1 февраля. В троллейбусе, едучи на работу, «влюбился» в девушку. Такое
бывает со мной, но крайне редко. А девушка хороша! Не то чтоб красавица,
но обаятельна, проста, улыбка добрая и глаза чудесны. Нет в ней вульгар-
ности. Кстати, в последнее время я всё чаще и чаще думаю об этой самой
женской вульгарности. Как она уродует и извращает женскую природу! От-
куда вульгарность берётся в людях, отчего она появляется? Можно ли по-
мешать её возникновению? Истоки, по-видимому, - воспитание, семья, ок-
ружение. Где ложь, лицемерие, двойная мораль, насилие, грубость, бескуль-
турье – там и находятся истоки человеческой вульгарности. Половые отно-
шения и вульгарность, сексуальность и вульгарность – пища для размыш-
лений обильная.
Между делом подумалось: силы справедливости и добра в этом мире не-
обычайно велики. В конце концов уголовный мир должен научиться счи-
таться с ними. Противоборство уголовного мира с силами добра и справед-
ливости совершенно безнадёжно. Правосудие государства в лице сил имеет
мощного союзника, тогда как уголовный мир – непобедимого противника.
Подобному феномену можно найти объяснение, оно удивительно просто и
понятно. В основе мироздания лежат законы симметрии, согласия, баланса,
гармонии и красоты. Без них Вселенная не смогла бы существовать как
устойчивое образование. Точно также не смогли бы существовать устойчи-
вые молекулы без согласованного, упорядоченного движения атомных час-
тиц. В мире людей, в мире души человеческой есть свои законы – законы
гармонии и согласия. Любой преступник попирает не только уголовный за-
кон, но и свой внутренний душевный закон. Тем самым он ставит себя вне
природы духовной и вне природы космической. Долгого разлада и хаоса
природа не терпит.
Боюсь ли? Боюсь. Но более всего – дураков и сквозняков.
Сегодня, ближе к вечеру, узнал печальную новость: умер Евгений Лео-
нов – актёр, народный любимец. Как будто света стало меньше и в душе
что-то опустело.
2 февраля. Продолжаю читать дневники Толстого. Сегодня встретил у него
две не бесспорные, но интересные мысли. Первая: «Открытие законов в на-
уке есть только открытие нового способа воззрения, при котором то, что
прежде было неправильным, кажется правильным и последовательным,
вследствие которого (нового воззрения) другие стороны становятся темнее».
И вторая: «Так называемое самоотвержение, добродетель есть только удо-
влетворение одной болезненно развитой склонности. Идеал есть гармония.
Одно искусство чувствует это. И только то настоящее, которое берёт себе
девизом: нет в мире виноватых. Кто счастлив, тот и прав! Человек самоот-
верженный слепее и жесточе других». Не совсем ясно, что подразумевает
Толстой под самоотвержением и добродетелью. Добродетели бывают
разные, и добродетель добродетели рознь. А самоотвержение с задней
мыслью – вовсе и не самоотвержение. Я думаю, живи Толстой сегодня, он
выразился бы иначе. Наш двадцатый век многое изменил во взглядах и
в оценках людей.
Перечитывал свои стихотворения (прошлогодние). Странное дело: когда
слышу или читаю стихи нынешних признанных поэтов, то мне мои стихи
кажутся ничтожными и жалкими, даже недостойными называться стихами.
Но стоит мне только почитать классиков, как вижу, что мои стихи не так
уж дурны. Да, они просты, без кучерявостей, без сногсшибательных образ-
ных находок. Но они искренни и писались не столько разумом, сколько
чувствами. Здесь нужно доверять чувству. Разум лукав. И ещё. Я до сих пор
не могу, не нахожу в себе сил признаться, что моё призвание в жизни, по-
видимому, литература, точнее, поэзия. Бог одарил меня разумом и чуткой
душой. Поэзия – это язык, на котором говорят согласные между собой ра-
зум и душа. Это простой и удобный путь избегать многословия. Язык по-
эзии ёмок, лаконичен. Маленькая строфа может сказать больше, чем десять
страниц заумных рассуждений.
Сегодня я нашел свой девиз. Как известно, на гербах титулованных фами-
лий имелся свой девиз. Если бы у меня был герб, то на нём было бы начер-
тано: ни дня без открытия!
3 февраля. Возвращаясь с работы домой, увидел дикую сцену: мужик (по
внешнему виду – бомж) прямо посреди тротуара на глазах прохожих рас-
стегнул ширинку и мочится. Опростился до собачьего состояния. Действи-
тельно, скотиной жить проще.
Написал стихотворение « Не жалуйся, не мучайся…». Кажется, получи-
лось неплохо. Хорошо ляжет на музыку.
Третий раз смотрю фильм «Братья Крейс». Вот – величайшая человеческая
драма. История братьев волнует меня и потрясает каждый раз с одинако-
вой силой. Такое нельзя выдумать или сочинить. Это сама жизнь во всей
своей сложности, противоречивости, красоте и ужасе. Сюжет воистину
шекспировский.
4 февраля. Днём закончил стихотворение «Честь».
Два часа читал дневники Толстого. Вот несколько примечательных его
мыслей: «Цель одна – счастье, своё и семьи – зная, что счастье это в том,
чтобы довольствоваться малым и делать добро другим». Есть что-то в по-
добной мысли Л.Н. от древнегреческого идеализма. Да, действительно, ка-
кая бы эпоха ни стояла на дворе, но мыслители всё равно, хотят они того
или нет, невольно возвращаются к идеалам и воззрениям эллинского пе-
риода – золотого века философии. По существу, философские направления
древнегреческого периода содержали в себе весь круг вопросов, разрешение
которых стало историей философии до наших дней.
Толстой: «Хочется смерти настоящей. Отчаяния нет. Но хотелось бы
жить, а не караулить свою жизнь». Да, такое мог сказать только старый
человек, знающий цену жизни.
Толстой: «Я ослабел в прямоте – признак, что я ослабел и в нравственной
жизни». Ржа лицемерия и неискренности, если с ней не бороться, способ-
на разрушить в короткий срок самую прочную духовную основу.
Толстой: «Как мне трудно моё положение известного писателя. Только с
мужиками я вполне простой, то есть настоящий человек». Здесь можно
только посочувствовать. Популярность мастера – зло неизбежное. Сохра-
нить себя, остаться собой под увеличительным стеклом всеобщего внима-
ния, действительно, трудно.
Толстой: «Перечитывал дневник тех дней, когда отыскивал причину соб-
лазнов. Всё вздор, одна – отсутствие физической напряженной работы.
Я недостаточно ценю счастье свободы от соблазнов после работы. Это счас-
тье дёшево купить усталостью и болью мускулов». А мне, грешным делом,
вспомнился анекдот: граф, пахать подано!.. Но если серьёзно, то Толстой
прав. Давно сказано: праздность – мать всех пороков. Добавлю: тем более у
мужчин. Одна умственная работа мужика не удовлетворит. Бездействие мус-
кулов действует угнетающе. Человек без работы ищет заменители и нахо-
дит их в пороках. Человек – существо духовное и физическое. Для его гар-
моничного существования необходимо равно задействовать как духовное,
так и физическое начало. Односторонность разрушительна.
5 февраля. На улице – минус двадцать. «Мороз и солнце, день чудес-
ный…» Зашел в магазин грампластинок, купил запись шестой симфонии
П.Чайковского. Заглянул в книжный. Был соблазн купить «Дневник И.Геб-
бельса». Полистал – примитив, интересно только историкам. Полгода назад
купил «Майн кампф» А.Гитлера. Давно хотел познакомиться. Признаюсь,
напрасно выбросил деньги. Такой убогости и примитивности мысли не
встречал почти ни у кого из авторов политических и биографических пам-
флетов. В одном месте книги со страниц на какой-то момент пахнуло коп-
чёной колбасой; в другом месте – пивом.
Вечером слушал шестую симфонию Чайковского. Во второй части в свет-
лых, мажорных местах видел мальчика, прыгающего на одной ножке. Фи-
нал симфонии – реквием; очень волнует.
Толстой: «Всё занятие моей жизни есть сознание и выражение истины.
Часто мне приходят ясно выраженные мысли, радостные и полезные для ме-
еня, но, не найдя им места, я забываю их. Буду записывать. Кому-нибудь
пригодятся». Много лет назад моя учительница как-то в шутку сказала, что
за мной нужно записывать всё, что я говорю. Несколько лет спустя я сам
осознал полезность и необходимость сохранять некоторые свои мысли и
высказывания, начал записывать их, и делаю это до сих пор. Иногда пере-
читываю, что-то выкидываю, что-то поправляю. Не утверждаю, что всё ис-
тина, но много интересного и полезного.
Толстой: «Наслаждения, страдания это дыхание жизни: вдыхание и выды-
хание, пища и отдача её. Положить свою цель в наслаждении и избежании
страданий – это значит потерять путь, пересекающий их». Хорошо сказано.
Толстой: «На днях была девушка, спрашивая, что мне делать, чтоб быть
полезной? И, разговорившись с ней, я сам себе уяснил: великое горе, от ко-
торого страдают миллионы, это не столько то, что люди живут дурно, а то,
что люди живут не по совести, не по своей совести. Люди возьмут себе за
совесть чью-нибудь другую, высшую против своей, совесть ( например,
Христову) и, очевидно, не в силах будучи жить по чужой совести, живут не
по ней и не по своей, и живут без совести… Потому-то я, истинно, предпо-
читаю кутилу-весельчака, не рассуждающего и отталкивающего всякие рас-
суждения, умствователю, живущему по чужой совести, то есть без неё».
Хорошая мысль. Вот бы до каждого дошла!
Толстой: «Книг слишком много, и теперь какие бы книги ни написали,
мир пойдёт всё так же. Если бы Христос пришел и отдал в печать Еванге-
лия, дамы постарались получить его автографы, и больше ничего». Увы,
увы, всё так.
Толстой: «Вчера думал: служить людям? но как, чем служить? Не деньга-
ми, не услугами телесными даже: расчистить каток, сшить сапоги, вымыть
бельё, посидеть ночь за больным. Всё это и хорошо, может быть, и лучше,
чем делать это для себя, но, может быть, и дурно и, в сущности, бесполез-
но. Одно полезно, одно нужно – это научить его жить добро. А как это сде-
лать? Одно средство: самому жить хорошо». Да, да, только пример, толь-
ко он по-настоящему и учит. Живи добродетельно сам, и другие вокруг тебя
будут пытаться жить добродетельно. Только не надо приносить свою жизнь
в жертву добродетели, за добродетельностью должен стоять не страх перед
наказаньем за грехи, а добрая воля, чистота, искренность.
Толстой: «Доброе есть признак истинного искусства. Признак искусства
вообще – новое, ясное и искреннее. Признак истинного искусства – новое,
ясное и искренне доброе». Всё, всё верно. С людьми остаётся надолго имен-
но то, что трогает, волнует душу.
Толстой: «Радоваться! Радоваться! Дело жизни, назначение её – радость.
Радуйся на небо, на солнце, на звёзды, на траву, на деревья, на людей. И
блюди за тем, чтобы радость эта ничем не нарушалась. Нарушается эта ра-
дость, значит, ты ошибся где-нибудь – ищи эту ошибку и исправляй. Нару-
шается эта радость чаще всего корыстью, честолюбием…». От страданий,
утрат, печалей человеку всё равно не уйти, жизнь есть жизнь. И всё-таки
нормальным, доминирующим состоянием человеческой души должно быть
состояние радости. Прав, тысячу раз прав Толстой! Сама жизнь во всей сво-
ей пестроте и своём многообразии бесценнейший подарок человеку. Не ра-
зучиться бы радоваться этому подарку. Чтобы не разучиться, нужно блюс-
ти себя: беречь душу, хранить в чистоте совесть, уважать человека и мир
окружающий, быть справедливым. Истина и стара и проста, но понима-
ние её среди людей встречаешь крайне редко.
Примеряю толстовскую нравственную чистоту и искренность к себе, и
вижу, как много ещё во мне лукавства. Моё лукавство от дисгармоничных
отношений души и ума. Разум – резвый скакун, а душа – дева. Разум подав-
ляет и развращает душу. Со временем, возможно, будет примирение.
Если бы от писания был прок и каждая исписанная страничка делала мир
добрее, чище и краше, то половина взрослого населения Земли трудилась бы
за столом не разгибаясь двадцать часов в сутки.
Соответствия: цветопись – живопись; светопись – фотография; звукопись -
музыка; словопись – литература.
Снова вспомнил историю из далёкого детства. Мне семь лет. Пионерский
лагерь, игра «Зарница». Не помню как, но я отбился от своего отряда и за-
блудился. Впереди поле, за полем – кусты, за кустами – голоса. Иду на го-
лоса. Босыми ногами по высушенной солнцем вспаханной земле. Иду и
реву от боли, иду и реву… Наконец, перешел. Вышел на отряд старшеклас-
сников. Игра закончилась, отряды возвращались в лагерь. Я идти не могу,
боль в ступнях. Самый старший и сильный из отряда берёт меня на руки.
Пронёс до самого лагеря. О причине своей боли в ногах ничего не говорил,
отчего – и сам не знаю, думал, видимо, не поверят, да ещё отругают за то,
что отстал от отряда. Долго потом мне поминали этот случай: «Эх, дитё, на
ручки захотел!..».
Сегодня вспомнил свою старую мысль: загадка мироздания уже разреше-
на, все необходимые истины для человека и общества уже открыты. Так что
же осталось, наконец, сделать, чтобы человек, общество и природа зажили
в гармонии и согласии?
6 февраля. Написал стихотворение «Тоска».
Сегодняшние мысли. Как правило, острословы и юмористы-сатирики –
люди в большей или в меньшей мере циничные, где-то даже с извращён-
ным образом мышления. Ведь в сущности и сам юмор есть окультуренный
цинизм, как бокс – окультуренный мордобой. Комизм – это совсем другое.
Читаю дневники Толстого и вижу, как тяжела была жизнь простого наро-
да. Нельзя идеализировать предреволюционную Россию. Голод, нищета,
эпидемии, безграмотность, страх перед церковью, ужас перед властью, всё
это было, было…
Толстой тяготится своей принадлежностью к дворянскому сословию,
считает себя дармоедом и иждивенцем. Чтобы как-то заглушить голос со-
вести, берётся за любую работу: убирает свою комнату, колет дрова, возит
воду, пашет землю, шьёт обувь. Это утешало Толстого и, возможно, благо-
даря труду ему довелось прожить столь долгую жизнь, удалось сохранить
ясность ума и свежесть мысли до самой смерти.
Возвращаясь к вчерашнему вопросу о том, что осталось, наконец, сделать,
чтобы человек, общество и природа зажили в гармонии и согласии, могу
предположить следующее: научиться соразмерять потребности общества с
возможностями природы; преодолевать с помощью науки жесткую зависи-
мость цивилизации от природных ископаемых – угля, нефти, газа и прочее;
в воспитании человека делать основной упор на духовность: совесть, спра-
ведливость, стыд, честь, доброта, уважение к человеку; духовная, умствен-
ная и физическая культура человека.
Толстой: «Пророк, настоящий пророк, или, ещё лучше, поэт (делающий),
это человек, который вперёд думает и понимает, что люди и сам он будет
чувствовать. Я сам для себя такой пророк…». Опыт и интуиция научают
обычного человека предвидеть, предчувствовать возможные переживания.
У художников и мыслителей дар предчувствия богаче, они острее пережи-
вают и тоньше чувствуют, этакий своеобразный барометр: дождя нет, гро-
зы нет, но стрелка кажет бурю.
Толстой: «Ходил в Царёво. Пьяный роет, бабы пьяные надо мной смеялись
и кнутом ударили». Ну прямо-таки библейский эпизод!
Толстой: «Выразить словом то, что понимаешь, так, чтобы другой понял
тебя, как ты сам – дело самое трудное… И тут взять и задать себе ещё задачу
ставить слова в известном порядке размера и окончаний. Разве это не сума-
сшествие? Но они готовы уверять, что слова сами собой складываются в
«волнует кровь… и любовь». Стихосложение для Толстого – сумасшествие.
Что сумасшествие, то вряд ли. Но лёгкая форма нервного недуга – это точно.
Толстой: «Ещё думал: надо написать книгу «ЖРАНЬЁ»… свиданья, про-
щанья, юбилеи. Люди думают, что заняты разными важными делами, они
заняты только жраньём…». Грубо, грубо, Лев Николаевич! Но в общем
недалеко от истины.
Толстой: «Думал: чем люди безнравственнее, тем выше предъявляемые
ими требования».
7 февраля. Приснился красивый, немного эротичный сон. Идём вдвоём по
улице. Облака, плотные и густые, спустились и движутся так низко, что за-
девают верхние этажи домов, до облаков можно достать рукой. Идём вдво-
ём, держась за руки; нас обоих переполняет желание. Вот – сон, после кото-
рого просыпаешься с тоской.
У меня появилось предчувствие, что до старости я всё-таки доживу. И к
старости надо готовиться. Старость не зовут, она сама приходит, без нашего
дозволения. Незваную гостью надо встретить достойно, без страха, без уны-
ния, без отчаянья. Нужно сохранить живую душу, способность радоваться
жизни, способность любить и уважать людей. И дай бог здоровья! Моя ду-
ша, похоже, уже смиряется с мыслью о старости; ну и ладно.
Сегодня по ТВ смотрел передачу о преступности. Статистика ужасная.
Пророки предрекают в 21 веке господство мафии на земном шаре. Уже сей-
час организованная преступность приобрела интернациональный характер.
Вожди мафии проводят конгрессы. Наркотик стал центром безумной, кро-
вавой и страшной вакханалии, творимой сегодня людьми. Химическое сое-
динение, одурманивающее человека на какой-то срок, способно влиять и
даже решить судьбу цивилизации.
Как всё-таки я правильно сделал, что двенадцать лет назад ушел в науку.
Может быть, наука поможет создать противоядие против пристрастия к нар-
котикам. Если уж внешние условия, среда цивилизации не могут предотвра-
тить человека и излечить его от гибельного влечения, то хотя бы это будет
под силу химическим препаратам или иным формам воздействия на психи-
ку. А что если – Дисней Лэнд, и побольше! Ведь, в сущности, взрослые – те
же дети. Аттракционы и развлечения, потрясающие и убаюкивающие дух,
могут быть хорошими заменителями, или, точнее, хорошей альтернативой
наркотикам. Игра должна стать постоянным спутником в жизни человека.
Жить играя и умереть играя – можно ли желать лучшего!
И всё-таки люди, делающие себе состояние на несчастье других людей,
злодеи, как бы хорошо они о себе ни думали.
8 февраля. На работе, в столовой, за обедом, почему-то подумалось о меж-
людских отношениях, о дистанции между людьми. В общении людей, тем
более не близких, существуют известные дистанции, расстояния, границы,
которых никто не смеет переступать. Нарушение дистанции выводит отно-
шения людей на новый уровень, но полностью дистанция не устраняется.
Устраняет дистанцию вообще только любовь, близкие интимные отноше-
ния. Когда же любовь проходит, то некогда близкие люди, разойдясь, будут
испытывать друг перед другом какую-то незащищённость, наготу. Той пер-
воначальной дистанции между ними всё равно уже никогда не будет. Вот
потому-то так болезненно и тяжело переживаются обиды, причинённые
близким когда-то человеком.
Толстой: «Мой друг детства, потерянный человек, пьяный, обжора, лени-
вый, лживый, всегда, когда речь идёт о детях, о воспитании, приводит в
пример своё детство и своё воспитание, как бы подразумевая бесспорно то,
что результат, который дало его воспитание, служит доказательством его
успешности. И он делает это невольно и не видит комичности этого».
Толстой: «Если бы кто сомневался в неразделимости мудрости и самоотре-
чения, тот пусть посмотрит, как на другом конце всегда сходятся глупость
и эгоизм».
Толстой: «Форма романа не только не вечна, но она проходит. Совестно
писать неправду, что было то, чего не было. Если хочешь что сказать, скажи
прямо».
9 февраля. Дописал стихотворение «Восхождение».
Толстой: «Только старикам заметна краткость, временность жизни. Это
так ясно, когда один за другим вокруг тебя умирают люди. Только удивля-
ешься, что сам всё ещё держишься. И стоит ли того, появившись на такой
короткий промежуток времени, в этот короткий промежуток наврать, на-
путать и наделать глупости. Точно как актёр, у которого одна короткая
сцена, который долго готовился к этой сцене, одет, гримирован, и вдруг
выйдет и соврёт, осрамится сам и испортит всю пьесу».
Толстой: «Всякий человек, как бы он ни был порочен, преступен, неучён,
неумён, какие бы он ни делал гадости и глупости, непременно считает себя
совершенно правым. И сердиться на него за это нельзя и не надо: ему нельзя
не считать себя правым. Если бы он не считал себя правым, он не мог бы
жить так, как он живёт». У ущербного человека пределы правоты иные, чем
у полноценного человека.
Толстой: «Жизнь человека есть участие в совершенствовании себя и жиз-
ни. Быть лучше и улучшить жизнь». Святой идеализм Толстого. Но такой-
то идеализм и есть самый реальный, самый конкретный, насущный, необхо-
димый. Только вопрос часто упирается в проблему: с чего начать? усовер-
шенствовать сначала жизнь или себя? Марксисты решили – сначала жизнь:
бытие определяет сознание. Толстой, по-видимому, считал иначе. А жизнь
показывает: любая односторонность чревата.
Толстой: «Любовь настоящая только та, предмет которой непривлекате-
лен». Внешне, по форме, – да.
Смотрел по телевизору передачу о московской художественной богеме.
Много мути в этой среде, но есть и свет, есть надежда. Двое из них, незави-
симо друг от друга, говорили о радости, о желании делать жизнь радостней,
светлее, говорили искренне. Наркомания широко не распространена здесь,
но есть. Оправдывают принятие наркотиков стимулированием творчества.
Но плоды такого творчества горьки и безобразны, не насытят и не утешат,
разве что поразят воображение.
10 февраля. Рабочий день. На обеде, в столовой, подумалось: печально,
если нынешнее время останется в нашей памяти как время сникерсов, мар-
сов, богатых, которые вечно плачут, и просто Марий.
Написал между делом стихотворение «Февраль». Вечером смотрел по ТВ
фильм о Федерико Феллини. Боготворят. Да, Феллини пример того, что
только то близко и дорого человеку в искусстве, что искренне и идёт от ду-
ши. Нет души – нет художника. Феллини – романтик, экранизатор снов, про-
рок надежды и радости, с сознанием поэта и душой ребёнка. В этом фильме
услышал фразу Ромена Роллана: поэты думают за себя, но говорят за всех.
Сказано верно. Большинство людей чувствуют всё и переживают одинаково,
но не все способны выразить, передать переживаемое словом, звуком.
Ещё думал сегодня о своей суетности. Корю себя, ругаю, но толку мало.
Пора бы, наконец, успокоиться, жить пристойно, не терзаться тем, что что-
то не успею, куда-то опоздаю, что-то пропущу. Говорю себе: не суетись, что
ты должен сделать – то сделаешь, куда надо – успеешь, что надо – увидишь,
что следует – прочитаешь; твоё от тебя не уйдёт.
Толстой: «У всякого искусства есть два отступления от пути: пошлость и
искусственность. Между обеими только узкий путь. И узкий путь этот оп-
ределяется порывом. Есть порыв и направление, то минуешь обе опасности.
Из двух страшнее искусственность». Об этом нужно помнить всякому ху-
дожнику. Если бы помнили, то сколько бы пустого и лишнего не появилось
на свет!
Толстой: «Отчего негодяи стоят за деспотизм? Оттого, что при идеальном
правлении, воздающем по заслугам, им плохо. При деспотизме всё может
случиться».
Толстой: «Утончённость и сила искусства почти всегда диаметрально про-
тивоположны».
Думал сегодня о режиссёре С. Эйзенштейне. Превозносят до небес. Но,
странное дело, фильмы его я смотреть не могу, и хотел бы, но не могу. Не-
натуральность, наигранность, нарочитость и даже фальшивость. Стремле-
ние сделать каждый кадр выразительным, содержательным играет с режис-
сёром дурную шутку. Глаза, мимика, жесты, позы, фразы героев – не искус-
ство, а грубое лицедейство, актёрство. Немое кино уходило в прошлое, и в
прошлое должны были уходить его приёмы, но – увы. Режиссёр Эйзен-
штейн – скорее миф, легенда. Возможно, я не прав.