, учитывая, что она ни слова по-немецки не знала.
- Вообще я сейчас вспоминаю всю эту ситуацию, как сумасшедшую аферу: ну как я могла вот так рвануть в никуда, очертя голову, с кучей детей... Там, конечно, умереть с голоду не дадут, но это была такая отчаянная глупость...
- Глупость - не глупость, а выглядишь ты хорошо, да и дети, я думаю, тоже,- ответила на это Неля,- Так что все пошло на пользу.
Наконец Таня приобрела статус иностранки, приехавшей на заработки, и вначале, действительно, как и предсказывал Михаил, мыла стаканы в баре, что, учитывая её незнание языка, было большой удачей. Дети ходили в специальную школу, одна беда - далеко было ехать, но вскоре вся семья приобрела велосипеды, и жить стало намного легче, к тому же дети нашли работу быстрее, чем она. Что только они не возили в корзинах, прикреплённых к раме своих велосипедов! Газеты, журналы, молоко и пирожное, французские батоны и булки чёрного хлеба. В основном в пригород, к пожилым фрау. Потом она устроилась укладчицей на фабрику. Это было еще большей удачей и заслугой её дяди, потому что платили там не в пример больше, чем в баре.
- Ну, пока всё в порядке,- сказала Софа,- я совершенно не вижу поводов возвращаться в Россию.
- А ностальгия! - воскликнула Таня.
- О нет, только не это! Я никогда не поверю, что ты страдала от ностальгии по этой стране!
- Представьте себе! Что такое Германия? Да и весь Западный мир? Отвечаю: полный порядок. Кругом газоны, подстриженные под бобрик, даже нет, не подстриженные, они новую траву вывели, которая растёт на нужную длину. Вот так и всё там. Кстати, кто сегодня шашлыки делает?
- Саша Фролов из третьей квартиры.
- А теперь представьте, чтобы запечь мясо на углях, вам нужно за неделю попросить разрешение, заручиться подписями всех соседей, да почти всей улицы. Никому и в голову не придет костры жечь на заднем дворе. И так во всём. Газончик, чистота, плюнуть некуда, все довольны. На завтрак - хлопья с обезжиренным молоком, на обед - фасолевый суп из консервной банки. В кафе приходят, берут кофе, и не такой, как мы варим - в турке, а в кофейнике, в нём ни запаха, ни вкуса, и над этим кофейником всю ночь сидят. Тоска...
- Послушай, это всё эмоции. Тебе детей поднимать, образование им давать, при чём здесь травка на газонах! - не выдержала Неля.
- Я так и знала, что вы не поймёте. Да, всё чудесно. И люди очень добрые. Перед Пасхой в любой магазин заходишь - малышам сразу подарок дарят - шоколадного зайца или игрушку. Но... как вам объяснить... Я поняла, что всю оставшуюся жизнь буду работать укладчицей на фабрике, ходить по городу с однообразными газонами и с трудом разбирать, что мне трещит продавщица в магазине. Это ужасно. Не знаю, как для вас, а для меня такая перспектива просто как смерть. В конце концов, я не добилась того, чего боялся мой отец - ну как я могу доказать, что я - внучка Альфреда Йоханосна? Никаких документов, бабушка умерла, и никаких воспоминаний, тем более заверенных нотариально нет, да и стоит ли: он не миллионером был, наследства не оставил такого, из-за чего можно было бы огород городить. К тому же всё-таки тратили мы меньше, чем зарабатывали, и приехали кое с чем...
- Так, так, не прикидывайся, что всё так плохо, это уже какой-то результат.
- Ой, Неля, ты не поверишь, что меня подвигло окончательно к отъезду! Мы с дядей и его друзьями пошли в кабак. Ну, как вам это описать... Выпивки - полрюмочки на брата, из закуски - кусочек сыра, над которым плакать хочется, долька лимона, ну и что-то ещё. Я уж этого не выдержала. Все ведь работают, и на неплохих должностях, надо вам сказать. Заработки уж точно больше, чем у укладчицы на конвейере. И сидят в тарелки поглядывают и треплются по-немецки. Вот тут у маня терпение и лопнуло. У меня с собой были деньги, ну я и заказала на всю компанию...
- Чего,- расхохотались подружки,- Выпивки?
- Для начала выпивки - русской водки. Думала - мой жест оценят, намёк поймут и закуску приличную дозакажут. Нет, обрадовались, и всё. Ну, я и закуску дозаказала. По сотовому Елисею позвонила, он мне ещё из заначки евро донёс, вся компания напилась, наелась, и до утра танцевали.
- Вот это да! Узнали, что такое русская женщина! - восхитилась Софа.
- Ага, вот только танцевать мне не стоило... Когда я танцую, оказывается, меня на мысли о несправедливости мироздания тянет. Особенно о женской доле погоревать хочется. Короче говоря, там меня и осенило, что это, в конце концов, мы победили их, вот и нечего свою гордость за тысячу евро в месяц продавать...
- Ты получала тысячу евро в месяц? - не поверила своим ушам Неля.
- Не тысячу, а... Вобщем, говорить о своих заработках категорически нельзя, и вам не скажу... Но эта попойка была последней каплей, я поняла, что нужно ноги уносить, пока мне не захотелось в петельку слазить, или в Эльбе утопиться...
Помолчали.
- А чем здесь будешь заниматься,- наконец спросила Неля.
- Не знаю. Пока сбережения есть, осмотрюсь, и придумаю что-нибудь, маникюр надоел мне уже до зубовного скрежета. У вас-то как дела? Неля, ты своей долей, как воспользовалась? Переделала «Разливайку»?
- Да! У меня теперь кафе "Горячее молоко", кстати, уже довольно популярное. Главным образом потому, что ничего похожего в городе нет. Ассортимент постоянно расширяем, теперь у нас выпечка самая разная, пирожные, но всё - только с горячим молоком или молочным коктейлем, ещё какао или кофе, сок, сливки...
- Подождите! - вдруг воскликнула Софа,- я что-то пропустила? Ты сказала "свой долей",- это что?
Таня расхохоталась, и хотя Неля толкала её под столом ногой, сказала:
- Ой, да брось, Нелька, ты Софе так и не рассказала?- Мы же клад нашли у Ашота в доме! Его отец перед смертью закопал.
- Молчи! Софа, ты понимаешь, что я Ашоту даже говорить не стала. Ты же его знаешь! На следующий день все в казино было бы. Нам отец Гены из «Разливайки» помог.
- Подожди,- перебила Таня,- так ты что, всё еще с Ашотом?
- Ну, а с кем же? - раздражённо бросила Неля.
- А Сергей? Да он так на тебя смотрел... Я помню! Он же просто влюблен в тебя был! Поэтому и помог нам. Нелька, да как так можно! Такой мужик! Вдовец. Ну и что, что у него сын беспутный. Ты из-за Ашота с ним не стала ничего... Ты из-за Ашота? Нянчить его будешь?
- Таня, но горячись. Золото-то Ашоту принадлежит, как не крути.
- Ну и отдай ему его долю! Ты, прожив с ним шесть лет, уже, что, и на компенсацию права не имеешь? И пусть несёт их куда хочет!
- Я так не могу,- Неля закурила опять.
- Да-а, ладно, что я - то могу говорить? Я сама из-за одних эмоций уехала из Германии, куда все так стремятся. Софа, только не говори, что у тебя не было за это время сумасшедшей любви!
Софа помрачнела:
- Тань, не надо об этом, ладно. Я вообще на эту тему не разговариваю.
- Та-ак, весело.
- Знаете что, - вдруг предложила Неля,- давайте чашки перевернём!
- Боже мой! Чашки! Я и забыла, что по кофейной гуще можно гадать! Чашки! Ура!
- Нет, вы посмотрите, что с людьми жизнь на Западе делает.
Чашки немедленно перевернулись, Неля с Софой опять закурили. Помолчали. Картину озвучивал только приемник, настроенный на "Европу-плюс". И вот тут из эфира донеслись тягучие аккорды, и плохо поставленный, молодой голос, с отчётливо слышимым придыханием, запел:
- "Желтые розы ночных фонарей
                Горят на старом Арбате.
                Тают булыжники мостовой,
                Словно льдинки в стакане.
Мартини
В интиме
В точном эфире..."
После первых же слов лицо Тани так изменилось, что Неля с Софой, даже испугались:
- Таня, ты что? Тебе плохо? Дым так действует? Нам не курить?
Таня сидела, схватившись за сердце, вмиг побледнев. Несколько секунд она смотрела расширенными глазами в стену напротив, потом выдавила:
- Кто... Кто это поёт?
- "Руки в карманах, шагаю один
                Сквозь молочный туман ноября.
                Я сменил столько зимовок и льдин.
                Что уже и не надо менять
В океане,
Или в бокале,
Или даже в стакане..."
- Ты из-за этого, что ли,- фыркнула Софа,- Это же Слава Кинг! Восходящая звезда. Терпеть его не могу.
- "Холодное небо над головой
Открытый большой холодильник.
Все дары твои, Господи, Боже мой,
В моей родине - горстка льдинок.
Все мы в стакане,
В шейкере, в баре,
Под северным сиянием
Неоновой рекламы
Мерцающей над стаканом…"
- Это же... Это Топа стихи!
- Кого?
- Я знаю эти стихи! Только это давно было, когда я ещё студенткой была.
- Ты ничего не путаешь? Он вроде свои песни поёт.
- Ой, я не могла перепутать! Эти стихи... Да это был хит лета в 89-м!
В дверь нетерпеливо зазвонили. Софа пошла открывать и была едва не сбита с ног влетевшими Гурием, Аннушкой и Найком.
- Мама! Мама! Тебе позвонили, сказали, чтобы через десять минут ты вышла. Тебя будут ждать на серебристой "Мицубиси"! Как королева доедешь!
- Боже, мой! Что это! - спросила растерянная Coфa,- Как они все выросли!
- Это ещё что за «Мицубиси»? - сощурилась Неля,- Ты нам тут сердечные приступы не инсценируй, рассказывай – что это за свидание по вечерам?
- Девочки! Меня Михаил разыскал! Ну, помните, тот, у которого я "Гарри Поттера" выпросила!
- Он что, новую книгу привёз? - засмеялась Софа.
- Не знаю.
- Ну, ты там не теряйся, есть ещё кассета: «Гарри Поттер и узник»… чего-то…
- «Азкабана».
- О! Я же говорила, что она теперь с комплектом фильмов приедет!
- Ладно! Не издевайтесь,- смеялась Таня, - Всё будет хорошо! Я буду умнее, обещаю.
- Пусть идёт,- сказала Неля,- чашка-то у нас осталась. Мы сейчас всё про тебя узнаем.
- Теперь я знаю, у кого расспрошу про этого Славу Кинга! Он, помнится, ещё тогда к шоу-бизнесу был неравнодушен, может, что и узнает.
- Дался тебе этот Слава! Ты о себе подумай!
Таня, смеясь, поцеловала своих соседок, и побежала к себе. Но это была уже совсем другая история...
                июнь 2004 – 23 июня 2005 г. г. Кисловодск.