Ссылка на периферию как в добрые царские времена это наиболее удобный способ удалить неугодного человечка с глаз долой. Причём, власти предержащим во все времена одинаково – проштрафился нефырь или надоел глаза мозолить, мочи нет. Я собственной шкурой испытывал такого рода ссылку, а за неимением послужных нареканий, мездрили меня не сурово. Перевод в ВПАГ правдивее называть командировкой, именно она определила дальнейшую участь – высылку на горный кордон, обитель блаженных, мобилизационную группу, служивым людом 36-го армейского корпуса называемую Ключик. Неисправимые романтики часто величали Золотой, хотя честнее было бы это захолустье оголашивать «сусальным»!
После того как меня под фанфары выдворили из капища гарнизонной юстиции, в батальоне я задержался всего на пару недель. К тому времени ремвзвод пополнился молодыми бойцами (Олег Марков, Сергей Дыченко, Михаил Полюх, Эдуард Уткин, Борис Ковалёв, Анатолий Почернин, Олег Караштин), вчерашние сеголетки (Шурик Семишкуров, Юра Лисовский, Игорь Чуваев, Марк Стец) отрабатывали на них свои первые властные потуги. Четверо дембелей (Кашин, Шуфлин, Кравченко и Швец) ожидали увольнения, болтаясь по части, Ворона скакал на антилопе гну – всё обыденно! Разве что ремонтники чаялись без командира: Котов пребывал в отпуске и в скорых днях упылит на неметчину. Среди бойцов ходил говорок, его якобы заменит сержант сверхсрочной службы Педченко Андрей, но у того зрели иные жизненные планы. Уже осенью командиром ремвзвода был назначен прапорщик Дюженков Виталий.
Дюженкову приклеили литературное прозвище Гумплен. Намёком на Гюго, похоже. В своих произведениях французский драматург описывал романтика по имени Гуинплен, противостоящего окружающему миру. Новый взводный тоже порывался изменить уклад жизни вверенного подразделения, строевой досаждал, кубриком, уставом, подъём-отбой заново. Порушить сложившиеся традиции не удалось. Бойцы скумекали и решили зарвавшегося прапора поставить на место, чтобы понимал, что перекройка многими годами установленного вольготного статус-кво ремвзвода оказалась не в его силах.
Надумали диверсанты Гумплену подсолить, пошли на саботаж: связь с коммутатором штаба прервут, этим занимались телефонисты Уткин и Полюх, имевшие доступ ко всем кабелям батальона, иные каверзы с пульта дежурного по части провернут и просто бессовестно затянут волынку со срочным ремонтом – не особо хитрые акции стали приносить плоды.
Строевая, плац. С искрой лютой праведности в глазах бежит комбат, издали орёт Дюженкову: «Почему коммутатор не работает, связи нет, а ремвзвод полным составом асфальт топчет?..» – разукрасив брань перечислением тотемных животных. Прапор в ответ: «Планово занимаемся строевой подготовкой!» «Какие нахрен планы? Отставить строевую! Неполадки устранить, связь восстановить, сделать быстро и доложить вчера! А вы, товарищ прапорщик, можете вышагивать дальше!»
Нечто подобное повторялось несколько раз, и Дюженков осознал, что служба вплотную прикасаться к уставу не должна. Начал рефлексировать, запивать, в расположении не появлялся неделями. Приходилось одеваться в штатское, идти в самовол, когда срочно оказывался нужен. Вскоре и вовсе пошёл вразнос, забил на субординацию, стал не начальником – другом. Мастера чеменчик с ним посасывали, лычки обмывали и отмазывали по необходимости. Короче, за что боролся, на то и напоролся...
Радость возвращения в батальон не имела пределов, никому я был не интересен и самоотверженно упивался бездельем! Любое дело имеет логическое завершение, кстати, бездельем можно упиваться бесконечно, но... спустя неделю замполит обрадовал известием: дослуживать положенный срок меня переводили в мобилизационную группу. Войсковая часть 11712.
Ох, Ваня-Ваня, друг заклятый! Видимо в рвении служения Отечеству в военной прокуратуре переусердствовал с лихвой, и пасквиль о похождениях дошёл до ничего не подозревавшего командования правильно оформленной филькиной грамотой. А оно не придумало ничего более оригинального, чем упрятать не оправдавшего надежд бойца в нехожих отрогах гор.
В общем, инсинуации сделали своё дело правильно, и вот с 31 мая дембельского 1988 года я изнова топтал предгорный такыр обширных просторов мобгруппы. Здешняя природа отписана в сказах про восстановление незабвенной МТО, но секретная точка – солдаты и так возвеличивали Золотой Ключик – это непризнанный феномен воинского значения. Здесь узники совести охраняли то, что сами циклично растаскивали и ныкали, просто откручивая или нещадно отдирая...
Итак, не ведаете – представляйте, подфартило побывать – вспоминайте. Недолгий путь на точку начинался с асфальтированной трассы, выходящей на запад Ашхабада и отсекавшей земли военного аэродрома Ак-Тепе от виноградников Багира. Дальше через Фирюзинское ущелье шоссе выныривало в райских кущах климатического курорта Фирюза – неповторимой жемчужины Туркмении. Там пионерлагеря расположены, санатории и дома отдыха различных республиканских ведомств, застава погранцов, в окрестностях которой снимался знаменитый «Пограничный пёс Алый» и туркестанский эпизод эпической киноленты «Офицеры», но славится курорт на всю Среднюю Азию своим главным чудом – чинаром «Семь Братьев».
Не доезжая с версту до Фирюзинского ущелья, есть приметный съезд в направлении гор, отмеченный полуржавой автобусной остановкой и гипсовой статуей труженицы, опоясанной виноградной лозой. Сворачивая на гравийный тракт, проезжаешь полосу плантаций виноградника и выскакиваешь на клочок подгорной пустыни, где пласты спрессованных грунтов подпирают от оползней облыселые хребты Копетдага. Петляющие между пересохших буераков ленты накатанной военными автомобилями колеи выводили на отвоёванный у природы косогор, спрятавший в подножии секретный полигон. С дороги эту полосу отчуждения не увидишь и в мощный армейский бинокль, а для секретности только такие и требуются.
За парой крутых поворотов располагался засекреченный подземный командный пункт, невдавне преданный забвению. Солдаты в подземелье не совались от опаски змей. В мои годы точка представала плацдармом для развёртывания батальона связи и опутанным колючей проволокой отстойником техники НЗ. Солдатскую казарму с прилегающим подобием плаца как в обычной войсковой части вздымала над землёй бетонированная твердь метровой высоты – площадь фортификационного сооружения принимала размеры хоккейной коробки.
Детинец бетонного укрепления возлагал на ограждение из плит двухметровой высоты защиту от внешних раздражителей. Поверху забор опутан тремя рядами колючей проволоки. Вдоль единственного строения мобгруппы была встроена в парапет неширокая полоса вскопанного газона. Без растительности, но увенчана единственным растением непонятого рода. Бойцы его в шутку яблоней называли, выбирая фон для фотографий – иди-ка, дружок, под яблоньку встань! Этим деревцем либо взросшим кустом флора и заканчивалась...
Входа в строение два, одно в солдатские пенаты, другое в комнату дежурного. Выглядели они как обычное казарменное крыльцо с перилами высотой под метр и четырьмя подножками каждое. Солдатский отсек состоял из трёх помещений, одинаково давно не поощрявшихся косметическим ремонтом. Слева спальное помещение на тридцать коек в два яруса, справа отдалённо напоминавшая Красный уголок проходная комната без броских признаков политических аксессуаров. Дальше каптёрка, главным экспонатом которой была древняя семилинейная керосинка, и никаких оружеек, взлёток и пресловутых тумбочек дневального предусмотрено не было, а туалетов и раковинных умывален и в помине не всплывало...
Нужник деревенского образца «а-ля, выгребная яма» на два разгрузочных места приткнулся на самом почётном месте – всупор места утреннего построения заступающего караула, где по нормальным армейским нормам должна выситься парадная трибуна с гербом и поучающим лозунгом. А так сидишь поутру, плохо усвоенные харчи отстреливаешь, как вдруг второй стрелок распахивает полурассохшийся притвор и показывает присутствующим на плацу служакам, с каким комфортом вычитывает письма «присяжный заседатель». Соответственно первому снайперу становится видна вся прилегающая территория – пали не хочу! Хоть навскидку, хоть на испуге с натуги!
Письма, кстати, зря не пропадали: Чем больше писем от друзей, тем чище задница солдата! Выбирайте бумагу, девки!
Больше ничего приметного и заслуживавшего внимания под защитой забора не припомню. С обратной стороны казармы располагался вход в помещение передающего центра узла связи «Автоклуб», где под кондиционерами постоянно сопливилась пара сливовых от собачьего холода связистов. Прохлада, создаваемая холодильной установкой, какие раньше вместо форточки втыкали, не выпускала связистов во внешнюю пятидесятиградусную жару. Сутки напролёт в закупоренном помещении связисты отстукивали зубами азбуку Морзе.
Дверь в передающий центр располагалась вровень земли. Напомню, местность эта западная граница пустыни Каракумы, где веками скованный серозём наползает на хребты Копетдага. Гребень гор, кордоном завершавший песочницу, отсюда перепад высот определял высоту поднятия каркаса от нуля с горной стороны и до метра с пустынной.
Напротив входа в центр раскинулось антенное поле футбольных размеров; здесь стационарно торчали всеволновки, усатые «Дельты» и парили ячеистые крылья радиорелеек.
С торца строения примостилось караульное помещение с небольшим открытым двориком, также спрятанным за сплошной бетонной стеной. Караульный дворик вмещал стенд разрядки оружия, негасимо горячую скамью, сваренную из металлических уголков и полос, и типовой противопожарный щит, оснащённый ведром, багром, лопатой и ящиком с песком.
Понимаю так: в случае возникновения пожара, песок для тушения нужно брать только из пожарного ящика – барханы растаскивать нельзя! Не по уставу! Иначе наказуемо!
В армии всё чётко просчитано и досконально продумано до мелочей – где положено, там и взяться должно! Регламент...
Караулка: закуток начкара с письменным столом и обшитым грубым дерматином топчаном, каморка с тремя лежаками отдыхающей смены и проходная бодрствующей. Плюс ружейный пристенок со шкафом для восьми АК-74. Вот и вся незыблемая мощь войсковой части – действующий арсенал Ключика!
За караулкой на краю глубоченного оврага, используемого нами как пепельница, куда мы чинарики швыряли, и в котором при желании можно спрятать целиком всю нашу казарму, стояла малоприметная умывальня. Бак размерами с молочную бочку, «бурёнкой» звавшейся, был приподнят специально сваренной металлической конструкцией до уровня человеческого роста. В дно ёмкости вварены бронзовые вентили типа барашковый кран. Открываешь крантик и под сточной струйкой слабенького самотёка сполна наслаждаешься водным изобилием.
За день каления температура воды в цистерне достигала градусов сорока, прогреваясь как в бойлере. Воду экономили, в том числе для того, чтобы на ночь было чем смочить простынь. По заходу солнца пустынный зной гонится в горы; длительный наплыв горячих воздушных масс студит подгорья лишь к утру, но люди ложатся спать обычно вечером? Попробуй уснуть под гнётом угарного марева, когда даже дышится с трудом? Сырая простынка давала короткую иллюзию заснуть, не получилось задремать – беги, мочи заново! Какая ни есть, а прохлада!
Каракумское марево словами трудно описать, горше того период сорокадневного изнуряющего зноя, названного одними азиатами «саратон», другими «чилля». В сравнение только русская печь, скутанная перед наполнением чугунками для варки и противнями с пирогами и пышками. Когда тяга перекрыта, заслонка чела убрана, горнило пышет жаром, пока отгребаешь уголь в загнётки, от духоты распариваешься, краснеешь аки от парного веника и истекаешь тремя потами – примерные ощущения возникают с наступлением пиковых летних температур и никуда от чудовищной жары не деться, залезть, спрятаться – везде горнило. Не понимаю, как мы выдерживали...
Воды в бочке редко хватало на сутки. Незабвенный ГАЗон каждое утро пристёгивал порожнюю бочку и тащил к водному журавлю бочконаполнителю, находящемуся километрах в пяти от мобгруппы возле военной авиабазы Ак-Тепе, где заполнял пресной водой из глубинной скважины. По возвращению бочки с утреннего выезда, солдаты перечерпывали вёдрами привозное наслаждение из мобильной ёмкости в стационарную, естественно оставляя толику для кухни. И тут сплошь роботизированная автоматика – всё продумано, всё усовершенствованно!
Ну, а столовая Ключика – это притча во языцех!
Располагалась ресторация сотней метров выше по склону кудыкиной горы. Войсковая полевая кухня напоминала вверх торчащей трубой поваленный навзничь пулемёт «Maxim», из-за отсутствия колёсного станка была лишена мобильности, но ежедневно трижды потчевала бойцов не особо вкусной узбекской стряпнёй. В стряпухи затесался пронырливый узбек, вряд ли учившийся на повара. Пищеваром он стал, напросившись на должность, пока была вакантна. За кулинарные шедевры звали его «гастрит». Каждый раз, получая довольствие на выходные, щурился: «А яйсы гиде?», – грубо не косячил, но Ключик знает случай с поварами батальона. Однажды на учениях была сварена каша на воде, в которой ранее отварили яйца. Сэкономить решили что ли?.. Дрищ после этой «яишной» каши целую неделю гонял батальон по ближайшим ямам и канавам...
Для принятия пищи солдатам отведена наспех отгроханная трапезная, маскированная под бокс. Подобные архитекции отец часто воспевал: «Чай не церковное строительство!» Стены неумело собраны из продолговатых бетонных блоков, потолок – хлипкая обрешётка из нетёсаного бруска, крытая небрежно брошенным не прибитым рубероидом. Пара фрамужных просветов, напротив входной проём без признака косяков. Внутри два двусаженных стола с соразмерными лавками, привезёнными из батальонной столовой после переделки на конвейерный стиль обслуживания. Всё, кубло и есть кубло...
Рядом с карикатурой на столовую залу для приёма пищи своей участи дожидалась большая куча привозного каменного угля, раз за разом редевшая от растопок полевой печки.
Самым знаковым чудом Ключика была громоздкая, вечно пустая, но считавшаяся пожарной Красная Бочка. Забыто, когда и кем притащенная, и не дававшая покоя местным землеробам. Дайхане ежегодно били поклоны, выпрашивая в пользование, тщетно – бочка такая нужна самим!.. Длинная железнодорожная цистерна полагала постоянное наличие воды на случай тушения пожара, не наказуй Боже, возникшего на охраняемой территории. Для этих целей даже пожарный трубопровод прокладывали в сторону парка, но к концу восьмидесятых от него не осталось внешнего следа. Труба была зарыта и предана забвению. Не понимаю, где предполагалось брать воду для столь хитрого противопожарного сооружения: надобилось её много, так как при той уничтожающей жаре металл чуть не плавится, утренняя роса успевает испаряться, не ложась наземь. Заблудшая тучка может и выскочит из-за гор, писнёт на издохе, а поверхность при всех раскладах сухой останется...
В полутора сотнях метров ниже по склону нашей гряды располагался главный объект преткновения мобилизационной группы – огромное пустынное пространство, обнесённое двумя неприступными рубежами из колючей проволоки. Между рубежей нёс службу местный караул – полпериметра с вышкой у одного часового и просто полпериметра у второго. Два калаша на всю окрестность – такая вот мощная вооружённая охрана...
Романтика в том, что в момент, когда заходишь в эту цитадель первый раз, всеми фибрами чувствуешь, попал в загон к диким мастодонтам, которые окружили тебя со всех направлений, сверкают фарами, свирепо скалят радиаторами, обнажили клыки на бамперах и ждут подходящего момента наброситься, задавить, растерзать или порвать как Тузик грелку...
Внутри охраняемой пяди земли было собрано имущество войск связи, необходимое к быстрому вооружению нескольких тысяч человек: склады стрелкового оружия, различной амуниции, снаряжения, москательной химии и фармацевтики. Склад ГСМ и тот был. Ну и автопарк законсервированной техники – станции связи, всевозможные тягачи и траншеекопатели. Это добро почти десятилетие ожидало неизвестного часа внезапного использования. Охраняли неприкосновенный запас мобилизационной группы Золотого Ключика порядка трёх десятков ратников срочной службы, наличествующих непомерную лень и вечное безразличие к уготованной участи.
Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2011/02/07/1421 >Охота на Серого варана >